Джон Пайпер

Величие Бога в проповеди

ГЛАВА 4. Серьезная и радостная проповедь

 

Почти два с половиной века назад служение заме­чательного богослова, Божьего человека и великого проповедника зажгло сердца тысяч верующих. Имя этого человека—Джонатан Эдварде. Оценивая талант Эдвардса, многие могут сказать, что за всю историю церкви другого такого богослова не было (хотя пер­вое место всегда будет оставаться пустым). Эдварде, конечно, не был идеальным человеком, но сколько уроков о нелегком труде проповедника мы можем по­черпнуть из его жизни!

Будучи еще очень молодым, он обнаруживал глу­бокую убежденность и напористость во всем, что бы ни делал. Однажды он написал в своем дневнике: «Ре­шено, буду жить всеми силами, покуда жив». Его про­поведи от начала и до конца были воплощением стро­гости и серьезности: 1200 проповедей — и ни одной шутки.

Во время проповеди в день его рукоположения, в 1744 году, он произнес следующие слова: «Если слу­житель церкви светит без тепла, развлекает слушате­лей заученными, безвкусными речами, из-за отсут­ствия святости в которых нет и намека на огонь духа, рвения о Господе и благосостоянии душ, то он просто доставляет удовольствие ушам прихожан, заполняя их головы пустой болтовней, которая не может ни серд­це согреть, ни душу спасти»¹.

Эдварде был более чем убежден в реальности сла­вы небес и ужаса ада, что и сделало его проповеди и все служение таким искренним. Он подвергался се­рьезной критике за активное участие в движении ду­ховного Возрождения. Чарлз Чанси, священник из Бостона, обвинял Эдвардса и других за то, что они возбуждают слишком много чувств своим до ужаса серьезным отношением к спасению души. На что Эд­варде ответил:

Если вы, будучи отцом, увидели бы свое дитя в доме, охваченном пламенем, если бы ему угрожала опасность сгореть заживо и если бы дитя отказалось покинуть горящее здание, не осознавая при этом всей опасности положения, то стали бы вы — сказав раз, сказав два — безразличным тоном продолжать предлагать ему спастись? Разве вы не стали бы кри­чать, от всего сердца уговаривать, объяснять всю опасность его положения, риск погибнуть в любую минуту — и делать это всеми возможными способа­ми? Если бы вы говорили безразличным тоном, со скучающим видом, будто обсуждаете обыденные, ничего не значащие вопросы, то не подумали бы о вас, что вы не в своем уме?

Если же мы, кому поручено заботиться о душах, знаем, что есть ад, что есть проклятие, осознаем ужас положения наших слушателей, понимаем, что им грозит страшная опасность, которую они не ви­дят, то разве это не моральное преступление — умол­чать об этом, не объяснить тяжесть их несчастного положения, не предложить им бежать от этого, не кри­чать об этом?²

По свидетельству современников Эдвардса, его проповеди производили неизгладимое впечатление на верующих церкви в Нортгемптоне. Он, конечно, не об­ладал такими же ораторскими способностями, как Джордж Уайтфилд. В те дни пробуждения от духов­ного сна Эдварде всегда лишь зачитывал рукописный текст проповеди, сопровождая чтение немногочис­ленными, суховатыми жестами.

В чем же тогда заключалась сила его проповедей? Серино Дуайт, автор мемуаров об Эдвардсе, утверж­дал, что успех его проповеди отчасти являлся результа­том «всепроницающего праздничного настроя ума — во всем, что бы ни делал Эдварде, в его книгах и даже в его манерах можно было видеть торжественность, которую он ощущал, находясь в присутствии Бога. Это торжественное ощущение отражалось буквально во всем: в том, как он готовился к проповеди, как вел себя во время служения. Такое настроение захваты­вало слушателей сразу и бесповоротно»³. Дуайту дове­лось однажды спросить одного из слушателей Эдвард­са, был ли тот красноречивым проповедником. И вот что он услышал в ответ:

Его речь была монотонной и маловыразитель­ной. Редкие жесты и перемещения по кафедре. Он не стремился угождать вкусам слушателей, поразить чье-либо воображение некоей элегантностью стиля или красивыми иллюстрациями. Но если под крас­норечием понимать силу, помогавшую ему раскрыть перед слушателями важнейшие библейские истины, силу аргументов, произносимых с таким пылом и накалом чувств, что казалось, будто вся душа про­поведника была во власти проповеди, ее смысла и способа ее выражения (да так, что все слушатели были от начала и до конца пленены его словами, оставлявшими в памяти неизгладимое впечатление от всего услышанного), тогда, несомненно, г-н Эд­варде был самым красноречивым проповедником из всех когда-либо слышанных мною⁴.

Накал чувств, сила аргументов, всепроницающий праздничный настрой, привкус благости, пыл духа, рвение в Господе — вот отличительные черты серьез­ного отношения к проповеди. Если нам чему и нужно научиться у Эдвардса — так это его серьезному отно­шению к своему призванию. Нельзя легкомысленно относиться к Божьему Слову и проповеди.

В Шотландии, сто лет спустя после смерти Эдвар­дса, был «обращен в веру» пастор маленького прихо­да городка Килмени. Его звали Томас Чалмерз. Он стал пылким благовестником, вдохновителем многих хри­стианских миссий; он служил пастором в Глазго, пре­подавал в Университете святого Андрея и в Эдинбур­ге. Сила Чалмерза как проповедника стала поистине легендарной еще при его жизни.

Тем не менее Джеймз Стюарт утверждал, что Чал­мерз проповедовал «со сбивающим с толку акцентом провинциала, у которого практически полностью отсутствовали выразительные жесты; вцепившись ру­ками в рукопись проповеди, он водил пальцем по строчкам текста»⁵. Эндрю Блэквуд говорил, что Чал-мерз «прирастал к бумаге и использовал длинные предложения»⁶. В чем же тогда заключался его секрет? Джон Мейсон ответил на этот вопрос так: «В его до корня волос искренности»⁷.

Я глубоко убежден, что служение проповедника нужно исполнять «до корня волос искренно». Нам, конечно, не грозит опасность копировать Эдвардса, Чалмерза и их духовных праотцев пуритан. Мы так далеко ушли от их высоких представлений о пропо­веди, что не сможем повторить их подвиг, как бы ни ста­рались. Они читали проповеди по бумаге, в течение двух часов, использовали длинные, неудобоваримые фразы, практически не прибегали к иллюстрациям, но сила их заключалась в их искренности. В данном случае быть искренним означало быть серьезным. Большинство людей даже и не подозревают о том, что такая проповедь может быть глубокой по содержанию, искренней, пылкой, захватывающей ощущением при­сутствия Самого Бога. Сегодня, когда мы слышим такую проповедь, в голову приходят только такие сло­ва: угрюмая, скучная, мрачная, сердитая, унылая, гру­бая, недоброжелательная.

Попробуйте во время служения в церкви устано­вить святую тишину — и, можете быть уверены, кто-нибудь да скажет, что атмосфера была недоброжела­тельной и холодной. Чаще всего отсутствие легкомыс­ленного «щебета» воспринимается как холодная недоброжелательность. Люди не познали или имеют небольшое представление о глубоком чувстве радос­ти от переживания ими ощущения строгости и серь­езности. Поэтому они в поисках радости прибегают к единственно известному им способу — стараются быть легкомысленными.

Пасторы быстро поняли, как найти самый легкий путь к сердцам прихожан. Стремясь подарить радость, создать дружественную атмосферу, они культивиру­ют в прихожанах легкомысленность. Это видно во всем: в манере держаться, в небрежном отношении к словам. Подобное понимание своего призвания сгла­живает из нашего разума память об «искренности до корней волос» Чалмерза или всепроницающей тор­жественности Эдвардса. В результате мы видим, что атмосфера богослужения и стиль проповедей букваль­но покрыты язвами обыденности, ветрености, безза­ботности, несерьезности и формальности; ничто веч­ное и необъятное не имеет отношения к служению воскресным утром.

Я хотел бы подвести небольшой итог всему сказан­ному, выразив это в одном предложении: «Пусть ра­дость и серьезность сольются в жизни и проповеди пастора так, чтобы они отрезвляли беззаботных и де­лали сладким бремя святых». Я употребил слово «слад­кий» потому, что оно подчеркивает важную роль ра­дости в облегчении тяжкой ноши верующих. Такой подход не оставляет места мелким попыткам посе­ять легкомысленность среди верующих. Любить лю­дей не означает игнорировать духовную действитель­ность — вот на что опирается понимание важной роли серьезного отношения к проповеди. С другой сторо­ны, любить людей не означает отягощать ношу веру­ющих послушанием, не давая им при этом радости, чтобы помочь им нести эту ношу. Отсюда проистека­ет осознание важной роли всего радостного в пропо­веди.

Радость в проповеди — это действие, исполненное любви. Каждый раз, когда я говорю людям, что ис­тинная любовь пастора заключается в постоянном поиске счастья через служение Слову, я вижу удивле­ние на лице моих собеседников. Их всегда учили, что им нужно отказаться от собственной радости ради других. Это-то, как их уверяли, и означает быть без­заветно любящим человеком: «Ничего страшного, если вы вдруг нежданно-негаданно почувствуете себя счастливым (если это только возможно, с точки зре­ния психологии). Поиски же собственного счастья недостойны верующего».

Я же утверждаю прямо противоположное. Если вас не посещает радость в служении, то вам не хва­тает самой главной составной части любви. Если вы лишаете себя радости в служении Слову, то вы по­ступаете против Бога и ваших верующих. Прочи­тайте:

Повинуйтесь наставникам вашим и будьте по­корны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчет; чтоб они делали это с ра­достью, а не воздыхая, ибо это для вас не полезно (Евр. 13:17).

Пастор, действительно любящий прихожан сво­ей церкви, прочитав эти стихи, уже не сможет без­различно относиться к чувству радости от служения. Этот отрывок учит нас, что безрадостное служение не приносит пользы людям. Поэтому любовь к лю­дям не означает отрицание радости в служении Сло­ву. Апостол Петр говорит то же самое, но только в форме заповеди:

Пасите Божие стадо, какое у вас, надзирая за ним не принужденно, но охотно и богоугодно, не для гнусной корысти, но из усердия, и не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду... (1 Пет. 5:2,3).

Слова «охотно» и «усердно» являются знаменами радости.

Итак, наслаждение в служении является необхо­димой составной нашей любви. Почему? Одна из при­чин заключается в том, что мы не можем давать лю­дям то, чего у нас нет. Если вы не даете радости, то вы уже учите закону, а не Евангелию. Пастор, служащий в безрадостном «послушании», передает свое настро­ение слушателям. Это уже называется лицемерием и путами закона, а не свободой тех, чье иго благо и бре­мя легко.

Вторая причина кроется в том, что служитель церк­ви , на лице которого нет радости, не прославляет Бога. Он не может прославлять Бога своей жизнью, думая, что познание Бога и служение Ему не приносит удо­вольствия и радости его душе. Заскучавший и утом­ленный экскурсовод в горах Альп бесчестит величие гор и противоречит самой их сути.

Филлипс Брукс утверждает, что успех проповеди заключается в наслаждении проповедником своей работой. Вот что он писал: «Наивысшая радость со­стоит в величайшей цели: прославить Господа и спа­сти души людей. Нет другой такой радости, которая могла бы сравниться с ней. Знакомясь с жизнями ве­личайших проповедников прошлого или видя силь­ных проповедников Слова сегодня, мы начинаем ощу­щать глубокую радость, испытываемую ими в служе­нии»⁸.

Таким образом, радость, наполняющая пропо­ведь, — это, с библейской точки зрения, необходи­мость; она должна быть у тех, кто любит людей, хочет прославить Бога и желает достичь служением этих двух величайших целей.

В чем же разница между радостью Эдвардса и улыбками и шутками тех пасторов, для которых по­нятие «счастье» не имеет ничего общего со святой строгостью? Эдварде писал: «Все благодатные чув­ства — это сладкий аромат для Христа, наполняю­щий душу христианина небесной свежестью; это чув­ства смиренного сердца»⁹. Только осознание тяжко­го бремени наших грехов, величия Божьей святости и важности нашего призвания как проповедников может прибавить нашей радости смирения и стро­гости.

Серьезная проповедь имеет право на существо­вание, поскольку проповедь предназначена Самим

Богом для того, чтобы обращать грешников, пробуж­дать церкви, способствовать постоянству святых в вере. Если проповедь не может выполнить эти зада­чи, то последствия будут весьма плачевны.

Ибо, когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих (1 Кор. 1:21).

Господь спасает грешный мир от полной гибели через проповедь. Апостол Павел особенно остро осо­знавал эту ответственность:

Ибо мы Христово благоухание Богу в спасаемых и в погибающих: для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь. И кто способен к сему? (2 Кор. 2:15,16).

Когда я проповедую, в моем мозгу стучит мысль: «Сейчас на чаше весов вечности находятся души греш­ников!» Если эта мысль не делает проповедника се­рьезным и искренним, то люди неосознанно научат­ся тому, что к аду и раю можно относиться легкомыс­ленно. Мне становится страшно при мысли, что именно такое небрежное отношение сквозит сегодня во многих проповедях. Джеймз Денни писал: «Никто из смертных не может прославлять одновременно и свой ум, и Христа Спасителя»¹⁰. Джон Генри Джоуэт утверждал: «Невозможно достичь потаенных уголков человеческой души, пользуясь приемами конфе­рансье или шута»¹'. Однако многие проповедники по-прежнему убеждены, что они должны сказать что-ни­будь смешное.

Я заметил, что некоторые проповедники даже бо­ятся «до корня волос искренности» Чалмерза. Я мно­го раз видел, как проповедник создавал особую атмо­сферу, особую тишину в церкви, и затем, видимо, намеренно, быстро развеивал ее легкомысленной шут­кой, каламбуром или колкостью.

Похоже, что сегодня целью пастора стало рассме­шить людей, а не привести к покаянию. Если люди смеются, — значит, им хорошо. Если им хорошо, — значит, вы им нравитесь. Если вы им нравитесь, — значит, они идут за вами. Если они идут за вами, — значит, у вас есть сила. Выходит, что игнорирование в проповеди реальности греха, святости Бога, опасно­сти ада и необходимости смирения является призна­ком успешного общения. На конференциях меня по­стоянно удивляют пасторы, которые говорят, что мир нуждается в духовном возрождении, а затем создают атмосферу, не способствующую этому.

Недавно я прочитал книгу Уильяма Спрагью «Лек­ции о возрождении» и воспоминания об Асахеле Неттл-тоне, вдохновенном благовестнике времен второго Ве­ликого пробуждения. Глубокое и непреходящее духов­ное пробуждение было исполнено исходящим от Духа серьезным отношением людей к служению. Вот неко­торые выдержки из воспоминаний о Неттлтоне:

Осень 1812 года. Южный Салем, Коннектикут: «Его проповедь внесла торжественность в умы лю­дей... Серьезное отношение к служению быстро пе­редалось всем, и вопрос о вере стал доминирующим, он присутствовал теперь в любом разговоре». Весна

1813 года, Северный Лайм: «В начале служения ни­какой особой серьезности не было. Но уже очень ско­ро некая торжественность проникла во все уголки собрания». Август 1814 года, Восточный Грэнби: «Эффект, произведенный его появлением, был по­добен эффекту молнии: все здание школы было за­бито трепещущими верующими. Собрание наполни­лось торжественной и серьезной атмосферой»¹².

Рассуждая о силах, способствующих духовному возрождению, Спрагью в первую очередь упоминает такое качество, как серьезность:

Я обращаюсь к тем, кто жил во времена духов­ного возрождения. Разве вы не ощущали на себе при­сутствие того праздничного, торжественного отно­шения? Любое проявление беспечности было неле­по и неуместно. Совершенно нелепо думать, что можно было справиться с подобной работой, избе­гая глубоко серьезного отношения к ней, или делать что-либо с целью пробудить несерьезные чувства. Не могло быть и мысли о подобном отношении. Когда Святой Дух вселяется в сердца собравшихся, тогда уже нет места нелепым анекдотам, нелепым выражениям, нелепым жестам, нелепому отноше­нию. Подобное отношение огорчает Святого Духа, потому что это прямо противоречит тому, для чего Он был послан: для обличения грешников в грехе и обновления их покаянием¹³.

Читая эти строки, мы начинаем понимать, что по­добная историческая ситуация была весьма очевидна и проистекала из самой природы духовных вещей. Однако многие пасторы, несмотря на то что понима­ют это и их печалит отсутствие признаков возрожде­ния в наши дни, все же остаются верными своей ста­рой напыщенной манере держаться на кафедре. Мне иногда кажется, что именно легкомысленность явля­ется главнейшим врагом, именно она мешает истин­ному взращиванию духовных плодов в душах людей.

Чарлз Сперджен обладал поистине хорошим и здоровым чувством юмора. Используя его, он мог до­биваться большого эффекта. Робертсон Николл, од­нако, спустя три года после смерти великого пропо­ведника написал о Сперджене: «Благовестие, осно­ванное на смехе, привлекает массы народа, но сжигает душу в пепел и убивает всякие начатки веры. Мно­гие, не имея четкого представления о его проповедях, называют их „юмористическими". На самом же деле еще не было другого такого проповедника, который был бы от начала и до конца искренним, ревностным и торжествующим»¹⁴.

По глубокому убеждению Сперджена, юмор и смех в проповеди должны занимать надлежащее место. Будучи преподавателем, он учил, что «мы должны бороться, особенно некоторые из нас, с нашим стрем­лением к легкомысленности. Есть большая разница между святой радостью, которая есть добродетель, и общей легкомысленностью, которая есть порок. Лег­комысленный человек не может смеяться от всей души, он только шутит по разным поводам. Такой смех несерьезен, пуст и неискренен»¹⁵.

Сегодня проповедники больше знают о смехе, чем о слезах; это стало одним из признаков «века сего».

Апостол Павел говорил о грешниках со слезами, по­тому что они поступали «как враги креста Христо­ва» (Флп. 3:18). Без такого плача возрождение не на­ступит, не будет и глубокого, пребывающего обнов­ления.

Представьте себе, что пастор начнет пасхальную проповедь не шуткой или милой историей, а словами Джона Донна: «Какое море может поделиться со мной своими водами, чтобы мне хватило их выплакать, ког­да я думаю, что могу не увидеть в день воскресения по правую руку от Бога одного из Тех, Кто сейчас смотрит на меня!»¹⁶ Разве после таких слов собрание не испол­нилось бы духом любви и прозрения?

Серьезность и искренность — важные составляю­щие проповеди. И не только потому, что проповедь является орудием в руках Бога, спасающего души грешников и пробуждающего Церковь, но и потому, что проповедь — это инструмент, требующийся для постоянства святых в вере. Павел писал Тимофею:

Посему я все терплю ради избранных, дабы и они получили спасение во Христе Иисусе с вечною сла­вою (2 Тим. 2:10).

Труд ради избранных Божьих не просто сладкая помадка на торте их вечного пребывания в вере. Про­поведь — это средство, предназначенное Богом для вечного утверждения в вере. Вечное пребывание в бла­годати —дело не одного отдельного верующего, а всей церкви (Евр. 3:12,13), и проповедь — это один из спо­собов сохранения в благодати. Бог действенно при­зывает нас Словом и им же действенно хранит нас до дня соединения во Христе.

Мы можем сказать, что верующий в Христа будет сохранен Им для вечной жизни. Однако необходимо быть осторожным, чтобы не прийти к мысли, что если спасен, то можно теперь делать все, что угодно. Такое понимание уничтожает искренность служения проповедника Божьим святым. С библейской точки зрения, Бог поощряет в церкви искреннее исполь­зование средств благодати для сохранения Своих де­тей в вере. Одним из таких средств благодати явля­ется проповедь Слова Божьего. Каждое воскресенье наши церкви находятся на фронтовой линии, разде­ляющей небеса и ад, — и не только из-за присутствия на богослужении неверующих, но и потому, что наши прихожане могут считать себя спасенными, «если только пребывают тверды и непоколебимы в вере» (Кол. 1:23). Апостол Павел связывает непоколеби­мость веры с проповедью Слова Божьего через благо-вестие (Рим. 10:17).

Естественно, каждый проповедник со всей искрен­ностью может вскликнуть: «Кто же способен спасать грешные души, возрождать церкви, сохранять святых в благодати!?» Я же в ответ могу только повторить уже сказанное выше: пусть радость и серьезность сольют­ся в жизни и проповеди пастора так, чтобы они отрезв­ляли беззаботных и делали сладким бремя святых. Любить людей не означает легкомысленно относиться к духовной действительности, которая, напротив, долж­на внушать нам благоговение (отсюда — серьезность в служении). Любить людей не означает делать еще тяжелее их ношу безрадостным послушанием (отсю­да — радость в служении). Ниже приведены семь прак­тических советов, которые, возможно, помогут сохра­нить серьезность и радость в проповеди.

Во-первых, стремитесь на деле, с искренним и се­рьезным отношением в сердце, везде и во всем жить свято. Это необходимо потому, что нельзя в воскресе­нье быть кем-то одним, а в течение недели — другим. По крайней мере, долго вы так не продержитесь. Нельзя быть «до корней волос искренним», читая про­поведи, и легкомысленным на совете или званом обеде в церкви. Также нельзя явить славу Бога и через радо­стное проповедование, если в течение недели вы были угрюмы, мрачны и недружелюбны. Стремитесь быть не проповедником, а человеком.

Во-вторых, пусть ваша жизнь, особенно ваша уче­ба, станет жизнью постоянного общения с Богом в молитве. Аромат Бога не задержится на том человеке, который не задерживается перед Богом. Ричард Си-сил говорил: «Основным недостатком христианских служителей является отсутствие привычки проводить время с Богом»¹⁷. Мы призваны к служению Словом и молитвой, потому что без молитвы Бог, Которого мы так стремимся познать, изучая Писания, останется для нас Богом, не внушающим нам ни страха, ни вдох­новения.

Плодотворное изучение Слова и горячая молитва живут и умирают вместе. Уорфилд вспоминал, как однажды кто-то ему сказал, что десять минут на ко­ленях приносят больше истинного и глубокого зна­ния о Боге, чем десять часов, посвященных изучению книг. На что Уорфилд ответил: «Вы хотите сказать, что нет ничего более плодотворного, чем десять часов, проведенных перед книгами в молитве на коленях?»^{18 П}усть наше отношение к проповеди, равно как и под­готовка к ней, будут такими же. Коттон Матерс при­держивался такого правила: после каждого написан­ного параграфа проповеди он останавливался для молитвы, исследования своего сердца, чтобы закре­пить в нем свои святые впечатления о предмете буду­щей проповеди¹⁹. Без подобного молитвенного отно­шения мы не сможем удержать серьезность и радость пред троном Благодатного.

В-третьих, читайте книги, написанные теми, «в чьих жилах течет сама Библия», кто живет истинами, о которых пишет. Совет одного профессора семина­рии, где я учился, изменил мою жизнь. Он посовето­вал мне выбрать одного из великих богословов и «по­грузить» себя в его жизнь и книги. Трудно недооце­нить значение этого совета для моей жизни. Я решил, что буду жить «вместе» с Джонатаном Эдвардсом. На­чиная со времени моей учебы в семинарии каждый день, из месяца в месяц я узнавал через него и других самых убежденных в своей вере людей: Кальвина, Лютера, Беньяна, Баррофа, Бриджеса, Флавела, Оуэна, Чарнока, Гарнелла, Уотсона, Сиббса, и Райла. Ищите книги, написанные людьми, которые были «до корней волос» убеждены в своей вере в Бога, и вы увидите, что эти книги поведут вас путями радости и сделают это лучше, чем любые другие произведе­ния современных писателей.

В-четвертых, обращайте свой разум к созерцанию смерти. Господь медлит, но она неизбежна, и об этом всегда важно помнить. Наивно полагать, что смерть не имеет никакого отношения к нашей жизни и к про­поведи. Эдварде был тем, кем он был, — со всей сво­ей глубиной и силой (будучи отцом одиннадцати до­стойных верующих детей) — благодаря тем решени­ям, которые он принял будучи еще молодым:

9. Решено, буду всегда, помногу, думать о своей смерти и обстоятельствах, приводящих к ней.

55. Решено, буду изо всех сил стараться сделать все возможное, чтобы поступать так (и, думаю, это верный путь), как будто я уже видел счастье небес и мучения ада²⁰.

Похоронные церемонии, которые я провожу, все­гда производят на меня отрезвляющее действие. Пе­ред тем, как что-либо сказать, я представляю себя, или мою жену, или моих сыновей лежащими там, в гробу. Смерть и болезнь — это те две вещи, которые удиви­тельно быстро изгоняют туман обыденности из нашей жизни, меняя его на мудрость, серьезность и радость надежды воскресения.

В-пятых, всегда помните о том, что вы, как про­поведник, подвергнетесь более строгому суду:

Братия мои! не многие делайтесь учителями, зная, что мы подвергнемся большему осуждению... (Иак. 3:1).

Автор Послания к Евреям, обращаясь к пасторам, писал:

Повинуйтесь наставникам вашим и будьте по­корны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчет; чтоб они делали это с ра­достью, а не воздыхая, ибо это для вас не полезно (Евр. 13:17).

Слова Павла звучат как еще более строгое преду­преждение:

Посему свидетельствую вам в нынешний день, что чист я от крови всех; ибо я не упускал возвещать вам всю волю Божию (Деян. 20:26,27).

Очевидно, что игнорирование, или неверность Божьему Слову, или учение, преподанное не во всей его полноте, запачкают наши руки в крови наших при­хожан. Серьезное и ответственное отношение ко все­му вышесказанному, а также радость ожидания успеш­ного окончания поприща улучшат всякое дело, кото­рое мы будем делать.

В-шестых, всегда берите в пример Иисуса. Он был добр и нежен — как и должно быть праведнику. Он не был угрюмым. Злые языки говорили об Иоанне Крестителе, будто он одержим бесом, а об Иисусе — что Он был чревоугодником, пьяницей, другом мы­тарей и грешников. Иисус не пытался уничтожать в человеке радость. Он познал горе, был «мужем скор­бей». Никогда с Его уст не срывалось небрежное сло­во, не звучали легкомысленные проповеди. Мы зна­ем, согласно Библии, что Он никогда не шутил, и весь Его юмор был только ножнами для острейшего лез­вия меча истины. Иисус — величайший пример для проповедника. Толпы людей слушали Его с радостью, дети сидели у Него на коленях, женщинам Он оказы­вал должное уважение. Тем не менее никто до Него не говорил об аде так часто и такими вселяющими ужас словами.

В-седьмых, всеми силами стремитесь познать Бога, смиряйте себя под Его крепкую руку (1 Пет. 5:6). Не довольствуйтесь короткими прогулками вашей церкви у подножия горы Его славы. Поднимитесь на ранее неприступные утесы Его величия. Пусть исти­на наполняет ваши сердца, и пусть высоты Божьи ни­когда не истощаются. Взбирайтесь к тем вершинам, которые вы видите там, высоко, исчезающими в об­лаках, от которых вас отделяют многие километры величественной красоты Бога. Взбирайтесь ввысь, размышляйте о тех грядущих временах, когда вы во­очию узрите бесконечное существо Бога. Да укрепит­ся ваша радость в Его славе и пусть в вашем сердце поселится серьезность.