Джон Стотт

Я верю в силу благовестия. Искусство духовного красноречия

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. БОГОСЛОВСКОЕ ОСНОВАНИЕ ПРОПОВЕДИ

Что может убедить нас в необходимости продолжать проповедовать и учиться активно делать наиболее эффективно в мире, который словно не желает или не способен слушать? Прежде всего надо помнить, что задача состоит не в овладении какими-то техническими приемами, а в глубокой приверженности определенным убеждениям. Иными словами, богословие важнее методологии. Говоря об этом столь прямолинейно, хочу подчеркнуть, что я вовсе не против того, чтобы гомилетику преподавали в семинариях: просто я считаю, что она принадлежит к разделу практического богословия и ее нельзя преподавать без серьезного богословского обоснования. Конечно, есть основы проповедования, которые необходимо усвоить, и практика, которую надо совершенствовать, однако не стоит переоценивать их значение. Техника сделает из нас только ораторов, но если мы хотим стать проповедниками, нам необходимо богословие. Если оно истинно, мы будем знать, что нам делать и будем делать это добросовестно.

Истинная христианская проповедь ( под которой я понимаю «библейское» или «изъяснительное» проповедование, о котором скажу позже) - большая редкость в современной Церкви. Во многих странах думающие молодые люди нуждаются в ней, но не находят ее. В чем же дело? Прежде всего в том, что никто не считает ее важной, ибо вполне резонно предположить, что если бы мы (как пасторы, так и непрофессиональные проповедники) были убеждены, что именно это нам надо делать, мы бы это и делали. Если же мы не делаем этого (а большинство поступает именно так), то, следовательно, не считаем, что это вообще надо. В этой главе я постараюсь убедить моих читателей в необходимости добросовестного библейского проповедования во славу Божию и на благо Церкви. Я коснусь пяти богословских положений, лежащих в основе практического проповедования: они затрагивают учение о Боге и Писании, о Церкви и пастырстве, а также о природе проповеди как истолкования. Одной из этих истин достаточно для того, чтобы убедить нас, а все пять не оставят нам никакой возможности оправдания.

О БОГЕ

В основе понятия проповеди и самого проповедования лежит учение о Боге, уверенность в том, что Он существует, действует и имеет определенную цель Своих действий. Характер нашей веры в Бога определяет и характер наших проповедей. Прежде чем стать проповедником, христианин должен по меньшей мере попробовать себя в богословии. В этой связи весьма уместными представляются три утверждения, касающиеся природы Бога.

Во-первых, Бог - это свет. «И вот благовестие, которое мы слышали от Него и возвещаем вам: Бог есть свет и нет в Нем никакой тьмы» (1Иоан. 1:5). Библейская символика света по своей природе богата и многообразна, и потому утверждение о том, что Бог есть свет, истолковывается по-разному. Это может означать, что Бог совершен в Своей святости, поскольку в Писании свет нередко символизирует чистоту. а тьма - зло. Однако в сочинениях апостола Иоанна свет чаще символизирует истину, сообразно слова Иисуса, сказавшего о Себе, что Он - «свет миру» (Иоан. 8:12); Своим последователям Он заповедал, чтобы их свет светил «пред людьми» и чтобы они не утаивали его (Матф. 5:14-16). В данном случае утверждение Иоанна о том, что Бог есть свет и не содержит никакой тьмы, означает, что Он открыт людям, что Он не таится от них и. напротив, Ему угодно явить Себя. Мы могли бы сказать, что Богу по природе свойственно являть Себя, как свету свойственно светить. Да, Он сокрыл Себя от мудрых и разумных, но только потому, что они возгордились и не захотели узнать Его; однако Он явил Себя «младенцам», то есть тем, кто был достаточно смирен, чтобы принять Его самооткровение (Матф. 11:25-26). Люди не знают Бога не потому, что он таится от них, а прежде всего потому, что они сами прячутся от Него. Тех, кто жаждет поделиться с другими своими мыслями, мы называем людьми «общительными», «коммуникативными». Но разве нельзя то же самое сказать о Боге? Он не играет с нами в прятки и не бежит во тьму. Тьма - прибежище дьявола; Бог есть свет.

Каждый проповедник нуждается в сильной поддержке, идущей от этой уверенности. В церкви перед нами сидят очень разные люди: одни далеки от Бога, других смущают и даже ставят в тупик тайны человеческого бытия, третьи погружены во мрак сомнений и неверия. Обращаясь к ним. нам хочется твердо знать, что Бог есть свет и что Он желает озарить тьму неверия и отчаяния (ср. 2Кор. 4:4-6).

Во-вторых, Бог действует. Это значит, что Он сам открывает Себя с Своих делах. Прежде всего Он явил Свою силу и Свою божественную природу в сотворении вселенной, и с тех пор небо и земля являют Его славу2. Однако в искуплении Он раскрыл Себя еще больше, чем в творении, ибо когда человек восстал против своего Творца, Бог не уничтожил его, а разработал план спасения, занимающий центральное место в истории человечества. Можно сказать, что в Ветхом Завете представлены три цикла освобождения Богом Своего народа: во-первых призвание Авраама из Ура, затем освобождение от египетского рабства и, наконец, освобождение из вавилонского пленения. Каждое событие завета являлось освобождением и способствовало заключению или обновлению завета, в котором Яхве сделал этот народ Своим и дал ему обетование быть Богом.

Новый Завет акцентирует внимание на ином искуплении и ином завете, который характеризуется им как «лучший» и «вечный»3, поскольку основывается на величайших деяниях Божиих, таких как рождение, смерть и воскресение Сына Божия, Иисуса Христа.

Поэтому Бог Библии - Бог освобождения, пришедший спасти угнетенное и порабощенное человечество и тем самым явивший Себя Богом благодати и милосердия.

В третьих, Бог говорит. Он нетолько общителен пот-природе, но и реально, посредством опыта ведет разговор со Своим народом. Ветхозаветные пророки постоянно повторяют, что «Слово Господне» низошло к ним. Вследствие этого они нередко смеялись над языческими идолами, которые молчали, ибо были мертвы. «Имеют уста, но молчат (см., напр. Пс.115:5). Им они противопоставляли живого Бога: будучи Духом, Он не имел уст, и тем не менее они отважились сказать: «Ибо уста Господни изрекли...» (ср. Ис.40:5; 55:11).

Необходимо добавить, что общение посредством слов, совершаемое Богом, связывалось с Его деятельностью: Он считал нужным пояснить то, что Он совершал. Да, Он призвал Авраама из Ура, но Он же сказал ему о цели этого исхода и заключил с ним завет. Да, Он призвал народ Израилев из египетского рабства, но Он же заповедал Моисею объяснить народу причину этого исхода, совершаемого во исполнений обета, данного Аврааму, Исааку и Иакову, а также с целью заключения с ним завета, наделения законом и наставлениями, касающимися богопочитания. Да, Он призвал Свой народ из унижения, претерпеваемого им в вавилонском пленении, однако Он же потом воздвигнул пророков, дабы те объяснили, почему Его гнев пал на этот народ, каковы условия его возрождения и какой народ вообще Ему угоден. Он послал в мир Своего Сына, дабы Тот, став человеком, жил на земле, совершал на ней свое служение, умер, воскрес, воцарился и излил свой Дух на апостолов. Однако Он же избрал и подготовил апостолов к тому, чтобы они видели Его дела, слышали Его слова и свидетельствовали об увиденном и услышанном.

Современное богословие много внимания уделяет деятельности Бога в истории и игнорирует то, что Он сказал; оно утверждает, что самооткровение Бога совершилось в Его делах, а не словах; что оно было личностным, а не вербальным, и фактически настаивает на том, что искупление как таковое и представляет собой откровение. Однако это ложное разграничение, которое в самом Писании не рассматривается. Писание, напротив, утверждает, что Бог говорил и посредством действий, вторгающихся в ткань истории, и посредством словесных разъяснений, причем оба аспекта неразрывно связаны друг с другом. Даже став плотью, то есть достигнув вершины поступательного самооткровения Бога, Слово могло остаться неразгаданным, если бы Оно не говорило и если бы апостолы не охарактеризовали и не истолковали Его.

Именно в этом и проявляется глубокая вера в живого, искупляющего и самораскрывающегося Бога. Именно на этом и зиждется вся христианская проповедь. Мы и в мыслях не должны всходить на кафедру, пока не поверим в такого Бога. Как мы можем говорить, если Бог молчал? Ведь самим нам нечего сказать. Обращаться к собранию, не будучи уверенным в том, что ты являешься носителем божественного благовестия, было бы вершиной самонадеянности и безрассудства. Только после того, как мы убедимся, что Бог есть свет ( и потому желает, чтобы Его знали), что Бог действует (и, следовательно, раскрывает Себя) т говорит (тем самым объясняя Свои действия), мы сами должны говорить и уже не можем молчать. Пророк Амос выразил это так: «Лев начал рыкать - кто не содрогнется? Господь Бог сказал - кто не будет пророчествовать?» (Ам. 3:8). Та же мысль лежит и в основе высказывания Павла: «Но имея тот же дух веры, как написано: «я веровал и потому говорил», и мы веруем и потому говорим» (2Кор. 4:13). «Дух веры», о котором он говорит, представляет собой уверенность в том, что Бог действительно говорил. Если мы в этом не уверены, нам лучше помалкивать, но как только мы убедимся, что Бог говорит, мы тоже должны говорить. Отныне мы призваны к этому, и ничто и никто не заставит нас замолчать.

О ПИСАНИИ

Учение о Боге естественно и неизбежно приводит нас к учению о Писании. Этот раздел я так и озаглавил, однако на самом деле речь идет о многих положениях, которые можно свести по меньшей мере к трем независимым, но взаимосвязанным вероучительным принципам.

Во-первых, Писание - это записанное Слово Божие. Это определение соответствует 20-й из 39 статей Церкви Англии. «Авторитет Церкви» - таков ее заголовок, и в ней говорится, что «для церкви недопустимо выносить какие-либо определения, противоречащие записанному Слову Божию». К этому положению я вернусь позднее, однако сейчас отмечу, что выражение «записанное Слово Божие» превосходно определяет Писание. Одно дело верить в то, что «Бог действовал», открывая себя в исторических делах спасения, высшим проявлением которых явилось Слово, ставшее плотью, и другое дело верить, что «Бог говорил», вдохновляя пророков и апостолов истолковывать Его действия. И наконец третья ступень веры состоит в том, чтобы верить, что Бог повелел записать Свои слова, объясняющие Его действия. Только таким образом конкретное откровение Бога стало всемирным, и все, сделанное и сказанное Им в Израиле и во Христе, стало доступным всему человечеству во все века. Таким образом, действие, слово и письмо вместе составляют единый замысел Бога.

Однако определять Писание как «записанное Слово Божие» значит сказать очень мало или вообще ничего не сказать о людях, посредством которых Бог говорил и посредством которых было записано Его Слово. Отсюда и потребность в более обстоятельном рассмотрении, о котором я говорил. Когда Бог говорил, это не значило, что Он возглашал громким голосом прямо с небес. Инспирация не диктовка. Напротив, Он таким образом влагал Свое Слово в человеческий разум и уста, что воспринимаемые людьми мысли и произносимые ими слова одновременно и всецело принадлежали как им, так и Ему. Инспирация вполне совмещалась с их историческими изысканиями и возможностью свободного размышления. Поэтому (если мы желаем быть верными библейскому повествованию о Библии) важно подчеркнуть, что ее авторами являются и человек, и Бог. Однако говоря о двойном авторстве Библии (опять-таким, если мы хотим быть верными точке зрения Библии на самое себя), необходимо соблюдать осторожность, стремясь к равнозначному учету божественного и человеческого факторов и не допуская неоправданного умаления какого-либо из них. С одной стороны, богодухновенность не доминирует над авторством человека, с другой, человек как автор не доминирует над фактом богодухновенности. Библия в равной мере содержит слова Бога и слова человека; примерно так же как, хотя и не тождественно, Иисус Христос является Сыном Божиим и сыном человеческим. Библия - это записанное Слово Божие; Слово, выраженное человеческими словами, сказанное людскими устами и записанное рукой человека.

А теперь вновь коснусь значимости учения о Библии для нашего проповеднического служения. Все христиане верят, что в Иисусе Христе Бог совершил и сказал нечто уникальное: если мы не верим в это, мы с трудом можем назвать себя христианами. Однако каков смысл всего сделанного и сказанного Богом в Иисусе, если впоследствии все это безвозвратно утрачивается в глубине веков? Поскольку завершающее дело Божие и Слово Божие через Иисуса было задумано для всего человечества на все века, Бог позаботился о том, чтобы все это было записано и сохранено. Не сделав этого, Он не достиг бы Своей цели. И поэтому сегодня, несмотря на то, что около двух тысячелетий отделяют нас от этих дел и этого Слова, Иисус Христос нам доступен. Мы можем приблизиться к Нему и познать Его, однако сделать это мы можем только через Библию, поскольку на ее страницах о Нем свидетельствует Святой Дух. Конечно, и Тацит в своих знаменитых «Анналах» мимоходом упоминает о Нем, и Светоний с Иосифом делают такие же упоминания (хотя более сомнительные). Верно также, что нерушимое предание христианской церкви красноречиво свидетельствует о живой реальности своего Основателя. Верно и то, что современные христиане свидетельствуют об Иисусе на основании своего собственного опыта. Однако если мы хотим получить полновесную информацию о Его рождении и жизни, словах и делах, смерти и воскресении, а также получить авторитетное истолкование всех этих событий, принадлежащее Самому Богу мы можем отыскать это только в Библии. Иными словами, если мы хотим услышать Слово, сказанное Самим Богом, нам надо вспомнит, что Он сказал его во Христе и в библейском свидетельстве о Нем.

Теперь наша задача в деле проповеднического служения вырисовывается более ясно. Она состоит главным образом не в том, чтобы свидетельствовать о Христе в историческом контексте XX века (сегодня большинство проповедей на Западе тяготеет к чрезмерной субъективности), а в том, чтобы, сохраняя верность исторической ситуации и в подтверждение используя свой собственный опыт, принести в XX век единственное свидетельство, которым мы располагаем, - свидетельство о Христе Самого Бога, явленное очевидцами, жившими в I в. по Р. Х. В этом отношении Библия уникальна. Это воистину «записанное Слово Божие», поскольку в ней и только в ней можно найти истолкование божественного искупления, данное Самим Богом. Конечно, нельзя отрицать, что новозаветные тексты оформились в среде христианских общин I в. по Р. Х. Эти общины не только сохранили предание, но и в какой-то мере сформировали его в том смысле, что, говоря сообразно человеческому разумению, потребность в благовествовании, наставлении и богослужении в значительной степени определила, что же именно следует сохранять. Кроме того, все более признается тот факт, что новозаветные авторы писали как богословы, то есть каждый из них отбирал и излагал свой материал в соответствии с конкретной богословской целью. Однако ни церкви, ни писатели не выдумывали ничего нового и не искажали доверенной им вести, авторитет которой основывался не на них и не на их вере, поскольку никто из апостолов и евангелистов не писал от имени какой-либо церкви или церквей. Напротив, они не сливались с церквами и писали во имя Иисуса Христа, основываясь на Его авторитете. Когда же настало время составления новозаветного канона. Церковь, не наделяя избранные книги никаким авторитетом, просто признала за ними тот авторитет, которым они уже обладали. поскольку содержали учение апостолов.

Нет сомнения в том, что, не имея верного учения о Писании, мы не сможем правильно пользоваться им на кафедре. И напротив, христиане евангелической церкви, у которых учение о Писании является основополагающим, по всей вероятности должны быть самыми добросовестными проповедниками. Этот факт должен приводить нас в смущение. Если бы Писание по большей части представляло свод человеческих идей (пусть отражающих веру раннехристианских общин, но освященных лишь случайной вспышкой богодухновенности), тогда небрежное отношение к нему было бы простительно. Однако если в нам мы имеем дело с подлинными словами живого Бога, изученными «не от человеческой мудрости, но изученными от Духа Святого» (1Кор. 2:13), словами Божиими, переданными нам через людей и представляющими собой свидетельство Божие о Сыне, тогда никакой труд в деле их изучения и истолкования не покажется слишком тяжелым.

Далее следует отметить. что, проповедуя, мы должны в равной мере помнить о спасительных делах Бога и Его Слова, записанном в Библии. Некоторые проповедники любят говорить о «деяниях» Божиих, и кажется, что они действительно верят в них, однако все ими сказанное представляется, скорее, их собственным истолкованием этих «деяний», а не тем, что сказал о них Бог. Другие, истолковывая Слово Божие, стараются полностью следовать тексту, однако их изложение скучно и академично, поскольку они забыли, что сущность Библии не в том, что Бог сказал, а в том, что Он сделал для нашего спасения в Иисусе Христе. Первые стремятся стать «вестниками Бога», провозглашая благовестие спасения, однако оказываясь несостоятельными в домостроительстве божественного откровения; вторые пытаются быть «служителями Бога», ревностно сохраняя Его Слово и наделяя им верных, однако не чувствуя в себе порыва к евангелистическому благовествованию. Истинный проповедник - это верный домостроитель тайн Божиих (1Кор. 4:1-2) и страстный глашатай божественного благовестия.

Иногда мы говорим: «все решено» (или «все сказано и вделано»), имея в виду завершение какого-либо дела. Христиане верят, что все на самом деле сказано и сделано, ибо Бог все сказал и сделал в Иисусе Христе. Кроме того, Он сказал и сделал это раз и навсегда для всех. Во Христе Его откровение и искупление совершилось полностью. Наша задача состоит в том, чтобы возвысить свой голос и рассказать об этом другим, а также в том, чтобы самим все полнее осмыслять и переживать совершившееся.

Второе положение, касающееся Писания, состоит в том, что Бог продолжает говорить нам через уже сказанное. Если бы мы ограничились утверждением, что «Писание - записанное Слово Божие», нам вполне резонно могли бы заметить, что наш Бог если и не мертв, то очень похож на мертвеца, поскольку получается, что много веков назад Он говорил. а сегодня молчит, и единственное слово, которое мы можем услышать от Него, исходит от книги, будучи слабым эхом далекого прошлого и сильно попахивая плесенью библиотек. Однако это вовсе не то, во что мы верим. Писание представляет собой нечто гораздо большее, чем собрание древних документов, в которых запечатлены божественные слова. Это не музей, в котором Слово Божие упрятано под стекло, как какой-нибудь реликт или окаменелость. Напротив, это живое слово, обращенное живым Богом к живому народу; это современная весть современному миру.

Это хорошо понимали апостолы, с верою обращавшиеся к ветхозаветным пророчествам. Библейские цитаты они вводили с помощью двух формулировок: «gegraptai gar» («ибо написано») и «lеgеi gar» («ибо говорит»). Их различие состоит не только в употреблении прошедшего и настоящего времени, то есть не только в противопоставлении прошлого события и настоящей деятельности, но и в противопоставлении письма и речи. Оба выражения предполагают, что Бог говорил, однако в первом случае Им было написано и сохраняется в виде записи, а во втором Он продолжает говорить то, что однажды уже говорил.

Для примера возьмем высказывание Павла из 22-го стиха 4-й главы Послания к Галатам: «Ибо написано («gegraptai gar»): Авраам имел двух сынов». Однако в предыдущем стихе Павел спрашивает: «Разве вы не слушаете закона?», а в 30-м: «Что же говорит Писание?» Оба выражения весьма необычны, поскольку «закон» и «писание» - это древние книги. Каким образом о древней книге можно сказать, что она «говорит», имея ввиду, что мы сейчас можем ее «слышать»? Это возможно только в том случае, если Сам Бог говорит через нее, а мы внимаем Его голосу. Мысль о соотнесенности Слова Божия с современностью находит особое выражение в 3 и 4-й главах Послания к евреям. В 3-й главе цитируется 94-й псалом: «Ныне, когда услышите глас Его. не ожесточите сердец ваших». Однако весьма существенно, что эта цитата вводится словами «как говорит Дух Святой», то есть предполагается, что и «ныне» Он все так же призывает Свой народ, как делал это много веков назад, когда был записан этот псалом. И на самом деле, мы можем проследить в данном случае четыре последовательных стадии, в соответствии с которыми Господь говорил и говорит. Первая пришлась на время испытания в пустыне, когда Бог говорил к Израилю, но тот ожесточил свое сердце. Далее следует увещевание из (4-го псалма, обращенное к людям того времени и призывающее на повторять прежнего безумия Израиля. Третья вполне применима к евреям-христианам I в. по Р. Х., в то время как четвертая вбирает в себя нас и содержит призыв, обращенный к нам, когда мы сегодня читаем Послание к евреям, Именно таким образом Слово Божие всегда современно: оно движется во времени, постоянно обращаясь к каждому поколению.

Для того, чтобы показать, что этот принцип применим не только к Ветхому Завету, приведем еще один пример. Каждое из семи посланий, написанных во 2 и 3-й главах Откровения и адресованных церквам Асии, заканчивается одним и тем же призывом, исходящим от вознесшегося Господа Иисуса: «Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам». Это изречение весьма примечательно. Вероятно, каждая церковь в свое время слышала обращенное к ней послание, читавшееся в собрании, и, конечно, знала, что несколько недель или месяцев назад его записал Иоанн, пребывающий на острове Патмос. Однако каждое послание заканчивалось одним и тем же призывом, с которым Дух обращался к этим церквам. Это свидетельствует о том, что каждое конкретное послание, обращенное к конкретной церкви, было применимо и ко всем «церквам» в целом; что все. принадлежащее перу Иоанна, исходило от Духа, и что все, записанное им когда-то в прошлом, Святой Дух продолжает говорить и ныне, живым голосом обращаясь к каждому члену церкви, имеющему уши, чтобы слышать Его весть.

Как только мы поймем, что «Бог продолжает говорить в том, что Он уже сказал», мы будем избавлены от двух противоположных ошибок. Первая проявляется ы утверждении, что ныне голос Божий умолк, хотя в древние времена он был слышен. Вторая проявляется в противоположном утверждении, согласно которому Бог и сегодня продолжает говорить, однако Его Слово не имеет ничего общего с Писанием (или, по крайней мере почти ничего). Первая ведет к апологии христианской древности, вторая - к христианскому экзистенциализму. Достоверная истина сокрыта в признании того, что Бог говорил и говорит и что обе Его вести тесно взаимосвязаны, поскольку Он говорит именно в том, что уже сказал. Бог животворит Свое Слово и актуализирует его, дабы мы вновь оказались на дороге в Эммаус вместе с Самим Христом, изъясняющим Писания. Ту же истину можно выразить и другими словами, сказав, что Слово Божие и Дух Божий требуют единого восприятия, ибо Слово без Духа мертво, а Дух без Слова чужд и непонятен.

Лучше всего эту мысль можно выразить словами, которые я слышал от Джеймса Пакера. «Когда рассматриваешь учение о Писании применительно к новому поколению, - говорил он, - самый подходящий образ, характеризующий эту ситуацию, таков: Библия - это проповедующий Бог».

В-третьих, применительно к Писанию проповеднику необходимо знать, что Слово Божие могущественно, поскольку Бог не только говорил и продолжает говорить в уже сказанном, но и действует, когда говорит. Его Слово не только объясняет Его действие: оно само действенно. Бог исполняет Свой замысел посредством Своего Слова; куда бы Он ни послал Его, Оно преисполняет собой все (Ис. 55:11).

Для нас особенно важно верить в силу Слова Божия, поскольку в наши дни разочарование в словах повсеместно. Мы ежедневно произносим и записываем миллионы слов, однако толку от них почти никакого. В этом смысле Церковь воспринимается как один из самых злостных возмутителей спокойствия, и поэтому некоторые отмахиваются от нее как от вместилища пустой болтовни. Она говорит слишком много, однако почти ничего не делает. Рот у нее велик, да руки коротки, а теперь пришло время оставить разговоры и начать действовать. И прежде всего пусть эти болтливые церковники слезают со своих кафедр, пусть они засучат рукава и сделают наконец что-нибудь действительно полезное!

В этих обвинениях слишком много правды и простым недоумением от них не отделаться. Церковь действительно преуспела в словах, а не делах, и кое-кто должен признаться, что не слишком следовал Писанию в утверждении социальной справедливости и защите слабых. Однако мы не должны противопоставлять слово и дело, как будто одно исключает другое. Об Иисусе сказано, что «Он ходил, благотворя...», а также что Он «ходил... по всей Галилее, уча... и проповедуя...» (Деян.10:38; Матф.4:23; 9:35). В своем служении Он сочетал слово и дело и не видел необходимости предпочитать одно другому. Не должны этого делать и мы. И кроме того, откуда это недоверие к слову? Ведь оно вовсе не бессильно. Дьявол постоянно использует слова в политической пропаганде и коммерции, и если его ложь сильна, то насколько могущественнее правда Божия? Джеймс Сталкер пишет об этом так: «Оно кажется самым хрупким оружием, ибо что такое слово? Лишь легкое дуновение, звук, мгновенье дрожащий в пространстве, а затем исчезающий... Однако будучи оружием, сотканным из воздуха, слово сильнее меча воина».

В силу слова верил Лютер. В своем знаменитом гимне «Ein’Feste Burg», написанном ок. 1529 г. он упоминает о силе дьявола и затем добавляет «ein Wortlein wird ihn fallen», т. е. «одно словечко повергнет его». В 1831 г. Томас Карлейль перевел этот гимн, начинающийся словами «Наш Бог - надежная твердыня». Приведем ту его часть, которая относится к затронутой теме:

Пусть этот мир преисполнен темных сил,

Стремящихся пожрать нас,

Мы все равно не уязвимся сердцем,

И они нас не одолеют.

Пусть князь зла ужасен, как всегда, -

Он ничуть не повредит нам,

Ибо приговор уже вынесен ему,

И слово его мгновенно погубит.

Одним из наших современников, так же верящих в силу слова, является Александр Солженицын. В своей речи по случаю вручения Нобелевской премии, озаглавленной «Одно слово правды», он спрашивает: «Каковы же в это жестоком, динамичном, взрывном мире, на черте десяти гибелей, место и роль писателя? Уж мы и вовсе не шлем ракет, не катим даже последней подсобной тележки, мы и вовсе в презреньи у тех, кто уважает одну материальную мощь...» Что же могут сделать писатели «против безжалостного натиска открытого насилия», особенно если оно «сплетено с ложью», которой «нечем удержаться, кроме как насилием»? Конечно, просто мужественный человек не примет участия во лжи. Но, продолжает Солженицын, «писателям же и художникам доступно большее: победить ложь!» Мы не должны «отнекиваться безоружностью» или «отдаваться беспечной жизни», мы должны «выйти на бой». «В русском языке излюблены пословицы о правде... Одно слово правды весь мир перетянет. Вот на таком мнимо-фантастическом нарушении закона сохранения масс и энергий основана и моя собственная деятельность, и мой призыв к писателям всего мира», заключает Солженицын.

На наши слова не всегда обращают внимание; часто они ничего не меняют, поскольку попадают в глухие уши, не слышащие их. Однако Слово Божие имеет иную природу, так как в Нем речь и действие едины. Посредством Своего Слова Бог сотворил мир: «Ибо Он сказал, - и сделалось; Он повелел, - и я вилось» (Пс. 32:9). И теперь посредством того же властного Слова Он обновляет и спасает, Благовестие Христа - это «сила Божия ко спасению всякому верующему», ибо Богу угодно посредством керигмы, то есть благовествования, спаси тех, кто верует (Рим. 1:16; 1 Кор. 1:21, ср. 1 Фес. 2:13). Библия использует много сравнений для того, чтобы показать властное воздействие Слова Божия. «Ибо слово Божие живо и действенно, и острее всякого меча обоюдоострого», так как оно пронзает разум и совесть (Евр. 4:12). Подобно молоту оно разбивает каменные сердца и подобно огню воспламеняет сорю Оно освещает наш путь. как светильник во тьме, и, как зеркало, показывает, кто мы такие и кем должны быть. Оно подобно семени, дающему жизнь, и молоку, поддерживающему рост, оно подобно пшенице, дающей силу, и меду, услаждающему уста, оно подобно золоту, безмерно обогащающему своего владельца.

Одним из проповедников, на своем опыте познавших силу Слова Божия, был Джон Весли. Его дневник полон замечаний на эту тему, и особенно часто он упоминает о способности Слова подчинить себе враждебно настроенную толпу и привести ее к осознанию собственной греховности. Десятого сентября 1743 г. , всего лишь пять лет спустя после своего обращения, Весли проповедовал под открытым небом при необычайно большом стечении народа, собравшегося неподалеку от церкви св. Иустина в Корнуэле. «Неужели ты умрешь, о дом Израилев? - воскликнул я со всею силою любви. Люди затрепетали и смолкли. Ранее в Корнуэле я не знал такого часа», - пишет Весли. Восемнадцатого октября 1749 г. его встретили крайне недоброжелательно в Болтоне (Ланкашир). Окружив дом, толпа швыряла камни в окна и наконец вломилась в переднюю. «Веря, что час пробил, я шагнул в самую гущу собравшихся. Они уже заполнили все комнаты внизу. Я потребовал стул. Воцарилась мертвая тишина. Мое сердце преисполнилось любовью, глаза были полны слез, а уста - увещеваний. Они изумились, устыдились и наконец подобрели; они буквально пожирали каждое мое слово. Какая разительная перемена!»

Эта сила была присуща проповедям Весли и двадцать лет спустя. «Надеюсь, что сегодня вечером Бог растопил несколько каменных сердец из Дунбара»,- писал он 18 мая 1770 г. Первого июня 1777 г. он проповедовал на кладбище острова Мэн и позднее записал, что «Слово Божие преисполнилось силы». Он пишет также, что во время проповеди в церкви св. Луки на Олд Стрит в Лондоне, состоявшейся 28 ноября 1778 г., «страх Божий овладел всеми собравшимися». Более десяти лет спустя, когда Весли было уже восемьдесят пять лет, он писал, что во времени проповеди в Фултоне /Корнуэлл/, состоявшегося 17 августа 1789 г., «Бог чудесным образом воздействовал на сердца собравшихся», а в Редруте 22 августа 1789 г. собралось «огромное множество» людей, и «Слово глубоко проникло в сердце каждого».

Не надо думать, что все это было характерно только для XVIII в. или же было присуще только Джону Весли. Примерно то же самое утверждает и Билли Грэм, всемирно известный и много путешествующий современный проповедник. Я слышал, как во время проведения всеафриканской христианской ассамблеи, проходившей в декабре 1976 г. в Найроби, он сказал: «Мне посчастливилось проповедовать Евангелие на всех континентах и почти во всех странах мира, и когда я данною мне властью возглашаю простое благовестие Иисуса Христа, Он подхватывает его и сверхъестественным образом вселяет в сердца людей».

«Конечно, нет ничего проще цитировать Лютера, Весли или Билли Грэма, - воскликнет кто-нибудь, - Кто усомнится в силе их слов? Однако разве это не редкие, исключительно одаренные люди? А что же я? Я честно проповедую каждое воскресенье, и добрые семена падают на обочину, где их топчут ногами. Почему Слово Божие не столь могущественно, когда оно исходит из моих уст?» На все это я отвечу так: да, конечно, в каждом поколении Господь воздвигает особых людей, наделяя их особыми дарами и властью. Было бы глупо завидовать Лютеру или Весли, и вообще смешно воображать, что любой из нас мог бы обладать проповедническим даром Билли Грэма. Однако Писание вполне понимает нашу надежду на то, что хотя бы иногда наша проповедь Слова Божия будет действенной. Возьмем притчу о сеятеле. С одной стороны, Иисус учит нас не надеяться на то, что все семена непременно принесут плоды. Надо помнить, что почва может быть сухой и каменистой, что птицы, сорняки и зной возьмут свое, и поэтому не надо впадать в отчаяние. С другой стороны, Иисус вселяет в нас надежду на то, что где-то почва окажется плодоносной, и семя, упавшее в нее принесет хороший плод. В самом семени сокрыта жизненная сила, и если Дух оросит его и подготовит для него почву, оно будет расти и плодоносить.

Именно это имел ввиду П. Т. Форсайт, рассматривавший проповедь не как изложение определенного учения, не как некое обетование, а как нечто большее. «Это действие и сила, - пишет он, - это дело божественного искупления... Истинная проповедь - это настоящее действие... Если проповедник воистину благовествует, а не просто произносит проповедь, его слово становится реальным действием, несущим благословение или осуждение»4. Именно поэтому оно драматическим образом привносит в современную ткань истории искупительное дело Христа.

Пожалуй, никто из современных авторов не выразил веру в силу Слова столь красноречиво, как это сделал Густав Вингрен в своей книге «Живое Слово» (Густав Вингрен - шведский лютеранский профессор теологии в Лундском университете). Он считает, что через всю Библию лейтмотивом проходит идея борьбы, единоборства между Богом и дьяволом и что именно благовествование делает людей свободными. Между победой Христа и гибелью «лежит пустота ожидания. Именно в этой пропасти, в этой пустоте и раздается голос проповеди«5. «Время между Воскресением и Пришествием - время проповеди», - добавляет он далее6. Проповедь как бы наделяет живого Христа ногами и устами: «Именно Слово помогает Христу приблизиться к нам и достичь нас... У проповеди лишь одна цель - чтобы Христос мог прийти к тем, кто собрался слушать ее»7. «Проповедь - это не разговор о Христе историческом, это уста, посредством которых Христос, становясь нашим современником, дает нам жизнь именно сегодня»8. Профессор Вингрен видит, что люди «побеждены», «пленены», что они прибывают в рабстве у греха, вины и смерти, но он видит также, что проповедь является орудием их освобождения. «Проповедь участвует в битве Бога с дьяволом, - и в этом выражается сама природа проповедования»9. «Слово проповедника подобно штурму тюрьмы, в которой заключен человек»10. Оно открывает эту тюрьму и освобождает его.

Итак, все, что мы сказали о Боге и человеке, о человеке-пленнике и Боге-освободителе, Своим Словом вырывающем его из плена, - все это должно преобразить труд проповедника. Отныне мы всходим на кафедру со Словом в наших руках и сердцах и с устами, имеющими власть. Мы ждем результатов, мы жаждем обращений. В одной из своих речей, обращенных к пасторам, Сперджен сказал об этом следующим образом: «Молитесь и проповедуйте от всего сердца, и если никто не обратится, пусть это изумит и сокрушит вас. Ждите спасения тех, кто слушает вас, с тою силой, в какой ангел, протрубивший в последний раз, будет ждать воскресения мертвых! Верьте всему, о чем говорите! Верьте своему Спасителю! Верьте Святому Духу, пребывающему в вас! Ибо только тогда вы увидите то, чего желали, ибо только тогда вы прославите Господа»11

Есть одна забавная история, рассказывающая о путешествовавшем проповеднике, который проходил таможенный досмотр в аэропорту. Дело было еще до введения электронных средств контроля. Роясь в его чемодане, таможенник наткнулся на черную картонную коробку, в которой лежала Библия и заинтересовался ее содержимым. «Что в коробке?» - спросил он подозрительно и со страхом услышал: «Динамит!» К сожалению, на этом история заканчивается, однако веры в то, что Слово Божие обладает взрывчатой силой (не по причине каких-то магических свойств, а только потому, что Бог, сказавший это Слово однажды, говорит его вновь), вполне достаточно, чтобы сделать хорошего проповедника из каждого, кто призван к этому благородному служению.

О ЦЕРКВИ

Существует множество взглядов на Церковь, однако в данном контексте мне приходит на ум один из них: Церковь есть творение Божие, сотворенное Его Словом. И более того: новое творение Божие (Церковь) так же подвластно Его Слову, как и более раннее Его творение (вселенная). Он не только сотворил ее Своим Словом, но и продолжает поддерживать и укреплять ее, направляет и освящает ее, преображает и обновляет посредством того же Слова. Слово Божие является царским скипетром, которым Христос правит Церковью, и пищей, которой Он питает ее.

Учение зависимости Церкви от Слова принимается не всеми. В свое время, например, поборники римско-католической церкви настойчиво утверждали, что «Библию писала Церковь» и, следовательно, она (Церковь) имеет власть над ней. И сегодня иногда приходится слышать этот довольно поверхностный аргумент. Теперь, конечно, не вызывает сомнения тот факт, что оба Завета были написаны в среде верующей общины и что (как мы уже отмечали) содержание Нового Завета (в том, что касается Промысла Божия) было в какой-то мере обусловлено нуждами поместных собраний верующих христиан. Библию, следовательно, нельзя рассматривать ее отдельно от этой среды. Однако (и протестантская Церковь всегда это подчеркивала) было бы неверно говорить, что «Библию писала Церковь»; истина, скорее, в обратном: «Слово Божие сотворило Церковь». Можно сказать, что народ Божий возник тогда, когда Слово явилось к Аврааму, взывая к нему и совершая с ним завет. Нечто подобное имеет место и в другом случае: народ Божий стал преисполненным Духа Телом Христовым лишь после апостольской проповеди Слова Божия, совершенной силой Святого Духа в день Пятидесятницы.

Зависимость народа Божия от Слова Божия показать нетрудно. В Писании повсюду Бог обращается к Своему народу, наставляя его на путь и призывая ради него самого и его ближних внимать Господней вести. Это верно, что «не одним хлебом живет человек, но всяким (словом), исходящим из уст Господа, живет человек» (Втор. 8:3; то же самое говорит и Иисус в Матф. 4:4), это также верно и для церкви. Народ Божий живет и процветает, только веруя и повинуясь Его Слову.

И действительно, Ветхий Завет полон Божиих увещеваний обращенных к Своему народу. в которых Господь призывает народ слушать Его. Грехопадение Адама явилось следствием его безумного желания внимать голосу змия, вместо того, чтобы слушать голос Творца. Заключая Свой завет с Авраамом, Господь подтверждает его, потому что Авраам верит Его обетованию, и умножает его «за то, что ты послушался гласа Моего» (Быт.15:1-6; 22:15-18). Когда Бог подтверждает Свой завет с Израилем во исполнение обетов, данных Аврааму, Исааку и Иакову, и обещает сделать их особым «уделом из всех народов», условие, при котором все это должно свершиться, остается одним - «если вы будете слушаться гласа Моего» (Исх. 2:24; 19:3-6). И когда завет был скреплен жертвой и «все слова Господни и все законы» были пересказаны народу, народ в один голос отвечал: «все, что сказал Господь, сделаем» (Исх. 24:3). В силу трагической истории непослушания, длившейся в течение сорока лет скитания по пустыне («но скоро забыли дела Его», «не слушались гласа Его» - Пс. 106:13,25), завет был возобновлен и закон вновь был возглашен во благо нового поколения, прежде чем оно достигнет земли обетованной. Одним из рефренов, проходящих через книгу Второзакония, являются слова «Слушай, о Израиль!» Ее весть сводится к следующим словам: «Итак, Израиль, слушай постановления и законы, которые я научаю вас исполнять, дабы вы были живы (и размножались) и пошли и наследовали ту землю... дабы жить тебе» (Втор. 4:1,30; 5:1; 6:1-3; 11:26-8; 12:28; 15:5; 28:1).

Когда же народ Израилев достиг земли обетованной и учредилось царство его, тема благословения Божия за веру и послушание и осуждения за неверие и непослушание остается главной в книгах пророков и премудрости. Достаточно привести небольшой пример. Псалом 81:9,13 гласит: «Слушай, народ Мой, и Я буду свидетельствовать тебе: Израиль! О, если бы ты послушал Меня!.. Но народ Мой не слушал гласа Моего, и Израиль не покорялся Мне».

В книге Притчей Соломоновых премудрость персонифицируется и предстает как голос, взывающий и при дороге, и на рыночной площади: «К вам, люди, взываю я, и к сынам человеческим голос мой! Научитесь, неразумные, благоразумия, и глупые - разуму... Примите учение мое, а не серебро; лучше знание, чем отборное золото; потому что мудрость лучше жемчуга, и ничто из желаемого не сравниться с нею... Итак, дети, послушайте меня, и блаженны те, которые хранят пути мои!.. Блажен человек, который слушает меня, бодрствуя каждый день у ворот моих и стоя на страже у дверей моих! Потому что, кто нашел меня, тот нашел жизнь и получит благодать от Господа, а согрешающий против меня, наносит вред душе своей: все ненавидящие меня любят смерть» (Притч. 8:1-36; ср. 1:20-33).

Примерно так же и пророки, к которым низошло Слово Господне, призывают Израиль услышать его. В качестве примера обратимся к книге пророка Исайи, который приводит в смятение народ Израилев, употребляя святой город Иерусалим Содому и Гоморре. «Слушайте слово Господне, князья Содомские! Внимай закону Бога нашего, народ гоморрский!.. Если захотите и прислушаетесь, то будете вкушать блага земли, если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас, ибо уста Господни говорят». И далее: «О, если бы ты внимал заповедям Моим! Тогда мир твой был бы как река, и правда твоя - как волны морские... Нечестивым же нет мира...» (Ис. 1:2,10,19,20; 42:18-25; 43:8; 48:17-19,22).

Еще определеннее говорит пророк Иеремия, верный союзник благого царя Иосии, во время царствования которого книга закона вновь обрела себя в храме. Пророк и царь вместе призывали народ к покаянию и новому освящению, однако согласие его было неглубоким и недолгим. Божественное недовольство, выраженное устами Иеремии, звучит в открытую: «Такую заповедь дал им: «Слушайтесь гласа Моего и Я буду вашим Богом, а вы будете моим народом, и ходите по всякому пути, который Я заповедую вам, чтобы вам было хорошо». Но они не послушали и не приклонили уха своего, и жили по внушению и упорству злого сердца своего, и стали ко Мне спиною, а не лицом. С того дня, как отцы ваши вышли из земли египетской, до сего дня Я посылал к вам всех рабов Моих - пророков, посылал всякий день с раннего утра, но они не слушались Меня и не приклонили уха своего, а ожесточили волю свою, поступали хуже отцов своих» (Иер. 7:23 - 26; ср. 25:3-7; 32:33; 35:12-16; 44:1-6).

И потому на них низринулась Божия кара, Иерусалим был осажден и взят, храм разрушен до основания, а народ уведен в вавилонское пленение. В словах летописца, описывающего гибель иудейского народа, слышится язык пророков: «И посылал к ним Господь Бог отцов их, посланников Своих от раннего утра, потому что Он жалел народ и Свое жилище. Но они издевались над посланными от Бога и пренебрегали словами Его, и ругались над пророками Его, доколе не сошел гнев Господа на народ Его, так что не было ему спасения» (2Пар.36:15-16).

Из этого краткого пересказа ветхозаветной истории становится ясно, что Бог последовательно увязывает благоденствие Своего народа с тем, как этот народ слушает Его голос, верит ли Его обетованиям и подчиняется ли Его заповедям.

Нечто подобное имеет место и в Новом Завете, хотя теперь глашатаями Божиими выступают, скорее, апостолы, а не пророки. Они тоже призывают народ стать носителями Слова Божия (см., напр., 1Фес.2:13). Призванные Христом и облеченные Его властью, они смело поверят их наставлениям и подчиняются их заповедям (см., напр., 2Фес.3). Таким образом, посредством их писаний Иисус вдохновенно обращается к Своей Церкви (равно как и в посланиях, адресованных семи поместным Церквам). Он наставляет, предостерегает, укоряет и ободряет их, дает им обещания и предупреждения, призывая их слушать, верить, повиноваться и держаться до Его второго пришествия. Совершенно очевидно, что благоденствие народа Божия зависит от их отношения к Его Слову.

Современные проповедники - не пророки и не апостолы, ибо мы не являемся непосредственными восприемниками какого-либо нового, очевидного откровения. Слово Господне не приходит к нам, как оно приходило к ним, скорее, мы должны прийти к нему. Однако если мы с верой приступаем к толкованию Писания, Слово Божие - в наших руках и на устах, и Святой Дух может сделать его живым и властным в сердцах наших слушателей. Более того, степень нашей ответственности покажется нам еще более глубокой, если мы вспомним о неразрывной связи, которую мы установили между Словом Божиим и народом Божиим. Здесь принцип остается неизменным: глухая церковь - это мертвая церковь. Бог живет, питает, вдохновляет и ведет Свой народ Своим Словом. Всегда, когда Библия толкуется истинно и последовательно, Бог через нее дает Своему народу то зрение. без которого он бы погиб. Прежде всего он начинает понимать, какими Бог хочет видеть его, Свою новую общину в этом мире. Затем он воспринимает те возможности, которые Бог дал ему во Христе для исполнения Своей цели. Вот почему только в смирении и послушании, внимая гласу Божию, Церковь может возрастать в своем совершенстве, помогая миру и прославлял его Господа.

Говоря, что Слово Божие остается необходимым условием для благоденствия Церкви, я не забываю и о евангельских таинствах и, особенно, о таинстве причащения. Августин определяет таинства как «зримые слова» (verba visibilia) и, тем самым, дает ключ к пониманию их функции и ценности. Таинства тоже говорят. Как Слово, так и таинство - оба свидетельствуют о Христе. Оба обещают спасение во Христе, оживляют нашу веру в Него, дают нам возможность взращивать Христову любовь в наших сердцах. Основное различие между ними заключается в том, что содержание одного из них адресовано глазу, а другого - уху. Таинства нуждаются в Слове для объяснения самих себя. Служение Слова и таинства является единым служением обетований Божиих: Слово возглашает, а таинство показывает. И все же Слово стоит на первом месте, поскольку без него свидетельство тускнеет в своем значении, если вообще не умолкает.

История дает нам множество доказательств неразрывной связи между Церковью и Словом, между состоянием христианской общины и качеством христианской проповеди. «Окиньте взором историю Церкви и разве не ясно вам станет, что периоды и эпохи упадка в церковной истории, всегда приходились на то время, когда в упадок приходила проповедь?» - спрашивает Д. М. Ллойд-Джонс. «Ну, а что же, - продолжает он,- всегда возвещает о заре Реформации или Возрождения? Обновленная проповедь»12.

Е. К. Дарган в своей обстоятельной двухтомной работе под названием «История проповеди» (охватывающей период с 70 по 1900 годы) вполне разделяет эту точку зрения. Он пишет: «Упадок духовной жизни и активной деятельности в церквах обычно сопровождается безжизненной, формальной. бесплодной проповедью, и это отчасти является причиной и отчасти следствием. С другой стороны, великие взлеты христианской истории в большинстве случаев берут свое начала в труде, связанном именно с кафедрой, и в своем движении вперед они развили и оформили высокий уровень проповеди»13.

Сегодня невозможно в общих чертах обрисовать положение Церкви во всем мире, потому что условия ее существования в разных странах и культурах весьма различны. Секуляризация Европы (вместе с той частью западного мира, которая сохранила тесные связи с Европой) постоянно возрастает на протяжении двух столетий, хотя в последнее время появились признаки того, что возможен и обратный процесс. В Соединенный Штатах наблюдается удивительный подъем, который, однако, озадачивает сочувственно настроенных наблюдателей, никак не могущих согласовать его с тревожной национальной статистикой преступлений, насилия, абортов и разводов. В большинстве коммунистических стран и в некоторых странах доминирующей исламской культуры Церковь, если и не противопоставляется государству и не преследуется им, то, по крайней мере, сдерживается в своих начинаниях. В то же время в некоторых развивающихся странах Азии, Африки и Латинской Америки Церковь прогрессирует так быстро, что, если и в дальнейшем этот темп сохранится, международное лидерство Церкви скоро перейдет в руки третьего мира, если это уже не произошло. И в то же время многие руководители сами признают, что наряду с решительностью и энтузиазмом, присущим жизни их церквей, в значительной мере имеет место также поверхностность и непостоянство.

Возможно ли в этой сложной ситуации, в которой Церковь повсюду теряет почву под собой, точно определить основную причину ее слабости? Многие скажут, что это невозможно, и действительно причин немало. Однако что касается меня, то я не колеблясь скажу, что основной причиной упадка Церкви в одних регионах и незрелости в других является то, что пророк Амос назвал «жаждой слышания слов Господних» (Ам.8:11). Низкий уровень христианской жизни прежде всего является следствием низкого уровня христианской проповеди. В гораздо большей степени, чем нам хотелось бы, число прихожан зависит от качества проповеди, и в редкий случаях этого не происходит.

В конце 1979 года журнал «Time» опубликовал статью под заголовком «Американская проповедь: умирающее искусство?» Автор статьи пишет следующее: «Охлаждение к Слову - вот что в первую очередь способствует явной болезни, имеющейся во многих больших современных протестантских церквах», в то время как для римско-католической Церкви проповедь никогда не имела большого значения и «скорее была видом духовной приправы перед евхаристией». И в то же время не мешает вспомнить, что двести лет назад, «когда проповедовал Джонатан Эдвардс, вся Новая Англия падала к его ногам».

Итак, для того, чтобы Церковь вышла из кризиса, прежде всего необходимо возродить проникнутую верой, сильную Библейскую проповедь. Бог по-прежнему говорит народу Своему: «О, если бы вы ныне послушали Слова Моего» (ср. Пс.95:7), а проповедникам: «О, если бы вы могли возгласить его».

О ПАСТЫРСТВЕ

Вопрос о природе и функциях профессионального христианского служения остается в современной Церкви весьма неопределенным. Для начала отметим, что социальный престиж, которым когда-то пользовалось духовенство западных стран, сегодня очень умалился. Государство взяло на себя многие виды филантропической деятельности, учрежденные Церковью (например, в области медицины, воспитания и социального обеспечения), и поэтому тот, кто раньше вступал с этой целью в духовный сан, сегодня может так же хорошо трудиться в так называемом «мирском граде». Кроме того, было возрождено новозаветное учение о Теле Христовом (в значительной степени как результат харизматического движения) и актуализован его вывод о том, что каждый член общины имеет какой-то дар, а, следовательно, и служение. Но если дело обстоит так, то, быть может, в профессиональном служении больше нет необходимости? И, может быть, духовенство уходит в прошлое? Здесь как раз проявляется одна из тенденций, способствующих ухудшению нравственной атмосферы современного духовенства.

В этой ситуации необходимо вновь вспомнить о новозаветном учении, которое Иисус Христос дает тем, кто должен попечительствовать над Его Церковью, определяя их как постоянный элемент церковной структуры. «Верно слово: если кто епископства желает, доброго дела желает» (1Тим. 3:11). Однако, возрождая эту истину, было бы полезно вернуть этим «попечителям» новозаветное их определение как «пастырей». Термин «служитель» является неточным, так как он, скорее, обозначает нечто общее, а не конкретное, и потому всегда требует применения дополнительного прилагательного, указывающего, какого рода служение имеется ввиду. Слово «священнослужитель», «священник», к сожалению, остается двусмысленным. Тот, кто знаком с этимологией английских слов, знает , что слово «священник» (priest) является всего лишь сокращенной формой слова « пресвитер» (presbyter), что означает «старший». Однако это слово используется для перевода греческого слова hiereus (cвященник, приносящий жертву), которое не употребляется применительно к новозаветным христианским служителям. Называть духовенство «священниками» (как это принято в римско-католической, лютеранской и англиканской церквах) значит ложно утверждать, что их служение в первую очередь направлено к Богу, в то время как Новый Завет характеризует его как ориентированное прежде всего на Церковь. Поэтому слово «пастырь» остается наиболее точным термином. Если нам возразят, что в данном случае имеется ввиду «пастух» и что овцам и пастухам нет места в суетных городах XX в., то лучшим ответом будет упоминание о том, что Сам Господь называл Себя «Пастырем добрым», то есть пастухом, и даже живущие в городах христиане продолжают думать о Нем именно в таком смысле, и что Его пастырское служение (с характерными чертами сокровенного знания, жертвой, водительством, защитой и заботой) всегда остается образцом для всех пастырей.

До Реформации концепция священнического служения доминировала в Англии (а также и в римско-католической Церкви). Епископ, совершающий рукоположение, облачал кандидата в ризу, произнося следующие слова: «Приими священное облачение», и давал ему дискос и чашу, говоря: «Приими власть к принесению жертвы Богу и совершению литургии во имя живых и усопших». Это porrektio instrumentorum или вручение символов службы было в значительной мере изменено английскими реформаторами. В их первом служебнике 1550 г. подчеркивается, что и добавление к дискосу и чаше рукополагаемому вручается Библия, дающая ему власть «проповедовать Слово Божие и совершать Святые таинства». В 1552 г., то есть всего два года спустя, вручение дискоса и чаши было упразднено и единственным «символом», вручаемым кандидату, стала Библия. Что касается англиканского служебника, то он сохранился без существенных изменений до наших дней.

Это изменение в символах отразило изменение в понимании самого служения. Его сущность теперь усматривалась не в священнической, а в пастырской деятельности. Она была и остается служением Слова. Главная обязанность пастыря, который «ходит» за своими овцами, заключается в том, чтобы «питать» их. В то время как Бог осуждает пастырей Израилевых за то, что они пасут самих себя вместо того, чтобы пасти своих овец, Божественный Пастырь покоит Свою овцу «на злачных пажитях» (Иез. 34:1-3; Пс. 23:1-2). Развивая этот ветхозаветный образ, Иисус не только обещает, что Его овца, надежно Им охраняемая, «и войдет и выйдет, и пажить найдет», но и возлагает это на Петра, насколько раз говоря ему: «паси агнцев Моих» и «паси овец Моих» (Иоан. 10:9; 21:15-17). Эту заповедь апостолы никогда не забывали. «Пасите Божие стадо, какое у вас», - напишет позднее уже сам Петр, а Павел обратится к старейшинам Эфесской Церкви со словами: «Итак, внимайте себе и всему стаду, в котором Дух Святой поставил вас блюстителями, пасти Церковь Господа и Бога, которую Он приобрел Себе Кровию Своею» (1Петр.5:2; Деян.20:28). Стоящие во главе церкви должны твердо помнить, что привилегия, переданная им Верховным Пастырем, заключается в их пастырской заботе о Его овцах, которых Он купил Своею кровью и жизнью.

Само выражение «пасти Божье стадо» является, конечно, метафорическим выражением, обозначающим процесс обучения Церкви. По существу пастор - это учитель. Ему, правда, строго запрещено Христом учительствовать в не терпящем возражений стиле, который пытался бы захватить права Духа истины и сделать общину послушной ему (см. Матф. 23:8). Верно также и то, что в соответствии с новозаветным обетованием Божиим, гласящим, что «все сами будут знать Меня», Святой Дух теперь дан всем верующим, все получили помазание от Него» и «сами научены Богом», и, в конечном счете, не нуждаются в учителях человеческих (Иер. 31:34; 1Фес.4:9; 1Иоан. 2:20-27). Однако верно и то, что все члены церкви должны обильно вселить Слово Христово в самих себя, так, чтобы они могли «научать и вразумлять друг друга... со всякой премудростью» (Кол. 3:16). В то же время все эти истины вполне согласуются с устроением, полномочиями и назначением специалистов, то есть пастырей, которые посвятили себя служению проповеди и учительства, ибо среди многих духовных даров, ниспосланных Господом Своей Церкви, есть дары «пастырей и учителей» (Еф. 4:11). Комментируя эти стихи в их контексте, Кальвин писал в своих «Установлениях» следующее: «Мы видим, что Бог, Который мог бы в один миг привести к совершенству Своих, желает, однако, чтобы они возрастали, воспитываясь только Церковью. Мы видим способ, предназначенный для этого: проповедование божественного учения было возложено на пастырей». Далее он предостерегает читателей против безрассудного и высокомерного отрицания этого божественного положения. «Многие, руководствуясь гордостью, неприязнью или соперничеством, приходят к убеждению, что они вполне могут довольствоваться частным прочтением и размышлением и поэтому презирают публичные собрания и считают проповедь излишней... Это похоже на уничтожение лица Божия, которое сияет над нами в учении»14. «Ибо солнечный свет и тепло, пища и питие не столь необходимы для питания и поддержания здешней жизни, как апостольское и пастырское служение необходимо для сохранения Церкви на земле»15.

Английские реформаторы вскоре переняли положения Кальвина, проповедуемые им в Женеве. Самой важной им казалась та мысль, что пастыри должны проповедовать чистое Слово Божие и что народ должен внимать ему. Вот что писал Джон Джуел, епископ города Солсбери: «Не пренебрегайте, дорогие собратья, не пренебрегайте слушанием возвещенного Слова Божия. И когда придете не проповедь, пусть души ваши прилежно внимают услышанному, ибо именно здесь приходят в движение сердца человеческие и являются тайны Божии, и как бы ни был слаб проповедник, однако Слово Божие здесь как никогда сильно и могущественно»16.

И наоборот, нет ничего более пагубного для Церкви, чем неверный проповедник, о чем прямо заявляет Томас Бэкон в предисловии к своей книге «The Demands of Holy Scripture». Он пишет:

«Нет ничего более ценного в христианском братстве, чем серьезный, исполненный веры и преданный проповедник Слова Господня, и нет большего бедствия среди любого народа, чем находиться под властью слепых вождей, бессловесных собак, хищных волков, лицемерных наемников, папистских пророков, которые питают этот народ не чистой пшеницей Слова Божия, а суетными людскими преданиями»17.

Я не знаю никого из людей нашего века, кто смог бы так сильно выразить это фундаментальное понимание пастырской деятельности, как это сделал Сэмюэль Вольбеда, чьи лекции, посвященные проповеди и приуроченные к Кальвинистскому богословскому семинару («Grand Rapinds»), были изданы после его смерти под заголовком «Пастырский дух проповеди» («The Pastoral Genius of Preaching). Определяя проповедь как «возглашение изустным словом Слова, написанного Богом вместо сказанного Им»18, он далее утверждает, что «это писанное Слово Божие от начала до конца является пастырским по своей вести, духу и цели». Поэтому истинный проповедник никогда не является только говорящей трубой или рупором... полностью, но чисто механически воспроизводящей весть писаного Слова Божия»; он, скорее, должен быть пастырем, «который умом и сердцем пребывает в совершенной гармонии с пастырскими словами Писания, которые он должен проповедовать»19. Более того, добрая пастырская забота о своих овцах включает в себя четыре момента: питание, водительство (ибо овцы легко могут заблудиться), охранение (от хищных волков) и исцеление (заживление ран тем, кто их получил). И все эти четыре вида деятельности являются четырьмя формами служения Слову.

Не следует, однако, думать, что это принципиальное отождествление пастырей с учителями представляет из себя отрицательную реакцию христиан-евангелистов и реформаторов, возникшую в результате полемики с другими исповеданиями. Это положение в равной мере признается и многими тенденциями в католицизме. В качестве примера я позволю себе процитировать отрывок из посвященной рукоположению речи Михаэля Рамсея в его бытность архиепископом Кентерберийским. Она называется «Почему же священник?», и вот какой ответ дает он на поставленный им вопрос: «Во первых, священник - это учитель и проповедник и как таковой он является богословом. Он призван быть рукоположенным ученым-богословом и его исследование должно быт не обширным по объему, но глубоким по своей целостности, а цель его не в том, чтобы быть эрудитом, а в том, чтобы оставаться простым. Лишь тот, кто занимается поверхностными исследованиями, путается сам и запутывает других»20.

Говоря о «пастырском» служении как об «обучении», я не вижу необходимости пускаться в спор о «рукоположении» и различии между духовенством и мирянами. Достаточно сказать о том, что Бог желает, чтобы каждая поместная церковь находилась под пастырским попечительством, чтобы это попечительство (по крайней мере над какой-либо общиной) осуществлялось группой лиц (слово «пресвитер» почти всегда употребляется в Новом Завете во множественном числе, см., напр., (Деян.14:23; 20:17; 1Тим.4:14; Тит.1:5) и чтобы эта группа включала в себя как полностью занятых, так и частично, духовенство и мирян, оплачиваемых и добровольных служителей (я думаю, что сюда должны входить как мужчины, так и женщины, хотя в Новом Завете указано, что их роли не совпадают). Я убедился из собственного опыта и на основании Писания, что идея совместной работы чрезвычайно полезна, ибо в таком случае мы имеем возможность извлекать выгоду из наших слабостей. Кроме того, миряне, одаренные каким-либо способностями, должны смело вступать в эту группу и совершать свое служение в установленном ими объеме в соответствии с их способностями. Одной из них является проповедь, и Церковь нуждается в гораздо большем количестве мирских проповедников. Однако, надо отметить, что пастырское служение, включающее в себя регулярную проповедь и обучение, является крайне взыскательным. Поэтому пастырская группа любой церкви нуждается, по крайней мере, в одном полностью занятом этой работой человеке, который целиком отдался бы служению Слова. Без этого община духовно обеднеет.

Задача окормления паствы или научения церкви может выполняться пастырской группой в различных аспектах. Пастырь добрый сам проповедовал толпе, уделял время отдельным людям и наставлял апостолов. Пастырское служение, созданное по образу Его служения, должно точно так же включать в себя проповедь, обращенную к собранию, наставление отдельных лиц и обучение групп. Существует ли различие между проповедью и поучением? Оба эти слова, конечно, не являются взаимозаменяемыми. С. Х. Додд популярно разъясняет, что в Новом Завете kerygma (проповедь) представляла собой возвещение смерти и воскресения Иисуса (согласно Писанию и в эсхатологическом контексте), сопровождаемой призывом к покаянию и вере, тогда как didache (поучение) являлось наставлением ( в основном этического порядка), которое давалось новообращенным. Это различие имеет важное значение, хотя оно, вероятно, несколько чрезмерно, так как в публичном служении Иисуса «учение в синагогах и проповедование Евангелия Царствия» (Матф.4:23; 9:35) не очень отличаются друг от друга; да и апостол Павел характеризовал себя одновременно «проповедником» и «учителем» Евангелия (1Тим.2:7; 2Тим1:11); а когда Лука в конце деяний прощается с ним, он «проповедовал Царствие Божие и учил о Господе Иисусе Христе» (Деян.28:31). Несомненно, что его проповедь по цели своей более евангельской, благовествующей, а по характеру более систематической, однако нельзя сказать, чтобы по содержанию одно полностью отличалось от другого; по-видимому, оба момента в значительной мере совпадают.

Иногда говорится, что проповедь в Новом Завете (kerusso «возвещать») носит полностью благовествующий (евангельский характер и что проповедь в современном ее качестве ( обращенная к христианскому собранию в церкви) не только не встречается в Новом Завете, но даже и не предполагается в нем. Однако на самом деле это не так. Сам факт того, что народ Божий собирается для слушания слова Божия, восходит к Ветхому Завету, он имел место в синагогах, а затем был перенят и христианизирован апостолами. Так, например, Моисей, дав священникам свой закон, повелел им собирать народ и читать этот закон, объясняя и применяя его по мере надобности (Втор.31:9-13; ср. Мал.2:7-9). Священник и книжник Ездра «принес закон пред собрание» и «читал из него». Священники-левиты также участвовали в этом: «и читали из книги, из закона Божия, внятно, и присоединяли толкование, и народ понимал прочитанное» (Неем.8:1-8). И позднее служба в синагогах включала в себя чтение закона и пророков, после чего кто-либо произносил проповедь. Так, например, пребывая в синагоге Назарета, Иисус сначала прочитал первые два стиха из 61-й главы Книги пророка Исайи, а затем в своей дальнейшей проповеди сказал, что Он Сам есть исполнение прочитанного. говоря и другие «слова благодати», удивлявшие Его слушателей (Лук.4:16-22). Так же и Павел, прибыв в Писсидию Антиохийскую, «после чтения закона и пророков» был приглашен начальниками синагоги разделить с другими «слово наставления», что он и сделал (Деян.13:14-43).

И поэтому нет ничего удивительного в том, что, когда верующие в Иисуса стали покидать синагоги или же изгонялись оттуда, они начали организовывать свои, сугубо христианские собрания, в которых был сохранен тот же стиль: чтение Библии сопровождалось ее толкованием (если не считать, что теперь к отрывкам из закона и пророков добавлялись чтения из посланий того или иного апостола (см., напр. Кол.4:16; 1Фес.5:27; 2Фес.3:14). Лука дает нам лишь краткое описание такого собрания. Речь идет об известном событии, произошедшем в Троаде. когда христиане собрались «в первый день недели». Их богослужение состояло из преломления хлеба и проповеди Павла, которую он «продолжил... до полуночи» и которая привела к злополучным последствиям (Деян.20:7-10). И хотя это единственное богослужение в Новом Завете, о котором особо сказано, что оно включало в себя проповедь, нет оснований предполагать, что оно было чем-то исключительным. Напротив, в своем Послании к Тимофею Павел дает ему специальные наставления не только относительно совершения совместной молитвы (1Тим.2:1-15), но и относительно проповеди. «Доколе не приду, занимайся чтением, наставлением, учением», - говорит он (1Тим.4:13). Отсюда ясно, что после чтения Библии и ее анализа должны следовать paraklesis (наставление) и didaskala (поучение). Однако это не значит, что здесь отсутствовал элемент евангельского благовестия, ибо среди народа были и те, кто стоял в стороне, подобно мытарям, в углу синагоги, вместе с новообращенными, готовящимися ко крещению, а иногда и просто язычниками (1Кор.14:23). И тем не менее, основное внимание уделялось обучению верующих. А поскольку пастырю надлежит пасти стадо, то среди условий, необходимых для духовенства, отличаются преданность апостольской вере (так, чтобы он мог «наставлять в здравом учении и противящихся обличать») и дар поучения (см. Тит.1:9; Тим.3:2).

Если бы современные пастыри всерьез приняли новозаветную точку зрения, подчеркивающую приоритет проповеди и обучения, это было бы крайне полезно не только для них, но и, без сомнения, оказало бы благотворное влияние на Церковь. Однако вместо этого. к сожалению, приходятся признать, что многие из них по сути своей остаются администраторами, символы служения которых скорее служба, чем приобретение знаний, и телефон вместо Библии. Выступая с проповедью в августе 1977 г. во время благодарственного молебна, посвященного столетнему юбилею Виклиффского колледжа, Дональд Коган ( в ту пору архиепископ Кентерберийский) напомнил собравшимся, что во время рукоположения епископ дает каждому посвящаемому Библию. «Он (посвящаемый) не предстает... в первую очередь как организатор, финансист или зазывала; он предстает как человек, избранный Господом Церкви, наделенный сокровищем христианского откровения, величественными штрихами вписанный в Книгу, лежащую в его руках, и воплощенный в Слове, ставшем плотью». Далее доктор Коган выразил надежду, что в новом столетии Виклиффский колледж выпустит новое поколение людей, которое будет не только заниматься изучением Библии, окормляясь ею и углубляясь в нее, но и «целиком отдадут себя ее толкованию и применению».

Если мы, подобно апостолам «пребудем в молитве и служении Слова (Деян.6:4), для большинства из нас это приведет к радикальному изменению нашей программы и режима работы, к передаче других обязанностей добровольцам из мирян, и, тем не менее, в этом выразится истинно новозаветное понимание сущности пастырской деятельности.

О ПРОПОВЕДИ

Итак, если пастыри являются проповедниками и учителями, то какого рода проповеди должны они произносить? Обычно в учебниках по гомилетике дается богатый выбор вариантов, однако, на мой взгляд, наиболее подробная классификация видов проповеди дана У. Е. Сенгстером в его знаменитой книге «Искусство проповеди» («The Craft of the Sermon»). Он выделяет три основных вида проповеди и каждой из них посвящает целую главу, замечая, однако, что «перечень возможных комбинаций едва ли не бесконечен»21.

Первый вид определяется «в соответствии с намеченной темой» (например, библейский, этический, касающийся благочестия, учения, социальной или евангельской), второй - «в соответствии с типом композиции» (например, непосредственное толкование, возрастающая аргументация или «ограничение») и, наконец, третий - «в соответствии с психологическим методом» (то есть в соответствии с тем, каким себя видит проповедник: учителем, барристером, человеком растерянным или же адвокатом дьявола).

Другие авторы, не столь обстоятельные как Сэнгстер, довольствуются более простой классификацией. С их точки зрения существуют проповеди тематические и текстуальные. Одни являются евангельскими, апологетическими или профетическими. другие качаются учения, благочестия, являются этическими или наставительными, в то время как где-то вне этого перечня имеют место и проповеди «экзегетические» или «толковательные». Я не могу согласиться с этим (иной раз даже уничижительным) противопоставлением толковательной проповеди всем остальным. Конечно, если под «толковательной проповедью подразумевается построчное толкование длинного отрывка из Писания, то, в таком случае, это действительно единственный возможный способ проповеди, хотя само слово употреблено неверно. Собственно говоря, слово «толкование» имеет гораздо более широкое значение; оно относится, скорее, к содержанию проповеди (библейская истина), нежели к ее стилю ( последовательный комментарий). Толковать Писание значит выявлять смысл написанного и делать его понятным. Комментатор выявляет то, что кажется скрытым, проясняет темные места, распутывает сложные и запутанные. Противоподложностью экспозиции (толкования) является «импозиция», которая навязывает тексту то, чего в нем на самом деле нет. Предполагаемый текст может быть стихом, изречением или даже одним словом, а также параграфом, главой или целой книгой. Объем текста не имеет значения, лишь бы он был взят из Библии. Суть дела сводится к тому, что мы с ним делаем. Будь он длинный или короткий. наша задача как толкователей заключается в раскрытии его смысла таким способом, чтобы его содержание стало ясным, точным, конкретным, без добавлений, упущений или фальсификации. В экзегетической (толковательной) проповеди библейский текст является не общепринятым введением в проповеди на другую тему, не удобным крючком, на который вешают кипу всевозможных мыслей, а хозяином, который диктует и контролирует все сказанное.

А теперь я позволю себе остановиться на основных преимуществах этой дисциплины.

Во-первых, толкование налагает на нас определенные границы. Оно держит нас в пределах библейского текста, поскольку толковательная проповедь есть библейская проповедь. Мы не исследуем отрывки из светской литературы, политических выступлений или даже духовных книг, оставляя в стороне свои мнения. Наш текст всегда взят из Слова Божия. Самое первое условие для комментатора заключается в признании того, что мы - хранители священного «клада» истины, «доверенные» Евангелия, «домостроители тайн Божиих» (см. 1Тим.6:20; 2Тим.1:12-14; 1Фес.2:4; Кор.4:1-2). В своей первой книге о проповеди Дональд Коган выразил это следующим образом: «Христианский проповедник ограничен в себе. Когда он подымается на кафедру, он не абсолютно свободный человек. Существует вполне реальное чувство, согласно которому можно сказать о проповеднике, что Всемогущий определил ему границы, которые он не должен переступать. Он не свободен придумывать или выбирать тему: она возложена на него и ему надлежит возместить о ней, истолковать ее и преподнести слушателям... Великое дело - подчиниться величественной тирании Евангелия!»22.

Во-вторых, толкование требует честности. Не каждый разделяет эту точку зрения. Обычно принято говорить, что из Библии можно сделать все, что хочешь, и это действительно так, если у комментатора не достает честности. Соммерсет Моэм в своей новелле «Луна и шестипенсовик» (The Moon and Sixpence) описывает некоего преподобного Роберта Стриклэнда, который пишет биографию своего покойного отца, больше похожую на миф, чем на реальную историю в действительности его отец, одержимый демонической страстью к алкоголю оставил жену, семью и карьеру. Однако в биографии он выступает как превосходный муж и отец. как человек большой доброты, трудолюбия и нравственности. Это непомерное искажение истины Моэм комментирует следующим образом: «В своих занятиях наукой, которая. если не ошибаюсь, зовется экзегезой, современный священник приобрел удивительную способность отделываться от многих вещей». Далее с немалым сарказмом он добавляет, что такое искусство толкования, присущее преподобному Роберту Стриклэнду, «по свершении несомненно приведет его к самому высокому церковному сану. Я уже вижу мускулистые икры его ног, затянутые в епископские гетры»23.

Тот самый «экзегезис», который критикует Сомерсет Моэм, в действительности является или, по крайней мере, должен быть крайне строгой дисциплиной. Иногда к нему добавляют длинное прилагательное «грамматико-исторический», поскольку оно обозначает толкование текста в соответствии с его историческим происхождением и грамматической конструкцией. Реформаторам XVI в. справедливо ставят в заслугу то, что они возродили этот метод, освободив библейский комментарий от причудливых аллегорий средневековых авторов. Говоря о «буквальном» значении, они противопоставляли его «аллегорическому», хотя и не отрицали, что некоторые места из Святого Писания являются намеренно поэтическими по стилю и метафорическими по значению. Они подчеркивали, что всякий изучающий Библию должен стремиться к ясному, естественному, очевидному значению любого текста, исключающему излишние выдуманные тонкости. Какой смысл вкладывал древний автор в свои слова? В этом суть вопроса. На него можно ответить, лишь обладая терпением и доверием. Мы не должны заражать себя цинизмом, свойственным современной литературной критике, подозревающей любого автора в сокрытии тайных целей или оккультных значений, которые надо определить и выявить. Библейские авторы были честными людьми, а не мошенниками, и стремились к тому, чтобы их творения были понятыми, а не «бесконечно толкуемыми».

Реформаторы много говорили об «аналогии вере» считая, что Писание обладает единством, которое дано ему божественным разумом, и поэтому толкование одного места проливает свет на другое; Церковь же не имеет права «толковать одно место Писания таким образом, чтобы тем самым отвергалось другое». Они не отрицали многообразия формулировок, содержащихся в Писании, однако стремились, чтобы это не шло в ущерб единству Писания (чего не делают некоторые современные ученые). Напротив, в гармонизации Писания (которая не равнозначна подтасовке), они видели ответственную христианскую задачу.

В конце апреля 1564 г. за месяц до смерти, Кальвин прощался с пастырями Женевы. Любой проповедник должен стремиться сделать то, что смог сделать Кальвин, сказавший следующее: «Насколько я помню, я не исказил ни одного места в Писании, и когда я вынужден был вдаваться в тонкости, то многое отбрасывал и всегда стремился быть простым...24 Примерно двести пятьдесят лет спустя это же требование выдвигал другой комментатор. Это был Чарльз Симьен из Кембриджа. На одной из торжественных проповедей. проводимых каждую вторую пятницу семестра, он сказал своим ученым гостям следующее: «Стремитесь из оригинала и контекста установить истинное, правдивое и первоначальное значение любого отрывка». К этому стремился и он сам. «Автор старался, - разъясняет он в предисловии к собранию своих очерков, посвященных проповеди и озаглавленных «Horae Homileticae», - без предубеждений и пристрастий выявить в каждом тексте его точное значение, обычное употребление и правильное использование»25. В письме к издателю он пишет: «Я стремился выявить то, что действительно имеется в Писании и не навязывать того, что с моей точки зрения должно в нем быть. Я прежде всего стремился сохранить главное: никогда не говорить ни больше, ни меньше того, что, на мой взгляд, являлось состоянием Духа толкуемого мной отрывка». Это решительное определение, призывающее к смирению перед властью Писания вместо того, чтобы судить его, заставило Симьена не доверять всяким схемам и структурам Божества. «Автор, - пишет он, - не является товарищем систематиков в богословии. Он стремился вывести из Писания только его взгляд на религию и честно и добросовестно присоединиться к нему, никогда не искажая ни одной доли Слова Божия в угоду частному мнению, но придавая каждой его части тот смысл, который, на его взгляд, был вложен туда его великим Автором»26.

С его точки зрения этого не могут сделать современные ему сторонники кальвинистского и арминианского учения. Напротив, пишет он с легким юмором, «нет решительного приверженца ни одной системы, который, оказавшись в одной компании со святым Павлом, пишущим свои несхожие послания, не посоветовал бы ему изменить то или иное выражение». Для самого Симьена такая позиция превосходства по отношению к боговдохновенному тексту была неприемлемой, ибо он вполне «удовлетворялся тем, чтобы как ученик сидеть у ног святых апостолов» и «не стремился учить их, как им надо говорить»27.

В-третьих, толкование указывает на ловушки, которые мы должны избежать любой ценой. Поскольку комментатор решил быть верным тексту, две основные ловушки, которые поджидают его, можно определить как забывчивость и неверность. Забывчивый комментатор забывает о тексте и следует собственной фантазии. Неверный же комментатор как будто не отступает от текста, однако на самом деле допускает передержки и вкладывает в него нечто совершенно отличное от первоначального, естественного значения.

Кэмпбел Морган, один из известных комментаторов нашего века, настаивает на необходимости иметь под рукой текст и разъяснять его. И далее он пишет, что Беджамин Джаут, глава Оксфордского колледжа, «заявил, что он обычно сначала пишет проповеди, а потом подбирает текст как крючок, на который их вешает. И я без обиняков говорю, - продолжает Кэмпбелл Морган - ...что изучение его проповедей показывает правильность изложения и опасность самого метода...» Однако еще более неразборчив тот проповедник, который «вынимает текст и говорит: «Это мой текст». Сейчас я буду проповедовать. Быть может, я снова с ним встречусь, а, может быть, и нет»28.

В конце концов такое бесцеремонное равнодушие к тексту хорошо хотя бы тем, что оно открыто признается. Гораздо хуже мнимое стремление к толкованию текста, а на самом деле использование его в своих интересах. Новозаветные авторы сами в ярких образах предостерегали нас от этого порока. Лжеучители осуждаются за то, что они «отступили» от истины, подобно стрельцам, не попавшим в цель, за «торговлю» Словом Божиим, подобно лавочнику, продающему обманом, за «искажение» Евангелия изменением его содержания и за «превращение» Писаний в нечто неузнаваемое. В противовес всем этим прегрешениям Павел с большим воодушевлением заявляет, что он «отвергнул скрытные и постыдные дела, не прибегая к хитрости и не искажая Слова Божия, а открывая истину (2Тим.2:18; 2Кор.2:17; Гал.1:7; 2Пет.3:16; 2Кор.4:2).

И все же своевольное обращение с Писанием тех, кто вкладывает в него то, что им хочется, остается постоянным позором для Церкви. Профессор А. Винет из Лозанны сказал в середине прошлого века, что отрывок из Писания тысячу раз служил пропуском для идей, которые не были библейскими»29. Иногда это похоже на безобидную охоту за подходящим текстом, как например, в случае с доктором У. Р. Мэтьюсом, деканом кафедрального собора св. Павла в Лондоне, который в связи с прекращением военных действий на исходе второй мировой войны, решил произнести проповедь о необходимости перехода к восстановительному периоду, взяв за исходное слова «мы более, нежели завоеватели» (Рим.8:37). Такой же случай имел место и с неизвестным проповедником, который, желая произнести проповедь о бренности всего земного опыта, взял за основу обычное для Ветхого Завета выражение «и это пройдет»30. Однако иногда проповедник злоупотребляет Писанием, садясь на него как на своего любимого конька. Кэмпбелл Морган рассказывает об одном проповеднике, который столь рьяно рассуждал о крещении, что совершенно не мог расстаться с этой темой. Однажды утром начав со слов «Где ты был, Адам?», он сказал далее следующее: «Итак, мы имеем три момента, которые должны проследить. Во-первых, где был Адам, во-вторых, как он выбрался оттуда, и, в-третьих, несколько слов о крещении»31. Более тенденциозными были, так называемые «пьюсеиты» из Оксфорда, которые решили, что 12-ый стих из 19-ой главы Евангелия от Матфея как раз подтверждает их высокое представление об авторитете Церкви. «Если кто-либо не желает слушать Церковь, - писали они, - пусть он будет для тебя язычником и мытарем» (AV). Они так часто восклицали «Слушайте Церковь», что заставили архиепископа Уотли выступить с ответной проповедью на тему «Если кто-то не слушает Церковь, путь он...»32 Эта практика выхватывания нескольких слов из текста, не говоря уже о его контексте, достигает своего «апогея» в том случае, когда проповедник, которому совершенно не нравится Ветхий Завет, начинает свою резкую критику словами «долой все законы и пророков».

Столь беспринципная игра с текстом со стороны проповедника напомнила Дэйлу игру фокусников и в 1878 г. на лекциях в Иельском университете он сказал: «Я часто думаю о фокусах того изобретательного джентльмена, который развлекает публику тем, что трет соверен между руками до тех пор, пока он не превратится в канарейку, и вытаскивает из рукава пальто полдюжины блестящих стеклянных шариков, наполненных водой, в каждом из которых плавает четыре-пять золотых рыбок. Что касается меня, то я люблю послушать хорошего проповедника и вовсе не против позабавиться проделками ловкого фокусника, однако фокусы и проповедь я предпочитаю воспринимать раздельно: фокусы воскресным утром, фокусы в церкви, фокусы с текстами Писания - совершенно не по мне»33.

Одна только решимость быть добросовестным комментатором поможет нам избежать этих ловушек.

В-четвертых, толкование вселяет в нас уверенность. Если мы пространно рассуждаем о наших собственных взглядах или о взглядах наших близких, которым свойственно ошибаться, нам не следует делать это с явной уверенностью. Однако если мы честно и беспристрастно исследуем Слово Божие, мы можем быть очень смелыми. «Говорит ли кто, говори как слова Божии», - пишет апостол Петр (1Петр.4:11). Но делаем мы это не потому, что осмеливаемся рассматривать наши собственные слова как изречение пророка, а потому что нам, подобно древнему Осии, «вверены слова Божии» (Рим.4:2), и наша главнейшая задача сводиться к тому, чтобы эти слова столь добросовестно и преданно, пока они не заговорят сами или, скорее, пока Бог не заговорит через них. Профессор Густав Вингрен превосходно выражает эту мысль в следующих строках: «От толкователя требуются только рот и губы для самого отрывка, так чтобы Слово могло заявить о себе... Действительно великие проповедники... на самом деле только слуги Писания. Стоит им заговорить... Слово... само начинает светиться в этом отрывке и, прислушавшись, слышишь, как начинает звучать голос. Сам отрывок есть голос, речь Бога; проповедник же - рот и губы, а собрание... ухо, в котором звучит голос... Проповедь необходима только для того, чтобы Слово могло заявить о себе, могло выйти в мир и проложить себе путь сквозь неприятельские стены к узникам, которые томятся за ними»34.

* * *

Таково богословское основание для служения проповедью. Бог есть свет, Бог действовал, Бог говорил и он сделал так, чтобы Его слова и дела сохранились в Писаниях. Через написанное слово Он продолжает властно говорить живым голосом, и Церковь должна внимательно слушать Его Слово, ибо ее здоровье и совершенство зависят от него. Поэтому пастыри должны толковать его ибо они призваны к этому. Всякий раз, когда они делают это честно, слышен голос Бога, и Церковь смиренно и покаянно умолкает, обновляется и укрепляется, превращаясь в орудие его совершения и славы. Эти истины о Боге и Писании, Церкви, пастырстве и библейском толковании должны укреплять наши шаткие убеждения, и тогда каждодневные препятствия не испугают нас. Напротив, мы предадимся этому служению со рвением и решимостью. Ничто не заставит нас отступить от этой первостепенной задачи.

1 Некоторые материалы этой главы были напечатаны в сборнике, посвященном памяти Уилбера Смита и озаглавленном «Evangelical Roots» (Nelson, 1978).

2 Ср. Пс.19:1; Ис.6:3; Рим.1:19-20.

3 Ср. использование прилагательных «лучший» и «вечный» в Послании к евреям (Евр. 7:19,22; 8:6; 9:12,14,15,23; 13:20), а также выражение «более славно» во 2-м Послании к коринфянам (2Кор. 3:4-11).

4 Теория двойного авторства Писания (особенно применительно к человеческой культуре) разработана мною в лекции, читанной в 1979 году и опубликованной Библейским Обществом в Австралии и издательством «Интер-Варсити Пресс» в США.

6 Цит. по русскому изданию Нобелевской лекции: Новый мир, 1989, No7, с. 142 (прим. перев.).

7 Новый мир, 1989, No7, с. 144.

8 Там же.

9 Иер. 23:29; Пс.118:105; Иак. 1:18,22-25; 1Пет.1:23 - 2:2; Пс. 18:11.

10 Forsyth, pp. 3, 15, 56.

11 Wingren, p. 45.

12 ibid., p. 146.

13 ibid., pp. 207-208.

18 Lloyd-Jones, Preaching, p.24.

19 Dargan, Vol. 1, p. 13.

20 Calvin, 4;1,5.

21 Ibid., 4;3,2.

22 Works Vol. 2; p. 1034.

23 Works Vol. 3; p. 598.

24 Volbeda, p. 24.

25 Ibid. p. 26.

26 Ramsey, M., The Christian Priest, p. 7.

27 Sangster, The craft of the Sermon, p. 92.

28 Coggan, Stewards, pp. 46, 48.

29 Maugham, p. 8.

30 Cadier, pp. 173-175.

31 Simeon, Horae, p. 12.

32 Ibid., pp. 4-5, Prefase to Vol. 1.

33 Ibid., p. 6.

34 Morgan, G. C., Preaching, pp. 40, 42.

35 Vinet, p. 76.

36 McWilliam, p. 39.

37 Jones, p. 288.

38 Authority and the Christian Faith, Thynne 1935, p. 50.

39 Dale, p. 127.

40 Wingren, pp. 201-203.