Филип Янси

Что удивительного в благодати

Глава 12. Ничего удивительного

И здесь теперь в грязи и пыли распускаются лилии Его любви.

Джордж Херберт

Ничего нечистого

Только однажды в своей жизни я отважился прочитать проповедь детям. В то воскресное утро я, смущаясь и распространяя вокруг себя подозрительные запахи, принес с собою пакет из магазина и во время службы пригласил всех детей, пришедших в церковь, подняться ко мне на кафедру, где я постепенно раскрывал содержимое пакета.

Сначала я извлек несколько упаковок жареной свиной шкуры (впоследствии любимое лакомство президента Джорджа Буша), чтобы мы могли что-нибудь пожевать. Потом я достал фальшивую змею и большую резиновую муху, чем вызвал визг среди моих слушателей. Потом мы пробовали эскалопы. Наконец, к великому удовольствию детей, я осторожно запустил руку в пакет и достал оттуда живого омара. Мы назвали его Лэрри Омар. Лэрри отзывался, очень пугающе размахивая клешнями.

Уборщик работал в этот день без перерыва, как, впрочем, и я, потому что когда дети удалились вниз по лестнице, я поставил себе целью объяснить их родителям, почему Бог однажды не одобрил все эти кушанья. Законы Левита в Ветхом Завете строго запрещали каждый кусочек, съеденный нами, и ни один ортодоксальный еврей не прикоснулся бы к содержанию моего пакета. «Что Бог имел против омаров?» — так я озаглавил свою проповедь.

Мы вместе обратились к захватывающему фрагменту в Новом Завете, в котором сообщается о том, как апостолу Петру на крыше дома приходит видение. Забравшись на крышу, чтобы помолиться в уединении, Петр почувствовал приступы голода. У него закружилась голова, он впал в транс, и перед его взором разыгралась страшная сцена. С неба хлынул поток «нечистых» млекопитающих, рептилий и птиц. С одной стороны, в десятой главе Деяний не говорится о конкретных видах животных, однако их перечисление можно найти в Книге Левит, глава 11: свиньи, верблюды, кролики, грифы, вороны, ушастые совы, сипухи, аисты, летучие мыши, муравьи, жуки, медведи, яще рицы, скунсы, ласки, крысы, змеи.

«Симон, какая мерзость! Не прикасайся. Иди и немедленно вымой руки!» — услышал он, вне всякого сомнения, крик своей матери. Почему? Потому что мы разные, вот почему. Мы не едим свиней. Они мерзкие, нечистые. Бог учил нас не прикасаться к ним. Для Петра, как и для любого еврея в Палестине, такая пища была более чем отвратительна. Это было табу, оно вызывало омерзение. «Они должны быть скверны для вас», — сказал Господь.

Если в течение дня Петру приходилось прикоснуться к мертвому насекомому, он мылся сам, мыл свою одежду и до вечера оставался нечистым, ему было запрещено таким придти в храм. А если, скажем, мертвая ящерица или паук падал с потолка в кувшин с пищей, он должен был отказаться от содержимого и разбить сам глиняный кувшин.

И теперь эти запрещенные предметы падали с неба дождем, и голос с неба сказал: «Вставай, Петр. Убивай и ешь».

Петр напомнил Богу о Его собственных правилах. «Конечно, нет, Господь! — запротестовал он. — Я никогда не ел ничего мерзкого или нечистого».

Раздался голос: «Не называй скверным то, что Бог сделал чистым». Эта сцена повторялась еще дважды, пока Петр, потрясенный до глубины души, не спустился вниз по лестнице, чтобы столкнуться со следующим потрясением этого дня — группой «нечистых» неевреев, которая хотела присоединиться к последователям Иисуса.

Сегодня те христиане, которые наслаждаются свиными котлетами, эскалопами, устрицами в раскрытых раковинах, легко могут не понять всю силу этой сцены, развернувшейся на крыше дома столько лет назад. Если говорить о том шокирующем эффекте, который он произвел, то самой близкой параллелью с этим эпизодом, какая только приходит мне в голову, могла бы стать ситуация, когда во время съезда Южных Баптистов на Техасском стадионе прямо на поле бы опустился бар полный алкогольных напитков, и сверхъестественный голос с небес велел бы трезвенникам: «Пей до дна!»

Я могу представить себе ответную реакцию: «Разумеется, нет, Господь! Мы баптисты. Мы никогда не прикасались к этой дряни». Такое предубеждение было и у Петра против нечистой пищи.

Случай, описанный в 10 главе Деяний, возможно, объясняет диету еще не набравшей опыта церкви, но он не дает ответа на мой собственный вопрос: «Что Господь имел против омаров?» Чтобы получить ответ на этот вопрос, я должен обратиться к Книге Левита, где Бог объясняет этот запрет: «Ибо Я — Господь Бог ваш: освящайтесь и будьте святы, ибо Я [Господь, Бог ваш] свят». Это краткое объяснение, данное Богом, оставляет большое количество возможностей для интерпретации, и ученые долго обсуждали одну причину запрета за другой.

Некоторые заостряли внимание на той пользе для здоровья, которую принесли законы Левита. Запрет на свинину избавил от угрозы заболевания трихинеллезом, а запрет на моллюсков предохранял жителей Израиля от вирусов, которые время от времени находили в устрицах и мидиях. Другие отмечают то обстоятельство, что многие из запрещенных животных питаются падалью, мертвечиной. Третьи делают наблюдение, что эти специфические законы, кажется, направлены против обычаев язычников, живших по соседству с Израилем. Например, запрет на приготовление молодого козленка в молоке его матери был, очевидно, введен, чтобы удержать жителей Израиля от подражания магическому ритуалу хананеев.

Все эти объяснения не лишены смысла и действительно могут пролить свет на то, какой логики придерживался Господь, составляя этот странный список. Однако появление в нем некоторых животных не может быть объяснено вовсе. Почему омар? Или как насчет кроликов, которые не представляют угрозы здоровью и едят траву, а не падаль? И почему верблюды и ослы, самые распространенные животные на Среднем Востоке, попали в этот список? Очевидно, что в этих запретах присутствует некоторая произвольность. (Конечно, привычки любого общества к определенной пище произвольны, и в каждой культуре существует разделение на «чистых» и «нечистых» животных. Французы едят конину, китайцы едят собак и обезьян, итальянцы едят певчих птиц, новозеландцы едят кенгуру, африканцы едят насекомых, а каннибалы едят других людей. Американцы считают большинство этих обычаев агрессивными, потому что в нашем обществе существует свой устоявшийся список животных, которых можно употреблять в пищу. У вегетарианцев этот список значительно короче.)

Что Бог мог иметь против омара? Еврейский писатель Герман Ваук говорит о том, что в английском языке слово «fit» (годный, пригодный, подходящий) наилучшим образом соответствует древнееврейскому прилагательному «кошерный» (разрешенный законами иудаизма), которое сопровождает еврейские обычаи и по сей день. Левит относит одних животных к разряду «fit», или пригодных, а других к разряду непригодных. Антрополог Мэри Дуглас идет еще дальше, утверждая, что во всех случаях Бог налагает запрет на тех животных, у которых наблюдается какая-нибудь аномалия. Поскольку у рыб должны быть плавники и чешуя, то моллюски и угри не проходят отбор. Птицы должны летать, и таким образом эму и страусы оказываются негодными. Наземным животным надлежит ходить на всех четырех лапах, а не ползать по земле, как это делает змея. Домашний крупный рогатый скот, овцы и козлы жуют жвачку и имеют раздвоенные копыта; следовательно, так должны делать все годные в пищу млекопитающие.

Слова раввина Якоба Нойснера вторят этому аргументу: «Если бы мне нужно было в двух словах сказать, по какой причине что-то становится нечистым, то я сказал бы, что это что-то, по той или иной причине, отклонилось от нормы».

Изучив разные теории по этому вопросу, я дошел до осознания общего принципа, который, как мне кажется, выражает самую суть запретов на нечистых животных, приведенных в Ветхом Завете. Его можно сформулировать следующим образом: «Никаких странностей!» Жители Израиля тщательно исключали из своего рациона всех необычных или «чудных» животных, и тот же самый принцип действует также в отношении «чистых» животных, которых они использовали в поклонении; Ни один верующий не мог принести в храм больного или искалеченного ягненка, поскольку Бог желал самого безукоризненного в отаре. Начиная с Каина, люди должны были следовать точным указаниям Бога. В противном случае они рисковали тем, что их просьбы могли быть отвергнуты. Бог требовал совершенства; Бог заслуживал самого лучшего. Никаких странностей!

Ветхий Завет, кажется, близок людям. Он гораздо более волнует их, его законы похожи на людские. Я вспоминаю, как посетил церковную службу в Чикаго, во время которой пастор, Билл Лесли, разделил нашу церковь таким образом, что она стала напоминать иерусалимский храм. Неевреи могли собраться на балконе, который определялся как Двор Язычников, они были отделены от остальной церкви. Еврейские женщины могли входить в основной зал, но только в специально отведенное для этого место. Для евреев — мирян была отведена просторная площадка рядом со святым местом, но, тем не менее, даже они не могли вступать в зону, предназначенную только для священников.

Задняя часть этой площадки, в которой находился алтарь, Билл обозначил как Святое Святых. «Представьте себе завесу толщиной в фут, которая отделяла это место от остальной церкви, — сказал он, – только священник мог входить внутрь один раз в году — в день святого праздника Йом-Кипура, но даже он должен был обвязать себе лодыжку веревкой. Если он совершал какой-то просчет и умирал внутри, другие священники вытаскивали его обратно за веревку. Они не отваживались входить в Святое Святых, туда, где жил Бог».

Ни один человек, даже самый набожный, не помышлял о том, чтобы попасть в Святое Святых, потому что неизбежной карой за это была смерть. Сама архитектура напоминала жителям Израиля о том, что Бог не похож на них, о том, что он другой, святой.

Мы можем сравнить это с современным нам человеком, который хочет послать письмо Президенту Соединенных Штатов. Любой гражданин может ему написать, послать телеграмму или письмо по электронной почте. Но даже если бы кто-нибудь предпринял прогулку по Вашингтону, федеральный округ Колумбия, и остановился рядом с туристами около Белого Дома, он не стал бы искать личной встречи с Президентом. И хотя он может поговорить с секретарем, или, возможно, с помощью сенатора добиться встречи с одним из членов Кабинета министров, ни одному нормальному гражданину не придет в голову, что он способен попасть в кабинет Президента в Белом Доме и принести свою петицию. Правительство подчиняется строгим иерархическим законам, в соответствии с жесткими предписаниями его высшие должностные лица недоступны для личных контактов. Таким же образом в Ветхом Завете иерархическая лестница отделяла от людей их Бога, и происходило это не на основе престижа, а на основе «чистоты» и «святости».

Но одно дело — назвать животных нечистыми, и другое дело — назвать нечистыми людей. Однако законы Ветхого Завета не делают для них исключения: «Никто из семени твоего во все роды их, у которого на теле будет недостаток, не должен приступать, чтобы приносить хлеб Богу своему; никто, у кого на теле есть недостаток, не должен приступать, ни слепой, ни хромой, ни уродливый, ни такой, у которого переломлена нога или переломлена рука, ни горбатый, ни с сухим членом, ни с бельмом на глазу, ни коростовый, ни паршивый, ни с поврежденными ятрами».

Одним словом, люди с поврежденными членами или с нарушенной родословной (незаконнорожденные) объявлялись негодными. Никаких странностей! Женщины в период менструации, мужчины после поллюции, женщины, рожавшие детей, люди с кожными заболеваниями или гноящимися ранами; всякий, прикоснувшийся к трупу — все эти люди объявлялись религиозно нечистыми.

В наш век политической вежливости подобная вопиющая иерархия в отношении отдельных людей, связанная с полом, расой и даже физическим здоровьем, кажется почти невероятной, но однако именно эта атмосфера характеризует иудаизм. Каждый день начинался для еврейских мужчин с того, что они молились, благодаря Бога, «который не создал меня язычником... который не создал меня рабом... который не создал меня женщиной».

Десять Заповедей наглядно демонстрируют последствия такого отношения, «смертельную логику политики очищения», как описывает это явление хорватский теолог Мирослав Вольф. Когда Петр, уступая тому, что сказал ему Дух, соглашается войти в дом римского сотника, он представляется, говоря о себе следующее: «Вы знаете, что Иудею возбранено сообщаться или сближаться с иноплеменником». Он пошел на эту уступку только после того, как проиграл спор Богу на крыше.

Петр продолжил: «Но мне Бог открыл, чтобы я не почитал ни одного человека скверным или нечистым». Происходила революция благодати, какую Петр едва ли мог себе помыслить.

Перед тем как писать книгу «Неизвестный мне Иисус», я несколько месяцев занимался изучением фактических событий, произошедших в жизни Иисуса. Я понял, с какой меркой нужно подходить к упорядоченному миру иудаизма в первом веке после Р.Х. Я признаюсь, что разделение людей на классы задело мою американскую чувстви тельность. Оно показалось мне официально признанной моделью не-благодати, кастовой религиозной системой. Но евреи, по крайней мере, нашли место в обществе для таких групп населения, как женщины, чужестранцы, рабы и беднота. В других обществах с ними обходились куда хуже.

Иисус сошел на землю как раз тогда, когда Палестина переживала религиозный переворот. Фарисеи, например, для того чтобы сохранить свою чистоту, сформулировали точные правила. Никогда не входить в дом иноплеменника, не обедать с грешниками, не делать никакой работы в субботу, семь раз мыть свои руки перед едой, поэтому, когда распространились слухи о том, что Иисус мог оказаться долгожданным Мессией, на­божных евреев это скорее шокировало, чем всколыхнуло. Разве не он прикасался к нечистым людям, к прокаженным? Разве не он позволил женщине с дурной репутацией вытереть его ноги своими волосами? Он обедал с мытарями — один из них даже вошел в узкий круг Двеннадцати — и возмутительно пренебрегал правилами ритуального очищения и соблюдения Субботы.

Более того, Иисус сознательно путешествовал через территорию иноплеменников и вступал с ними в контакт. Он восхвалял веру римского сотника как большую в сравнении с верой израильтян и добровольно согласился войти в его дом, чтобы исцелить его слугу. Он исцелил «полукровку» — самарянку, страдающую проказой, и долго с ней беседовал к ужасу своих учеников, которые знали, что «евреи с самарянами не общаются». Эта женщина, которую евреи отвергли из-за ее национальности, а соседи — из-за того, что она несколько раз выходила замуж, стала первой «миссионеркой», посланной Иисусом, и первым человеком, кому Он открыл, что Он — Мессия. Затем высшей точки пребывание Иисуса на Земле достигло, когда он дал своим ученикам «Великое Поручение», велев им нести благую весть нечистым язычникам «во всей Иудее и Самарии и даже до края земли».

Отношение Иисуса к «нечистым» людям приводило его соотечественников в смятение и, в конце концов, способствовало его распятию. В сущности, Иисус нарушил принцип Ветхого Завета, лелеянный евреями — никаких странностей, заменив его новым правилом благодати: «Мы все незаконнорожденные, но Бог все равно любит нас».

В Евангелии отмечен только один случай, когда Иисус прибег к насилию. Это изгнание из храма торговцев. Размахивая плетью, он переворачивал столы и скамьи и изгонял торговцев, которые устроили там свои лавки. Как я уже говорил, сама архитектура храма говорила о иерархии, существовавшей в еврейском обществе. Иноплеменники могли войти только во внешний двор, а не в сам храм. Иисус негодовал по поводу того, что торговцы превратили территорию, отведенную неевреям, в восточный базар, который наполняли блеющие и мычащие животные и торговцы, спорящие из-за цены. Атмосфера, едва ли подходящая для поклонения Богу. Марк упоминает, что после очистки храма первосвященники и книжники «искали, как бы погубить Его». В действительности, Иисус определил свою судьбу, ревностно отстаивая право иноплеменников обращаться к Богу.

Ступенька за ступенькой, Иисус разобрал иерархическую лестницу, в виде которой было организовано обращение к Богу. Он приглашал убогих, грешников, чужеземцев и неевреев — нечистых! — за стол, где проходил банкет Бога.

Разве Исайя не предрекал великое пиршество, на которое будут приглашены все нации мира? За долгие столетия экзальтированное видение Исайи стало настолько неясным, что некоторые группы отказывали в участии в этом застолье евреям, которые были физически здоровы. Напротив, Иисус видел во главе этого пира хозяина, посылающего слуг на улицы и аллеи, чтобы пригласить «нищих, увечных, хромых, слепых». (Ветхий Завет содержит множество указаний на то, что Бог долгое время планировал расширить свою «семью», включив в нее не только людей еврейской национальности, но и приняв в нее людей всех племен и наций. С изысканной иронией описывается, как Петру в Иоппии было видение, в котором он увидел нечистых животных — в Иоппии, том самом портовом городе, из которого Иона пытался бежать от приказа Бога нести Божию весть язычникам в городе Ниневия.)

Наиболее примечательная история, рассказанная Иисусом, притча о блудном сыне, как раз заканчивается сценой пиршества, устроенного в честь ни на что не годного бездельника, который запятнал имя семьи. С точки зрения Иисуса, люди, нежеланные для других, в конечном итоге желанны для Бога, и если один из них возвращается к Богу, в честь него устраивается вечеринка. Мы все незаконнорожденные, но Бог все равно любит нас.

Другая известная притча о добром самарянине, затрагивала душу людей, которые ее слышали от Иисуса, тем, что в ней упоминались два религиозных деятеля, которые обошли стороной жертву грабежа, потому что не хотели оскверниться, прикоснувшись к трупу. Героем этой притчи Иисус сделал самарянина — выбор, который удивлял слушателей Иисуса так же, как нас удивило бы, если бы современный раввин рассказал историю, прославляющую члена Организации Освобождения Палестины.

Своими контактами в обществе Иисус также опроверг еврейские категории «чистого» и «нечистого». Например, в восьмой главе Евангелия от Луки упоминаются три случая, последовавшие один за другим, которые, если взять их вместе, должны были укрепить фарисеев в их недоверии к Иисусу. Сначала Иисус плывет в регион, который населяют неевреи, исцеляя там обнаженного бесноватого и отправляя его в качестве своего миссионера в его родной город. Затем мы видим, как Иисус прикоснулся к женщине, которая уже двенадцать лет страдала кровотечением, «женской проблемой», которая лишала ее права ходить в церковь, и, вне всякого сомнения, обрушивала на нее громадный позор. Фарисеи учили, что к подобной болезни приводит грех, совершенный человеком. Иисус открыто не согласился с ними. Оттуда Иисус отправляется в дом начальника синагоги, дочь которого только что умерла. Уже «оскверненный» при косновениями к бесноватому и женщине, страдавшей кровотечением, Иисус входит в комнату и прикасается к трупу.

Законы Левита бдительно стояли на страже, не давая распространяться инфекциям. Контакт с больным человеком, неевреем, прикосновение к трупу, некоторым видам животных или даже плесени могли осквернить человека. Иисус пересмотрел этот процесс. Он скорее исцелял другого человека, а не заражался от него. Обнаженный бес новатый не осквернил Иисуса, он выздоровел. Бедная женщина, истекающая кровью, не навлекла на Иисуса позор и не сделала его нечистым. Она ушла здоровой. Двенадцатилетняя умершая девочка не заразила Иисуса. Она воскресла.

Мне в таком отношении Иисуса видится совершенствование, а не уничтожение законов Ветхого Завета. Господь «освятил» творение, отделив божественное от мирского, чистое от нечистого. Иисус не сводил на нет этот божественный принцип. Он изменил те причины, из которых тот вытекал. Мы сами можем быть носителями святости Бога, поскольку Бог теперь пребывает в нас самих. Мы можем так уверенно продвигаться посреди мира, в котором господствует нечистое, как это делал Иисус, ища пути стать источником святости. Больные и увечные являются для нас не очагами заразы, а потенциальным резервуаром милосердия Бога. Мы созданы для того, чтобы нести это милосердие в мир, быть конвейером благодати, а не людьми, избегающими инфекции. Подобно Иисусу, мы можем способствовать тому, что нечистое станет чистым.

Потребовалось некоторое время, чтобы церковь свыклась с этой драматической переменой. В противном случае, Петру не понадобилось бы видение на крыше дома. Одновременно с этим, церковь должна была получить сверхъестественный толчок, чтобы нести благую весть язычникам. Святой Дух с радостью сделал такое одолжение, сначала послав Филиппа в Самарию, а затем направив его по пустынной дороге, где тот встретил чужеземца с черной кожей, человека, который считался нечистым по законам Ветхого За вета (ему, как евнуху, повредили яички). Некоторое время спустя, Филипп крестил первого африканского миссионера.

Апостол Павел — бывший первоначально одним из тех людей, которые сопротивляются переменам, «фарисей из фарисеев», ежедневно благодаривший Бога за то, что тот не создал его язычником, рабом или женщиной, закончил тем, что написал следующие, совершившие переворот, слова: «Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе». Смерть Иисуса, сказал он, разрушила барьеры храма, разобрав стены враждебности, разделявшие людей на классы. Благодать нашла выход из этого тупика.

В эти дни, когда в Африке межплеменная вражда провоцирует зверские бойни, когда нации перешли этнические границы, когда расизм в Соединенных Штатах насмехается над великими идеалами нашей нации, когда меньшинства и разрозненные группы обивают пороги парламента, пытаясь добиться соблюдения своих прав, я не знаю другой более могущественной идеи, содержащейся в Евангелии, чем идея, приведшая к смерти Иисуса. Стены, отделявшие нас друг от друга и от Бога, были разрушены. Мы все незаконнорожденные, но Бог все же любит нас.

Почти двадцать веков минуло с того времени, как Господь послал прозрение апостолу Петру на крыше. За это время многое изменилось (больше никого не волнует, что церковь лишилась традиций иудаизма). Однако тот толчок, инициатором которого был Иисус, имеет важные последствия для каждого христианина. Революция благодати, совершенная Иисусом, глубоко трогает меня по двум причинам.

Во-первых, она касается моих отношений с Богом. Во время того самого церковного богослужения, когда Билл Лесли разделил нашу церковь в соответствии с тем, как делился еврейский храм, члены конгрегации нарушали правила игры. Несколько просителей взошли на платформу, чтобы передать священнику свои просьбы, само собой, вместе с женщинами, полагаясь на то, что их мужское присутствие послужит этому извинением. Некоторые из них принесли жертвы, чтобы священник принес их Богу. Другие пришли со странными просьбами: «Вы не могли бы поговорить с Богом о моей проблеме?» — спрашивали они. Каждый раз «священник» вынужден был взбираться на платформу, совершать необходимый ритуал и передавать просьбу Богу в Святое-святых.

Неожиданно в самом разгаре этой церемонии молодая женщина в спешке пришла из бокового придела церкви, нарушив границу, отведенную для лиц женского пола, с Библией в руке, которая была открыта на Послании к Евреям. Она воскликнула:

— Послушайте! Каждый из нас может говорить с Богом! Послушайте это. «Итак, имея Первосвященника великого, прошедшего небеса, Иисуса Сына Божия, будем твердо держаться исповедания нашего... Посему да приступаем с дерзновением к престолу благодати...» И еще вот тут. «Итак, братия, имея дерзновение входить во святилище посредством Крови Иисуса Христа, путем новым и живым, который Он вновь открыл нам через завесу, то-есть плоть Свою, и имея великого Священника над домом Божиим, да приступаем с искренним сердцем...» Любой из нас может войти в Святилище! Любой из нас может придти к самому Богу!

Читая эту проповедь, пастор говорил о знаменательной перемене, связанной с «приближением человека к Богу». Вам стоит только прочитать книгу Левита, а потом обратиться к Деяниям апостолов, чтобы понять, в чем заключается эта громадная перемена. В то время как люди, поклоняющиеся Богу, в соответствии с Ветхим Заветом, очищались, прежде чем войти в храм, и передавали свои просьбы Богу через священника, верующие из книги Деяний (большинство из них добродетельные евреи) встречались в частных домах и обращались к Богу, непринужденно называя его Авва. Это было интимное слово, выражающее любовь детей к своему отцу, как наше «папа», и до Иисуса никому и в голову не могло придти обращать таким образом к Яхве, Полновластному Господину Вселенной. После Иисуса это стало обычным обращением к Богу, которое использовали ранние христиане во время молитвы.

Выше я проводил параллель с просителем, пришедшим к Белому Дому. Ни один из таких посетителей, сказал я, не может рассчитывать попасть в кабинет Президента в Белом Доме и встретиться там с ним без предварительной договоренности. Есть исключения из этого правила. Во время пребывания в президентском кресле Джона Ф. Кеннеди фотографам иногда удавалось заснять обаятельную картину. Собравшись вокруг письменного стола Президента, члены кабинета министров в своих серых пиджаках обсуждали с ним вопросы мирового значения, такие, например, как кризис, связанный с ракетами на Кубе. В этот момент едва начинающий ходить ребенок, двухлетний Джон-Джон, взбирается на огромный президентский стол, не имея ни малейшего понятия о правилах дипломатического этикета в Белом Доме и о значительных государственных делах, которые здесь решаются. Джон-Джон просто пришел навестить своего любимого папу, и иногда, к удовольствию своего отца, он приходил в кабинет Кеннеди без единого стука.

Эта та самая шокирующая доступность, выраженная словом «Авва». Бог может быть Единовластным Господином Вселенной, но благодаря своему Сыну, Бог стал таким же доступным, как любой слепо любящий своих детей отец. В восьмой главе Послания к Римлянам Павел делает образ Бога еще более близким. По его словам, Дух Господа живет в нас, и когда мы не знаем, о чем нам молиться, «Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными».

Нам не нужно подниматься к Богу по иерархической лестнице, терзаясь переживаниями о вопросах чистоты. Если бы в Царстве Божием царило правило «никаких странностей», никто из нас не вошел бы туда. Иисус сошел на землю продемонстрировать нам, что совершенный и святой Бог рад помощи и от вдовы с двумя грошами, и от римского сотника, и от вызывающего общее отвращение мытаря, и от разбойника на кресте. Нам нужно только произнести «Авва» или, даже не произнося этого, просто вздохнуть. Бог неподалеку.

Вторая причина, по которой революция, совершенная Иисусом, глубоко трогает меня, кроется в том, как мы должны смотреть на других людей. Пример Иисуса заставляет меня сегодня осознать свою вину, поскольку я чувствую, как я слегка кренюсь в противоположном направлении. В дни общественных разоблачений и рас тущей безнравственности я слышу призывы некоторых христиан проявлять меньше милосердия и больше морализма, призывы, которые возвращают нас к ветхозаветному образу.

Фраза, которую написали Петр и Павел, стала одной из моих любимых в Новом Завете. «Мы должны быть домостроителями (управляющими) или «распространителями» Божией благодати», — говорят оба апостола. В связи с этой фразой вспоминается один из тех старомодных пульверизаторов, которыми пользовались женщины до появления современной технологии производства спреев. Вы сдавливаете резиновую грушу, и брызги духов вылетают из маленьких отверстий на другом конце пульверизатора. Нескольких капель хватает для всего тела; несколько нажимов изменяют атмосферу в комнате. Это и есть, как мне кажется, принцип функционирования благодати. Она не приводит к изменению всего мира или всего общества, но она обогащает атмосферу.

Сейчас меня беспокоит, что основным образцом для христиан стал не пульверизатор с духами, а совсем другой спрей, который используют для выведения насекомых. Здесь таракан! Нажимаем, брызгаем, нажимаем, брызгаем. Здесь зло! Нажимаем, брызгаем, нажимаем, брызгаем. Некоторые христиане, которых я знаю, задались целью создания «морального средства для истребления» зла в окружающем их обществе.

Я разделяю эту заботу о нашем обществе. Однако меня поражает альтернативная сила милосердия, проявленная Иисусом, который приходил к больным, а не к здоровым, к грешникам, а не к праведникам. Иисус никогда не одобрял зло, но он всегда был готов простить его. Каким-то образом он заслужил репутацию человека, который любит грешников, репутацию, которую его последователи сегодня могут потерять. Как пишет Дороти Дей: «В действительности я люблю Бога ровно настолько, насколько я люблю человека, которого я люблю меньше всего».

Мне кажется, что эти вопросы сложны, и по этой причине они заслуживают отдельной главы.