Джонатан Эдвардс

Религиозные чувства

IX. Благодатные чувства смягчают сердце и сопровождаются христианской чуткостью духа.

Ложные чувства, как бы люди ни казались тронутыми ими, пока они новы, имеют тенденцию, в конце концов, ожесточать сердце. С заблуждением, которое сопровождает их, они, наконец, приводят ум в оцепенение и закрывают его от тех чувств, в которых заключается чуткость сердца; и их конечный результат таков, что людей меньше волнуют их прежние и нынешние грехи; они менее честны в отношении будущих грехов; их меньше тревожат предупреждения и предостережения из Божьего Слова или Божьи наказания в Его Провидении; они более беззаботны к расположению своего сердца, манерам и тенденции своего поведения, менее проницательны в распознании того, что греховно, и меньше боятся проявления зла, чем в то время, когда они были под воздействием основанных на законе пробуждений и страхов ада. Теперь, когда они были подвержены каким-то впечатлениям и чувствам, и имеют высокое мнение о себе, и смотрят на свое состояние как на безопасное, они могут быть более беспечными, чем прежде, живя в пренебрежении обязанностей, которые неудобны и хлопотливы, и гораздо более медлительны и пристрастны в исполнении трудных заповедей. Они ни в коей мере не тревожатся при виде своих собственных недостатков и прегрешений; набираются смелости, чтобы быть благосклонными к себе в отношении к работе, неприятным заботам и аккуратности своего хождения и более легко уступать искушениям и соблазнам своих вожделений; и гораздо меньше заботятся о своем поведении, когда они приходят в Божье святое присутствие во время публичной или личной молитвы. В прежние времена, быть может, под обличением закона, они прилагали большие усилия в религии и отказывали себе во многих вещах; но теперь они видят себя вне опасности ада; они в значительной степени избавляются от бремени креста, берегут себя от забот трудных обязанностей и позволяют себе больше наслаждаться своей беззаботностью и своими вожделениями.

Такие люди, как эти, вместо того, чтобы принять Христа как своего Спасителя от греха, доверяются Ему как Спасителю их грехов. Вместо того чтобы бежать к Нему как к своему прибежищу от своих духовных врагов, они пользуются Им, чтобы защитить своих духовных врагов от Бога и укрепить их против Него. Они делают Христа служителем греха и великим служащим и вицерегентом дьявола, укрепляя его интересы и делая его, превыше всего остального в мире, сильным против Иеговы; так что они могут грешить против Него с большой смелостью и безо всякого страха, будучи эффективно защищены от стеснения, вызываемого Его весьма серьезными предупреждениями и весьма страшными угрозами. Они доверяют Христу для того, чтобы Он сберег для них тихое наслаждение своими грехами и был их щитом, защищающим их от Божьего неудовольствия; тогда как они подходят к Нему, чтобы бороться против Него своим смертельным оружием, скрытым под их подолом.* Однако некоторые из них в то же время делают сильное исповедание своей любви к Богу, и уверенности в Его благосклонности, и большой радости от вкушения Его сладостной любви.

Так верили во Христа те, о которых говорит апостол Иуда, и которые тайно вкрались в ряды святых, но были на самом деле нечестивыми людьми, обращающими благодать Божью в повод к распутству (Иуд. 1:4). Это те, кто верит в свою праведность; и так как Бог обещал, что праведники будут жить и не умрут, или будут спасены, они с дерзостью совершают беззакония. Таких людей Бог предупреждает: «Когда Я скажу праведнику, что он будет жив, а он понадеется на свою праведность и сделает неправду, — то все праведные дела его не помянутся, — и он умрет от неправды своей, какую сделал» (Иез. 33:13).

Благодатные чувства имеют совершенно противоположную тенденцию; они всё больше и больше из каменного сердца делают сердце плотяное. Святая любовь и надежда — это принципы, которые гораздо лучше действуют на сердце, делая его мягче и наполняя его страхом перед грехом или тем, что может расстроить и оскорбить Бога, и побуждая его к бодрствованию, вниманию и строгости, чем рабский страх перед адом. Благодатные чувства, как было отмечено раньше, вытекают из сокрушенного сердца, или (что это слово означает) «ушибленного» сердца, раздавленного и разбитого печалью ради Бога, что делает сердце чувствительным, подобно тому, как ушибленная плоть мягка и легко ранима. Печаль ради Бога оказывает гораздо большее влияние, смягчая сердце, чем просто основанная на законе печаль из эгоистичных принципов.

Чуткость сердца истинного христианина изящно изображена нашим Спасителем, Который сравнил такого человека с малым дитятей. Плоть малого ребенка очень нежная; таково и сердце того, кто рожден свыше. Это представлено в истории об исцелении Неемана от проказы через омовение в Иордане. Это, несомненно, было прообразом обновления души через омовение баней возрождения. Мы читаем: «И пошел он, и окунулся в Иордане семь раз, по слову человека Божия, и обновилось тело его, как тело малого ребенка, и очистился» (4 Цар. 5:14). Не только кожа малого ребенка нежна, но и его дух также нежен. Сердце малого ребенка легко привести в волнение, на него легко воздействовать, и оно легко поддается уговорам: таков и христианин в духовных вещах. Малый ребенок склонен быть тронутым состраданием, плакать с плачущими, и не может вынести, когда он видит других в беде; таков и христианин (Ин. 11:35; Рим. 12:15; 1 Кор. 12:26). Малого ребенка легко покорить добротой; это же можно сказать и о христианине. Малый ребенок легко огорчается при временных бедах, и его сердце тает, и он начинает рыдать; так же чутко и сердце христианина в отношении зла греха. Малый ребенок легко пугается при виде внешнего зла или чего-то, что грозит ему болью; так и христианин склонен тревожиться при появлении морального зла и всего того, что угрожает навредить его душе. Малый ребенок, когда он встречается с врагами или дикими зверями, не склонен полагаться на свою собственную силу, а бежит в укрытие к своим родителям; так и святой не самоуверен в борьбе против духовных врагов, но бежит ко Христу. Малое дитя склонно подозревать о зле в местах опасности, боится темноты, боится оставаться один или вдали от дома; так и святой склонен быть чувствительным к своим духовным опасностям, бдительным о себе, полным страха, когда не видно ясного пути впереди, боится оставаться один и быть удаленным от Бога: «Блажен человек, который всегда пребывает в благоговении; а кто ожесточает сердце свое, тот попадет в беду» (Пр. 28:14). Малое дитя боится тех, кто выше его, страшится их гнева и трепещет при их хмурых взглядах и угрозах; таков и истинный святой по отношению к Богу: «Трепещет от страха Твоего плоть моя, и судов Твоих я боюсь» (Пс. 118:120). «А вот, на кого Я призрю: на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего пред словом Моим» (Ис. 66:2). «Выслушайте слово Господа, трепещущие пред словом Его» (Ис. 66:5). «Тогда собрались ко мне все, убоявшиеся слов Бога Израилева» (Езд. 9:4). «…По совету господина моего и благоговеющих пред заповедями Бога нашего» (Езд. 10:3). Малый ребенок приближается к старшим с благоговением; так и святые приближаются к Богу с благоговением и почтением: «Неужели величие Его не устрашает вас, и страх Его не нападает на вас?» (Иов. 13:11). Святой страх настолько входит в природу истинного благочестия, что он в Священном Писании чаще всего называется именем «страх Божий».

Таким образом, благодатные чувства не имеют тенденции делать людей дерзкими, развязными, шумными и горластыми; но, скорее, склоняют их говорить в трепете: «Когда Ефрем говорил, все трепетали. Он был высок в Израиле; но сделался виновным через Ваала — и погиб» (Ос. 13:1). Они облекают их святым страхом во всем их поведении по отношению к Богу и человеку (см. Пс. 2:11; 1 Пет. 3:15; 2 Кор. 7:15; Еф. 6:5; 1 Пет. 3:2; Рим. 11:20).

Но здесь некоторые могут возразить и сказать: но разве нет такой вещи, как святое дерзновение в молитве и обязанностях богослужения? Я отвечу: несомненно, есть такая вещь, и ее, главным образом, можно найти в выдающихся святых, людях с высокой степенью веры и любви. Но это святое дерзновение никоим образом не противоположно благоговению; хотя оно противоположно разобщению и раболепию. Оно упраздняет или уменьшает то расположение, которое возникает вследствие моральной дистанции или отчуждения; а также дистанцию раболепного отношения; но ни в коем случае не то, что является естественной дистанцией, так как мы бесконечно ниже Его. Никакое дерзновение у жалких грешных червей праха, которые имеют правильное видение Бога и самих себя, не подтолкнет их приблизиться к Богу с меньшим страхом и благоговением, чем те, что испытывают непорочные и славные ангелы на небесах, которые закрывают свои лица перед Его престолом (Ис. 6). Ревекка (которая в своем браке с Исааком почти во всех своих обстоятельствах была выраженным великим прообразом Церкви, Невесты Христа), когда она встречает Исаака, сходит со своего верблюда, берет покрывало и покрывается; хотя она была привезена к нему как невеста, чтобы быть с ним в самой тесной связи и самом интимном союзе, которым люди когда-либо соединяются друг с другом.* Илия, великий пророк, который часто имел святое близкое общение с Богом, во время особой близости к Богу, когда он разговаривал с Ним на горе, покрыл свое лицо милотью. Это было не потому, что он устрашился каким-то раболепным страхом из-за ужасного ветра, землетрясения и огня; но он сделал это после того, как все это окончилось, и Бог заговорил с ним как со своим другом: «…После огня веяние тихого ветра. Услышав сие, Илия закрыл лицо свое милотью своею» (3 Цар. 19:12-13). И Моисей, с которым Бог говорил лицом к лицу, как человек говорит со своим другом (и который отличался от всех пророков тем близким знакомством с Богом, в какое он был принят); в момент, когда он подошел ближе всего, когда Бог показал Ему Свою славу на той же горе, где он впоследствии говорил с Илией, «Моисей тотчас пал на землю и поклонился Богу» (Исх. 34:8). Некоторые люди проявляют весьма неподобающую и невыносимую дерзость в своих обращениях к великому Иегове в имитации святого дерзновения и в выставлении напоказ выдающейся близости и фамильярности; сами мысли о чем должны были бы заставить их сжаться от ужаса и смущения, если бы они увидели расстояние, которое отдаляет их от Бога. Они подобны фарисею, который дерзко подошел, уверенный в своем собственном превосходстве и святости. Тогда как, если бы они увидели свою порочность, они были бы, как мытарь, который, «стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! Будь милостив ко мне грешнику!» (Лк. 18:13). Таким грешным творениям, как мы, подобает приближаться к святому Богу (хотя и с верой и без страха) с сокрушением и стыдом раскаяния и со смущением на лице. Предсказано, что таким должно быть расположение церкви во времена ее высочайшей привилегии на земле в ее последний день славы, когда Бог в высшей степени утешит ее, открыв ей милость Своего завета: «…восстановлю с тобою вечный союз. И ты вспомнишь о путях твоих, и будет стыдно тебе… Я восстановлю союз Мой с тобою, и узнаешь, что Я — Господь, для того, чтобы ты помнила и стыдилась, и чтобы вперед нельзя было тебе и рта открыть от стыда, когда Я прощу тебе все, что ты делала, говорит Господь Бог» (Иез. 16:60-63). Женщина, о которой мы читаем в главе 7 Евангелия от Луки, и которая была выдающейся святой и имела много той истинной любви, изгоняющей страх, по собственному свидетельству Христа (Лк. 7:47), приблизилась ко Христу любезным и приемлемым способом, когда она пришла со смиренной скромностью, благоговением и стыдом, стоя у Его ног и рыдая сзади Него, недостойная явиться пред Его лицо, и омыла Его ноги своими слезами.

Одна причина того, почему благодатные чувства сопровождаются чуткостью духа, — это то, что истинная благодать имеет тенденцию стимулировать обличение совести. Обыкновенно, перед тем как получить благодать, люди испытывают обличение совести; и если впоследствии они истинно обращаются и имеют истинное покаяние, и радость, и мир в вере, это обычно кладет конец страхам, но не кладет конец обличениям во грехах, а, скорее, усиливает их. Благодать не притупляет совесть человека, а делает ее более способной тщательно различать греховность греха и получать более сильную убежденность в отвратительной и страшной природе греха. Она делает человека лучше осознающим свою собственную греховность и испорченность своего сердца; следовательно, она имеет тенденцию делать его более заботливым о своем сердце. Благодать дает душе дальнейшее и лучшее осознание тех же вещей относительно греха, которые она сознавала под основанной на законе работой Духа Божьего, а именно, его великую несовместимость с волей, законом и честью Бога, огромность Божьей ненависти к нему и недовольства им и страшное наказание, которому он подвергает и которого он заслуживает. И не только это, но она обличает душу в чем-то дальнейшем в отношении греха, чего она не видела, пока находилась только под основанным на законе обличением; и это бесконечно ненавистная природа греха и его ужасность по этой причине. И это делает сердце чутким в отношении греха; как сердце Давида, которое причинило ему боль, когда он отрезал часть одежды Саула. Сердце истинно кающегося грешника — как обжегшийся ребенок, который страшится огня. С другой стороны, тот, кто имеет поддельное покаяние и ложные утешения и радости, подобен железу, которое было внезапно нагрето и охлаждено: оно становится гораздо тверже, чем раньше. Ложное обращение кладет конец обличениям совести и, таким образом, либо удаляет, либо значительно уменьшает ту добросовестность, которая имела место под действием закона.

Все благодатные чувства имеют тенденцию поддерживать эту христианскую чуткость сердца — не только печаль о Боге, но и благодатную радость: «Служите Господу со страхом и радуйтесь с трепетом» (Пс. 2:11). А также благодатную надежду: «Вот, око Господне над боящимися Его и уповающими на милость Его» (Пс. 32:18). «Благоволит Господь к боящимся Его, к уповающим на милость Его» (Пс. 146:11). Даже больше, самая уверенная и гарантированная надежда, которая истинно благодатна, имеет эту тенденцию. Чем выше святая надежда поднимается, тем больше в ней этой христианской чуткости. Изгнание раболепного страха святой уверенностью сопровождается пропорциональным увеличением благоговейного страха. Уменьшение страха перед плодами Божьего неудовольствия в будущем наказании сопровождается пропорциональным увеличением страха перед самим Его неудовольствием; уменьшение страха перед адом — увеличением боязни перед грехом. Исчезновение подозрительности относительно состояния человека сопровождается пропорциональным увеличением бдительности сердца в недоверии своим силам, мудрости, устойчивости, верности. Чем менее он склонен бояться естественного зла (так как его сердце готово, доверяется Богу и не пугается злых новостей), тем больше он склонен тревожиться при появлении морального зла, или зла греха. По мере того как он имеет больше святого дерзновения, то он имеет меньше самоуверенности и больше скромности. По мере того как он более других уверен в избавлении от ада, он имеет более сильное чувство того, что он заслужил это наказание. Он менее склонен, чем другие, поколебаться в вере; но более других склонен испытывать волнение от серьезных предупреждений, и Божьего неудовольствия, и бедствий других. Он имеет самое твердое утешение, но самое мягкое сердце. Богаче других, он — самый нищий духом из всех; самый высокий и самый сильный святой, но самое малое и самое нежное дитя среди них.

 

* «Это лицемеры, которые верят, но терпят провал в отношении применения Евангелия и Господа Иисуса. И о них говорится как о людях, которые обращали благодать в распутство (Иуд. 1:3). Ибо в этом проявляется крайнее зло человеческого сердца, что не только закон, но даже славное Евангелие Иисуса Христа производит в нем всякую неправедность. И это слишком распространено у людей при первой работе по обращению. О, тогда они вопиют о ниспослании благодати и Христа, а впоследствии становятся распущенными, ходят и ложатся спать в попрании закона, и при этом берут оправдание для своего образа жизни из Евангелия». — Шепард (Shepard). Притча о десяти девах. С. 203.

* Уильям Амес (William Ames, 1576—1633) в своем труде Дела совести, книга III, глава IV, говорит о святой скромности в поклонении Богу как одном из признаков истинного смирения.