Филип Янси

Что удивительного в благодати

Глава 10. Арсенал благодати

Всего лишь маленькая трещина… но из-за таких трещин рушатся пещеры.

Александр Солженицын.

Арсенал благодати

Уолтер Винк рассказывает о двух миротворцах, которые посетили группу польских христиан через десять лет после Второй Мировой войны. «Вы готовы встретиться с другими христианами из Западной Германии? — спросили они. — Они хотят попросить прощения за то зло, какое Германия причинила Польше в годы войны и начать строить новые отношения».

Сначала никто не сказал ни слова. Потом заговорил один поляк. «То, о чем вы просите, невозможно. Каждый камень в Варшаве напился польской крови. Мы не можем простить!»

Однако, перед тем, как уйти, члены этой группы вместе прочитали «Отче Наш». Они вынуждены были остановиться, когда дошли до слов: «Прости нам наши грехи, как мы прощаем...». В комнате воцарилось напряжение. Поляк, который до этого говорил такие страстные слова, сказал: «Я должен сказать вам «да». Я не мог бы больше читать «Отче Наш» и называть себя христианином, если бы отказался простить. Говоря с позиций человека, я не могу этого сделать, но Бог требует от нас, чтобы мы прилагали усилия!» Восемнадцать месяцев спустя польские и немецкие христиане встретились в городе Вьенна, заложив дружеские отношения, которые существуют по сей день.

Появившаяся недавно книга «Возмездие за вину» показывает различия в отношении к вине за войну в Германии и Японии. Немцы, пережившие войну, подобно тем, которые просили прощения у поляков, стремятся взять на себя ответственность за преступления, совершенные в годы войны. Например, когда берлинский канцлер Вилли Брандт посетил Варшаву в 1970 году, он преклонил колени перед мемориалом жертвам варшавского гетто. «Этот жест... не был задуман заранее, — писал он. — Движимый воспоминаниями о недавней немецкой истории, я просто сделал то, что делают люди, когда им не хватает слов».

Япония, напротив, отказывается признавать какую-либо вину за ту роль, которую она играла в войне. Император Хирохито объявил о капитуляции Японии классической фразой: «Ситуация в войне сложилась не в пользу Японии». Послевоенные заявления были такими же просчитанными. Японское правительство отказалось от участия в пятидесятилетнем торжественном поминовении Пирл-Харбора, потому что Соединенные Штаты сделали извинение обязательным условием посещения этой церемонии. «Весь мир несет ответственность за войну», — настаивал один из членов совета министров. В действительности, вплоть до 1995 года, Япония не пользовалась словом «извинение», когда речь заходила о ее действиях в войне.

Сегодня немецкие школьники знакомятся с подробностями массового уничтожения евреев и других преступлений, совершенных нацистами. Их сверстники в Японии получают информацию об атомных бомбах, сброшенных на них, но не об ужасах Массакра и Нанкинга, жестоком обращении с военнопленными и вивисекции американс ких заключенных, о «сексуальных рабах», предназначенных для японских солдат. Как следствие этого — все еще вспыхивающее ожесточение в таких странах, как Китай, Корея и Филиппины.

Этот контраст нельзя слишком уж абсолютизировать, поскольку обе страны, Япония и Германия, признаны в мире других наций. Это знак международного «прощения» за их агрессию. Однако Германия была принята в новой Европе как полноправный партнер, она встала рука об руку со своими бывшими жертвами, в то время как Япония все еще ведет переговоры с остерегающимися странами, которые были ее врагами в войне. Та неторопливость, с которой она признала свои ошибки, замедлила процесс окончательного принятия ее как партнера.

В 1990 году мир стал свидетелем сцены прощения, разыгравшейся на сцене мировой политики. После того, как Восточная Германия выбрала свой парламент путем первых свободных выборов, его члены собрались, чтобы принять бразды правления. Блок коммунистов сменялся ежедневно. Западная Германия предлагала радикальные шаги воссоединения, и новому парламенту нужно было обсуждать множество жизненно важных для страны дел. Однако в качестве своего первого официального акта они решили проголосовать за следующее исключительное заявление, взятое из языка теологии, а не политики: «Мы, первые парламентарии ГДР, выбранные свободно... от имени граждан этой страны признаем ответственность за унижения, преследование и убийства еврейских мужчин, женщин и детей. Мы чувствуем вину и стыд и признаем, что должны нести это бремя немецкой истории... Неизмеримые страдания были причинены народам всего мира в эпоху национал-социализма... Мы просим евреев всего мира про стить нас. Мы просим жителей Израиля простить нас за лицемерие и враждебность по отношению к Израилю со стороны официальной Восточной Германии, а также за гонения и унижения, выпавшие на долю еврейских граждан в нашей стране после 1945 года».

Парламент Восточной Германии принял это заявление единодушно. Его члены долго аплодировали, поднявшись со своих мест, а потом почтили память евреев, погибших во время Холокоста, минутой молчания.

В чем смысл такого акта в парламенте? Разумеется, он не вернул к жизни убитых евреев и не поправил ужасов, сделанных нацистами. Нет, но он помог ослабить железную хватку вины, которая душила Восточную Германию почти полстолетия — пятьдесят лет, в течение которых ее правительство упорно отрицало потребность в прощении.

Со своей стороны, Западная Германия уже официально раскаялась в совершенных мерзостях. Вдобавок к этому, Западная Германия выплатила евреям шестьдесят миллиардов долларов в качестве репараций. Удивительной демонстрацией меж национального прощения является тот факт, что между Израилем и Германией вообще существую отношения. У благодати есть своя сила, даже в международной политике.

В последнее время можно было наблюдать за другими публичными драмами прощения, которые разыгрались в странах, находившихся прежде под контролем коммунистов.

В 1983 году, перед тем, как был поднят «железный занавес», в период, когда было введено военное положение, Папа Иоанн Павел II посетил Польшу, где он служил большую мессу под открытым небом. Толпы народа, собранные в организованные группы в соответствии с их приходами, прошли по Пониатовскому мосту и устремились к стадиону. Прямо перед мостом люди проходили мимо здания Центрального Комитета Коммунистической Партии, и час за часом, проходя мимо здания, группы людей кричали: «Мы прощаем вас! Мы прощаем вас!» Некоторые выкрикивали этот лозунг с чувством, идущим из сердца. Другие кричали это почти с презрением, словно хотели сказать: «Вы — ничто, мы даже не ненавидим вас».

Через несколько лет после этого Йержи Попейлушко, тридцатипятилетний священник, чьи проповеди воодушевляли всю Польшу, был найден в реке Вистула с выколотыми глазами и вырванными ногтями. Снова католики вышли на улицы, размахивая знаменами и крича: «Мы прощаем! Мы прощаем!» Попейлушко пропове довал то же самое от воскресенья к воскресенью, приумножая количество людей, собиравшихся напротив его церкви: «Боритесь за правду. Побеждайте зло добром». После его смерти они продолжали его слушаться, и, в конечном счете, именно этот дух присутствующей благодати заставил расколоться режим.

Повсюду в Восточной Европе все еще ведется борьба за прощение. Должен ли был русский пастор прощать офицеров КГБ, которые посадили его в тюрьму и разрушили его церковь? Должны ли румыны прощать докторов и медсестер, которые приковывали больных сирот к кроватям? Должны ли граждане Восточной Германии прощать осведомителей, среди которых были профессоры семинарий, пасторы и изменявшие супруги, которые доносили на них? Когда борющаяся за человеческие права Вера Воленбергер узнала, что именно муж выдал ее тайной полиции, за которым последовали арест и ссылка, она бросилась в ванную, где ее вытошнило. «Я не хотела бы, чтобы кто-нибудь прошел через тот ад, через который прошла я», — говорит она.

Пауль Тиллих однажды определил прощение как припоминание прошлого, чтобы оно могло быть забыто — принцип, который работает в случае с нациями также, как с отдельными людьми. И хотя прощать никогда не бывает легко, и сменяются поколения, прежде чем это происходит, но что еще может разорвать цепи, которыми людей сковало их прошлое?

Я никогда не забуду эпизод, свидетелем которого я стал в Советском Союзе в 1991 году. Я рассказал эту историю в маленькой книге, опубликованной сразу после нашего визита туда, но ее стоит повторить здесь. В то время в Советской империи происходили перемены. Михаил Горбачев держался у власти на волоске, а Борис Ельцин был на тот момент консолидирующей силой. Я находился в составе делегации христиан, которые встречались с русскими лидерами в ответ на их просьбу помочь в «восстановлении нравственности» в их стране.

Хотя Горбачев и члены Правительства встретили нас тепло, старожилы в нашей группе предупредили нас, что отношение изменится, когда вечером мы посетим штаб-квартиру КГБ. Хотя статуя его основателя Феликса Дзержинского сброшена народом с пьедестала у входа в здание, но память о нем продолжает жить внутри этих стен. Большая фотография этого известного человека все еще висела на одной из стен в той комнате, где проходила наша встреча. Агенты, с лицами бледными и бесстрастными, как в стереотипных фильмах, стояли у входа в обитую деревом аудиторию, когда генерал Николай Столяров, вице-председатель КГБ, представился нашей делегации. Мы обнялись.

«Встреча с вами здесь сегодня вечером, — начал генерал Столяров, — это такой поворот сюжета, какой не выдумал бы и самый отчаянный писатель-фантаст». Он был прав. Потом он напугал нас словами: «Мы здесь в Союзе поняли, что мы слишком часто небрежно относились к людям христианской веры. Но политические вопросы не могут быть решены, пока не будет искреннего раскаяния, пока люди не вернутся к вере. Это крест, который мне придется нести. Научный атеизм выдвинул идею, что религия разделяет людей. Теперь мы видим обратное — любовь к Богу может только объединять».

Мы повернулись друг к другу. Откуда он знал слова «нести свой крест»? И другое слово — раскаяние? Переводчик не ошибся? Я взглянул на Петра и Аниту Дейнек, которых выслали из страны более тридцати лет назад за христианскую деятельность и которые теперь жевали печенье в штаб-квартире КГБ.

Джоэл Недерхуд, изысканный, воспитанный человек, который готовил радио- и телепередачи для Христианской Реформатской Церкви, обратился к Столярову с вопросом: «Генерал, многие из нас читали то, что Солженицын написал о Гулаге. Некоторые из нас даже потеряли там своих близких». Его смелость застала некоторых его коллег врасплох, и напряжение в комнате заметно возросло. «Ваша организация, безусловно, несет ответственность за то, что происходило в тюрьмах, в том числе в той, которая расположена в подвальных помещениях этого здания. Как вы ответите на это прошлое?»

Столяров ответил сдержанным голосом: «Я говорил о раскаянии. Это существенный шаг. Вам, вероятно, известен фильм Абуладзе с этим названием. Не может быть перестройки без раскаяния. Пришло время раскаяться в том, что совершено. Мы нарушили десять заповедей, и сегодня мы за это расплачиваемся».

Я видел фильм Тенгиза Абуладзе «Раскаяние», и то, что Столяров сослался на него, было удивительно. В фильме подробно говорится о подстроенных обвинениях, насильном заключении в тюрьмы, поджогах церквей — о тех самых поступках, которыми КГБ снискало репутацию жестокой организации, особенно в отношении религии. В эпоху Сталина приблизительно 42 тысячи священников лишились жизней, а общее количество священников сократилось от 380000 до 172 человек. Тысяча монастырей, шестьдесят семинарий и девяносто восемь ортодоксальных церквей из каждых ста были разрушены.

В «Раскаянии» показаны зверства с перспективы маленького провинциального города. В самом трогательном эпизоде этого фильма деревенские женщины копаются в грязи лесного склада, отыскивая партию бревен, которую только что сплавляли по реке. Они ищут весточки от своих мужей, которые заготавливали эти бревна на лагерных работах. Одна женщина находит инициалы, вырезанные на коре дерева, и нежно гладит это бревно, как единственную ниточку, связывающую ее с мужем, которого она не может приласкать. Фильм заканчивается тем, что деревенская женщина спрашивает, как дойти до церкви. Когда ей говорят, что она идет не в ту сторону, она отвечает: «Зачем нужна улица, которая не ведет к храму?»

Теперь, находясь в государственном штабе тирании, в комнате, построенной как раз над теми камерами, где допрашивали Солженицына, вице-председатель КГБ говорил нам что-то очень похожее. Зачем нужен путь, который не ведет к раскаянию, к Десяти Заповедям, к церкви?

Когда заговорил Алексей Леонович, встреча неожиданно приобрела задушевный характер. Алексей сидел во главе стола, переводя Столярова. Уроженец Белоруссии, он избежал террора в сталинские времена и эмигрировал в Соединенные Штаты. В течение сорока шести лет он готовил христианские программы, часто с помехами, о стране, в которой он родился. Он лично был знаком со многими христианами, которых пытали и преследовали за их веру. Для него переводить такие слова примирения из высшего офиса КГБ было непостижимо, это сбивало его с толку.

Алексей, крепкий пожилой мужчина, кратко изложил слова старых солдат, которые молились более полувека за то, чтобы в Советский Союз пришли эти перемены, те самые, свидетелями которых мы сейчас были. Он медленно и мягко обратился к генералу Столярову,

«Генерал, многие члены моей семьи пострадали от этой организации, — сказал Алек сей. — Сам я вынужден был покинуть страну, которую любил. Мой дядя, который был очень добр ко мне, был сослан на работы в Сибирь и больше не вернулся оттуда. Генерал, вы говорите, что раскаиваетесь. Христос учил нас тому, как на это отвечать. От лица моей семьи, от лица моего дяди, который умер в Гулаге, я прощаю вас».

И затем Алексей Леонович, представитель христианской евангелической церкви, потянулся к генералу Николаю Столярову, вице-председателю КГБ, и заключил его в русские медвежьи объятия. Когда они обнялись, Столяров что-то прошептал Алексею, и позднее мы узнали, что он сказал. «Только два раза в жизни я плакал. Первый раз, когда умерла моя мама. Второй раз — сейчас».

«Я чувствую себя как Моисей, — сказал Алексей в автобусе по дороге домой в тот вечер. — Я видел землю обетованную. Я готов к славе».

Русский фотограф, сопровождавший нас, был настроен менее оптимистично. «Все это была игра, — сказал он. — Они надели для вас маску. Я не верю этому». Однако он тоже пребывал в нерешительности, извинившись некоторое время спустя: «Возможно, я был не прав. Я больше не знаю, во что верить».

Следующие десятилетия и, возможно, столетия Советский Союз будет сталкиваться со сложными вопросами прощения в Афганистане, Чечне, Армении, Украине, Латвии, Литве, Эстонии. Каждое из этих государств несет обиду на империю, которая их угнетала. Все они будут задаваться вопросом о мотивах, подобно сопровождавшему нас в штаб КГБ фотографу. Вполне понятно, что русские не верят друг другу и своему Правительству. Прошлое нужно сначала вспомнить, прежде чем его преодолеть.

Именно так можно преодолеть историю, но не сразу и не целиком. Цепи не-благодати действительно могут дать трещину. Мы в Соединенных Штатах уже пережили такой опыт примирения в масштабах нации. Наши враги во Второй Мировой войне — Германия и Япония — теперь наши надежные союзники. Знаменательно и непосред ственно связано с такими местами, как бывший Советский Союз и Югославия то, что мы пережили Гражданскую войну, в которой семья выходила против семьи, и нация воевала против самой себя. Я вырос в Атланте, штат Джорджия, в которой отношение к генералу Шерману, который сравнял Атланту с землей, может дать представление о том, что должны чувствовать мусульмане по отношению к своим сербским соседям. В конце концов, именно Шерман ввел тактику «выжженной земли», тактику современного ведения боя, которая с успехом применялась на Балканах. Каким-то образом наша нация выжила и сохранила единство. Южане до сих пор обсуждают заслуги флага Конфедерации и песни «Дикси», но я больше не слышу разговоров об отделении южных штатов или разделении страны на этнические анклавы. Два наших последних президента были из штатов Арканзас и Джорджия.

После окончания гражданской войны политики и советники пытались вынудить Авраама Линкольна обрушить на южан кровавый дождь, который те заслужили. «Разве я не уничтожаю моих врагов, делая их своими друзьями?» — отвечал президент, который, напротив, вынашивал план великодушной реорганизации Юга. Дух Линкольна указывал нации путь даже после его смерти, став, возможно, главной причиной того, что Штаты продолжили свое существование.

Еще более впечатляют шаги, сделанные в направлении воссоединения в отношениях между белой и черной расами, одна из которых привыкла владеть другой. Затяжные последствия расизма доказывают, что требуются годы и большие усилия, для того чтобы искоренить несправедливость. Однако каждый шаг, который афроамериканцы делают по направлению к тому, чтобы быть полноценными гражданами страны, подразумевает движение в сторону прощения. Не все черные прощают, и не все белые раскаиваются; расизм проходит глубокой трещиной через эту страну. Однако сравним эту ситуацию с тем, что произошло, скажем, в бывшей Югославии. Я не видел пулеметчиков, блокирующих въезд в Атланту, или артиллерию, льющую огненный дождь на Бирмингем.

Я рос расистом. Хотя мне еще даже нет пятидесяти лет, я хорошо помню то время, когда Юг применял легальную форму апартеида. Магазины в деловой части Атланты делились на отделы для белых мужчин, белых женщин и на отделы для цветных. На бензоколонках было два фонтана, из которых можно было пить: один — для белых, другой — для цветных. Мотели и рестораны обслуживали только белых клиентов, а когда «Билль о Правах» объявил такую дискриминацию незаконной, многие владельцы зак рыли свои заведения. (Я посетил музей, посвященный жертвам Холокоста, который находится в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия, и был глубоко потрясен показанными там зверствами нацистов против евреев. Однако больше всего меня по разил зал в самом начале выставки, в котором демонстрировалось, как на ранних стадиях дискриминации законы против евреев (магазины «только для евреев», парковые скамейки, комнаты в отелях и фонтаны с питьевой водой) были явно скопированы с законов сегрегации в Соединенных Штатах.)

Лестер Мэддокс, позднее выбранный губернатором штата Джорджия, входил в число протестующих владельцев ресторанов. Закрыв свои закусочные «цыпленок-гриль», он открыл мемориал в память умершей свободе, изобразив «Билль о Правах» в гробу, обитом черной тканью. Чтобы удержаться на плаву, он торговал клюшками и рукоятками для топоров трех размеров — «папа», «мама» и «малыш» — предназначенными для того, чтобы бить демонстрантов, пропагандирующих права черного населения. Я купил одну из таких рукояток на деньги, полученные мной за мою писанину. Лестер Мэддокс иногда заходил в нашу церковь (его сестра была членом общины), и именно там я понял, как неустойчива теологическая основа моего расизма.

В 1960-е годы из священников набирались отряды, и по воскресеньям приходила их очередь патрулировать все входы, чтобы черные «нарушители порядка» не беспокоили нас. У меня до сих пор сохранилась карточка из числа тех, что священники отпечатывали и раздавали всем демонстрантам, выступающим за гражданские права, которые могли появиться:

«Поскольку мы верим, что мотивы вашей группы неясны и чужды учению, которое несет слово Божие, мы не можем оказать вам гостеприимство и со всем уважением просим вас немедленно покинуть эту территорию. Писание не учит нас, что «люди братья, а Бог — их Отец». Он — Создатель всего, но Отцом Он является только тем, кто возродился духовно. Если кто-то из вас пришел сюда с искренним желанием познать Иисуса Христа как Спасителя и Господа, мы будем рады общаться с каждым из вас лично от имени Слова Божия».

(Единодушное постановление пастора и священников, август 1960 года)

Когда Конгресс утвердил «Билль о Гражданских Правах», наша церковь открыла частную школу, предназначенную для белых, куда подчеркнуто не допускались черные ученики. Несколько «либеральных» членов покинули церковь в качестве протеста против того, что детский сад отказал черному профессору принять его дочь, но большинство из нас оправдали это решение. Год спустя коллегия церкви отказала в членстве студенту Карверского Библейского Института (его звали Тони Эванс, и через некоторое время он стал известным пастором и проповедником).

Мартина Лютера Кинга Младшего мы обычно называли «Мартин Люцифер Кун» (англ, coon — хитрец, ловкач; негр, чернокожий). Мы говорили, что Кинг состоит в партии коммунистов и является агентом марксистов, а это едва ли подобает священнику. Только намного позднее я оказался способен оценить моральную силу этого человека, который, наверное, в большей степени, чем все остальные, внес свой вклад в то, что Юг не развязал неправедную расистскую войну.

Мои белые коллеги по школе и по церкви смеялись над телевизионными кадрами, где Кинг сталкивался с шерифами с Юга, полицейскими собаками и горящими домами. Мы не понимали, что поступая таким образом, играем на руку Кингу. Он осознанно искал таких личностей, как шериф Булл Коннор, и словно по сценарию разыгранные сцены столкновений, включающие в себя избиения, заключения в тюрьмы и другие жестокости. Он был уверен в том, что если самодовольная нация увидит зло расизма, утверждаю щегося в самых безобразных и крайних формах, она сплотится в борьбе против этого. «Христианство, — часто говорил он, — всегда настаивало на том, что крест, который мы несем, возвещает о короне, которую мы наденем».

Кинг написал о своей внутренней борьбе за прощение в «Письме из Бирмингемской городской тюрьмы». За стенами тюрьмы южные пасторы объявляли его коммунистом, толпа кричала «Повесить негра!», а полицейские обрушивали свои дубинки на спины людей, пришедших его поддержать. Кинг пишет, что ему пришлось поститься несколько дней, чтобы достичь той духовной дисциплины, которая была необходима ему для того, чтобы простить своих врагов.

Вытесняя из себя зло, Кинг пытался проникнуть в национальный источник поругания нравственности — план, который мои друзья и я были неспособны понять. Многие историки указывают на один из эпизодов как на момент, в котором движение достигло, наконец, того, что недовольные массы поддержали гражданские права. Это произошло на мосту через Сельму, штат Алабама, когда шериф Джим Кларк приказал своим полицейским стрелять по безоружным черным демонстрантам.

Конные солдаты пустили своих коней галопом на толпу демонстрантов, размахивая своими дубинками, круша головы и опрокидывая тела на землю. Пока белые, наблюдающие за этим со стороны, ликовали и смеялись, солдаты пустили в толпу мечущихся демонстрантов слезоточивый газ. Большинство американцев впервые уви дели эту сцену, когда канал Эй-Би-Си прервал показ своего воскресного фильма «Нюрнбергский процесс», чтобы показать отснятый материал. То, что сидящие у экранов телевизоров увидели вживую из Алабамы, было похоже на те ужасы, которые они смотрели в фильме про нацистскую Германию. Восемь дней спустя Президент Линдон Джонсон представил на рассмотрение Конгресса Соединенных Штатов «Акт из бирательного права 1965 года».

Кинг развил утонченную стратегию войны, оружием в которой была благодать, а не порох. Он никогда не отказывался встречаться со своими врагами. Он противостоял политике, а не отдельным личностям. Самое важное заключалось в том, что он отвечал на насилие ненасилием, и на ненависть любовью.

«Давайте не будем пытаться утолить нашу жажду свободы, испив из чаши горечи и ненависти, — учил он своих последователей. — Мы не должны позволять нашему творческому протесту деградировать до уровня физического насилия. Вновь и вновь мы должны подниматься к величественным высотам, объединяя силу тела и силу души».

Коллега Кинга Эндрю Янг вспоминает о тех бурных днях как о времени, когда они пытались «спасти жизнь черных и души белых». Кинг сказал, что их настоящей целью была не борьба с белыми, а пробуждение в угнетателе чувства вины и желание бросить вызов его ложному чувству превосходства... Итогом этого является примирение, искупление, создание общества, живущего по законам любви. И это то, чего в конце концов добился Мартин Лютер Кинг Младший, пробудив даже таких упертых расистов, как я. Сила благодати обезоружила мое собственное упорство во зле.

Сегодня, когда я оглядываюсь на свое детство, то чувствую стыд, угрызения совести и раскаяние. У Бога ушли годы на то, чтобы пробиться через броню моего закоренелого расизма. Интересно, избавился ли кто-нибудь из нас от него более безболезненно? Теперь я считаю этот грех одним из самых серьезных, по всей вероятности, оказывающим наибольшее влияние на общество. В эти дни я слышу много разговоров о низшем классе и о кризисе в городской Америке. Специалисты один за другим клеймят наркотики, падение ценностей, бедность и разрушение семьи как ядра общества. Интересно, не являются ли все эти проблемы следствием более глубокой, скрытой от глаз причины - нашего векового греха расизма?

Несмотря на нравственный и социальный отход от расизма, нация каким-то образом не раскололась, и люди всех цветов кожи даже на Юге влились в демократический процесс. Теперь уже в течение нескольких лет Атланта выбирает на пост губернатора афроамериканцев. И в 1976 году американцы наблюдали необычную сцену. Когда Джордж Уоллэс появился перед лидерами черного населения, чтобы принести свои извинения за поведение по отношению к черным. Извинение было повторено по телевидению на всю страну.

Поступок Уоллэса (а ему необходимы были голоса черного населения в сложной предвыборной борьбе за пост губернатора ) было проще понять, чем реакцию, которая последовала в ответ. Лидеры приняли его извинение, и граждане с черным цветом кожи простили его, единодушно проголосовав за него. Когда Уоллэс отправился просить прощения у Баптистской Церкви в Монтгомери, где Кинг начал движение за гражданские права, среди лидеров, которые пришли простить его, были Коретта Скотт Кинг, Джесси Джексон и брат убитого Эдгара Иверса.

Даже церковь, которую я посещал в детстве, научилась раскаянию. Когда у церкви поменялись соседи, посещаемость упала. Когда я посетил службу несколько лет назад, я был шокирован, обнаружив только пару сотен верующих, рассеянных по большой церкви, где в годы, когда я был маленьким, собиралось полторы тысячи человек. Церковь казалась проклятой, пришедшей в упадок. Она пробовала новых пасторов и новые программы, но ничего не помогало. Хотя ее лидеры пытались привлечь туда афроамериканцев, почти никто из соседей на это не отреагировал.

Наконец пастор, который некогда был моим одноклассником, предпринял необычный ход, включив в программу службу, посвященную раскаянию. Перед проведением службы он написал Тони Эвансу и профессору, чью дочь не приняли в детский сад, прося у них прощения. Затем публично, мучительно переживая, в присутствии афроамериканских лидеров, он признал грех расизма за поступками церкви, которые она совершала в прошлом. Он признал это и получил прощение этих людей.

Хотя после этой службы бремя, казалось бы, упало с плеч прихожан, этого было недостаточно для спасения церкви. Несколько лет спустя собрания общины белых переместились за город, и сегодня растущая афроамериканская конгрегация «Крылья Веры» заполняет здание церкви и в очередной раз открывает ее окна.

Элтон Трюблад отмечает, что образ, к которому Иисус прибегал для описания предназначения церкви — «врата ада да не одолеют ее» — это метафора нападения, а не обороны. Христиане устремляются в эти врата, и они победят. Неважно, какие приме ры в истории мы уже имеем, врата, охраняющие силы зла, не выдержат напора благодати.

Газеты предпочитают заострять свое внимание на насильственном способе ведения войны. Взрывы в Израиле и Лондоне, отряды террористов в Латинской Америке, терроризм в Индии, на Шри-Ланке, в Алжире. Оттуда приходят ужасные картины окровавленных лиц и ампутированных частей тел. Все это мы вынуждены ожидать в этом самом жестоком из всех веков. Но, тем не менее, никто не может отрицать силу благодати.

Кто может забыть увиденное на Филиппинах, где местные жители стояли на коленях перед пятидесятитонными танками, которые один за другим останавливались, как будто натолкнувшись на невидимый щит молитвы. Филиппины — единственная страна в Азии, где преобладает христианское население, и именно там оружие благодати оказалось сильнее оружия тирании. Когда Бениньо Аквино вышел из самолета в Маниле, прямо перед тем, как на него было совершено покушение, у него в руке была речь, взятая из Ганди: «Добровольная жертва невинности — это самый могущественный ответ надменной тирании, когда-либо данный Богом или человеком». Аквино так и не получил возможности произнести эту речь, но его жизнь и жизнь его жены доказала, что эти слова были пророческими. Режиму Маркоса был нанесен роковой удар.

Холодная война, говорит бывший сенатор Сэм Нанн, «закончилась не в ядерном аду, а в пламени свечей в церквях Восточной Европы». Процессии, идущие с зажженными свечами в Восточной Германии, не были достаточно освещены в вечерних новостях, но они помогли изменить лицо земного шара. Сначала несколько сотен, потом тысяча, тридцать тысяч, пятьдесят тысяч и, наконец, пятьсот тысяч (практически население целого города) вышли в Лейпциге на демонстрацию с зажженными свечами. Собравшись для молитвы около церкви Св. Николая, сторонники мира прошли по темным улицам, распевая гимны. Полицейские и солдаты в полном вооружении казались беспомощными перед лицом такой силы. Наконец, ночью такой же марш в Восточном Берлине привлек миллион демонстрантов, и ненавистная Берлинская Стена пала без единого выстрела. Огромный плакат появился над улицами Лейпцига: «Wir danken Dir, Kirche (Мы благодарим Тебя, Церковь)».

Подобно глотку свежего воздуха, разогнавшему застоявшиеся облака грязи, революция за мир распространилась по всему земному шару. Только в одном 1989 году десять наций — Польша, Восточная Германия, Венгрия, Чехословакия, Болгария, Румыния, Албания, Югославия, Монголия, Советский Союз — около половины биллиона человек пережили ненасильственную революцию. Во многих из них христианское мень шинство сыграло решающую роль. Был получен ответ на издевательский вопрос Сталина: «Сколько дивизий у Папы Римского?»

Потом в 1994 году произошла самая удивительная революция из всех, удивительная потому, что все ожидали пролитых рек крови. Однако Южная Африка также предстала родиной мирного движения протеста, поскольку именно там Мохатма Ганди, изучая Льва Толстого и Нагорную Проповедь, развивал свою стратегию ненасилия (которую впоследствии принял Мартин Лютер Кинг Младший). Имея многочисленные возможности осуществить свои теории на практике, Южная Африка довела до совершенства исполь зование оружия благодати. Вальтер Винк рассказывает о черной женщине, которая гуляла по улице со своими детьми, когда ей плюнул в лицо белый мужчина. Она остановилась и сказала: «Спасибо, а теперь в лицо детям». Застигнутый врасплох, мужчина не знал, что ответить.

В одном фермерском селении чернокожие женщины внезапно обнаружили, что они окружены солдатами, сопровождаемыми бульдозерами. Солдаты в рупор объявили, что у жителей есть две минуты на то, чтобы покинуть деревню, прежде чем она будет сожжена. У женщин не было оружия, а мужчины ушли из селения на работу. Зная пуританские нравы африканцев Новой Голландии, женщины встали перед бульдозерами и сорвали с себя одежду. Полиция ретировалась, а селение стоит и по сей день.

Новости почти не упомянули ту ключевую роль, которую христианская вера сыграла в мирной революции в Южной Африке. После того, как посредники под предводительством Генри Киссинджера уже потеряли всякую надежду убедить Партию Свободной Инкаты участвовать в выборах, один христианский дипломат из Кении лично встретился со всеми главными лицами партии, молился вместе с ними и помог тому, что они изменили свое мнение. Эту встречу сделал возможной чудесным образом испор тившийся компас на самолете, который задержал вылет.

Нельсон Мандела разорвал цепь не-благодати, когда он вышел из тюрьмы после двадцатилетнего заключения, неся весть прощения и примирения, а не мести. Сам Ф.У. де Клерк, выбранный от самой маленькой и самой суровой из всех кальвинистских (белых) церквей Южной Африки, испытал чувство, которое он позднее описал как «силь ное призвание». Он сказал своим прихожанам, что Бог призывает его спасти всех людей Южной Африки, даже если близкие отторгнут его.

Черные лидеры настаивали на том, чтобы Клерк принес свои извинения за расистский апартеид. Он отказался, потому что среди людей, развязавших эту политику, был его собственный отец. Но епископ Десмонд Туту считал очень существенным, чтобы процесс примирения в Южной Африке начался с прощения, и он не уступил. Туту сказал: «Один урок мы должны преподать миру. Мы должны научить людей из Боснии, Руанды и Бурунди нашей готовности прощать». В итоге, де Клерк извинился.

Теперь, когда черное большинство имеет политическую силу, оно официально обсуждает следствия прощения. Формулируя положения своей политики, Министр юстиции говорит как теолог: «Никто не может прощать от имени жертв. Жертвы должны прощать сами. И никто не может прощать до полного выяснения всех обстоятельств произошедшего, которое сначала должно быть разоблачено. Необходимо также, чтобы люди, совершившие зверства, дали свое согласие на прощение, прежде чем они его по лучат». Шаг за шагом жители Южной Африки вспоминают свое прошлое, чтобы забыть его.

Прощение не бывает ни легким, ни отчетливо очерченным. Именно это открывают для себя южноафриканцы. Римский Папа может простить покушавшегося на него террориста, но не просит выпустить его из тюрьмы. Можно простить немцев, но наложить ограничения на их военные силы. Можно простить человека, жестоко обращавшегося с детьми, но держать его подальше от его жертв; простить расизм на Юге, но добиваться законов, которые будут препятствовать его повторению.

Однако нации, которые добиваются прощения во всей его полноте, могут, по крайней мере, избежать страшных последствий его единственной альтернативы — непрощения. Вместо чудовищных сцен и гражданской войны, мир увидел длинные, извивающиеся тени чернокожих южноафриканцев, растянувшиеся иногда более чем на милю, которые танцевали и ликовали оттого, что у них впервые появилась возможность проголосовать.

Поскольку прощение противоречит человеческой природе, ему нужно учить и показывать его в действии, как учат сложному ремеслу. «Прощение не есть единичный акт. Это постоянное отношение», — сказал Мартин Лютер Кинг Младший. Могут ли христиане принести миру больший дар, чем формирование культуры, которая поддержи вает благодать и прощение?

У бенедектинцев, например, есть передвижная служба прощения и примирения. Разъяснив слова Библии, лидеры просят каждого пришедшего определить, в каких вопросах им необходимо прощение. Потом верующие погружают свои руки в большую хрустальную чашу с водой, «держа» обиду в руках. Когда они молятся о благодати прощения, их руки постепенно открываются, чтобы символически «отпустить» обиду. «Проделайте церемонию, подобную этой, со своим собственным телом, — говорит Брюс Демарест, один из ее участников, — и вы почувствуете даже больше преобразующей вас силы, чем когда произносите слова прощения». Какое бы действие это возымело, если бы белые и чернокожие жители Южной Африки или Соединенных Штатов Америки время от времени погружали свои руки в общую чашу прощения?

В своей книге «Заключенный и взрывное устройство» Лоренс Ван дер Пост вспоминает ужас, который он пережил во время войны в японском лагере для военнопленных на Яве. В этом страшном месте он пришел к выводу: «Единственная надежда на будущее лежит во всеохватном прощении тех людей, которые являются нашими врагами. Прощение, научил меня мой опыт заключенного, не было простой религиозной сентиментальностью; оно было таким же фундаментальным законом человеческого духа, как закон притяжения. Если кто-то ломает закон притяжения, он ломает себе шею; если кто-то ломает закон прощения, он наносит своему духу смертельную рану и снова становится звеном в цепи одного и того же процесса, долго и мучительно пытаясь избежать последствий такой жизни».