10.03.2010
Скачать в других форматах:

Дитрих Бонхёффер

Следуя Христу

ПРИ3ЫВ СЛЕДОВАТЬ

 

«Проходя, увидел Он Левия Алфеева, сидящего у сбо­ра пошлин, и говорит ему: следуй за Мною. И он встав по­следовал за Ним». (Мк. 2:14).

 

Призыв исходит, и без какого-либо дальнейшего его опо­средования следует послушное деяние призванного. От­вет ученика есть не словесное признание веры в Иисуса, но дело послушания. Как стала возможной такая непо­средственная соотнесенность призыва и послушания? Повсюду – возмущение природного разума, он должен утруждаться, чтобы разделить эту жесткую череду, что-то разъять, что-то привести к ясности. Нужно среди всех обстоятельств найти опосредование – психологическое, историческое. Стоит безрассудный вопрос: не был ли сбор­щик податей уже знаком Христу и потому готов следовать Его призыву. Но текст об этом упорно умалчивает, все сосредоточено, в конечном счете на непосредственной со­отнесенности призыва и деяния. На психологические обо­снования благочестивых побуждений человека внимания не обращено. Почему же? Потому что есть только един­ственно значимое обоснование соотнесенности призвания и деяния: Сам Иисус Христос. Он Тот, Который призыва­ет. И потому следует за Ним сборщик податей. В этой встре­че засвидетельствован безусловный, неопосредованный и не требующий обоснований авторитет Иисуса. Здесь ни­что ничему не предшествует, все вытекает только из по­слушания призванного. Оттого что Он Христос, Ему дана полная власть, призывать и требовать послушания Свое­му слову. Иисус зовет следовать Ему не как учитель и образец для подражания, но как Христос, Сын Божий. Итак, в этом коротком тексте возвещается власть Иисуса Христа над человеком, ничего более. Никакой похвалы ученику, решимости его христианства. Взгляд должен остановиться не на нем, а на Том. Кто зовет, на Его пол­новластии. И не указан путь к вере, к следованию; ибо нет другого пути к вере, кроме как через повиновение призыву Иисуса.

Что говорится о содержании следования Христу? Сле­дуй за Мною, поспешай позади Меня! Это всё. Идти следом за Ним – это же что-то совершенно бессодержательное. Это и вправду не жизненная программа, осуществление которой могло бы показаться исполненным смысла; не цель, не идеал, к которому надо устремиться. Это вовсе не такая вещь, за которую надо ожидать похвалы от людей, частично или полностью отдав себя ей. И что происходит? Тот, кого призвали, бросает всё, что имеет, не для того, что­бы содеять нечто особенно ценное, а просто по призыву, ибо иначе он не сможет пойти за Иисусом. Как таковое, это деяние оценено совершенно незначительно. Само по себе оно остается чем-то, полностью лишенном значения, не заслуживающим внимания. Мосты разрушены, и на­до просто идти вперед. Будучи вызванным, надо «высту­пить» из прежнего существования и начать «существо­вать» в строгом смысле слова. Старое остается позади, оно полностью миновало. От относительных жизненных га­рантий к полной незащищенности (т.е. на самом деле в абсолютную защищенность и укрытие благодаря единению с Иисусом); от зримого и исчисляемого (т.е. на самом деле совсем не исчисляемого) – в совершенно необозримое, пол­ное случайностей (т.е. на самом деле в единственно необ­ходимое и поддающееся исчислению); из сферы конечных возможностей (т.е. на самом деле бесконечных возможно­стей) в сферу бесконечных возможностей (т.е. на самом деле в единственно свободную действительность) – вот куда брошен ученик. Это опять же не всеобщий закон, на­против прямая противоположность всякой закономерности. Это опять же не что иное как связь единственно с Иисусом Христом, т.е. полный обвал любой программно­сти, всякой идеальности, всякой закономерности. Поэтому последующие содержания становятся невозможны­ми, ибо Иисус и есть единственное содержание. Рядом с Иисусом уже более нет другого содержания. Он Сам яв­ляется таковым.

Итак, призыв следовать есть единение, связь с Лично­стью только Иисуса Христа, ломка всякой законности по благодати Того, Кто призывает. Он есть исполненный бла­годати призыв, исполненная благодати заповедь. Он по ту сторону враждебности к закону и Евангелию. Христос зо­вет, ученик следует. Это и благодать, и заповедь в одном. «Буду ходить свободно; ибо я взыскал повелений Твоих». (Пс 118,45).

Следование Христу есть связь со Христом; поскольку есть Христос, должно быть и следование Ему. Идея о Хрис­те, ученая система, всеобщее религиозное сознание бла­годати или прощения грехов не делают следование Хрис­ту необходимым, ведь они исключают себя из истины, бу­дучи враждебными к следованию. К идее приходят в силу познания, воодушевления, а быть может, и осуществления ее, но никак не в силу личного послушного следования Христу. Христианство без живого Иисуса Христа неизбеж­но остается христианством без следования; христианство же без следования всегда есть христианство без Иисуса Христа, оно всего лишь идея, миф. Христианство, в кото­ром есть только Бог-Отец, но нет Христа, Сына живого, оно отменяет следование. Здесь остается разве лишь доверие к Богу, но не следование. Поскольку Сын Божий был Че­ловек, поскольку Он Спаситель, следование Ему есть един­ственно правильное отношение к Нему. Следование свя­зано со Спасителем, и где правильно сказано о следова­нии, там сказано о Спасителе нашем Иисусе Христе, Сы­не Божьем. Только Спаситель, Богочеловек может призы­вать следовать за Ним.

Следование без Иисуса Христа является самовольным выбором, быть может, идеального пути; быть может, даже мученического пути, но оно лишено обетования. Иисус от­вергнет это.

 

«Случилось, что когда они были в пути, некто сказал Ему: Господи! я пойду за Тобою, куда бы Ты ни пошел. Иисус сказал ему: лисицы имеют норы, и птицы небесные – гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где преклонить голову. А другому сказал: следуй за Мною. Тот сказал: Господи! поз­воль мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: предоставь мертвым погребать своих мертвецов; а ты иди, благовествуй Царствие Божие. Еще другой сказал: я пойду за Тобою. Господи! но прежде позволь мне простится с домашними моими. Но Иисус сказал ему: никто, возло­живший руку свою на плуг и озирающийся назад, не бла­гонадежен для Царствия Божия».

(Лк. 9:57-62).

 

Первый ученик сам стремится следовать, но он не при­зван; ответ Христа указывает воодушевившемуся, что он не знает, что делает. И вообще не может узнать о том. В этом смысл ответа, в котором ученику показывается жизнь с Иисусом в ее действительности. Здесь говорит Тот, Кто идет к Кресту, Тот, жизнь Которого в апостольском символе веры обозначается словом «страдавший». Никто не может желать этого по своему выбору. Нельзя призы­вать самого себя, говорит Иисус, и Его слово остается без ответа. Различие между свободным предложением следо­вания и действительным последованием – разительно.

Но где Иисус зовет Сам, там Он тоже преодолевает глу­бочайшую пропасть. Второй ученик прежде, чем последо­вать, хочет похоронит, своего отца. Его связывает закон. Он знает, что хочет и может делать. Сперва надо исполнить закон, потом он согласен следовать. Здесь между призван­ным и Иисусом встают ясные предписания закона. На пу­ти ученика властно возникает призыв Иисуса, и в этот мо­мент никакие обстоятельства не могут встать между Иисусом и призванным, будь то величайшее и самое святое, будь то и закон. Это должно произойти в этот же момент, и закон, норовящий тут вмешаться, должен быть отброшен во имя Христа; ибо между Христом и тем, кого Он призывает, он уже более не имеет силы. Так Иисус вос­стает здесь против закона и взыскует следования. Так го­ворит только Христос. Его слово – последнее. Ничто не мо­жет противиться ему. Это призыв, эта благодать не таковы, чтобы им противиться.

Третий понимает следование, как первый, – как сугу­бо к нему сходящее повеление, как собственную, лично выбранную жизненную программу. Но в отличие от пер­вого он считает себя вправе ставить свои условия. И тем он приводит себя к совершенному противлению. Он хочет приставить себя к Иисусу, но одновременно и ставит кое-что между собой и Иисусом: «Прежде позволь». Он хочет следовать, однако сам же ставит условия следования. Сле­дование для него есть возможность, осуществление кото­рой связано с выполнением неких условий и предпосылок. Так следование Христу становится чем-то по-человечески доступным и понятным. Сначала делаешь одно, потом дру­гое. Всему свое право, и всему свое время. Ученик сам пре­доставляет себя в распоряжение, но при этом ощущает се­бя вправе ставить условия. Явно, что в этот момент следо­вание перестает быть следованием. Оно становится человеческой программой, которую я распределяю по сво­ему усмотрению, которую я могу оправдать рационально и этически. Этот третий ученик, конечно, хочет следовать, но уже тем, как он это выражает, видно, что он более не намерен следовать. Он отменяет своей просьбой само сле­дование, поскольку следование не терпит никаких усло­вий, которые могут стать между Иисусом и послушанием Ему. Так что этот третий ученик находится в противоре­чии не только с Иисусом, но и с собой. Он не хочет того, чего хочет Иисус, не желая при этом и того, чего хочет сам. Он считается лишь с самим собой, разымая самого себя, и все – через вот это: «Прежде позволь». В ответе Иисуса ему указуется образ этого саморазъятия, исключающего следование: «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия».

Следовать означает делать определенные шаги. Уже первый шаг, который следует призыву, отделяет после­довавшего от его предыдущего существования. Так при­зыв следовать немедленно сотворяет новую ситуацию. Оставаться в прежнем положении и следовать Христу – вещи взаимоисключающиеся, и это ясно, прежде всего.

Сборщик податей должен оставить таможню, Петр – свои сети, чтобы пойти за Иисусом. Это, по нашим представле­ниям, и тогда должно было случиться как-то непременно иначе. Иисус, скажем, дал сборщику податей новое поз­нание Бога, приводящее к оставлению старого бытия. Ес­ли бы Иисус не был вочеловечившимся Сыном Божьим, такое было бы возможно. Но поскольку Иисус есть Хрис­тос, то должно быть сразу ясно, что Его слово – не уче­ние, но новопретворенное бытие. И нужно действительно идти с Иисусом. Кого Он призвал, тому этим сказано, что одна единственная возможность веры в Иисуса для него состоит именно в том, что он все оставляет и идет с вочеловечившимся Сыном Божьим.

С первым же шагом последовавший поставлен в ситу­ацию, сопряженную с возможностью веры. Если он не по­следует, останется позади, то веровать не научится. Тот, кто призван, должен из положения, в котором мог и не ве­рить, стать в положение, в котором перво-наперво спосо­бен уверовать. Сам по себе этот шаг никоим образом не несет никакой программной ценности, он всецело оправ­дывается только достижением единения с Иисусом Хрис­том. Пока Левий сидит у сбора податей или Петр остается при сетях, они могут добросовестно и исправно делать свое дело, им вольно иметь старые или новые понятия о Боге, но если они хотят научиться вере в Бога, то они должны следовать вочеловечившемуся Сыну Божию, идти с Ним.

А до этого было иначе. Они могли тихо и безвестно жить себе в своей стране, занимаясь своим делом, испол­няя закон и ожидая Мессию. Но теперь Он был здесь, и призыв Его прозвучал. Теперь нечего верить тихой жиз­ни, проводимой в ожидании, но – идти с Ним, следуя Ему. Теперь Его призыв следовать за Ним порывает все связи во имя единственной связи с Иисусом Христом. Теперь все мосты должны быть разрушены, шаг в бесконечную незащищенность должен быть сделан – для того, чтобы познать, чего требует Иисус, что дает Иисус. Левий, сидев­ший при сборе податей, вполне мог бы воспринять Иису­са как помощника в любой нужде, но он не познал бы Его как Господа. Которому надо вручить свою жизнь; он не научился бы вере. Должна была возникнуть ситуация, в которой стало бы возможно уверовать в Иисуса, вочеловечившегося Сына Божия, невозможная ситуация, в ко­торой все упирается в одно, а именно – в слово Христа. Петр должен был сойти с корабля на волны, чтобы через свое бессилие познать всесилие своего Господа. Если бы он не сошел, то не узнал бы, как уверовать. Полностью не­возможная, с этической точки зрения совершенно безот­ветственная, ситуация на волнующемся море должна вы­явить, как можно уверовать. Путь к вере ведет через по­виновение призыву Христа. Шаг истребован, иначе при­зыв Христа, уйдет в пустоту, и все мнимые следования, лишенные этого шага, к которому зовет Иисус, станут об­манчивыми грезами.

Велика опасность, сопряженная с отличением ситуа­ции, в которой можно уверовать, от такой, в которой уве­ровать нельзя. При этом должно быть совершенно ясно, что, во-первых, в ситуации как таковой никогда не выяв­лено, к какому роду она принадлежит. Только призыв Иисуса Христа делает ее той ситуацией, в которой можно уверовать. Во-вторых, ситуация, в которой можно уверо­вать, никогда не исходит от людей. Следование не есть че­ловеческое предложение. Только призыв творит ситуацию. В-третьих, эта ситуация никогда не содержит в себе какой- либо самоценности. Она имеет оправдание только в при­зыве. Наконец         и главным образом - есть также ситуа­ция, в которой можно уверовать, но которая сама стано­вится возможной лишь в вере.

Понятие ситуации, в которой возможно уверовать, есть только описание положения вещей, в котором два следу­ющих высказывания имеют равную силу: Только верую­щий повинуется и только повинующийся верует.

Будет тягчайшей утратой верности Библии, если мы первое высказывание оставляем без второго. Только ве­рующий повинуется – это мы способны понять. Послуша­ние присуще вере, как хороший плод хорошему дереву, говорим мы тогда. Сначала вера, потом повиновение. При этом следовало бы только указать, что оправдывает одна лишь вера, а не дело послушания, что есть, конечно, необходимая и неопровержимая предпосылка для всего последующего. Но если бы было дано временное опреде­ление, что сначала нужно уверовать и затем следует послушание, то вера и послушание были бы взаиморазведены, и оставался бы открытым один в высшей степени практичный вопрос: когда же надлежит насту­пить послушанию. Послушание будет отделено от веры. Ведь вера и послушание должны быть, очевидно, разде­лены во имя оправдания, но это разделение никогда не должно отменять единства обоих, которое состоит в том, что вера существует только в послушании и никогда без него, что вера является верой только на деле – в послушании.

Чтобы послушание как следствие веры не имело пе­реносного значения, чтобы указать на неразрешимое единство веры и послушания, нужно, очевидно, одно высказывание «только верующий повинуется» сопоста­вить с другим – «только повинующийся верует». Если в первом вера есть предпосылка для послушания, то во втором послушание является предпосылкой веры. И как послушание может быть названо следствием ве­ры, так же точно следует назвать его и предпосылкой веры.

Верует только послушный. Следует повиноваться од­ному конкретному повелению и этим уверовать. Чтобы ве­ра не стала набожным самообманом, даровой милостью, нужно сделать первый шаг послушания. Это содержится в первом шаге. Он качественно отличается от всех последующих. Первый шаг к послушанию должен был увести Петра от сетей, с корабля, а юношу увести от богатства. Только в этом новом состоянии, творимом послушанием, и можно уверовать.

Этот первый шаг лишь вначале можно расценить как внешний показной жест, состоящий в обмене одного спо­соба существования на другой. Этот шаг может сделать каждый. Человек в этом свободен. Это дело внутри justitia civilis, где человек свободен. Петр может не обратиться в веру, но бросить свои сети он может. Если идти из содер­жания Евангелий, то видно, что уже с первым шагом требуется дело, которое отражается на всей целокупности жизни. Римская Церковь допускала такой шаг только как исключительную возможность для монашества, в то вре­мя как для остальных верующих хватало готовности, безусловно, подчиняться Церкви и ее заповедям. В лютеровских сочинениях о вероисповедании также самым серьезным образом признается важность первого шага: после того, как в основе устранена опасность синергетического недоразумения, можно и должно освободит про­странство для первого зримого деяния, которое требует­ся для веры, – это шаг к Церкви, в которой проповедует­ся слово спасения. Это должен быть совершенно свобод­ный шаг. Приди в Церковь! ты можешь это в силу твоей человеческой свободы. Ты можешь в воскресенье оставить дом и идти на проповедь. Если ты не делаешь этого, ты са­мовольно исключаешь себя из того пространства, где мож­но уверовать. В лютеровских писаниях о вероисповедании заверяется тем самым, что известна ситуация, при кото­рой можно уверовать, равно как и такая, при которой ве­ра невозможна. Хотя это познание остается сокрытым, по­чти стыдящимся вида самого себя, оно, однако, присутству­ет именно как одно и то же понимание значения первого шага как внешнего поступка.

Если это познание неуязвимо, тогда, во-вторых, следу­ет сказать, что этот первый шаг как чисто внешний посту­пок есть и остается мертвым плодом закона, каковой сам по себе никогда не ведет ко Христу. Новое бытие, вы­разившись лишь во внешнем поведении, останется ста­рым; это будет в лучшем случае некое новое жизненное установление, новый стиль жизни, который не имеет ничего общего с новой жизнью со Христом. Пьяница, бро­сающий пить, богач, раздающий деньги, становятся через такие поступки свободными от вина и денег, но не от са­мих себя. Каждый из них останется всецело при себе са­мом, возможно, ближе, чем прежде, к себе самому; он це­ликом останется среди требований, определяемых труда­ми умирающей старой жизни. Хотя дело должно быть сде­лано, само по себе оно, однако, не выводит из смерти, непослушания, безбожия. В случае если мы поймем наш первый шаг как предпосылку к обретению благода­ти, веры, то мы этим уже совершенно отрезаны от благо­дати. При этом во внешнее поведение включается, все, что мы можем назвать образом мыслей, благими намерения­ми, все, что Римская Церковь называет facere quod in se est. Если мы делаем первый шаг с намерением поставить се­бя в ситуацию возможного обретения веры и при этом воз­можность обретения веры остается ничем иным, как по­ведением, как новой жизненной возможностью нашего старого бытия, к тому же ложно понятой, – мы остаемся в безверии.

И все-таки внешний поступок должен осуществиться, ведь нам надо прийти к ситуации, дающей возможность обретения веры. Нам надо сделать шаг. Что это значит? Это значит, что такой шаг будет правильным только в том случае, если мы его делаем, глядя не на свершение, которое надо сделать, но только на Слово Иисуса Христа, Ко­торый зовет нас к тому. Петр знает, что ему нельзя само­вольно сойти с лодки – не то этот первый шаг обернулся бы худо, – потому и взывает: «Дозволь мне прийти к Тебе по воде», и Христос отвечает: «Иди». Итак, Христос должен призвать, и этот шаг можно сделать единственно только по Его слову. Этот призыв – Его благодать, которая зовет в новую жизнь. Но теперь, когда Христос призвал, Петр должен сойти с лодки, чтобы прийти ко Христу. Так пер­вый шаг послушания уже фактически становится делом веры в слово Христа. Но вера как вера не была бы пол­ностью понята, если исходить из того, что первый шаг во­все и не нужен, поскольку вера-то уже есть. В этом отношении нужно хорошенько взвесить высказывание: пре­жде чем можно будет уверовать, сперва надо сделать шаг к послушанию. Неповинующийся не может верить.

Ты жалуешься на то, что не можешь уверовать? И ни­кто не может удивляться тому, что ему не прийти к вере, пока он в том или ином положении, находясь в сознатель­ном непослушании, уклоняется или противится заповеди Христа. Ты, со своими страданиями, враждебностью, на­деждой, своими жизненными планами, своим разумом, не хочешь подчиниться заповеди Христа? Не удивляйся, что ты обделен Св. Духом, что им о чем не можешь просить, что твоя просьба о вере остается пустой! Иди скорее и при­мирись со своим братом, оставь грехи, которыми ты поко­рён, и ты снова сможешь уверовать! Если ты хочешь от­вергнуть взыскующее слово Бога, не бывать для тебя и Его милостивому слову. Как ты можешь искать единения с Тем, Кого ты сознательно избегаешь? Непослушный не мо­жет веровать, верует только послушный.

Здесь милостивый призыв Иисуса Христа к следова­нию обращается в жесткий закон: Исполни это! Оставь то! Сойди с лодки к Иисусу! Кто извиняет своей верой или сво­им неверием свое фактическое непослушание призыву Христа, тому Он говорит: Сперва будь послушен, исполни должное, оставь все, что тебя связывает, откажись от все­го, что разделяет тебя с волей Господа! Не говори: У меня нет веры в это. У тебя ее нет, пока ты остаешься в непо­слушании, пока не хочешь сделать первого шага. Не го­вори: У меня есть вера, и я более не нуждаюсь, в первом шаге. У тебя нет ее, и, пока и поскольку ты не хочешь сде­лать первого шага, ты коснеешь в неверии, в кажимости смиренной веры. Вот она, порочная уловка – метаться от недостаточного послушания к недостаточной вере и сно­ва к недостаточному послушанию. Это есть непослушание «верующих» там, где востребовано их послушание, когда они признают свое неверие и учиняют игры с этим при­знанием (Мк. 9:24). Веруешь - так сделай первый шаг! Он ведет к Иисусу Христу. Не веруешь – так сделай тот же самый шаг, он велен тебе! Вопроса о твоей вере или неве­рии тебе не избежать, но дело послушания поможет тебе сделать это немедленно. В нем заложена ситуация, при ко­торой вера возможна и действительно существует.

Итак, ситуацию дает не нечто, но ситуацию, при ко­торой ты можешь уверовать, дает тебе Бог. В первой ситуации надо прийти к тому, чтобы вера сделалась дей­ствительно верой, а не самообманом. Именно потому, что речь идет об истинной вере в Иисуса Христа, потому, что вера была и остается целью («от веры в веру», Рим. 1:17), эта ситуация непростительна. Кто здесь слишком быстро или слишком по-протестантски запротестует, тот должен спросить себя: а не является ли то, за что он вступается, даровой благодатью? Ибо в самом деле оба высказы­вания, в силу того, что они поставлены рядом, могут и не дать толчка к истинной вере, тогда как каждое само по се­бе становится большим искушением. Только верующий по­слушен – это сказано повинующемуся среди верующих; только послушный верует – это сказано верующему среди повинующихся. Если оставить только первое высказыва­ние – верующий получит даровую благодать, т.е. про­клятье; оставить только второе – верующий получит труд, т.е. проклятье.

Исходя из этого, мы должны принять только один взгляд на христианскую заботу о спасении души. Для пастыря большое значение заключено в том, что он говорит исходя из знания обоих положений. Нужно знать, что жа­лобы на недостаток веры всегда проистекают из уже или пока еще не осознанного непослушания и что для этих жа­лоб всегда находится утешение в даровой благодати. Но при этом непослушание остается нетронутым, и слово о благодати само устремляется к утешению, которым сам се­бя ободряет непослушный, к прошению грехов. Но при этом Благая Весть для него пуста, он более ее не слышит. И пусть он тысячекратно отпустит себе грехи, однако он все же не в состоянии поверить в действительное отпуще­ние – как раз потому, что оно на самом деле ему и не да­но. Неверующий питается даровой благодатью, так как упорствует в непослушании. В нынешней христианской заботе о спасении души это довольно частая ситуация. Нужно теперь прийти к тому, чтобы человек через само­вольное прощение своих грехов закоснел в непослуша­нии, чтобы он притворялся, будто не способен познать до­бро и заповеди Господа. Это будет двусмысленно и приве­дет к многоразличным толкованиям. Это затемняет изна­чально ясное еще осознание непослушания и ведет к закоснению. Здесь неповинующийся берет сам себя под стра­жу и запутывается, потому что он уже не может слышать Слово. Здесь нельзя верить поступкам. Можно предста­вить такой разговор между таким вот закосневшим и пастором. «Я больше не способен верить». – «Слушай Слово, оно тебе проповедуется!» – «Я слушаю, но оно мне ничего не говорит, оно для меня пусто, оно проходит ми­мо меня». – «Ты не хочешь слушать». – «Нет, напротив, хочу». Здесь, дойдя до этого момента, разговор прервется, потому что пастор не знает, к чему он. Он знает всего одно высказывание: Только верующий повинуется. Этим вы­сказыванием он не сможет помочь закосневшему, запу­тавшемуся человеку, который и так ведь не имеет этой ве­ры – и не может иметь. Пастор думает уже, что он стоит перед последней загадкой: что одним Бог дает веру, а дру­гим отказывает в ней. И с этой мыслью капитулирует. Пу­таник остается один, печально примиряясь, со своей на­пастью. Однако именно здесь – поворотный пункт разго­вора. И поворот кардинальный. Исчерпаны аргументы, во­просы, и нужды другого так и не будут восприняты всерь­ез, тем более – сам этот другой, пытающийся скрыться за ними. Прорыв в крепость, которую он себе построил, про­исходит теперь с высказыванием: Только повинующийся верует. Разговор прерван, и следующие слова пастора зву­чат так: «Ты не повинуешься, ты отказываешься от послу­шания Христу, ты хочешь получить свою часть власти над тобой. Ты не способен услышать Христа, потому что ты не повинуешься, ты не можешь верить, благодати, потому что не хочешь повиноваться. Ты коснеешь сердцем в непо­слушании Христу. Незадача твоя – в твоих грехах». Ны­не Христос Сам явился вновь, сейчас Он изгоняет дьяво­ла из ближнего, спрятавшего самого себя за даровой благодатью. Сейчас подходит уже к тому, что пастор держит наготове оба высказывания: Только повинующий­ся верует, только верующий повинуется. Он должен быть призван именем Христа к послушанию, к деянию, к первому шагу. Оставь то, что тебя привязывает, и следуй за Ним! В это мгновение все зависит от этого шага. Место, к которому был привязан непослушный, надлежит бро­сить, ибо в нем нельзя более услышать Христа. Беглец должен устремиться вон из своего укрытия, которое он устроил себе. За его пределами он снова сможет сво­бодно видеть, слышать, верить. Хотя и нельзя предстать перед Христом без того, чтобы дело не было сделано, мертвящее дело уже позади. Потому и ступил Петр на волнующееся море, что смог уверовать.

Итак, состав преступления краток: человек через вы­сказывание, что только верующий послушен, отравил себя даровой благодатью. Он пребывает в непослушании, уте­шая себя самопрощением и поэтому глух ко Слову Божь­ему. Ворваться в крепость не удастся, пока ему повторя­ется высказывание, за которым он спрятался. Должно со­вершить поворот, другой человек должен быть призван к послушанию: Только повинующийся верует!

Будет ли он, находясь в пути, прельщен собственными делами? Нет, он скорее будет ссылаться на то, что его ве­ра не есть вера, он сам выпутается из этой коллизии. Ре­шение должно освежить его. Так призыв Иисуса к вере и следованию Ему становится слышим.

С тем мы подошли к истории о богатом юноше.

 

«И вот, некто, подойдя, сказал Ему: Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? Он же сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Если же хочешь войти в жизнь [вечную], соблюди заповеди. Говорит Ему: какие? Иисус же сказал: не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; и: люби ближнего твоего, как самого себя. Юноша говорит Ему: все это сохранил я от юности моей; чего еще недостает мне? Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною. Услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение. Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное;»

(Матф.19:16-23).

 

Вопрос юноши о жизни вечной – это вопрос о опасе­нии, совершенно единственный серьезный вопрос. Но ведь это нелегко – правильно поставить этот вопрос. Ведь ясно, что юноша, который ясно выражает свой вопрос, в сущности ставит вопрос совершенно другой, так что фак­тически избегает вопроса. Он обращает свой вопрос к «учителю благому». Он хочет услышать мнение, совет, приговор по этому вопросу хорошего учителя, великого наставника. Он недвусмысленно дает это понять. Во-первых, для него это вопрос огромной важности, и Иисус дол­жен сказать что-то исполненное значения. Но, во-вторых, он ожидает от доброго учителя, великого наставника су­щественного высказывания, но все-таки не Божественно­го предписания, безусловно его обязывающего. Вопрос о жизни вечной для юноши есть вопрос, о котором он совсем не прочь, пожалуй, поговорить и поспорить с «Учителем благим». Но он сразу же ставится на место словом Иису­са. – «Что называешь ты Меня благим? Никто не благ, как только один Бог». Вопрос уже выдал его сердце. Он хотел бы поговорить с добрым раввином о вечной жизни, а сей­час: до него доходит, что в действительности он стоит не перед добрым учителем, но перед Самим Богом. Таким об­разом, он не получает иного ответа от Сына Божьего, кроме ясного указания на заповедь всеединого Бога. И получает не ответ «учителя благого», добавляющего свое мнение к ясной воле Божией. Иисус Сам указывает на единственно благого Бота и блюдет Себя как совершен­ный и послушный Сын Божий. Но если вопрошающий сто­ит перед Самим Богом, то он уличен как беглец от ясных Божьих заповедей, которые сам-то знает. Юноша ведь зна­ет-таки заповеди. Но загвоздка как раз в том, что он не мо­жет удовольствоваться ими, что ему хочется чего-то боль­шего. Его вопрос выказывается как вопрос самотворящей­ся и самосозидающейся набожности. Почему юноше не­достаточно ясных заповедей? Почему он ведет себя так, будто не знает ответа на свой вопрос? Почему он хочет об­винить Бога, если он в этом решающем жизненном вопро­се остается несведущим? Таким образом, юноша уже по­чти схвачен и предстал перед судом. От необязывающего вопроса о спасении он отозван к простому послушанию ясным заповедям.

Следует и вторая попытка к бегству. Юноша отвечает ему снова вопросом: «Какие?» В этом одном вопросе пря­чется сам Сатана. Ведь здесь был единственно возможный выход для того, кто поймал сам себя. Конечно, юноша знал заповеди, но кому не хочется узнать в полноте заповеди, какая заповедь припала именно ему, именно сейчас? Проявление заповедей многозначно и неясно, говорит юноша. Он видит не заповеди, но себя самого, свои про­блемы, свои коллизии. От ясных Божьих заповедей он уво­дит себя к интересной, но сугубо человеческой ситуации «этической коллизии». Не то тут неправильно, что он знает об этой коллизии, а то, что эта коллизия противопостав­ляется заповедям Бога. Заповеди же, напротив, даны как раз для того, чтобы покончить с этическими коллизиями. Этическая коллизия как этический прообраз человека по­сле его грехопадения является сама по себе протестом лю­дей против Боса. Змий вложил в раю эту коллизию в серд­ца первых людей. "Разве это сказано Богом?» От ясной заповеди и простодушного детского послушания человек об­ращается к нравственному сомнению, к указанию на то, что заповедь еще нуждается в комментарии и толковании. «Разве это сказано Богом?» Человек должен решит сам, силою своего знания о добре и зле, силой своей совести, – что есть добро. Заповедь многозначна, Бог хочет, что­бы человек истолковал ее и понял, решая свободно.

Этим уже отменено послушание заповеди. На место од­нозначного дела явилась двусмысленная мысль. Человек свободной совести хвалится перед дитятей послушания. Ссылка на нравственные коллизии это отказ от послу­шания. Это возврат от Божественной действительности к возможному для человека, от веры к сомнению. Итак, здесь неожиданно случается, что тот же самый вопрос, ко­торым юноша хочет скрыть свое непослушание, показы­вает его тем, что он есть, а именно человеком во грехе Это разоблачение явлено в ответе Христа. Названы ясные за­поведи Божьи. Тем, что Иисус называет их. Он подтверж­дает их как новые Божьи заповеди. Снова возникает юно­ша. Он еще надеется в необязывающем разговоре прорваться к вечным вопросам. Он надеется, что Иисус представит ему решение нравственных вопросов. Вместо это­го берется не вопрос, берется он сам. Единственный ответ на потребность в нравственных коллизиях – это заповедь Самого Иисуса, притом с требованием, более не дискутировать, но наконец повиноваться. Только дьявол представляет решение всех моральных коллизий, и оно таково. Останься при вопросах, и будешь свободен от послуша­ния. Иисус намекает не на проблемы юноши, а на самого юношу. Он совсем не так серьезно рассматривает колли­зию, очень серьезно воспринимаемую юношей. Серьезно для Него только одно, а именно то, чтобы юноша, наконец, услышал заповедь и повиновался. Именно там, где серь­езно воспринимается этическая коллизия, где она муча­ет и поработает человека, ибо не ведет его к делу свобод­ного послушания, – именно там разоблачается вся его безбожность, там он должен предстать в своей полной безбож­ной несерьезности, явить совершенное неповиновение. Серьезно только дело послушания, в котором завершает­ся и рушится коллизия, в котором мы обретаем свободу детей Божьих. Это Божий диагноз, поставленный юноше. И вот юноша дважды поставлен перед истиной слов Гос­пода. Ему больше не отвертеться от заповеди Бога. Само собой, заповедь ясна, и нужно ей следовать! Но – этого недостаточно. «Все это сохранил я от юности моей; чего еще недостает мне?» Будучи искренним в своих устремле­ниях, юноша убежден в этом ответе, как и во всем пред­шествующем. Как раз здесь заключается его своеволие по отношению к Иисусу. Он знает заповеди, он сохранил их, но полагает, что это вряд ли вся Божья воля, нужно добиться чего-то еще – чего-то чрезвычайного, исключи­тельного. Он хочет этого. Ясная Божья заповедь несовер­шенна, говорит юноша, убегая от истинной заповеди, пы­таясь в конце концов остаться при себе, чтобы самому су­дить о добре и зле. Теперь заповедь подтверждается, но од­новременно она подвергается фронтальному наступле­нию. «Все это сохранил я; чего еще недостает мне?» Еван­гелист Марк прибавляет в этом месте: «Иисус, взглянув на него, полюбил его» (10:21). Иисус видит, как безнадежно за­мкнулся этот юноша от слова Божия, как он неистовствует всем своим существом против живой заповеди, против скромного послушания. Иисус хочет помочь юноше. Он полюбил его. Поэтому Он дает ему последний ответ: «Ес­ли хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» – трижды в этих словах к юноше обращается внимание следующее:

Во-первых, вот Он, здесь и сейчас, Иисус, Который по­велевает, Иисус, Который был для юноши учителем бла­гим и стал единственно благим Богом, во всесилии Своего права сказать последнее слово и заповедь. Юноша, до­лжен осознать, что перед ним стоит Сам Сын Божий. Это было сокрытое от юноши Сыновство Иисуса, позволяющее Ему быть с Отцом, с которым Он находится в совер­шенном единстве. Это то самое единство, согласно которо­му Иисус Сам говорит о заповедях Отца. Для юноши дол­жно стать недвусмысленно ясно, как он принимает при­зыв следовать. Это сумма всех заповедей, юноша должен жить в единении с Христом, Христос – цель заповеди. Этот Христос стоит сейчас перед ним и призывает его. Больше нет лазеек в сторону нравственных коллизий. Заповедь однозначна: Следуй за Мною.

Во-вторых, и этот призыв следовать нуждается в пояснении, чтобы не быть истолкованным превратно. Для юноши должно стать невозможным ложное понимание следования как некоего нравственного приключения, как захватывающе интересного пути (с которого при случае, правда, можно и сойти) и стиля жизни. Следование было бы, далее, понято тоже превратно, если бы юноша, воззрел на него как на последнее окончание своих прежних дел и вопросов, как на суммирование пройденного, как на завершение, усовершенствование, дополнение прежнего. Поэтому нужно недвусмысленно прояснит ситуацию, не допускающую возврата назад, необратимую ситуацию, и к тому же должно стать ясно, что она никоим образом не является лишь завершением прежнего. Эта требуемая си­туация создается требованием Христа принять доброволь­ную бедность. Она – существенная, душеспасительная сторона дела. Она призвана помочь юноше действитель­но понять и действительно повиноваться. Она соответству­ет любви Христа к этому юноше. Она только промежуточ­ный элемент между прежним путем юноши и следовани­ем. Но она – заметим – не идентична самому следованию, она не первый шаг следования, но – послушание, в котором следование будет единственно действительным, сперва юноша должен пойти, продать все и раздать ни­щим и потом прийти и следовать. Цель – следование, путь же в этом случае – добровольная нищета.

И, в-третьих, Иисус одобряет вопрос юноши о том, че­го ему еще недостает. «Если хочешь быть совершенным...» – это может создать видимость, будто здесь на самом деле говорится о некоем дополнении к прежнему. Это в том чис­ле и добавление, но такое, в котором уже предрешена от­мена прежнего. Юноша несовершенен именно до сих пор, ибо он неправильно понял заповедь и неправильно посту­пил. Он может сейчас понять ее как раз правильно и пра­вильно поступать в следовании, но сделать это вот имен­но только здесь, потому что к этому его зовет Иисус Хри­стос. В то время как Он одобрил вопрос юноши, тот бежит от него. Юноша спрашивает о своем пути к вечной жиз­ни, Иисус отвечает: Призываю тебя, и это всё.

Юноша искал ответа на свой вопрос. Ответ звучит: Иисус Христос. Юноша хотел слышать слово доброго учи­теля, но узнает, что это Слово и есть Тот Человек, Которо­го он спрашивает. Юноша стоит перед Иисусом, Сыном Божьим, вот она – встреча в ее полноте. Есть только «да» или «нет», послушание или непослушание. Ответ юноши – «нет». Юноша отошел, печалясь об этом, он разочаро­ван, обманулся в своих надеждах – и все-таки не спосо­бен оставить свое прошлое. У него было большое имение. Призыв следовать не имеет здесь никакого другого содер­жания, кроме Самого Иисуса, связи с Ним, единения с Ним. Однако не в восторженном почитании доброго учи­теля, но в повиновении Сыну Божьему заключается бы­тие последовавшего.

Эта история о богатом юноше имеет свое точное соот­ветствие в обрамляющем повествовании – в притче о милосердном самарянине.

 

«И вот, один законник встал и искушая Его, сказал: Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь веч­ную? Он же сказал ему: в законе что написано? как чита­ешь? Он сказал в ответ: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостию тво­ею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя». Иисус сказал ему: правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить. Но он, желая оправдать себя, сказал Иисусу: а кто мой ближний?»

 (Лк 10:25-29).

 

Вопрос у законника тот же самый, что и у юноши. Толь­ко здесь с самого начала утверждается, что это искупительный вопрос. Решение для искусителя уже известно. Оно должно заканчиваться апорией этической коллизии. От­вет Иисуса вполне походит на Его ответ богатому юноше. Вопрошающий в принципе знает ответ на свой вопрос, но затем и спрашивает, что знает, – он хочет избежать по­слушания Божьей заповеди. Для него оставлен только один выход. Делай то, что ты знаешь, и будешь жить.

Так отвоевана первая позиция. Но, как и в случае с юношей, тут же следует бегство в нравственную коллизию: А кто мой ближний? И великое множество раз с тех пор, как этот вопрос был легковерно и невежественно постав­лен искушавшим законоучителем, он имел вид серьезно­го и разумного вопроса, заданного ищущим человеком. Однако неверно прочитывалась причинность. В целом притча о милосердном самарянине есть единственное отражение и разрушение Иисусом этого вопроса как са­танинского. Это вопрос без конца и без ответа. Он проис­ходит из пустых споров «между людьми поврежденного ума, чуждыми истины», кто «заражен страстью к состязаниям и словопрениям». Из них «происходят зависть, рас­при, злоречия, лукавые подозрения, пустые споры» (1Тим 6,4 и след.). Это вопрос надменных, «всегда учащихся и ни­когда не могущих дойти до познания истины», они – «име­ющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся» (2Тим 3,5 и след.). Они неспособны к вере, они спрашивают так, по­тому что сожжены «в совести своей» (1Тим 4,2.). потому что не хотят послушания Слову Божьему. Кто мой ближний? Есть ли ответ, указывающий, что это брат мой, соотечест­венник ли, собрат по общине или мой враг? Не дозволено ли с равным правом утверждать и отрицать и то и другое? И нет ли в конце этого вопроса смятения и непослушания. Да, этот вопрос – прекословие против самой Божь­ей заповеди. Ведь я же хочу быть послушным, а Бог мне не говорит, как мне это суметь. Божья заповедь двусмыс­ленна, она оставляет меня в вечном конфликте. Вопрос: Что мне делать? – был первым обманом. Ответ звучит: Ис­полняй заповеди, которые знаешь. Ты должен не спраши­вать, но делать. Вопрос: А кто мой ближний? – последний вопрос, рожденный сомнением или самозащитой, в кото­ром оправдывает себя непослушание. Ответ звучит: Ближ­ний есть ты сам. Иди и повинуйся в деле любви. Быть ближ­ним – это не аттестация другого, но требование к себе, – ничего более. В каждое мгновение, в каждой ситуации я истребован к действию, к послушанию. И буквально нет времени для всего прочего, чтобы справляться о другом. Я должен действовать и повиноваться, я должен быть ближним для другого. Если спросишь вторично, испуган­но, не должен ли я перед тем знать и обдумать, как мне поступать, – то при этом есть только один выход, а имен­но: я не могу знать и обдумать ничего другого, а поступать, как поступаю всегда, постоянно осознавая себя самого как истребованного. Что такое послушание, я узнаю, толь­ко повинуясь, а не спрашивая. И прежде всего в послу­шании познаю истину. Призыв Христа переносит нас из разлада совести к простоте послушания. Но богатый юно­ша был призван Иисусом в благодать следования Ему, искушающий же законник оттолкнут к заповеди.

 


Евангельская Реформатская Семинария Украины

  • Лекции квалифицированных зарубежных преподавателей;
  • Требования, которые соответствуют западным семинарским стандартам;
  • Адаптированность лекционных и печатных материалов к нашей культуре;
  • Реалистичный учебный график;
  • Тесное сотрудничество между студентами и местными преподавателями.

Этот материал еще не обсуждался.