Филип Янси

Что удивительного в благодати

Глава 5. Новая арифметика благодати

Если бы не эта деталь, не эта мелочь, танца бы не было, но, между тем, существует только танец.

Т. С. Элиот

Новая арифметика благодати

Когда в журнале «Христианство сегодня» появилась моя статья под названием «Жестокая арифметика Евангелия», я быстро понял, что никто не оценил этой сатиры. Мой почтовый ящик был завален письмами с резкой критикой. «Филипп Янси, твой путь лежит далеко от Бога и Иисуса! — писал один рассерженный читатель. — Эта статья — позор». Другой осуждал мою «антихристианскую, заумную философию». Еще один чита тель окрестил меня «сатанистом». «У вас что, не хватает обозревателей в штате, чтобы искоренить эту вызревающую заразу?» — адресовал он свой вопрос главному редактору.

Почувствовав, что на меня обрушилась кара, и не привыкший к тому, чтобы меня называли источником позора, антихристом и сатанистом, я снова вернулся к этой статье и задумался. В чем же была моя ошибка? Я использовал четыре истории, по одной из каждого Евангелия, и с затаенной усмешкой — так мне казалось — рассмотрел всю абсурдность используемых там расчетов.

Лука рассказывает о пастухе, который бросил свое стадо из девяносто девяти овец и отправился в ночь искать одну потерявшуюся овцу. Благородный поступок, что и говорить! Но задумайтесь на секунду о стоящих за этим цифрами. Иисус говорит, что пастух оставил девяносто девять своих овец «на пастбище». Это подразумевает, что они свободно могли быть украдены ворами, съедены волками или разбежаться. Как бы почувствовал себя пастух, если бы найдя одного потерявшегося ягненка, он вернулся назад и обнаружил, что в его отсутствие пропало еще двадцать три овцы?

В эпизоде, приведенном в Евангелии от Иоанна, женщина по имени Мария взяла фунт экзотических масел (год работы!) и омыла ими ноги Иисуса. Задумайтесь над этой расточительностью. Разве унции масла не хватило бы для того, чтобы сделать то же самое? Даже Иуда мог обратить внимание на эту абсурдность. Ведь средства, которые теперь бежали благоухающими ручьями через грязный дверной порог, можно было использовать на благо бедным.

Вдобавок, Марк описывает третью сцену. Увидев, как одна вдова бросила две мелкие монеты на пожертвование для храма, Иисус назвал гораздо меньшими другие более значительные пожертвования. «Истинно говорю вам, — заметил он, — эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу». Я надеюсь, что он сказал это мягко, чтобы остальные люди, совершающие свои пожертвования, не слишком вдох новлялись его сравнением.

Четвертая история, приведенная в Евангелии от Матфея, содержит притчу, которую я почти никогда не слышал на проповеди, и по вполне понятной причине. Иисус рассказал о хозяине, который нанимал людей работать на его винограднике. Некоторых он нанял рано поутру, некоторых около третьего часа, некоторых около шестого и девятого часа, а некоторых за час до окончания работы. Каждый казался довольным своей оплатой, пока те, кто трудился двенадцать часов под палящим зноем, не узнали, что счастливчики, взявшиеся за дело в последний момент и едва проработавшие час, получили ту же плату. Поступок хозяина противоречил всему, что они знали о мотивациях труда и о справедливой компенсации за него. Это была жестокая экономика, примитивная и простая.

Помимо того, что я узнал много нового о сатире после опубликования моей статьи, я много узнал и о благодати. Возможно, слово «жестокий» было выбрано неудачно, но благодать действительно резко свидетельствует о несправедливости. Почему монеты, брошенные вдовой, должны весить больше, чем миллионы, отданные богачом? И какой работодатель станет платить бездельникам, взявшимся за работу в последний момент столько же, сколько проверенным трудягам?

Вскоре после того, как я написал статью, я пошел в театр на спектакль «Амадей» (в переводе с латыни «любимый Богом»). В этой пьесе показан композитор семнадцатого века, пытающийся понять то, что представляет собой Бог. Благочестивый Антонио Сальери исполнен усердного желания, хотя и не наделен талантом, создать бессмертную музыку, восхваляющую Бога. Его приводит в бешенство то, что Бог наделил величайшим за все времена даром музыкального гения озорного юнца по имени Вольфганг Амадей Моцарт.

Во время спектакля я вдруг понял, что наблюдаю оборотную сторону той проблемы, которая столь долгое время волновала меня. В пьесе ставился тот же вопрос, что и в библейской Книге Иова, только с изнанки. В Книге Иова автор размышляет над тем, почему Бог «наказал» самого праведного человека из всех живущих на земле. Автор пьесы «Амадей» размышляет над тем, почему Бог «вознаграждает» тех, кто этого не заслуживает. Проблема страдания находит свое соответствие в скандале, связанном с благодатью. Одна из линий, проведенных в пьесе, выражает это возмущение благодатью: «На что, в конце концов, еще годен человек, кроме как учить уроки, заданные Богом?»

Почему Господь отдает предпочтение Иакову, смотрящему на многие вещи сквозь пальцы, перед исполнительным Исавом? За что, подобно Моцарту, сверхъестественная сила присуждается преступнику по имени Самсон? Почему коротышка Давид, придворный и пастух, становится царем Израиля? Почему высший дар мудрости дается Соломону, появившемуся на свет в результате царского прелюбодеяния? Действительно, в каждой из этих ветхозаветных историй слышно, как между строк рокочет возмущение благодатью, пока, наконец, в притчах Иисуса, оно не прорывается наружу в драматической ломке всех представлений о нравственности.

Притча Иисуса о работниках и той чрезвычайно несправедливой плате, которую они получили, прямо противостоит этому возмущению. По одной современной еврейской версии этой истории работники, которых хозяин нанимает после обеда, трудятся настолько усердно, что он, пораженный, решает вознаградить их труд, заплатив им за полный рабочий день. Совсем иначе выглядит версия, рассказанная Иисусом, в которой говорится, что последняя группа нанятых работников праздно стояла на торжище, что в сезон полевых работ делали только самые ленивые, неумелые работники. Более того, эти бездельники ничего не предпринимают для того, чтобы как-то выделиться, и другие работники шокированы той платой, которую они получают. Какой хозяин в здравом рассудке будет платить те же деньги за час работы, что и за двенадцать часов!

В истории, рассказанной Иисусом, нет смысла с экономической точки зрения, и в этом-то заключалась его цель. Он сообщал нам притчу о благодати, которую нельзя высчитать как плату за день работы. Благодать не зависит от того, кто и во сколько начал или закончил работать. Она не имеет ничего общего с расчетами. Мы обретаем благодать как дар, посланный Богом, а не как что-то, что мы зарабатываем тяжелым трудом. Это Иисус разъясняет, приведя ответ хозяина:

«Друг! Я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною? Возьми свое и пойди; я же хочу дать этому последнему то же, что и тебе; разве я не властен в своем делать, что хочу? Или глаз твой завистлив оттого, что я добр?»

«Ты завидуешь, Сальери, потому что я так добр к Моцарту? Ты завидуешь, Саул, потому что я так добр к Давиду? Вы завидуете, фарисеи, потому что я в самом разгаре этой игры открываю калитку неевреям? Потому что я молитву мытаря предпочитаю фарисейской, потому что я принимаю раскаяние вора, к которому он приходит в после дние минуты своей жизни, и обещаю ему рай? Это вызывает в тебе ревность? Ты завидуешь тому, что я оставляю послушную отару, чтобы найти заблудшую овцу, или помогаю расточительному человеку, дав ему откормленного теленка?»

Хозяин в истории, рассказанной Иисусом, не обманул тех своих работников, которые работали весь день, заплатив остальным столько же за час работы. Нет, они получили ту плату, которая им была обещана. Их неудовольствие было вызвано возмутительной, с их точки зрения, арифметикой благодати. Они не могли примириться с тем, что хозяин имел право распоряжаться своими деньгами как ему угодно, если он платил этим подлецам в двенадцать раз больше того, что они заработали.

Показательно то, что многие христиане, читая эту притчу, идентифицируют себя с теми работниками, которые трудились полный рабочий день, а не с теми, кто присоединился к ним вечером. Нам нравится считать себя ответственными работниками, и странное поведение хозяина ошеломляет нас так же, как оно ошеломляло людей, слушавших тогда притчу из уст самого Иисуса. Мы рискуем упустить основное зерно смысла в этой истории: Бог раздает дары, а не плату. Никому из нас не платят в соответствии с заслугами, потому что никто из нас не приблизился к тому, чтобы его жизнь удовлетворяла требованиям, предъявляемым Богом к совершенной жизни. Если бы нам платили по заслугам, мы бы все оказались в аду.

Как сказал Роберт Феррар Капон: «Если бы мир мог быть спасен хорошим ведением бухгалтерии, его спасителем был бы Моисей, а не Иисус». Благодать нельзя свести к общим принципам бухгалтерского дела. В царстве не-благодати, где ведется счет прибыли и убыткам, некоторые работники заслуживают большего, чем остальные. В царстве благодати неуместно само слово «заслужить».

Фредерик Бюхнер пишет:

«Люди готовы ко всему, кроме того, что за пределами тьмы, вызванной их слепотой, есть великий свет. Они готовы к тому, чтобы гнуть свою спину, обрабатывая одно и то же старое поле, пока коровы, пасущиеся без присмотра, не вернутся домой. Они готовы работать, пока не споткнутся обо что-то твердое, что окажется зарытыми на этом поле сокровищами, которых будет достаточно для того, чтобы купить весь штат Техас. Они готовы к тому, что Бог заключает сделки, которые нужно отрабатывать в поте лица, но не к тому, что он платит за час работы столько же, сколько платит и за день. Они готовы к тому, что Царство Божие подобно горчичному зерну, что оно не больше, чем глаз тритона, но не к тому, что оно станет огромной смоковницей, в ветвях которой птицы будут петь музыку Моцарта. Они готовы к скудному пресвитерианскому ужину, но не к свадебному столу с ягненком...»

По моим подсчетам, Иуда и Петр из всех учеников Иисуса показали себя наиболее склонными к арифметическим расчетам. Иуда, должно быть, продемонстрировал какие-то способности обращения с числами, иначе остальные не выбрали бы его казначеем. Петр всегда входил во все мелочи, постоянно пытаясь заставить Иисуса точно объяснить смысл того, что он имеет в виду. Так, в Евангелии упоминается, что когда Иисус устроил чудесный лов рыбы, Петр поймал 153 большие рыбины. Кого, кроме человека, склонного к подсчетам, беспокоил бы подсчет рыбы в такой извивающейся куче?

Это было целиком и полностью в характере щепетильного апостола Петра, когда он затем пытался добиться от благодати каких-то математических формул. «Господи! Сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? — спросил он Иисуса. — До семи ли раз?» Петр допускает ошибку в определении степени благородства, поскольку раввины в то время считали число три максимально возможным числом, на которое можно было рассчитывать, прощая другого.

«Не говорю тебе: до семи, но до седмижды семидесяти раз», — выйдя из себя, ответил ему Иисус. В некоторых рукописях значится перемножение семидесяти на семь, но едва ли имеет большое значение, сказал ли Иисус 77 или 490. Он имел в виду, что прощение не является чем-то, что можно посчитать на счетах.

Вопрос Петра побудил Иисуса рассказать еще одну историю, исполненную глубокого смысла, историю про раба, у которого каким-то образом накопился долг в несколько миллионов долларов, которые он должен был вернуть царю. Тот факт, что в действительности ни у одного раба не может скопиться такая сумма долга, подчеркивает мысль Иисуса о том, что даже если бы государь продал его самого, его семью, детей и всю его собственность, он не вернул бы и малой толики денег. Такое нельзя простить. Несмотря на это, государь, тронутый жалостью, неожиданно прощает долг и отпускает раба, не наказав его.

Внезапно ситуация повторяется. Раб, который только что был прощен, встречает одного из своих товарищей, который должен ему несколько долларов, и начинает его душить. «Отдай мне, что должен!» — требует он и сажает его в темницу. Одним словом, жадный раб олицетворяет собой не-благодать.

Почему притча так гиперболизируется Иисусом, становится понятным, когда он объясняет, что государь — это Бог. Прежде всего, это должно определить наше отношение к другим людям. Скромное осознание того, что Бог уже простил нам наши долги, так велико в нас, что за ним то зло, которое причиняют нам другие, съеживается до незначительных размеров. Как можем мы не прощать друг друга в свете того, что Бог простил всех нас?

Как замечает К. С. Льюис: «Быть христианином значит прощать непростительное, потому что Бог простил то непростительное, что существует в нас».

Льюис на себе ощутил глубину божественного всепрощения, которое снизошло на него вспышкой откровения, когда он в день святого Марка произнес фразу, приведенную в апостольском символе веры: «Верую в прощение грехов». Его грехов не стало, они были прощены! «Эта истина дошла до моего сознания настолько ясно, что я понял: никогда ранее (и это после многих исповедей и многократного отпущения грехов) я не верил в это всем своим сердцем», — пишет К.СЛыоис.

Чем больше я размышляю над притчами, рассказанными Иисусом, тем больше я испытываю искушение использовать прилагательное «жестокая» по отношению к арифметике Евангелия. Я верю в то, что Иисус рассказал нам эти притчи для того, чтобы призвать нас полностью освободиться от нашего мира не-благодати, в котором мы живем по закону «зуб за зуб», и вступить в Божие царство бесконечной благодати. Как пишет Мирослав Волф: «Незаслуженная благодать всегда будет превалировать над расчетами того, что человек заслужил в своей жизни».

Уже начиная с детского сада, нас учат тому, как добиться успеха в мире не-благодати. Кто рано встает, тому Бог дает. Без труда не вытащишь и рыбку из пруда. Бесплатных обедов не бывает. Требуй соблюдения своих прав. Бери то, за что ты заплатил. Мне хорошо знакомы эти правила, потому что я по ним живу. Я работаю и получаю плату за свою работу. Мне нравится быть первым. Я настаиваю на своих правах. Я хочу, чтобы люди получали то, чего они заслуживают — не больше и не меньше.

Однако, когда я начинаю прислушиваться, то слышу громкий шепот Евангелия, говорящего, что я не получил того, что заслужил. Я заслужил наказание, а получил прощение. Я заслужил гнев, а получил любовь. Я заслужил быть посаженным в долговую тюрьму, а вместо этого получил чистую кредитную историю. Я заслужил строгого учителя и раскаяние, вымаливаемое на коленях; я получил банкет — праздник Бабетты — устроенный для меня.

Если можно так выразиться, благодать разрешает для Бога дилемму. Вам не придется углубляться в Библию, чтобы почувствовать скрытое внутреннее противоречие в тех чувствах, которые Бог испытывает по отношению к человечеству. С одной стороны, Бог любит нас. С другой стороны, наше поведение вызывает у него неприязнь. Бог стремится увидеть в людях отражение своего собственного образа. В лучшем случае он видит только обрывки тени этого образа. Однако, Бог не может — или не хочет — отка заться от этого стремления.

Один фрагмент из Исайи часто цитируют в качестве доказательства удаленности Бога и его силы: «Мои мысли — не ваши мысли, не ваши пути – пути Мои, – говорит Господь. – Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших».

Однако в этом контексте Бог как раз и говорит о своем стремлении прощать. Тот же самый Бог, который создал небеса и землю, обладает силой преодолеть пропасть, которая отделяет от него его создания. Он принесет примирение, прощение, и не важно, какие препятствия его расточительные дети ставят у него на пути. Как говорит пророк Михей: «Не вечно гневается Он, потому что любит миловать».

Иногда противоречивые эмоции Бога сталкиваются друг с другом в одном и том же эпизоде. В книге пророка Осии, например, Бог то предается теплым воспоминаниям о людях, то мрачно угрожает им судом. «И падет меч на города его», — мрачно угрожает он. Но потом, посреди этих угроз у него прорывается крик любви:

«Как поступлю с тобой, Ефрем?

Как предам тебя, Израиль?

Повернулось во Мне сердце Мое;

возгорелась вся жалость Моя!»

«Не сделаю по ярости гнева Моего, — заключает Бог в конце. — Ибо Я Бог, а не человек; среди, тебя Святый». Снова Бог оставляет за собой право изменять те правила, по которым осуществится возмездие. И хотя Израиль целиком и полностью заслужил свою кару, люди не получат заслуженное ими возмездие.

Бог будет выжидать абсурдно долгое время, чтобы вернуть назад свою семью.

В одной удивительно эффектной притче Бог посылает пророка Осию, чтобы тот взял в жены женщину по имени Гомерь, продемонстрировав тем самым свою любовь к Израилю. Гомерь рождает Осии троих детей, а затем оставляет семью и уходит к другому мужчине. Какое-то время она работает проституткой, и именно в этот момент Бог отдает Осии шокирующее повеление: «Иди еще, и полюби женщину, любимую мужем, но прелюбодействующую, подобно тому, как любит Господь сынов Израилевых, а они обращаются к другим богам...»

В книге пророка Осии возмущение благодатью становится повсеместным возмущением, которое высказывают все, кому не лень. Какие мысли приходят в голову мужчине, если жена поступает с ним также, как Гомерь поступила с Осией? Он хотел убить ее, он хотел простить ее. Он желал развода, но он желал и примирения. Она опозо рила его, она затронула его душу. Как ни странно, вопреки всему, непреодолимая сила любви одержала верх. Осия, рогоносец, посмешище всей общины, принял свою жену назад.

Гомерь обрела не верность и даже не справедливость, а благодать. Всякий раз, читая эту историю или читая речи Бога, начинающиеся со строгости и заканчивающиеся слезами, я поражаюсь Богу, который терпит подобное унижение, только чтобы вернуть обратно то, что выше этого унижения. «Как поступлю с тобой, Ефрем? Как предам тебя, Израиль?» Поставьте свое собственное имя на место имен Ефрема и Израиля. В центре Евангелия стоит образ Бога, который сознательно уступает безудержной, непреодолимой силе любви.

Несколько столетий спустя один из апостолов объяснит ответ Бога в более аналитических выражениях: «А когда умножился грех, стала преизобиловать благодать». Павел понимал лучше всех остальных, живших когда-либо на земле, что бла годать приходит незаслуженно, по инициативе Бога, а не по нашей собственной. Поверженный на землю по дороге в Дамаск, он уже никогда больше не пришел в себя от того шока благодати. Это слово появляется в каждом его Послании не далее, как во второй фразе. Как говорит Фредерик Бюхнер: «Благодать — это лучшее, что он может им пожелать, потому что благодать — это лучшее из того, что ему самому довелось обрести».

Благодать не сходила с уст Павла, потому что он знал, что может произойти, если мы уверуем в то, что мы заслужили любовь Бога. В мрачные для нас времена, когда нам, возможно, не достает Бога, или без всякой на то причины мы чувствуем себя нелюбимыми Им, мы встаем на шаткую поверхность. Мы боимся, что Бог перестанет лю бить нас, когда Он узнает всю правду о нас. Павел — «самый большой грешник», как он сам себя называет — вне всякого сомнения, знал о том, что Бог любит людей, потому что Он такой, какой Он есть, а не потому что мы такие, какими являемся.

Осознавая существование возмущения, связанного с благодатью, Павел старался объяснить, как Бог добился мира с человеческими существами. Благодать действует на нас ошеломляюще, потому что она противоречит той интуиции, которая говорит в каждом из нас, что перед лицом несправедливости за все, что тебе дается, нужно пла тить. Убийцу нельзя просто взять и отпустить на свободу. Человек, жестоко обращавшийся с ребенком, не может просто пожать плечами и сказать: «Мне так захотелось». Принимая во внимание эти возражения, Павел настаивал на том, что идущее от Бога уже оплачено — самим Богом. Бог скорее согласился отдать нам своего собственного сына, чем махнуть рукой на человечество.

Подобно празднику, устроенному Бабеттой, благодать ничего не стоит тому, кому она адресована, и стоит всего тому, кто дает. Благодать, идущая от Бога, это не демонстрация «дедушкиного умиления», потому что за нее заплачена непомерная цена Голгофы. «Есть только один настоящий закон — закон Вселенной, — пишет Дороти Сейерс. — Он может быть соблюден или в том случае, если мы пойдем по пути правосу дия, или в случае, если мы пойдем по пути благодати, но он должен быть соблюден тем или иным образом». Приняв правосудие на самого себя, Иисус удовлетворил требованиям закона, и Бог нашел возможность простить.

В кинофильме «Последний император» маленький мальчик, помазанный последним императором Китая, живет чудесной жизнью, полной роскоши, имея к своим услугам тысячи слуг. «Что будет, если ты совершишь ошибку?» — спрашивает его брат. «Если я совершу ошибку, накажут кого-нибудь другого», — отвечает маленький император. Чтобы продемонстрировать это, он разбивает кувшин, и одного из слуг подвергают порке. В христианской теологии Иисус вывернул эту модель мира наизнанку. Если ошибку совершает слуга, наказанию подвергается Господин. Благодать дается безвозмездно только потому, что дающий сам заплатил цену.

Когда известный теолог Карл Барт посетил университет в Чикаго, студенты и ученые столпились вокруг него. На пресс-конференции один из них спросил: «Доктор Барт, вы можете назвать какую-нибудь основоположную истину, которую познали в процессе занятий?» Без малейшего колебания он ответил: «Иисус любит меня, я это знаю, потому что так мне говорит Библия». Я согласен с Карлом Бартом. Но почему я часто совершаю такие поступки, словно пытаюсь заслужить эту любовь? Почему я испытываю столько сложностей, принимая ее?

Когда доктор Боб Смит и Билл Уилсон, основатели ассоциации «Анонимные алкоголики», впервые обнародовали свою двенадцатиступенчатую программу, они обратились к Биллу Д., видному юристу, который за шесть месяцев был исключен из восьми отдельных программ, занимающихся лечением алкоголиков и наркоманов. Привязанному к кровати в наказание за нападение на двух медсестер, доктору Биллу Д. не оставалось ничего другого, как выслушать двух своих посетителей. Они поделились своими собственными историями о пагубных привычках и недавно появившейся у них надеждой, которую они открыли для себя через веру в Высшую Силу.

Как только они упомянули Высшую Силу, Билл Д. печально покачал головой. «Нет, нет, — сказал он. — В моем случае это слишком поздно. Да, я все еще верю в Бога, но достаточно хорошо понимаю, что Он в меня больше не верит».

Билл Д. высказал то, что многие из нас чувствуют время от времени. Опрокинутые повторяющимися неудачами, потеряв надежду, чувству бессмысленность мира, мы создаем вокруг себя раковину, которая делает нас практически нечувствительными к благодати. Как приемные дети, которые снова и снова решают вернуться в оттолкнувшие их семьи, мы упорно отворачиваемся от благодати.

Я знаю, что я отвечу на письма редактора отказывающихся от публикации моих статей, и на критические письма читателей. Я знаю, как высоко воспаряет моя душа, когда мне приходит авторский гонорар, больший, чем я ожидал, и как невысоко она взлетает, если гонорар оказывается небольшим. Я знаю, что мое мнение обо мне самом в конце дня в значительной степени зависит от тех писем, которые я получаю от других людей. Нравлюсь ли я кому-нибудь? Любим ли я? Я жду ответов от моих друзей, моих соседей, моей семьи. Я жду ответов, как человек, умирающий от голода.

Время от времени, слишком уж непостоянно, я чувствую истину благодати. Наступают моменты, когда я читаю притчи и понимаю, что они написаны обо мне. Я та овца, ради поисков которой пастух бросил всю отару. Я тот мот, ради которого его отец вглядывается в горизонт, тот раб, которому был прощен долг. Я один из тех, кого любит Бог.

Не так давно я получил почтовую открытку от одного моего друга, который написал на ней всего пять слов: «Я тот, кого любит Иисус». Я улыбнулся, когда прочитал обратный адрес, потому что мой странный друг отличался такими благочестивыми девизами. Однако, когда я позвонил ему, он мне ответил, что это слова писателя и лектора Бреннана Меннинга. На одном из семинаров Меннинг обратил внимание слу шателей на ближайшего друга Иисуса на земле, ученика по имени Иоанн, которого Евангелие называет «любимый Иисусом». Меннинг сказал, что если бы можно было спросить Иоанна о том, что более всего отличает его в этой жизни, то Иоанн не стал бы говорить, что он ученик, апостол, евангелист или автор одного из четырех Евангелий. Скорее всего, ответ был бы таков: «Я тот, кого любит Иисус»,

«Что бы это значило?» — спрашиваю я себя. А если бы я тоже увидел первейшую черту своей индивидуальности в том, что «я тот, кого любит Иисус»? Насколько иначе стал бы я смотреть на себя самого в конце каждого дня?

Существует социологическая теория зеркального взгляда. Ее суть состоит в том, что вы становитесь таким, каким представляет вас наиболее важный для вас человек (жена, отец, шеф и т.д.). Как бы изменилась моя жизнь, если бы я воистину поверил в удивительные слова Библии о том, что Бог любит меня, если бы я взглянул в зеркало и увидел там то, что видит Бог?

Бреннан Меннинг рассказывает историю об одном ирландском священнике, который, прогуливаясь по своему приходу, видит пожилого крестьянина, стоящего у обочины дороги на коленях и читающего молитву. Священник, пораженный увиденным, говорит этому человеку: «Ты, должно быть, очень близок Богу». Старик поднимает глаза от своей молитвы, размышляет какое-то время и потом отвечает с улыбкой: «Да, Он очень меня любит».

Теологи говорят нам, что Бог существует вне времени. Бог создал время подобно тому, как художник выбирает технику живописи, и время никак не связывает его. Он видит будущее и прошлое как некое непрерывное настоящее. Если теологи правы в отношении этой отличительной черты Бога, то они помогли объяснить, как Бог может называть «любимым» такого непостоянного, ненадежного, полного страстей человека, как я. Если Бог взглянет на диаграмму моей жизни, то он увидит не неровные отклонения в сторону добра и зла, а скорее ровную линию добра, доброту Сына Божия, запечатленную в один момент времени и распространившуюся на вечность. Как писал поэт XIX века Джон Донн:

«Ведь и Мария Магдалина за свою чистоту была упомянута в Книге Жизни как святая Дева, несмотря на всю свою греховность, святой Павел, поднявший меч на Христа; и святой Петр, поднявший меч в Его защиту: поскольку Книга Жизни не писалась последовательно, слово за слово, строка за строкой, а родилась как Отпечаток, вся целиком».

Я рос, представляя себе в своем сознании Бога-математика, Который взвешивал мои хорошие и дурные поступки на чаше весов, и последние уже перевешивали. Каким-то образом от меня ускользнул Бог Евангелия, Бог милосердный и великодушный, который постоянно находит способы пошатнуть безжалостные законы не-благодати. Бог разрушает ее математические таблицы и вводит новую математику благодати, самого удивительного, загадочного, непредсказуемого слова в английском языке.

Благодать является нам в таком многообразии форм, что я затрудняюсь как-либо определить ее. Однако, я готов попытаться дать что-то наподобие определения благодати через ее отношение к Богу. Благодать означает, что не в наших силах сделать что-либо для того, чтобы Бог больше любил нас - никакие упражнения по укреплению своего духа и аскетизм, никакие знания, полученные в духовных семинариях и на факультетах богословия, никакие крестовые походы в защиту праведности. И благодать означает также, что не в наших силах сделать что-либо для того, чтобы Бог меньше любил нас — никакой расизм, гордость, порнография, прелюбодеяние, даже убийство. Благодать означает, что Бог уже любит нас так, как вообще способен любить бесконечный Бог.

Существует простое лекарство для тех людей, которые сомневаются в любви Бога и просят у него благодати. Нужно взять Библию и внимательнее присмотреться к людям, которых любит Бог. Имя Иакова, который отважился на поединок с Богом и потом всегда носил след от раны, нанесенной ему в этой схватке, стало символом божьего народа — «детей Израиля». Библия рассказывает об убийце и прелюбодее, который получил репутацию самого великого царя Ветхого Завета, человека, «который пришелся по сердцу Богу». И о Церкви, основанной учеником Иисуса, который отрекался и клялся, что он не знает человека по имени Иисус. И о миссионере, призванном из рядов палачей христиан. Я получаю почту из Международной Амнистии, и когда смотрю на присланные мне фотографии мужчин и женщин, которых избивали, закалывали, как скот, вводили им инъекции, плевали им в лицо и убивали электрическим током, я спрашиваю себя: «Что за человеком нужно быть, чтобы сделать такое с другими людьми?» Потом я читаю Деяния Апостолов и нахожу там человека, способного сделать такое. Теперь он апостол благодати, слуга Иисуса Христа, величайший миссионер, которого когда-либо знала история. Если Бог способен любить таких людей, то, возможно, всего лишь возможно, что может любить таких, как я.

Я не могу дать сдержанное определение благодати, поскольку Библия заставляет меня воспринимать ее во всей полноте. «Бог же есть Бог всякой благодати», — говорит апостол Петр. А благодать означает, что я не могу сделать ничего, что заставило бы Бога любить меня с большей или меньшей силой. Это значит, что я, заслуживающий прямо противоположного, приглашен к столу в семье Господа Бога.

Инстинктивно я чувствую, что должен сделать что-то, чтобы Бог принял меня. Благодать потрясает своей противоречивостью, своей свободой, и я каждый день должен молиться заново, чтобы обрести возможность услышать ее весть.

Юджин Петерсон рассматривает контраст личностей Августина и Пелагия, двух теологов, споривших друг с другом в четвертом веке. Пелагий отличался изысканными манерами, учтивостью, убедительностью своих доводов. Он был общим любимцем. Августин растратил свою юность в безнравственных поступках, находился в загадочных отношениях со своей матерью и нажил себе много врагов. Однако Августин избрал в качестве отправной точки благодать и оказался прав, в то время как Пелагий исходил из человеческих побуждений и ошибся. Августин страстно и неотступно следовал за Богом; Пелагий методично работал над тем, чтобы угодить Богу. Петерсон говорит вслед за этим, что христиане склонны следовать Августину в теории, а Пелагию — в практике. Они основательно работают над тем, чтобы угодить другим людям и даже Богу.

Каждый год весной я становлюсь жертвой того, что спортивные комментаторы называют «маршем безумия». Я не могу устоять перед искушением и всякий раз включаю свой телевизор, когда идет трансляция финального матча по баскетболу, в котором команды, боровшиеся за выживание в турнире, в котором принимают участие шестьдесят четыре клуба, встречаются между собой, чтобы определить чемпиона NCAA. Кажется, что эта самая важная игра всегда заканчивается на восемнадцатилетнем мальчике, стоящем на линии штрафных бросков, в запасе у которого осталась одна секунда, высвеченная на табло.

Он нервно стучит мячом об пол. Он знает, что если промахнется в этих двух штрафных бросках, то станет козлом отпущения для всей команды, для всего штата. Еще двадцать лет после этого матча он будет размышлять над этим моментом, снова и снова переживая его. Если он попадет, он будет героем. Его портрет появится на первой странице газет. Возможно, он даже будет баллотироваться в губернаторы. Он еще раз ударяет мячом об пол, и команда соперников выкрикивает время, чтобы сбить его. Он стоит у черты, взвешивая все свое будущее. Все зависит от него. Его партнеры ободряюще похлопывают его по плечу, но ничего не говорят.

Однажды, я помню, вышел из комнаты ответить на телефонный звонок как раз в тот момент, когда один такой парнишка готовился к броску. Тревожные морщины покрыли его лоб. Он кусал свою нижнюю губу. Его левая нога дрожала в колене. Двадцать тысяч фанатов кричали, махали флагами и платками, чтобы сбить его с толку.

Телефонный разговор продлился дольше, чем я ожидал, и, когда я вернулся, то увидел новую картину. Этот парень, чьи волосы были мокрые от пота, теперь ехал на плечах своих партнеров по команде, обрезая веревки с баскетбольной корзины. Ничего в целом мире его больше не тревожило. Его улыбкой был заполнен весь экран.

Два эти стоп-кадра — один и тот же мальчик, сначала склонившийся на линии штрафных бросков, а затем празднующий свой успех на плечах товарищей — стали символами не-благодати и благодати.

Миром правит не-благодать. Все зависит от того, что я делаю. Я должен бросить и попасть в корзину. Царство Иисуса предлагает нам другой путь, путь, который зависит не оттого, что представляем собой мы сами, а оттого, что делает Бог. Нам не нужно ничего добиваться, нужно лишь просто следовать за ним. Он уже заплатил за нас самую большую жертву, необходимую для того, чтобы Бог принял нас. Когда я думаю о двух этих образах, то терзаюсь вопросом: «Какой из этих двух эпизодов более напоминает мою духовную жизнь?»