Йохем Даума

Введение в христианскую этику

4. ИСПОЛЬЗОВАНИЕ СВЯЩЕННОГО ПИСАНИЯ

4.1. Трудности

Тот, кто верит в существование христианской этики, наполнить слово «христианский» определенным содержанием. Почему что-то одно мы считаем христианским, а что-то другое нет? Если мы хотим ответить на этот вопрос, нам необходимо иметь норму, правило, согласно которым мы определяем, что является христианским, а что — нехристианским.

Слово «норма» представляет собой производное от латинского norma, что первоначально значило «угольник» — инструмент плотника, служащий для определения прямого угла у какого-либо предмета (например, стола). Норма — это путеводная нить, масштаб, правило, с помощью которых мы определяем правильность или ошибочность чего-либо.

А норму для христианской этики мы находим в Священном Писании. В нем Бог объявил нам, что такое добро и чего Он от нас требует (Мих 6:8) Слово Божье — «светильник ноге моей и свет стезе моей» (Пс. 118:105). Полезным называют Слово, служащее научению, обличению, исправлению и наставлению в праведности «Да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен» (2 Тим. 3:16,17).

Однако здесь возникают определенные трудности. Ведь хотя многие в своих поступках ссылаются на Писание, часто каждый имеет в виду что-то свое. Ссылками на Писание защищались и защищаются самые различные, даже противоположные точки зрения.

На Писание опирались как приверженцы рабства, так и его противники. Проповедовались покорность властям и борьба против них, право на частную собственность и экспроприация. На Писание ссылаются сторонники и противники гомосексуализма.

Как определить, кто же из них прав? И что же тогда остается от Писания как нормы?

Ответ на этот вопрос должен звучать так: хотя Писанием всяким способом злоупотребляют, однако это не исключает его добросовестного использования. Если кто-либо полагает, что ссылки на Писание мало что дают, поскольку всегда найдутся люди, защищающие с его помощью противоположную точку зрения, то он должен помнить, что такое положение возникло не сегодня.

Еще фарисеи пользовались Писанием совсем не так, как Христос, а иудаисты — не так, как Павел. Однако это обстоятельство не стало основанием ни для Иисуса, ни для Павла, чтобы выпустить Писание из своих рук. Для апостола Петра вполне очевидно, что в письмах Павла имеются трудные для понимания места. Однако при этом он возлагает вину на «невежд и неутвержденных» в том, что эти письма, как, впрочем, и другие книги Писания, они «к собственной своей погибели, превращают» (2 Пет. 3:15,16). Священное Писание, богодухновенное (2 Тим. 3:16), остается словом Божьим, какое бы множество рук ни пыталось его замарать.

Вторая трудность заключается в историческом характере Писания. Оно последовательно раскрывает перед нами историю блаженства Божьего в Иисусе Христе. В результате пришествия Христа многое изменилось, так что не все, что входе этой истории было возложено в качестве закона Божьего на его народ, Израиль, сохранило свою актуальность и сейчас. Можно указать, например, на жертвы, которые следовало принести, на законодательство в области сельского хозяйства, на праздничные церемонии, на суровые наказания, определенные за каждое правонарушение в законе Моисея. Не все, что было актуально во времена Моисея и пророков, остается таковым и для новозаветного периода. Однако в таком случае мы сталкиваемся со следующим вопросом: что же является актуальным, а что — нет? Что в законодательстве Моисея имеет непреходящее значение, а что носит временный характер?

И, наконец, третья трудность, с которой мы сталкиваемся.

Очень многие моральные проблемы связаны с тем новым, что появилось только сейчас и еще не было известно в библейские времена. Действительно, сколько проблем, каких-нибудь 100 лет назад абсолютно неизвестных, являются в настоящее время предметом рассмотрения этики? Например, как относиться к ограничению рождаемости с помощью противозачаточных средств или стерилизации? А что сказать о ядерном оружии, пересадке органов или о ребенке из пробирки? Ведь здесь просто так на Писание не сошлешься. Как же быть в подобных случаях? Сохраняет ли Писание свою руководящую роль? И если да, то как это определить? В следующей главе делается попытка дать ответ на такого рода вопросы.

4.2. Герменевтика

То, чем мы занимаемся в процессе поиска удовлетворительного ответа, называется герменевтикой. Слово «герменевтика» происходит от греческого слова hermèneuoo, что значит «объяснять», «истолковывать».

Как нам истолковывать Писание, когда мы обращаемся к нему за помощью в решении наших моральных проблем? Как обходиться с Писанием, если мы хотим знать требования, которые Бог предъявляет нам сегодня в сфере моральных поступков?

Говоря о герменевтике, мы исходим из старого значения данного понятия. Мы верим в то, что Христова община, руководимая Духом Божьим, в состоянии истолковать Слово Божье. Писание мы читаем не в одиночестве, а «со всеми святыми» (Еф. 3:18). Таким образом, мы лично никогда не начинаем как бы с нулевой отметки. Приступая к сознательному чтению Писания, задавая себе вопрос, как поступить в той или иной ситуации, мы сразу же попадаем в русло традиции толкования, которой следуем постоянно. Писание уже является истолкованным и вполне очевидно, что в ряде случаев данное толкование нас удовлетворяет. При этом мы, однако, не приравниваем Писание как Слово Божье к традиции истолкования Слова. Но, тем не менее, данная традиция имеет большое значение. Невозможно жить без традиции, даже если речь идет об истолковании Писания. Если бы нам пришлось делать это, не опираясь на традицию, мы должны были бы сами заново все открыть или изобрести. Доверие к правильности истолкования Писания в стенах церкви, где Слову Божьему внимают с благоговением, это доверие к руководству Духом Божьим, обещанному общине (Ин. 14:15-17). Поэтому и нам самим нетрудно представить себе образ жизни христиан ранних веков.

Конечно, наша мораль отлична от морали Давида. Однако нельзя утверждать, будто мы живем в настолько другом мире, что, познакомившись с псалмами и жизнью Давида, отнеслись бы к нему, как к чужому нам человеку. Отношение Августина к половой жизни, если судить по его писаниям, резко отрицательное. И мы вовсе не обязаны следовать в этом за ним. Но насколько ближе сознательному христианину Августин, живший в IV—V вв., чем многие современники, живущие в XX в. и также называющие себя христианами, присвоившие себе право на эксперименты сексуального характера как в браке, так и вне его. Кальвин установил в Женеве строжайшую дисциплину. Однако насколько же сильнее там проявился дух закона и Евангелия, чем в каком-либо из современных городов «христианского» Запада. Пусть многое изменилось. (Об этом чуть ниже.) Но ведь многое осталось таким же. Ели бы это было иначе, мы не могли бы, как было сказано, понять и прочувствовать жизнь христиан времен древней Церкви, Средних веков и Реформации.

Следует, однако, сразу же сделать одну оговорку. История морали свидетельствует о том, что в свое время был также совершен ряд крупных ошибок. Не исключено, что мы можем заблуждаться, когда говорим: вот именно этого и хочет Бог от нас. (Об этом уже говорилось выше.) Да, традиция является большой ценностью. Однако мы не должны становиться традиционалистами, не должны исходить из того, что раз так поступали наши деды, значит так нужно поступать и нам.

Действительно, значение Писания для нашей морали было открыто до нас. Однако мы, по-видимому, должны каждый раз открывать его для себя как бы заново. Не все остается таким, как прежде. Многое из того, что было прекрасного в прошлом, могло быть даже утрачено. Допустим, церковь утратит свой авторитет. Это ведь стало бы катастрофой не только для учения о Благой вести, но также и для благой жизни. Если Слово Божье не будет более проповедоваться во всей своей чистоте и со всей силой, как это повредит христианской жизни! Теперь представим себе, что мы не обращаем внимания на новые веяния в нашей жизни и поэтому хотели бы оставить все как есть, без изменений.

Но если бы мы вознамерились проигнорировать новейшие явления нашей жизни и захотели бы сохранить все как есть, из этого также ничего хорошего бы не вышло. Ведь в этом случае получилось бы, что мы закрываем глаза на актуальные проблемы современности, требующие своего решения. К их числу, например, можно отнести вопросы, возникшие перед моралью как следствие научно-технического прогресса (ядерное оружие, эксперименты в области генетики и т. п.). К тому старому, ценность которого мы должны подтвердить или отвергнуть, присоединяется новое, благотворность или же вредность которого следует установить. Мы верим в то, что нами руководит Святой Дух, однако это не ставит под сомнение нашу собственную активную позицию. Как бы мы ни были благодарны герменевтике, разработанной предыдущими поколениями, за глубокое понимание рассматриваемых проблем, все-таки необходимо каждый раз заново усваивать данную традицию, подвергая ее, если потребуется, определенной корректировке. Герменевтика как руководство к адекватному использованию Писания дает нам возможность критически подойти к своим собственным идеям.

Существуют и иные формы герменевтики. Правда, тема эта настолько обширна, что вряд ли ее можно с достаточной полнотой обсудить в настоящем введении. Однако любой поймет, что совсем не одно и то же — опираться в герменевтике на веру в то, что Писание — это Слово Божье, или же только пожимать плечами, рассуждая об этом. Нельзя поверить и в то, что под водительством Святого Духа люди, в какое бы время они ни жили, в принципе могут и должны одинаковым образом понимать Писание.

Отправная точка современной герменевтики может быть совершенно иной. Ее интересует прежде всего не что говорит Бог, а кто мы такие. Она ориентирована на самопознание человека. Дело не в том, что точно говорится в тексте, возникшем в прошлом и сохраняющем свою актуальность и в настоящее время. Речь о другом, а именно: можно ли данный текст интерпретировать таким образом, чтобы он как-то затронул меня. Поясним на примере. Если кто-либо более не верит в телесное воскресение Христа или в Его вознесение и пришествие, поскольку (как утверждается) современный человек уже не может принимать подобные вещи буквально, то все-таки можно попытаться истолковать соответствующие тексты таким образом, что они дадут нам какую-то информацию.

В таком случае воскресение Христа сохраняет для нас силу свидетельства, однако лишь в тех пределах, в которых это приемлемо для современного человека. Вера в буквальное воскресение мертвеца из могилы более не укладывается в эти рамки. А раз так, значит нужно искать другие возможности истолкования, соответствующие тому, что может воспринять современный человек.

То же самое относится и к тому, что предписывается Писанием. Сегодня кажется уже анахронизмом выступать против гомосексуальных отношений. Однако совершенно ясно, что Писание их отвергает. Как же нам быть, если мы не желаем отвергать Писание, стараясь найти ему место в нашей этике? Мы можем истолковать тексты, запрещающие гомосексуализм, скажем, таким образом, что ранее подобный запрет способствовал развитию человека, сейчас нет. Например, гомосексуальные отношения препятствовали бы необходимому приросту населения Израиля, что в настоящее время не является больше актуальным. Сегодня следует говорить скорее о перенаселенности, вследствие чего гомосексуальное поведение представлялось бы даже желательным! Поэтому, с точки зрения приверженцев гомосексуализма, Писание не направлено против современных форм гомосексуальной дружбы, в отличие от всякого рода непотребства, имевшего место в Содоме (Быт. 19) и во всем мире, как это явствует из Рим. 1:24-26.

Таким образом, Писание делается соразмерным современному человеку. Оно должно приспосабливаться к современному человеку, вместо того чтобы он приспосабливался к Писанию. Мерилом является «предварительное понимание» человека. Он подходит к Писанию, имея определенные взгляды, от которых больше не собирается отказываться. Если в настоящее время считается невозможным телесное воскресение Иисуса, то и все утверждения Писания в целом о телесном воскресении не смогут поколебать нас в этом убеждении. И если определенное нравственное убеждение, касающееся, например, гомосексуализма, стало всеобщим достоянием, все положения Писания о браке и половых отношениях не смогут его победить.

Подобная герменевтика уже не дает возможности рассматривать Писание в качестве авторитета при необходимости подвергнуть действенной критике взгляды современного человека.

В основе этого лежит убеждение, что Писание содержит не Божественное откровение, а религиозный опыт человека. Опыт меняется, а с ним и взгляды на то, что приемлемо в Писании, а что неприемлемо.

Мы уже говорили, что герменевтика — это сложное понятие. Нелишне указать на то, что не все люди, исходящие из предубеждения, согласно которому мы обнаруживаем в Писании Слово Божье, приходят к одинаковым выводам относительно его истолкования. В ортодоксально-реформатских кругах также имеется различие в понимании[6]. Добросовестность требует признать, что мы все подходим к Писанию с «предварительным пониманием» Оно присутствует не только у тех, кто критически относится к авторитету Писания. Все мы имеем свой собственный взгляд на вопросы морали еще до того, как открываем Писание. И серьезные проступки, совершенные против христианской морали, только лишний раз показывают, что это предварительное понимание часто вовсе не является таким уж христианским, в какие бы христианские одежды оно не рядилось.

Иными словами, все мы подходим к Писанию со своими личными предрассудочными оценками. Однако теперь дело заключается в том, желаем ли мы отказаться от нашего Vorveständnis, если Писание понуждает нас к этому, или же наше Vorveständnis окончательно возобладает над Писанием. Писание требует нашего обращения к добру, даже если речь идет о том, чтобы правильно истолковать Писание, не подгоняя его под наши взгляды. А ведь обращение к добру возможно лишь в том случае, если мы сами хотим подчиниться авторитету Духа Божьего, полностью осознавая ошибочность нашего собственного Vorveständnis. Неприятие современной герменевтики вовсе еще не гарантирует нам, что мы слышим истинный голос Писания. Ниже будет указано на опасность библицизма, в который впадало и впадает немало христиан. Можно искренне желать подчиниться авторитету Слова Божьего и в то же время ошибочно стараться заставить Писание говорить с нашего голоса. Собственные поступки представляются нам настолько естественными, что даже вообразить невозможно, чтобы Слово Божье их осуждало. И понятно, что в этом случаемы вычитываем из Писания то, что прежде сами же вложили в него.

4.3 Библицизм

Что мы понимаем под библицизмом? Библицизм — это проявление атомистического подхода при использовании текстов Писания. Последние вырываются из контекста. Время и обстоятельства, продающие какому-либо тексту определенную окраску, при этом не принимаются по внимание. Без всяких колебаний ставится знак равенства между поступком в прежнюю эпоху и в настоящее время. В результате Писание превращается в книгу, полную всевозможных примеров, которой пользуются, исходя из принципа: как они поступали в те времена, так и мы должны поступать сегодня.

Приведем несколько примеров библицистского подхода к Писанию.

Уильям Перкинс (1558—1602), ссылаясь на Быт. 41:42, где говорится, что фараон одевает Иосифа в виссонные одежды, полагал, что сможет побудить своих современников к тому, чтобы они носили одежду, соответствующую их сословию. Он жаловался на то, что чиновник хотел одеваться, как юнкер, юнкер — как незнатный дворянин, тот, в свою очередь — как граф, а граф — как князь. По его мнению, это нарушало порядок, установленный Богом для различных сословий. (Ср. хотя бы с Быт. 41:42!) Этот же автор, на основании Соф. 1:8, где говорится, что Бог посетит «князей и сыновей царя и всех, одевающихся в одежду иноплеменников», осуждал ношение заграничной одежды.

Говоря о средствах украшения, утверждалось следующее: Тертуллиан считал, что не следует женщине использовать в своей прическе чужие волосы. Разве не сказано в Мф. 6:27, чтобы мы не прибавляли себе росту хотя на один локоть? Точно так же мы не должны искусственно увеличивать свой вес.

Конечно, слова Тертуллиана могут сейчас вызвать лишь улыбку, но и в наше время еще находятся люди, считающие, что девушкам не следует носить брючный костюм, потому что во Втор. 22:5 ясно сказано, что женщина не должна одеваться в мужскую одежду, а мужчина в женскую.

Не только в области одежды, но и в сфере социальных отношений имеется масса примеров библицизма. Проклятие Хама (Быт. 9:25) многократно использовалось в защиту рабства по отношению к неграм. Борьба против восьмичасового рабочего дня велась с помощью слов Иисуса о том, что следует работать, доколе есть день (Ин. 9:4), в то время как в Писании указывается также, что в дне двенадцать часов (Ин. 11:9). Пятидневная рабочая неделя противоречит заповеди, согласно которой мы должны работать шесть дней (Исх. 10:9). Национализация земли ранее отвергалась. При этом указывалось на поведение Ахава по отношению к Навуфею (3 Цар. 21), который не хотел отдать свой виноградник — наследство его отца. Утверждается, что нет нужды в совете предприятия, поскольку Вооз поддерживал хорошие отношения со своими слугами и без такого совета (Руф. 2). В защиту права предпринимателей создавать такой совет можно указать на хозяина виноградника из Мф. 20:15, который говорит: «Разве я не властен в своем делать, что хочу?»

Приведем еще несколько примеров подобного рода. Игральные кости изгоняются из христианского дома, поскольку Прит. 16:33 учит, что жребий священен и негоже использовать его в играх: «В полу бросается жребий, но все решение его — от Господа». Колбаса «кровянка» и сейчас остается для некоторых табу, потому что в Деян. 15:20 предписывается, чтобы мы воздерживались от «удавленины» и от «крови».

Легко сейчас с улыбкой подходить к примерам из прошлого. Однако существуют и весьма современные формы этического библицизма. Основываясь на «изгнании из храма», осуществленном Иисусом, его провозгласили великим революционером, причем между опрокидыванием столов менял и ниспровержением политических и экономических структур ставится знак равенства богословами, находящимися под влиянием марксизма.

В силу того, что Амос в свое время бичевал богатых (напр.: Ам. 5:11; 6:3—5; 8:4—6), мы, по их мнению, в настоящее время должны подвергнуть осуждению капитализм. Юбилейный год, когда в Израиле освобождали всех, должен был бы, как они считают, рассматриваться как протест против права сильнейшего, против установления монархии с ее армией, полицией и чиновничеством.

Фактически, имеем ли мы дело со старыми или новыми формами библицизма, Писанию сначала навязывается какое-то содержание, которое затем из негоже и извлекается. В него вносится то, что было актуальным для своего времени, например, в отношении всех сословий и соответствующей им одежды, чтобы затем обнаружить эти положения в Писании. Авторитет текстов Писания служит освящению наших собственных взглядов. Если кто-то вдруг пришел к мнению, что настало время разрушить установившееся положение вещей, то в Писании сразу же отыскиваются соответствующие «доказательства».

Нет необходимости анализировать ошибки в вышеприведенных примерах. Можно ограничиться лишь некоторыми замечаниями, указав на постоянно повторяющуюся основную ошибку: атомистический подход к Писанию, при котором из поля зрения выпадает контекст, время и обстоятельства, которые, однако, должны учитываться при цитировании текстов.

Выступающий против того, чтобы девушки носили длинные брюки, не может ссылаться на Втор. 22:5. Ведь там говорится о религиозной практике в языческом Ханаане, когда мужчины и женщины менялись одеждами, чтобы творить блуд. Текст, где речь идет о столь вопиющем разврате, не может быть без всяких оговорок использован по отношению к женщине или девушке, которая для удобства или от холода надела длинные брюки.

Также ситуация в Нидерландах, где можно встретить человека в футболке с надписью «Kansas State University», полностью отлична от той, что существовала во времена Софонии, когда ношение чужеземной одежды свидетельствовало и о приверженности чужой религии.

Мы действительно делим дневное время на двенадцать часов, однако нигде не сказано, что мы должны трудиться как наемные работники двенадцать часов в день. Если подумать, сколько свободного времени было у израильтян с их субботой, субботним годом, разными праздничными неделями и днями, то наш восьмичасовой рабочий день вряд ли покажется нам непозволительной роскошью.

Да, Хам был проклят, однако тот, кто из Библии знает, что проповедь Евангелия должна вестись и среди негров, не должен поддерживать тех, кто желает, чтобы они продолжали оставаться рабами. С истинным рабством это не имеет ничего общего. Израильтяне не были рабами друг друга, но все были рабами Божьими (Исх. 13:3; 19:44, Лев. 25:42; 26:13). Рано или поздно эта вера сама открывает путь к уничтожению рабства. Когда рабство и колониализм превратились наконец в отвратительный анахронизм, никто из христиан уже не имел права ссылаться на Писание, требуя сохранения данного порядка. Национализация земли, входе которой игнорируется право собственности, преступна. Однако для того, чтобы осудить подобную национализацию, не следует ссылаться на историю Навуфея, особенно в обществе, в котором несколько сказочно богатых латифундистов живут среди нищего населения.

Наши отцы рассматривали бросание жребия как событие весьма особенное. Однако представляется более оправданным, опираясь на Прит. 16:33, относиться к жеребьевке как к вполне обычному делу. Такому же обычному, как обдумывать свой путь (Прит. 16:9), направлять свои шаги (Прит. 20:24), видеть, как произрастает трава для человека и скота (Пс. 103:14), как падает на землю какая-то птица или выпадает какой-то волосок с нашей головы (Мф. 10:29,30). Однако именно в обычных вещах, как говорится в Писании, мы должны видеть руководство Божье. То есть и в результате, полученном от бросания пары игральных костей. Однако это не дает на основания запрещать игры, в которых используются игральные кости.

Христиане, вышедшие из мира язычников, не должны были употреблять в пищу кровь, чтобы не оскорблять чувства своих братьев по вере еврейского происхождения. Однако в церкви наступили времена, когда употребление колбасы «кровянки» или мяса, которое прежде ассоциировалось с жертвоприношениями в честь идолов (1 Кор. 8:1—3), больше не вызывало неприятных воспоминаний о ветхозаветных кровавых обрядах или языческих храмах. Так мы спокойно осматриваем католический собор, даже если католическая вера и не привлекает нас, а сам собор может пробудить воспоминания о том времени, когда христиан-протестантов сжигали на костре. Тексты из Книги Амоса можно весьма удачно использовать для критики недостатков в экономической сфере, а также для того, чтобы указать на глубокую пропасть, разделяющую богатых и бедных. Однако вместе с тем слова Амоса и Иисуса призывают людей отдать свое сердце Богу. Социальные и экономические проблемы были для них в то же время и религиозными проблемами. Другими словами, следует постоянно учитывать в нашей системе координат и эту вертикальную ось. Мы лишим Писание самой души его, если посчитаем возможным в своих рассуждениях обойтись без Бога и без обращения к Богу.

4.4. Различия внутри самого Писания

Внутри самого Писания отчетливо видны различия в подходе к рассматриваемым явлениям. Их необходимо учитывать, если мы хотим ссылаться на этику Писания. Имея дело с Ветхим и Новым Заветами, следует помнить, что весьма многие ветхозаветные предписания утратили свою актуальность в книгах Нового Завета.

Петру разъясняется, что он может употреблять в пищу то, что раньше считалось для него нечистым (Деян. 10:9—11). В отношении еды и питья, праздников новолуния или субботы, служивших Христу отражением действительности, христиане могли вести себя свободнее, чем это было возможно для евреев (Кол. 2:16,17). Если спасение было уготовано не только евреям, но и язычникам всего мира, становилось очевидным, что ветхозаветное законодательство со своими социальными и экономическими установлениями как таковое утратило свою силу. Здесь можно вспомнить о разделе и выкупе земли, о правах и свободах рабов, об уголовном законодательстве, о форме правления.

Поскольку, однако, книги Ветхого Завета вместе с книгами Нового Завета во всех общинах сохранили свой авторитет, было очевидным, что по прошествии времени следует разобраться в ветхозаветных законах, определив, что сохранило свою силу, а что нет. Это привело к различению трех видов законов: обрядовых, гражданских и нравственных.

Обрядовые законы относятся к сфере служения в храме, к тому, что считать чистым и нечистым, к вещам, связанным с жертвоприношениями и др. Они нашли свое исполнение во Христе и, таким образом, следует считать их утратившими силу, какую бы ценность ни представляло знание этих законов для понимания того, чем мы отныне обладаем во Христе.

Гражданские законы, в своем существующем виде приспособленные к жизни древнего народа завета в Ханаане, в качестве законодательства утратили свою силу для христиан других стран. Как целостная законодательная система они не могут вновь обрести свою силу, после того как мир стал христианским. Гражданские законы пользовались большим уважением вплоть до нового времени. Однако их нельзя было просто перенять. Для этого они слишком переплелись с жизнью Израиля и его народа.

Наконец, существуют нравственные законы, ядро которых составляют Десять заповедей. Они не утратили своей силы и до сегодняшнего дня. В этих законах мы имеем дело с постоянными принципами, сохраняющими свою силу не только во времена Ветхого Завета, но и Нового.

Различие между обрядовыми, гражданскими и нравственными законами является искусственным. Ни один израильтянин не стал бы проводить такого различия. Для него в его стране со скинией, храмом, управленческими структурами и уголовным законодательством существовал, разумеется, лишь один закон. Проведение различия стало необходимым и легитимным только тогда, когда храм был более не нужен, а Ханаан более невозможен.

Даже сейчас трудно точно определить, что в этих трех видах законов сохранило свою силу в настоящее время, а что уже нет. Свое значение для христианской этики продолжают сохранять обрядовые и гражданские законы. Можно спросить, в чем же именно сущность, ядро этих законов. Например, пост в своей традиционной форме большинством христиан более не соблюдается. Однако суть его, заключающаяся в смирении человека перед Богом, продолжает сохранять свою силу. Мы уже не помним, что такое субботний и юбилейный год, однако и по сегодняшний день так же актуальным остается то, что некогда с помощью подобных законов Бог хотел внушить людям. А именно, что Он распорядитель над урожаями и хозяин земли. Кроме того, положение, согласно которому Ему близок не только человек с его социальными отношениями, но и земля и животные, сегодня также актуально, как и прежде.

Таким образом, к вопросу об утрате обрядовыми и гражданскими законами своей силы следует подходить осторожно. Конечно, не следует перенимать их без всяких поправок. Однако заблуждением было бы также утверждать, что мы в настоящее время более ничего общего с этими законами не имеем. То, что говорится в них об отношении Бога к человеку и природе, сохранило свое значение.

Принимая во внимание те различия в подходе к рассматриваемым явлениям, которые возникали в самом Писании в период перехода от Ветхого Завета к Новому, мы тем самым отдаем должное истории спасения. Ведь существует исторический путь, приведший к Христу. А после Его воскресения из мертвых наступило новое время, которое потребовало также новых поступков. Храм, земля и жертва явились свидетельством, нашедшим во Христе свое исполнение. Поэтому оно уже не сможет проявиться в своем прежнем виде. Это же следует иметь в виду и в этике. В частности, это находит свое выражение и в разделении законов на три вида: обрядовые, гражданские и нравственные.

В дальнейшем мы увидим, что исполнение в Христе закона, изложенного в Писании, имеет еще большее значение.

В своей дефиниции этики богослов К. Схилдер (1890—1952) отмечает переход от старых «задач» (bedeling) к новым. В несколько упрощенном виде дефиниция Схиддера звучит так: «Этика — это наука о постоянных принципах, изменяющихся задачах (bedelingen) и об обязанности человека перед открытой нам Божьей волей, конкретно выраженной и сохраняющей актуальный характер». Под «постоянными принципами» Схилдер подразумевает такие фундаментальные вещи, которые всегда сохраняют свою силу. Например, человек является созданием; человек (в отличие от животного) принят в союз с Богом; человек — это образ Божий и т. п. Под изменяющимися задачами Схилдер понимает те изменения, которые произошли в период от Ветхого до Нового Завета. Под третьим элементом дефиниции имеется в виду, что нам также следует считаться, например, с тем, где, в какое время мы живем, перед лицом каких новых проблем мы оказываемся в результате разного рода открытий в области науки и техники? Эти и еще многие другие факторы следует учитывать, если мы хотим понять, почему в (христианской) морали, при всем ее неизменном характере существует также много разного рода течений и направлений.

4.5. Обоснованные ссылки на Писание

 Необоснованные ссылки на Писание в этике, которые мы, в частности, обнаруживаем в библицизме, следует отвергнуть. Однако представляется более важным указать на то, как именно следует ссылаться на Писание. Совершенно очевидно, что ссылки на Писание могут иметь разный характер. По каким-то определенным вопросам мы очень просто можем сделать ссылку на один или более текстов Писания, по другим вопросам нет. Если бы, например, мы хотели объяснить кому-либо, что он должен отбросить злое чувство по отношению к своему брату, это можно было бы сделать, сославшись на Мф. 5:22. Однако если бы нас спросили, говорится ли что-нибудь в Писании об экспериментах в области генетики, любому станет ясно, что ссылка на тексты здесь не поможет. Однако мы верим, что Писание — это светильник ноге нашей и свет стезе нашей на все времена и по всем вопросам морали.

Но как все-таки следует делать ссылки?

С этой целью нами предлагаются четыре вида ссылок. В соответствии с этим, Писание может рассматриваться как: 1) проводник; 2) страж; 3) указатель направления; 4) источник примеров.

4.5.1. Писание как проводник

Говоря о Писании как о проводнике, мы имеем в виду, что в ряде случаев ссылка на него не вызывает никаких проблем. Ссылка же на определенные тексты сама по себе и может, и должна быть для всех убедительной. Подобно тому, как проводник надежно указывает путь в горах, так и из Писания мы узнаем, что нам — всем нам — в определенных ситуациях нужно или не нужно делать. Заповедь любить ближнего своего и запрещение убивать его, обкрадывать или обманывать, как и многие другие заповеди, может быть просто подкреплена текстами Писания. Как бы нам самим ни было трудно жить, не гневаясь на брата своего (Мф. 5:22), мириться с соперником (5:25), не смотреть на женщину с вожделением (5:28) и любить своего врага (5:44—46) — трудность эта коренится не в неясности воли Божьей (Христовой), а в нас самих. Здесь была бы целесообразной простая ссылка на Декалог, цитирование мудрых изречений из Книги Притчей или из Нагорной проповеди Христа.

Хорошо было бы вначале именно таким образом и обращаться за помощью к Писанию. Мы преувеличиваем, когда говорим, что это всегда связано с трудностями. Ведь часто в нашей повседневной жизни мы вообще не сталкиваемся с какими-либо трудностями. Это видно, например, из того, что нередко нам даже не требуется брать в руки Библию, чтобы объяснить себе или другим, в чем заключается воля Божья. Так как то, что очевидно для нас, твердо помнящих Десять заповедей и другие разделы Библии, так же очевидно и для других.

Часто Писание служит нам проводником по дорогам, хорошо нам знакомым с ранних лет. Это, конечно, не значит, что мы всегда идем по этим дорогам.

4.5.2. Писание как страж

Однако Писание оказывает нам поддержку также в таких ситуациях, когда прямая ссылка на тексты, как уже отмечалось выше, невозможна. Наряду с проводником Писание является также и стражем. Что имеется в виду? В то время как проводник может точно указать на местности нужную дорогу, страж — это тот, кто предостерегает нас. Чтобы объяснить значение Писания как стража, необходимо сначала обратить внимание на некоторые важные моменты.

Моральный климат как в Ветхом, так и в Новом Завете не такой, как тот, в котором живем мы. Общение мужчины с женщинами, родителей с детьми, представителей власти с подданными происходит иначе, чем в библейские времена. Отцы выдавали своих дочерей замуж (1 Кор. 7:36—38), что нам сейчас показалось бы странным. Рабство, которое в Библии, правда, ограничивается, но не осуждается, мы в настоящее время считаем злом. Даже такие добрые цари, как Давид, не задумываясь, убивали пленных (2 Цар. 8:2), в то время как мы соблюдаем права человека по отношению к воюющим. Свобода вероисповедания или право перейти в другую веру были немыслимы в Израиле. Нигде в Писании не проповедуется государственное устройство на демократических началах.

Говоря об этом, нужно подчеркнуть, что мы имеем дело с историческим развитием ситуации. Мы видим, что в отношении законов Моисея следует учитывать историческое развитие идеи спасения. Однако необходимо считаться еще с одним фактором. Наряду с историческим развитием идеи спасения существует также «просто» историческое развитие. Недостаточно сказать: «Мы живем после Христа и больше не являемся Израилем». К этому следует прибавить: «Мы живем в настоящее время и поэтому не можем поступать так, как будто бы мы продолжаем жить в библейские времена». Тот, кто, например, всерьез воспринимает становление и развитие юридического законодательства, возникновение понятия о правах человека, развитие демократии, также и по этой причине не захочет более возвращаться и гражданскому праву Израиля. Иначе он должен был бы вернуться во времена, предшествующие миссии Христа. При этом забывается, что после земной жизни Христа прошло две тысячи лет. События, которые привели к более совершенному судопроизводству, к признанию прав человека и т. п., не являются продолжением Писания. Ведь в нем нигде нет призывов к подобным изменениям. Однако они выступают как продолжение истории, которая неизбежно, рано или поздно, вскроет вопиющие противоречия и затем, насильственным путем или нет, приведет к замене устаревших структур. Так обстояло дело с преследованиями за веру, рабством, детским трудом и колониализмом. В подготовительной стадии, предшествовавшей этим огромным изменениям в человеческом обществе, сыграла свою роль критическая деятельность как христиан различных направлений, так и нехристиан. Естественность происшедших изменений рано или поздно представляется настолько очевидной, что люди, продолжающие выступать против них, вызывают недоумение.

Однако... ссылка на Писание во всех вышеприведенных случаях невозможна. Возникает вопрос, а сохраняет ли Писание свое значение и в этой ситуации? Ответ: да, разумеется, но только как некий страж, сигнализирующий нам о непочтительном отношении к Богу или об угнетении человека. Писание — это не руководство по политическим и экономическим вопросам. Здесь ни Моисей, ни какой-либо другой пророк не смогут служить нам опорой. И, тем не менее, и в вопросах политики, и в вопросах экономики Писание сохраняет свое значение. Ведь и отрицание также важно. Ветхозаветные пророки гневно обличали такое положение вещей, когда не проявлялось должного почтения к Богу, отсутствовало уважение к человеку. Мы не можем, опираясь на Писание, безоговорочно выступать за уничтожение рабства. В библейские времена рабовладельчество было обычным явлением, в том числе и в Израиле. Однако, хотя Писание далеко не всегда учит, как следует поступать, оно всегда говорит нам, как поступать не следует. Если к людям относятся не только несправедливо, но и вообще ужасно, такое поведение требует безусловного осуждения. Так история разоблачила все зло рабства и апартеида, и они были уничтожены. В «подталкивании» нас к подобного рода изменениям мы можем усматривать влияние Бога, ограничивающего зло в этом мире и использующего людей для создания более совершенного миропорядка. Ведь мы знаем Бога не только по особому откровению, содержащемуся в книгах Священного Писания, но и по тому, как Он открывается в акте творения мира и его истории (статья 2 Нидерландского исповедания веры).

Из этого можно заключить, что для формирования морального суждения в различных ситуациях недостаточно знать только Писание. Мы также должны знать историю, ход которой направляет Бог, известный нам по Его Писанию.

Этими словами уже дается ответ на одно возражение. Нас могут спросить, какие же именно изменения следует считать неизбежными, в которых мы усматриваем руку Божью. Разве не существует много того, что люди считают естественным и что в то же время нельзя назвать хорошим? Приведем пример. Разве «немецкие христиане» до начала Второй мировой войны не говорили, что Гитлер стал вождем немецкого народа по Божьей воле? Разве Гитлер не был для них человеком, который был дан им как Божий дар и противостоять которому было невозможно? Разумеется, эти «немецкие христиане» ссылались на общее откровение Божье, не желая, однако, видеть, что деятельность Гитлера с его национал-социалистской идеологией и преследованием евреев не соответствовала принципам Священного Писания. Писание своей целью ставит именно разоблачение зла, а они на это зло закрывают глаза. Дерево узнается по его плодам, и поэтому каждый в Германии того времени мог разоблачить Гитлера как врага Божьего, опираясь при этом на Писание. Подчеркнем еще раз, Писание не всегда говорит о том, что является добром здесь и сейчас, но оно дает нам глаза, чтобы видеть, что здесь и сейчас является злом. Тот, кто это действительно видит, пользуется Писанием как стражем.

4.5.3. Писание как указатель направления

Могут возникнуть ситуации, в которых Писание не столько помогает как проводник или страж, сколько указывает нужные нам ориентиры. В этом случае оно выступает не проводником, рассказывающим нам, что такое добро, а что зло, а скорее указателем направления, показывающим, в какую сторону нам следует двигаться, чтобы найти ответ на вопрос о добре и зле. Возьмем такие новые отрасли, как исследование ДНК и искусственное оплодотворение. Утверждают, что христианская этика вообще не может сформулировать свое отношение к этим вопросам. Жаль, если это так, потому что мы все больше сталкиваемся, например, с проблемами в области биомедицины. А что Писание? Не могло ли бы оно нам здесь помочь? Разумеется, в Писании ничего не говорится о ДНК, об искусственном оплодотворении и т. д. и т. п. Этика ДНК возможна лишь после открытия ДНК. Но пусть мы не найдем в Писании какого-либо специального текста, где говорилось бы о проблемах, связанных с ДНК, ведь существуют библейские положения общего характера, которые могут быть соотнесены с современными открытиями. Такие положения, как уважение к каждой новой человеческой жизни, к браку как моногамному институту, к человеку, созданному с присущими ему свойствами, представляются сегодня весьма актуальными, принимая во внимание искусственное оплодотворение и эксперименты в области генетики. Мы имеем здесь дело с постоянными факторами, сохраняющими свою силу во все века и применимыми по отношению к самым передовым достижениям науки. С помощью Писания как указателя направления мы постоянно задаем себе вопрос, соответствует ли воле Бога, который назначил нам быть управляющими, а не создателями, наше стремление в том или ином направлении исследовательской и практической деятельности зайти дальше обычного.

4.5.4. Писание как источник примеров

Вышеизложенного вполне достаточно, чтобы утвердиться во мнении, что Писание освещает и современные моральные проблемы. Мы не всегда используем его одинаковым образом. Оно может быть проводником, стражем и указателем направления. Однако его можно использовать еще одним способом. Оно указывает на примеры, которым нужно следовать.

Мы должны идти по стопам святых Ветхого и Нового Завета, беря с них пример (Лк. 4:25-27; 1 Кор. 10:1-3; Флп. 3:17; 2 Фес. 3:9; Евр. 6:12; 11,12:1-3; Иак. 5:17,18). Великим примером является, конечно же, сам Христос (Мф. 16:24; 19:21; Ин. 13:15; 1 Кор. 11:1; 1 Пет. 2:21).

Если бы мы использовали Писание только в качестве проводника, стража и указателя направления, мы бы слишком ограничили его роль в наших поступках. Ведь Писание — это нечто гораздо большее, чем просто книга, из которой можно черпать тексты, чтобы обосновать совершение определенных поступков или отказ от них. Писание — это книга союза между Богом и людьми, и оно открывает перед нами историю искупления Богом людей через Христа. Оно указывает, как нам с помощью веры стать членами общины Бога и Христа. В этом обществе, основанном на вере, рождается нравственное поведение (ethos). Рассказы о Христе и обо всех Его последователях побуждают нас к вере и к поступкам. «Но вы не так познали Христа» (Еф. 4:20)[7].

Насколько важным является пример, видно хотя бы из того факта, что апостолы делают больше, чем просто повторяют «написанное». В тех случаях, когда достаточно было бы простой ссылки, например, на Десять заповедей, они указывают на нашу жизнь «во Христе».

Одно другому не мешает. В Еф 6:2,3 Павел указывает на пятую заповедь; но начинает он не с этого. Прежде всего он говорит: «Дети, повинуйтесь своим родителям в Господе (Иисусе)» (Еф. 6:1). Мотивом здесь, как и в ряде других ситуаций, является следование Христу. Христианин должен жить иначе, чем язычник, не (только) потому, что этого требуют от него Десять заповедей, а потому, что он познал Христа (Еф. 4:20). Он должен уметь прощать так же, «как и Бог во Христе», даровавший ему прощение (Еф. 4:32). Он должен испытывать, что благоугодно Господу (Еф. 5:10). Мужчина и женщина должны найти в браке отражение отношений между Христом и его Церковью (Еф. 5:22—24). Христиане должны избегать разврата, потому что тела их суть члены Христовы (1 Кор. 6:3—5) и т. д. и т. п.

Поэтому можно было бы даже сказать, что только тот может правильно использовать Писание в качестве проводника, стража и указателя направления, кто поддерживает живую связь с Христом и его Церковью. Пример Христа и его последователей призывает нас к связи с Церковью как с телом Его, чтобы в рамках этого общества и совместно с ним вопрошать о воле Божьей. Это важно, в частности, для осмысления нами христианского образа жизни. Далеко не всегда можно просто сослаться на тексты Писания. Что должен сказать пастор тем, кто готовится к крещению, когда речь заходит о танцах, посещении бара, кинотеатра, о телевидении. Цитирование текстов ничего не даст. Однако идет ли речь о спорте, картах, алкоголе, курении, посещении кинотеатра, о телевидении или о чем-либо другом, — мнение о чьем-либо образе жизни и о конкретных поступках вытекает из ответа на вопрос: «Кто я, имеющий Христа перед глазами; кем я могу и должен быть?»

4.6. Использовать наш разум

Итак, мы можем использовать Писание различным образом. В то же время стало ясно: мы не можем обойтись только Писанием. Свое знание о мире мы черпаем не только из него. Тот, кто задумывается над какой-либо проблемой, например, медицинской или политической, должен разбираться в вопросах медицины или политики. Эти знания мы, разумеется, черпаем не из Писания. Писание имеет исключительную ценность для христианской этики, но это не единственный источник наших знаний. Поучительны слова Кальвина о пользовании нашим разумом. Он различал ratio ingenita, свойственный всем людям от природы; ratio vitiosa, являющийся следствием человеческой испорченности; и tertio ratio, направляемый Словом и Духом Божьим.

По его мнению, ratio ingenita (букв, «разум, полученный нами при рождении») может привести человечество к глубокому пониманию всех вещей и к совершению добрых поступков, даже если он и не знаком с книгами Писания. Как могли Кальвин и другие сказать такое?

Они верили в промысел Божий, который распределяет и дары разума среди людей. Разумеется, эти дары достались не только христианам. Нехристианам Бог также дает глубокое понимание разных вещей. Поэтому вместе с ними мы часто можем прийти к верному решению, используя свой «здравый смысл».

Ratio vitiosa (букв, «извращенный разум, который, в силу нашей греховности, не действует должным образом») является причиной того, что как другие люди, так и мы сами весьма многое делаем совершенно не так, как нужно. В этом случае мы неразумно пользуемся своим разумом.

К счастью, существует еще и tertio ratio (букв, «третий разум»), с помощью которого мы действуем должным образом, направляемые светом Писания. Используя вышеприведенные обозначения, можно было бы сказать, что tertio ratio делает нас способными использовать Писание в качестве стража и указателя направления. Мы пользуемся «обычным» знанием вещей, необходимых нам для нашего морального осмысления, однако в то же время руководствуемся тем, что нам может сказать Писание по этому поводу.

Итак, во всех делах мы должны использовать свой «обычный» разум. Чтобы указать на очевидность определенных решений, сторонники Реформации не боялись ссылаться, кроме Писания, на природу или на разум. Так, Кальвин в своем произведении «Наставление в христианской вере» указывает на то, что всем народам предоставлена свобода издавать законы, в которых они усматривают пользу. Единственным условием является то, что (во всех случаях) в основе должна быть заложена заповедь любви (IV, 20,15).

Важным является и то, что Кальвин говорит дальше. По его словам, во всех законах нам следует учитывать две вещи: предписание (constitutio) закона и его справедливость (aequitas).

Предписания вполне могут быть различными, если только они направлены к одной цели — справедливости. Справедливость — это цель, правило и предел всех законов. Они должны обнаруживать человечность (humanitas). Они должны быть сообразны условиям времени, места и характеру народа. Здесь Кальвин даже отваживается утверждать, что иногда другие законы делают это лучше, чем закон Моисея («Наставление», IV, 20,15-16)! Такие замечания важны для юриста и политика. Но они нужны и нам для морального осмысления. Ведь мы должны руководствоваться не только буквой (библейского) закона, но также и духом его. То, что Иисус говорите субботе («Суббота для человека, а не человек для субботы», Мк. 2:27), можно сказать обо всех заповедях. Итак, тот, кто конкретизирует божественные заповеди так, что человеческая жизнь при этом оказывается как бы заключенной в смирительную рубашку, непременно находится на ложном пути.

Если мы поймем, что такое справедливость, то не станем пользоваться Писанием как библицисты, не будем упорствовать в соблюдении устаревших моральных норм. Следует открыть дорогу возможности пересмотреть свою позицию. Не нужно бояться новых вопросов. Мы должны, живя в наше время и в наших условиях, соблюдать вечную заповедь Божью, открытую нам в Писании. Для этого мы нуждаемся не только в Писании, но и в разуме. Под разумом имеется в виду не автономный рассудок, посредством которого человек без помощи Бога определяет, что есть добро, что — зло. Мы понимаем это слово в том смысле, как это сказано в Пс. 118:34: «Вразуми меня, и я буду соблюдать закон Твой и хранить его всем сердцем».

4.7. Остерегайтесь мотивов

Употребить во зло можно все. В том числе и понятие справедливости. Его можно использовать против существующего права. Можно, ссылаясь на «дух» закона, ничего не сохранить от «буквы» его. Это станет еще заметнее, если снова рассмотрим слово, употреблявшееся ранее в связи со справедливостью, а именно, человечность. В современной этике, где Богу не находится места, человечность легко превращается в понятие, господствующее над всем. Все должно быть направлено на достижение человеческой, гуманной, достойной человека жизни.

Понятие человечности представляет ценность также и для нас. Однако что содержится в нем? Наполняется ли оно библейским смыслом или же современный человек сам определяет, что должно называться человечным, а что бесчеловечным? Разрешите привести пример. Если в браке не все обстоит благополучно, как прежде, и один или оба партнера обретают душевный покой и уют где-то на стороне, можете ли вы в этом случае сказать, что здесь находит свое проявление человечность? Тот, кто делает человечность центральным мотивом и придает ему свое собственное содержание, наверное, ответил бы на этот вопрос утвердительно. Однако христианину известно слово Иисуса о том, что «всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5:28). Он знает, что Писание в разных местах свидетельствует о том, что брак — это священное установление и что его нельзя расторгать. Он верит, что седьмая заповедь является полезной и душеспасительной для человека, и поэтому никогда не станет выдавать за человечность то, что является супружеской неверностью. Возможно, все это выглядит весьма человечным, но не является таковым для того, кто с помощью Писания устанавливает, что в самом деле человечно.

В 4.3 мы видели, насколько опасно ссылаться на тексты вне их связи с контекстом. Однако так же опасно руководствоваться мотивом, обстоятельствами и закрывать глаза на то, что сказано в текстах. Это относится к человечности, а также к мотивам, играющим определенную роль в этике, таким, как справедливость, благополучие и любовь. Такого рода мотивы соответствуют духу Библии и христианства лишь до тех пор, пока они получают свое библейское и христианское содержание.

Особенно это касается любви, о которой в Писании говорится, что она не делает ближнему зла (Рим. 13:10). Теперь представим себе, что два человека поддерживают половые отношения до брака или же находятся в гомосексуальной связи друг с другом. Вероятно, они убеждены в том, что не причиняют никакого вреда друг другу, а проявляют именно любовь. Но действительно ли это та любовь, которой требует от нас Бог? Можем ли мы утверждать: люби и делай все, что захочешь? Такое утверждение противоречит библейским текстам. Бог нам не только дал заповедь любви, но и указал, к чему при этом следует стремиться. Принадлежат ли добрачные половые связи и гомосексуальные контакты к таким ценностям, или же эти формы любви не соответствуют воле Бога?

Иногда даже богословские мотивы могут играть значительную роль в этике. Вспомним об известной трехчленной структуре: сотворение — примирение — искупление. Всем трем из них можно дать одностороннее толкование, которое умалит их полноту, открытую нам в Писании.

Тот, кто делает акцент на мотиве сотворения мира, может легко прийти к абсолютизации миропорядка. В этом случае существующие социальные и политические отношения вполне могут быть приняты за миропорядок, данный нам при сотворении, в то время как они часто представляют собой всего лишь явления, принадлежащие своему времени. Особенно большое влияние это учение о миропорядке оказало на этику Лютера. Конечно, опасность со стороны консерватизма, отвергающего новые отношения, велика. Нам следует с вниманием относиться к миропорядку, данному при сотворении. Вспомним, что говорится в Быт. 1 и 2 о господстве человека над всяким творением, о труде и браке. Однако мы также всегда должны учитывать то значение, которое в этом смысле имеет искупление Христом.

Тот, кто выделяет мотив примирения, может с полным правом сказать, что самое существенное уже совершилось — на Голгофе. Христос расплатился за нас, и мы свободны от рабства и смерти. Однако и здесь может быть сделан неправильный акцент и тогда возникнет искажение наших поступков в духе пиетизма. Дело примирения нельзя рассматривать в отрыве от его связи с сотворением и искуплением.

Этика не должна становиться личным делом. Она должна также искать то, что ведет к спасению мира. Речь идет не только об обращении личности к Богу, но и о внимании к социальным и политическим аспектам жизни.

Тот, кто выделяет мотив искупления, может столкнуться с опасностью полной концентрации своего внимания на новом. Действительно, разве в Писании не сказано: «...се, творю все новое» (Отк. 21:5)? Руководствуясь таким эсхатологическим мотивом, можно легко разделаться со старым. Все, что утвердилось, виновно во всем; структуры, которые мы имеем сейчас в экономике, политике и социальной сфере, должны быть демонтированы. Основными лозунгами являются «революция» и «освобождение». К этому эсхатологическому мотиву было приковано большое внимание современной этики в 1970—1990-х гг., когда многие богословы были увлечены марксистскими идеями улучшения мира. На примирение в Христе в том виде, как оно уже осуществилось, не обращалось никакого внимания. Ни о каком мире для кого-либо не могло идти и речи, если в политике не утверждались мир и право. Все должно было подвергнуться коренной ломке. Все разговоры о миропорядке, данном нам при творении, были, разумеется, от лукавого.

Остерегайтесь односторонности в выборе мотивов! Сами мотивы прекрасны и все пользуются ими. Но мы постоянно должны стремиться к тому, чтобы в этике отразилось все Писание. Не должно быть места библицизму, когда мы обосновываем свое решение, опираясь на разрозненные тексты.

Однако не следует также рассматривать проблемы изолированно от текстов Библии, когда эти проблемы как бы начинают жить своей отдельной жизнью.

4.8. Взрослость и чуткость

Итак, можно подумать, что общение с Писанием представляет для христианской этики трудную задачу. И действительно, на различные этические вопросы у нас не найдется готового ответа, как бы твердо мы ни были убеждены в том, что Слово Божье является светильником нашей ноге и светом нашей стезе.

Однако мы можем взглянуть на эти трудности и по-другому. Ничего нет зазорного в том, что нам приходится задумываться о разных вещах и не на все вопросы получать ответы. В этом как раз наше достоинство. В ветхозаветные времена с Израилем поступали словно с несовершеннолетним, водя его за руку, о новозаветной церкви такого не скажешь.

Ее достоинством является взрослость (Гал. 4:1—3). Мы уже не питаемся молоком, как дети, а едим твердую пищу, как взрослые. Опыт и упражнения обострили наши чувства настолько, чтобы различать добро и зло (Евр. 5:12—14).

Мы можем пытаться узнать, что угодно Богу (Еф. 5:10). Павел молится о том, чтобы любовь филиппийцев возрастала все более «в познании и всяком чувстве, чтобы, познавая лучшее, [они] были чисты и непреткновенны в день Христов» (Флп. 1:9,10).

Просвещенные Святым Духом, мы будем в состоянии использовать Писание подобающим образом. Трудности во время обучения действительно существуют, однако не следует их преувеличивать.

Впрочем, нам нет нужды своими силами решать возникающие вопросы. Мы пребываем в церковном обществе, в котором поколения до нас слушали Писание и донесли до нас свой ответ. Также и сегодня мы не одиноки перед этими вопросами. Вместе с другими, сталкивающимися с ними и желающими вместе с нами слушать Писание, мы должны заниматься моральным осмыслением.

Было бы проявлением индивидуализма утверждать, что каждый для себя самого, но с помощью Бога, должен определить, что ему следует, а чего не следует делать. Такая установка ошибочна. Святой Дух привязывает нас друг к другу, желая, чтобы мы считались друг с другом даже при различии во мнениях (Рим. 14,15; 1 Кор. 8-10). Если мы идем своим путем, то должны знать почему. «Всякий поступай по удостоверению своего ума» (Рим. 14:5), Это сильное воззвание! Каждый должен знать, что он делает. Это должно быть его твердым внутренним убеждением. Таким образом, это не свобода от обязательств, в том смысле, что каждый имеет свое собственное убеждение. В общине Христа мы прилепились друг к другу не как отдельные песчинки. Будучи взрослыми, мы должны отдавать себе отчет в своем мнении. Зрелость и индивидуализм — это разные вещи.

Приведенные здесь тексты Писания, переносят нас в среду, полностью отличную от единообразного законничества (все мы должны думать и действовать одинаково) или от косного морализаторства (так было раньше, поэтому так должно оставаться и сейчас).

Следует непрестанно молиться о даровании ясного ума и чуткости. Тот, кто молится об обновлении ума, молится о том, чтобы ему было позволено различать, в чем заключается воля Божья, благая, угодная и совершенная (Рим. 12'2). Этим нам указывается пусть не самый легкий, но самый отрадный путь. Связанные с Писанием и руководимые Духом, мы принимаем решения в свободе, в которой Христос хочет, чтобы мы поступали как сыновья, а не как рабы (Гал. 5:1—3).

[6] Здесь имеются в виду следующие сочинения: В. Loonstra, De geloofwaardigheid van de bijbel, Zoetermeer: Boekencentrum 1994 и L. Wierenga, De macht van de taal en de taal van de macht, Kampen: Kok-Voorhoeve 1996.

[7] Дословный перевод: «Вы совсем иные: вы познали Христа». — примеч. пер.