Джонатан Эдвардс

Религиозные чувства

11. Еще одно большое и очень характерное различие между благодатными и другими чувствами состоит в том, что чем выше поднимаются благодатные чувства, тем сильнее стремление души к росту духовных достижений. Наоборот, ложные чувства самодовольны.*

Чем сильнее истинный святой любит Бога благодатной любовью, тем сильнее он желает любить Его, и тем более неспокойно он чувствует себя из-за недостатка любви к Нему. Чем сильнее он ненавидит грех, тем сильнее он желает ненавидеть его и сетует, что еще так много остается в нем любви к нему. Чем больше он скорбит о грехе, тем больше он желает скорбеть о грехе; чем сильнее его сердце сокрушается, тем сильнее он жаждет, чтобы оно было сокрушено; чем больше о жаждет и стремится к Богу и Его святости, тем сильнее он жаждет стремиться и отдавать всю свою душу, чтобы стремиться к Богу.  Возгорание и подъем благодатных чувств напоминают горение пламени: чем выше оно поднимается, тем горячее становится; и чем больше оно сжигает, тем более неистово оно стремится сжигать. Так что духовный вкус к святости и росту святых чувств гораздо более живой и острый у людей, выдающихся в святости, чем у других; и он сильнее, когда благодать и святые чувства имеют свое самое живое проявление, чем в другие времена. Свойство того, кто был духовно рожден, — жаждать роста в святости, точно так же, как свойство новорожденного младенца — жаждать материнской груди: «Как новорожденные младенцы, возлюбите чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам во спасение; ибо вы вкусили, что благ Господь» (1 Пет. 2:2-3). Самое большее, что святые имеют в этом мире, — это всего лишь представление, предвкушение той будущей славы, которая есть их надлежащая полнота; это только залог их будущего наследства (2 Кор. 1:22; 5:5; Еф. 1:14). Самые выдающиеся святые в этом состоянии — только дети, в сравнении с их будущим, которое есть их должное состояние зрелости и совершенства, как замечает апостол Павел (1 Кор. 13:10-11). Самая большая высота, которой святые достигают в этом мире, не склоняет их к пресыщенности или к подавлению стремлений к большему; но, наоборот, она побуждает их энергичнее простираться вперед, что очевидно из слов апостола: «…забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели... Итак, кто из нас совершен, так должен мыслить» (Флп. 3:13-15).

Причины этого в том, что чем больше святых чувств имеют люди, тем больше они имеют этого духовного вкуса, о котором я говорил ранее, и посредством которого они воспринимают превосходство и притягательность божественной сладостности святости. И чем больше благодати они имеют, находясь в этом состоянии несовершенства, тем больше они видят свое несовершенство, пустоту и расстояние от того, что должно быть, и поэтому тем сильнее они понимают свою нужду в благодати, как я подробно показывал раньше, когда говорил о природе евангельского уничижения. И, кроме того, благодать имеет растущую природу и находится в растущем состоянии. И мы видим, что так происходит со всеми живыми организмами: пока они находятся в состоянии роста, их природа стремится к росту, и тем более, чем они более здоровы и благополучны. Поэтому крик о всякой истинной благодати — как этот вопль об истинной вере: «Верую, Господи! Помоги моему неверию» (Мк. 9:24). И чем больше духовных открытий и чувств имеет истинный христианин, тем в большей степени он становится искренним просителем благодати и духовной пищи, чтобы он мог расти, и тем серьезнее он ищет ее, применяя подходящие средства и усилия; ибо истинные и благодатные желания святости — это не праздные и бесплодные желания.

Но здесь некоторые могут возразить и сказать: как это совместимо с тем, что все признают, а именно, что духовное наслаждение имеет способность насыщать душу?

Я отвечу: то, что это так, вовсе не покажется несовместимым с тем, что было сказано, если подумать над тем, в каком смысле о духовных наслаждениях сказано, что они имеют способность насыщать душу. Безусловно, они не таковы в том смысле, что они имеют такое пресыщающее свойство, что тот, кто имеет некоторое их количество, хотя и весьма незначительное, не желает ничего больше. Духовные наслаждения имеют способность насыщать душу в некоторых отношениях.

1. Духовные наслаждения, в своем роде полностью приспособлены к природе, способности и нужде души человека. Так что тот, кто находит их, не желает иного рода наслаждений; они садятся, полностью удовлетворенные тем родом блаженства, которое они имеют, не желая изменений, не пускаясь в странствия в поисках чего-то другого, говоря: «Кто покажет нам благо?» Душа никогда не пресыщается, никогда не утомляется; но беспрестанно предается изо всех своих сил этому блаженству. Но это не значит, что те, кто имеет что-то от этого блаженства, не желают иметь его больше.

2. Духовные наслаждения являются удовлетворяющими также в том отношении, что они отвечают ожиданиям духовной жажды. Когда аппетит высок к чему-либо, ожидание, как следствие, такое же. Вкус к определенному объекту подразумевает ожидание в своей сущности. Это ожидание не удовлетворяется мирскими наслаждениями; человек надеялся получить великий доступ к счастью, но он разочарован. Но не так обстоит дело с духовными наслаждениями; они полностью отвечают ожиданиям и оправдывают их.

3. Радость и удовольствие духовных наслаждений постоянны. Не так обстоит дело с мирскими наслаждениями. Они в определенном смысле удовлетворяют некоторые аппетиты; но аппетит, будучи удовлетворенным, пресыщается, и тогда удовольствие заканчивается; и как только оно заканчивается, общее влечение человеческой природы к счастью возвращается, но оно пусто, и нет ничего, что могло бы насытить его. Так что насыщение определенного аппетита только убавляет общую жажду природы и оставляет ее пустой.

4. Духовное благо насыщает, так как в нем достаточно того, что могло бы в высшей степени насытить душу, если бы только были удалены препятствия, и способность пользоваться им была бы надлежащим образом применена. Здесь достаточно места для того, чтобы душа могла развернуться; здесь — бескрайний океан. Если люди не насыщаются здесь степенью блаженства, то причина — в них самих; это потому, что они не открывают свои уста достаточно широко.

Но эти факты не доказывают, что в душе не возникает жажда к большему количеству того же, чего она уже немного вкусила; или что ее жажда не увеличится по мере того, как человек будет вкушать, пока он не достигнет полноты наслаждения; подобно тому, как тела, которые притягиваются к земному шару, стремятся к нему тем сильнее, чем сильнее они приближаются к притягивающему телу, и не находятся в состоянии покоя вне центра. Духовная пища имеет насыщающее свойство; и по этой самой причине душа, которая вкушает и знает ее свойство, будет жаждать ее и ее полноты, чтобы насытиться. И чем больше человек испытывает, и чем больше он познает эту превосходную, несравненную, изысканную и насыщающую сладостность, тем искреннее он будет алкать и жаждать большего, пока он не достигнет совершенства. И поэтому такова природа духовных чувств, что чем они выше, тем сильнее влечение и желание благодати и святости.

Но по-иному обстоит дело с теми радостями и другими религиозными чувствами, которые ложны и поддельны. Если раньше было некое большое желание благодати, то по мере того как эти чувства поднимаются, это желание прекращается или ослабевает. Может быть, раньше, когда человек испытывал обличения, основанные на законе, и сильно боялся ада, он искренне желал получить духовное озарение в своем разумении, и веру во Христа, и любовь к Богу; то теперь, когда выросли эти ложные чувства, которые обманывают его и делают его уверенным в том, что он обращен, и что его положение безопасно, у него нет больше искреннего стремления к просвещению и благодати, так как его цель достигнута: он уверен в том, что его грехи прощены, и что он пойдет на небеса, и поэтому он удовлетворен. В особенности тогда, когда ложные чувства поднимаются очень высоко, они кладут конец стремлениям к благодати и святости. Теперь человек далек от того, чтобы выглядеть в собственных глазах жалкой пустой тварью; напротив, он богат и наполнен добром и едва ли представляет что-то более превосходное, чем то, чего он уже достиг.

Таким образом, есть конец серьезности исканий у многих людей после того, как они однажды добились того, что они называют своим обращением; или, по крайней мере, после того, как они имели те высокие чувства, которые делают их полностью уверенными в этом. Раньше, пока они смотрели на себя как на пребывающих в естественном состоянии, они были заняты исканиями Бога и Христа, и искренне вопияли о ниспослании благодати, и прилагали усилия в использовании средств; но теперь они поступают так, будто они считают, что их дело сделано; они живут на основании своего первого дела или некоторых высоких переживаний, которые остались в прошлом; и приходит конец их воплям и напряженным поискам Бога и благодати. С другой стороны, святые принципы, которые стимулируют истинного святого, оказывают гораздо более мощное влияние, побуждающее его к серьезности в стремлении к Богу и Его святости, чем раболепный страх. Поэтому Богоискание отмечено как одна из отличительных черт святых; и «ищущие Бога» — это одно из наименований, которым праведники названы в Писании: «Таков род ищущих Его, ищущих лица Твоего, Боже Иакова!» (Пс. 23:6). «Да не постыдятся во мне все, надеющиеся на Тебя» (Пс. 68:7). «Увидят это страждущие, и возрадуются. И оживет сердце ваше, ищущие Бога» (Пс. 68:33). «Да возрадуются и возвеселятся о Тебе все, ищущие Тебя, и любящие спасение Твое да говорят непрестанно: “Велик Бог!”» (Пс. 69:5). Писание всюду представляет искание, стремление и труд христианина как имеющие место, главным образом, после его обращения, а его обращение — как только начало его труда. И почти все, что сказано в Новом Завете о бодрствовании людей, серьезном наблюдении за собой, прохождении предлежащего им поприща, стремлении и отчаянных усилиях, брани не против плоти и крови, а против начальств и властей, борьбе, облачении во всеоружие Божье, постоянстве, отдаче всего ради стойкости, устремлении вперед, стремлении к цели, постоянстве в молитве, мольбе к Богу день и ночь; послушайте: почти все, что сказано в Новом Завете обо всем этом, сказано о святых и адресовано святым. Если эти вещи касаются искания грешником обращения один раз, то десять раз они применяются к следованию святых в великом деле их высокого призвания. Но многие в настоящее время вступили на странный небиблейский путь, изображая все свое стремление и борение как имевшее место до того, как они обратились; и поэтому впоследствии им живется легко: они сидят спокойно и наслаждаются своей ленью и бездельем, как те, чьи нужды уже удовлетворены, и которые стали богатыми и пресыщенными. Но когда Господь алчущих наполняет благами, то богатящиеся отправляются ни с чем (Лк. 1:53).

Но, несомненно, есть некоторые лицемеры, имеющие только ложные чувства, но которые думают, что они способны выдержать это испытание; и они с готовностью скажут, что не желают успокаиваться прошлыми достижениями, но хотят простираться вперед; они желают большего, они жаждут Бога и Христа, и желают большей святости, и ищут ее. Но истина в том, что их желания — это, по существу, желания жажды к святости не ради самой святости или ради морального превосходства и святой сладостности, которая в ней сокрыта; а только ради побочных целей. Они жаждут более ясных открытий, чтобы быть сильнее убежденными относительно состояния своих душ; или потому, что в больших открытиях их «я» получает удовлетворение, якобы имея такую высокую оценку от Бога и, таким образом, возвышаясь над другими; они жаждут вкушать любовь Бога (как они называют ее) сильнее, чем иметь больше любви к Богу. Или, быть может, они имеют своего рода неестественные, иллюзорные или показные стремления, потому что они думают, что они должны стремиться к большей благодати, иначе на них ляжет темное пятно. Но подобные вещи очень далеки от естественного и как бы необходимого аппетита и жажды нового человека к Богу и святости. Есть внутреннее горячее желание святости, которое имеет святой, столь же естественное для нового творения, как и тепло жизненно важно для его тела. Есть святое воздыхание и томление по Духу Божьему для увеличения святости, такое же естественное для святой природы, как дыхание естественно для живого тела. И святость или освящение в большей степени являются ее объектами, чем любое проявление Божьей любви и благосклонности. Это та пища и то питье, которые являются объектами духовного аппетита: «Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его» (Ин. 4:34). Когда мы читаем в Писании о желаниях, устремлениях и томлениях святых, праведность и Божьи уставы гораздо чаще упомянуты как их объект, чем что-либо другое. Святые жаждут чистого словесного молока не столько для того, чтобы удостовериться в Божьей любви к ним, но для того, чтобы посредством него возрастать в святости. Я показывал раньше, что святость — это то благо, которое является непосредственным объектом духовного вкуса. Но, несомненно, та же святость, которая является главным объектом духовного вкуса, также является главным объектом духовного аппетита. Благодать — это Божественное сокровище человека: «…страх Господень будет сокровищем твоим» (Ис. 33:6). Благочестие — это прибыток, которого он алчет и жаждет (1 Тим. 6:6). Лицемеры стремятся к открытиям сильнее, чем к настоящему утешению в открытии, и к высокому проявлению Божьей любви в нем больше, чем к его освящающему влиянию. Но ни стремление к большим открытиям или к сильным ощущениям любви Бога, ни страстное желание быть в небесах с Богом или желание умереть не являются в такой же мере отличительными признаками истинных святых, как жажда иметь более святое сердце и жить более святой жизнью.

Теперь я подошел к последнему отличительному признаку святых чувств, который я желаю упомянуть.

 

* «В истинной благодати имеется бесконечный круг: человек, жаждая, получает и, получая, жаждет еще сильнее». — Шепард (Shepard). Притча о десяти девах. С. 218.