Филип Янси

Что удивительного в благодати

Глава 17. Смешанный аромат

Лучшим не хватает уверенности, в то время как худшие полны необузданной энергии.

У. Б. Йитс

Смешанный аромат

Я имел неприятное знакомство с современными войнами за культуру, когда посетил Белый Дом во время первого срока пребывания Билла Клинтона на посту президента. Приглашения я добился окольным путем. Я лично мало принимаю участие в политических событиях и стараюсь избегать этой темы в моих книгах. Но в конце 1993 года я был сильно озабочен той паникой, даже истерией вокруг состояния общества, которая разразилась в кругах, близких к евангелической церкви. Я написал статью, которая заканчивалась следующим выводом: «Нашим истинным выбором должна стать не христианизация Соединенных Штатов, скорее стремление оставаться церковью Христа в мире, приобретающем все более враждебные черты».

Редакторы журнала «Христианство сегодня» дали моей статье весьма сенсационное заглавие: «Почему Клинтон — не Антихрист». Я получил множество писем, в основном от людей, утверждавших, что Клинтон и есть Антихрист. Каким-то образом статья оказалась на столе президента, и несколько месяцев спустя, когда президент Клинтон пригласил двенадцать представителей евангелической церкви на частный завтрак, мое имя вошло в список. Некоторые из гостей представляли церковные и околоцерковные организации; некоторые были из христианских учебных заведений. Я был приглашен в основном благодаря броскому заглавию моей статьи («Ну, Билл, надо с чего-то начинать», — сказал Эл Гор, когда увидел заглавие «Почему Клинтон — не Антихрист»).

«У Президента нет никакой особой повестки дня, — заверили нас. — Он просто хочет выслушать ваши претензии. У каждого из вас будет пять минут, чтобы сказать Президенту то, что вы хотите». Не требовалось большого опыта в политической жизни, чтобы понять, что президент принимал нас в первую очередь из-за своего низкого рейтинга среди евангелических христиан. Президент Клинтон выразил свою обес покоенность во вступительном слове, признавая: «Иногда я ощущаю себя каким-то сиротой в религиозном плане».

Будучи на протяжении всей жизни Южным баптистом, он испытывал определенные трудности в том, чтобы найти для себя подходящую христианскую общину в Вашингтоне, округ Колумбия. «Самый секуляризованный город, в котором я когда-либо жил», — сказал он нам. Когда семья первого лица в государстве отправлялась в церковь, она привлекала внимание представителей средств массовой информации, что с трудом совмещалось с богослужением. Несколько членов команды Клинтона (которых, конечно, он подобрал сам) также разделили его тревогу по поводу веры.

Более того, консервативная христианская общественность отстранилась от Клинтона. Когда президент совершал пробежку по улицам Вашингтона, он видел автомобильные наклейки наподобие этой: «Отдать голос за Клинтона — погрешить против Господа». Основатель Операции Спасения Рэндэлл Терри окрестил чету Клинтонов «Ахавом и Иезавелыо». На церковь Южных баптистов, в которой состоял Клинтон, оказывалось давление, чтобы она осудила его общину в Арканзасе за то, что там не исключили президента из членских списков.

Одним словом, президент не ощущал особого милосердия со стороны христиан. «Я занимаюсь политикой достаточно долго, чтобы быть готовым принять критику и враждебность, — сказал нам президент, — но для меня стала неожиданностью та ненависть, которая исходит от христиан. Почему христиане ненавидят так сильно?»

Конечно же, все, кто находился в Столовой Линкольна в то утро, знали, чем президент навлек на себя такую злобу со стороны христиан. Его политика в области абортов и, в особенности, прав сексуальных меньшинств, в сочетании с сообщениями о его собственном аморальном поведении, не позволяли многим христианам всерьез воспринимать его заявления относительно веры. Один уважаемый христианский лидер прямо сказал мне: «Похоже, Билл Клинтон не может искренне говорить о своей вере и одновременно придерживаться таких взглядов».

Я написал статью об этом завтраке, и несколько месяцев спустя из Белого Дома поступило еще одно приглашение, на этот раз предлагалось взять у президента эксклюзивное интервью для журнала. Интервью состоялось в феврале 1994, большей частью оно проходило в лимузине президента. После того как Клинтон произнес речь в одной из школ города, редактор журнала «Христианство сегодня» Дэвид Нефф и я сопровождали его во время долгой поездки обратно в Белый Дом, где мы должны были продолжить беседу в Овальном Кабинете. Лимузин, хотя и просторный, все-таки оказался тесноват для длинных ног Клинтона, когда мы сели к нему лицом. Отпивая время от времени из бумажного одноразового стаканчика с водой, чтобы смочить находя щееся в постоянном напряжении горло, президент отвечал на наши вопросы.

По большей части наш разговор вращался вокруг темы абортов. Мы с Дэвидом Неффом составили стратегический план, по которому собирались подходить к сложным вопросам, но, как оказалось, они возникали естественным образом. В то утро все мы присутствовали на Национальном Молитвенном Завтраке и слушали, как Мать Тереза нещадно разбирает президента по косточкам по поводу засилья абортов в его стране. Клинтон встречался с ней в частном порядке после завтрака и, похоже, был настроен продолжить дискуссию с нами.

Моя статья, которая была озаглавлена «Загадка веры Билла Клинтона», сообщала о его взглядах и также освещала вопросы, которые поднимал мой друг. Может ли Билл Клинтон искренне говорить о своей вере, одновременно придерживаясь своих взглядов? Я провел много исследований, которые включали беседы с его друзьями и его детские ассоциации, позволившие мне сделать вывод о том, что утверждения Клинтона о вере были не просто заявлениями в угоду политике, но представляли собой неотъемлемую часть его существа. Исключая время, проведенное в колледже, он регулярно посещал церковь, всю жизнь поддерживал Билли Грэма и усердно изучал Библию. В ответе на вопрос о том, какие христианские книги он прочел в последнее время, Клинтон упомянул названия книг Ричарда May (президента Теологической Семинарии Фулле-ра) и Тони Кэмполо.

В действительности, я обнаружил, что практически невозможно понять семейство Клинтонов в отрыве от их религиозной веры. Хиллари Клинтон, которая всю жизнь была методисткой, верит, что мы появились на Земле для того, чтобы делать добро, помогая ближнему. Билл Клинтон, Южный баптист, вырос с верой в необходимость возрождения и «движения вперед» в исповедании грехов. Он, конечно, грешит в течение недели (а кто безгрешен?), но в ближайшее воскресение он идет в церковь, кается в своих грехах и начинает все заново.

После нашего интервью я написал текст, который, по моему мнению, был сбалансированным отчетом о президенте Клинтоне и его вере, уделив достаточно внимания теме абортов, где я противопоставил его свободные взгляды моральным абсолютам Матери Терезы. Я был совершенно не готов к последовавшей бурной реакции. Интересно, оправится ли мой почтальон от тяжести сумок, полных разгневанных писем, потоком хлынувших в мой почтовый ящик?

«Вы говорите, что Клинтон знает Библию, — говорилось в одном из писем. — Отлично! Но дьявол тоже в ней разбирается! Вас обвели вокруг пальца». Многие авторы писем утверждали, что евангелический писатель вообще не должен был встречаться с президентом. Шестеро провели параллели с Адольфом Гитлером, который цинично использовал священников в своих целях. Многие другие сравнивали нас с церковью, запуганной Сталиным. Другие обращались к библейским сценам, изображающим конфронтации: Иоанн Креститель и Ирод, Илия и Ахав, Нафан и Давид. Почему я не вел себя как пророк, не грозил президенту пальцем?

Один человек написал: «Если бы Филипп Янси увидел ребенка, которого вот-вот переедет грузовой поезд, я думаю, он бы уютно пристроился в сторонке и с любовью предложил бы ребенку отойти с дороги, вместо того, чтобы сделать попытку закричать и убрать ребенка в безопасное место».

Менее, чем в десяти процентах писем содержались позитивные замечания, и злобный тон, в котором велась атака на меня лично, застал меня врасплох. Один читатель писал: «Вероятно, переезд с равнин Среднего Запада в разряженную и затхлую атмосферу Колорадо повлиял на круговорот кислорода в организме мистера Янси и приту пил его способность различать окружающие предметы». И другое письмо: «Надеюсь, предатель Фил Янси хорошо позавтракал яичками в Белом Доме, потому что пока он был занят тем, что вытирал желток со своего нежного личика (чтобы не натекло за шиворот), администрация Клинтона продолжала свою радикально атеистическую и аморальную политику».

За те двадцать пять лет работы в качестве журналиста я получил свою долю разнообразных откликов. Но, даже учитывая это, когда я читал пачки писем, полных ругани, у меня было четкое ощущение, что я понимаю, почему мир не ассоциирует автоматически слово «благодать» с евангелическими христианами.

Послания апостола Павла следуют простой схеме. Первая часть каждого письма раскрывает возвышенные теологические понятия, такие, например, как «обилие благодати Божией». На этом месте Павел обычно делает паузу, чтобы ответить вероятным оппонентам. Только потом он продолжает приводить практические примеры, объясняя, как это обилие применимо к суете повседневной жизни. Как должен поступать человек, «осененный благодатью», будучи мужем или женой, являясь членом церкви, гражданином?

Используя ту же самую схему, я представил благодать как чудесную силу, которая способна разбить цепи не-благодати, сковывающие нации, народы и семьи. Эта сила несет самую лучшую весть из всех возможных, весть о том, что Бог Вселенной любит нас — весть настолько хорошую, что она несет в себе ощущение скандала. Но моя миссия еще не завершена.

Пришло время вернуться к практическому вопросу. Если благодать столь удивительна, почему христиане не проявляют больше благодати?

Как так получилось, что христиане, призванные распространять аромат благодати, вместо этого источают ядовитые испарения не-благодати? В Соединенных Штатах девяностых годов на ум сразу же приходит один ответ. Церковь позволила настолько втянуть себя в политическую борьбу, что стала играть по закону силы, который является законом не-благодати. Ни на какой другой арене церковь не подвергается большему риску изменить своему призванию, чем во время публичных баталий.

Мой опыт, связанный с написанием статей о Билле Клинтоне, сделал эту истину очевидной для меня. Может быть, впервые я по-настоящему ощутил аромат, исходящий от некоторых христиан, и этот запах не был приятным. Я стал уделять больше внимания тому, как христиане в общем и целом воспринимаются в мире. К примеру, одна возбужденная передовица в «Нью-Йорк Тайме» предупреждала, что деятельность религиозных консерваторов «несет большую угрозу демократии, чем та, которую представляли собой коммунисты». Неужели они всерьез верят в это?

Поскольку карикатуры могут многое рассказать об общем направлении движения культуры, я начал обращать внимание на то, как они изображают христиан. Например, журнал «Нью-Йоркер» изобразил официанта в дорогом ресторане, поясняющего своему шефу меню: «Вот эти со звездочкой рекомендуются религиозным консерваторам». Однако другая политическая карикатура показывала классическое американское культовое сооружение с вывеской на фасаде: «Первая антиклинтоновская церковь».

Я полностью одобряю право, и, конечно, обязанность христиан принимать участие в политической жизни. Например, в таких нравственных крестовых походах, как выступления против рабства, за права граждан, против абортов, христиане сыграли ведущую роль. И я уверен, что средства массовой информации слишком преувеличивают «угрозу», которую несет религиозный образ жизни. Христиане, которых я знаю, мало походят на изображающие их карикатуры. Тем не менее, меня беспокоит современная тенденция, в связи с которой понятия «евангелический христианин» и «религиозный образ жизни» становятся взаимозаменяемыми. Карикатуры свидетельствуют о том, что христиане все больше воспринимаются как ярые моралисты, стремящиеся контролировать жизнь других людей.

Я знаю, что многие христиане ведут себя грубо, потому что они боятся. Мы ощущаем преследование в школах, в судах и иногда в Конгрессе. В то же самое время, мы видим вокруг нас некую перемену в области нравственности, которая свидетельствует о распаде общества. По таким параметрам, как уголовные преступления, развод, са моубийства среди молодежи, аборты, наркомания, дети на попечении государства, незаконные роды, Соединенные Штаты опережают любую индустриально развитую страну. Социальные консерваторы все больше и больше ощущают себя меньшинством, находящимся в обороне, чьи ценности подвергаются постоянным нападкам.

Как могут христиане защищать моральные ценности в секуляризованном обществе и в то же время сохранять дух милосердия и любви? Как выразил это псалмопевец: «Когда разрушены основания, что сделает праведник?» Я уверен, что за грубостью людей, писавших мне письма, скрывается глубокое и истинное беспокойство о мире, в котором почти не осталось места для Бога. Но мне известно, что Иисус говорил фарисеям о том, что заботы о моральных ценностях самих по себе еще далеко не достаточно. Морализаторство в отрыве от благодати мало что решает.

Энди Руни, ведущий телевизионного шоу «60 минут», однажды сказал: «Я принял решение, что я против абортов. Я считаю, что это убийство. Но передо мной стоит дилемма. Я предпочитаю иметь дело с людьми, выступающими за свободу выбора, нежели с теми, кто ставит жизнь превыше всего. Я бы охотнее сел за обеденный стол с первыми». Неважно, с кем Энди Руни будет обедать, но чрезвычайно важно, упустит ли Энди Руни возможность познать благодать Божию от христиан во всем их старании ставить жизнь превыше всего.

Я обычно спрашиваю моих соседей в самолете: «Что вам приходит в голову, когда я произношу слова «евангелический христианин?» Они обычно отвечают политическими терминами. Однако Евангелие Иисуса изначально не было политической платформой. За разговорами об избирательных блоках и войнах за культуру весть о благодати — основная отличительная черта, которой обладают христиане — обычно отходит на второй план. Сложно, почти невозможно передать весть о благодати из коридоров власти.

Церковь становится все более и более политизированной, и когда общество понимает это, я слышу голоса, утверждающие, что мы уделяем меньше внимания милосердию, чем нравственности. Поносить гомосексуалистов, стыдить матерей-одиночек, преследовать иммигрантов, не давать покоя бездомным, наказывать нарушителей закона. У меня возникает такое ощущение, что, по мнению некоторых христиан, если мы просто проведем в Вашингтоне несколько суровых законопроектов, то сможем перевернуть нашу страну. Один известный религиозный лидер настаивает на том, что «единственный способ достичь настоящего возрождения религии — это провести реформу законодательной власти». Неужели он настолько отстал от жизни?

В пятидесятых и шестидесятых годах основные религиозные объединения отошли от проповеди Евангелия к более политической повестке дня, и церковные скамьи начали пустеть. Число прихожан сократилось наполовину. Многие из этих разочаровавшихся прихожан перешли в евангелические церкви, где они услышали проповеди, которые более соответствовали их духовным потребностям. Было бы достаточно нелепо, если бы евангелические церковные общины повторили эту ошибку и оттолкнули своих членов из-за того, что уделяют слишком много внимания консервативной политике.

Следует также написать другую книгу, посвященную нетерпимости левых сторонников отделения церкви от государства, среди которых также процветает посредственность и непонимание. Меня беспокоит вопрос о том, как быть с благодатью. Получается, что забота христиан о нравственности заслонила собой весть о Божественной любви к грешникам? Евангелические христиане — это мое наследство, моя семья. Я работаю среди них, молюсь вместе с ними, пишу для них книги. Если моя семья, как мне кажется, подвергается опасности представить в ложном свете Евангелие Христа, я должен открыто заявить об этом. На самом деле, это некоторая форма самокритики.

Да, средства массовой информации искажают религиозный образ жизни и, в общем и целом, не понимают христиан. Но мы, христиане, виноваты не в меньшей степени. Посетив мой город, Рэн-дэлл Терри призывал христиан стать «непреклонными зилотами», когда дело касается «детоубийц, содомитов, любителей презервативов и этой чепухи по поводу плюрализма». Терри описал женщину-конгрессмена как «змею, ведьму и злого человека». Он сказал, что «христиане должны перестать быть запуганными сплетницами в христианских гетто, играющими в блошки». Нам скорее необходимо расплатиться «по тем моральным долгам, которые накопила эта нация», и сделать ее снова нацией христиан. Более того, мы должны завоевать для христианства другие нации.

Хотя Рэнднэлл Терри и не выражает мнение большинства евангелических христиан, его заявления попали на передовицы наших местных газет, способствуя развитию у публики образов не-благодати. Так действовали подобные комментарии Терри: «Я хочу, чтобы вы окунулись в волну ненависти. Да, ненависть — это хорошо... На нас лежит библейский долг, мы призваны Богом покорить эту страну».

Ральф Рид, бывший представитель Христианской Коалиции — обычно осмотрительный оратор. Но следующие слова, принадлежащие ему, печатались, наверное, гораздо чаще, чем какие-либо другие: «Лучше продвигаться тихо, тайком, под покровом ночи... Я хочу быть невидимым. Я веду партизанскую войну. Я разрисовываю лицо и передвигаюсь ночью. Вы не узнаете, что все уже кончено, пока не окажетесь в мешке для трупов. Вы не узнаете об этом, пока не наступит ночь для избранных».

Мне думается, что большинство людей, как и я сам, воспринимают такие заявления скептически. Мы привыкли к игре на публику, к прессе, выдающей «утки», звучащие так сладко. Я легко могу сопоставить их слова с резкими комментариями противоположной стороны. Однако меня интересует, как звучат подобные заявления для молодой женщины, которая действительно сделала аборт и теперь, возможно, раскаивается. Я знаю, как такие заявления звучат для представителя сексуальных меньшинств, который, или которая, борется со своей сущностью, поскольку я брал у многих из них интервью в Вашингтоне, округ Колумбия.

Я снова обращаюсь к тому заявлению проститутки, которое изначально подвигло меня написать эту книгу. «Церковь! Что бы это дало мне? Я и так считала себя порочной женщиной. Они бы только заставили меня мучиться еще больше!» И я вспоминаю об Иисусе, который, словно противоположный полюс магнита, привлекал к себе людей с самой дурной репутацией, моральные отбросы общества. Он пришел ради грешников, а не ради праведников. И когда его арестовали, то не отъявленные грешники призывали распять его, а моралисты.

Мой сосед, чиновник Республиканской партии, рассказал мне о царящем среди республиканцев беспокойстве, вызванном тем, что «кандидаты-невидимки» (термин Ральфа Ридза) от религиозных консерваторов организуют заговор с целью захватить власть в свои руки. Один из его сослуживцев говорил, что таких кандидатов-невидимок можно распознать по частому употреблению слова «благодать». Хотя он и не имел ни малейшего представления, что означает слово «благодать», он заметил, что кандидаты-невидимки состояли в организациях и церквях, где это слово играло ведущую роль в их названиях или в их литературе.

Неужели благодать, «последнее настоящее слово», единственное незатертое теологическое слово в нашем языке, ожидает судьба многих других слов? Неужели на политической арене оно прибрело противоположное значение? Ницше в другом контексте сделал следующее предостережение, которое можно переадресовать современным христианам: «Будьте осторожны, чтобы в борьбе с драконом самим не стать драконом».

Уильям Уиллимон, священник в церкви при университете Дюка, бывший всю жизнь методистом, предостерегает современных евангелических христиан от чрезмерного увлечения политикой: «Пэт Робертеон стал Джесси Джексоном. Рэндэлл Терри девяностых годов — это Билл Коффин шестидесятых. И современный американец не знает другого ответа человеческим страстям и падению нравов, кроме законодательной деятельности». Уиллимон говорит, исходя из опыта: его собственная религиозная организация построила четырехэтажное офисное здание на Капитолийском холме, чтобы с большей эффективностью воздействовать на Конгресс. Да, воздействие стало более эффективным, но вместе с тем, они перестали выполнять свою основную церковную миссию, и прихожане тысячами стали покидать методистские церкви. Теперь, когда Уил­лимон призывает свою церковь к тому, чтобы вернуться к проповеди Библии, он смотрит на евангелических христиан и находит только проповеди о политике, а не о Боге.

Я рассматриваю смешение политики и религии как один из величайших барьеров на пути к благодати. К. С. Льюис заметил, что почти все преступления, которые совершались в истории христианства, происходили тогда, когда религия смешивалась с политикой. Политика, которая всегда функционирует по законам не-благодати, застав ляет нас променять благодать на силу — искушение, перед которым церковь часто была не в состоянии устоять.

Те из нас, кто живет при строгом разделении церкви и государства, возможно, не вполне осознают, как редко, с исторической точки зрения, имела место такая ситуация, или как она сложилась. Фраза Томаса Джефферсона «стена отчуждения между церковью и государством» впервые появилась в письмах, адресованных баптистам штата Коннектикут, которые приветствовали подобную стену отчуждения. Баптисты, пуритане, квакеры и другие отколовшиеся секты отправились в долгое путешествие в Америку в надежде найти место, где церковь будет отделена от государства, поскольку они все были жертвами религиозного преследования, поддержанного государством. Когда церковь объединялась с государством, она обычно брала в свои руки власть, а не рас пространяла благодать.

Марк Галли, сотрудник журнала «История христианства», отмечал, что христиане в конце двадцатого века жалуются на разрозненность церкви, на нехватку религиозных лидеров в политике и на снижение влияния христианства в популярной культуре. Все, чего не хватает им, было у христиан Средневековья, эпохи, когда церковь была едина, христиане были ключевыми фигурами в политике, и религия царила над всей популярной культурой. Но кто испытывает ностальгию по тем плодам, которые принесла эта эпоха? Крестоносцы разоряли страны Востока. Священники, маршировавшие рядом с солдатами, «обращали» целые континенты с помощью острого меча. Инквизиторы выслеживали евреев, сжигали ведьм и даже веру добропорядочных христиан подвергали жестоким испытаниям. Церковь на самом деле превратилась в «полицию нравов» общества. Благодать уступила место силе.

Когда церкви предоставляется возможность установить правила для всего общества, она часто обращается к тому экстремизму, о котором предупреждал Иисус. Возьмем всего один пример, Женеву времен Кальвина. Там чиновники могли вызвать в суд любого, кто сомневался в вопросах веры. Посещение церкви было обязательным. За конодательство затрагивало такие вопросы, как количество блюд, подаваемых за едой и подобающий цвет одежды.

Уильям Манчестер упоминает некоторые неподобающие занятия, запрещенные Кальвином. Это праздники, танцы, пение, картины, статуи, сувениры, церковные колокола, органы, алтарные свечи, «непристойные или запрещенные» песни, по становка или посещение театральных представлений; использование румян, ношение ювелирных украшений, кружев, «нецеломудренных» платьев; неуважительные отзывы о начальстве; экстравагантные развлечения, ругательства, азартные игры, карты, охота, пьянство. Запрещается давать имена новорожденным в честь кого-либо, кроме персо нажей Ветхого Завета; читать «непристойные или запрещенные» книги.

Отец, крестивший своего ребенка именем Клод, которого нет в Ветхом Завете, проводил четыре дня в тюрьме, то же самое происходило с женщиной, чья прическа была «аморально» высокой. Церковный суд обезглавливал человека, поднявшего руку на родителей. Они топили любую одинокую женщину, у которой обнаруживалась беременность. В разное время приемный сын и приемная дочь Кальвина, застигнутые в постели со своими любовниками, были казнены.

После сообщения о подобных моментах в истории церкви Пол Джонсон приходит к выводу: «Попытки создать совершенное христианское общество в этом мире, в независимости оттого, кем они возглавлялись, священниками или революционерами, имели тенденцию дегенерировать до состояния кровавого террора». Этот факт должен остановить нас, когда некоторые голоса призывают нас разрушить преграды между церковью и государством и восстановить нравственность в нашем обществе. Говоря словами Лесли Ныобайджина: «Попытка спустить небеса на землю всегда заканчивается поднятием ада из-под земли».

Мы в современных Соединенных Штатах, окруженные сторонниками отделения церкви от государства, живущие в культуре вырождающейся морали, легко можем потерять понимание того, откуда мы пришли. Я ощущаю сильное беспокойство, когда слышу, что госсекретарь по вопросам нравственности молится о смерти своих оппонентов и говорит: «Мы устали постоянно подставлять другую щеку... Господи, это единственное, чем мы занимались». Я беспокоюсь, когда читаю об одной организации в Калифорнии, которая работает над тем, чтобы избрать таких правительственных чиновников, которые сделают правительство «департаментом полиции в Царстве Божием на земле», готовым «обрушить кару Божию на тех, кто преступает законы Божественной справедливости».

Америка с самого начала оказалась на пороге становления теократического государства по образцу Женевы времен Кальвина. Законодательство штата Коннектикут, к примеру, содержит следующие законы: «В День Отдохновения никто не имеет права заниматься бегом, или гулять в своем саду или где-нибудь еще, не считая похода на собрание и обратно. В День Отдохновения никто не должен совершать поездки, готовить пищу, стелить постель, убирать в доме, стричься или бриться. Если муж поцелует свою жену или жена мужа в День Господень, виновная супружеская пара будет наказана по усмотрению суда». Сторонники англиканской церкви, которые пришли к власти в Мэри ленде, провели закон, по которому граждане обязаны выйти из католической церкви, прежде чем они получат право заседать в ассамблее. В некоторых частях Новой Англии избирательным правом обладали только религиозные люди, которые могли зас видетельствовать, что испытали спасение.

Со временем, однако, колонии пришли к соглашению, что не должно быть церкви, пользующейся официальной поддержкой, что нация может практиковать свободу вероисповедания. Это был беспрецедентный в истории и рискованный шаг, который, по всей видимости, оправдал себя. Как говорит историк Гарри Уилле: «Первая нация, которая отделила христианскую церковь от государства, произвела на свет, возможно, самую религиозную нацию на земле».

Иисус пришел, чтобы основать новый тип царства, которое было способно сосуществовать с иерусалимской государственностью и, кроме того, распространилось на территории Иудеи, Самарии и в самые отдаленные уголки земли. В одной из притч он предупреждал, что те земледельцы, которые сосредоточены на том, чтобы отделить плевелы (его образ, описывающий «сынов лукавого») могут уничтожить вместе с пле велами и зерно. «Оставьте вопросы правосудия истинному Судье», — советовал Иисус.

Апостол Павел много говорил об аморальности конкретных членов его церкви, но мало об аморальности языческого Рима. Он редко выступал против грехов, царивших в Риме — рабства, идолопоклонства, жестоких игр, политических преследований, жадности. Однако подобные мерзости, несомненно, раздражали христиан того времени не в меньшей мере, чем наше разлагающееся общество раздражает христиан сегодня.

Когда я отправился в Белый Дом, чтобы посетить президента Клинтона, я прекрасно отдавал себе отчет в том, что свою репутацию в кругах консервативных христиан он получил из-за двух вопросов- абортов и прав сексуальных меньшинств. Я согласен с тем, что это важные вопросы нравственности, которые должны подниматься христианами. Но когда я изучал Новый Завет, мне удалось найти очень мало замечаний, относящихся к этим вопросам. Оба этих явления существовали в то время, и в гораздо более грубой форме, чем сегодня. Римляне не особо доверяли аборту как способу контроля за рождаемостью. Женщины рожали детей, затем бросали их у обочины дороги на растерзание диким животным или грифам. Точно также римляне и греки практиковали и форму однополого секса. Пожилые мужчины обычно использовали молодых мальчиков как своих сексуальных рабов в актах педерастии.

Таким образом, во времена Иисуса и Павла оба этих нравственных вопроса проявлялись в таких формах, которые в наши дни считались бы криминальными в любой цивилизованной стране мира. Ни в одной стране не разрешается убивать выношенного новорожденного. Ни одна страна официально не допускает сексуальных отношений с детьми. Иисус и Павел, без сомнения, знали о существовании этой печальной практики. И все же Иисус ничего не говорил об этом, а Павел всего лишь несколько раз упомянул об однополом сексе. Оба были сосредоточены не на языческом мире вокруг них, а на Царстве Божием.

Поэтому меня удивляет то, какое чрезмерное количество энергии в наши дни тратится на восстановление нравственности в Соединенных Штатах. Неужели мы больше сосредоточены на царстве этого мира, чем на царстве, которое не от мира сего? Образ евангелической церкви в глазах публики сегодня практически определяется акцентом на двух вопросах, о которых Иисус даже и не упоминал. Как мы будем себя чувствовать, если историки будущего, оглядываясь на евангелическую церковь девяностых годов, провозгласят: «Они смело сражались на моральном фронте против абортов и прав сексуальных меньшинств». В то же самое время сообщат, что мы мало сделали для того, чтобы осуществить Великую Миссию, и мало для того, чтобы распространять аромат благодати в этом мире.