Джон Стотт

Я верю в силу благовестия. Искусство духовного красноречия

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ИСКУССТВО СОСТАВЛЕНИЯ ПРОПОВЕДИ

Жил однажды один англиканский священник, который был ленив. Он давно не затруднял себя подготовкой проповедей. От природы он обладал большим умом и красноречием, а его прихожане были простыми людьми, поэтому его неподготовленные проповеди имели успех. Но чтобы жить в ладу со своей совестью, он дал клятву, что будет всегда проповедовать по вдохновению, доверившись Святому Духу. Все было прекрасно до тех пор, пока однажды, за несколько минут до начала утренней службы, в церковь пришел некто иной как сам епископ, решивший таким образом провести свой воскресный день. Наш пастор смутился. Он умудрялся годами обманывать своих необразованных прихожан, но был гораздо менее уверен, что ему удастся провести епископа. Поэтому он подошел поприветствовать неожиданного гостя и, желая избежать возможной критики в свой адрес, сказал ему, что торжественно поклялся всегда проповедовать без подготовки, по наитию. Епископ как будто понял его, и служба началась. Однако, на половине проповеди, к большому ужасу проповедника епископ встал и вышел. А после службы на столе в ризнице пастор нашел небрежную записку епископа: «Я освобождаю Вас от вашей клятвы!»

Вот еще одна история. Жил однажды один молодой американский пресвитерианский священник, главным пороком которого была не лень, а самоуверенность. Он постоянно хвастал тем, что на подготовку воскресной проповеди у него уходит всего несколько минут, которые занимает дорого от его дома к церкви. Возможно, вы догадались, что сделали пресвитеры? Они купили ему новый дом за пять миль от церкви! Моя небольшая экуменическая притча еще не закончена. Жил еще один, баптистский, проповедник, у которого не было пороков его епископального и пресвитерианского коллег. Его - если это можно назвать бедой - была чрезмерная одухотворенность. Он тоже не готовил своих проповедей, но делал это не от лени или гордыни. Напротив, это было вызвано его искренней набожностью. Как и его епископальный брат, он полагался на Святой Дух, но в отличии от него, искал опору не в собственной клятве, а в самом Писании.

«Разве вы не читали, что сказал Иисус в 19 и 20-м стихах 10-й главы Евангелия от Матфея?» - спрашивал он друзей с неподдельным изумлением, когда они решались делать ему замечания. «Не заботьтесь, как или что сказать, - заповедал Иисус, - ибо в тот час дано будет вам, что сказать, ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас». Однако, чего не хватало этому простодушному брату, так это умения читать слова Господа в их контексте. Ведь на самом деле они начинаются так: «Когда же будут предавать вас», и относятся не к церкви, а к мирским судам. «И поведут вас к правителям и царям за Меня,» - сказал Иисус (ст.18). Он имеет в виду, что в такой ситуации у нас нет времени подготовиться к защите. И именно тога Святой Дух даст нам нужные слова. Обещание Христа во многом утешало узников, не знавших, как защитить себя, и оно отнюдь не является утешением для тех проповедников, которые слишком ленивы, горды или набожны для того, чтобы готовить проповеди. Я думаю, мы должны согласиться со Спердженом, что «привычка всходить на кафедру неподготовленным есть непростительная самоуверенность». Что бы мы подумали об адвокате, пришедшем на суд защищать своего клиента, заранее не ознакомившись с его делом? Джует приводит высказывание известного английского судьи, сказавшего, что «дела выигрываются в адвокатских конторах», то есть, «что касается адвоката, решающее поле действия для него не публичный суд, а его личный кабинет». То же самое правило относится и к проповеднику: «если вы учитесь кое-как, то ваше пребывание на кафедре просто дерзость».

Опыт всех великих проповедников, обладавших влиянием на современников, свидетельствует о необходимости добросовестной подготовки. Вы не верите этому, когда слушаете их, ибо готовая проповедь кажется вам несложной. Растолковать текст, выявить смысл его примеров и применить к жизни, доходчиво и просто изложить его основные положения, построить предложения и подобрать нужные слова - что может быть легче? Но за этим - дисциплина и труд всей жизни. Позвольте мне привести только один пример. После смерти доктора Лесли Уайтхеда ы 1976 г., в Нью-Йорке, Рой Тревиан написал некролог, который был опубликован в «Газете Английской Церкви» 9 января 1977 г. Там были такие слова: «В чем секрет его необыкновенного влияния на людей? Бедный и богатый, могущественный и бесправный, известный и безвестный - все приходили к нему и ко всем он был одинаково внимателен. В чем же секрет такого неотразимого воздействия на огромное собрание прихожан, когда после окончания проповеди у людей возникало состояние отрешенности? Я, наверно, раз двадцать спрашивал его об этом, и он неизменно отвечал: «Подготовка». В чем же должна заключаться наша подготовка? Это очень индивидуальное дело. Не существует единого рецепта подготовки проповедей. Каждый проповедник должен разрабатывать свой собственный метод, соответствующий его характеру и конкретной обстановке. Было бы ошибкой слепо копировать других. хотя это совсем не значит, что мы не можем учиться друг у друга. Эразм однажды пошутил: «Если уж слонов можно научить танцевать, львов - играть, а леопардов использовать как гончих собак, то проповедников и подавно можно научить проповедовать». По-видимому, существует шесть этапов, через которые, так или иначе, большинству из нас необходимо пройти.

ВЫБОР ТЕКСТА

Само собой разумеется, что мы должны иметь текст из Писания, так как мы не мыслители, а толкователи. Однако, как нам выбрать текст для конкретной проповеди? Многие проповедники задавались этим вопросом, когда сидели за столом, сосали и грызли карандаш, тупо уставившись в чистый лист бумаги. Трудность выбора проистекает из-за обилия текстов, а не недостатка их. Если мы постоянно изучаем Библию и ведем записи своих занятий, то наша память становиться хранилищем библейских текстов, которые как-будто выстраиваются перед нами, прося, чтобы и из них родилась проповедь. Так как же нам сделать свой выбор? Наверно, можно выделить четыре фактора, влияющих на выбор текста.

Первый фактор - литургический. В основных конфессиях христианства (католицизм, православие, лютеранство и англиканство) продолжают придерживаться периодов Церковного года, который находят свое отражение в календаре, сопровождая воскресные службы чтением соответствующих отрывков из Библии. В 1967 г. Британская межконфессиональная «Группа совместной литургии» издала очерк, озаглавленный «Календарь и библейские чтения: новый взгляд». В следующем году его идеи получили дальнейшее развитие в докладе Литургической комиссии Английской церкви «Церковный календарь и чтения церковного года», в котором отстаивается «более удобное изложение церковного года», ориентированное на пастырские интересы прихожан». Я позволю себе упростить эти рекомендации так, чтобы они могли заинтересовать и членов нелитургических церквей.

Большинство христиан ежегодно соблюдают, по крайней мере, три основных христианских праздника - Рождество (празднование рождения Христа), Пасху (Воскресение Христа) и Пятидесятницу (дар Святого Духа). Если взять эти праздники за основу, то все остальные становятся как бы естественной подготовкой к ним и естественным их следствием. В этом смысле церковный год подразделяется на три периода.

Первый, с октября по декабрь, - можно назвать периодом продленного Адвента. Так как в Европе праздник урожая обычно приходит в конце сентября - начале октября, а в Америке - в ноябре, это наиболее подходящее время для размышлений о творении, о грехопадении, чтения Ветхозаветной истории, ожидании Христова рождества и Его явлении иноверцам.

Второй период продолжается от Рождества до Пятидесятницы, с января по май, и в это время естественно будет вновь рассказать о великих деяниях Божиих, совершенных Им во Христе, Его рождении и жизни, о его личности и нравственном примере, словах и делах, страдании и смерти, Воскресении и Вознесении, завершающемся сошествием Святого Духа.

Третий период лучше мыслить как «воскресение после Пятидесятницы», а не «воскресение после Пасхи». С мая по сентябрь включительно наиболее благоприятная пора для размышлений о христианской церкви как Братстве Духа. Это лучшее время подумать о христианской этике, о своих общественных и проповеднических обязанностях, о христианском уповании - нашем ожидании второго пришествия Христа во славе.

Таким образом, Церковный календарь кратко повторяет историю библейского откровения: с октября по декабрь - Ветхий Завет (от сотворения мира до Рождества Христова), с января по май - Евангелия (жизнеописания Христа), и после Пятидесятницы - с мая по сентябрь - Деяния и Послания Апостолов, Откровение Иоанна Богослова. Троичная структура закономерна и в том случае, когда мы воспроизводим поступательный характер явления Бога как Творца и Отца, как воплотившегося Сына Божия и как личностную и совершительную ипостась Святого Духа.

Так как вся система читаемых текстов (из Ветхого Завета, Посланий, Евангелий и др.) соответствует Церковному календарю, проповедник может иногда, и даже часто, воспользоваться текстом тех или иных чтений. Однако рабская привязанность к предписанным чтениям может создать ненужную зависимость, поэтому лучше всего рассматривать их как путеводные вехи к соответствующей теме. Несомненно, не должно быть полной зависимости и от Церковного календаря. Обычно считают, что проповедовать о Воплощении можно только на Рождество, а о Воскресении - только на Пасху. Колин Моррис справедливо спрашивает: «Пятидесятница - осенью? Вознесение в середине мрачной зимы? Почему бы нет? Разве эти великие истины не универсальны и не подходят в любое время года? И, конечно, они должны быть свободны от тирании Церковного календаря». Тем не менее значение календаря очевидно. Джеймс Стюарт, заслуженный профессор Теологии, литературы и языка Нового Завета Эдинбургского Нового колледжа, вышедший в отставку в 1966 г., но остающийся одним из наиболее популярных современных проповедников, призывал к надлежащему соблюдению христианского года в таких словах: «Великие вехи Христианского года - Пришествие, Рождество, Великий пост, Страстная Пятница, Пасха, Духов День, Троица - указывают нам направление и предлагают основные темы. Они заставляют нас строго придерживаться основных моментов вероучения. Они призывают нас вернуться с боковых дорог, на которых мы склонны плутать, на главный путь искупления. Благодаря им мы постоянно возвращаемся к тем величественным деяниям Бога, ради провозглашения которых и существует Церковь».

Второй фактор, помогающий нам выбрать текст, я называю внешним. Под ним я подразумеваю некоторые события в жизни народа (например, политические выборы, смерть общественных деятелей или скандальную хронику) актуальные вопросы общественных дискуссий (вооружение, аборты, смертная казнь, безработица, гомосексуализм, разводы), стихийные бедствия (наводнения, голод, землетрясения или разные катастрофы).

Приходя в Церковь, христиане не могут и не должны отгораживаться от таких вопросов, которые широко освещаются по радио, телевидению и в печати. Напротив, они несут эти тревоги с собой и вопрошают: «Что говорит об этом Господь? Как должны христиане относиться к таким вещам?» Проповеднику надо быть восприимчивым к важным общественным вопросам в сознании людей.

В-третьих, есть пастырский фактор, то есть какая-то потребность, выявленная в процессе духовного самосовершенствования прихожан, часто правильно говорят, что лучшие проповедники - всегда хорошие пастыри, так как они знают потребности и проблемы, сомнения, страхи и надежды своих людей. Добросовестный пастырь никогда не может проповедовать «не считаясь с нуждами своих слушателей». «С таким же успехом врач может прописать мазь от экземы на шее, - комментирует Дуглас Кл. Форд, - когда у пациента мозоли на ногах». Определить эти потребности и решить, как проповедовать на эту тему, лучше всего вместе с пастырской группой. Даже если местная церковь имеет только одного, занятого весь день и оплачиваемого пастыря, можно надеяться, что его поддержат священники, занятые неполный день и на добровольных началах, а также пресвитеры, разделяющие с ним его попечительские обязанности. Несомненно, они будут совершать регулярные совместные молитвы, обсуждать, планировать, и одним из вопросов их «повестки дня» должно быть их проповедническое служение. По крайней мере три раза в год Майкл Бафен, ставший ректором церкви Всех Душ в 1975 г., созывает свою группу специально с этой целью. Иногда он заранее говорит с прихожанами, чтобы узнать об их просьбах, а иногда просит их, и руководителей группы содружества в частности, вносить предложения и заявки о темах проповедей или целых их серий. Временами некоторые руководители церковной общины из мирян также присоединяются к нам, когда мы обсуждает программы проповедей на следующие несколько месяцев. Это дает нам возможность планировать целые курсы, охватывающие основные положения христианского вероучения и нравственные обязанности христианина, толковать целые книги Библии и видеть, что мы упустили из поля зрения. Составленные таким образом проповеди помогают членам церкви понять все богатство библейского откровения, его единство в многообразии. Одна из опасностей обращаться каждое воскресенье к отдельно взятому тексту состоит в том, что в таком случае создается впечатление, будто Библия - это всего лишь сборник несвязанных между собой отрывков, без общих тем и всеобъемлющей идеи.

Мне кажется, будет не безполезно, если я приведу список основных циклов, которые мы разработали в церкви Всех Душ в последние шесть лет. Догматические курсы включили такие темы, как личностный аспект Бога, жизнь Христа, распятие, явления воскресшего Христа. Библия. Более практические циклы относились как к этическим вопросам (ученичество, десять заповедей, Нагорная проповедь, подражание Христу и цикл из четырнадцати проповедей о смысле христианской любви), так и другим актуальным темам (божественный промысел, женское служение в церкви, страдание и духовные дары). Еще один цикл из четырнадцати проповедей был посвящен молитве.

В течение этого периода (шести лет) мы стремились разъяснить некоторые длинные библейские отрывки. В циклы по Ветхому Завету входили начальные главы Книги Бытия, жизнеописания патриархов, избранные Псалмы, частично книга пророка Исайи и книга пророка Даниила. Что касается Нового Завета, то здесь мы изучали как короткие послания (Послание к Ефесянам, Послание к Филлипийцам, 1Послание Петра и 1 и 2 Послания к Фессалоникийцам), так и два длинных, а именно 2Послание к Коринфянам и Послание к Римлянам (последние - в 43-х проповедях, занявших два семестра - с ноября по март и с мая по июль). Возможно наиболее значительным является самый крупный наш цикл. Для него было взято все Евангелие от Марка (в 72 проповедях, поделивших текст на семь частей и продолжавшихся с сентября 1078 по апрель 1981 г. ).

Наряду с такими общими обзорами абзац за абзацем мы сочли полезным прорабатывать короткие отрывки гораздо тщательнее, стих на стихом. Используя этот метод, мы прочитали стихи 19-38 20-й главы Деяний святых Апостолов (обращение ап. Павла к пресвитерам из Ефеса), 4 т 5-ю главы того же Послания (нравственные нормы христианина), 11-ю главу Послания к Евреям (подвижники веры) и менее известную 13-ю главу того же Послания. Ее мы разделили таким образом:

1. Братолюбие между вами да пребывает (стих 1).

2. Страннолюбие (стих 2).

3. Помните узников (стих 3).

4. Брак у всех да будет честен (стих 40.

5. Довольство тем, что есть (стихи 5-6).

6. Помните наставников ваших (стихи 7, 17-19).

7. Опасность! (стих 9).

8. Страдание со Христом (стихи 15-16).

9. Временные жители (стих 14).

10. Жертвы, угодные Богу (стихи 15-16).

11. Бог усовершит вас в добром деле (стихи 20-21).

Все эти циклы создавались на штатных конференциях с учетом пастырских потребностей церковной общины.

Четвертый фактор, который руководит нами в выборе текста - личный. Без сомнения, лучшие проповеди - те, которые сначала были обращены к себе, а потом - к другим. Или, выражаясь несколько иначе, когда Бог Сам обращается к нам текстом Писания и этот текст сияет и сверкает перед нами, он продолжает сиять божественной славой и в нашей проповеди, обращенной к другим. Кэмбелл Морган рассказывал, как он был очевидцем сцены, происходившей с доктором Джозефом Паркером в ризнице Городского Храма, когда туда вошел один человек и сказал: «Благодарю Вас за эту проповедь. Она принесла мне пользу». Паркер посмотрел на него и ответил: «Сэр, она принесла пользу мне, поэтому я и проповедовал». Это не значит, то каждая проповедь должна рождаться из личного жизненного опыта. Ведь некоторые из нас должны проповедовать о браке, оставаясь неженатыми, или о разводе - когда они женаты, и все мы говорим о смерти, когда она еще для нас не наступила. Но проповеди, родившиеся из глубокого личного убеждения, обладают самодостаточной убедительностью. Это то, что Джеймс Сталкер называл «кровным опытом», добавляя, что «правда - вдвойне и втройне правда, когда они исходит от человека, говорящего так, как если бы он познал ее собственным трудом и страданием».

Именно по этой причине большинство проповедников считает необходимым всегда иметь под рукой записную книжку или «памятную тетрадь» (как ее называли, начиная с XVII в.). Интересно, похож ли мой опыт на ваш. Обычно мой разум окутан довольно плотным туманом, так что я совсем не различаю предмета. Однако время от времени туман рассеивается, прорывается свет, и я вижу все с предельной ясностью. Эти быстротечные моменты внезапного просветления нельзя упустить. Мы должны уметь полностью отдаваться им, пока туман не опустился вновь. Таким мгновения часто возникают в самой неподходящее время: ночью, во время чьей-то проповеди или лекции, в процессе чтения или по ходу беседы. Но несмотря на это, мы не вправе упустить их. И для того, чтобы извлечь из них максимальную пользу, мы должны немедленно записать их.

Итак, четыре фактора - литургический, внешний, пастырский и личный - помогают выбрать текст для проповеди. И теперь мы готовы приступить ко второй стадии подготовки.

РАЗМЫШЛЕНИЕ НАД ТЕКСТОМ

Если наш текст составляет часть последовательного изложения или по каким-то причинам определился заранее (например, за неделю или месяц), тогда мы можем воспользоваться преимуществом долгого периода «подсознательного вынашивания» или «созревания», как говорят американцы. Разумеется, текст для воскресной проповеди должен быть выбран не позднее предыдущего понедельника с тем, чтобы этот процесс имел время для развития. Чем дольше этот период, тем лучше. Роберт Луи Стивенсон однажды сказал о себе: «Я долгое время сижу в молчании, словно курица, которая высиживает яйца», а Дитрих Бонхоффер обычно выбирал текст не сразу, а затем обдумывал его каждый день, «стараясь погрузиться в него, чтобы явственно услышать, что же он говорит».

Рано или поздно наступает время более сосредоточенной подготовки. Что должен делать проповедник на этой стадии? Читайте текст, перечитывайте его, перечитывайте заново и читайте вновь. Обдумывайте его вновь и вновь, подобно Марии, матери Иисуса, которая дивилась словам, что сказали ей пастухи и «сохраняла все слова сии, слагая их в сердце своем» (Лук. 2:18,19). Исследуйте текст, как исследует пчела весенний цветок, как колибри исследует цветок гибискуса в поисках нектара. Терзайте его, как собака кость, сосите его, как ребенок сосет апельсин, пережевывайте его, как корова жвачку. К этим сравнениям Сперджен добавляет еще два - с червем и ванной. «Очень важно с помощью молитвы устремляться в душу и суть текста, проникая в него за священным писанием так, как червь прокладывает путь к ядру ореха». И снова: «Давайте, дорогие братья. стараться пропитываться проповедью. Я всегда считал, что лучше всего проповедую тогда, когда смог пропитаться текстом. Мне нравиться понимать текст, постигать его значение и смысл и т. д., затем, погрузившись в него словно в ванну, с наслаждением лежать, позволяя ему впитываться в себя».

Однако эти живые метафоры не могут раскрыть достаточно ясно, что же в действительности делает проповедник, когда размышляет над текстом. Я бы сказал, что он задает вопросы тексту, причем два самых важных. Первый вопрос: «Каков смысл текста?», или лучше: «Каким был его смысл в то время, когда этот текст впервые был произнесен или записан», потому что, как правильно подчеркивает Е.Д. Хирш, «текст значит то, что имел ввиду его автор». Отсюда явствует, что мы не должны пренебрегать рассмотрением исторического и географического контекста нашего текста, его культурного окружения, рассмотрением его слов и образов, а также мыслей и намерений его автора. Сто же он имел ввиду? Что он стремился утвердить или осудить, на что надеялся и чего требовал?

Второй вопрос к тексту: «Что он говорит нам?», то есть каково его современное содержание? Как он обращен к нам сегодня? Этот вопрос отличен от первого. Задавая его, мы «наводим мосты» между древним Словом и современным миром, переводим текст Писания на язык современной культуры. Важно понимать как различие этих вопросов, так и их единство. Раскрытие первоначального исторического значения текста имеет чисто академический интерес, если мы не переходим к выявлению его современного содержания или как некоторые теологи предпочитают говорить, его «актуальной значимости». Однако сразу же искать современное содержание текста, не потратив сил на раскрытие его первоначального значения, значит идти незаконным кратчайшим путем. Это равносильно оскорблению Бога (пренебрежение путем, выбранным самим Богом для Его самооткровения в конкретной исторической и культурной ситуации), извращению Его Слова (отношение к нему как к компилятивному сборнику или книге магических заклинаний) и ведению Его народа по ложному пути (запутывая его в понимании Писания). Задавая эти два вопроса тексту, учитывая его первоначальное значение и современное содержание, нам, возможно, придется обратиться за помощью к словарю, указателю библейских изречений или комментариям. Они смогут уберечь нас от ложного толкования теста, разъяснить его и активизировать наше размышление о нем. Но они никогда не смогут стать больше, чем просто вспомогательные средства. Они никак не заменяют нашей непосредственной, личной встречи с текстом, когда мы подвергали его «перекрестному допросу, а он, в свою очередь, - нас. Более того, после нескольких лет изучения Библии мы уже никогда не подойдем к тексту как к совершенно незнакомому, а воспримем его в свете нашего предыдущего размышления.

Все это время мы будем молиться, смиренно взывая к Богу, чтобы Он просветил нас Духом истины. Мы будем повторять мольбу Моисея: «Покажи мне славу Твою» (Исх. 13:18) и Самуила: «Говори, Господи, ибо слышит раб Твой» (1Цар. 3:9-10).

Христианская медитация отличается от других видов размышления тем, что она является сочетанием познания и молитвы. Некоторые проповедники очень старательны в учении. Их стол буквально завален богословскими книгами, и они полностью отдаются толкованию текста, но вряд ли когда-нибудь молятся о Божием свете. А другие - весьма прилежны в молитве, но почти никогда не занимаются каким-либо серьезным изучением предмета. Мы не должны разъединять то, что Бог соединил. Что касается меня, я всегда считал полезным столь долго готовиться к проповеди, сколько долго мог стоять на коленях с открытой перед собой Библией в ее молитвенном изучении. И не потому, что я фанатик Библии и поклоняюсь ей, а потому что я поклоняюсь Богу в Библии и хочу смириться перед Ним и Его откровением и даже во время изучения текста горячо молиться, чтобы Он просветил очи сердца моего (Еф. 1:18).

Превосходный пример этого сочетания молитвы и изучения дает ветхозаветный пророк Даниил. «Сообразив по книгам число лет», по истечении которых Иерусалим будет опустошен, он обратил лицо свое к Господу Богу «с молитвою и мольбою в посте и вретище и пепле». Затем, когда он еще молился, Гавриил вошел к нему и сказал: «Даниил! теперь я исшел, чтобы научить тебя разумению..» (Дан. 9:1-3, 20-23). и было еще одно видение мужа Даниилу, когда тот коснулся его и сказал: «Не бойся, Даниил, с первого дня как ты расположил сердце свое, чтобы достигнуть разумения, и смирить себя перед Богом твоим, слова твои услышаны... (Дан. 10:1-14). Аналогичный пример дают в Новом Завете слова ап. Павла Тимофею: «Разумей, что я говорю. Да даст тебе Господь разумение во всем» (2Тим. 2:7). В обоих случаях, с одной стороны, мы имеем чтение книг, серьезное размышление и стремление ума к разумению, а с другой стороны, смирение в молитве и вере. И только в ответ на размышление и молитву было дано желанное понимание. Как писал Дейл, цитируя одного старинного английского писателя, «труд без молитвы - атеизм, а молитва без труда - самонадеянность».

Не стоит и говорить, что во время этого молитвенного изучения, называемого «медитацией», мы записываем, хотя и бессистемно, приходящие на ум мысли. Меня часто спрашивают: «Как долго продолжается этот период?» «Столь долго, сколь это необходимо», - единственный ответ, который я могу дать. Нет средства, которое могло бы сэкономить время, проведенное над текстом. Сидите над ним столько, сколько это необходимо. Продолжайте исследовать цветок, пока есть нектар. Продолжайте сосать апельсин, пока не высосете его.

До сих пор я исходил из того, что изучение текста - дело глубоко личное и индивидуальное. Однако бывают случаи и совместной подготовки проповедей. Епископ Лесли Ньюбигин описывал мне эксперимент, проведенный им в Мадрасской епархии, Южная Индия, когда он был там епископом: «Раз в месяц группа пасторов собиралась на полдня или на весь день». Они начинали с основательного экзегетического изучения отрывков, выбранных для ближайшей воскресной проповеди». Это происходило как на пленарных заседаниях, так и в рабочих группах; четыре или пять групп подготавливали планы каждой воскресной проповеди текущего месяца. «Затем эти планы представлялись на пленарные заседания комментариев, критических замечаний и обсуждений». Обычно тексты для воскресных проповедей выбирались из сборника библейских чтений, изданного Церковью Южной Индии. «Однако в некоторых случаях, особенно когда в церковной или общественной жизни происходило что-то очень важное, группы собирались в поисках правильного христианского ответа на возникшую ситуацию и решали, какие отрывки из Писания наиболее подходят для ближайшего воскресного богослужения».

В заключение епископ Ньюбигин заметил, что хотя «потом каждый шел домой готовить свою собственную проповедь, эти совместные занятия давали уверенность, что в них было больше пищи для размышления, чем в каком-либо ином случае».

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ОСНОВНОЙ МЫСЛИ

Когда в молитве и изучении мы продолжаем размышлять и бегло записывать все многообразие рождающихся идей, мы должны искать основную мысль текста. Мы должны размышлять до тех пор, пока она не проявится и не прояснится. Почему?

Во-первых, в каждом тексте есть главная тема. Если (как мы показали в 3-й главе) Бог обращается к нам через сказанное им в Писании, то необходимо спросить себя: «Что же Он нам говорит, что главное в Его словах?» Я не отрицаю, что могут существовать несколько обоснованных толкований текста и что мы можем извлечь из него различные уроки, но я утверждаю, однако, что каждый текст имеет основную опору. И мы должны обладать целостным взглядом, чтобы увидеть это и устоять против искушения подчинить смысл текста собственному «я». Например, вполне допустимо, основываясь на притче о добром самарянине, учить о том, что истинная любовь всегда выражается в жертвенном и созидательном служении, однако основным ядром притчи Иисуса является тот поразительный факт, что самарянин, этот презираемый всеми изгой, сделал то, чего не захотели сделать два верующих иудея. Следовательно, невозможно точно истолковать притчу, не акцентируя внимания на этом этническом моменте и предполагаемой критике всех религий, которые, несмотря на всю свою ортодоксию, остаются неискренними, ибо лишены любви.

Опять же можно учить об определенных истинах, основываясь на 8-м стихе 5-й главы Послания к Римлянам: «Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками». Мы можем проповедовать о греховности человека, смерти Христа или о любви Бога, так как обо всем этом упоминается в данном стихе. Но основная мысль текста заключена в том, что смерть Христа за таких грешников как мы, является «доказательством Его любви к нам» (NEB). Поэтому проповедь на 8-й стих 5-й главы Послания к римлянам должна идти под идеей того, «как Бог доказывает Свою любовь», но кроме того она должна соотнести объективное доказательство этого, явленное через Христа (Его распятие, стих 8-й), с субъективным опытом, рождающимся в нас посредством Духа Святого (стих 5-й: «потому что любовь Божия изливается в сердца наши Духом Святым»).

Кроме того, есть еще одна причина, почему необходимо выделять в каждом тексте основную мысль: ведь одним из характерных отличий проповеди от лекции является то, что ей цель - донести только одну главную идею.

Обычно считается, что студенты делают во время лекции многочисленные записи, которые затем просматривают и перерабатывают. Это позволяет ректору свободно переходить от одного вопроса к другом, затрагивать широкий круг проблем и даже отступать от основной темы лекции. Эксцентрические отступления рассеянного профессора - одно из главных удовольствий его послушать; кроме того, его материал можно найти непосредственно в книгах. Однако проповедь - совсем другое. Правда, в некоторых общинах во время проповеди ведутся записи, в других - предоставляются копии конспектов и даже магнитофонные кассеты. И то и другое - полезно в качестве вспомогательного средства для запоминания, хотя все же эту практику следует считать исключительной, к тому же она может оказаться и вредной, если люди перестанут слушать проповеди, рассчитывая когда-то потом изучать записи или прослушать магнитофонную кассету. Проповедь же, как живое слово Божие к Его народу, должна оказывать на людей немедленное воздействие. Пусть они не запомнят подробностей - мы не должны стремиться к этому. Но люди должны запомнит основную мысль, потому что все детали проповеди ориентированы на то, чтобы помочь слушателям понять ее идею и почувствовать ее силу.

Я думаю, что все знатоки проповеднического искусства согласятся с этим. Раньше основная мысль обычно называлась «постулатом», и проповедники стремились доказать его. «Я думаю, что каждая проповедь, - сказал Чарльз Симьен, - должна быть чем-то вроде телескопа, направленного только на один объект». Вот как он выражает суть своего метода в предисловии к «Horae Homileticae»: «Возможно небесполезно было бы показать метод формирования этих бесед. Как только выбрана тема, следует первый же вопрос: «Какова основная цель и значение текста?» (Я прошу каждого молодого священника особенно запомнить это).

«Когда основное значение текста выявлено, - продолжает Чарльз Симьен, - следующая ступень - выразить его «категорическим постулатом»; сделать это - вот в чем секрет всех проповедей». В декабре 1821 г., в анонимной статье «Христианского обозревателя» Симьен подчеркивал практическое значение метода, рассчитанного на упрочение истины в сознании людей: «Сведите ваш текст к простому постулату, сделайте его канвой, а с самом текстом обращайтесь как с тканью, раскрывая основную идею за счет многообразия слов и выражения, содержащих ее в себе. Старайтесь буквально ввинчивать каждое слово в сознание ваших слушателей. Мы недаром используем это сравнение, так как хорошо завернутый винт создает такую механическую прочность, что едва ли какая сила способна его вырвать».

«Ввинчивайте истину в их умы,» - писал и Ричард Бакстер. А Джуетт продолжал: «Я убежден, что проповедь не готова до тех пор, пока мы не выразили ее тему в кратких, полных смысла предложениях, ясных как кристалл. Я считаю, что поиск таких лаконичных и ясных предложений - самый тяжелый, изнуряющий, но и наиболее плодотворный труд в моей подготовке. Я думаю, что никакую проповедь нельзя читать и даже записывать пока не появятся эти слова, чистые светлые, как луна на безоблачном небе».

Профессор Иэн Пит-Ватсон говорит то же самое: «Каждая проповедь должна быть безжалостно подчинена одной теме. Это первое и важнейшее требование!»

Когда тайна текста раскрыта и основная тема проповеди стала ясна, мы должны мысленно выстроить всю службу вокруг нее. Хотя, несомненно, уже начало службы может более общим образом выражать покаяние и хвалу, и хотя молитвы о заступничестве вбирают в себя много тревог и за мир, и за Церковь, и за всех нуждающихся, уже в этой части богослужения полезно начать готовить умы и сердца прихожан к восприятию темы проповеди. Конечно, два предстоящих чтения, а также песнопение, выражающее нашу молитву перед проповедью, и песнопение. выражающее наш отклик после нее, должны соотноситься с общим характером богослужения. Мы не должны бояться ни простоты, ни повторения. Дополнительный урок мы можем получить из негритянской религиозной практики в США. Доктор Генри Митчелл проводит интересную параллель между негритянскими песнопениями и «неторопливым стилем негритянской проповеди»: «Негритянская проповедь и негритянские духовные гимны - это двоюродные братья. Что касается песнопения, то вся песня строится на очень небольшой словесной основе. Часто повторяющиеся хоровые припевы состоят всего из четырех слов: «Помни меня, Господи, помни меня». Если в нашей культуре песня состоит из более длинных строф, произносимых достаточно быстро, негритянский гимн можно медленно проговаривать: «Господи, я хочу быть христианином в сердце». Медлительность негритянской проповеди, а также повторы, являются естественной копией негритянской речи и песнопений, для которых характерны небольшое количество слов и плавность их произнесения».

Итак, при подготовке проповеди мы должны терпеливо ждать, пока основная мысль не откроется сама. Мы должны быть готовы молиться и размышлять, глубоко проникая в текст и даже за него, до тех пор, пока не оставим претензий быть его хозяином и манипулятором, и, наоборот, не станем его смиренным и покорным слугой. Тогда не возникнет опасности недобросовестного искажения текста, а наоборот, Слово Божье будет властвовать над нашим умом, зажжет огонь в наших сердцах, будет руководить ходом нашего толкования и, наконец, произведет незабываемое впечатление на прихожан.

ОРГАНИЗАЦИЯ МАТЕРИАЛА

До сих пор, готовясь к проповеди. мы выписывали из выбранного текста множество разнообразных мыслей, спонтанно возникавших в ходе его анализа, и затем выделяли основную мысль. Теперь же нам надо систематизировать материал, причем таким образом, чтобы его структура максимально соответствовала идее проповеди. Цель данного периода подготовки состоит не в том, чтобы создать некий литературный шедевр (кстати, Чарлз Смит писал, что «изящные проповеди - одна из самых опасных уловок дьявола»1): речь, скорее идет о том. чтобы обеспечить основной идее максимальную силу воздействия. Сразу отметим, что этот процесс имеет положительные и отрицательные стороны.

Отрицательная заключается в том, что мы вынуждены безжалостно отбрасывать все несущественное, хотя сделать это гораздо труднее, чем сказать. Пока размышлять над текстом, много славных мыслей и блестящих идей приходит в голову, и, конечно же, их старательно записываешь. Возникает искушение не упустить ни одной и все так или иначе включить в проповедь. Противьтесь искушению! Посторонний материал ослабит воздействие проповеди. Он пригодится в другое время и надо суметь придержать его до тех пор.

Положительная сторона компоновки проявляется в необходимости подчинить материал основной теме, причем таким образом, чтобы лучше ее обозначить и усилить ее звучание. Для этого необходимо особое внимание на структуру, лексический строй и иллюстрированный материал проповеди. Скажем несколько слов о каждом их этих моментов.

Итак, структура. Большинство считает, что упорядоченное расположение материала необходимо. Никто не станет спорить, что наша культура прежде всего рассчитана на зрительное восприятие и что эта тенденция усугубляется. Большинство жителей развитых стран в большей степени склонно воспринимать бесконечный наплыв образов, рвущихся с телеэкранов, нежели на слух прослеживать логику развития той или иной мысли. В результате, как считает Дэвид Джиллет, все более возрастает роль того метода обучения, который называется методом «кляксы». Он «предполагает рассмотрение какой-то проблемы с разных точек зрения с целью большей конкретизации образа, формирующегося в сознании».

Однако независимо от того, предполагает ли наш подход наглядно-образное или отвлеченно-логическое решение проблемы, нам необходимо определенным способом упорядочить наши мысли, если мы хотим, чтобы их поняли. Ссылаясь на картину первобытного хаоса, описанного во 2-ом стихе 1-й главы Книги Бытия, У. Сэнгстер допускал, что «проповедь может быть бесформенной, но, благодатию Божией, вовсе не пустой». Однако, добавлял он, это «из области чудес». «В действительности никакая проповедь не будет сильной, если эта сила не проявляется и в ее структуре». Кости без плоти - всего лишь скелет, однако плоть буз костей - рыхлая масса. Сами по себе они хорошей проповеди не сделают.

Разрабатывая структуру проповеди, мы сталкиваемся с двумя основными опасностями. Первая - это когда торчат кости, торчат, как ребра у тощего человека. Они постоянно лезут в глаза, мы не можем из не видеть. То же самое происходит и тогда, когда план проповеди слишком заметен. Обращая внимание на форму, мы рассеянно воспринимаем содержание, Это происходит тогда, когда внешнее оформление проповеди слишком схематично (например, некоторые проповедники выдумывают двойную или даже тройную альтерацию для обозначения разделов проповеди - и в этом их основная ошибка) или, напротив, слишком запутанно (Симьен пишет о Ричарде Бакстере, что однажды тот перешел к «шестьдесят пятому» разделу, как будто кто-то мог вспомнить предыдущие шестьдесят четыре»). План, привлекающий внимание своим построением, только мешает, Его изобретатели забывают о том, что задача скелета - поддерживать тело, самому оставаясь незаметным.

Вторая опасность, подстерегающая нас при построении проповеди, - это ее искусственность. Некоторые проповедники выдумывают такой план, который вовсе не подходит к тексту, не проясняет его, а, напротив, мутит чистые воды истины и запутывает слушателей. Золотое правило состоит в том, чтобы позволить тексту самому определить его композицию. Искусный толкователь дает тексту возможность свободно раскрыться перед нашими глазами подобно ому, как роза расцветает под лучами утреннего солнца, являя свою доселе скрытую красоту. Александр Макларен, баптистский проповедник XIX в., совершавший свое служение в Манчестере, был одним из немногих, кто сполна владел этим искусством. Вильям Робертсон Николл пишет, что у него был «быстрый и ясный ум» и «необыкновенный дар анализирования текста». «Он прикасался к нему серебрянным молотком, и текст тотчас органично распадался на цельные и легко запоминающиеся части». Этой метафорой пользовался и Сперджен. Однажды он рассказывал студентам о трудностях, возникавших при анализе некоторых текстов. «Ты пытаешься расчленить их, - говорил он, - изо всех сил ударяешь по ним своим молотом, но твой труд напрасен». «Наконец ты находишь такой текст, который при первом ударе, сверкая, распадается на части, и ты видишь, какой редкой красотой вспыхивают сокрытые в нем драгоценности». Все проповедники переживали этот опыт по крайней мере иногда. Нам же надо молить Господа, чтобы сегодня Он дал нам побольше этих серебряных молоточков.

Рассуждая о структуре проповеди, мы неизбежно подходим к вопросу о ее классическом трехчастном делении, что, в свою очередь, вызывает саркастическую улыбку. Трехчастное деление - отнюдь не современное открытие, за ним стоит долгая история. Чарльз Смит подробно анализирует жесткую средневековую «схему проповеди», согласно которой текст непременно делился на три части (особенно в Англии), по возможности обозначаясь «тремя значимыми словами». Однако возводить трехчастное деление в неизменный принцип - значит надевать на себя смирительную рубашку. Это было бы насилием по отношению ко многим текстам, которые представляют собой неделимое единство или ограничено делятся на две, четыре или пять частей. И тем не менее, с удивлением замечаешь, что довольно часто естественным делением является именно трехчастное. Нередко я был склонен объяснять это тем, что христиане, почитая Св. Троицу и являясь тринитариями, легко улавливают любой намек на Отца, Сына и Святого Духа или на Бога, Который над нами, для нас и в нас. Поэтому мне было интересно узнать, что такую мысль высказывал и Робер де Безеворн, который в 1322 г. опубликовал свой трактат о структуре проповеди, вышедший под названием «Forma Praedicandi». «Это правило, вероятно, было обусловлено желанием оказать почтение Троице», - пишет он.

Существует множество способов построения проповеди. Сэнгстер различал пять основных подходов, которые он называл «изложением», «обоснованием», «шлифовкой», «классификацией» и «построением аналогии». Хэлфорд Лаккок был более обстоятелен и насчитал десять типов построения. Кроме того, он дал им образные наименования, например, «ступенчатая проповедь» (которая «как по ступеням лестницы, возводит от одной мысли к другой»), «бриллиантовая проповедь» (когда «к одной мысли подходишь с разных сторон, уподобляя ее бриллианту, который, вращаясь в твоей руке, сверкает всеми своими гранями») или «проповедь-ракета» (названная так «не потому, что она взлетает с грохотом и шипением, ошеломляя собравшихся», а потому, что «она начинается на земле, взлетает ввысь, затем распадается на части и возвращается на землю...»). Различные тексты и темы требуют разных подходов. Мы должны приветствовать разнообразие и освобождаться от стереотипов.

А теперь от структуры проповеди я перехожу к ее лексическому строю. Даже проповедуя один раз в неделю, за сорок лет вы произнесете около девяти миллионов слов. Слова весьма существенны: чтобы ясно выразить свои мысли, мы должны облечь их в слова. Невозможно дать точное сообщение, не подобрав соответствующих слов. Вспомните, сколько труда и времени мы тратим для того, чтобы послать простую телеграмму. Количество слов строго ограничено, и мы перечитываем текст снова и снова, здесь что-то изменяя, там добавляя или вычеркивая, - и так до тех пор, пока не убедимся, что нас не просто поймут, но поймут правильно. То же самое касается проповеди. «Старался Екклесиаст приискивать изящные изречения, и слова истины написаны им верно», - говорится в Книге Проповедника (Ек. 12:10). Далее сказано, что «слова мудрых» (особенно если в них едино присутствуют благодать и истина) «как иглы» тревожат совесть и пробуждают разум и «как вбитые гвозди» застревают в памяти и с трудом забываются (Ек. 12:11). Поэтому над выбором слов стоит хорошо подумать, а выбрав, - записать. Это делается вовсе не для того, чтобы читать проповедь по бумажке или заучивать ее наизусть и затем декламировать: записей требует сама логика мысли («записи рождают точный ум», - сказал Бэкон). Кроме того, если в процессе подготовки к проповеди мы хоть в каких-то ее частях сознательно подбирали наиболее подходящие слова, они удивительно легко и быстро воскреснут в нашей памяти, если перед нами будут лежать хотя бы краткие заметки. Итак, какие же слова наиболее предпочтительны?

Во-первых, они должны быть самыми простыми и ясными. Перефразируя известные слова апостола Павла, можно сказать: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а простоты не имею, то я - медь звенящая или кимвал звучащий» (см. 1Кор. 13:1). Конечно, иногда, отыскивая подходящее слово, мы можем прийти к чему-то необычному, но в любом случае нельзя впадать в словоблудие. К сожалению, это частая беседа профессионалов. До сих пор существует политики. напоминающие Гладстона, каким его описал Дизраэли в 1878 г.: «изощренный оратор, опьяненный преизбытком собственного красноречия». Похоже, что и законоведы любят составлять документы, которые может понять только человек юридически грамотный. Врачи тоже иногда грешат употреблением совершенно неоправданного жаргона. Доктор К. Д. Бардхэм, практикующий в Ротереме (Южный Йоркшир), приводит следующий пример, взятый из доклада службы социального обеспечения: «У этой пожилой гериатрической (!) женщины много взаимосопряженных проблем. ограничивающих возможности моциона. Отсутствие вербальной коммуникации усугубляет ее отчуждение от реальности и усиливает изоляционизм. В настоящий момент она не способна реагировать на события. Психогериатрический аспект в контексте концептуального расстройства при наличии паранойи также представляет собой один из параметров общего масштаба ее проблем».

Доктор Бардхэм далее предлагает свой перевод, который выглядит следующим образом: «Женщина восьмидесяти трех лет, больна артритом, не может передвигаться и потому чувствует одиночество, смятение и страх». Бардхэм поясняет, что его письмо в газету было вызвано статьей Кристофера Рида, в которой автор пишет о распространении «психологического пустословия» среди средних американцев. Это явление представляет собой жаргон, в котором подлинное понимание психологического состояния человека подменяется броскими и пустыми фразами.

Однако для того, чтобы привести пример злоупотребления языком, англичанину совсем не надо обращать взор по ту сторону океана. Таких примеров хватает и дома, причем не только в сфере государственной службы. Лучше всех это описал Эрнст Говерс, автор широко известной книги «Простые слова». Согласно автору цель книги состоит в том, чтобы «помочь государственным служащим правильно использовать письменный английский как орудие их профессии», однако все сказанное вполне подходит к устному английскому. Автор утверждает, что никакого стиля вне определенного словоупотребления не существует и в доказательство ссылается на Мэтью Арнолда и Дина Свифта. «Имей что сказать и говори это как можно яснее - вот в чем секрет стиля», - утверждает М. Арнолд. «Нужные слова в нужном месте - вот подлинное определение стиля», - вторит ему Д. Свифт. В своей книге Говерс призывает нас тщательно отбирать слова, избегая излишеств и используя только хорошо известные и точные выражения. Основная наша погрешность в том, что мы усложняем речь. «Вместо того, чтобы говорить просто, прямо и кратко, мы высокопарны, многословны и неконкретны», - пишет автор. Это явление он называет словом «гоблдайгук», характеризуя им «цветистую канцелярщину» (неологизм, по-видимому, вышел из-под пера Мори Мэврика, употребившего его в майском номере «Нью-Йорк Таймс Мэгэзин» за 1944 г.).

К несчастью, этой болезнью поражена и Церковь. В свое время покойный Кеннет Грабб привел изречение Гордона Раппа о том, что экуменическое движение стало «первым убийцей королевского английского», и, кроме того, привел несколько примеров, свидетельствующих о чрезмерном пристрастии церковных иерархом к замене англо-саксонских слов латинскими выражениями. Приведем один из них. «Собрание превращается в консилиум, - пишет автор, - разговор в консультацию, сторона в аспект, показ в демонстрацию. Эти люди презирают переходные глаголы и активный залог. Они презирают конкретный смысл существительных, и расплывчатые прилагательные занимают у них место точных эпитетов. Ничто не происходит просто потому, что «ветер подул с запада»: непременно будет сказано, что причина крылась в «циркуляции воздуха западного полушария». Таким образом благовестие испаряется, уступая место плохому языку...»2

Однако несмотря на эти примеры проповедники должны стремиться к простоте и ясности, что предполагает не только употребление простых слов. но и кратких предложений с немногими придаточными или вообще без них. Мы делаем это тогда, когда нашу речь переводят на другой язык, однако полезно так делать всегда. «Проповедуйте так, как будто у вас астма», - сказал однажды епископ Дж. Рэйл.

Однако слова проповедника должны быть не только простыми, но и яркими, пробуждающими образы в сознании слушателей. Об этом я более подробно скажу, когда перейду к обсуждению иллюстративного материала проповеди. Пока же надо признать, что иллюстрацией могут быть не только библейские истории: даже отдельные слова и выражения, будучи риторическими фигурами, могут образно охарактеризовать то, что мы пытаемся сказать. «Разница между удачным и почти удачным словом равнозначна разнице между молнией и светляком», - писал Марк Твен.

Однако, употребляя метафоры, мы рискуем нагромоздить их одну на другую и тем самым запутать наших слушателей. Стивен Лекок дает прекрасный пример, служащий предостережением всем проповедникам. Он высмеивает преподобного Руперта Дрона, благочинного Марипозы (север Торонто). «Не думаю, - пишет он, - чтобы кто-то много беспокоился о своих обязанностях перед церковью. Однако благочинный Дрон своей богатой образами речью показывает, что достаточно немного времени - и этот долг будет погашен; надо всего лишь сделать небольшое усилие, слегка препоясать чресла прихожанам, и они, взвалив этот долг на себя, растопчут его ногами. Надо всего лишь помочь им взяться за плуг, и они быстро погрузят его в глубокие воды. А затем они свернут свои паруса и каждый усядется под своей оливой»3.

Будучи простыми и образными, наши слова должны быть и честными. Надо остерегаться преувеличений и употребления превосходных степеней. Слишком свободное использование таких слов обесценивает их. Сам Иисус недвусмысленно призывал нас говорить однозначно («Да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет»), не многословя в своих утверждениях (Иак. 5:12; см. также Матф. 5:33-37).

Одним из современных авторов, занимающихся этой проблемой, является К. С. Льюис. Он считает, что «вербидицы» уничтожают слова по-разному, однако самый распространенный способ - напыщенность (когда вместо «очень» говорят «ужасно», вместо «большой» - «потрясающий», хотя имеют в виде именно первое, а не второе)4.

Нам кажется, что вполне уместно целиком воспроизвести один умный совет, который автор приводит в письме от 26 июня 1956 г.

«На самом деле важно следующее:

1. Всегда старайся говорить так, чтобы было ясно, что ты хочешь сказать, старайся, чтобы в твоих словах не было побочного смысла.

2. Всегда выбирай простые и краткие слова, а не длинные и неопределенные. Например. обещания надо «выполнять», а не «осуществлять».

3. Никогда не употребляй абстрактных существительных вместо конкретных. Если хочешь сказать, что «умирают чаще», не говори, что «смертность возросла».

4. Не употребляй придлагательных, которые просто говорят о том, какие чувства ты хочешь в нас пробудить. Не говори «это было ужасно»: лучше опиши случившееся так, чтобы мы на самом деле ужаснулись. Не говори «это было восхитительно»: сделай так, чтобы после твоего описания мы сами воскликнули: «Да, это восхитительно!» Запомни, что все эти слова («ужасно, чудесно, отвратительно, изящно») стремятся только к одному: переложить на твоих читателей ту работу. которая изначально была возложена на них.

5. Не употребляй слишком «громких» слов. Не говори «бесконечно», если хочешь сказать «очень», иначе не найдешь подходящего слова тогда, когда захочешь сказать о чем-то действительно бесконечном»5.

По-видимому этот отрывок весьма убедительно показывает нам, сколь важны слова для проповедника. Итак, стремясь донести до наших слушателей все, что мы хотим сказать, мы должны сделать так, чтобы слова были простыми (дабы слушатели поняли нас), живыми (чтобы они образно представили то, о чем мы говорим) и, наконец, честными, без преувеличений говорящими о простой истине.

Мальколма Маггериджа называли «чародеем слов», однако в первом томе своей автобиографии он признается, что, работая журналистом в «Манчестер Гардиан», довольно скоро стал многословить, шутить и лицемерить. «Сейчас мне тягостно вспоминать, - пишет он, - с какой легкостью я начал употреблять этот псевдовзяток. эти глупые псевдофразы, несущие псевдомысли, псевдострахи и псевдонажеды. Слова прекрасны, как любовь, но и предают их так же легко. Я не столько раскаиваюсь в своих ложных поступках, сколько в лживых словах, большинство которых, к счастью, навсегда исчезло в мусорных свалках»6.

Покаяние изменило его ориентацию, и теперь он хочет, чтобы на его могиле написали: «Он знал цену словам».

А теперь от рассмотрения структуры проповеди и ее лексического строя я перехожу к анализу иллюстративного материала. Я приступаю к этому с большой опаской, поскольку знаю, что использую его далеко не лучшим образом. В этой связи мои друзья подшучивают надо мной, а я пытаюсь исправиться.

Не могу не согласиться, что христианский проповедник, пренебрегающий пояснениями, не имеет никакого оправдания, поскольку перед его глазами находится обширная богоданная традиция. Сирил Гарбетт, бывший архиепископ Йоркский, любил рассказывать о том, как один священник обратился с письмом к лондонскому епископу Мэнделлу Крэйтону, прося его назвать какую-либо книгу, богатую иллюстративным материалом. «В ответ он получил почтовую открытку, на которой было написано всего лишь одно слово: «Библия»7. Епископ был прав. Библия изобилует всевозможными образами, особенно сравнениями. Возьмем Ветхий Завет. «Как отец милует сынов, так милует Господь боящихся Его». «Нечестивые... как прах, возметаемый ветром». «Я буду росою для Израиля; он расцветет, как лилия, и пустит корни свои, как ливан». «Поднимут крылья, как орлы». «Слово Мое не подобно ли огню, говорит Господь, и не подобно ли молоту, разбивающему скалу?»8

А теперь обратимся к Новому Завету. «Вы - соль земли... Вы - свет мира». «Ибо, как молния, сверкнувшая от одного края неба, блистает до другого края неба, так будет Сын Человеческий в день Свой», «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты». «Мы... были тихи среди вас, подобно как кормилица нежно обходится с детьми своими». «Ибо что такое ваша жизнь? Пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий»9. Все это выбрано наугад: можно было бы привести гораздо больше примеров.

Однако в первую очередь надо упомянуть Иисуса. Наиболее известные из них (такие, как притча о блудном сыне и добром самаритянине) являются неотъемлемой частью распространенного понимания христианства. «И таковыми многими притчами проповедовал им слово, сколько они могли слышать. Без притчи же не говорил им, а ученикам наедине изъяснял все», - пишет Марк (Марк. 4:33-34). Сэнгстер не преувеличивал значение пояснительного материала, когда ссылаясь на пример Иисуса, писал, что «только тщеславие в сочетании с богохульством могут убедить человека в том, что данная проблема недостойна его внимания»10. Кроме того, надо подчеркнуть, что значимость образа для постижения истины показывают не только притчи Иисуса, но и Сам Иисус, поскольку Он - Слово Божие, ставшее плотью, зримый образ незримого Бога, и потому видевший Его видел Отца.

Итак, нет ничего удивительного в том, что использование в проповедях образного материала имеет долгую и благородную историю. К нему прибегали великие проповедники IV-V вв.: Иоанн Златоуст, Августин, Амвросий. Чарлз Смит пишет. что одной из основных особенностей средневековой проповеди было «использование exempla (т.е. примеров. - Прим. пер.), или того, что мы называем «иллюстрациями»11. В XIII в. эту традицию развили Франсиск Ассизский, Доминик и другие братья-монахи. В то время создавались и пускались в обращение сборники «примеров» для проповедников - предшественники современных «антологий иллюстративного материала». В них входили библейские истории, сюжеты классической литературы, исторические примеры, жития святых, басни животных и наблюдения над миром природы. Поскольку со временем эти «примеры» стали использоваться в целях лжеучения, подменяя серьезное толкование Библии, Джон Уиклиф и его «бурные проповедники» решили прежде всего сосредоточиться на библейских текстах и тем самым подготовили почву для богословия реформаторов, призывавших проповедовать только на материале Писания. Эту часть своего исторического обзора Чарлз Смит завершает так называемым «триумфом Тиллотсона». Несмотря на то, что Джон Тиллотсон (архиепископ Кентерберрийский с 1691-го по 1694 гг.) был воспитан как пуританин, в своих поздних проповедях он не только благовествовал, сколько рассуждал о нравственных добродетелях. В кратких выражениях и простым языком он призывал к «логике и здравому смыслу, к обстоятельной, всеобъемлющей аргументации, весомой, неторопливой и простой»12. Однако нам кажется, что все это было реакцией на умозрительность, сухость и усложненность упомянутых «примеров» из средневековых сборников, а не на проповедь пуритан как таковую. Ведь надо признать, что, несмотря на крайнюю причудливость некоторых аллегорий, употребляемых в проповедях пуритан, популярность аллегории Баньяна, представленной в его «Пути паломника», свидетельствует о ее выразительности и духовной силе: многие пуританские проповедники описывали жизнь христианина как опасное путешествие, преисполненное борьбы и сражений. Их проповеди «изобилуют подобными образами»: «редкая проповедь обходится без символических ссылок на духовную брань и странствие»13.

Итак, говоря о необходимости использования иллюстративного материала, мы ссылались на библейские образы и определенную историческую традицию. Теперь настало время поговорить о природе человеческой психики. Человек не любит оперировать абстрактными понятиями: он превращает их в символы (как это делают математики) или в образы. Силы воображения - один из самых прекрасных даров Божиих, принципиально отличающих человека от животных.

«Если бы меня спросили, - писал профессор Макнейл Диксон, - что является основной движущей силой истории, то, услышав мой ответ, вероятно, решили бы, что я спятил, однако я все равно ответил бы, что эта сила - сила метафоры, образа. Человечество живет воображением, оно управляет всей нашей жизнью. Вопреки желанию философов человеческий ум - не дискуссионный клуб, а картинная галерея. В ней развешаны наши сравнения, наши идеи, Тирания идеи, например, идеи Вселенной как механизма, - одна из тех тираний, от которой человеческому мышлению никогда не избавиться... Метафора лежит в основе религии и поэзии. От нее не может освободиться и наука»14.

О необходимости и пользе воображения в деле проповеднического служения говорил Генри Уорд Бичер. В свои пятую йельскую лекцию он включил раздел под названием «Сила воображения». «Вы, вероятно, удивитесь, - пишет он, - узнав, что сила и успех вашей проповеди в первую очередь зависят от воображения, которое я считаю самой важной особенностью, необходимой проповеднику». Под воображением он понимает «способность ума представлять незримое и делать его как бы зримым для других»15.

Проповедуя галатам о кресте, Павел говорит, что Иисус Христос «как бы распятый» был «предначертан» у них «пред глазами» (Гал. 3:1). Иисус был распят около двадцати лет назад, и те, к кому обращено послание, не были свидетелями казни, однако, животворя это событие силою своего слова, Павел как бы переносит его из прошлого в настоящее и делает достоянием живого образа, а не слухов. Такова цель любой образной актуализации. Суть ее состоит в том, чтобы оживить воображение и помочь наглядно представить то, о чем идет речь. Образное представление преобразует абстрактное в конкретное. древнее в современное, незнакомое в знакомое, общее в частное, неопределенное в определенное, нереальное в реальное и незримое в зримое. Согласно одной восточной пословице, который приводит Дж. К. Рэйл, «красноречив тот, кто, превращая уши слушателей в глаза, показывает им то, о чем говорит»16.

Чтобы видеть, нам нужен свет. Само слово «иллюстрировать» означает освещать. проливать свет на то, чего мы не видим. Именно поэтому иллюстрации, встречающиеся в проповеди, иногда сравнивают с окнами дома. В третьем выпуске «Лекций для студентов», вышедшем под заголовком «Искусство образного представления» и целиком посвященном этой проблеме, Сперджен цитирует изречение «странного Томаса Фуллера», английского историка семнадцатого века. сказавшего, что «доводы - это колонны в здании проповеди, а сравнения - окна, которые прекрасно его освещают». Назвав этот образ «очень удачным и содержательным», Сперджен отмечает: «По словам Фуллера, окна в доме делают прежде всего для того чтобы впустить свет. Притчи, сравнения и метафоры имеют такое же предназначение, и, следовательно, мы используем их для того, чтобы проиллюстрировать нашу тему или, согласно переводу этого слова, сделанному Джонсоном, «осветить» ее.

Здание без окон - «тюрьма а не дом... и речь без иносказания тускла, не интересна и влечет за собой тягостное утомление плоти». «Даже малые дети, слушая сказку, широко раскрывают глаза, боясь пропустить хотя бы слово, а лицо их озаряется улыбкой... Нередко, как нам кажется, и слушающие хотят, чтобы она целиком состояла из иллюстраций, как ребенок хочет пирога, который целиком из изюма», - продолжает Сперджен17. Однако таких пирогов не существует, как нет и дома, состоящего из одних только окон. Нам надо искать золотую середину между нашей мечтой и полным отсутствием изюма и окон. После выходя в свет моей небольшой книги «Новое человечество» (1966), в которой я пытался истолковать 5-8-ю славы из Послания к Римлянам, один мой приятель написал мне откровенное письмо, которое только приятель и может себе позволить. «Твоя книга, - писал он, - как дом без окон, как пудинг без изюма». Мне все хочется узнать, читал ли он Сперджена.

Итак, сказав о необходимости употребления пояснительного материала, скажем и об опасностях, которые нас здесь подстерегают. Первая состоит в том, что приводимые образы и примеры могут быть слишком броскими: вместо того, чтобы освещать что-от неясное, они привлекают внимание к себе. Когда Сэнгстера критиковали за якобы чрезмерное увлечение образными отступлениями, он справедливо возразил: «Моему народу нужны фонарные столбы, чтобы освещать их путь»18. Именно в этом и состоит назначение иллюстраций: они не должны «уподобляться очаровательным гостиничным светильникам, привлекающим к себе внимание», скорее они должны «походить на уличные фонари, которые, ярко освещая дорогу, остаются почти незаметными»19. Всем нам известны слишком навязчивые иллюстрации: они столь ярки, что мы запоминаем их вне контекста и долго помним после того, как давно позабыли саму истину, которую они должны были пояснить.

Вторая опасность, связанная с иллюстрациями, состоит в употреблении неверных или неуместных аналогий. В любой аналогии мы должны ясно показать, до какой степени распространяется упоминаемое сходство. Например, когда Иисус говорит «будьте, как дети», Он не имеет в виду, что мы всецело должны им уподобляться. Он не призывает к незрелости, непослушанию, безответственности, наивности или неопытности - Он призывает лишь к «смирению», которое присуще ребенку. Мы зависим от милосердия Божия, как ребенок от родителей. Конкретный смысл данного сравнения подтверждается другими библейскими отрывками, в которых, напротив, нас призывают расстаться с детскими чертами характера20. Таким образом, «доказательство по аналогии» всегда опасно и нередко вводит в заблуждение, поскольку складывается ложное впечатление, что два предмета или события, аналогичные в каком-то одном моменте, аналогичны во всех отношениях.

В качестве примера неуместного использования аналогии я приведу слова из проповеди другого моего приятеля. Однажды он торжественно с нарочито затянутыми паузами начал так: «В Священном Писании Всемогущий Бог уподобляет Себя... курице». Его слова были встречены с улыбкой и недоумением. Конечно, в каком-то смысле он был совершенно прав. В Библии мы читаем, с какой радостью псалмопевец искал убежища «в тени крыл» Божиих, как Вооз обращается к Руфи-моавитянке, пришедшей, по его словам, успокоиться под «крылами» Бога Израиля21. Более того, эта метафора недвусмысленно употребляется Самим Господом. Оплакивая Иерусалим Иисус говорит, что много раз хотел собрать его обитателей «как птица собирает птенцов своих под крылья» (Матф. 13:37). Это прекрасный образ, свидетельствующим й о нежной и заботливой любви Бога: каждый, кто побывал на ферме, где разводят цыплят, легко вспоминает эту картину. Сразу чувствуешь ее запах, слышишь кудахтанье наседок и видишь, как к ним торопливо бегут птенцы.

Отчего же в таком случае у слушателей сразу возникло чувство недоумения? Отчасти это произошло потому, что проповедник начал свою проповедь несколько высокопарно («Всемогущий Бог», «Священное Писание») и претенциозно (драматические паузы). Тем самым он настроил слушателей на нечто возвышенное, а вместо этого они услышали весьма обыденное и смешное слово «курица». Во-вторых, комизм произошедшего объясняется и тем, что проповедник не уточнил масштаб проводимой им аналогии. В действительности Писание не сравнивает Всемогущего Бога с курицей. Оно уподобляет Его покровительство и заботу ее крыльям или, говоря более определенно (поскольку сам образ динамичен, а не статичен), свидетельствует и милосердии Божием (Его желании собрать нас под защиту Своих крыл) и о нашей вере в Его защиту (желании найти прибежище под Его крылами). Если бы мой друг точнее придерживался Библии, он сказал бы приблизительно так: «Любящий нас Бог желает собрать нас под Свою защиту подобно тому, как наседка собирает цыплят под свои крылья». В этом случае слушатели восприняли бы аналогию как вполне уместную.

По своей природе иллюстрации весьма различны. Некоторые состоят из одного-двух слов или какой-нибудь фразы, которые, однако, в силу их образной насыщенности создают зримую драматическую картину. Например, мы можем говорит о том, что Бог «прорывается сквозь наши укрепления» (создавая образ людей, воздвигающих баррикады и желающих сдержать Его приступ) или что Святой Дух «взламывает» ограниченность нашего ума, открывая его для восприятия новой истины (и здесь мы слышим, как с треском открывается крышка ящика, нехотя поддаваясь напору молотка или клещей). Некоторые проповедники весьма искусно пересказывают библейские истории и притчи современным языком, другие придумывают новые, современные иносказания. Однако наиболее эффективными средствами образного воздействия являются исторические события, эпизоды из биографий тех или иных людей, примеры из повседневной жизни и нашего личного опыта, поскольку все это дает возможность выразить библейскую истину в самом широком историческом и личностном контексте. Поэтому каждый проповедник постоянно ищет необходимые образы, он весь - глаза и уши, однако это не значит, что, читая книги и слушая людей, мы преследуем только эту цель. И тем не мене, как сказал Сэнгстер, «природа и жизнь... полны образов. Плывя по житейскому морю с глубоко закинутым неводом, вылавливаешь много интересного»22. Однако для этого необходимо кратко записывать новые мысли и подходящие цитаты из прочитанного, занося их в блокнот или прямо на клочок бумаги.

Используя иллюстративный материал, мы должны придерживаться золотой середины: отступлений должно быть не слишком много и не слишком мало. В этой связи хороший совет дал Теодор Паркер Ферримс. Он пишет, что «один образ может стоить десяти тысяч слов». «Проповедь, совершенно лишенная образов и иллюстраций, по-видимому, доступна лишь тем, кто привык воспринимать абстракции». С другой стороны, «проповедь, перенасыщенная образами, похожа на женщину, чрезмерно увешанную драгоценностями: вместо того, чтобы подчеркнуть ее достоинства, они затмили их»23. В своей жизни Феррис придерживался этих взглядов.

Итак, организовав наш материал таким образом, чтобы он работал на основную мысль текста (использовав для этого определенную структуру проповеди, ее лексический состав и образные отступления), мы можем перейти к следующему этапу работы.

ВСТУПЛЕНИЕ И ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Прежде всего нужно подготовить основную часть проповеди. Начав подготовку с уже заранее оформленного вступления и заключения, мы будем вынуждены подгонять к ним содержание текста. Поэтому лучше всего начать с основной части и только потом снабдить ее началом и концом, то есть вступлением и заключением. Старые преподаватели риторики и гомилетики обычно именовали эти части эксордиум (exordium) и перорацией (peroration). Вступление играет важную роль и не должно быть слишком длинным или коротким. Пространное вступление отвлекает внимание от самой проповеди и приглушает ее звучание. Однако сегодня нередко совершается другая ошибка: вступление резко сокращают или вообще опускают, чтобы сразу приступить к основной теме. Это неразумно. «По своей природе люди не любят внезапности, им нравится постепенный подход. Здание без крыльца или какого-либо другого входа вряд ли обрадует взор. Продуманная музыкальная пьеса всегда имеет прелюдию, состоящую хотя бы из нескольких вступительных нот»24. А разве не так поступает Господь? Неторопливо сменяя сумерки утренней зарей, «сама природа учит нас искусству постепенного перехода»25.

Хорошее вступление преследует две цели. Во-первых, оно пробуждает интерес, любопытство и желание слушать дальше. Во-вторых, оно действительно «вводит» тему, привлекая к ней слушателей. Вступление, которое служило бы одной из этих целей, построить сравнительно легко. Интерес можно пробудить шуткой или занимательным рассказом, однако если это не ведет к основной теме, интерес довольно скоро пропадет. С другой стороны, саму тему можно ввести так, что внимание слушателей будет утрачено. Правильный, хотя и трудный путь состоит в том, чтобы одновременно вводить тему и пробуждать интерес, настраивая умы и сердца слушателей к восприятию вести.

Обычно проповедь начинается с чтения библейского текста. Значимость такого начала очевидно, поскольку тем самым мы сразу признает, что проповедник призван толковать Слово Божие, а не заниматься обсуждением наших собственных мнений. Однако многие не принимают его: оно кажется им слишком традиционным, слишком «церковным» и скучным, Поэтому иногда полезно исходить из ситуации, начинать сразу с темы, а не с текста, поскольку с таком случае мы исходим из реального, а не предполагаемого душевного состояния наших слушателей. Помню, как в Гватемале в проводил пасторский семинар по проблемам проповеди. Дело было вскоре после страшного землетрясения 1976 г.: страна была разрушена, двадцать три тысячи человек погибало и более миллиона осталось без крова. Я решил узнать, кто из проповедников сразу после этого события избрал его темой своей проповеди. и был рад услышать, что некоторые это сделали. Правомочно ли было начинать такую проповедь со слов: «В это утро я обращаюсь к следующему отрывку из Писания...»? Мне кажется, гораздо естественнее было бы начать примерно так: «Это утро мы встречаем в глубокой скорби. Многие из нас потеряли друзей и близких. Многие лишились крова и имущества. Почему Бог допускает такие несчастья? Вот вопрос, который тревожит наши умы и сердца. Можем ли мы после этого верить в любовь Божию?» И если именно в этот момент мы обратимся к библейскому тексту, если сумеем связать его с проблемой божественного провидения и любви, внимание собравшихся не будет утрачено.

Составлять заключение труднее, чем вступление. Похоже, что некоторые проповедники принципиально не могут делать выводов из чего бы то ни было, не говоря уже о проповеди. Подобно самолету в туманный день, у которого к тому же отказали приборы, они не перестают кружить и никак не могут приземлиться. Их проповедь - «не что иное, как прискорбное отсутствие цели»26. Другие, напротив, заканчивают слишком резко. Их проповедь - как пьеса без финала, как музыка, лишенная нарастания и кульминационной точки.

Заключение не должно быть простым повторением сказанного, хотя в этом тоже есть своя ценность. Память человеческая требует повторов, и, видя их пользу, апостолы не боялись их. «Писать вам о том же для меня не тягостно, а для вас назидательно», - говорил Павел. Того же мнения придерживался и Петр. «Для того я никогда не перестану напоминать вам о сем, хотя вы то и знаете... Справедливым же почитаю, доколе нахожусь в этом телесной храмине, возбуждать вас напоминанием...» - писал он27.

Более современный проповедник так описывает свой метод: «Во-первых, я говорю им о том, что собираюсь сказать, затем говорю то, что надо сказать, и наконец говорю о том, что сказал». Таким образом, собравшиеся троекратно воспринимают одну и ту же весть, что само по себе замечательно, особенно если проповедник с каждым разом употребляет несколько иную лексику, дабы избежать явных повторений. Лютер часто говорил по этому поводу, что единственный способ водворить истину в умы людей состоит в том, чтобы «непрестанно повторять им об этом». Искусный плотник может вбить гвоздь одним сильным ударом, однако большинство предпочитает вбивать его несколькими ударами. Точно так же и истина усваивается за счет повторений, напоминающих удары молотка.

Однако подлинное заключение не ограничивается повторением: оно ориентировано на конкретное применение услышанного в жизни каждого из членов общины. Это не означает, однако, что практические выводы надо оставлять на самый конец проповеди: мы должны их делать по мере истолкования библейского текста. В то же время было бы ошибкой до срока говорить о том, к чему мы должны прийти. Узнав об этом, слушатели теряют интерес, им уже нечего ожидать, и поэтому всегда надо что-то иметь про запас. На конец проповеди можно оставить призыв, который силою Святого Духа подвигнет слушателей к действию.

Все сказанное существенно и для классического понимания публичного выступления. В трактате об ораторском искусстве Цицерон говорит, что «красноречивый человек должен своею речью научить (docere), доставить удовольствие (delectfre) и убедить (flectere, movere)«. Цитируя изречение Цицерона, Августин говорит о том, что христианский проповедник должен наставить ум, усладить и вдохновить чувства и направить волю, ибо «наставление - необходимость, услаждение - любезность, а убеждение - победа»28. С этим согласуется и современная теория коммуникации. «Научившись выражать свои цели в контексте специфической ответной реакции ваших слушателей, вы делаете первый шаг в направлении плодотворного, целенаправленного общения»29. Таким образом, завершив проповедь, мы не должны довольствоваться тем, что слушатели поняли наши наставления, вспомнили их или получили удовольствие: они должны прийти к необходимости какого-то действия. «Если нет призыва к действию, нет и проповеди»30

Библейские авторы хорошо сознавали, что именно в этом и состоит цель их наставлений. Господь поставил Иезекииля «стражем дому Израилеву», чтобы он возвещал народу о наказании Господнем и призывал его к покаянию. В своем пророческом служении Иезекииль глубоко скорбел о том, что народ не откликается на его слова. «Ты для них - как забавный певец с приятным голосом и хорошо играющий; они слушают слова твои, но не исполняют их», - сказал ему Господь (Иез. 33:30-33). Однако слушать проповедь - совсем не то, что слушать музыку, ибо музыка призывает к наслаждению, а Писание - к смирению. Апостолы недвусмысленно подчеркивают, что «истина» налагает нравственные требования: ее надо «исполнять», а не просто слушать, ей надо подчиняться, а не просто верить в нее31. «Если это знаете, блаженны вы, когда исполняете», - сказал им Иисус (Иоан. 13:17). Об этом же говорит и Иаков, призывая быть «исполнителями слова, а не слышателями только» (Иак. 1:22-25).

Из истории Церкви мы знаем, что великие проповедники всегда придерживались такого убеждения. Ярким примером могут служить пуритане. «Конечная цель благочестивого проповедования состояла в том, чтобы каждая проповедь имела свою «пользу» или применение», и прежде всего в том, что касается «обращения душ и воспитания их в святости»32. Я слышал (хотя сам не встречал в сочинениях пуритан), что они обычно говорили о необходимости «проповедовать к сердцу». Их, разумеется, нельзя обвинить в пренебрежении разумом, поскольку в их проповедях было достаточно богословия, однако они хотели, чтобы их весть шла от головы к сердцу, то есть волевому центру человеческой личности.

Читая дневник Джона Весли, мы постоянно убеждаемся в том, что он тоже различал «работу ума» и «работу сердца» и надеялся, что его проповеди достигнут сердец его слушателей. «Я был свидетелем тупого, спокойного внимания и ничего более», - пишет он. И далее: «Я не могу найти пути к сердцам жителей Перта». «Я горячо воззвал к сердцам всех присутствовавших»33.

Кэмпбелл Морган предпочитал говорить о воле. «Проповедник не просто призывает собравшихся обсудить ситуацию, рассмотреть проблему или теорию. Наша задача состоит в том, чтобы штурмовать крепость воли и захватить ее во имя Иисуса Христа... Не важно, благовествуем ли мы или наставляем. В конечном счете важен призыв»34.

Однако крепость можно взять только силой, равно как сердце и волю человека. «Окаменевшее сердце можно сокрушить не лаской а, ударом»35. Примерно то же говорит и Пол Уайт, знаменитый австралиец, работавший в джунглях Танзании. В своей автобиографии он рассказывает о том, в чем состоит секрет успешной работы проповедника: «Подцепить их на крючок, схватить, удержать, потешить и задеть за живое. Все дело именно в этом последнем»36.

Однако именно здесь многие из нас бессильны. Нам неуютно от таких метафор, как «штурмовать», «бить», «поражать». Они слишком напористы, слишком воинственны для нас. Мы говорим , что у нас нет ни прав, ни желания вторгаться в частную духовную жизнь. Кроме того, мы боимся повышенной чувствительности. В результате мы пользуемся кафедрой для того, чтобы прочесть с нее небольшие безобидные эссе и редко (если вообще когда-либо) затрагиваем нечто, требующее принятия конкретного решения. В первой йельской лекции Р. У .Дэйла есть раздел под заголовком «Бесцельные проповеди». Там он описывает, как однажды во время летнего отпуска слушал проповедника, который толковал библейский текст правильно и научно, мыслил остроумно и свежо, а отступления делал просто восхитительные. «Однако казалось, что этот проповедник не задумывался над тем, слушает ли его кто-нибудь... Я не мог понять, какую истину он хочет донести до нас, к исполнению какого долга призывает...» Позднее Дэйл посоветовал ему «подготовить двадцать - тридцать выступлений на политическом митинге», где горячо обсуждают текущие проблемы.

«Таким образом, господа, - продолжает Дэйл, - наша действительная задача состоит в том, чтобы «завоевывать голоса и пробуждать энтузиазм» наших прихожан. Однако, чтобы преуспеть в этом, необходимо развить бурную интеллектуальную деятельность и посредством конкретной цели направить ее на достижение конкретного результата... Наша проповедь будет бесцельной, если цель не сокрыта в ней самой. Архиепископ Уотли сказал об одном проповеднике, что «он целился в пустоту и поражал ее»37.

Дэйл сравнивал проповедника с политическим деятелем, завоевывающим голоса, другие сравнивали его с адвокатом, который, выступая перед судьей и присяжными, твердо надеется на то, что выиграет дело. Есть и другой образ, где проповедник сравнивается с рыбаком: своею проповедью он «ловит человеков» (Лук. 5:10), однако не должен уподобляться тому рыбаку, который, говоря об улове, сказал, что не поймал ни одной рыбы, но, тем не менее, множество было у него «почти на крючке». Об этом прекрасно сказал Джон Уилкинс, честерский епископ, живший в XVII в.: «Основная цель оратора - убедить... И посему проповедник, пышно украшающий свою речь общими словами и не стремящийся к чему-то конкретному в надежде призвать собравшихся к вере в какую-либо истину или к исполнению какого-то долга, похож на неразумного рыбака, развесившего сети в воздухе: он не может надеяться на успех от таких трудов»38.

Однако самый впечатляющий образ, который используют многие авторы, говорящие о практическом значении проповеди, - это образ охотника, страдающего из ружья. Говоря о проповедях Джорджа Уайтфилда, епископ Дж. Рэйл подчеркивал, что они «не похожи на утренние и вечерние залпы портсмутских пушек... которые никого не волновали». Напротив, его проповеди «были полны жизни и огня». «От них нельзя было спастись... В нем было какое-то святое неистовство, которое своим напором прочно приковывало ваше внимание»39.

Наиболее красочно эту аналогию развил Генри Уорд Бичер, описавший ее в самом первом выпуске своих йельских лекций (1872). Свои первые попытки проповедовать он сравнил с «охотой», которую устраивал в детстве.

«Обычно я ходил на охоту один и очень преуспевал в пальбе из моего ружья. Дичи это нравилось так же, как и мне, потому что я все время мазал и никого не ранил. Я палил так, как сотни проповедников выпаливают свои проповеди. Перезаряжаю ружье и - бах! - дым, шум, однако ничего не падает. И так без конца»40.

В своей последней лекции он говорит о том, что «проповедь - не китайская хлопушка, которой стреляют ради производимого ею шума». «Проповедь - это охотничье ружье, и с каждым выстрелом должна падать добыча, а каждый промах - это напрасная трата силы» (или «пороха»? «power» - сила, «powder» - порох)41.

Шесть лет спустя, читая свои лекции в том же университете, Р. У. Дэйл (1821-1895) сказал: «Господин Бичер отметил, что великий проповедник Джонатан Эдвардс в тщательно разработанной богословской части своих проповедей только изготавливает ружье к выстрелу, а в практической части открывает огонь по врагу. Боюсь, что многие из нас так много времени тратят на «изготовку», что стрелять просто некогда»42.

По словам Джеймса Блэка, «наше дело - это весьма ответственная стрельба по мишени». «Побольше огня, но только без фейерверка!» - призывает он43.

Быть может, кому-то из моих читателей образ со стрельбой покажется неуместным и даже оскорбительным, поскольку он якобы предполагает насилие и гибель, однако замечу, что в данной аналогии речь идет о цели, которую преследует проповедник (стрелять без промаха), а не о средствах ее достижения (влекущих за собой насильственную смерть). Таков же смысл образа, употребленного Иисусом, когда Он говорит о «ловцах». Сравнивая свое служение с рыбной ловлей или охотой, мы имеем ввиду одно и то же: твердую надежду на успех, то есть на властное привлечение людей ко Христу.

Как и следовало ожидать, Сперджен красочно развил этот образ и оживил его своим остроумием и наблюдательностью. «Бесполезно стрелять в воздух, - пишет он, - если ваша задача - пронзать сердца человеческие. Красиво размахивать саблей - занятие столь распространенное, что вам не стоит его повторять. Ваше дело - пронзать совесть и сердце. Стреляйте прямо в центр. Цельтесь в совесть и сердце. Некоторые проповедники напоминают мне знаменитых китайских фокусников, которыми не так давно повсюду восхищались. Один стоит у стены, другой бросает в него ножи. Один нож вонзается в стену прямо над головой, другой около уха - и далее одно за другим смертельное оружие вонзается подмышкой и между пальцев стоящего. Удивительное искусство - вонзать так близко и ни разу не задеть! Сколь многие из нас овладели им!»44

А теперь пора перейти от метафор к действительности. Чего мы надеемся достичь своими проповедями? «Я знаю, что я хочу сказать собравшимся, - говорил мне один епископальный священник во Флориде, - но я не знаю, для чего это нужно». Мы должны четко определить нашу цель, иначе любое наше заключение вызовет у слушателей замешательство и растерянность. Перечень возможных вариантов дан в самом Писании, где сказано, что оно полезно «для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности» (2 Тим. 3:16). Однако это слишком общая формулировка. В этом отношении более обстоятелен был Чарлз Симьен, предлагавший оценить свой обширный труд (две тысячи пятьсот тридцать шесть разработок к проповедям, составивших двадцать один том) по тому, насколько он постоянен в стремлении «посрамить грешников, прославить Спасителя и содействовать обретению святости»45.

Однако сила воздействия нашей проповеди зависит от двух моментов - характера текста и состава общины. Что касается текста, то над ним мы размышляли до тех пор, пока не выявили основную мысль или тему. Теперь ее надо подать таким образом, чтобы она захватила слушателей и подвигла из к действию. К чему призывает текст: к покаянию или вере? К благочестию, послушанию, свидетельству или служению? Прислушаемся к нему, и он сам даст искомый ответ.

Что касается членов общины, то мы уже подчеркивали, что необходимо знать их жизнь и духовное состояние. В своем «Верном пастыре» Ричард Бернард отмечает, что «пластырь не излечивает, если мы только знаем о его существовании... однако умение наложить его на рану оказывает благотворное действие». Далее он перечисляет, к чему должен стремиться проповедник: «Наставлять невежд, укреплять тех, кто обрел знание, исцелять грешников, вдохновлять праведников, убеждать заблудших, наделять силою слабых, возвращать отступников, разрешать сомнения колеблющихся, всегда питать молоком и твердою пищей»46.

Единственная возможность сделать это состоит в том, чтобы воспользоваться дером воображения, полученные от Бога. Итак, мы изучили наш текст. А теперь представим членов общины и попытаемся связать одно с другим. Вот милая старая Люси, недавно потерявшая мужа и еще не оправившаяся от чувства утраты и одиночества, - что скажет ей мой текст? Я что он скажет Флоренс, старой деве, так и не смирившейся со своим положением? Или Элану, чувствующему груз ответственности в связи с повышением по службе? Что скажет он Джону и Мэри, которые только что поженились и вьют свое гнездо? Или тем студентам, которые заканчивают учебу и с беспокойством смотрят в будущее? Что скажет он этому Фоме, преисполненному сомнений, этому «не много не убежденному» Агриппе или Павлу, только что пришедшему ко Христу? Полезно не торопясь мысленно понять, что сказал бы им Бог в нашем тексте.

Приведем заключение из проповеди Джорджа Уайтфилда на тему о Царстве Божием: «Я знаю, что многие из вас пришли сюда из любопытства, просто посмотреть на собравшихся, однако если вы пришли к Иисусу Христу, Он примет вас. Есть ли среди вас солдаты, известные своим богохульством и сквернословием? Придите ко Христу и станьте под знамена Искупителя. Он примет всех вас. Есть ли среди вас маленькие мальчики и девочки? Приидите и вы ко Христу, и Он воздвигнет в вас Свое царство... и вы, отягощенные годами и убеленные сединой, придите к Иисусу Христу - и станете царями и священниками пред вашим Богом... Есть ли среди вас те, кто стремится к славе, кто хочет обрести венец и скипетр? Придите ко Христу, и Господь даст вам царство, которое никто от вас не отнимет»47.

А вот современный пример, на этот раз более этического, нежели богословского содержания. Молодого человека пригласили прочесть проповедь на тему седьмой заповеди - «Не прелюбодействуй». Проповедь была библейской по своей сути. смелой, открытой и ориентированной на реальную жизнь. Он закончил ее четырьмя призывами: обращаясь к неженатым и незамужним, он призвал беречь себя в чистоте для будущей жены или мужа и безжалостно пресекать соблазны; обращаясь в имеющим внебрачную связь, он призвал собраться с силами и разорвать ее, несмотря на возможные страдания; обращаясь к семейным людям, призвал крепить брачные узы и подавать добрый пример многим молодым людям из неблагополучных семей, не имеющим наглядного примера для подражания; и наконец, обращаясь к местной церкви, призвал мужественно противостоять всем согрешающим и обуздывать их во исполнение сказанного Иисусом (Матф. 18:15-17)48.

Кроме того, мы не должны забывать, что люди воспринимают наши проповеди через различные «фильтры». Одни хорошо принимают услышанное, другие противятся ему, усматривая в нем угрозу своему мировоззрению, культурному или семейному укладу, личной самооценке, греховному образу жизни или материальному способу существования. Чутко улавливая возможные преграды, в заключение нашей проповеди мы, вероятно должны прибегнуть к «увещеванию», нередко употреблявшемуся в проповедях апостолов. Мы можем это сделать посредством обсуждения (предвосхищая возражения слушателей и отвечая на них), предостережения (остерегая от возможных последствий непослушания), косвенного осуждения (сначала возбудив в слушателях нравственное негодование, а потом обратив его на них самих, как поступил Нафан с Давидом) или оправдания (ненавязчиво напоминая о любви Божией к нам).

По окончании проповеди можно предложить присутствующим помолиться. Хотя в англиканской церкви принято по окончании проповеди стоя возносить хвалу Богу, после многих проповедей это выглядит неестественно, и посему лучше просто помолиться. Иногда можно молиться вслух без подготовки, тем самым выражая реакцию собравшихся на услышанное Слово Божие, в другой раз более уместна молчаливая молитва. Надо помнить о том, что по воле Святого Духа ответ может быть разным у разных людей, и общая молитва никогда не может вместить всю полноту переживаемого. Поэтому лучше всего оставить их наедине пред Богом, чтобы Святой Дух помог каждому дать свой собственный ответ и принять свое решение.

Итак, снабдив проповедь вступлением и заключением, мы переходим к последнему этапу подготовки.

ЗАПИШИТЕ И ПОМОЛИТЕСЬ

Надо ли записывать проповедь? Бог создал всех нас разными, наделили неповторимыми чертами и способностями, и поэтому в данном случае единого правила не существует. Однако есть общее мнение, согласно которому надо избегать двух крайностей: полной импровизации и рабского следования записям. Хорошая импровизированная проповедь встречается крайне редко: немногие обладают столь ясным умом и живостью слога, чтобы сразу, без записей, доходчиво изложить все, что от них требуется. Пользуясь словами Хенсли Хенсона, можно сказать, что большинство превратилось бы (чего, кстати, боялся и сам Хенсон) «в тот тип людей, который хорошо известен в церковном мире и крайне неприятен моему разуму и чувствам - тот тип, который справедливо назван пустословами«49. Примером такого горе-проповедника может служить преподобный Амос Бартон, приходский священник. персонаж из романа Дж. Элиота. Мистер Хэкит, местный фермер, весьма нелестно отзывается о его попытках проповедовать без подготовки: «Проповедь нашего пастора... хорошо слушать тогда, когда он ее записал. Но когда он пытается проповедовать без книги, всегда путается, не помнит текста и временами барахтается, как овца, которая окотилась прежде времени и не может стать на ноги»50.

Этот проповедник, несомненно, выглядел бы лучше, если бы знал, что Чарлз Симьен советовал студентам приступать к импровизации только после того как они прочтут триста - четыреста записанных проповедей или прослужат на это поприще три-четыре года51.

Другой крайностью является дословное чтение собственной рукописи. Несмотря на то, что для нашего времени это совсем не характерно, надо признать, что на некоторых, поступавших таким образом, почило Божие благословение, и особенно это касается Джонатана Эдвардса. У него было плохое здоровье, слабый голос и маловыразительная жестикуляция. «Свои проповеди он записывал, но так мелко и неразборчиво, что прочесть их можно было только вплотную приблизив к глазам. Записи он брал на кафедру и читал почти все, однако не был прикован к написанному»52.

Для нашего сегодняшнего восприятия импровизированная проповедь страдает неточностью, а чтение по записям лишено непосредственности. Наше поколение требует, чтобы связь между проповедником и паствой была живой и зримой. Людям нравятся такие проповедники, как Дик Шеппард, священник-пацифист, в течение нескольких лет служащий в церкви св. Мартина (1914-1926). О нем говорили, что он «всегда обращался к человеку» и «никогда не бросал слова на ветер»53.

По-видимому существует только один способ сохранить точность слога и непосредственность изложения: записывать проповедь во время подготовки, однако не обращаться к записям во время ее произнесения. Записи - весьма полезное занятие. Во-первых, они приучают нас к ясности мышления. Словоохотливые проповедники могут искусной речью скрыть беспорядок мыслей, однако на бумаге сделать это гораздо труднее. Практически это просто невозможно, если мы хотим оставаться честными. Во-вторых, записи помогают избежать штампов, они заставляют нас отыскивать новые пути для выражения старых истин.

Итак, проповедь надо записывать. Однако что делать с нашими записями? Не рекомендуется заучивать их наизусть и потом читать с кафедры. Это очень трудное дело: мы постоянно рискуем что-то забыть, а напряжение столь велико, что нам некогда думать о смысле сказанного и о тех, кто нас слушает.

Можно взять написанное с собой на кафедру, но не читать все целиком. Так поступал Джозеф Пилмор (1734-1825), который по благословению Джона Весли стал первым странствующим проповедником из мирян и который позднее принял сан священника американской епископальной церкви. Совершая свое служение в церкви Христа (Нью-Йорк) и церкви св. Павла (Филадельфия), он по-прежнему горячо проповедовал Евангелие.

Один из членов его общины пишет о нем следующее: «Он записывал свои проповеди... и рукопись всегда была у него перед глазами. Сначала он только читал, но читал очень неторопливо и с легким воодушевлением; постепенно оно нарастало, глаза загорались, лицо оживлялось, и наконец, весь охваченный огнем, уже не читая, он, подобно водопаду, устремлялся вперед. Теперь, свернув свою рукопись, он просто держал ее в руке и буквально потрясал ею перед слушателями»54.

Третий и, пожалуй, самый лучший вариант состоит в том, чтобы сделать из рукописи выписки и захватить их с собой на кафедру. Происходит нечто удивительное: как только начинаешь проповедовать, основная часть проповеди сразу воскресает в памяти (особенно если мы хорошо ее подготовили, записали и помолились над ней), но в тоже время чувствуешь, что в какой-то мере ты свободен от записей и по ходу дела можешь дополнить их. Профессор Джеймс Стюарт, проповедовавший удивительно ровно, сказал мне, что пользуется именно этим методом. «Я всегда записываю проповедь полностью, в субботу утром сокращаю ее до одной-двух страниц, и в воскресенье беру их с собой в церковь»55.

После того, как проповедь написана, наступает время молитвы. Конечно, мы молились и до начала подготовки, и на всем ее протяжении старались пребывать в молитвенном состоянии, однако теперь, когда проповедь готова, о ней все равно надо помолиться. Лучше всего это сделать в воскресенье за полчаса до выхода из дома.

Только стоя на коленях перед Господом, мы врастаем в наше благовестие, вновь и вновь обретаем его, пока оно не обретет нас. Когда мы начнем проповедовать, наша весть будет исходить не из записей, не из нашей памяти, а из глубины нашей личности, из самого сердца. Поэтому, как писал Бакстер, «прежде чем идти в собрание служитель должен претерпеть особую боль сердца»56. «Отдайте сердце вашей проповеди», - призывал Коттон Матер, то есть не учите ее наизусть, но «сердцем прикоснитесь ко всему что вы приготовили»57. Каждый проповедник знает разницу между тяжеловесной проповедью, напоминающей перегруженный самолет, который никак не может взлететь, и проповедью, у которой есть «то, чем обладают птицы», то есть «крылья и чувство направления»58. Какой она будет - решит молитва. Нам надо молиться до тех пор, пока наш текст не оживет перед нами, пока он не предстанет во всей божественной красоте, пока огонь не воспламенит наши сердца и мы не почувствуем, как в нас растет сила Слова Божия.

В далеком прошлом об этом говорили пророки и мудрецы. «И подумал я: не буду я напоминать о Нем и не буду более говорить во имя Его; но было ы сердце моем, как бы горящий огонь, заключенный в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог», - признается Иеремия. Нечто похожее переживает и Елиуй, молодой «утешитель» Иова, раздраженный тем, что три предыдущих не смогли дать ответа. «Я полон речами, и дух во мне теснит меня, - говорит он. - Вот утроба моя, как вино неоткрытое: она готова порваться, подобно новым мехам. Поговорю, и будет легче мне...» Псалмопевец, угнетенный царящим вокруг него злом и пороком, восклицает: «Воспламенилось сердце мое во мне, и в мыслях моих возгорелся огонь»59. Итак, благовестие должно уподобиться в нас горящему огню и молодому вину. Волнение нарастает, и мы уже не можем сдерживать его. Мы готовы у проповеди.

Весь процесс подготовки от начала до конца замечательно описан одним американским проповедником: «Вначале я все прочитываю, потом хорошенько обдумываю, потом горячо молюсь и иду».

ПОСКРИПТУМ

Иногда будущие священнослужители и молодые проповедники спрашивают меня: «Поскольку процесс подготовки столь сложен, сколько времени требуется на то, чтобы подготовить одну проповедь?» Этот вопрос всегда меня смущает, потому что точного ответа дать невозможно. «Вся ваша жизнь», - вот, пожалуй, самый лучший ответ, потому что каждая проповедь в известном смысле представляет собой осмысление всего пережитого и показывает, каким стал человек за эти годы. Точное количество часов назвать трудно, так как неясно, когда процесс начался. Включаем ли мы в него период общего подготовительного чтения? Ведь после нескольких лет учебы мы не сможем встретить ни одного стиха или отрывка, над которыми не размышляли бы ранее. К любому из них мы будет подходить с накопленным запасом идей. Если все-таки надо дать точный ответ, то мне кажется, что с момента выбора определенного текста до момента полного написания проповеди начинающим придется потратить десять - двенадцать часов («в целом проповедь требует двенадцатичасового труда», - сказал Бонхоффер60), о опытным проповедникам лишь наполовину меньше. По приблизительному расчету можно сказать, что на каждые пять минут проповеди требуется один час подготовки.

1 Smyth, The Art, p. 27.

2 Gillet, p. 12.

3 Sangster, The Craft, p. 90.

4 Smyth, Nhe Art, p. 177.

5 Nicoll, pp. 245, 249.

6 Spurgeon, Lectures, First Series, pp. 88-89.

7 Smyth, The Art, pp. 19-54.

8 Smyth, p. 22.

9 Sangster, Nhe Craft, pp. 53-94.

10 Luccock, pp. 134-147.

11 The Guardian Weekly, 29 January 1978.

12 Gowers, p. 1.

13 Arnold, in Gowers, p. 3.

14 Swift, in Gowers, p. 119.

15 Gowers, p. 47.

16 Grubb, pp. 153, 155.

17 Leacock, p. 109.

18 Lewis, C. S., Studies, pp. 6-7.

19 Lewis, W. H., Letters, p. 271.

20 Muggeridge, Chronicles, The Green Stick, p. 171.

21 Smyth, Garbett, p. 172.

22 Пс. 102:13; Пс. 1:4; Ос. 14:5; Ис. 40:31; Иер. 23:29.

23 Матф. 5:13-14; Лук. 17:24; Матф. 23:27; 1 Фес. 2:7; Иак. 4:14.

24 Sangster, The Craft, p. 211.

25 Smyth, The Art, p. 55-98.

26 Smyth, The Art, p. 146.

27 Haller, p. 140, 142.

28 Nhe Human Situation (1937), in Keir, pp. 65-66.

29 Beecher, pp. 127, 134.

30 Ryle, Light, p. 408.

31 Spurgeon, Lectures, Third Aeries, pp. 1-3.

32 Sangster, P., Dr. Sangster, p. 275.

33 Jowett, p. 141.

34 См., например, Иер. 1:6; 1 Кор. 3:1-2; 14:20; Евр. 5:11-14.

35 Пс. 35:7; Руфь 2:12.

36 Sangster, W., The Craft, p. 239.

37 Ferris, p. 93.

38 Broadus, p. 101.

39 Vinet, p. 269.

40 Bull, p. 131.

41 Филип. 4:1; 2 Петр. 1:12, 13; ср. 3:1-2.

42 On Christian Doctrine, 4, 12, in Schaff, Vol. 3, p. 538.

43 Berlo, 12.

44 Broadus, p. 210.

45 См., например, Иоан. 3:18-21; Рим. 1:18-23; 2 Фес. 2:10-12; 1 Иоан. 1:6, 8; 2 Иоан. 3-4; Иоан. 3, 4.

46 Morgan, I., Godly Preachers, p. 28.

47 См. записи от 13 мая 1769 г., 21 мая 1774 г. и 13 июня 1779 г.

48 Jones, p. 189 fnd Gammie, p. 198.

49 Baxter, Reformed Pastor, p. 160.

50 White, P., Jungle Doctor, p. 129.

51 Dale, pp. 22-24.

52 Wilkins, p. 25.

53 Ryle, Christian Leaders, p. 53.

54 Beecher, pp. 23-25.

55 ibid., p. 236.

56 Dale, p. 146.

57 Black, p. 62.

58 Shurgeon, All-Round Ministry, pp. 117-118.

59 Simeon, Horae, Vol. 1, p. 21.

60 Bernard, pp. 11, 72. В своей книге «Искусство пророчества», в главе под заголовком «О том, как использовать и употреблять учения» (1631) Джон Перкинс перечисляет разные типы людей и говорит, как донести благовестие до каждого из них (рр. 664-668).

61 Dargan, Vol. 2, pp. 314-315.

62 Таково заключение проповеди, прочитанной Роджером Симпсоном.

63 Henson, Retrospect, Vol. 3, pp. 312-313.

64 Eliot, p. 48.

65 Smyth, The Art, p. 178.

66 Dwight, Vol. 1, p. 605.

67 The Best of Dick Sheppard, ed. H. E. Luccock 1951, p. 19, in Davies, pp. 103-104.

68 Chorley, pp. 34-35.

69 Из частного письма от 30 сентября 1978 г.

70 Baxter, Reformed Pastor, p. 158.

71 Mather, p. 192.

72 Luccock, p. 12.

73 Иер. 20:9; Иов. 32:18-20; Пс. 38:4.

74 Fant, Bonhoeffer, p. 148.