Фрэнсис Шеффер

Истинная одухотворенность

3. От смерти—в жизнь

 

О, если бы эта книга была переложена на музыку, здесь должны были бы вступить трубы. Мы рассуждали о роли в христианской жизни заповедей отрицательной императивности “быть отвержену, быть убиту”. Теперь обратимся к третьему, положительному элементу духовного порядка, без которого остальные два в принципе неспособны представить истинной, сбалансированной одухотворенности: “воскреснуть”.  “Итак мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни” (Рим. 6:4). “Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня” (Гал. 2:19–20). После смерти для себя, после отречения от самости, своего эго, наступает воскресение.

Это сильно и ярко символически представлено Преображением Христа. Таким было предварительное «пред–явление» Христова воскресения, времени славы. “И когда молился, вид лица Его изменился, и одежда Его сделалась белою, блистающею” (Лк. 9:29), или, как пишет Матфей, “И просияло лице Его как солнце, одежды же Его сделались белыми как свет”.

Позвольте подчеркнуть, что все это происходило в истории. Данное обстоятельство важно, особенно в наше время, когда религиозную реальность смерти, воскресения и прославления Христова постоянно пытаются вытеснить в неисторическую реальность “иного”. Здесь же, в рассказе о Преображении, особое внимание уделяется фактору времени и места. Лука, например, пишет, что “в следующий же день, когда они сошли с горы, встретило Его много народа” (Лк. 9:37). Христос и ученики Его в определенное время взошли на гору Преображения, а в другое—сошли с нее. Поднимаясь по склону горы, они не попали в некоторое непространственное измерение, философское “иное”. В пространственном отношении они по-прежнему были связаны с подножием горы Преображения, при том, что ниже ее, на равнине, шла своим чередом самая обычная жизнь.

То же справедливо и в отношении фактора времени. Если бы по тем временам носили часы, то по причине восхождения учеников на гору они не прекратили бы отсчета времени, как не возобновили бы его по возвращении их на равнину. Время тогда не прекратило своего течения, и, когда они воротились, прошло некоторое время, ибо это был уже “следующий день”. История воплощается в пространстве и времени: пространство и время составляют как бы остов и стропила истории. И здесь, на горе Преображения, происходила, творилась подлинная история, укорененная в нормальном пространстве и нормальном времени. Прославление Христово случилось не в мире философского “иного” или “верхнего яруса”, но в суровой реальности времени и места, и само Преображение Христа подтверждает действительность реченного Им после того, как они сошли с горы: “Сыну Человеческому должно много пострадать, и быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть”. Только так—быть отвержену, убиту и воскреснуть в исторической реальности.

Обращаясь к действительному воскресению Христа после Его крестной жертвы, находим ту же эмфазу. Он спрашивает учеников, встретившихся по дороге в Еммаус: “Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою?” (Лк. 24:26). Иисус беседует с ними в конкретный день календаря, в определенный час дня, на реально существующей дороге; а ведь все это суть реперные точки, укоренявшие это событие в пространственно-временной исторической реальности. То же самое происходило при всяком явлении Христа по воскресении Его. Он “стал посреди них”, то есть, явился в среду обыденной жизни учеников. В страхе они пытались изгнать Его в мир иной реальности—“Они, смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа”—но Иисус не дал им. “Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это—Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня” (Лк. 24:39). После чего, взяв часть печеной рыбы и сотового меда, Он “ел пред ними”, и показывал им раны и отметины смерти на Своем теле.

Ученики свидетельствуют: у Христа было то же самое природное тело, воскресшее и прославленное; и не в некоторой дали, а там же, в истории, в конкретном месте и времени.

Ин. 20 привлекает наше внимание к тому же; и это не случайная совпадение, а суть всего дела.

“В тот же первый день недели вечером, когда двери дома, где собирались ученики Его, были заперты из опасения от Иудеев, пришел Иисус, и стал посреди, и говорит им: мир вам!” (Ин. 20:19).

Несомненно, Христово тело преобразилось. Он может теперь проходить сквозь двери; однако, данное обстоятельство ничуть не меняет сути дела, о котором мы говорим. Да, Он теперь может пройти через запертую дверь, но у Него все то же природное тело.

“Фома же, один из двенадцати, называемый Близнец, не был тут с ними, когда приходил Иисус. Другие ученики сказали ему: мы видели Господа. Но он сказал им: если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в рёбра Его, не поверю. После восьми дней опять были в доме ученики Его, и Фома с ними. Пришел Иисус, когда двери были заперты, стал посреди их и сказал: мир вам! Потом говорит Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в рёбра Мои; и не будь неверующим, но верующим. Фома сказал Ему в ответ: Господь мой и Бог мой!” (Ин. 20:24–28)

Обратите внимание, дело идет все о том же природном теле Христа. Запертые двери не могут удержать Его; Он способен проницать материальное, но по сути дела это ничего не меняет. У Христа все то же природное тело. Его можно касаться и осязать. В Ин. 21:9 наше внимание привлечено к принятию пищи: “Когда же вышли на землю, видят разложенный огонь и на нем лежащую рыбу и хлеб”.

Здесь говорится о теле Иисуса Христа, явленном во внешнем, объективно существующем, пространственно-временном мире. Реальность воскресения не следует вытеснять в некое потустороннее измерение.

“Которым и явил Себя живым по страдании Своем со многими верными доказательствами, в продолжении сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием” (Деян. 1:3).

Надежное, верное доказательство—а не какая-то обманчивая надежда или недостижимая цель—подавалось в течение сорока дней. 

Не забудем также великого деяния вознесения: “Сказав сие, Он поднялся в глазах их, и облако взяло Его из вида их” (Деян. 1:9). Этот факт всего более превышает разумение нашего современника. Хотя неоортодоксальный богослов время от времени возвращается к физическому воскресению, говорить о нем он не может в принципе. В писаниях, подобных книге Джона Робинсона Honest to God[4] , настоящая духовная брань ведется в отношении именно физического воскресения. Этот вопрос действительно достоин духовной брани, ибо дело идет о воскресшем теле Христа, способном усвоять пищу, возноситься в небо, и скрываться в облаке. При этом не забудем, что Христос являлся и исчезал в течение сорока дней. Сверхприродное не простирается как бы в одном направлении; Христос посюсторонен, Он находится здесь—вернее, находился здесь—затем появляется снова. И опять нечто реальное; опять указание на историческую реальность в напоминание о воскресшем теле Иисуса Христа, ведь Он действительно вознесся и облако приняло его. Ведь все это происходило среди бела дня, в конкретный день календаря. В определенный момент Его ноги оставили подножие горы Елеонской. Будем помнить об этом. Люди, полагающие, что можно не верить в физическое вознесение Иисуса, оставаясь в русле христианства, вряд ли будут являть последовательность и в остальных вопросах.

На этом, однако, изображение пространственно-временного, исторического аспекта не завершается. Далее в книге Деяний 9:3–9 читаем о встрече Христа с Павлом: “Когда же он шел” (то есть Савл—затем Павел) “и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба; он упал на землю”. Обратите внимание на связь этого эпизода и события на горе Преображения: “Осиял его свет с неба; он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! Что ты гонишь Меня? Он сказал: кто Ты, Господи? Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь; трудно тебе идти против рожна. Он в трепете и ужасе сказал: Господи! Что повелишь мне делать? И Господь сказал ему: встань и иди в город, и сказано будет тебе, что тебе надобно делать. Люди же, шедшие с ним, стояли в оцепенении, слыша голос, а никого не видя. Савл встал с земли и с открытыми глазами никого не видел; и повели его за руку и привели в Дамаск”.

Савл слепнет от славы Господней. И где же? По дороге в Дамаск. Этим ситуация фиксируется в конкретно-пространственном измерении. Нельзя пренебрегать и временным аспектом. Встреча произошла в полдень.

О том же говорится в другом контексте: “Когда же я был в пути и приближался к Дамаску, около полудня” (опять координата пространственная, дорога в Дамаск, и координата временная, около полудня) “вдруг осиял меня великий свет с неба” (Деян. 22:6). И в 11 стихе: “И как я от славы света того лишился зрения” (не мистика, а явная слава небесного света ослепила его на время), “то бывшие со мною за руку привели меня в Дамаск”.

В гл. 26 история повторяется, но с весьма существенным дополнением: “Среди дня на дороге я увидел, государь, с неба свет, превосходящий солнечное сияние, осиявший меня и шедших со мною” (ст. 13). Первое добавление таково—событие имело место в полдень; хотя на Ближнем Востоке в это время солнце светит всего ярче, небесный свет, осиявший Савла и шедших с ним, свет прославленного Христа был мощнее солнечного. “Все мы упали на землю, и я услышал голос, говоривший мне на Еврейском языке...” (ст. 14).

Таков один из наиболее значительных с точки зрения дискуссий текущего века эпизодов, зафиксированных в Слове Божьем. Здесь говорится о событии, которое происходило в пространстве, времени, истории и сопровождалось большим диалогом, подлинным общением. Разумная коммуникация происходила не в  воспаленном воображении Павла, а в конкретном месте и конкретное время, причем прославленный, воскресший Христос говорил с апостолом на Еврейском языке. В полдень по дороге, ведущей в Дамаск, человеку по имени Савл явился Иисус—прославленный в истории Христос—и говорил с ним на обыкновенном еврейском наречии, употребляя обычные слова, составленные в полном согласии с законами формального строя языка. Все это под корень подрубает нынешнюю, двадцатого века, моду относить данный библейский эпизод в мир религиозного “иного”. Описанное здесь не выходит за рамки реального места, времени, истории, нормальной коммуникации и обычного языка.

И опять здесь имеется продолжение. Позднее, много лет спустя человек по имени Иоанн оказался на острове Патмос. И в первой главе книги Откровения говорится, что он снова узрел Иисуса. Под словом “снова” я имею в виду то, что ему довелось увидеть Христа много лет спустя после Его явления Павлу. Я не утверждаю, что это второе после известного случая на Дамасской дороге явление Иисуса человеку, поскольку и Стефан лицезрел прославленного Христа; просто эпизоды с Иоанном и Павлом изображают две последовательных ступени явлений Христа по вознесении Его. По вознесении прославленный Христос явился Павлу в конкретном месте и в конкретное время на Дамасской дороге. После этого прославленного Христа видели на острове Патмос (кстати, остров сохранился до сих пор), опять же в конкретном пространственном измерении. Кроме того, это событие характеризовалось не только пространственной, но и временной, определенностью, ибо дело шло о воскресном дне.

“Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и, обратившись, увидел семь золотых светильников и, посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому, облеченного в подир и по персям опоясанного золотым поясом: глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи Его—как пламень огненный” (Отк. 1:12–14).

Иоанн описывает здесь реальное событие. Это событие не назовешь более странным или нелепым, чем те, что имели место по воскресении, когда Иисус вкушал и говорил на обычном языке—еврейском наречии. “И ноги Его подобны халколивану, как раскаленные в печи; и голос Его—как шум вод многих; Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его—как солнце, сияющее в силе своей. И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый. И Он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся; Я есмь первый и последний и живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти” (Отк. 1:15–18).

Здесь не сказано, на каком наречии говорил Христос. Несомненно, однако, что это была обыкновенная человеческая речь—такой же внимал и Савл на Дамасской дороге. И еще в этой главе проводится четкая грань между фактами и фигурами речи.

И это еще не все. Здесь, в библейском откровении, говорится о грядущем явлении Иисуса на землю, причем изображается это зримое явление словами, которые характеризуют по необходимости временной и пространственный контекст, а также историю. Все это произойдет в грядущем, причем в пространственно-временном измерении:

“И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует. Очи у Него как пламень огненный, и на голове Его много диадим; Он имел имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого; Он был облечен в одежду, обагренную кровию. Имя Ему: Слово Божие. И воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый. Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя. На одежде и на бедре Его написано имя: Царь царей и Господь господствующих” (Отк. 19:11–16).

Здесь мы снова сталкиваемся с пространственным измерением, поскольку дело идет о конкретном месте брани—Армагеддоне, означающем в переводе с еврейского “гора Мегиддо” (Отк. 16:16). Место, куда вскоре явится Бог Вседержитель,—это гора Елеонская, земля, о которой говорится в Ветхом Завете (Зах. 14:4). Пространственное измерение, один к одному. Славу и чудо Христовы нет надобности вытеснять в “иной” мир, иной по сравнению с нашим, объективно существующим. Интересно, что и в том, и в этом случае совпадают и место, и время. Имела место реальная, историческая смерть Иисуса Христа. Состоится в грядущем и реальное, историческое прославление, исполненное смысла в пространственно-временном и историческом контексте: наши, собственные место, время и история.

Библия предупреждает о грядущем дне, когда спасенные и неспасенные увидят прославленного Христа. Они непременно узрят Его. Всякий человек непременно узрит Христа, не религиозно-мыслимого, а прославленного и в реальном, пространственно-временном, контексте. Однако Писание не говорит, что Он будет таким, ведь Он уже таков. Прославление нашего Господа Иисуса Христа не относится к тому великому грядущему моменту, когда Его узрит все человечество. Оно не относится к тому великому грядущему моменту, когда Он явится в славе и, как сказано, всякая душа преклонится пред Ним. Ибо Он прославился уже теперь. По вознесении Христос не был поглощен Ничем, Он не отошел в какую-то религиозно-мысленную сферу. Между вознесением с горы Елеонской, и явлением на Дамасской дороге, Христос не преставал быть. И опять-таки не существует великой Пустоты, в которой Он пропадал от явления Павлу на Дамасской дороге и до явления Иоанну на острове Патмос. Явившийся Иоанну Иисус таков и ныне—Иисус прославленный в настоящем.

Здесь очевидны следующие вещи. Прежде всего, рассуждая об Иисусе, говорившем по-еврейски на Дамасской дороге, и об Иисусе, явившемся Иоанну и говорившем с ним на острове Патмос, убеждаешься в историчности Его воскресения. И не только в этом. Физическое воскресение Христа—свидетельство Его крестного подвига, доказательство того, что Свое дело Он исполнил до конца, и нет необходимости прибавлять что-либо к Его славной, заместительной жертве во имя нашего спасения и оправдания.

Данное обстоятельство также не исчерпывает всей сути Христова подвига. Слово Божье устами апостола Павла утверждает, что в Христовом воскресении надо видеть обетование—начаток нашего грядущего воскресения. Такими же, каким мы видим Его по воскресении, утверждает Павел, будем и мы. Размышляя о воскресении Иисуса Христа, не в отвлеченно-религиозном, идеалистическом, а реальном смысле, в контексте пространственно-временной реальности, я нахожу, что Сам Бог обетовал мне грядущее воскресение из мертвых. Персть моя, мое земное тело—настолько мое, что я имею достаточное основание заявлять о единстве телесно-психологической природы, цельности и целостности—также найдет спасение; и причина этого спасения—Христос Иисус. По сути крестной жертвы Его искуплен будет весь человек. В день оный, природное тело христианина воскреснет из мертвых, подобно телу Христову, воскресшему и прославленному.

Более того, эта реальность—пространственно-временная матрица физического воскресения Иисуса Христа—многое значит для нас уже в настоящем: “Что же скажем? Оставаться ли нам в грехе, чтобы умножилась благодать?” (Павел не говорит о далеком будущем; он имеет в виду искупленных в настоящем.) “Никак. Мы умерли для греха: как же нам жить в нем: Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились? Итак мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни. Ибо, если мы соединены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием воскресения, зная то, что ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху; ибо умерший освободился от греха. Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним, зная, что Христос, воскресши из мертвых, уже не умирает: смерть уже не имеет над Ним власти. Ибо, что Он умер, то умер однажды для греха, а что живет, то живет для Бога. Так и вы почитайте себя мертвыми для греха, живыми же для Бога во Христе Иисусе, Господе нашем. Итак да не царствует грех в смертном вашем теле, чтобы вам повиноваться ему в похотях его” (Рим. 6:1–12).

Разберем детально некоторые из этих положений.

Во-первых, смерть Христа исторична. Этот тезис уже доказан. Он умер в определенном месте и в определенное время; такова историческая реальность. Оказавшись в тот день на Голгофе и коснувшись грубо обработанного древа креста Иисусова, каждый из нас вполне мог бы занозить себе руки.

Во-вторых, исторично и воскресение Христа; этот факт также хорошо обоснован. Христос воскрес и прославился в истории.

Историчность смерти и воскресения Христа полностью отвергается либеральными богословами. Либералы говорят о керигме, иначе говоря, мы, якобы, превращаем Иисуса в Христа-Спасителя, проповедуя Его. Но что может быть дальше от истины? Либералы полностью отвергают чудесное библейское учение. Мы не превращаем Иисуса в Христа-Спасителя, когда проповедуем Его.  Иисус является Христом-Спасителем независимо от того, проповедуем мы Его или не проповедуем. О чуде Евангелия люди могут и не узнать, если не возвещать о нем. Однако, если мы не проповедуем Евангелия, это не может никак повредить тому факту, что Личность и слава нашего Господа Иисуса Христа пребывают в качестве объективной реальности. В текущий момент Иисус есть Христос, воскресший и прославленный. Если ныне перестанут проповедовать Иисуса Христа, и никто даже про себя не произнесет слова “Бог”, реальность Иисуса в качестве Христа-Спасителя не престанет быть реальностью. Он воскрес в истории и ныне прославился. И весть о воскресении и нынешней славе Его осмысленна, исполнена значения для мира, организованного в пространстве и времени.

В-третьих,  мы умерли со Христом, когда приняли спасение через Христа. Факт моего спасения при посредстве Христа-Спасителя становится фактом истории. Спасение отдельного взятого христианина покоится на двух пространственно-временных, исторических условиях. Первое—это дело, свершенное Иисусом на Голгофском кресте; второе—это милостью Божьей принятие спасения отдельной личностью через Христа-Спасителя. Таковы два пространственно-временных основания нашего спасения. Если некогда в прошлом я принял спасение через Христа-Спасителя, значит, и обо мне говорит Павел следующие слова: “Итак, оправдавшись верою, мы имеем мир с Богом чрез Господа нашего Иисуса Христа” (Рим. 5:1). Такова суть Павловой декларации в исконно греческом смысле.

В Рим. 6:2 та же мысль представлена иначе: “Мы умерли для греха: как же нам жить в нем?”

Глагол “умерли” стоит в аористе. Приняв спасение через Христа, пред очами Божьими мы умерли со Христом. “Итак мы погреблись с Ним крещением в смерть” (Рим. 6:4а). Речь идет о моменте в прошлом, когда мы приняли спасение через Христа-Спасителя. “Зная то, что ветхий наш человек распят с Ним” (Рим. 6:6а). Итак, речь идет о третьем историческом тезисе. Смерть Христа была в истории; в истории же Христос воскрес; и мы умерли со Христом, когда приняли спасение через Христа-Спасителя, что также произошло в недавней истории. Все это произошло (прошлое грамматическое время) в тот или иной конкретный момент истории.

В-четвертых, Он воскресит нас, как воскрес Сам. И это произойдет в определенный момент истории, только в грядущем. Наши часы будут идти по-прежнему. Когда же христиане воскреснут из мертвых, возгремит труба громогласная, возгласится слово и все по велению Иисуса Христа восстанут из гробов; эти же конкретные часы, на этой конкретной стене, не прекратят своего хода, они будут по-прежнему отмерять время. Я пишу эти слова, а мои ходики уже готовы отбить три часа пополудни. Предположим, Иисус явится до пяти часов пополудни. Если будет так, то по Его явлении мои часы не остановятся. Они все еще будут отмерять время и в десять вечера. Такова библейская картина. Грядущее воскресение, с воскресением настоящего тела, и наше грядущее преображение произойдут в мгновение ока: в истории, в пространственно-временном аспекте реальной истории.

“Ибо, если мы соединены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием воскресения” (Рим. 6:5).

Это, несомненно, относится к воскресению Христа, причем “воскресение” в этом контексте—главная мысль. В греческом оригинале местоимение “Его” опущено; все внимание сосредоточено на воскресении. “Мы должны быть” (будущее время) “соединены и подобием воскресения”.

“Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним” (Рим. 6:8).

Здесь будущее время. Мы умерли со Христом, когда приняли спасение через Христа-Спасителя, в истории. Мы воскреснем из мертвых или преобразимся в мгновение ока в некоторый момент истории.

Но и это пока не все. Есть еще одно, пятое положение. Эти великие истины следует насаждать в настоящее время, в материал христианской жизни и подлинной одухотворенности. Библия утверждает, что в условиях земной действительности мы должны жить на деле только верою, как умершие в настоящем. “Ибо, что Он умер, то умер однажды для греха, а что живет, то живет для Бога. Так и вы почитайте” (вот он—акт веры) “себя мертвыми для греха” (Рим. 6:10, 11а).

Как Иисус умер однажды для греха в истории, так и мы ныне призваны верой почитать себя умершими в реальности, в текущий момент истории; не в потустороннем мире религиозных идей, но в действительности, в настоящем. Ныне мы умерли, но обязаны жить посредством веры.

Но и это еще не все. Если бы на этом все кончалось, был бы лишь двуступенный порядок духовного бытия: быть отвержену и быть убиту. Но дело идет о том, чтобы каждому из нас должно быть отвержену, убиту и воскреснуть: воскреснуть, и не просто в форме абстрактной идеи о грядущем физическом воскресении, хотя это непременно произойдет в действительности и таковым станет грядущее для всего христианства в целом, но уже в настоящем. Итак, шестое положение состоит в том, что мы обязаны жить по вере уже ныне, в текущий исторический момент, как бы восставшими из мертвых. Вот она суть христианской жизни. Это основное положение мы и обсуждаем  теперь. “Итак мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни” (Рим. 6:4).

Павел говорит здесь не о грядущем тысячелетнем Царствии Христа на земле и не о вечности, но совершенно о другом. Павел говорит о сиюминутном: “И нам ходить в обновленной жизни”. “Зная то, что ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху” (Рим. 6:6). Но как? Посредством веры: “Так и вы почитайте себя мертвыми для греха, живыми же для Бога во Христе Иисусе, Господе вашем” (Рим. 6:11).

Когда? В сей момент! Вот главное основание христианской жизни. Во-первых, смерть Христа исторична. Во-вторых, исторично и Воскресение Христа. В-третьих, исторична и наша смерть во Христе с момента принятия нами спасения через Христа-Спасителя. В-четвертых, исторично и наше воскресение по Втором пришествии Христа. В-пятых, умершие теперь для мира, мы должны жить посредством веры. И в-шестых, мы должны жить посредством веры, словно восстали уже из мертвых.

Каково же значение этого императива на деле, чтобы он не оставался только словами, вошедшими в одно и вышедшими в другое ухо? Прежде всего, значение его состоит в следующем: в своих помышлениях и бытии мы обязаны жить так, словно мы уже умерли, побывали на небе и вернулись как воскресшие из мертвых.

Помните, по крайней мере один человек побывал там и вернулся. Павел говорит о таком человеке во 2 кор. 12:2–4. Мне думается, что этим человеком был сам Павел, но все равно, был ли то Павел, или иной человек, определенно такой человек был.

“Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет,—в теле ли—не знаю, вне ли тела—не знаю: Бог знает,—восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке,—только не знаю—в теле, или вне тела: Бог знает,—что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать” (2 кор. 12:2–4).

Павел утверждает здесь, что этот человек побывал на небе; он был восхищен до третьего неба. Под третьим небом здесь подразумевается присутствие Божье. Речь идет не о чем-либо далеко отстоящем, а присутствии Божьем. Дело в том, что человек этот был восхищен на небо, после чего вернулся.

Представим себе на миг человека, вернувшегося с небес. Он видел небо как пропозициональную истину, как непреложный факт. Он побывал в горнем мире, где ему открылось присутствие Божье, а затем вернулся. Может ли он теперь взирать на все, что в мире дольнем, прежними глазами? Он как бы умер. И как бы воскрес из мертвых. Если гора Преображения дает нам иначе взирать на грядущее, когда мы пребываем в свете Царства Божьего, то сколь же отличным был бы свет, в котором ходил бы этот человек всю жизнь! Перманентное побуждение строить жизнь согласно требованиям окружающего мира, общественное давление и множество других побуждений современной ситуации—несомненно, всему этому был бы положен конец. Как бы мог такой человек сообразоваться всему, что столь испорчено, столь сокрушено, столь неотвратимо вовлечено в революцию против Бога, революцию столь омерзительную? Как мог бы он сообразоваться со всем этим, лицезрев горний мир? Чего стоила бы тогда для него вся слава земная, когда бы он увидел всю славу небес? Каким был бы вид всех сокровищ земных пред величием сокровищ небесных? Чаяние человека—быть сильным. Но что такое была бы вся сила земная для человека, познавшего небо и действительную силу Божью? Такой человек все воспринимал бы в ином свете. Несомненно, вот о чем говорится в утверждении о необходимости жить посредством веры ныне, словно мы умерли и восстали из мертвых.

Но разве все это лишь проекция наших мысленных образов?! Рим. 6 категорически отвергает такое предположение. Речь идет о большем. “Ибо, что Он умер, то умер однажды для греха, а что живет, то живет для Бога” (Рим. 6:10). Иисус Христос живет в присутствии Отца. Вот где призваны обитать и мы! Мы должны умереть для этой, земной жизни! Нам следует умереть для всего хорошего и плохого, чтобы жить в присутствии Божьем. Даже для хорошего. Мы должны умереть; причем речь идет не о бессознательном состоянии, не об изоляции во мраке—умерев для этого мира, мы обязаны жить для Бога, будучи причастным Ему и общаясь с Ним. Жить в этом мире согласно призыву верой значит жить, как бы умерев для всего, чтобы остаться живым для Бога.

Вот что значит, как написано выше, любить Бога и довольствоваться всегда; любить Бога в этой, земной жизни, вознося Ему хвалу и славу во всех превратностях судьбы. Умерев для хорошего и плохого в этой жизни, я направляюсь к Богу. А это и есть то место, где мне следует пребывать при посредстве веры в текущий исторический момент. Коли я там, что есмь я? Я—тварь в присутствии Творца. Я познал, что Он—мой Создатель, и я—Его тварь, всего лишь. Я словно во гробе, но уже предстою пред лицем Божьим.

Надо сделать еще одно замечание. Не надо оставаться здесь! Умерев посредством веры для всего и обнаружив себя лицом к лицу с Богом, мне надлежит посредством веры вернуться в этот реальный мир, как если бы я уже восстал из мертвых. Я как бы предвосхищаю день, когда я непременно вернусь назад. Я окажусь среди тех, что приняли спасение через Христа-Спасителя, когда откроются небеса и мы вернемся, сопровождая Христа, облаченные в свои воскресшие, прославленные тела. Так что я готов ныне вернуться как бы из гроба, словно бы мое воскресение уже имело место, и я отошел в нынешний, исторический, пространственно-временной мир. “Так и вы почитайте себя мертвыми для греха, живыми же для Бога во Христе Иисусе, Господе вашем” (Рим. 6:11). “И не предавайте” (вот она эта вера) “членов ваших” (в настоящем веке) “греху в орудие” (инструмент, пособие, оружие) “неправды, но представьте себя Богу, как оживших из мертвых, и члены ваши Богу в орудия праведности” (Рим. 6:13). Тогда что же, согласно всему этому, представляет собой христианское призвание? Это призвание здесь и теперь умирать миг за мигом для всего, чтобы всякий миг жить для Бога.

Надо заметить, однако, что дело вовсе не идет о смирении с судьбой. Часто и в разных ситуациях мне кажется, что христиане извратили суть этого стиха, связав его с определенной бездеятельностью. Но такое понимание есть ничто иное, как одно из проявлений небиблейского мистицизма, не меньшего, чем языческий стоицизм Марка Аврелия. Это было бы обыкновенной резиньяцией, обозначаемой французским словом accepter. Такой резиньяция бывает у стреноженной скотины. Но разве о сходном  состоянии говорит Писание? Я по-прежнему человек, сотворенный по образу и подобию Бога. “Не предавайте членов ваших”—увещевает Павел (Рим. 6:13)—не предавайте. Ну, разве речь идет о пассивном состоянии? Сам ты не можешь приносить плода, как мы увидим ниже, но разве ты мертвый камень? Бог обращается с тобой в кругу того, каким Он сотворил тебя, а сотворил он тебя по образу и подобию Своему.

“Неужели вы не знаете, что, кому вы отдаете себя в рабы для послушания, того вы и рабы, кому повинуетесь, или рабы греха к смерти, или послушания к праведности? Благодарение Богу, что вы, бывши прежде рабами греха, от сердца стали послушны тому образу учения, которому предали себя. Освободившись же от греха, вы стали рабами праведности. Говорю по рассуждению человеческому, ради немощи плоти вашей. Как предавали вы члены ваши в рабы нечистоте и беззаконию на дела беззаконные, так ныне представьте члены ваши в рабы праведности на дела святые” (Рим. 6:16–19).

Необходимо осознать суть описываемого здесь оперативного покоя—определенной “активности” на фоне пассивности. “Отдаете себя”: всякому человеку определено быть тварью. Он не может быть ничем иным, как только тварью и в земной, и в грядущей жизни. Даже в преисподней люди будут ничем иным, как только тварью, поскольку мы все—существа тварные. Только Один самодостаточен в Себе Самом—Бог. Мы же, христиане, познали эту великую реальность: наше призвание состоит в том, чтобы быть тварью на этом великом, грандиозном и славном пути, не потому, что от этого никуда не уйдешь, но по свободному выбору доброй воли.

Марк Аврелий, язычник, познал лишь смирение с судьбой. За этим смирением стоит обыкновенное смирение твари со своей судьбой, ибо тварь есть тварь, и ничто больше. Карл Густав Юнг познал повиновение, простое подчинение всему тому, что захлестывает нас из коллективного бессознательного нашего человеческого рода, или из того, что вне. Но это обыкновенная резиньяция, тогда как библейское учение не есть только резиньяция. Как человек я—тварь, это правда, но я призван быть тварью прославленной. Я должен быть тварью, но я не должен быть тварью, подобной персти, подобной комьям глины в поле, подобной капусте, гниющей по весне в поле. Я призван посредством веры быть тварью по свободному выбору доброй воли, благодаря делу, свершенному Христом. Иначе говоря, я обязан стать тварью прославленной.

И тогда я могу вступить в брань духовную на стороне Бога. Тогда я могу говорить о библейской одухотворенности. Тогда имеет смысл вести речь о христианской жизни. Быть отвержену, быть убиту и воскреснуть: теперь мы готовы к употреблению. Мы ожидаем, что Бог употребит нас в этом пространственно-временном мире, и радуемся тому, как и должно радоваться твари: мы готовы наслаждаться этим, ибо постигли факт создания нас Богом и факт своей ограниченности; мы готовы наслаждаться этим, понимая как обстоят дела со времени грехопадения. Оправдание происходит единократно, раз и навсегда. В один прекрасный момент моя виновность объявляется преставшей вовеки. Но духовное возрастание не бывает единократным, не случается раз и навсегда. Христианская жизнь есть континуум, непрерывность бытия здесь и теперь, умирание миг за мигом для хорошего и плохого в этом мире и житие для Бога; постоянное, непрестанное возвращение наше посредством веры в нынешний мир, возвращение как бы воскресших из мертвых. Вот он реальный позитив, идущий вслед за должным негативом.

 

[4] Устоявшегося перевода нет. Приблизительное значение Честный перед Богом. — Прим.перев.