Дитрих Бонхёффер
Следуя Христу
«Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником».
(Лк 14:26)
Призыв Иисуса следовать делает ученика одиноким. Хочет он того или нет, он должен решиться, он должен решиться сам. Это не собственный выбор – устремиться, чтобы стать одиночкой – но Христос делает призванного одиночкой. Каждый призван наедине. И следовать он должен наедине. Боясь этого одинокого бытия, человек ищет защиты в людях и вещах, вокруг себя. Он вдруг обнаруживает всю свою ответственность и цепляется за нее. Он хочет принять решение под ее покровом, но стоять перед Иисусом не наедине, взирая единственно на Него. Но не отец и мать, не жена и ребенок, не народ и история в этот час стоят перед призванным. Христос хочет привести человека к уединению, ему не следует видеть ничего, кроме Того, Кто его зовет.
В призыве Иисуса уже явлен разрыв с природной наличностью, в которой живет человек. Не тот, кто последовал, производит его, но Сам Христос, когда зовет, уже произвел его. Христос вырвал людей из мирской непосредственности, поставив их непосредственно перед Собой. Ни один человек не может следовать Христу без того, чтобы не признать и не подтвердить уже совершившийся разрыв. Не произвол самоуправной жизни, но Сам Христос ведет ученика к разрыву.
Почему это должно быть так? Почему не дано врастания, не связанного с разрывом, медленного целительного продвижения от природного порядка к единению с Христом? Что за досадная сила становится между людьми и порядком их природной жизни, данным Богом? Этот разрыв – не законнический методизм? Не есть ли это угрюмое пренебрежение благими дарами Бога, которые не имеют ничего общего со свободой христианина? Верно, и в самом деле что-то возникает между тем, кто призван Христом, и условиями его природной жизни. Но это не угрюмое презрение к жизни, не закон благочестия, а жизнь и Евангелие как таковое, Сам Христос. Он поставил Себя, вочеловечившись, между мной и мирской наличностью. И я больше уже не могу поворотить назад. Он – в центре. Он лишил призванного непосредственного отношения к вещам. Он хочет быть средством, все должно произойти только через Него. Он стоит не только между мной и Богом. Он также стоит как раз в центре между мной и миром, между мной и другими людьми и вещами. Он Посредник, не только между Богом и человеком, но также между человеком и человеком, между человеком и действительностью. Поскольку все в мире для Него и через Него (Ин 1,3; 1Кор 8,6; Евр 1,2;), то Он – единственный Посредник в мире. И, нет начиная с Христа, непосредственных отношений ни между людьми, ни к Богу, ни к миру; посредником хочет быть Христос. Хотя достаточно напрашиваются боги, предлагающие человеку непосредственный подход, хотя мир всеми средствами пытается стать непосредственным для человека – но как раз в этом-то и есть вражда к Христу, Посреднику. Боги и мир хотят отнять у Христа то, чего Он их лишил, – чтобы стать непосредственно перед человеком. Разрыв с вовлеченностью в мир есть не что иное, как познание Христа как Сына Божия, Посредника. Этот разрыв никогда не бывает произвольным актом, в котором человек отрекается от связи с миром ради некоего идеала, смешивал незначительный идеал с величайшим. Это было бы прельщение, самовластие и снова – вовлеченность в мир. Ученик Иисуса отделяет себя от мира и вещей только признанием совершившегося факта, а именно: что Христос есть Посредник. Поскольку призыв Христа должен быть понят не как идеал, а как Слово Посредника, то он завершает во мне этот свершившийся разрыв с миром. Если речь тут идет об отмеривании идеалов, то при всех обстоятельствах нужно отыскать баланс, который потом может склониться в пользу христианского идеала; но он никогда не должен быть односторонним. Исходя из идеальности, из жизненной «ответственности», нельзя было бы оправдать это – обесценение природного жизнеустройства по отношению к христианскому жизненному идеалу. Напротив, мне хотелось бы сказать очень много в пользу противоположной оценки – ясное дело, прямо исходя из христианской идеальности, христианской этики, ответственности и совести! Но поскольку речь идет совсем не об идеале, ценностях и ответственности, а о свершившихся фактах и их признании, то есть и о Личности Самого Посредника, Который поставил Себя между нами и миром, – то потому положен только разрыв с непосредственной вовлеченностью в жизнь, потому и должен тот, кто призван, одиноко стать перед Посредником.
Призванный Иисусом познает, таким образом, что он заблуждался в отношениях с миром. Это заблуждение зовется – непосредственность. Оно мешало ему в вере и послушании. Теперь он знает, что он более не может иметь никакой непосредственности в отношении к своим жизненным связям, к кровной связи с отцом и матерью, детьми, братьями и сестрами, к супружеской любви, к чувству исторической ответственности. И после Иисуса нет больше для Его ученика ни природной, ни исторической, ни событийной непосредственности. Между сыном и отцом, между мужчиной и женщиной, между одиночкой и народом стоит Христос, Посредник – желают они об этом знать или нет. И для нас нет больше пути к другому, кроме как через Христа, через Его слово и наше следование Ему. Непосредственность есть обман.
Но поскольку обман следует презирать, поскольку он скрывает правду, то нужно презирать и непосредственную вовлеченность в природную жизнь, устремясь к Посреднику Иисусу Христу. Где какая-то связь мешает нам стать перед Христом наедине, где она притязает на непосредственность, там ее следует презреть во имя Христа; ибо всякая непосредственность – осознанно, или нет – есть дерзость против Христа, Посредника, в том числе и там, где она желает быть воспринятой по-христиански.
Тяжко заблуждение теологии, когда она использует посредничество Иисуса между Богом и человеком для того, чтобы тем оправдать жизненную непосредственность. Если Иисус — Посредник, то Он претерпел грехи нашей неопосредованной вовлеченности в мир и тем искупил нас. Иисус для того стал Посредником между нами и Богом, чтобы мы с чистой совестью обернулись непосредственно к миру, к миру, который распял Христа. При этом любовь к Богу приводится к общему знаменателю. Разрыв с данностью мира приводит нас к «законному» лжепониманию Божественной благодати, которая как раз и призвана уберечь нас от этого разрыва. Из слов Иисуса о презрении к непосредственности исходит теперь разумеющееся само собой, радостное «Да» «Богом данной действительности» этого мира. Из оправдания грешников вторично возникнет оправдание греха.
«Богом данная действительность» существует для последовавшего за Христом только во Христе и через Него. Что дано мне вочеловечившимся Христом, то мне дано Богом. А что дано мне не во имя Христа, то не от Бога. Благодарность за дары творения совершается через Иисуса Христа, и просьба о милостивом сохранении этой жизни совершается во имя Христа. За что я могу благодарить не ради Христа, за то я вообще не должен благодарить, иначе это грех. И путь других людей, с которыми я живу, к «Богом данной действительности» идет через Христа – либо же это ложный путь. Все наши попытки преодолеть пропасть, разделяющую нас с другими людьми, непреодолимую дистанцию, инакость, чужесть другого человека посредством духовного или природного единения, потерпят крушение. От человека к человеку нет собственного пути. Исполненное любви проникновение, продуманная психология, природная искренность не направляют нас к другому человеку, не дают душевной непосредственности. Между этим всем стоит Христос. Только через Него ведет путь к ближнему. Поэтому просьба об обетованном пути к другому и совместная молитва во имя Христа и есть чистейшее единение.
Нет правильного познания даров Божьих без познания Посредника, ради Которого они нам и даны. Нет чистой благодарности за народ, семью, историю и природу без глубокого покаяния, которое возвеличивает Христа, ставя Его надо всем. Нет чистой связи с данностями тварного мира, нет чистой ответственности в мире без признания разрыва, которым мы отделены от него. Нет чистой любви к миру помимо любви, которой Бог возлюбил мир в Иисусе Христе. «Не любите мира» (1Ин 2:15). Но: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин 3:16).
Разрыв с непосредственностью неизбежен. Совершается ли он внешне – через разрыв с семьей и народом, – или кто-то призывается зримо нести позор Христа, принять на себя упреки человеческой ненависти (odium generis humani), или же разрыв скрыт, явен лишь для него одного, – он должен быть готов в любой момент совершить разрыв явно, и это не последнее различие. Авраам брал примером обе возможности. Он должен был оставить дружбу и отчий дом; Христос ступил между ним и близкими его. Так должен был стать явен разрыв. Авраам должен был стать пришельцем ради земли обетованной. Это был первый призыв ему. Позже Авраам был призван Богом принести в жертву своего сына Исаака. Христос ступает между отцом веры и сыном обетования. Тут разрушена не только природная непосредственность, но и сама духовная непосредственность. Авраам должен уяснить себе, что обетование заключено в привязанности не к Исааку, но единственно к Богу. Ни один человек не узнаёт об этом призыве Бога, даже и те отроки, которые сопровождали Авраама до места принесения жертвы. Авраам остается совсем один. Он снова полностью одинок, как тогда, когда покидал отчий дом. Он принимает призыв таким, каким он прозвучал, он не толкует его вкривь и вкось, не одухотворяет его, он принимает Бога в Его слове, готовый к послушанию. Он становится послушен слову Бога наперекор любой природной непосредственности, наперекор любой этической непосредственности, наперекор любой религиозной непосредственности. Он приносит своего сына в жертву. Тайный разрыв он намерен осуществить как явный, ради Посредника. И в этот час ему возвращается то, что он отдал. Авраам вновь обретает сына. Ему указана Богом лучшая жертва, ступающая на место Исаака. Это поворот на 360 градусов; Авраам снова получил Исаака, но имеет он его уже не так, как прежде. Он имеет его через Посредника и ради Посредника. Он должен был иметь Исаака как тот, кто готов был выслушать повеление Бога и исполнить его буквально, он должен был иметь Исаака так, как будто не имеет, должен иметь его через Иисуса Христа. Никакой другой человек ничего об этом не знает. Авраам с Исааком сходит с горы, как и взошел на нее, но все стало совсем по-другому. Между отцом и сыном ступил Христос. Авраам оставил все и последовал за Христом, и, следуя, должен был жить в мире, в котором он жил до того. Внешне все остается по-старому. Но старое миновало; смотри-ка, все иначе. И это все через Христа.
Вот перед нами другая возможность стать одиночкой – прямо среди общества, народа, в отчем доме, при имении и благах последовать Христу. Но это именно Авраам, который был призван в этом состоянии, Авраам, который перед тем совершил явный разрыв, чья вера стала примером для Нового Завета. Слишком легко могли бы мы обобщить эту возможность Авраама, понять законнически, т.е. отнести ее к себе самим без всего последующего. Пусть это будет именно нашим христианским бытием – в обладании благами этого мира следовать за Христом и стать одинокими. Но для христиан определенно легче осуществить внешний разрыв, чем в скрытой вере носить разрыв тайный. Кто не знает этого, т.е. кто это знает не из Писания и опыта, тот обманывается насчет иного пути. Он выпадает в непосредственность, будучи потерян для Христа.
Ту или иную возможность нельзя выбрать произвольно. Мы можем по воле Иисуса быть призваны тем или иным образом из непосредственности, и мы должны стать одиноко, явно или тайно.
Но тот же самый Посредник, Который превращает нас в одиноких, является при этом основой совершено нового единения. Он стоит посредине между другим человеком и мной. Он разделяет, но и – объединяет. Так что, хотя всякий раз непосредственный путь к другому имеет свои ограничения, но только воспоследовавшему указан новый и единственно действенный пучь к другому – через Посредника.
«И начал Петр говорить Ему: вот, мы оставили все и последовали за Тобою. Иисус сказал в ответ: истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной. Многие же будут первые последними, и последние первыми».
(Мар.10:28-31)
Иисус обращается тут к тем, кто стал одинок ради Него, кто оставил все, когда Он призвал, кто может сказать о себе: Вот, мы оставили все и последовали за Тобою. Им дано обетование нового единения. По слову Иисуса, они должны во время сие получить во стократ более того, что они оставили. Иисус говорит здесь об общине, находящей себя в Нем. Кто оставил ради Иисуса отца, тот наверное вновь обретает здесь отца, обретает братьев и сестер, ведь ему уже приготовлены даже земля и дома. Каждый следует наедине, но, воспоследовав, никто не останется один. Тому, кто по слову Его отваживается стать одиноким, даровано единение в общине. Он снова обретается в зримом братстве, которым ему возмещается во сто крат более того, что он оставил. Во сто крат более? именно в том, что он сейчас имеет все только через Христа, что он это имеет через Посредника, – это означает между прочим «среди гонений». «Во сто крат более» «среди гонений» – это благодать общины, которую ее члены наследуют у креста их Господа. В этом состоит обетование для последовавших – стать членами общины Креста, народом Спасителя, народом у Креста.
«Когда были они в пути, восходя в Иерусалим. Иисус шел впереди них, а они ужасались и, следуя за Ним, были в страхе. Подозвав двенадцать, Он начал им говорить о том, что будет с Ним».
(Мк 10:32).
Ради подтверждения серьезности своего призыва, следовать и, учитывая невозможность следовать исходя только из человеческих сил, ради обетования, – среди гонений на Него – идет Иисус в Иерусалим, навстречу Кресту, и следующих за Ним посещает изумление и ужас перед этим путем, на который Он зовет их.
.
Этот материал еще не обсуждался.