Фрэнсис Шеффер

Истинная одухотворенность

2. Гегемония смерти

 

Здесь мы приступаем к первой из трех тесно связанных частей, которые посвящены обсуждению оснований христианской жизни или истинной одухотворенности. Мы уже обращались к негативным и позитивным аспектам христианской жизни. Остановимся теперь подробнее на отрицательных заповедях. Данные принципы с негативной императивностью можно суммировать в словах четырех библейских стихов:

“Итак мы погреблись с Ним крещением в смерть” (Рим. 6:4а);

“Зная то, что ветхий наш человек распят с Ним” (Рим. 6:6а);

“Я сораспялся Христу”( Гал. 2:19b) и

“… не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым” (или посредством чего) “для меня мир распят, а я для мира”( Гал. 6:14).

В этих заявлениях открывается, что мы в христианском качестве пред очами Бога умерли со Христом, приняв спасение через Него. Более того, здесь говорится, что мы должны умирать всякий день. Вот тот негативный аспект, о котором мы упоминали в предыдущей главе. Продолжим теперь его обсуждение.

Как мы убедились выше, Писанием вменяется категорический негатив, который не может быть голой абстракцией, ибо вторгается в суровый материал обыденной жизни. Мы убедились, что Слово Божье совершенно определенно требует от нас во всех обстоятельствах, не исключая жестоких испытаний, довольствоваться судьбой и за все благодарить Бога. Вот он категорический негатив, действительная заповедь с негативной императивностью; во всякий день мы должны отвергать над собой господство вещного и личного.

Также явно Библия вменяет нам любить ближних, не романтически и платонически, не завидуя им ни в чем. И снова, чтобы не впасть в заблуждение, следует указать, что слово “любить” до тех пор будет окутано романтическим флером, будет лишено всякого смысла и останется чисто утопическим в худшем смысле этого слова, пока мы не постигнем его весьма негативную императивность. При надлежащем понимании любви в конкретных жизненных ситуациях мы станем с дерзновением отвергать вещное и личное.

Подчеркнем снова, что все это не следует воспринимать в сугубо романтическом смысле, не следует порождать в себе некие душевные сенсации. Слово “любить” обладает весьма негативной императивностью. Мы должны поступаться собой, отвергать вещное, чтобы наполнить заповедь любить Бога и ближних подлинным смыслом. Ведь мне не дано искать своего даже в том, что вменяется мне по закону и не идет против всего устава Декалога, ибо я должен искать прежде блага ближнего. Итак, всякий думающий человек не может не сказать, что, похоже, данный вопрос в том виде, каким он предстает в Писании, ставит нас в трудное положение. Оставаясь в кругу обыденных жизненных перспектив, и пытаясь честно разобраться со всем этим в Библии, мы должны выбрать один из двух противоположных способов реагирования. Или мы должны объявить в духе романтизма, что цель данных библейских требований—произвести доброе чувство, хотя когда-то в грядущем Царстве Христовом, или в предвечном небе, они и в самом деле наполнятся определенным смыслом. Или, не соглашаясь с первой позицией и принимая эти заявления в буквальном смысле, один к одному с тем, что говорит Библия, мы должны ощутить себя стоящими перед глухой стеной. И в самом деле, отрицательные заповеди Слова Божия такого свойства о христианской жизни слушать спокойно просто невозможно, если только не понимать их в духе романтизма. Разумеется, так было всегда, и причина тому—грехопадение человека. Очевидно, однако, и то, что это особенно справедливо в атмосфере вещизма и ментальности материального благоденствия двадцатого века. Нас окружает мир, который не умеет выговорить слово “нет” в отношении чего бы то ни было. Человеку, который ориентируется в жизни на категории большого бизнеса и успеха, и внезапно постигает, что в христианской жизни существует императивный негатив преодоления мира вещного и даже мира личного, согласиться с этим, несомненно, трудно. Принимая же это положение бездумно, без душевного сокрушения, мы упускаем его суть.

В нашей культуре нередко декларируются максимы, наподобие той, что нельзя говорить “нет” своим детям. Наше общество часто и в разных ситуациях относится к любому стеснению фактически как проявлению зла. Наше общество не стесняется ничем, если не считать, быть может, снискания большей благодати в другой сфере. Пока есть возможность, избегают любого понятия о действительном преодолении вещного и личного. Те, кто постарше, могут сказать, что здесь в действительности говорится о младшем поколении. Младшее поколение в массе своей, несомненно, именно таково и есть, поскольку люди, духовно менее зрелые, не имеют представления об отречении от своего «я» и отвержения чего-то еще. На деле же это лишь полуправда, поскольку в этом смысле старшее поколение ушло недалеко от младшего. Ведь породило эту ментальность вещизма и материального благополучия нынешнее старшее поколение. Это мы и породили ментальность общества изобилия, согласно которой обо всем следует судить с колокольни материального благополучия. Остальное проистекает отсюда. Абсолюты любого свойства, законы этики—все должно уступать место богатству и своекорыстному личному покою.

Конечно, этот дух, не приемлющий преодоления вещного и личного, как ключ к замку подходит к нашей индивидуальной, природной расположенности, поскольку в силу первородного греха мы не желаем отвергать себя. Фактически мы творим все посильное, все равно в философском или практическом смысле, чтобы стать средоточием мироздания. Вот какое место по своему естеству нам хочется занять. И это естественное расположение нашего духа сообразно духу двадцатого века.

Таким же по сути был и первородный грех. Когда сатана сказал Еве: “Нет, не умрете... и будете, как боги”, ей захотелось богоподобия (Быт. 3:4, 5). Она не пожелала отвергнуться плода от древа, приятного на вид, хотя Бог вменил ей это и предостерег о возможных последствиях преслушания. Все остальное проистекало из этого преслушания. Она поставила себя в центр мироздания; ей захотелось стать как Бог.

От начала своего христианского бытия я обязан рассматривать вещи такими, как есть, то есть, реально. До меня должно дойти, что даже христианин внутренне настроен на волну господствующего в мире духа, стоит завести речь о достатке и успехе. Следовательно, утверждать, что я не чувствую себя разбившимся в лепешку о глухую стену этого негатива, было бы ложью; за таким самообманом стояло бы моя бесчестность по отношению к самому себе. Если рассматривать все с “нормальной” точки зрения падшего человека, особенно в духе двадцатого века, то это действительно было бы тяжко и трудно. Но стоит взглянуть на эту ситуацию в другом ракурсе, как все изменяется. Вот к чему мне хочется приступить в этой главе—изменить нашу перспективу.

Памятуя об этом, обратимся к Лк. 9:20–23; 27–31, 35.

“Он же спросил их: а вы за кого почитаете Меня? Отвечал Петр: за Христа Божия. Но Он строго приказал им не говорить о сем, сказав, что Сыну Человеческому должно много пострадать, и быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть. Ко всем же сказал: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною. Говорю же вам истинно: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие. После сих слов, дней через восемь, взяв Петра, Иоанна и Иакова, взошел Он на гору помолиться. И когда молился, вид лица Его изменился, и одежда Его сделалась белою, блистающею. И вот, два мужа беседовали с Ним, которые были Моисей и Илия: явившись во славе, они говорили об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме. И был из облака глас, глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный; Его слушайте”. “Ко всем же сказал: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой[3]” (или отрекись от себя) (ст. 23). О том же читаем в Коринфянам—не искать своего, даже имея на то право.

“Явившись во славе, они говорили об исходе Его”—и это слово “говорили” в изначально греческом смысле указывает на продолжительное собеседование; во всяком случае здесь не имеется в виду краткое высказывание. Речь идет о продолжительной беседе о грядущей смерти Христа.

 Ст. 35 восторгает нас в иную перспективу: “Сей есть Сын Мой Возлюбленный; Его слушайте”. Здесь перед нами, на горе Преображения, перспектива Христа прославленного. Здесь перед нами перспектива того удела в Царстве Божьем, который мы унаследовали, приняв спасение через Христа. Но мы восторжены этим и в воскресение, причем не только Христово, но и свое грядущее воскресение; мы восторжены этим в Царство Христово и вечность.

А это уже абсолютно иная перспектива. Она полностью антитетична духу мира сего, который обычно пропитывает нас. Рассматривая императивный негатив в контексте новой перспективы, мы встаем на иную точку зрения—мы воспринимаем реальность с точки зрения не падшего мира и собственной падшести, а Царства Божьего. Но это же абсолютно иное дело. Мы испытываем чудовищное давление мира, не желающего отвергнуть себя. Мир не желает отвергнуть себя не из какой-то безделицы, а из принципа, согласно которому человек должен стать центром мироздания. Переходя за пределы этой ужасной, мрачной перспективы и вступая в светлые пределы Царства Божьего, мы начинаем воспринимать негативы, вмененные нам, абсолютно иначе.

Вы обратили внимание, что два мужа, беседовавшие с Иисусом на горе Преображения, говорили о Христовой грядущей смерти? Такова тема их собеседования. Мы не знаем, как долго они говорили между собой, но ясно, что их беседа не была краткой, ибо длилось она некоторое время; они говорили об исходе Иисуса Христа. Вспомним, что Иоанн Креститель, представляя Иисуса Христа народу, сказал: “Вот Агнец Божий”. Представив Иисуса Христа, пророк заговорил о грядущей смерти Христа. Здесь, на горе Преображения среди, Царства Божьего, темой длительного собеседования также была грядущая смерть Христа.

Вот оно чудо чудное, чудо вечное. Вот она подлинная перспектива, ибо в ней собеседование посвящено лишь одной, потрясающей теме; и эта тема касалась грядущей смерти одного из Лиц Божественной Троицы. Умереть должен Тот, о Ком в ст. 35 записано: “Сей есть Сын Мой Возлюбленный; Его слушайте”. Тема собеседования—“Исход Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме” (ст. 31). Здесь Бог, подлинный Богочеловек по воплощении, является в качестве Агнца Божия, дабы очистить мир от греха. Такова красная нить нашей поэзии: умер Христос—Господь и Творец наш, умер.

Давайте же рассмотрим ситуацию в подлинной перспективе. Заметим, что эта перспектива является сутью христианского послания. Суть новозаветного послания—не жизнь и деятельность Христа, не чудеса, сотворенные Им, а крестная смерть Его. Современное либеральное богословие в целом, рассматривая проблему человека в метафизическом ее качестве, приходит к решению ее в рамках концепции инкарнации. Либералы веруют не в истинного Богочеловека, а в концепцию инкарнации. Однако библейское решение антропологической проблемы лежит не здесь. Чтобы выйти на ответ, следует вспомнить о рождестве Христа, однако, непосредственно ответ заключается в смерти Господа Иисуса Христа. В Исх. 12, где говорится о Пасхе (предвосхищении явления Христова), пасхальный Агнец умирает. В Быт. 3:15, где дано было первое обетование о пришествии Мессии, записано, что Христос, когда явится, будет поражен. В конце концов Он сокрушит сатану, но прежде враг поразит Его. Вспомним, что в Быт. 3:21 записано об одеждах из кожи, которые должен носить человек после грехопадения. Но, чтобы сшить такие одежды, не обойтись без пролития крови. В Быт. 22 говорится о великом событии, которое указывает на ведение Авраама о грядущем явлении Мессии. В качестве жертвы Аврааму полагалось возложить на алтарь своего сына, но затем эта жертва была восполнена овном. Итак, мы видим здесь двойной прообраз заместительной смерти Христа. Какова суть 53-ей главы книги пророка Исаии—великого пророчества, сделанного за семь веков до пришествия Иисуса? Суть эта изложена в словах “изъязвлен”, “мучим”, “овца... на заклание”, “отторгнут от земли живых”, “предал душу Свою на смерть”. Пророчество несло эти слова через века, и мы видим уже Иоанна Крестителя, говорящего сии слова: “Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира”. Вот тема пророчества, звучавшего на протяжении сотен и тысяч лет. Суть христианского послания—благодетельная смерть Иисуса Христа во искупление нашего греха.

Сам Иисус Христос полагает Свою смерть сутью Своей миссии, когда в Ин. 3, обращаясь к Никодиму, говорит: “И как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому”. Сопоставляя это место с Ин. 12:32, 33, понимаешь, что здесь говорится о предстоящей смерти Христа.

Рим. 3:23–26: “Потому что все согрешили и лишены славы Божией, получая оправдание даром, по благодати Его, искуплением во Христе Иисусе, Которого Бог предложил в жертву умилостивления в Крови Его чрез веру, для показания правды Его в прощении грехов, соделанных прежде, во время долготерпения Божия, к показанию правды Его в настоящее время, да явится Он праведным и оправдывающим верующего в Иисуса”.

Евр. 7:27: “Который не имеет нужды ежедневно, как те первосвященники, приносить жертвы сперва за свои грехи, потом за грехи народа; ибо Он совершил это однажды, принесши в жертву Себя Самого”.

Куда ни обратись—всюду об одном. Мы находим восторженное указание на это в Отк. 5:9 в связи с книгой искупления: “И поют новую песнь, говоря: достоин Ты взять книгу и снять с нее печати; ибо Ты был заклан, и кровию Своею искупил нас Богу из всякого колена и языка, и народа и племени”.

Обратившись к богословию ранней Церкви (не заблуждайтесь, полагая, что ранняя Церковь не имела своего богословия), увидим, что заместительная смерть Христа занимает там такое же центральное место.

Какова суть новозаветного христианского послания? Что проходит красной нитью во всемирном благовестии? Только одно—заместительная смерть Господа нашего, Иисуса Христа.

Со времени грехопадения, и первого обетования, прозвучавшего не позднее суток после сего, и вплоть до последнего времени, это послание неизменно—это всегда заместительная смерть Господа нашего, Иисуса Христа.

 Надо ли тогда удивляться, что Илия и Моисей, встретившись с Христом на горе Преображения, сделали тему заместительной смерти Христа ключевой темой собеседования. “И вот, два мужа беседовали с Ним, которые были Моисей и Илия; явившись во славе, они говорили (продолжали говорить) об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме”. Конечно, они говорили об исходе Христа, ведь в смерти Христа у них был личный, кровный интерес. Для Моисея и Илии важна была не богословская пропозиция, а личное спасение, покоившееся на одном-единственном предприятии—грядущей смерти Иисуса на Голгофском кресте. Ученики, бывшие там же и в тот же день, имели в этом интерес не меньше, чем Моисей и Илия, ведь если бы Иисус не умер на Голгофе, спасения не увидели бы и они. Так будем свидетельствовать всякому о своем личном, кровном интересе в этой смерти, ибо никому не спастись, не приняв спасение через Христа, умершего на Голгофском кресте.

Смерть Христа абсолютно уникальна. Не было, нет и не будет смерти, сродной смерти Христа. Данное положение должно стать абсолютной отправной точкой наших рассуждений. Заместительная смерть Иисуса на кресте, во времени и месте, бесконечно ценна потому, что Он—Бог. Таким образом, нет необходимости прибавлять нечто к благодетельной цене Его смерти, да это и невозможно в принципе. Христос умер однажды и за всех. Смерть Господа Иисуса явилась уникально-неповторимой. Такова она, эта благодетельная смерть, заместительная, искупительная смерть Христа за грехи человечества. Декларировав это со всей возможной убедительностью, добавим, что далее в Лк. 9:22–24 находим Христа, насаждающего в нас хронологический порядок. В ст. 22:  “Сыну Человеческому должно много пострадать, и быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть”. Порядок усматривается в последовательности трех ступеней: быть отвержену, убиту и воскреснуть. Здесь говорится о грядущей уникально-неповторимой, заместительной смерти Христа, и вместе с тем эта последовательность—быть отвержену, убиту и воскреснуть—непосредственно тут же отнесена Спасителем к нам, христианам. “Ко всем же сказал: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя” (откажись от своих прав, требований, привычек и т.п.) “и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо, кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее” (стт. 23 и 24). Этот порядок, столь необходимый для нашего искупления посредством уникально-неповторимой благодетельной смерти Господа Иисуса Христа, распространяется Им на личное бытие христианина. Этот порядок—быть отвержену, убиту и воскреснуть—есть духовный порядок бытия, порядок христианской жизни, истинной одухотворенности. Иному не быть.

Забвение уникальности благодетельной смерти Христовой толкает нас в ересь. Отставить, умалить или унизить, как в либеральном богословии всех мастей, уникально-неповторимый и заместительный характер смерти Христа значит тут же перевести наше учение в ранг нехристианского. Не упустим и другой стороны этого дела. Забвение духовного порядка бытия, касающегося нас, христиан, даже при стерильной ортодоксии, вредит аутентичности христианской жизни. Христианская жизнь при этом хиреет и обрывается; духовности в том или ином библейском смысле приходит конец.

Иисус говорит здесь о нашей смерти для мира сего по свободному выбору нашей доброй воли. Чтобы не давать повода к разночтениям, Он  рассматривает это в специфическом контексте. В ст. 26: “Ибо, кто постыдится Меня и Моих слов, того Сын Человеческий постыдится, когда приидет во славе Своей и Отца и святых Ангелов”. В Библии не говорится о некотором романтическом чувстве, некоторой идеализации, некоторой абстракции. Иисус рассматривает этот порядок—быть отвержену, убиту и воскреснуть—в сугубо практической, конкретной плоскости. Речь идет о противостоянии чуждому миру. Это значит отвергнуть себя, когда наша природная самость пожелает заискивать у сего чуждого нам мира—мира, восставшего на своего Творца и нашего Господа. Рассматривая Новый Завет в целом, найдем, что эта заповедь Христова не ограничивается одной ситуацией; она касается вообще духа и перспективы всей христианской жизни. Здесь представлена проблема христианского духа, обнимающего бытие верующего в целом. Духовный порядок христианского бытия в этой жизни всегда неизменен—быть отвержену, убиту и воскреснуть. Как Христа оттолкнули и убили, и Он прошел эти первые ступени для нашего искупления, так и мы должны отвергнуться и умереть для вещного и личного; таковы первые ступени в духовном порядке бытия—ступени истинной и перманентно возрастающей одухотворенности. Подобно тому, как не могла прежде смерти Христовой воспоследовать иная ступень в порядке искупления Им грехов человеческих, так и христианство не может ступить на третью ступень духовного порядка, не одолев прежде первых двух. Их надобно пройти, и не только в теории, но по меньшей мере частично, на практике Церкви. Надлежит быть отвержену и убиту.

Сколь существенна для нашего искупления благодетельная смерть Христова! Взгляните на Моисея и Илию, стоявших там, на горе Преображения, со Христом, говоривших о том и подробно обсуждавших Его предстоящий исход. Они говорили и говорили об этом. И мы о том же. Сколь существенно важна и фундаментально значима гегемония личной и перманентной смерти по свободному выбору доброй воли христианина!

Благодетельная смерть была сутью дела Христова и, стало быть, она-то и явилась темой беседования. О чем говорили известные пророки Ветхого Завета, о том же Моисей, Илия и Христос Завета Нового. И в коловращении христианской жизни смерть Христова остается столь же существенно важной, неизменно центральной частью бытия; ибо не должна ли она возбуждать среди нас непрерывную работу мысли, перманентные рассуждения и беседования, и неустанные молитвы? Вот почему я должен, не желая оскорбить кого-то, поставить несколько вопросов. Сколько размышлений в реальности вызывает эта необходимость смерти по свободному выбору доброй воли, сколько собеседований? Как часто в действительности под влиянием этой необходимости мы молимся за себя и своих любимых? Разве не правда, что наши размышления, наши молитвы за себя и своих ближних, и наши беседования нацелены главным образом на то, чтобы любой ценой уйти от исполнения негативных императивов? Разве много мы молимся о правильном отношение к этим отрицательным заповедям? Сколько молитв мы возносим в действительности за наших детей и возлюбленных, чтобы им и в самом деле захотелось пройти, милостью Божьей, ступени отвержения и умерщвления? Нас пропитывает больше дух мира сего, чем грядущего Царства Божьего. Речь идет не о том, что нам следует жить лишь “в негативе”, как это будет показано ниже по ходу дальнейших исследований, однако, нельзя не подчеркнуть, что мы обязаны покорить себя этому духовному порядку. Беспочвенна надежда оказаться на последней, третьей ступени духовного порядка, преодолев разом необходимость отталкивания и смерти для мира сего, не только в миг возрождения свыше, но и перманентно, всякий день пребывания в условиях земной действительности.

С данной новой перспективы Царства Божия рассмотрим негативные аспекты Декалога, изложенного в Исх. 20.

Первая заповедь призывает отвергнуть страстное желание занять место Бога. Это пожелание—быть в центре мироздания—является ключевым по отношению ко всем остальным. Нам следует по свободному выбору доброй воли умереть для такого пожелания.

Все последующие заповеди в том виде, в каком они изложены в Исх. 20, говорят о том же. Мы обязаны, по свободному выбору доброй воли, умереть на время, которое для нас усмотрел Бог, до особого дня Господня. Мы обязаны отвергнуться всякого пожелания власти, не предлежащей нам по долженству. Мы обязаны, по свободному выбору доброй воли, отвергнуться всякого желания отнимать тем или иным способом у человека жизнь. Мы обязаны отвергнуться всякого пожелания сексуального, не предлежащего нам по праву. И мы обязаны отвергнуться всякого пожелания срамить ближнего.

Последняя заповедь, “не желай”, показывает, что эти негативные императивы касаются не только внешнего поведения. Они прежде всего относятся к нашим внутренним установкам. Вот где должна состояться наша реальная смерть. Но когда надлежит умирать такой смертью? Явно, не после того, как наши природные тела лишатся пристрастий к преходящему. Мы обязаны отвергнуть себя по свободному выбору доброй воли, умереть для своего “я”, в самой гуще этой жизни, в условиях земной действительности, вожделеющей вещного, находящей в нем свою усладу. Эту “смерть” нельзя отменить, нельзя отодвинуть, отложить на момент физической смерти. Воистину, мы можем утверждать, что будем совершенны, когда явится Иисус и воскресит нас из мертвых. Но разве об этом мы говорим сейчас? По милости Божьей и свободному выбору доброй воли категорический негатив должен действовать уже теперь, в средоточии жизни, охваченной духовной бранью. К примеру, не надо ждать начала климактерия, когда может исчезнуть пристрастие к иному полу; отвергнуть себя необходимо уже в условиях текущей, актуальной земной действительности, в средоточии мира, все усваивающего себе в мятеже вначале против Бога, а потом и собратьев, ближних. Надо постичь, что имеет в виду Иисус, предлагающий отвергнуться и отречься того, что не является по праву твоим.

Будет больно. Несомненно, будут от христианского креста и занозы, поскольку мы существуем в чуждой среде, земном мире, одержимом материалистическим духом, противным духу Царства Божия. Но таков крестный путь: “Сыну Человеческому должно много пострадать, и быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть” (Лк. 9:22). Здесь можно убедиться, какое значение после оправдания имеет для христиан духовный порядок бытия—быть отвержену, быть убиту и воскреснуть. Хотя Христос говорит здесь о том, что был отвержен во время земного служения конкретными религиозными вождями—людьми, сошедшими с пути Божьего на человеческий, Он утверждает по сути дела, что Его отверг сам мир, и это положение должно предварять всякому постижению возрожденной жизни.

Далее, не следует заблуждаться, полагая, что можно быть отвержену однократно, раз и навсегда. Христос призывал учеников нести свой крест всякий день. Разумеется, мы принимаем спасение через Христа единократно, раз и навсегда; верно, что после этого мы уже оправданы и наша виновность престает навеки, поскольку при этом Бог предает полному забвению наши долги. Однако верно и то, что потом мы остаемся в прежней континууме моментов земного бытия. Экзистенциальный философ, указывающий на то, что человеческое бытие есть континуум моментов здесь и теперь, прав. Он не прав во многом, но здесь мы видим исключение из правила.

В Лк. 14:27 Христос говорит о том же: “И кто не несет креста своего и идет за Мною, не может быть Моим учеником”. Он не утверждает, что без этого человек не спасается, но нельзя называть себя учеником Христа, последователем Его, если жизнь моя не соответствует духовному порядку бытия: быть отвержену и убиту, причем во всякий день! Кроме того, Христос оставляет этот категорический негатив не в отвлеченном, а сугубо практическом контексте, имея в виду (ст. 26) отцов, матерей, жен, детей, братьев, сестер и даже душу Своих последователей. Он помещает его в средоточие каждодневной, реальной земной жизни. Туда, где нам должно умирать всякий день.

“Ибо кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде и не вычислит издержек, имеет ли он, что нужно для совершения ее, дабы, когда положит основание и не возможет совершить, все видящие не стали смеяться над ним, говоря: этот человек начал строить и не мог окончить?” (Лк. 14:28–30). Вот связь с предыдущим; вот что и с чем увязывает Сам Иисус. Он говорит: “Вычислите издержки”. Несомненно,  в нашей проповеди погибающему человеку мы обязаны указывать на то, что быть христианином значит, в частности, нести свой крест всякий день. Нас окружает чуждый мир, пребывающий в перманентном мятеже против Бога, да и сам христианин в условиях земной действительности не избавлен полностью от подобного внутреннего мятежа.

Как было сказано выше, в начале Рим. 6 имеется много категорических негативов. Нам, быть может, захочется перейти сразу ко второй половине ст. 4 (“Как Христос воскрес из мертвых... так и нам ходить в обновленной жизни”). Если так, то мы страшно рискуем, если предаем забвению момент “умирания”. “Мы погреблись с Ним крещением”, “умерли для греха”, “в смерть Его крестились”: чтобы обрести свободу, о которой говорится во второй части ст. 4, нам предлежит пройти все ступени. Других путей нет! Духовный порядок бытия абсолютен: быть отвержену, убиту и воскреснуть. О том же говорится и в Рим. 6:6. Нам положено пройти прежде одну половину (“Зная то, что ветхий наш человек распят с Ним”) и только затем—вторую: “Чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху”. Думается, не будет большим заблуждением сказать, что христиане в массе своей проглатывают первую половину стиха, чтобы быстрее добраться до второй, “блаженной” половины. Делать этого нельзя. Мы любим перескакивать, но разве можно пройти через дверь, не пройдя ее? Нельзя достичь блаженства второй половины этого стиха, не вкусив скорбей первой.

Все это абсолютно справедливо прежде всего в отношении оправдания раз и навсегда. Это же справедливо и в отношении континуума моментов нашего бытия здесь и теперь—повседневной христианской жизни. Пусть кажущееся противоречие не сбивает нас с толку. Приняв спасение через Христа, мы обретаем оправдание и виновность наша престает навеки, раз и навсегда; при этом происходит полное забвение Богом наших грехов. Это абсолют. При желании постичь реальность христианской жизни и умножить степень истинной одухотворенности мы должны “взять крест свой”. Принцип отталкивания личной самости должен лежать в средоточии моего отношения к миру сему, поскольку он требует моего отчуждения от Бога-Творца и мятежа против Него. Если я употребляю свой разум с тем, чтобы мир почитал меня, как это бывает в мятеже против Творца, я потерплю сокрушительное поражение. Это останется истиной, если употреблять с той же целью свое невежество. Всю жизнь свою мы, мой внешний и внутренний человек, обязаны видеть перед собою крест Христов. Крест Христов должен быть реальностью для меня не раз и навсегда, во время обращения к Богу, а постоянно, на протяжении всей христианской жизни. Истинная одухотворенность не кончается на категорических негативах, но без этих заповедей с негативной императивностью, в богословии ли, практике Церкви ли, нам не продвинуться ни на йоту.

 

[3] В англ. тексте daily (всякий день).—Прим. перев