Йохем Даума

Введение в христианскую этику

12. КАЗУИСТИКА

12.1. От общего — к частному

В предыдущих главах было показано, какую большую ценность представляет собой свобода христианина, позволяющая совершать поступки, оправданные в нравственном отношении. Он знает заповеди Божьи, которые во многих случаях прямо указывают, как ему поступить; но ему известны также ситуации, когда ответа под рукой нет. В главе 9 «Существует ли адиафора?» мы видели, что и самые радикальные решения в нашей жизни могут и должны приниматься нами как очень личное дело.

Однако ведь можно также и учиться друг у друга. Нередко, прежде чем принять решение, мы охотно выслушиваем советы других людей. Возможно, другие лучше себе представляют, как действует закон Божий в обстоятельствах, в которых мы оказались.

То же самое можно сказать и об оценке этих обстоятельств. Все ли факторы мы при этом учитываем. Насколько значим каждый из них?

Приведем пример: шестая заповедь запрещает убивать. Но что значит эта заповедь в отношении эвтаназии. Будет ли нарушена шестая заповедь, если отключить специальную аппаратуру, с помощью которой поддерживается жизнь больного, находящегося в коме, и дать ему тем самым умереть? Вправе ли кто-либо отказаться от операции, если она может лишь ненадолго продлить его жизнь?

Когда речь идет о подобных вопросах, разумнее спрашивать совета друг у друга. При этом наша свобода не ущемляется. Наоборот, если мы с помощью других людей вооружимся необходимыми знаниями, это поможет нам правильно воспользоваться своей свободой.

Итак, мы подошли к теме казуистики. Сам термин происходит от латинского слова casus, «случай». Казуистику можно определить как науку о случаях, то есть о том, как применять общие правила в отдельных случаях.

Часто говорят о casus conscientiae, дословно — «случаях совести». Речь здесь идет о том, как следует поступать, сохраняя совесть чистой в разного рода ситуациях, когда отсутствуют непосредственные, конкретные указания закона Божьего.

12.2. Дурная слава казуистики

Представим себе, что мы сделали выбор в пользу ситуационной этики. В таком случае казуистике вообще не нашлось бы места. Однако для ситуационной этики не существует общих заповедей, обязательных для каждого, как уже было показано в главе 7. Там если и говорится о заповеди, то это заповедь любви. Главное — люби, а там можешь делать, что хочешь. Что именно следует делать, зависит от ситуации. Вне связи с ней не существует никаких твердых правил и норм. Заповедь, как мы видели, не входит в ситуацию, но должна возникнуть из нее. Ситуация рассматривается, как нечто уникальное и не является отдельным «случаем», стоящим в ряду других. Ситуационная этика отвергает всякую казуистику, которая считает, что можно заранее определить, как следует поступать в определенной ситуации[20].

Однако есть этики, решительно отвергающие ситуационную этику и при этом все же высказывающие серьезные возражения против казуистики. Это объяснимо. В течение своей долгой истории казуистика часто выставляла себя с неприглядной стороны. Она сплела целую сеть из предписаний и запретов, где больше не оставалось места свободе и личной ответственности перед Богом и ближним. Вспомним о фарисеях с их 613 установлениями и запретами[21]. Вспомним также о римско-католических богословах-моралистах, которые в своей казуистике, в том числе и под обложкой специальных книжек, до мельчайших деталей классифицировали, проанализировали и таксировали все грехи.

История римско-католического богословия морали не менее двухсот лет (XVII и XVIII вв.) развивалась вокруг проблемы пробабилизма в казуистике. Поучительно было бы взглянуть на поле битвы богословия морали тех дней. Пробабилизм был одной из многих систем, соперничавших друг с другом. Все они пытались предложить свое решение конфликта между законом и свободой. Вопрос заключался в том, насколько далеко мог заходить человек в своей свободе действий, если отсутствовало четкое требование закона.

Допустим, следует сделать выбор между поступком «А» и поступком «В». «А» представляет собой поступок, относительно которого можно быть уверенным в том, что он хорош в моральном отношении, в то время как относительно моральной оценки (добро — зло) поступка «В» существуют сомнения. Какой же выбор делали разные системы?

Туциоризм учил, что в подобном случае следовало выбирать самый безопасный путь и что, таким образом, следовала совершать поступок «А».

Согласно пробабилиоризму, можно было делать выбор и в пользу «В», до тех пор, пока более вероятным казалось, что поступок «В» в моральном отношении представляет собой больше добро, чем зло.

В соответствии с пробабабилиоризмом, можно было выбирать в пользу «В» уже тогда, когда существовала некоторая вероятность, что поступок «В» можно было назвать добрым, даже если более очевидной была моральная несостоятельность «В». Если бы можно было назвать нескольких известных авторов, поддерживающих «В», этого было бы достаточно, чтобы защищать этот поступок.

Все превзошел лаксизм. Поступок «В» можно было совершить уже в том случае, если бы всего лишь один из пользующихся известностью авторов сказал, что он (поступок) представляет собой благо. Однако лаксизм был открыто осужден церковью.

Впрочем, чтобы предотвратить серьезные несчастья, которые могло вызвать применение принципов пробабилизма, было введено множество исключений. Когда речь шла о таких вещах, как о причащении таинствам, об опасностях, которые подстерегают душу на пути к спасению, и о вреде, который может быть нанесен ближнему или общине, следовало делать выбор в пользу вероятного, а не невероятного мнения. В этом случае следовало отдать предпочтение поступку «А» перед поступком «В». Возьмем случай с охотником, который видит, что между деревьями что-то шевелится. Он может подумать, что это олень. Но представим себе, что там, за деревьями, пусть и с весьма малой долей вероятности, движется его сосед! В этом случае охотник должен предпочесть вероятное мнение невероятному и отказаться от стрельбы.

Неудивительно, что широкое распространение любого рода казуистики вызывает протест. Так некий Антониус Диана проанализировал в своем труде «Resolutiones Morales» более двадцати тысяч примеров на casus conscientiae! К числу наиболее известных борцов с казуистикой принадлежит Блез Паскаль (1623—1662). Здесь можно назвать его «Письма к провинциалу», выделяющиеся своей антииезуитской направленностью.

Таким образом, казуистика может вырождаться в систему, вырабатывающую предписания на предписание и правила на правило. Или в систему, заостряющую и без того острые моменты, связанные с повиновением, которое мы должны оказывать Богу. При этом одно может сопровождаться другим, как это следует из резкой оценки, которую Иисус дал фарисеям: они давали десятину с мяты, аниса и тмина (малоценных специй) и оставили без внимания важнейшее в законе: суд, милость и веру. Оцеживают комара, а верблюда поглощают (Мф. 23.23,24). Выходит, что казуистика справедливо заслужила свою дурную славу.

12.3. Протестантская казуистика

Реформация действительно подвергла критике всякого рода предписания и запреты, введенные Римско-католической церковью в течение веков. Однако значило ли это, что реформатские церкви отказались от любой казуистики? Нет, поскольку на практике вскоре стало ясно, что в лютеранских и реформатских кругах получила развитие своя собственная казуистика. Не говорит ли это нам о том, что следует быть осторожными, отрицая казуистику в целом?

Протестантские авторы, писавшие на этические темы, пытались избежать ошибки римско-католической казуистики. Вспомним при этом таких богословов, как Уильям Пер-кинс (1558-1602), Гильельмус Амезиус (1576-1633) и Гейсберт Вуциус (1589— 1676). В их объемных трактатах по казуистике можно выделить ряд общих принципов:

1. Они рассматривали Писание как единственный авторитет в отношении веры и нравов, в то время как роль других авторитетов либо вообще отрицалась, либо же оказывалась намного менее значительной.

2. Они особо подчеркивали значение общих принципов морали, приводили в качестве примеров отобранные ими «случаи», однако ответственность за точное применение этих общих принципов возлагали на отдельного верующего.

3. Они популяризировали казуистику, сделав ее наукой, доступной не только для духовника, но для всех. Каждый мог быть как бы сам себе духовник.

4. Они отрицали всякое различие между простительными и смертными грехами, принятое в Римско-католической церкви. Все грехи, даже если допустить различие их по степени тяжести, в принципе являются смертными. Именно отказ делить грехи на смертные и простительные выбивал почву из-под латинской традиции в казуистике.

5. Они со всей решимостью отвергли пробабилизм. Однако у Вуциуса, Амезиуса и др. все же обнаруживается явное влияние принципа туциоризма — следовать более безопасному мнению.

12.4. Еще несколько возражений

Как видно, заниматься казуистикой можно и совсем иным способом, чем это делали фарисеи и римские католики. Но может ли казуистика даже в таком случае стать богословской дисциплиной, которую мы могли бы безоговорочно принять? Приведем еще несколько возражений, сохраняющих свою силу и в отношении лучших видов казуистики.

Казуистика приводит к сильному дроблению закона Божьего. Когда Кальвин говорит о разнесении грехов по стволам, ветвям, отросткам и листьям на дереве, не относится ли это и ко всякой казуистике?[22] Разве не ведет она всегда к этическому атомизму? Действительно ли сохраняется в поле нашего зрения единство закона Божьего и особенно заповеди всеобъемлющей любви, если все как бы раскладывается по полочкам? В состоянии ли мы и дальше видеть за деревьями лес? Не оттесняет ли почти автоматически Марфа, символизирующая действительную казуистику, Марию, олицетворяющую то единственное, что нам необходимо?

Кроме того, не приобретает ли казуистика слишком легко негативные черты законничества? Сфера запрещенного становится чрезвычайно широкой. Страх преступить черту дозволенного может превратиться в манию. Все это затемняет свет Евангелия нашей свободы во Христе. К тому же люди попадают в зависимость от всякого рода знатоков, которым якобы точно известно, что можно, а чего нельзя.

Не пренебрегает ли в конечном счете казуистика той уникальностью конкретной ситуации, в которой всегда принимаются наши решения?

Эти возражения заслуживают весьма серьезного рассмотрения. В казуистике опасность подстерегает на каждом шагу. Однако являются ли перечисленные здесь возражения решающими? Думается, что нет. Ведь против каждого из аргументов могут быть выдвинуты контраргументы.

Во-первых, обособлять закон Божий и дробить его — совсем не одно и то же. После объявления Десяти заповедей в Исх. 20 и Втор. 5 мы находим много случаев обособления, которые передаются конструкцией: «если случается то или это, тогда...» Существуют казуистические предписания, которые в древнееврейском начинаются словами ki или im, в отличие от так называемых аподиктических предписаний, распознаваемых по их категорической форме, с которой начинается предложение: «вам следует», «ему следует», «следует», «им следует». В доброкачественной казуистике обособление не опускается до всякого рода сугубо частных ситуаций, но указывает их типы и вследствие этого носит все-таки более общий характер, чем может показаться.

Во-вторых, казуистика, конечно, может привести к законничеству, но она же в состоянии оказать и определенную услугу.

Как пишет В. И. Алдерс, если мы скажем кому-либо: «Поступайте так, как вам подсказывает ваша совесть», эти слова, хотя они и звучат красиво, могут оказаться жестокими по отношению к этому человеку. Ведь мы в церкви не одни, и в своем стремлении познавать лучшее вправе рассчитывать на помощь других.

В-третьих, жизненные ситуации редко бывают настолько уникальными, чтобы они не подлежали сравнению с другими подобными. Проблемы обыденной жизни типичны для многих. Здесь не все зависит от наших личных усилий. Поэтому решения, которые мы принимаем, редко бывают уникальными. В казуистике следует остерегаться шаблонного подхода к возникающим ситуациям. Мы ведь не в магазине готового платья, где весь товар разложен в соответствии со стандартными размерами. Однако и здесь мы должны трезво сознавать, что на земле значительно больше людей, которые носят готовую одежду, чем тех, кто пользуется услугами портного. Наша христианская свобода не исключает того, чтобы мы, как члены одного тела Христова, вели сходный образ жизни.

12.5. Моральная поддержка

Мы уже знаем, что у слова «казуистика» не самая лучшая репутация. И если предлагать иной термин, то почему бы не воспользоваться таким, как «моральная поддержка». Ведь в доброкачественной казуистике именно об этом и идет речь. Подобная поддержка не стесняет жизнь нашего ближнего, но, напротив, способствует ее достойному развитию. Вопреки нередким утверждениям, такая поддержка не только не умаляет нашу самостоятельность, но именно активизирует ее. Если я должен знать, как мне поступить в разных ситуациях, возникающих либо же могущих возникнуть в моей жизни, почему бы мне не воспользоваться добрым советом других людей?

Это может отвергнуть лишь тот, кто воображает, будто ему под силу в одиночку идти своим путем. Но если человек осознает, что на свете есть или может возникнуть много проблем, общих как для него, так и для других, он будет счастлив, не чувствуя одиночества в церковной общине.

Вместе мы должны будем достичь мужской зрелости, меры полного возраста Христова (Еф. 4:12— 14). Этому служат также этические размышления. Нам протягивают материал, и мы берем его с тем, чтобы самим прийти к своему личному решению, которое нам следует принять полностью самостоятельно, и ответственно, и, следовательно, со знанием дела.

Церковь всегда оказывала моральную поддержку. Вспомним о тех советах, которые давали такие люди, как Амвросий и Августин. Вспомним о многочисленных письмах, в которых Кальвин своими советами содействовал решению многих вопросов, в частности, вопросов о браке.

Старыми учебниками по казуистике пользоваться уже невозможно. Пытаться же ответить на все вопросы, которые могут возникнуть в нашей жизни, нечего и думать. Следовательно, ни к чему и всякая формализованная казуистика. Но именно поэтому могут возникнуть такие случаи (casus), причем, всякий раз новые, когда нам необходимо услышать мнение другого человека и, если потребуется, получить от него соответствующую поддержку.

Термины случай и ситуация не следует противопоставлять друг другу в том смысле, будто первый придает этике безличный характер и только второй показывает, насколько особенна наша жизнь. Многие ситуации весьма обычны, а даже если и необычны, то снова-таки они большей частью не настолько особенны, чтобы только лишь лицо, о котором идет речь, могло с ними столкнуться. Тысячам людей известны подобные ситуации, так что существуют случаи, когда можно дать общий совет. Это общее не умаляет особенное, которое есть во всякой человеческой жизни. Каждый в своей личной жизни вправе будет признать особенное руководство Бога.

Но это ничего не меняет относительно признания другой действительности, а именно того, что мы, как люди, вместе находимся во власти одних заповедей Бога и, за исключением всякого рода особенных ситуаций, оказываемся перед одними и теми же решениями[23].

 

[20] Это последнее отчетливо видно в ситуационной этике Дж. Флетче-ра, которую он также характеризует как неоказуистику. Situation Ethics, Philadelphia: Westminster Press 1966, 148.

[21] Число 613, по-видимому, связано с тем фактом, что Десять заповедей насчитывают в древнееврейском тексте 613 букв.

[22] См.: Кальвин, Наставление III, 4, 16-18. Также важно для нашей темы: IV, 10.

[23] Н. Д. Клостерман указывает на аналогичный характер ситуаций: «Непрерывность хода истории (включая любую моральную ситуацию) делает использование аналогии возможным. Прерывистость хода истории (включая любую моральную ситуацию) делает использование аналогии необходимым». См. его статью Casuistry as ministerial ethics, in J. H. F. Schaeffer, J. H. Smit en Th. Tromp (red.), Nuchtere noodzaak. Ethiek tussen navolging en compromis, Kampen: Kok 1997, 107.