Роберт Гандри

Обзор Нового Завета

5. Изучение жизни Иисуса

Источники

Внебиблейская Хотя это не первые по времени создания документы Нового история Завета (некоторые послания были написаны раньше), Еван­гелия от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна по праву по­мещены первыми, поскольку это главные из имеющихся у нас источников для реконструкции жизни Иисуса. Несколь­ко относящихся к Иисусу замечаний в нехристианских ис­точниках — у иудейского историка первого столетия Иосифа Флавия (с позднейшими добавлениями христианских пере­писчиков), в Вавилонской редакции Талмуда, а также у рим­ских писателей Плиния Младшего, Тацита, Светония и Лу-киана — настолько кратки, что для реконструкции почти бесполезны. Однако они подтверждают, что Иисус жил, при­обрел общественную известность, умер при Понтии Пилате и что в течение десятилетия после Его смерти вероучение о Нем распространилось до самого Рима.

Agrapha Записи изречений Иисуса существуют и за пределами че­тырех евангелий. Например, Павел цитирует изречение Христа, из других источников неизвестное: «блаженнее да­вать, нежели принимать» (Деян. 20:35). Эти, как их называ­ют, agrapha, отличаются от высказываний Иисуса в еванге­лиях, но цитируются раннехристианскими писателями и иногда встречаются на полях древних рукописей Нового Завета. Греческое слово agrapha означает «неписаный». Разу­меется, эти высказывания записаны (иначе мы бы о них не знали), но их нет в тексте канонических евангелий — отсюда и название «неписаные».

Собрания изречений

Наиболее примечательными среди других, не входящих в четыре канонических евангелия документов с высказывани­ями Иисуса являются Оксиринхские папирусы и Евангелие от Фомы. Евангелие от Фомы, найденное около 1945 г. в еги­петском Наг-Хаммади, в сущности, не представляет собой евангелие, так как в нем нет повествовательной нити. И оно не написано апостолом Фомой. Однако в этом так называе­мом евангелии и в Оксиринхских папирусах содержатся зна­чительные собрания высказываний Иисуса. Некоторые из этих высказываний почти в точности похожи на те, что при­ведены в канонических евангелиях. Другие очевидным об­разом восходят к каноническим высказываниям,  однако претерпели разного рода изменения. Третьи полностью от­личаются от всего, что можно встретить в Новом Завете³⁷. (Вот примеры внеканонических высказываний, изменяющихся по степени сходства с каноническими (из книги The Gospel According to Thomas, Coptic text established and translated by A.Guillaumont et al. [New York: Harper, 1959]):

Логия 54: Иисус сказал: «Блаженны нищие, ибо ваше есть Царство Небесное».

Логия 46: «А я говорю вам, если кто из вас обратится и будет, как дети, тот узнает Царствие и будет выше Иоанна».

Логия 82: Иисус сказал: «Кто близок ко Мне, тот близок к огню, а кто далек от Меня, далек от Царствия».

См. также Joachim Jeremias, Unknown Sayings of Jesus, 2d English ed. (London: SPCK, 1964) Что касается их связи с Новым Заветом, возникают три воз­можности: 1) неканонические записи восходят к каноничес­ким евангелиям; 2) в неканонических записях представлены независимые предания о высказываниях Иисуса; 3) наличе­ствует соотношение смешанное, обоих упомянутых видов. За исключением исследователей, испытывающих глубокие сомнения в достоверности канонических евангелий, призна­но, что в Оксиринхских папирусах и в Евангелии от Фомы нашло свое отражение сильно искаженное устное предание о словах Иисуса.

В Лк. 1:1 упоминаются многочисленные повествования, написанные о Иисусе и предшествующие третьему еванге­лию, но из того, что имел в виду Лука, за исключением Еван­гелия от Марка и, может быть, от Матфея, ничего не сохра­нилось.

Апокрифические евангелия

Сохранились, однако, послеапостольские апокрифичес­кие евангелия; в них предстает пестрая картина еретичес­ких верований и благочестивого воображения, особенно при домысливании подробностей из периода детства Иисуса и промежутка между Его смертью и воскресением, о чем кано­нические евангелия по большей части умалчивают³⁸

Источниковедческая критика евангелий

Проблема синоптиков: изустная традиция

Изучая жизнь Иисуса, мы должны прежде всего обратиться к нашим первоисточникам, к каноническим евангелиям. Перед нами сразу же встает «проблема синоптиков»: почему первые три евангелия (синоптические) так похожи? (слово synoptic происходит от двух греческих корней и означает «общий взгляд»). Согласно теории изустной традиции, сход­ство возникло из-за быстрой кристаллизации предания о Иисусе в более или менее устоявшейся устной форме, кото­рая позднее превратилась в письменную. Но большинство современных исследователей сомневаются в том, чтобы уст­ная передача смогла бы сохранить так много и притом таких мельчайших соответствий, характерных для синоптических евангелий, особенно в повествовательных периодах, относи­тельно которых менее вероятно дословное запоминание наи­зусть, чем это можно предполагать относительно изречений Иисуса³⁹ (Два скандинавских исследователя — Г.Ризенфельд (H.Riesenfeld, The Gos­ pel Tradition and Its Beginnings [London: Mowbray, 1957]) и Б.Герхардссон (B.Gerhardsson,  Memory  and  Manuscript:  Oral  Tradition  and  Written Transmission in Rabbinic Judaism and Early Christianity [Uppsala: Gleerup, 1961]; Tradition and Transmission in Early Christianity [Uppsala: Gleerup, 1964]) возродили теорию изустной традиции. Подчеркиваемая ими важ­ность заучивания наизусть в древней иудейской культуре представляет собой еще один довод в пользу достоверности евангелий, однако это не объясняет литературную взаимозависимость синоптиков, особенно в по­вествовательных материалах.)

Гипотеза Грисбаха

У.Р.Фармер недавно сделал попытку возродить синопти­ческую теорию немецкого ученого XVIII века, которого зва­ли И.Я.Грисбах. Согласно этой теории, Матфей написал свое евангелие первым. Затем писал Лука, используя Евангелие от Матфея. И наконец, Марк создал сокращенную комбина­цию Евангелий от Матфея и Луки. Большинство современ­ных исследователей считает, что порядок расположения по­вествовательных материалов у синоптиков может быть объ­яснен при таком допущении вполне удовлетворительно, но при этом не получает должного объяснения изменение Лу­кой порядка расположения материалов поучений по сравне­нию с Матфеем и детальные различия в подборе слов⁴⁰

Первенство Марка

Большее признание приобрела гипотеза документов Марк-Q: Матфей и Лука основывали преобладающую часть своих повествовательных материалов на Евангелии от Мар­ка, а большинство высказываний и поучений Иисуса заимст­вовали из утраченного документа с условным названием Q⁴¹, (Обозначение Q обычно связывают с немецким словом Quelle, «источник».) а также добавили особые собственные материалы. Ученые приводят множество аргументов в пользу первенства Марка. В Лк. 1:1-4 говорится об использовании более ранних доку­ментов. Это утверждение по меньшей мере допускает воз­можность того, что один из использованных Лукой докумен­тов был создан Марком. Переходя к подробностям, у Матфея использовано почти все из Марка, а у Луки — около полови­ны. Как Матфей, так и Лука зачастую в точности воспроиз­водят фразы Марка, даже во второстепенных деталях. Более того, Матфей и Лука обычно сохраняют такую же, как у Марка, последовательность событий жизни Иисуса; они оди­наково не отклоняются от этой последовательности, а этого можно было бы ожидать хотя бы изредка, если бы оба они не заимствовали свои материалы у Марка⁴². (Другими словами, представляется, что Марк — тот якорь, который не дает Матфею и Луке отклониться слишком далеко (и никогда — обоим сразу) от порядка событий, описанного у Марка. Иной раз возникают независимые различия в этой последовательности событий, потому что соображения тематической связности перевешивают соображения точности хронологии в изложении евангелистов (евангелисты — специальный термин, обознача­ющий священнописателей евангелий) И  нередко возникает впечатление, что Матфей и Лука изменяют фразы Марка, чтобы уточнить их смысл⁴³,( Например, сравни Мк. 2:15 с Лк. 5:29 по поводу того, в чьем доме происхо­дила трапеза) опускают материалы, которые могут быть неверно поняты⁴⁴, (Например, Матфей и Лука опускают рассказ Марка о том, как ближние Иисуса сочли, что Он вышел из себя, по-видимому, потому, что их читатели могли неправильно истолковать этот случай и сделать слишком далеко идущие выводы.) выбрасывают подробности, которые не соответствуют их надобностям⁴⁵, (Так, в Мф. 8:14 и Лк. 4:38 нет имен Андрея, Иакова и Иоанна из Мк. 1:29, а упомянуто только имя Петра) и сглажива­ют грамматические огрехи (это вопрос стиля, а не точно­сти)⁴⁶, (Например, стих Мк. 2:7, в буквальном переводе звучащий: «[Кто может прощать грехи, кроме одного, Бога?]», превращается в Лк. 5:21 в (букваль­но) «[Кто может прощать грехи, кроме одного только Бога?]». Стиль у Марка был шероховатый и размашистый — сильный, но не изящный) — все это свидетельствует об использовании ими Евангелия от Марка

Q-гипотеза

Поскольку черты сходства в повествовательных матери­алах возникли, по-видимому, вследствие использования Матфеем и Лукой документа Марка, сходство между Матфе­ем и Лукой в материалах изречений, отсутствующих у Мар­ка, заставляют постулировать существование второго доку­мента, Q, предполагаемого раннего собрания изречений Иисуса, содержащего минимум повествования. Документ Q должен быть похож на Евангелие от Фомы и Оксиринхское собрание изречений Иисуса или, как полагают, на ветхоза­ветные пророческие книги, включающие в себя рассказ о призвании пророка, обширное изложение его проповеди, иногда повествовательные отрывки, но не рассказ о смерти пророка. Документ Q, как можно думать, начинался с рас­сказа о крещении и искушении Иисуса (Его «призвания») и продолжался изложением Его проповеди, но не содержал никаких упоминаний о Его страданиях, смерти и воскре­сении.

Как и следовало ожидать по отношению к гипотетическо­му документу, Q вызывает ряд вопросов. Например, почему степень согласия между Матфеем и Лукой в материалах из­речений изменяется в таких широких пределах? Может быть, Матфей и Лука использовали или сделали различные переводы на греческий язык с арамейского подлинника Q, либо пользовались разными редакциями греческого Q, либо все-таки пользовались одним и тем же греческим Q? Не сле­дует ли нам усомниться в самом существовании документа Q (почему тогда он не сохранился?) и принять в отношении ма­териалов изречений теорию многих коротких документов, или теорию изустной традиции (более вероятной для изречений, чем для повествования), или же теорию сочетания того и другого? Встречается мнение, что Лука пользовался Еван­гелием от Матфея для многих своих материалов изречений; но почему в таком случае Лука изменил порядок многих из этих материалов Матфея? А не может ли быть так, что Лука в основном использовал Марка и Q, но иногда для помощи заглядывал также в Евангелие от Матфея (теория, которая могла бы объяснить так называемые малые согласования ме­жду Матфеем и Лукой в отличие от Марка)?⁴⁷ (Выдвинув гипотезу четырех документов, Б.Г.Стритер добавил документ М для изречений Иисуса, встречающихся только у Матфея, и документ L для большинства материалов, встречающихся только у Луки. Он предложил также теорию «Протоевангелия Луки» — первая редакция Евангелия от Луки состояла только из сочетания Q и L, к которому Лука позднее добавил предисловие и рассказы о рождении Иоанна Крестителя и Иисуса, а также вставил местами материалы Марка. Общего согласия относительно предпо­ложений Стритера не достигнуто (B.H.Streeter, The Four Gospels [New York: St. Martin's, 1951], part 2; сравни V.Taylor, The Formation of the Gospel Tradition [New York: St. Martin's, 1960], appendix A).)

Идея о первоочередности Марка встретила широкое при­знание. Относительно документа Q неуверенности осталось больше. Возможно, нам следует считать этот документ соб­ранием отрывочных заметок, сделанных Матфеем. В его евангелии изречения Иисуса зачастую подобраны и располо­жены в соответствии с тематическими, а не хронологически­ми соображениями, что характерно и для других евангелий, но в меньшей степени. В отличие от Матфея, Лука мог поль­зоваться Евангелием от Марка в качестве дополнения, а не основы своего повествования; но и такое допущение весьма далеко от полной уверенности. Не нужно думать, что когда Матфей и Лука пользуются Евангелием от Марка или дру­гим общим источником, таким как документ Q, их свиде­тельство исторически неполноценно. Скорее, они старались сохранить единство апостольского предания о Иисусе, так как это предание брало исток в исторических событиях и за­служивало солидарного свидетельства в свою пользу. Когда Матфей и Лука изменяли материалы Марка или любого дру­гого предшествующего источника, они не уклонялись от ис­тины, но боролись с возможностью неправильного понима­ния предшествующих рассказов, добавляли некоторые под­робности, иные же опускали и уточняли изложение так, что­бы выявить многогранный богословский смысл.

 

Критика формы евангелий

У самых первых христиан не было даже одного евангелия, не Задача говоря уже обо всех четырех. Поэтому в первые десятилетия XX века немецкие ученые поставили перед собой амбициоз­ную задачу определить с помощью литературного анализа (Formgeschichte, «истории формы»), какой вид имело устное предание о Иисусе, прежде чем оно было записано в еванге­лиях. Например, со времени возникновения христианства история взятия Иисуса, суда и распятия (Страстей Господ­них) должна была рассказываться и пересказываться на тра­пезах причащения и проповедях. Затем, с ростом потребно­сти в наставлениях относительно христианского вероучения и поведения, отдельные устные рассказы о словах и делах Иисуса стали приводиться в качестве непререкаемого этало­на этого вероучения и поведения. Следует ли христианам жениться? Разводиться? Платить подати? Устное предание о Иисусе продолжало жить, отвечая на эти и подобные воп­росы.

Метод

Формологические критики пытались определить природу и содержание изустной традиции, классифицируя от­дельные части письменных материалов евангелия⁴⁸ (Специальным термином для обозначения отрывков, отдельных частей евангелия — таких как рассказ об исцелении Иисусом прокаженного или изложение притчи — является слово «перикопа» (perikope).) в соот­ветствии с их формой и характером использования в ранней Церкви. К числу общих категорий относятся 1) апофегмы, парадигмы, рассказы-провозглашения (рассказы, в центре которых находится то или иное изречение Иисуса), исполь­зуемые для иллюстрации проповедей; 2) рассказы о чудесах, используемые как пример для деятельности христианских целителей; 3) изречения и притчи, используемые для кате­хизического наставления; 4) легенды, используемые для то­го, чтобы прославить величие Иисуса (возможно, содержа­щие зерно исторической истины, но сильно преувеличен­ные); 5) повествования о Страстях Господних, используемые на трапезах причащения и при евангельской проповеди. В своем наиболее скептическом выражении этот подход предполагает, что первые христиане значительно видоизме­няли сведения о Иисусе и сочиняли рассказы и изречения, чтобы удовлетворить потребности в них, возникавшие в свя­зи с миссионерской деятельностью, катехизическим настав­лением, проповедничеством, формированием литургий, доктринальными разногласиями и вопросами церковной дисциплины. В итоге, евангелия по большей части говорят нам oSitz imLeben («жизненной ситуации») ранней Церкви, а не Иисуса. Чтобы выявить истину о Иисусе, необходимо, согласно типичному для формологических критиков убеж­дению, удалить внесенные при редактуре наслоения, такие как географические и хронологические ссылки, упомина­ния о чудесах и доктринальные положения, предположи­тельно датируемые периодом после времени Иисуса.

Разработка

Исследователь Ветхого Завета И.Веллхаузен стоял у истоков формологической критики евангелий. М.Дибелиус по­пуляризовал ее. К.Л.Шмидту удалось многих убедить в том, что географическая и хронологическая привязка у Марка является собственным вымыслом евангелиста. А Р.Бультман (наиболее известный из формологических критиков) по­сле детального анализа пришел к выводу, что почти вся еван­гельская традиция была сфабрикована или сильно искаже­на. Характерный ход его рассуждений таков: поскольку христиане верили в божественность Иисуса, они оправдыва­ли свою веру, изобретая истории, в которых Он совершал чу­деса. Нам следует, полагал Бультман, «демифологизиро­вать» евангелие (очистить его от мифов), чтобы сделать при­емлемым для современного человека, который со своей естественнонаучной точки зрения не может согласиться с притя­заниями евангелий на сверхъестественность Иисуса⁴⁹.

Оценка

Формологическая критика сделала полезные акценты на литературном анализе в качестве средства для реконструк­ции изустной евангельской традиции и на непреходящей значимости слов и дел Иисуса для жизни ранней Церкви. Открытость Иисуса по отношению к неевреям, например, должна была облегчить приобщение язычников к Церкви. Но целесообразность не была единственным фактором. Фор-мологические критики не оставляют достаточно места для чисто биографического интереса, который первые христиа­не должны были испытывать по отношению к Иисусу. Коль скоро эти христиане действительно апеллировали к Его сло­вам и делам, чтобы оправдать свое вероучение и обряд­ность, — как то признают, а в сущности, и подчеркивают, са­ми формологические критики, — тем больше было у них причин, чтобы хранить память о Иисусе. Даже Павел, кото­рый, очевидно, не знал Иисуса, не мог найти для-себя более авторитетный источник (см., например, 1 Кор. 7:10-11).

Кроме того, формологические критики не допускают воз­можности, что евангельское предание сохранялось в силу своей истинности, а не только полезности для христианского благовествования, учения и литургии. Времени единствен­ного поколения, отделявшего жизнь Иисуса от создания евангелий, было недостаточно для развернутого производст­ва мифов о Нем. Мифология обычно не возникает за такой краткий срок, не превышающий полстолетия. Однако пер­вые христиане проповедовали Иисуса в качестве воскресше­го и вознесенного Бога-Спасителя почти сразу же после Его смерти. Далее, в течение первых десятилетий истории Церк­ви надежда на скорое возвращение Иисуса сияла ярко, так что у первых христиан не могло бы возникнуть особой по­требности выдумывать о Нем больше того, что уже было из­вестно.

Формологические критики, по-видимому, забывают так­же о том, что свидетели жизненного пути Иисуса, как хри­стианские, так и нехристианские, должны были бы опро­вергнуть беззастенчивый вымысел и искажение действи­тельности. Во всем Новом Завете многочисленные ссылки подтверждают, что первые христиане весьма ценили нали­чие очевидцев при установлении надежности свидетельства. См., например, Лк. 1:1-4; Ин. 1:14; 20:30-31; 1 Ин. 1:1-4; 1 Кор. 15:5-8. Эти свидетели, как дружественные, так и не­дружественные, не только оказывали бы сдерживающее действие, но их воспоминания об учении и примере Иисуса должны были быть собраны и использованы для решения церковных и доктринальных проблем, для ответов на вопро­сы предполагаемых новообращенных и для апологии перед лицом недобросовестных обвинений. Существует, таким об­разом, несколько причин, по которым не следует недооцени­вать фактор наличия очевидцев.

Не следует нам и думать, будто бы все древние люди до­верчиво воспринимали любой рассказ о сверхъестественном, который им доводилось услышать. В греко-римском мире был широко распространен скептицизм. Даже среди учени­ков свидетельства подвергались сомнениям, как это было в случае Фомы, который сначала не поверил известию о вос­кресении Иисуса. Если Иисус не был такой выдающейся личностью, как описывают евангелия, тогда чем был вызван настолько взволнованный отклик окружающих? Почему Он был распят? Почему люди следовали за Ним и продолжали верить в Него и провозглашали Его Спасителем уже вскоре после того, как Он умер смертью преступника? Разве захоте­ли бы они принять страдания и смерть, которые они приня­ли, если бы все дело было в ложном предании, ими же и вы­думанном? И в особенности почему же иудеи, с детства при­ученные поклоняться только единому невидимому Богу, ис­пытали потребность поклоняться, как Богу, человеку, живущему среди них? Если евангелия недостоверны, нам нечем заполнить пробел в истоках христианства. Но стреми­тельный расцвет христианства требует объяснений, не усту­пающих феномену.

В самом начале II века, вероятно, в первое же его десяти­летие, один из отцов ранней Церкви, Папий, зафиксировал предание о том, что Марк записал воспоминания Петра о Иисусе. Не существует достаточных оснований сомневаться в этом предании и в достоверности евангелий в целом. На­против, в тексте четырех евангелий содержится ряд призна­ков, подтверждающих их подлинность. Изобилуют реали­стические детали — упоминания мест, имен и обычаев, из­быточные для самого сюжета, — именно так, как и можно было бы ожидать от рассказа очевидцев. Описанию особен­ностей правовой практики и социальной обстановки в Пале­стине по сравнению с эллинистическим миром присуща поразительная точность⁶⁰. Позднее христиане стали бы воз­величивать двенадцать апостолов (как это и делается в позд­нейшей христианской литературе), вместо того чтобы нели­цеприятно изображать их склонными к заблуждениям, не­сообразительными, зачастую подверженными сомнениям и трусости. Чего ради были бы придуманы некоторые изрече­ния Иисуса, чрезвычайно трудные для толкования?⁶¹ (Например, см. Мф. 10:23; Мк. 9:1; 13:32) Сама эта трудность предполагает подлинность. Сомнительно так­же, чтобы в результате полного искажения и вымысла по­явилось такое количество семитской поэзии, какое усматри­вается в поучениях Иисуса, записанных евангелистами⁶². (Такая поэтическая форма, как параллелизм высказываний, встречающая­ся и в ветхозаветной поэтике, неочевидна в большинстве английских пере­водов евангелия. Но вот пример семитского поэтического параллелизма i наставлениях Иисуса: «Просите и дано будет вам; Ищите, и найдете; Сту­чите, и вам отворят» (Лк. 11:9).) То же самое можно сказать в отношении других характер­ных черт семитского стиля, просвечивающих в евангелиях, хотя они и были написаны на греческом, то есть несемит­ском языке.

Отсутствие притч в новозаветных посланиях свидетельст­вует, что первые христиане не прибегали к притчам в качест­ве формы поучения и поэтому вряд ли придумали их специ­ально для евангелий. Сходным образом, отсутствие в посла­ниях христологического титула «Сын человеческий» (часто встречающегося в евангелиях) указывает, что он был осо­бым, применявшимся только Иисусом. С другой стороны, молчание евангелий о многих животрепещущих вопросах, поднятых в Книге Деяний и в посланиях (например, должны ли обращенные язычники совершать обрезание), свидетель­ствует, что первые христиане не приписывали целиком и полностью дальнейшее собственное развитие вероучения Иисусу. Показателен здесь пример Павла: свои собственные утверждения относительно брака и развода он отделяет от Господних (1 Кор. 7:6,7,8,10,12,17,25,26,28,29,32,35,40). Только положительная оценка евангельского предания поз­воляет адекватно объяснить возникновение христианства и литературные особенности евангелий и посланий.

Керигма

Известный британский ученый Ч.Г. Додд предложил альтер­нативу скептицизму формологических критиков, выявив общую схему в проповедях первых глав Книги Деяний (осо­бенно Деян. 10:34-43) и в посланиях Павла, где Павел иногда излагает суть Благовестия (например, Рим. 1:1-4; 10:9; 1 Кор. 11:23 и далее; 15:3 и далее):

•     В Иисусе исполнились мессианские пророчества.

•     Он творил добрые дела и совершал чудеса.

•     Он был распят согласно Божиему замыслу.

•     Он воскрес и был вознесен на небо.

•     Он вернется в день суда.

•     Поэтому покайтесь, веруйте и креститесь.

Этот образец Додд назвал «керигмой» (греческое слово kerygma означает «провозглашение, проповедь»). Постепенно в этой керигме голая схема стала наполняться рассказами, изречениями и притчами, восходящими к жизни Иисуса. Поскольку очевидцы начали умирать, евангелия были соз­даны в качестве письменного свидетельства. Кроме того, по­скольку благовестие географически распространилось дале­ко от Палестины в такие места, где нельзя было обратиться к очевидцам для подтверждения, появилась потребность в на­дежных письменных источниках, которые христиане могли бы использовать в своей проповеди о словах и делах Иисуса. Таким образом, Евангелие от Марка представляет собой раз­вернутую керигму в письменном виде⁵³.(C.H.Dodd, The Apostolic Preaching and Its Development (London: Hodder &Stoughton, 1936). Кроме того, Додд отличает didache, «поучение» о христи­анской жизни и вере, от керигмы, предназначенной для обращения в веру. Все большее распространение получает мнение, что такое отличие вряд ли существует. Действительно, сама схема керигмы могла быть не такой жесткой, как в реконструкции Додда)

Общая идея заключается в том, что сначала христиане да­же не задумывались о необходимости описать жизнь Иисуса, так как ждали Его возвращения в ближайшем будущем. По­скольку десятилетия шли, а этого не происходило, у них по­явилась мысль, что для заполнения все расширяющегося разрыва нужен более формальный и твердо установленный свод рассказов. Данная идея может содержать зерно истины. Тем не менее ожидания первых христиан относительно поч­ти немедленного возвращения Иисуса в ней, вероятно, пере­оценены. Более тщательное изучение соответствующих тек­стов Нового Завета показывает, что первые христиане счита­ли возвращение Иисуса возможным еще при их жизни, но без всяких гарантий. И книги Нового Завета появились не из-за смятения в связи с задержкой Второго пришествия. В них сквозит уверенность, слишком твердая, чтобы мы мог­ли даже предполагать это.

Редакционная критика (Redactionsgeschichte)

После Второй мировой войны ученые стали анализировать евангелия, рассматривая их как единые композиции, тща­тельно обработанные (отредактированные) их составителя­ми для выражения специфических богословских взглядов. Широко известным примером этого подхода является гипо­теза Г.Концельмана о том, что Лука переиначил отношение к служению Иисуса, воспринимая его не в качестве послед­ней стадии истории (как, по мнению Концельмана, воспри­нимали его первые христиане), а в качестве срединной точки истории, за которой должны последовать век Церкви и Вто­рое пришествие, — поэтому Лука и дополнил свое евангелие Книгой Деяний⁶⁴. (H.Conzelmann, The Theology of St. Luke (London: Faber & Faber, 1960). Мы
можем поставить под сомнение вывод Концельмана о том, что взгляд Луки на историю представляет собой отход от ожиданий почти немедленного возвращения Иисуса) Обычно данная точка зрения евангелиста приписывается также целому течению мысли внутри Церк­ви. Полезный вклад редакционистской критики состоит в определении тех способов, с помощью которых евангелисты перекраивали ранние материалы о Иисусе для нужд своего времени; таким образом, Его слова и дела представали не как окаменелые остатки древней истории, а как обращения к со­временности (что, по словам формологических критиков, де­лалось с отдельными частями предания уже на предшеству­ющей устной стадии). Опасность редакционистской крити­ки заключается в ее склонности пренебрегать значением ранней традиции как таковой, значением, явствующим из факта, что евангелисты считали эту традицию вполне заслу­живающей того, чтобы обращаться к ней, использовать ее и обрабатывать.

Другие разновидности высокой критики

Другие разновидности высокой критики тоже требуют к себе внимания, хотя ни одна из них не достигла такой известно­сти, как уже рассмотренные. Композиционная критика уде­ляет основное внимание редакторской обработке предания и дополнениям к нему (и в таком своем качестве с трудом отли­чима от редакционистской критики). Нарративная⁶⁶ (От narrative — «повествование, изложение событий». — Прим. перев) крити­ка пытается выявить исторический сюжет евангелий. Традиционистская критика прослеживает происхождение и развитие богословских тем, затронутых в евангелиях. Рито­рическая критика рассматривает проявления искусства убеждать в изложении доминикального предания. Литера­турная критика изучает влияние стиля на выражение смыс­ла в евангелиях. Жанровая критика, занимаясь вопросами более крупных литературных форм, спрашивает: что есть евангелие? чем оно отличается от других сравнимых книг? почему оно отличается? Каноническая критика подчеркива­ет то воздействие на смысл евангелия, которое обусловлено его рассмотрением в контексте других библейских книг. Tendenzkritik (тенденционистская критика) отслеживает влияние богословских конфликтов в ранней Церкви. Социо­логическая критика исследует влияние общественных про­тиворечий — богатство против бедности, свобода против раб­ства, почести против позора, город против деревни и так да­лее — на христианскую жизнь и веру, как они описаны в евангелиях. Антропологическая критика стремится ознако­мить современного читателя с представленным в евангелиях образом мыслей и стандартами поведения, относящимися к иной культуре. Критика читательского отклика изучает по­пытки читателей вложить в евангелие свой собственный смысл и особое внимание уделяет чтению между строк в тех местах, где евангелисты умалчивают о чем-либо или излага­ют вопрос слишком туманно. Структурная критика выявля­ет модели мышления, лежащие в основе евангелий и харак­терные для общечеловеческой экспрессии. Деконструкцио-нистская критика пытается показать, что в себе и сам по себе текст евангелия не несет никакого смысла. Упомянутые раз­новидности критики применяются и за пределами еванге­лий.

Изучение жизни Иисуса

Большинство современных ученых согласны с тем, что со­ставление полномасштабной биографии Иисуса невозмож­но, так как евангелия весьма избирательны в общем объеме и характере сведений о Нем, которые в них приводятся. Од­нако в течение девятнадцатого столетия, прежде чем эта не­возможность стала ощущаться так остро, появилось не­сколько выдающихся биографий Иисуса. Скептический раз­бор немецкого ученого Д.Штрауса (1835) привел его к выво­ду, что большая часть материалов евангелий — мифология. Составленное Э.Ренаном жизнеописание Христа (1863) ста­ло знаменитым благодаря своим литературным достоинст­вам. Этот французский автор изображает Христа в качестве дружелюбного плотника, превратившегося в апокалипси-ста. В 1883 г. Альфред Эдершейм, крестившийся иудей, опубликовал свою часто упоминаемую консервативную кни­гу «Жизнь и времена Мессии Иисуса» (Life and Times of Jesus the Messiah), основанную на его знании раввинисти-ческой литературы. В конце столетия типично либераль­ный взгляд, замечательно выраженный немецким ученым А. фон Гарнаком, расценивал Иисуса как прекрасный при­мер самоотверженного служения своим человеческим со­братьям и учителя возвышенных этических идеалов, но не как Богочеловека-Искупителя.

В 1906 г. Альберт Швейцер потряс мир богословской нау­ки своим трудом «Поиски исторического Иисуса» (Quest of the Historical Jesus). Как явствует из первоначального не­мецкого названия «От Реймаруса к Врейде» (Von Reimarus zu Wrede), это был критический разбор некоторых современ­ных исследований жизни Иисуса. Швейцер утверждал, что либеральный взгляд больше основан на предвзятых идеях, нежели на данных евангелий. Согласно Швейцеру, Иисус считал, что Царство Божие скоро наступит на земле и Бог воздвигнет Его в качестве Мессии. В сущности, Иисус гово­рил двенадцати ученикам, что Бог пришлет Его в качестве Сына Человеческого (то есть божественного Мессии) для установления Царства еще до того, как они закончат свое проповедническое служение в Галилее (Мф. 10:23). Когда эти ожидания не оправдались, Иисус все больше стал убеж­даться, что должен умереть, чтобы Бог установил Свое Цар­ство.

В это время Иисус доверил тайну Своего мессианства Пет­ру, Иакову и Иоанну после Преображения. Петр затем рас­крыл эту тайну остальным Двенадцати во время своего испо­ведания Иисуса (Мк. 8:27-30; Мф. 16:13-20; Лк. 9:18-20). (Для такой реконструкции Швейцеру пришлось изменить тот хронологический порядок исповедания Петра и Преоб­ражения, который дан в синоптических евангелиях.) Тогда Иуда выдал тайну иудейским властям, и те инициировали цепочку событий, приведших к смерти Иисуса. Сам Иисус отважно, но безрассудно считал, что Бог воскресит Его из мертвых и немедленно откроет Его миру грядущим на обла­ках небесных для установления Царства на земле. Этого, ра­зумеется, не произошло; так что для Швейцера Иисус пред­стает трагической и таинственной личностью, трудной для понимания современного человека, но проявившей достой­ный подражания альтруизм.

Такое описание Иисуса не встретило общего признания. Швейцер слишком сильно акцентирует стих Мф. 10:23, ко­торый может быть истолкован и по-другому. Он неправиль­но оценивает изречения Иисуса о том, что Царство Божие уже приблизилось. Он не в состоянии адекватно объяснить, почему Иисус сделал так много этических наставлений. Кто-либо, верящий и провозглашающий, что Царство Божие должно прийти в ближайшие недели или месяцы, вряд ли испытывал бы потребность подолгу наставлять людей, как им вести себя в нынешнем злом обществе. Значительный вклад Швейцера состоит скорее в том, что он заставил пере­смотреть взгляды как на эсхатологическое⁵⁶ (Эсхатологическое означает «относящееся к "концу" истории) учение Иисуса, так и на мессианский смысл Его служения, которые тракто­вались большинством ученых либерального направления слишком поверхностно и даже сейчас опять игнорируются некоторыми такими учеными.

При нынешнем состоянии исследований жизни Иисуса выдвигаются самые разнородные идеи. Затянувшееся влия­ние Бультмана заставляет многих ученых отвергать почти всю евангельскую традицию. Некоторые из бывших учени­ков Бультмана, именуемые «постбультманистами», при­знают достоверной несколько большую ее часть⁵⁷. Ученые промежуточного направления признают достоверным еще немного больше, но отвергают остальное. В то время как одни исследователи возобновляют поиски исторического Иисуса, другие совсем отказываются от них в пользу литера­турных, политических, социологических и психологичес­ких вопросов. Консервативные ученые усматривают доста­точно исторических и богословских оснований для полного признания того, о чем сказано в евангелиях. Такое признание не подразумевает, что евангелисты всегда цитировали Иисуса дословно и не занимались истолковательной перера­боткой предания о Его словах и делах. Напротив, различия между евангелиями предполагают редакторскую компонов­ку, перефразировку и толковательную переработку, кото­рые могут быть признаны вполне законным способом пере­дачи содержащегося в чужих материалах смысла и значе­ния. Консервативные ученые не настаивают также на том, что о деяниях Иисуса рассказано полно и хронологически точно. Однако если оценивать евангелия с точки зрения той цели, ради которой они были написаны — провозглашать Благую Весть о Иисусе в проповеди и в жизни Церкви, — то евангелия вполне заслуживают нашего доверия.