Жан Кальвин

Наставление в христианской вере. Книга 4

Глава XI. О ЮРИСДИКЦИИ ЦЕРКВИ И ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯХ ПАПСТВА В ЭТОЙ ОБЛАСТИ

 

 

1. Далее следует третья составная часть церковного авторитета - часть, которая оказывается главной при благоустроенном состоянии Церкви. Это юрисдикция, целиком связанная с дисциплиной, о которой у нас вскоре пойдёт речь. Подобно тому как ни один город или селение не может существовать без правителя и гражданского устроения, так и Церковь Божья, как уже было сказано, нуждается в определённом духовном устроении. Это устроение во всём отлично от мирского порядка, однако не только не нарушает и не умаляет последний, но, скорее, помогает его сохранению и развитию. Таким образом, эта юрисдикционная власть в конечном счёте есть не что иное, как порядок, установленный для духовного устроения.

Для этой цели в древней Церкви были учреждены коллегии правителей, призванные следить за нравами, исправлять пороки, а в случае необходимости прибегать к отлучению. Именно это имеет в виду св. Павел, когда в Послании к коринфянам перечисляет главные служения (1 Кор 12:28), а также в Послании к римлянам говорит: «Начальник ли, начальствуй с усердием» (Рим 12:8). Апостол обращается отнюдь не к светским правителям (ибо в то время среди них не было христиан), а к помощникам пастырей в духовном управлении Церковью. В Послании к Тимофею св. Павел тоже упоминает о двух категориях пресвитеров: одни трудятся словом, другие не несут проповеднического служения, однако не менее верно исполняют свой долг (1 Тим 5:17). Несомненно, ко второй категории апостол относит тех, кто был избран для надзора над нравами, а также исправления ослушников путём отлучения.

Но данная власть всецело зависит от ключей, вручённых Церкви Иисусом Христом, как о том повествуется в восемнадцатой главе Евангелия от Матфея. Здесь Христос даёт заповедь увещевать от имени всех того, кто презрит увещевания своего брата, высказанные наедине. Если же кто будет упорствовать в своём непослушании, да будет исключён из общения верующих. Но такие обличения и наказания невозможны без расследования дела. Поэтому необходимо наличие суда и порядка судопроизводства. Таким образом, если мы не хотим упразднить обетование ключей и отменить отлучения, предупреждения и подобные им меры, мы должны признать за Церковью некоторые юрисдикционные права. Обратим внимание читателей на то, что здесь речь идёт не об авторитете проповедуемого апостолами учения вообще, как в шестнадцатой главе Евангелия от Матфея или в двадцатой главе Евангелия от Иоанна, а о том, что Иисус Христос вручает своей Церкви правовые и надзирательные полномочия, какими ранее обладала еврейская синагога. Ибо у этого народа всегда был особый способ управления, и Христос хочет, чтобы он использовался в собрании его верных при условии чистоты церковной институции. При этом Он грозит строгими карами тем, кто ей противостоит, и не без оснований: ведь люди гордые и дерзкие могут пренебречь судом Церкви, если она утратит достоинство и станет мишенью для хулы.

А чтобы читателей не приводил в замешательство тот факт, что Иисус Христос одними и теми же словами говорит о разных вещах, мы должны разрешить это затруднение. Итак, есть два места, где речь идёт о связывании и развязывании. Первое из них мы находим в шестнадцатой главе Евангелия от Матфея, где Господь Иисус, пообещав Петру ключи Царства Небесного, тут же добавляет: «И что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (Мф 16:19). Смысл этого высказывания тот же, что и слов Иисуса Христа, которые приводит св. Иоанн, повествуя о посылании апостолов на проповедь. Дунув на апостолов, Христос сказал им: «Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся» (Ин 20:23). Я хочу предложить толкование этого места, которое не будет ни слишком изощрённым, ни натянутым, но простым, естественным и непротиворечивым. Как заповедь отпускать или оставлять, так и данное св. Петру обетование связывать и разрешать следует относить к одному и тому же - к служению Слова. Предписывая апостолам это служение, Господь одновременно возлагает на них обязанность связывать и разрешать.

Ибо в чём суть Евангелия, как не в том, чтобы мы все, будучи рабами греха и смерти, получали свободу через искупление в Иисусе Христе? Те же, кто не признаёт Христа своим освободителем и искупителем, обречены на вечный плен. Возложив на апостолов миссию нести это провозвестие всем народам земли, Господь отметил их этой особой честью, дабы засвидетельствовать, что их благовествование идёт от Него, Им направляется. Тем самым Он укрепляет как апостолов, так и их слушателей - тех, к кому была обращена их миссия. Несомненно, важно было оказать апостолам твёрдую и надёжную поддержку в их проповедническом служении, которое им предстояло не только осуществлять с великим трудом, тщанием, усердием и риском, но и запечатлеть в конце концов собственной кровью. Поэтому Господь с полным основанием даёт им такую уверенность - не пустую и тщетную, но исполненную силы и мощи. И, конечно, было необходимо, чтобы среди тягот, невзгод и опасностей апостолы сохраняли убеждённость в том, что делают Божье дело. Чтобы они знали, что даже если весь мир против них, Бог - за них. И хотя Христос, от которого они получили своё учение, не присутствует на земле зримо, Он с Небес подтверждает истинность этого учения.

С другой стороны, слушатели апостольской проповеди должны были получить убедительнейшие свидетельства того, что это учение - не от апостолов, а от самого Бога, и что Слово это родилось не на земле, а на Небе. Ибо такие дела, как прощение грехов, обетование вечной жизни и провозвестие спасения, не могут быть во власти человека. Таким образом, Христос свидетельствует, что в евангельской проповеди не было ничего от апостолов, кроме служения; что это именно Он говорит и обещает, пользуясь их устами как своим орудием; что возвещённое апостолами прощение грехов есть истинное обетование Божье; и что предрекаемая ими гибель есть его праведный Суд. Это свидетельство дано на все времена и пребывает непреложным доныне, дабы уверить нас, что евангельское слово, кто бы его ни проповедовал, есть собственное речение Бога, произнесённое с его Престола, записанное в книге жизни, утверждённое, запечатлённое и подкреплённое на Небесах.

Итак, мы видим, что власть ключей есть просто проповедь Евангелия - вернее, не столько власть, сколько служение, если рассматривать её применительно к людям. Ибо Христос дал власть не людям как таковым, но своему Слову, а людей поставил его служителями.

 

2. Ещё одно место, относящееся к этой теме, находится в восемнадцатой главе Евангелия от Матфея. Здесь говорится: «Если [брат твой] и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь. Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Мф 18:17-18). Это место не во всём тождественно первому, оно имеет некоторое отличие. Тем не менее мы не считаем эти два места настолько разными, чтобы не видеть их большого сходства и близости. Они схожи тем, что имеют общий характер; в обоих высказываниях речь идет об одной и той же власти связывать, и разрешать Словом Божьим; даётся одна и та же заповедь, одно и то же обетование. Различаются же они тем, что первое изречение относится специально к проповеди, на которую ставятся служители Слова; второе относится к дисциплине отлучений как прерогативе Церкви. Ибо Церковь связывает того, кого отлучает: она не ввергает его в гибель и вечное отчаяние, но осуждает его жизнь и нравы, предупреждая тем самым о грядущем проклятии, если он не вернётся на правильный путь. Напротив, она развязывает того, кого принимает в общение с собою, поскольку делает его участником собственного единства в Иисусе Христе. А чтобы никто не посмел хулить суд Церкви и считать маловажным осуждение от имени всех верующих, Господь свидетельствует, что такой суд есть не что иное, как объявление вынесенного Им приговора; и всё, что Церковь постановит на земле, будет утверждено на Небе. Ибо верующие имеют Слово Божье, которым осуждают злых и нечестивых; и тем же Словом принимают в благодать тех людей, которые возвращаются в общение с ними. Их суд не может впасть в заблуждение и противоречить суду Божьему, потому что судят по его Закону. А Закон Божий - не земное колеблющееся мнение, а святая воля и небесный приговор Бога.

Названными двумя фрагментами Евангелий наши противники, эти бесстыдники и безумцы, силятся подкрепить то своё исповедание, то производимые ими отлучения, то свою юрисдикцию, то законодательную власть, то индульгенции. А на первое высказывание они ссылаются в обоснование первенства римского престола. В общем, они так наловчились подбирать ключи ко всем замкам и запорам, что, можно сказать, на протяжении всей жизни занимаются слесарным ремеслом.

 

3. Некоторые воображают, что такой порядок был преходящим, установленным на время, пока государи, правители и судьи были враждебны христианству. Однако в этом они ошибаются, так как не видят огромного различия между церковной и светской властью (Намёк на Лютера и Цвингли. По их мнению, следовало различать апостольский век, когда Церковь жила под властью языческих правителей, и их время, когда Церковь существует при христианских государях. Исходя из этого, они не видели никаких препятствий к тому, чтобы препоручить государственным должностным лицам церковную юрисдикцию, в частности, право отлучения). У Церкви нет ни меча, чтобы карать злодеев, ни права применять к ним принуждение, ни тюрем, ни штрафов или других средств наказания, какие обычно используются светскими властями. Кроме того, в Церкви согрешивший не карается против воли, но добровольным несением наказания свидетельствует о своём раскаянии. Таким образом, Церковь и светский суд весьма разнятся между собою. Церковь не посягает на права светских судей, а они не могут сделать того, что делает Церковь.

Это легко понять на конкретном примере. Если человек пьянствует, то в хорошо устроенном городе его в наказание посадят в тюрьму; если предастся разврату, его ждёт та же самая или даже более суровая кара, согласно требованию разума. Таким образом закон, публичная власть и земное правосудие будут удовлетворены. Но может статься, что преступник не обнаружит никаких признаков раскаяния, а, напротив, будет роптать и досадовать. Может ли остановиться на этом Церковь? Ведь подобных людей нельзя допустить к Вечере, не оскорбив этим как Иисуса Христа, так и его святое установление. Да и разум требует, чтобы тот, кто дурным примером принёс в Церковь соблазн, устранил его торжественным публичным покаянием.

Доводы сторонников противоположного мнения неубедительны. Иисус Христос, говорят они, возложил эту обязанность на свою Церковь тогда, когда ещё не было властных учреждений для её исполнения. На это я отвечу, что власти зачастую небрежно исполняют свои обязанности или сами заслуживают наказания, как это произошло с императором Феодосием. К тому же так можно было бы сказать почти обо всём служении Слова: дескать, пастыри не обязаны теперь осуждать явные преступления, обличать, убеждать или грозить, поскольку теперь есть христианские судьи, обязанность которых - исправлять подобные прегрешения. Я же утверждаю, что как власти обязаны очищать Церковь от соблазнов, карая преступников, так и служитель Слова со своей стороны должен помогать властям в том, чтобы уменьшилось количество совершаемых злодеяний. Их действия должны сопрягаться между собой, чтобы они помогали, а не мешали друг другу.

 

4. В самом деле, если вдуматься в слова Христа, станет совершенно очевидно, что Он говорит не о временном, а о вечном состоянии Церкви. Не подобает обвинять перед светским судом того, кто вовсе не желает подчиняться нашим порицаниям. Однако это пришлось бы делать, если бы светский суд заменил Церковь. А что скажем мы об обетовании: «Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе» (Мф 18:18)? Дано ли оно на год, на какое-то непродолжительное время? Более того, Иисус Христос не устанавливает этими словами ничего нового, а следует древнему обычаю, с незапамятных времён соблюдавшемуся в еврейском народе. Тем самым Он показал, что Церковь не может обойтись без духовной юрисдикции, существовавшей изначально.

И это находит подтверждение во все времена. Когда император и судья обратились в христианство, результатом этого стала не отмена духовной юрисдикции, а устроение её таким образом, чтобы она ни в чём не мешала светскому правосудию и не сливалась с ним. И не без основания! Ведь если судья христианин, он не захочет исключить себя из подчинения, общего для детей Божьих. А это подчинение предусматривает в том числе повиновение Церкви постольку, поскольку она судит Словом Божьим. Так что судья вовсе не должен отбрасывать этот суд! «Ибо что почётнее для императора, - говорит св. Амвросий, - чем быть сыном Церкви? Ведь благочестивый император принадлежит к Церкви, а не стоит над нею» (Амвросий. Проповедь против Авксентия, 36 (MPL, XVI, 1061)).

Поэтому те, кто лишает Церковь такой власти, чтобы возвысить светскую власть или земное правосудие, не только искажают неверным толкованием смысл слов Христа, но и обвиняют в тяжком грехе многочисленных святых епископов послеапостольских времён, как если бы они под ложным предлогом присвоили себе обязанности и достоинство судей.

 

5. Но при этом необходимо также внимательно рассмотреть, каково было прежде правильное применение церковной юрисдикции и какие позднее возникли в этой области злоупотребления. Тогда мы сможем определить, что необходимо отменить и устранить, а что восстановить во всей полноте, коль скоро мы хотим разрушить царство Антихриста и вновь утвердить Царство Христово.

Нашей первой целью должно стать предотвращение непотребств, а если некоторые уже возникли, то устранить их. Следует принять во внимание две веши. Во-первых, духовная власть Церкви целиком отделена от меча и от земной власти. Во-вторых, она осуществляется не волею одного человека, а коллегией избранных для этого лиц. И то и другое соблюдалось в древней Церкви [1 Кор 4-5]. Так, святые епископы осуществляли свою власть отнюдь не путём штрафов, тюремных заключений или других гражданских исправительных мер, но пользовались, как и подобает, исключительно Словом Божьим. Ибо высшая церковная кара - это отлучение, к которому прибегают только в случае крайней необходимости. Но отлучение не требует телесного насилия, а довольствуется силою Слова. Короче говоря, юрисдикция ранней Церкви была не чем иным, как практическим воплощением слов св. Павла о духовном авторитете пастырей: «Духовная власть, - говорит он, - дана нам для того, чтобы разрушить всякую твердыню и ниспровергнуть всякое превозношение, восстающее против познания Бога, и подчинить всякое помышление, и пленить его в послушание Христу, имея в руках [оружие] возмездия против всякого непослушания» (2 Кор 10:4-6). Поскольку всё это совершается через проповедь, а также для того, чтобы вероучение не оказалось в пренебрежении, надлежит судить людей, причисляющих себя к семье верующих, в соответствии с содержанием учения. Но это невозможно, если наряду с проповедью Церковь не будет иметь власти называть тех, кто заслуживает порицания наедине или даже более сурового обличения; а также если она не получит власти запрещать участие в Вечере Господней людям, допущение которых к Таинству означало бы его профанацию. Поэтому в другом месте св. Павел говорит, что не наше дело судить внешних (1 Кор 5:12). Тем самым он подчиняет детей и домочадцев Церкви порицаниями и взысканиями, которые налагаются с целью исправления пороков. Таким образом осуществляется дисциплина, из-под власти которой не исключён никто из верующих.

 

6. Эта власть, как уже было сказано, отнюдь не сосредоточивалась в руках одного человека, который мог бы делать всё, что ему заблагорассудится; но принадлежала собранию старейшин, роль которого в Церкви была подобна роли сената или городского совета в гражданском управлении. Описывая обычаи своего времени, св. Киприан свидетельствует, что весь клир помогал епископу общим советом (Киприан. Письма, I; IV, 2; 17, III (MPL, IV, 258, 263)). А в другом месте он же говорит, что в этом деле ведущая роль клира не исключала участия народа. Вот слова св. Киприана: «После того, как я стал епископом, я положил за правило ничего не предпринимать без совета клира и участия народа» (Его же. Письма, 14, IV (MPL, IV, 240)).

Однако обычным и общепринятым был такой порядок, согласно которому юрисдикция Церкви осуществлялась собранием пресвитеров, подразделявшихся, как было сказано выше (/4/4.1 и /4/11.1), на два разряда: одни исполняли учительское служение, другие избирались исключительно для надзора над жизнью членов общины.

Но мало-помалу этот порядок приходил в расстройство, и уже во времена св. Амвросия суд Церкви составлял исключительную прерогативу клира. Сам св. Амвросий сетовал: «В древней синагоге, а потом в Церкви были старейшины, без совета которых не делалось ничего. Я не знаю другой причины отмирания этого обычая, кроме неосмотрительности знающих людей, - или, вернее, гордыни, в силу которой они хотели властвовать единолично» (Псевдо-Амвросий. Письмо Тимофею, V, 1 (MPL, XVII, 502)). Мы видим, как удручала этого святого человека утрата прежней чистоты, хотя в его время положение было ещё терпимым. С какой бы горечью взирал он сегодня на зрелище страшного разрушения, в котором с великим трудом можно разглядеть бледные следы былого устроения! То, что было дано всей Церкви, епископы присвоили себе одним. Это подобно тому, как если бы в парламенте или в совете председатель, консул или мэр разогнал депутатов, чтобы править единолично! Епископ выше званием любого члена общины в отдельности, но, с другой стороны, собрание или община обладают большим авторитетом, чем один человек. Поэтому тот факт, что этот один человек присвоил себе принадлежащую обществу власть, следует считать актом произвола и беззакония. Во-первых, тем самым епископы открыли врата безудержной тирании. Во-вторых, похитили у Церкви то, что принадлежит ей по праву. В-третьих, извратили и уничтожили порядок, установленный Христом.

 

7. Но со временем (ибо одно зло всегда влечёт за собой другое) епископы перестали исполнять судебные обязанности как недостойные их персон и препоручили их другим лицам. Так возник институт официалов, предназначенный для осуществления церковной юрисдикции. Я не говорю о том, какого сорта эти люди; скажу только, что они ничем не отличаются от светских судей. И однако они называют свою юрисдикцию духовной, хотя разбирают почти исключительно тяжбы о земных делах. Даже если бы не было других зол, не бесстыдство ли именовать этот сутяжнический суд судом Церкви?

Но этот суд, говорят наши противники, выносит предупреждения и отлучения. Не насмехаются ли они над Богом? Допустим, у некоего бедняка есть денежный долг. Его вызывают к монсиньору официалу. Если он является, его приговаривают к уплате; если после вынесения приговора он не платит, ему делают предупреждение; после второго предупреждения его подвергают отлучению. Если он не является на суд, его предупреждают о необходимости явки; если же он опять не является в назначенный день, то получает второе предупреждение и затем отлучается от Церкви. Я спрашиваю: что здесь общего с установлением Христа, древним обычаем или церковным судопроизводством?

Наши противники возразят, что таким образом исправляются пороки. Хорошо сказано! Итак, они терпят разврат, наглость, пьянство и прочие гнусности - и не только терпят, но почти одобряют и поддерживают по общему согласию, причём не только в народе, но и среди клира. И только некоторых они привлекают к суду - либо для того, чтобы не казаться совсем уж бездеятельными и беспечными, либо для того, чтобы залезть в их карман. Не говорю уже о вымогательстве, воровстве, грабежах и святотатствах, которые тянутся за официалами. Умолчу и о том, какого рода личности обычно избираются на эту должность. Для нас более чем достаточно того, что в ответ на претензии приверженцев Римской церкви на Духовную юрисдикцию мы с лёгкостью можем доказать: нет ничего более противного тому порядку, который был завещан нам Иисусом Христом. И эта духовная юрисдикция так же похожа на древний обычай, как тьма на свет.

 

8. Мы сказали далеко не всё, что можно было бы сказать, да и то кратко. Тем не менее думаю, мы сумели разбить наших противников, и отныне никто не усомнится, что духовная власть, которой кичится папа вкупе со своими придворными, - не более чем мирская тирания, противная Слову Божьему и неправедная по отношению к Божьей Церкви. Говоря «духовная власть», я разумею их дерзость в проповедовании новых учений, отвращающих простой народ от чистой простоты Слова Божьего, а также те нечестивые предания, какими они опутали несчастные души, и всю их так называемую церковную юрисдикцию, осуществляемую викарными епископами, викариями, духовниками и официалами. Ибо если мы признаём, что над нами царствует Христос, то вся эта система господства тут же рушится и обращается в ничто. Здесь не место говорить о другом виде их сеньориальной власти, сосредоточенной во владениях и патримониях, а также о власти меча, ибо эта власть осуществляется не над совестью. Однако и тут можно заметить, что они остаются самими собой, а не теми, кем хотят предстать перед людьми, то есть кем угодно, только не пастырями Церкви.

Я говорю не о частных пороках людей, а об общей заразе, поразившей всё их сословие. Они полагают, что оно плохо устроено, если не вознесено в богатстве и гордыне. Но если в поисках ответа на этот вопрос мы обратимся к авторитету Иисуса Христа, то несомненно окажется, что Он пожелал исключить служителей Слова из числа земных властей, когда сказал: «Цари господствуют над народами, ... а вы не так» (Лк 22:25-26; Мф 20:25-26). Этими словами Он свидетельствует, что служения пастыря и государя не только не совпадают, но настолько различны, что не могут соединиться в одном лице. Правда, Моисей соединял их в себе, но это было сотворено, во-первых, как чудо, а во-вторых, на непродолжительное время, пока не установился лучший порядок. Но после того как Бог утвердил желанную Ему форму правления, Он оставил Моисею только гражданское управление. Что же касается священства, то Моисей должен был уступить его своему брату Аарону. И не напрасно, ибо совмещение этих двух обязанностей одним человеком превосходит возможности человеческого естества.

Этот порядок всегда тщательно соблюдался в Церкви. Пока ещё существовала некая видимость Церкви, не было такого епископа, который вознамерился бы узурпировать власть меча. Во времена св. Амвросия бытовала пословица, что императоры более жаждут священства, чем священники - империи или господства (Амвросий. Письма, 20, 23 (MPL, XVI, 1043)). Ибо все были глубоко убеждены в том, что дворцы принадлежат императорам, а Церкви - епископам, как чуть ниже говорит сам св. Амвросий.

 

9. Итак, был найден способ, позволяющий епископам сохранить за собой титул, честь и доход от своей должности, не имея при этом обязанностей и не прилагая усердия. А чтобы не оставить их в полной праздности, им была дана власть меча - вернее, они сами её взяли.

Чем же они оправдают такое бесстыдство? Разве дело епископа - вершить правосудие, управлять городами и областями и заниматься прочими подобными вещами, вовсе не свойственными его сану? Ведь епископское служение столь обширно, что, если бы они исполняли его непрерывно, даже тогда вряд ли сумели бы исполнить до конца. Однако по своей обычной дерзости они не стыдятся заявлять, что таким образом возвышается как должно слава Христова, хотя в то же время не слишком усердствуют в своём призвании.

Что касается первого пункта, то если возвышение папы и епископов до того, что даже монархам они внушают страх своим могуществом, действительно служит подобающим украшением епископскому достоинству, то тогда они должны вступить в тяжбу с Иисусом Христом. Ведь в таком случае Христос нанёс тяжкое оскорбление их чести, когда сказал: «Князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так» (Мф 20:25-26). Хотя этими словами Он поставил своим служителям условие не более жёсткое, чем принял Сам. Не Им ли сказано: «Кто поставил Меня судить или делить вас?» (Лк 12:14) Однако мы заключаем, что, по словам Христа, Он не обладал властью земного судьи. Если бы такая власть подобала его служению, Он бы так не сказал. Но разве слуги не обязаны подчиняться тем условиям и ограничениям, которым добровольно подчинился Господин?

Что касается второго пункта, я хотел бы, чтобы они с той же лёгкостью доказали его на деле, как пытаются доказать на словах. Но коль скоро апостолам показалось нехорошо заниматься распределением подаяния, оставив Слово Божье (Деян 6:2), - значит, они были убеждены, что не в силах одного человека совмещать обязанности доброго епископа и доброго правителя. Итак, даже апостолы (в силу превосходства полученных от Бога даров благодати гораздо более приспособленные к несению великих тягот, чем кто-либо из их преемников) признавали себя способными одновременно исполнять служение Слова и распределять милостыню, боялись упасть под таким бременем. Так разве могут эти людишки, которые в сравнении с апостолами ничего не стоят, в сотню раз превзойти их усердием? Несомненно, такая попытка была бы верхом дерзости - и тем не менее они предприняли её. Что из этого вышло, очевидно каждому. Разумеется, результат мог быть только один: оставив свои собственные дела, они принялись за чужие.

 

10. Несомненно, они достигли столь высокого положения не сразу, а продвигались к нему с течением времени, шаг за шагом. Такой взлёт не мог осуществиться в одночасье. С помощью лукавства и обмана они украдкой пробирались всё выше, и никто не замечал этого возвышения, пока оно не стало свершившимся фактом. Кроме того, они при всякой возможности угрозами и запугиванием вымогали у светских правителей увеличение своей власти. Видя готовность государей расточать дары, они злоупотребляли их неразумной щедростью.

В прошлом среди верующих был принят обычай: дабы избежать судебного разбирательства, стороны в случае спора просили своего епископа рассудить их, ибо не сомневались в его мудрости и честности. Так епископы часто оказывались в роли третейского судьи. И хотя это не доставляло им удовольствия, они, по свидетельству Августина (Августин. Толк. на Пс 118, проповедь 24, 3 (MPL, XXXVII, 1570)), соглашались нести это бремя, чтобы помочь верующим избежать обращения в суд. Но преемники первых епископов превратили это добровольное судейство, имеющее целью исключительно удержание сторон от формального разбирательства, в ординарную юрисдикцию.

Сходным образом города и области, подвергавшиеся притеснениям и опасностям, вверялись патронажу своих епископов, чтобы те были им защитниками и покровителями. А преемники этих епископов с помощью различных ухищрений добились протектората, господства и сеньориальных прав над этими городами и областями. Кроме того, никто не может отрицать, что значительную часть того, чем владеют служители Церкви, они добыли силой и обманом.

Что касается светских правителей, добровольно предоставлявших юрисдикционные права епископам, то их побуждали к этому различные мотивы. Но как бы благочестиво ни выглядела их щедрость, она не пошла на пользу Церкви, а подорвала, точнее, уничтожила её изначальную подлинную целостность. Со своей стороны, епископы, злоупотребляя этой неразумной щедростью государей, вполне обнаружили собственное лжеепископство. Ведь если бы в них оставалась хоть искра апостольского духа, они ответили бы словами св. Павла: «Оружия воинствования нашего не плотские, но духовные» (2 Кор 10:4). Они же поддались слепой алчности и тем погубили и себя, и своих преемников, и Церковь.

 

11. В конце концов папа, не довольствуясь уже графствами и герцогствами, наложил лапу сперва на королевства, а затем и на саму Западную империю. А чтобы под благовидным предлогом сохранить за собой обладание ею, добытое обманным путём, он ссылается то на божественное право, то на Константинов дар, то на что-нибудь ещё.

В ответ я вслед за св. Бернаром прежде всего скажу, что на каком бы основании папа ни называл себя императором, в любом случае таким основанием не может быть апостольское право. Ибо св. Пётр, говорит св. Бернар, не мог передать того, чем не обладал, но оставил своим преемникам то, что имел, а именно - попечение о Церкви (Бернар Клервоский. О рассмотрении, Евгению, III, II, 6 (MPL, CLXXXII, 748 a-b)). И св. Бернар добавляет: «Коль скоро Господь и Учитель говорит, что не поставлен судьёй над двоими, то служитель и ученик не должен считать недостойным, что не поставлен судьёй надо всеми» (Там же, I, 6-7 (MPL, CLXXXII, 736a)). Св. Бернар здесь имеет в виду не земной суд, так как добавляет, обращаясь к папе: «Итак, ваша власть - не над владениями, а над грехами, ибо вы получили ключи от Царства Небесного не для того, чтобы стать важным сеньором, а для того, чтобы исправлять пороки. Какая власть представляется вам большей - отпускать грехи или разделять владения? Между ними нет сравнения. Земное владычество имеет своих судей  земных королей и князей. Зачем вы вторгаетесь в чуждые пределы?» (Там же (MPL, 736 a-b))

И ещё: «Вы были поставлены выше прочих людей, но, полагаю, вовсе не для того, чтобы господствовать. Поэтому, что бы вы ни думали о себе, вам надлежит помнить, что ваше звание подразумевает служение, а не господство. Поймите, вам нужен заступ, дабы возделывать виноградник Господень, но не скипетр». Далее: «Очевидно, что всякое земное господство воспрещено апостолам. Осмелишься ли ты узурпировать звание апостола, господствуя? Или узурпировать господство, восседая на апостольском престоле?» (Там же, 10-11 (MPL, CLXXXII, 748b)) И наконец, в заключение: «Апостольство таково, что любое господство апостолам воспрещено, а предписано служение».

Но хотя всё сказанное св. Бернаром есть чистая и несомненная Божья истина (так что если бы он этого не сказал, всякий знает, что это так), папа не постыдился на соборе в Арле провозгласить в своём указе, что суверенная власть двух мечей принадлежит ему одному в силу божественного права (Бонифаций VIII, булла «Unam sanctam» («Единая святая») Friedberg, II, 1245).

 

12. Что касается Константинова дара, то всякому сколько-нибудь знакомому с историей того времени человеку очевидна не только лживость и недостоверность этой выдумки, но также её абсурдность и нелепость. И помимо чисто исторических документов, у нас есть достаточно свидетельств св. Григория, жившего почти четырьмя столетиями позже. Всякий раз, когда св. Григорий говорит об императоре, он именует его своим милостивым господином, а себя - его недостойным слугой (Григорий Великий. Свод посланий I, послание 5; Свод посланий IV, послание 20; Свод посланий III, послание 65 (MPL, LXXVII, 450, 689, 663)). Но в одном месте он обращается к императору с такими словами: «Пусть наш государь и господин не гневается на епископов, ибо имеет над ними земную власть, но по благому размышлению правит ими таким образом, чтобы оказывать им честь ради Того, чьими служителями они являются» (Там же, V, послание 40 (MPL,LXXVII, 766)). Как видим, св. Григорий ставит себя на уровень простого человека, такого же подданного, как все остальные: ведь он говорит здесь о своём деле, а не о чужом. И ещё, в другом месте: «Уповаю на Бога всемогущего, что Он дарует вам долгую жизнь и по милости Своей будет править нами под вашей рукой» (Там же, послание 21 (MPL, LXXVII, 750)). Я упоминаю эти высказывания не ради самих рассуждений по поводу Константинова дара, но лишь для того, чтобы мимоходом показать читателю, что притязания папы на императорский титул - просто детская сказка.

Тем большее бесстыдство явил папский библиотекарь Августин Стевхус (Стевхюс), упорно и горячо отстаивавший безнадёжное дело, чтобы угодить своему хозяину. Лоренцо Балла ещё раньше убедительно опроверг эту басню, как подобает человеку учёному и проницательному; однако его доводы страдали неполнотой, так как он не был достаточно искушён ни в Писании, ни в проблемах религии и Церкви. Тут-то Стевхус и бросился в бой, вооружённый нелепыми и смехотворными доказательствами, чтобы навести тень на совершенно ясный предмет. К тому же он взялся за дело так неуклюже, что любой насмешник, пожелавший выставить его на потеху, мог бы легко повторить его доводы. Поистине это дело заслуживает того, чтобы папа покупал себе подобных адвокатов, а эти негодяи, мелющие своим богохульным языком, поделом оказывались без вожделенной награды!

 

13. Для тех, кто желает узнать об истоках этой вымышленной императорской власти, следует заметить, что не прошло ещё и пятисот лет с тех пор, как папы были подданными императора и ни один папа не всходил на престол без воли императора. Положение изменилось при Григории VII (время понтификата: 1073-1085). Он и сам намеревался так поступить, а безрассудство императора Генриха IV предоставило ему соответствующий повод. Этот Генрих совершал множество дерзких, из ряда вон выходящих поступков, в том числе имел обыкновение продавать германские епископства или раздавать их своим придворным как добычу. Поэтому у Гильдебранда, то есть будущего папы Григория, конфликтовавшего с императором, оказался вполне благовидный предлог для мести. Под видом защитника правого и законного дела, воителя против святотатства императора он сумел привлечь себе в помощь многих. С другой стороны, император Генрих по причине дурного правления не пользовался любовью большинства князей. В конечном счёте Гильдебранд, принявший имя Григория, обнаружил свою низость и нечестие, и многие из тех, кто был с ним в заговоре, покинули его. Однако в результате своей политики он добился, что его преемники не только освободились из-под власти императора, но и подчинили его себе. К тому же случилось так, что многие императоры более походили на Генриха, чем на Юлия Цезаря, так что укротить и приручить их не составляло труда. Они предпочитали сидеть дома и беззаботно проводить время, когда следовало решительно пресечь день ото дня растущие алчные притязания пап.

Итак, мы видим, что скрывается под пресловутым «Константиновым даром», на основании которого папа доказывает свои права на обладание Западной империей.

 

14. С тех пор папы не прекращают охоту за сеньориальными и юрисдикционными правами, прибирая к рукам чужие владения при помощи то хитроумных уловок, то беззакония или войны. В конце концов им удалось подчинить себе даже город Рим, издавна хранивший свою свободу. И это произошло всего лишь сто тридцать лет назад, или около того (при папе МартинеV (Колонна) в 1420 г.). Короче говоря, постепенно папы поднимались всё выше, пока не достигли нынешней власти. Ради сохранения и увеличения этой власти они на протяжении вот уже двухсот лет (ибо это началось ещё до подчинения ими города Рима) сеют смуту в христианском мире, доведя его почти до полного разрушения.

Во времена св. Григория бывали случаи, когда распорядители церковного имущества по примеру светских правителей помечали его гербом как достояние Церкви. Св. Григорий на одном из поместных соборов сурово осудил этот мирской обычай. Он спросил присутствующих, не следует ли считать отлучённым от Церкви церковнослужителя, который совершил бы подобное, или отдавшего такой приказ епископа, или того, кто это допустит и не покается. Все ответили, что такой поступок заслуживает отлучения (Григорий Великий. Свод Посланий. Приложение V (MPL, LXXII, 1335)). Спрашивается: если уже предъявление клиром претензий на владение, по праву принадлежащее Церкви, является таким тяжким преступлением, то сколько же надобно отлучений, чтобы по заслугам покарать пап? Ведь в течение пятисот лет по их наущению вспыхивают войны, кровопролития, гибнут армии, уничтожаются страны и народы - и всё это ради одной цели: завладеть чужим имуществом! Очевидно, что менее всего они ищут славы Христу. Если бы они добровольно отказались от всей принадлежащей им светской власти, от этого не пострадали бы ни слава Божья, ни истинное учение, ни здоровье Церкви. Но их сжигает безумная жажда власти, и поэтому им кажется, что всё потеряно, если только они не правят с насилием и жестокостью, по слову пророка Иезекииля (Иез 34:4).

 

15. С юрисдикцией связаны привилегии, на которые притязает римский клир. Они находят несправедливым и оскорбительным, чтобы личные дела служителей Церкви разбирались светским судьёй, и полагают свободу и честь Церкви в том, чтобы клир был исключён из обычного порядка судопроизводства.

Между тем древние епископы, будучи ревностными защитниками прав Церкви, тем не менее не считали их умалением то обстоятельство, что в отношении гражданских дел они подлежали светскому суду. Например, император Константин беспрепятственно осуществлял свою власть над клиром. Обращаясь к епископам Никомедии, он заявляет: «Если кто-нибудь из епископов по собственному неразумию станет причиной беспорядков, его дерзость будет обуздана рукой служителя Божьего то есть моею рукой» (Феодорит. Церковная история, 19 (MPG, LXXXII, 966)). Валентиниан в одном из писем говорит: «Добрые епископы не хулят власти императора, а от чистого сердца соблюдают заповеди Бога, верховного Царя, и подчиняются нашим указам» (Там же, IV, 7 (MPG, LXXXII, 1134-1135)). Короче говоря, в то время все без исключения придерживались подобного убеждения.

Что касается церковных дел, они подлежали суду епископа и пресвитеров. Например, если какой-нибудь клирик не совершал ничего противозаконного, но лишь нарушал каноны церковного служения, он не подлежал обычному суду, но был судим своим епископом. Равным образом споры, связанные с вопросами веры или другими предметами, непосредственно относящимися к компетенции Церкви, разбирались епископом. Именно так следует понимать то, что писал св. Амвросий императору Валентиниану: «Ваш покойный отец, светлая ему память, не только словом, но и письменными указами повелел, чтобы спорные вопросы относительно веры решались судом тех, кто исполняет служение и облечён саном» (Амвросий. Письма, 21, 2 (MPL, XVI, 1045)). И ещё: «Если мы обратимся к Писанию и к примерам из древности, кто станет отрицать, что в вопросах веры епископы должны судить христианских императоров, а не императоры епископов?» (Там же, 4 (MPL, XVI, 1046)). И ещё: «Я прибыл бы в вашу консисторию, если бы мне позволили пресвитеры и народ, которые говорят, что вопросы веры должны разбираться в Церкви в присутствии народа» (Там же, 17 (MPL, XVI, 1049)). Во всех этих цитатах св. Амвросий неуклонно утверждает, что дела духовные, то есть касающиеся христианской веры, не подлежат земному суду, где разбираются мирские дела. И всякий человек оценит и похвалит настойчивость св. Амвросия в этих вопросах. Однако при всём том он заявляет, что, хотя правда на его стороне, в случае применения императором силы он предпочёл бы уступить. «Я никогда не покину добровольно вверенное мне место, - говорит он, - но если меня к тому принудят, я не знаю, как сопротивляться: ведь наше оружие - молитвы и слёзы» (Амвросий. Проповедь против Авксентия, 2 (MPL, XVI, 1050)). Отметим редкое благоразумие и смирение этого святого человека, сочетающиеся с постоянством и отвагой. Юстина, мать императора, не сумела склонить его к арианской ереси и потому добивалась его низложения. И она достигла бы цели, если бы он явился в императорский дворец хлопотать о своём деле.

Итак, св. Амвросий отрицает, что император может компетентно судить о столь высоком предмете. Таково было веление времени, и такова истина. Он считал, что лучше умереть, чем допустить, чтобы при его попустительстве в Церкви возник подобный прецедент. И однако в случае насилия св. Амвросий отказывается от сопротивления, говоря, что не подобает епископу отстаивать веру и право Церкви силой оружия.

Что же касается мирских дел, он выражает готовность исполнить повеление императора: «Если он потребует уплатить подать, мы не станем возражать: с церковных владений уплачивается подать. Если он потребует землю, в его власти отобрать землю; никто из нас не будет этому противиться» (Амвросий, 33 (MPL, XVI, 33)).

Сходным образом высказывается св. Григорий: «Мне хорошо известна склонность нашего досточтимейшего повелителя, императора, который обычно не вмешивается в дела, подлежащие суду пресвитеров, из страха обременить себя нашими грехами» (Григорий Великий. Свод посланий, IV, 20 (MPL, LXXVII, 689)). Он не отстраняет императора вообще от всякого суда над пресвитерами, а только замечает, что существуют дела, подлежащие рассмотрению исключительно церковного суда.

 

16. Устанавливая такое исключение, святые епископы преследовали одну цель: предупредить вмешательство в дела Церкви не слишком преданных христианству императоров, которые могли бы помешать ей исполнять её служение. Однако те же епископы не выказывали недовольства, если светские правители вмешивались в церковные дела, употребляя свою власть на сохранение, а не на нарушение порядка в Церкви, на утверждение дисциплины, а не на её уничтожение. Ибо ввиду того, что Церковь не обладает властью принуждения - более того, не должна к ней стремиться (я говорю о принуждении средствами государственной власти), дело благочестивых правителей - поддерживать христианство правильными законами и указами, а также исправительными мерами.

Следуя этому принципу, св. Григорий одобряет распоряжение, отданное императором Маврикием некоторым епископам, чтобы те не принимали к себе соседних епископов, изгнанных варварами. Св. Григорий призывает этих епископов подчиниться указу императора (Там же, I, 45 (MPL, LXXII, 508)). Но когда тот же император увещевает его примириться с епископом Константинополя, св. Григорий доказывает, что не может этого сделать иначе, кроме как при определённом условии. Однако он вовсе не ссылается при этом на свой иммунитет, то есть неподсудность имперским властям. Напротив в письме Маврикию он признаёт, что тот исполнял долг благочестивого государя, повелев епископам сплотиться, и обещает со своей стороны сделать всё, что будет дозволено его совестью (Григорий Великий. Свод посланий. V, 20-21 (MPL, LXXVII, 744, 748)).