Жан Кальвин

Наставление в христианской вере. Книга 4

Глава X. О ВЛАСТИ ЦЕРКВИ ПРИНИМАТЬ И ИЗДАВАТЬ ЗАКОНЫ, ПОСРЕДСТВОМ ЧЕГО ПАПА И ЕГО ПРИСПЕШНИКИ ОСУЩЕСТВЛЯЮТ ТИРАНИЧЕСКУЮ ВЛАСТЬ НАД ДУШАМИ И ВВЕРГАЮТ ИХ В ГЕЕННУ

 

1. Далее следует вторая составная часть церковной власти. Согласно притязаниям папистов, она заключается в свободном издании законов. Из этого источника произошло бессчётное множество установлений (traditions), ставших удавками для несчастных душ. Ибо паписты испытывают угрызения совести не больше, чем мытари и фарисеи, когда возлагают на плечи людей бремена неудобоносимые, а сами не хотят и пальцем двинуть их (Мф 23:4). Я уже показал в другом месте (/3/4.17), каким жестоким пыткам подвергают они души, предписывая каждому исповедоваться во всех грехах на ухо священнику. Ни один другой установленный ими закон не являет собой такого чудовищного насилия. Но и те законы, которые кажутся более сносными, всё равно тиранически подавляют душу человека. Не говорю уже о том, что они извращают служение Богу и похищают у Него принадлежащее Ему право быть единственным Законодателем.

Итак, вот вопрос, который нам теперь предстоит рассмотреть: имеет ли Церковь право принуждать совесть людей подчиняться установленным по её воле законам. В данном случае мы не будем касаться установлений, связанных с порядком управления. Речь пойдёт о том, как в чистоте и должным образом служить Богу по его заповедям и как сохранить данную нам духовную свободу.

Согласно общепринятому способу выражения, все относящиеся к богослужению и происходящие от людей указы и эдикты именуются человеческими установлениями . Именно против подобных законов мы и будем сражаться, а вовсе не против святых и полезных установлений, способствующих сохранению умеренности, честности и мира. Цель нашей борьбы в том, чтобы обуздать чрезмерное и варварское господство над бедными душами, узурпированное теми, кто хочет слыть пастырями душ, а на самом деле оказывается их подлыми палачами. Они утверждают, что созданные ими законы духовны, свойственны душе и необходимы ей для вечной жизни (Clichtove. Antiluterus, I, X, fo. 21a.). Тем самым они совершают насилие над Царством Христовым, а также подавляют и уничижают свободу совести, полученную верующими от Христа. Не говорю пока о том нечестии, которым они обосновывают соблюдение своих законов, заявляя, что таким образом мы стяжаем прощение грехов и праведность, и утверждая, что в этих законах заключается существо религии в целом.

В данный момент я веду речь лишь о том, что не следует навязывать человеческой душе потребность в тех вещах, от которых их избавил Христос. Без этого избавления душа, как было сказано выше (/3/19.7 сл.), не может успокоиться в Боге. Ей надлежит признавать своим Царём и Освободителем одного Христа и находиться единственно под законом свободы - священным словом Евангелия, если она хочет сохранить благодать, полученную однажды в Иисусе Христе. Ей не должно быть порабощённой или пленённой какими бы то ни было узами.

 

2. Эти законодатели делают вид, будто их установления суть законы свободы, нетяжкое иго, необременительный груз (Clichtove. Ibid., I, XV, fo. 29). Но кому не очевидно, что это чистая ложь? Сами они не ощущают тяжести своих законов, ибо, отбросив всякий страх Божий, с равной дерзостью преступают как Божеские законы, так и свои собственные. Но те, кто некоторым образом заботится о своём спасении, чувствуют себя далеко не свободными, поскольку задыхаются в их тенётах. Мы видим, как старательно св. Павел избегал обременять души братьев, не дерзал налагать на них узы ни в чём (1 Кор 7:35). И не без причины! Он, конечно, понимал, какую тяжкую рану наносит совести человека наложение на него обязанностей, от которых он освобождён Богом. Что же касается наших противников, вряд ли можно пересчитать все их установления, предписанные для строгого соблюдения под страхом вечной гибели и провозглашённые абсолютно необходимыми для спасения (Eck J. Enchiridion, 13, E 7B,p.). Многие из них весьма трудны для исполнения. Если же собрать их все воедино, то соблюсти их будет вообще немыслимо - настолько велико их число. Так возможно ли, чтобы люди, обременённые столь неподъёмным грузом, не терзались мучительными страхами и сомнениями?

Итак, повторю ещё раз: моя задача - бороться против таких законов, которые создаются для того, чтобы связать души людей перед Богом и опутать их массой мелочных предписаний, как если бы эти законы были абсолютно необходимы для спасения.

 

3. Многие испытывают затруднения в этом вопросе, потому что не различают достаточно чётко суда Божьего, духовного по своей сути, и земного правосудия людей. Трудность для них усугубляется тем, что св. Павел велит повиноваться светским властям, причём не только из страха наказания, но и по совести (Рим 13:1 cл.). Отсюда следует, что совесть людей подчиняется также гражданским законам. Если это так, то всё сказанное нами в предыдущей главе (кн. II, гл. XIX: «О свободе христианина»; - в изданиях 1545-1557 гг. эта глава непосредственно предшествовала главе «О человеческих традициях», в которую входил текст данного раздела) и всё, что ещё предстоит сказать о духовном управлении, обращается в ничто.

Для того чтобы разрешить это затруднение, нужно в первую очередь определить, что такое совесть (conscience). Отчасти это можно вывести из самого слова: весть, ведение (science) есть понимание или осознание того, что люди познают по мере данного им разума. Поэтому когда они ощущают или сознают, что подлежат Божьему суду и это чувство для них - словно свидетель, не позволяющий им скрыть свои грехи, но заставляющий извлекать их наружу и вверять Божьему суду, - это и называется совестью. Она является как бы промежуточным звеном, со-ведением Бога и человека, которое не даёт забыть о себе человеку, желавшему бы сохранить в тайне свои грехи, но заставляет его чувствовать собственную виновность. Именно это имеет в виду св. Павел, когда говорит, что совесть свидетельствует людям, когда их мысли обвиняют или оправдывают их перед Богом (Рим 2:15). Простое и непосредственное осознание может притупиться в человеке. Посему это чувство, привлекающее человека к Божьему суду, дано ему как страж, который будит его, следит за ним и раскрывает всё то, что он предпочел бы утаить, если б мог. Отсюда происходит древняя поговорка: «Совесть подобна тысяче свидетелей» (Квинтилиан. Об ораторском образовании, V, II, 41). По той же причине cв. Пётр приравнивает добрую совесть к мирному спокойствию духа (1 Пет 3:21), когда верующий с помощью благодати Христовой смело предстаёт пред ликом Бога. И апостол в Послании к евреям говорит, что верующие не имеют уже сознания грехов. Это значит, что они освобождены и оправданы и не испытывают более жгучих угрызений совести.

 

4. Таким образом, как дела соотносятся с людьми, так совесть соотносится с Богом. Поэтому добрая совесть есть не что иное, как внутренняя цельность сердца. Именно в этом смысле Павел говорит, что исполнение Закона есть любовь от чистого сердца, доброй совести и нелицемерной веры (1 Тим 1:5). Он показывает, чем совесть отличается от простого знания, когда замечает, что некоторые, отвергнув добрую совесть, потерпели крушение в вере [1 Тим 1:19]. Тем самым он хочет сказать, что совесть есть живое чувство почитания Бога и подлинное усердие к чистой и святой жизни.

Иногда понятие совести связывается с делами, касающимися людей. Например, св. Павел говорит в Деяниях апостолов, что старается иметь непорочную совесть пред Богом и людьми (Деян 24:16). Но под этим нужно понимать не что иное, как то, что внешние плоды непорочной совести достигают людей. Однако совесть в подлинном смысле, как я уже отмечал, относится к одному Богу.

Поэтому мы говорим, что Закон связывает совесть, в тех случаях, когда он целиком и безоговорочно обязывает человека, причём не в его соотнесённости с ближними, а так, словно речь идёт исключительно об отношении между человеком и Богом. Например: Бог велит нам не только хранить сердце чистым от всяческой похоти, но и воздерживаться от непристойных слов и выражений. Даже если бы на земле не было ни одного живого человека, всё равно я был бы обязан соблюдать в душе этот закон. Ибо, преисполняясь похоти, я грешу не только тем, что ввожу в искушение братьев, но и согрешаю перед Богом, преступая заповедь, положенную Им между мною и Собою.

Что же касается нейтральных вещей, здесь дело обстоит иначе. Здесь нам следует проявлять воздержание, дабы не оскорблять братьев. Но совесть наша свободна и не связана. Это показывает и св. Павел, говоря об идоложертвенном: «Если кто скажет вам: это идоложертвенное, - то не ешьте ... ради совести ..., совесть же разумею не свою, а другого» (1 Кор 10:28 сл.). Будучи, предупреждён, верующий согрешил бы, если бы стал есть, и тем самым оскорбил ближнего. Но хотя Бог и велит ему воздерживаться от такой пищи из любви к ближнему, тем не менее совесть верующего остаётся свободною. Итак, мы видим, что этот закон ограничивает только внешние дела, но совесть оставляет свободной.

 

5. Теперь обратимся к человеческим законам. Если цель их в том, чтобы лишь подчинить нас, словно их соблюдение само по себе является необходимым, тогда мы утверждаем, что наша совесть обременена излишней тяжестью. Ибо совесть имеет дело с Богом, а не с людьми. И только Словом Божьим должна она управляться и определяться. Действительно, именно таков смысл общепринятого и разделяемого всеми школами различения между юрисдикцией в области дел гражданских и политических, с одной стороны, и юрисдикцией относительно совести - с другой. Хотя весь мир погружен в глубочайший мрак невежества, всё же остаётся, как проблеск света, понимание того, что для совести существует особый суд, который выше людского суда. Правда, есть много таких, кто признаёт этот факт на словах, но отбрасывает на деле. И всё же Бог, дабы избавить совесть христиан от людской тирании, пожелал христианской свободы.

Однако мы ещё не разрешили ранее возникшее затруднение (затруднение, вызванное словами Павла (Рим 13:5) о том, что повиноваться надобно не только из страха, но и по совести).

Ведь если земным властям нужно повиноваться не только из страха перед наказанием, но и по совести, то из этого как будто следует, что законы властителей господствуют над совестью людей и обуздывают её. А если это так, то сказанное справедливо и в отношении церковных законов.

Отвечу: во-первых, надо различать род и его виды. Ни один закон в отдельности не обязывает нашу совесть. Однако законы в целом мы обязаны соблюдать согласно заповеди Бога, установившего и одобрившего власть земных правителей. Именно на этом и настаивает св. Павел: следует почитать власти, потому что все власти от Бога установлены. Однако он вовсе не утверждает, что обнародованные властями законы и уставы относятся к области духовного. Напротив, он неизменно отстаивает мысль, что служение Богу есть правило благочестивой и святой жизни. Что же касается, как принято говорить, духовности, она превыше любых человеческих декретов и статутов.

Во-вторых, следует заметить (и это второе замечание вытекает из первого), что все человеческие законы (я имею в виду правильные, справедливые законы) отнюдь не связывают совесть людей. Дело в том, что необходимость их соблюдения обусловлена не тем, что они предписывают (как если бы совершение того или другого само по себе было грехом), а соотнесённостью этих законов с общей целью - установлением надлежащего порядка в обществе. Любые законы, независимо от Слова Бога определяющие тот или иной способ служения Богу или выдвигающие жёсткие требования относительно вещей нейтральных и безразличных по отношению к религии, весьма далеки от подобной цели.

 

6. Но именно таковы все папские установления, именуемые церковными конституциями. Наши противники утверждают, что они необходимы для благочестивого богопочитания и богослужения. Неисчислимое множество этих установлений суть множество пут, уловляющих души. Мы уже вкратце затрагивали эту тему, когда говорили о Законе (/2/7.5). Однако здесь уместнее обсудить данный вопрос подробно. Поэтому я постараюсь обобщить всё, что к нему относится, и расположить весь материал в наилучшем порядке.

Ранее мы уже достаточно высказались относительно вседозволенности для этих лжеепископов, присвоивших себе право толковать вероучение и создавать новые догматы по собственному усмотрению (/1/4.8). Поэтому я оставлю здесь эту тему и буду говорить только об их пресловутой власти издавать законы и конституции.

Обременяя совесть людей новыми законами, папа и его митроносные епископы используют следующий предлог: они заявляют, будто поставлены от Господа духовными законодателями, так как им вверено управление Церковью. Поэтому все их предписания и повеления должны беспрекословно соблюдаться христианским народом. А кто им воспротивится, тот повинен в двойном неповиновении - Богу и Церкви (Eck J. Enchiridion, 13, E 7a p.).

Если бы они были настоящими епископами, я признал бы за ними некоторую власть в этой области - не столь обширную, как они требуют, но соответствующую той мере, в какой она необходима для поддержания порядка в церковном устроении. Но они менее всего являются тем, кем хотят слыть, и поэтому какой бы малости они ни добивались, всё будет чрезмерно. Мы уже показали, каковы они и кем их следует считать. Однако допустим, что мы признаем здесь за ними всю власть, подобающую истинным епископам. Даже и в этом случае я буду отрицать, что они поставлены над верующими как законодатели, которые по своей прихоти могут утверждать правила жизни и принуждать народ к соблюдению их статутов и декретов. Я имею в виду, что им никоим образом не позволено навязывать Церкви установления, принятые ими от себя, помимо Слова Божьего, да ещё приписывать им обязательный характер. Такая власть была неведома апостолам, и Бог неоднократно собственными устами запрещал совершать подобное служителям своей Церкви. Поэтому я поражаюсь, как они посмели узурпировать эту власть вопреки столь явному запрещению Бога. А ещё более поражаюсь тому, что они дерзают отстаивать её сегодня.

 

7. Господь заключил в своём Законе всё, что относится к совершенному правилу доброго жития, так что людям нечего к нему добавить. Он сделал это по двум причинам. Во-первых, поскольку вся святость и праведность состоит в том, чтобы наша жизнь подчинялась Его воле как единственному мерилу всякой правды, постольку Он с полным основанием должен быть нашим единственным властителем и наставником. Во-вторых, Господь пожелал явить нам, что не требует от нас ничего, кроме повиновения. Сообразно с этим св. Иаков говорит: «Кто злословит брата или судит брата своего, тот злословит закон и судит закон; а если ты судишь закон, то ты не исполнитель закона, но судья. Единый Законодатель и Судия, могущий спасти и погубить: а ты кто, который судишь другого?» (Иак 4:11-12) Мы видим, что Бог объявляет своей особой привилегией управление людьми, которое Он осуществляет своей властью и законами. Эта мысль прежде была высказана у Исайи: «Господь - судия наш, Господь - законодатель наш, Господь - царь наш: Он спасёт нас» (Ис 33:22). В обоих местах со всей очевидностью показано, что один только Бог держит в своей руке жизнь и смерть, ибо имеет власть над душой. И св. Иаков совершенно ясно говорит о том же. Поэтому ни один человек не может узурпировать подобное право. Отсюда следует, что единственным Царём наших душ надлежит считать Бога, который один может спасти и осудить, - или, как сказано у Исайи, - нам надлежит признать Его Царём, Судией, Законодателем и Спасителем. Поэтому и св. Пётр, наставляя пастырей в их служении, призывает их так пасти своё стадо, чтобы не господствовать над ним (1 Пет 5:2-3). Он разумеет под этим словом народ Божий, принятый Богом как бы в собственное владение.

Если мы всегда будем помнить о непозволительности переносить на смертного человека то, что Бог установил для одного Себя, то поймём: вся власть, на какую притязают желающие подчинить Церковь своим собственным установлениям, пресекается волей Божьей.

 

8. Итак, решение всего вопроса зависит от того, что если Бог - единственный Законодатель, то смертному человеку не дозволено узурпировать это достоинство. Поэтому нам следует помнить о двух причинах, по которым Бог присваивает такое право одному Себе. Первая причина в том, что его воля должна считаться совершенным правилом всякой праведности и святости. И поэтому наука доброго жития - это познание того, что угодно Богу. Вторая причина состоит втом, что при правильном и благочестивом богослужении Бог должен признаваться властителем наших душ, имеющим силу повелевать, а наша обязанность - Ему повиноваться. Если мы будем помнить об этих двух причинах, нам будет легко отличить установления людей, противные Слову Божьему. Это те установления, которые, как нам говорят, касаются истинного служения Богу и к соблюдению которых как необходимых принуждают нашу совесть. Итак, будем помнить о том, что все человеческие законы и декреты мы должны взвешивать на этих весах, если хотим подвергнуть их точному и верному испытанию.

В Послании к колоссянам св. Павел берёт на вооружение первый довод, восставая против лжепророков, пытающихся взвалить на Церковь новые бремена (Кол 2:8). В Послании к галатам, рассматривая сходную тему, он больше опирается на другой довод [Гал 5:1-12]. В Послании к колоссянам св. Павел доказывает, что не нужно искать у людей учения об истинном служении Богу, ибо Он сам достаточно и неложно наставил нас в том, как должно Ему служить. В обоснование этой мысли апостол показывает в первой главе, что всякая премудрость, приводящая человека к совершенству перед Богом, заключена в Евангелии [Кол 1:28]. В начале второй главы он свидетельствует, что все сокровища премудрости и ведения сокрыты во Христе [Кол 2:3]. Отсюда он делает вывод, что верующие должны остерегаться, как бы их не увлекли из стада Христова пустой философией в соответствии с человеческими установлениями. В конце главы апостол идёт ещё дальше, осуждая всякое самовольное служение, как он его называет, - то есть такое служение, которое люди выдумали от себя или приняли от других, - и вообще всякие заповеди, измысленные людьми для служения Богу [Кол 2:16-23]. Следовательно, мы выяснили, что все человеческие установления, в соблюдении которых якобы заключается служение Богу, нечестивы.

Что касается доводов св. Павла, с помощью которых он доказывает в Послании к галатам недопустимость порабощения совести, вверенной в управление одного лишь Бога, то каждый может их уяснить из самостоятельного чтения. Отсылаю читателей главным образом к пятой главе.

 

9. Поскольку вопрос в целом станет понятнее из примеров, будет полезно, прежде чем идти дальше, приложить данное учение к нашему времени. Мы заявляем, что конституции, коими папа и его шайка обременяют Церковь, пагубны и нечестивы. Паписты же утверждают, что они святы и необходимы. Но есть два вида конституций: одни касаются обрядов, другие - дисциплины. Посмотрим, правы ли мы, осуждая как первые, так и вторые. Несомненно, мы правы даже больше, чем того желаем.

Во-первых, не утверждают ли их авторы громко и внятно, что в этих установлениях заключено истинное служение Богу? (Clichtove. Antilutherus, I, XXIX, fo. 53b p.; Eck J. Enchiridion, 13, E 7a p.) Для какой цели предназначают они свои обряды, как не для того, чтобы через них служить Богу? И это совершается не по невежеству простонародья, а с одобрения управителей и прелатов. Не говорю пока о тех чудовищных мерзостях, какими они силятся извратить всякое благочестие. Но не подлежит сомнению, что они не считали бы страшным и непростительным преступлением наималейшее нарушение созданной ими традиции, если бы не подчиняли служение Богу собственным измышлениям. Так в чём же наше прегрешение, коль скоро мы сегодня отказываемся терпеть то, что св. Павел называл нетерпимым, а именно - сообразовывать служение Богу с прихотями людей? В первую очередь это касается требования служить Богу посредством соблюдения нелепых устаревших постановлений (rudimens pueriles), то есть внешних правил, что св. Павел называет противным Христу [Кол 2:20]. Во-вторых, общеизвестно, что паписты принуждают совесть верующих с предельной строгостью соблюдать все их предписания. Возражая против этого, мы имеем на своей стороне св. Павла, который не позволяет подчинять души рабству, установленному людьми [Гал 5:1].

 

10. Но есть и худшее зло. Когда стали полагать, что религия состоит в этих пустых традициях, то за этим нечестием немедленно последовала другая мерзость, в которой Христос упрекал фарисеев: заповедь Божья презирается и преступается ради предания людей (Мф 15:3). Не стану бороться против нынешних законодателей своими собственными словами. Я готов признать победу за ними, если они сумеют доказать, что это обвинение Христа к ним не относится. Но как они это докажут, если у них во сто крат большим грехом считается не исповедаться единожды в году на ухо священнику, чем вести нечестивую жизнь на протяжении всего года? Прикоснуться кончиком языка к мясу в пятницу, чем ежедневно пятнать все члены тела распутством? Заняться полезным и достойным делом в один из праздничных дней, посвящённых кому-нибудь из их святых (канонизированных по их усмотрению), чем всю неделю заниматься злодеяниями? Вступить священнику в законный брак, чем мараться тысячью прелюбодеяний? Не исполнить обет паломничества, чем обманывать доверие во всех своих обещаниях? Уклониться от пожертвования на непомерно пышное убранство их церквей, чем оставить бедняка в крайней нужде? Не снять шапку перед истуканом, чем хулить всё человечество? Не пробормотать в определённые часьг длинный ряд бессмысленных слов, чем ни разу не помолиться от всего сердца? Если это - не преступление заповеди Божьей ради предания людей, то что это?

Что это, когда они, равнодушно и словно по обязанности советуя соблюдать Божьи заповеди, с таким усердием требуют повиновения своим собственным заповедям, как будто в них заключена вся добродетель благочестия? Когда преступление Закона Божьего они карают лёгкими взысканиями, а малейшее нарушение своих постановлений - не менее, чем тюремным заключением, но также огнём и мечом? Когда они легко прощают хулителей Бога, а своих хулителей преследуют беспощадной ненавистью до смерти? Когда они втолковывают тем, кого держат в невежестве, что лучше извратить весь Закон Божий, чем отступить хотя бы на самую малость от так называемых заповедей Церкви?

Положение дел, при котором из-за вещей незначительных и (если верить суждению Бога) безразличных один христианин хулит, осуждает и отвергает другого, слишком далеко от должного порядка. В наше время (словно первого зла недостаточно) «немощные и бедные вещественные начала», как называет их св. Павел (Гал 4:9), ценятся выше, чем небесные заповеди Божьи. Тот, кому прощается прелюбодеяние, подлежит осуждению за нарушение пищевых запретов. Иметь законную жену запрещено тому, кому позволена блудница. Таковы плоды этого постыдного повиновения, которое настолько же уклоняется от Бога, насколько склоняется к людям.

 

11. Эти установления страдают ещё двумя серьёзными пороками. Во-первых, они предписывают нам соблюдение требований, большей частью бесполезных, а порой просто глупых и абсурдных. Во-вторых, этих предписаний так много, что они подавляют души верующих. И те, впадая в своего рода иудаизм, настолько прилепляются к теням, что уже не могут прийти ко Христу.

Я хорошо знаю, что для плотской мудрости представляется невероятным именовать эти установления бесполезными и глупыми. Ибо естественный разум человека находит в них такое удовольствие, что когда их у него отнимают, ему кажется, что искажается вся Церковь. Но св. Павел говорит, что они только внешне имеют вид мудрости, создавая впечатление, будто в них совершается служение Богу, а мы упражняемся в служении и дисциплине (Кол 2:23). Тем самым апостол даёт весьма полезное предупреждение, которое мы должны как следует запомнить. Человеческие установления, говорит он, принимают вид мудрости, чтобы обмануть нас. Если мы спросим, что это за вид, он ответит: во-первых, так как они созданы людьми, человеческое разумение узнаёт в них нечто своё и принимает их охотнее, нежели другое, весьма хорошее, но не согласующееся столь полно с его собственной глупостью и тщеславием. Во-вторых, ответит св. Павел, они вводят нас в заблуждение, поскольку мы считаем их полезным наставлением в смирении. Наконец, в-третьих, они кажутся средством обуздания плотских удовольствий, так как имеют видимость суровости.

Но, высказав всё это, принимает ли св. Павел такие установления? Или, может быть, он прибегает к доводам, разоблачающим эту лживую видимость? Напротив! Он полагает, что для их осуждения достаточно одного, а именно - признания их человеческими измышлениями, и не удостаивает их более пространным обличением. Далее, он знает, что все формы богослужения, приспосабливаемые ко вкусам людей, должны быть отвергнуты в Церкви и внушать тем большее подозрение верующим, чем большее доставляют им удовольствие. Кроме того, он знает: различие между истинным смирением и его лживой подделкой столь велико, что нетрудно отличить одно от другого. Наконец, он знает, что эта пресловутая суровость должна считаться не более чем телесным упражнением. По всем этим причинам св. Павел упоминает подобные вещи для того, чтобы опровергнуть человеческие предания среди верующих, хотя у людей именно они служат основанием для почитания традиций.

 

12. Таким образом, сегодня не только простонародье, но и те, кто считает себя весьма умудрённым мирскими познаниями, получают большое наслаждение от пышных обрядов. Что касается лицемеров и легкомысленных женщин, которые по природе ханжи, то им кажется, что на свете нет ничего прекраснее и чудеснее этого. Но люди, подходящие к этим вещам более внимательно и оценивающие их соответственно правилу благочестия, понимают всю их ничтожность и бесполезность. Кроме того, эти церемонии суть обман и мошенничество, потому что ослепляют человека, дабы ввести его во всевозможные заблуждения. Я говорю об обрядах, в которых, по убеждению приверженцев Рима, скрыты великие тайны. Мы же видим, что это просто насмешка. И не удивительно, что создатели этих обрядов впадают в безумие, соблазняя себя и других подобными нелепицами. Ибо для них послужили образцом отчасти выдумки язычников, отчасти требования Моисеева Закона, соблюдение которых для нас не более обязательно, чем жертвоприношения животных и другие подобные вещи, которым паписты следуют без разбора, словно обезьяны. И без дальнейших доказательств ясно, что из этой дурно состряпанной мешанины не выйдет ничего полезного.

Вполне очевидно, что большая часть папистских обрядов предназначена не для просвещения, а для оглупления народа. Точно так же лицемеры весьма почитают новые каноны и придают им большое значение, хотя они скорее извращают дисциплину, чем сохраняют её. Ибо если вглядеться в них внимательнее, то они окажутся всего лишь лживым её подобием.

 

13. Что касается второго названного мною порока этих установлений, то кому не очевидно, что в них традиции нагромождаются одна на другую и число их умножается до того, что становится невыносимым для христианской Церкви? В культовых предписаниях проявляется настоящий иудаизм. Другие установления подобны геенне, где бедные подвергаются жестоким мучениям. Уже св. Августин сетовал на своё время, говоря, что заповеди Божьи высокомерно презираются до такой степени, что человек, ходящий на восьмой день после Крещения босым, осуждался более, чем пьяный. Августин жаловался также на то, что Церковь, которую Бог пожелал сотворить свободной, настолько обременена декретами и статутами, что положение древних евреев было лучше (Августин. Письма 55 (Януарию), XIX, 35 (MPL, XXXIII, 221)).

Если бы этот святой человек жил в наши дни, что сказал бы он о гнетущем нас тяжком рабстве? Ведь по сравнению с его временем количество подобных установлений возросло в десять раз. И в сто раз суровее стало требование исполнять каждое из них с буквальной точностью. В самом деле, это всегда происходит таким образом: когда люди узурпируют власть над душами, они непрестанно измышляют всё новые предписания и запреты, пока не дойдут до последней крайности. Об этом весьма хорошо говорит св. Павел: «Если вы со Христом умерли для стихий мира, то для чего вы, как живущие в мире, держитесь постановлений: "не прикасайся", "не вкушай", "не дотрагивайся"?» (Кол 2:20-21) Св. Павел описывает здесь обычный образ действий соблазнителей. Они начинают с суеверных запретов на вкушение определённой пищи, пусть даже в очень малом количестве; затем запрещают пробовать её; когда же и с этим предписанием соглашаются, они внушают, будто непозволительно даже прикасаться к ней.

 

14. Итак, сегодня мы с полным основанием осуждаем эту тиранию человеческих установлений. Бедные души страдают от бесконечных статутов, к строгому соблюдению которых принуждаются христиане. О канонах, относящихся к вопросам дисциплины, будет сказано ниже (/4/11.22). Что я могу сказать относительно обрядов? В чём их польза? Только в том, что они заставляют нас возвращаться к иудаистским образам, как бы наполовину похоронив Иисуса Христа. «Господь, - говорит св. Августин, - заповедал нам немногие таинства, превосходные по значению, лёгкие для соблюдения» (Августин. Письма, 54 (Януарию), I, 1 (MPL,XXXIII, 200)). Насколько же противно этой простоте множество и разнообразие предписаний, которыми опутана Церковь!

Мне известно, под каким предлогом некоторые оправдывают такое извращение. Они ссылаются на то, что среди нас столько же невежественных простецов, сколько их было в народе израильском. Для них якобы и была установлена эта элементарная дисциплина. И хотя мудрые и сильные могут обойтись без неё, они тем не менее не должны её презирать, ибо она полезна для их братьев. На это я отвечу, что нам хорошо известно, в чём заключается долг каждого христианина по отношению к немощи ближнего. Однако навязывать простым людям кучу обременительных церемоний не означает надлежащим образом относиться к их немощи. Бог не без причины положил различие между древним народом и нами, когда пожелал наставить первый с помощью знаков и образов, как наставляют детей, а для нас, отменив показную пышность, предпочёл иную простоту: «Как ребёнок направляется и удерживается в повиновении педагогом по мере своего возраста, так и евреи были ведомы Законом» (Гал 4:1-3). Но мы - мы подобны взрослым людям, вышедшим из детского возраста, и не нуждаемся более в попечительстве и детской дисциплине.

Разумеется, Господь предвидел, каков будет простой народ в христианской Церкви и как нужно управлять им в соответствии с его уровнем. И тем не менее Он положил вышеназванное различие между древними евреями и нами. Так что с нашей стороны неразумно желать ради помощи слабым восстановления иудейского образа служения Богу, который был отменён и упразднён Иисусом Христом. Это различие между нами и древним народом выразилось также в словах Господа Иисуса, сказанных самарянке: настало время, «когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине» (Ин 4:23). Конечно, такое поклонение имело место всегда. Однако верующие Нового Завета отличаются от древних отцов тем, что во времена Закона духовное поклонение Богу было прикрыто обрядами и как бы скрывалось внутри них. Мы же поклоняемся Богу просто, ибо завеса Храма разорвалась вместе со всем, что было связано с нею. Поэтому те, кто стирает это различие, извращают порядок, установленный и утверждённый Иисусом Христом.

Нас могут спросить: так что же, невежественные простецы вовсе не должны иметь никаких обрядов, которые могли бы служить вспомогательным средством ввиду их немощи? Отвечу: для них такое средство является только благим и полезным. Однако при этом нужно соблюдать меру: всё должно быть направлено на то, чтобы прояснять знание об Иисусе Христе, а не затемнять его. Поэтому Бог дал несколько простых обрядов для того, чтобы представлять нам Иисуса Христа с тех пор, как Он явил Его нам.

У евреев этих обрядов было больше, так как они должны были представлять Христа в его отсутствие. Когда я говорю, что Он отсутствовал в то время, я имею в виду не Его силу, но способ, каким Его можно было бы представить. Так что если мы хотим соблюсти надлежащую меру в употреблении этого средства, нам следует остерегаться умножения числа церемоний, которое, по заповеди Божьей, должно оставаться небольшим. Причём те обряды, которые мы принимаем, должны быть несложными, дабы не обременять души верующих. И надлежит наделить их очевидным и величественным смыслом. Есть ли необходимость доказывать, что это не было выполнено? Ведь это и так очевидно каждому.

 

15. Не буду говорить о пагубных фантазиях, какими опаивают простонародье, уверяя его, будто выдуманные людьми церемонии суть богоугодные жертвы, посредством которых можно получить прощение грехов, а также стяжать праведность и спасение. Кое-кто может сказать, что если эти вещи хороши сами по себе, их не могут извратить внешние ошибки: ведь ошибки случаются и в отношении множества заповеданных Богом дел. Но приписывать подобную честь делам, извращённым по прихоти людей, более нетерпимо, чем полагать их достойными вечной жизни. Ведь заповеданные Богом дела вознаграждаются на том основании, что они угодны Богу как знак повиновения. Поэтому они ценятся не за их собственное достоинство, а постольку, поскольку Бог вознаграждает оказанное Ему повиновение. Я имею в виду совершенное исполнение Божьих заповедей; ибо дела, совершаемые нами, угодны Богу в силу его благодатной доброты, потому что являют покорность Ему лишь наполовину.

Однако мы сейчас не рассматриваем источники нашей праведности, и поэтому оставим этот вопрос. Что же касается предмета, занимающего нас теперь, вновь повторю, что вся ценность и значимость наших дел определяется повиновением, какое мы оказываем Богу и о котором судит только Он. Как сам Он говорит устами пророка: «Отцам вашим Я ... не давал заповеди ... о всесожжении и жертве; но такую заповедь дал им: слушайтесь гласа Моего» (Иер 7:22-23). О делах, какие совершаются людьми в поклонение Богу, также сказано в другом месте: «Для чего вам отвешивать серебро за то, что не хлеб?» (Ис 55:2), что означает напрасный труд. И ещё: «Тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим» (Ис 29:13; Мф 15:9). Так что наши противники не сумеют оправдаться тем, что позволяют простонародью искать праведности в этих нелепых человеческих преданиях, чтобы предстать пред Богом и обрести спасение. Кроме того, разве не достоин всяческого осуждения тот порок, что они практикуют множество непонятных обрядов для развлечения публики, обрядов, напоминающих представления жонглёров, фарс или магические заклинания? Ведь очевидно, что любые церемонии, кроме тех, что приводят людей ко Христу, являются вредными и нечестивыми. Но все обряды, принятые в папстве, не имеют ни смысла, ни основания в учении, а просто подобны детским забавам.

Наконец, не секрет, что брюхо изобретательно на уловки, приносящие ему выгоду. Поэтому многие из этих обрядов были изобретены священниками из алчности, дабы доставлять зерно на мельницу. Но каково бы ни было их происхождение, мы в любом случае должны отвергнуть большинство из них, если хотим очистить Церковь от явной мерзости и низкого торгашества. Ибо эти обряды - не что иное, как приспособление для выманивания денег у народа.

 

16. Может показаться, что всё сказанное мною до сих пор о человеческих традициях касается только нашего времени и имеет целью осуждение папистских суеверий. Однако отсюда можно вывести учение, полезное на все времена. Ибо всегда и везде, где распространяется это безумное желание служить Богу по человеческим измышлениям, все связанные с этим установления тут же выливаются в описанные выше злоупотребления. Божья угроза поразить слепотой и безумием всех, кто будет служить Ему по человеческим учениям (Ис 29:13-14), действительна не в отношении какого-то одного времени, но на все времена. Эта слепота и есть причина того, что уклонившиеся от прямого пути и презревшие таким образом предостережения Бога впадают из одного абсурда в другой. Но если кто-нибудь хочет иметь общее, безотносительно к папству, учение о человеческих традициях, которые во все времена Церковь должна отвергать, то данное нами определение на этот счёт вполне ясно и твёрдо. А именно: мы должны считать таковыми все те законы, которые принимаются людьми помимо Слова Божьего с целью утвердить некоторый способ служения Богу или привязать к себе обязательствами человеческую совесть.

За этими злоупотреблениями следуют другие. Таково, например, множество обрядов, затемняющих ясность Евангелия; или нелепые и бесполезные предписания, ничего не созидающие, но играющие роль приманки для выуживания денег из кошельков; или чрезмерное обременение народа; или прочие нечестивые суеверия. Всё это должно помочь нам легко понять, сколько зла и вреда заключено в установлениях папистской Церкви.

 

17. Я слышу ответ наших противников: дескать, их традиции идут не от них самих, а от Бога. Ведь Церковь направляется Св. Духом и потому не может заблуждаться. Так что, по их утверждению, в их традициях заключён авторитет Церкви (Eck J. Op. cit., 13, E 7a p.).

Если с этим согласиться, то все их предания должны быть признаны откровением Св. Духа, презирать которые значит презирать Бога. А чтобы избежать впечатления, что они выдумали всё это сами, наши противники уверяют, будто большая часть их законов восходит к апостолам. По их утверждению, одного примера достаточно, чтобы показать, каков был образ действия апостолов вообще. Имеется в виду рассказ о том, как собрание апостолов соборным решением предписало язычникам воздерживаться от крови, удавленины и от идоложертвенного (Деян 15:20).

Мы уже подробно разъяснили в другом месте, насколько лживо злоупотребляют паписты именем Церкви для подкрепления своего авторитета. Что же касается нынешнего рассмотрения, нам следует чистосердечно и беспристрастно разобрать всё относящееся к нашему предмету, а именно: какой желает видеть Церковь Иисус Христос, дабы мы руководствовались и направлялись её правилом. Тогда станет вполне очевидно, что Церковь, которая преступает границы Слова Божьего и развлекается тем, что издаёт новые законы и выдумывает новые способы служения Богу, - вообще не Церковь. Ибо закон, однажды данный Церкви, остаётся в силе вечно: «Всё, что Я заповедую вам, старайтесь исполнять; не прибавляй к тому и не убавляй от того» (Втор 12:32). И еще: «Не прибавляй к словам Его, чтоб Он не обличил тебя, и ты не оказался лжецом» (Прит 30:6). Невозможно отрицать, что все эти слова обращены к Церкви. Поэтому когда наши противники говорят, что, несмотря на подобные запреты, Церковь осмелилась прибавить к Слову Божьему нечто от себя, то что это, как не оправдание мятежа против Бога?

Но не будем внимать их лжи, столь оскорбительной для Церкви. Мы должны знать, что они ложно прикрывают именем Церкви безумную дерзость людей, преступающих пределы Слова Божьего, чтобы изливать собственные измышления. Ибо запрет Вселенской Церкви что-либо добавлять к сказанному Богом или убавлять от него - этот запрет нельзя назвать невнятным, двусмысленным или неопределённым [Втор 12:32; Прит 30:6].

Наши противники скажут, что такой запрет относится исключительно к Закону; а после Закона пришли пророки. Согласен. Но да будет им известно, что пророки стремились не добавить что-либо к Закону или исключить из него, а именно исполнить Закон. Господь не позволил делать добавления или изъятия в том, что касается Моисеева служения, хотя оно было весьма неясно, пока сам Он не дал более ясного учения через своих служителей - пророков, а в конечном итоге через своего возлюбленного Сына. Но в таком случае разве мы не должны считать, что нам ещё строже запрещено добавлять что-либо к Закону, пророкам, псалмам и Евангелию? Ведь Господь не изменил своей воли, высказанной однажды, - что нет для Него худшей обиды, чем желание людей служить Ему по собственным измышлениям. Мы имеем превосходные свидетельства тому у пророков, свидетельства, которые постоянно должны быть у нас перед глазами. У Иеремии сказано: «Отцам вашим Я не говорил и не давал им заповеди в тот день, в который Я вывел их из земли Египетской, о всесожжении и жертве; но такую заповедь дал им: слушайтесь гласа Моего, и Я буду вашим Богом, а вы будете Моим народом, и ходите по всякому пути, который Я заповедую вам» (Иер 7:22-23). И ещё: «Отцов ваших Я увещевал,... говоря: слушайтесь гласа Моего» (Иер 11:7). Есть много других подобных мест; но особенно примечательны следующие слова Самуила: «Неужели всесожжения и жертвы столько же приятны Господу, как послушание гласу Господа? Послушание лучше жертвы и повиновение лучше тука овнов. Ибо непокорность есть такой же грех, что волшебство, и противление то же, что идолопоклонство» (1 Цар 15:22-23).

 

18. Таким образом, невозможно снять обвинение в нечестии со всех наших противников, которые отстаивают свои измышления, прикрываясь авторитетом Церкви. Отсюда легко сделать вывод, что эти измышления приписываются Церкви ложно. По этой причине мы решительно выступаем против тирании человеческих традиций, утвердившихся под прикрытием имени Церкви. Ибо мы отнюдь не презираем Церковь, как в том недобросовестно обвиняют нас наши противники, желая вызвать ненависть к нам (Eck J. Op. cit., 13, E 7a.), но возносим ей хвалу в повиновении - большую, чем такую, которую она когда-либо знала. Это они наносят чудовищное оскорбление Церкви, представляя её мятежницей против Господа, преступившей, по их же словам, заповедь Бога. Я уже не говорю, что с их стороны крайне бесстыдно и нечестиво постоянно кивать на власть Церкви и в то же время умалчивать о том, какую заповедь имеет Церковь от Бога и какое повиновение она должна Ему оказывать. Но если мы хотим пребывать в истинном согласии с Церковью, нам прежде всего надлежит рассмотреть, что заповедал Бог нам и своей Церкви, дабы по общему согласию повиноваться Ему. Ибо не подлежит сомнению, что мы пребудем в полном согласии с Церковью, если всегда и во всём будем покорны Богу.

Что касается утверждения об апостольском происхождении их преданий, то это чистой воды обман. Всё учение апостолов направлено к одной цели - не обременять души людей новыми традициями и уберечь христианскую веру от заражения человеческими измышлениями. И если верить древним историческим повествованиям, апостолы не только не знали о тех вещах, какие им приписывают наши противники, но и не слыхали о них.

И пусть они не бормочут нам о том, что многие апостольские конституции были приняты в силу обычая, а не в результате письменной передачи. Речь идёт о вещах, которые апостолы не могли вместить прежде смерти Иисуса Христа, однако постигли потом, по сошествии на них откровения Св. Духа. Выше мы уже разъяснили это место (/4/8.8-13). Что касается предмета, излагаемого нами сейчас, наши противники выставляют себя на посмешище, когда пытаются объяснить, что это за великие таинства, столь долго неведомые апостолам, и при этом указывают на обряды, которые отчасти заимствованы и наметаны из тех, что некогда были распространены у евреев и язычников, а отчасти представляют собой нелепые обезьяньи ужимки и несуразные церемонии, наизусть заученные тупыми священниками, ничего не смыслящими в них. Дети и дурачки перенимают эти ужимки так похоже, что можно подумать, будто они постигли их высокий смысл.

Но даже если бы у нас не было никаких исторических свидетельств, всякий здравомыслящий человек рассудил бы, что такое множество обрядов появилось в Церкви не вдруг, а вводилось постепенно. Если благочестивые епископы апостольских времён обнародовали некоторые святые законы относительно церковного порядка и устроения, то их преемники, люди неразумные и жадные до новизны, пожелали внести каждый свою долю; причем последующие неизменно стремились превзойти предыдущих. А поскольку существовала опасность, что их измышления, с помощью которых они надеялись стяжать честь и славу, будут вскоре преданы забвению, они прибегли к чрезвычайной, неведомой первым епископам строгости, дабы принудить народ к соблюдению их нововведений. Это безумное и дурное взаимное подражание, при котором каждый хотел иметь такую же смелость на нововведения, как и его коллега, породило большую часть обрядов, ныне выдаваемых папистами за апостольские установления. Как уже было сказано, исторические документы убедительно свидетельствуют об этом.

 

19. Чтобы чрезмерно не затягивать наше изложение, ограничимся одним примером. Апостолы совершали Вечерю Господню очень просто. Их ближайшие преемники, дабы подчеркнуть величие таинства, добавили некоторые действия, отнюдь не заслуживающие порицания. Но потом явились обезьяны, охваченные несуразной страстью всё новых и новых добавлений. Так появились пышные облачения священников, украшение жертвенника, гримасы и ужимки того нелепого фарса, каким сегодня предстаёт перед нами месса с огромным числом ненужных вещей.

Однако паписты заявляют, что обычаи, по общему согласию разделяемые Вселенской Церковью, издревле было принято считать происходящими от апостолов, и ссылаются при этом на свидетельство св. Августина. На это я отвечу им словами самого св. Августина: «То, что соблюдается всем миром, надлежит считать установленным апостолами или Вселенскими Соборами, авторитет которых весьма полезен в Церкви. Таков, например, обычай ежегодно праздновать Страсти и Воскресение Господа нашего, Его Вознесение и Пятидесятницу; а также некоторые другие подобные обычаи, соблюдаемые во всей Церкви, везде, где она простирается в мире» (Августин. Письма, 54 (Януарию), I, 1 (MPL, XXXIII, 200)). Разве столь малое число примеров, приводимых св. Августином, не говорит о том, что он хотел узаконить соблюдение лишь тех принятых в его время установлений, которые, будучи скромными и немногочисленными, оказывались полезными для сохранения церковного порядка во всей его простоте? Но это весьма далеко от того, что заявляют в Риме: якобы среди их помпезных обрядов нет ни одного, который не был бы утверждён авторитетом апостолов.

 

20. Ради краткости приведу лишь один пример. Если спросить, откуда взялась у папистов их святая вода, они тут же ответят: от апостолов. Как будто не существует исторических свидетельств о том, что ее изобретателем был один из Римских епископов! И если бы он призвал себе в советчики апостолов, то никогда не запятнал бы Крещение подобной мерзостью, желая сделать его воспоминанием о некоем Таинстве, о котором чётко сказано, что оно совершается только один раз. Однако мне не кажется достоверным, что происхождение святой воды столь древнее, как это утверждают историки. Ибо св. Августин говорит, что в его время некоторые Церкви осуждали обряд омовения ног в день Вечери из опасения, как бы это омовение не показалось относящимся к Крещению (Августин. Письма, 55 (Януарию), XVIII, 33 (MPL,XXXIII, 220)). Это означает, что в те времена не существовало ни одного вида омовения, чем-либо напоминавшего Крещение. Как бы то ни было, я никоим образом не могу согласиться с тем, что обычай ежедневного омовения в памятование Крещения, равнозначный его повторению, происходит от апостолов. И мне нет дела до того, что в другом месте св. Августин приписывает апостолам другие установления. Поскольку это лишь его догадки, можем ли мы основывать на них наше суждение, когда речь идёт о столь важных вещах? Наконец, даже если согласиться с апостольским происхождением обычаев, о которых говорит св. Августин, существует большая разница между тем, чтобы предложить верующим действия, которым они могут свободно следовать или не следовать, и изданием статутов, связывающих совесть христиан.

Но кто бы ни был автором этих установлений, они выродились в такие чудовищные злоупотребления, что мы не нанесём ему бесчестья, протестуя против них по причине постигшей их порчи. Ибо они никогда не вводились с намерением сделать их вечными.

 

21. Пример апостолов, на который ссылаются наши противники в оправдание своей тирании, ничего им не даёт. Апостолы и пресвитеры ранней Церкви, говорят они, приняли закон помимо заповеди Христовой, которым запрещали язычникам есть идоложертвенное, удавленину и кровь (Деян 15:20). Если они имели право это сделать, почему их преемники не могут следовать им в этом всякий раз, когда возникнет необходимость? Я хотел бы, чтобы наши противники следовали им не только в этом, но и в других вещах! Ибо я отрицаю, что апостолы указанным решением установили или предписали нечто новое; и без труда могу это доказать. Так как в том же месте св. Пётр утверждает, что желать возложить иго на учеников значит искушать Бога, он противоречил бы самому себе, если бы допустил, чтобы такое иго было возложено. Но коль скоро апостолы по собственной воле решили бы запретить язычникам вкушать идоложертвенное, удавленину и кровь, это безусловно было бы возложением ига.

Тем не менее остаётся некоторое сомнение в силу того, что, как может показаться, апостолы действительно наложили такой запрет. Но если вглядеться в смысл их предписания внимательнее, это затруднение легко разрешить. Во-первых, и это главное, надлежит оставить язычникам свободу, не обременяя и не тревожа их соблюдением Закона [Деян 15:19,24,28]. До сих пор апостольское решение благоприятствует нам. Следующее затем исключение относительно идоложертвенного, удавленины и крови [Деян 15:20,29] представляет собой не новый закон, предписанный апостолами, а вечную заповедь Бога о хранении любви. Апостольское решение ни в чём не ущемляет свободы язычников, но лишь предупреждает их, что они должны щадить чувства братьев и не оскорблять их при пользовании своей свободой. Итак, во-вторых, свобода язычников не должна наносить ущерба братьям или возмущать их. Если кое-кто всё ещё будет упорствовать, говоря, что апостолы предписали нечто конкретное, я отвечу: они лишь показали, в соответствии с нуждами своего времени, в чём язычники могли бы задеть чувства братьев, и предостерегли их против этого. Однако они не добавили ничего нового к вечному Закону Бога, запрещающему оскорблять братьев.

 

22. Это подобно тому, как если бы сегодня в странах, где Церкви утвердились ещё не совсем прочно, добрые пастыри запретили твёрдо стоящим в вере вкушать мясо в пятницу или открыто работать в праздничные дни до тех пор, пока слабые путём должного научения не станут более крепки в вере. Ибо хотя эти вещи сами по себе, если отбросить суеверие, безразличны, они оказываются не без греха, если возмущают немощных братьев. А наше время таково, что верующие не могли бы совершать подобные действия в присутствии слабых братьев, не нанося тяжких ран их совести. Кто, кроме злонамеренного клеветника, осмелится утверждать, что таким образом эти добрые пастыри объявляют новый закон? Ведь очевидно, что они лишь избегают оскорблять чувства братьев, что недвусмысленно запрещено Богом! Но то же самое нужно сказать и об апостолах. Их намерение состояло лишь в том, чтобы исполнить Закон Божий, предписывающий не искушать братьев. Как если бы они сказали: «Заповедь Божья гласит, что вы не должны искушать ваших немощных братьев. Но вы не можете вкушать идоложертвенное, удавленину и кровь, не вводя их в соблазн. Поэтому словом Божьим мы предписываем вам воздерживаться от этого». Таково было намерение апостолов. Об этом свидетельствует и св. Павел, который в связи с данным предписанием говорит: «Об употреблении в пищу идоложертвенного мы знаем, что идол в мире ничто ... Но ... некоторые и доныне с совестью, признающею идолов, едят идоложертвенное, как жертвы идольские, и совесть их, будучи немощна, оскверняется ... Берегитесь, ... чтобы эта свобода ваша не послужила соблазном для немощных» (1 Кор 8:4,7,9). Кто внимательно разберет дело, того не введут в заблуждение эти обманщики, которые хотят заставить нас поверить, будто апостолы своим предписанием положили начало ограничению свободы Церкви.

А чтобы они не могли уклониться от ответа или обвинить меня во лжи, пусть скажут: на каком основании они отменили это апостольское предписание? Они могут сослаться лишь на одну причину: опасности соблазна и раздора, которой стремились избежать апостолы, больше не существует. А коль скоро исчезло основание для закона, он утрачивает силу и подлежит отмене. Итак, данный закон был принят, по их собственному признанию, ради любви. Тем самым они признают и тот факт, что он вовсе не был новым добавлением к Закону Божьему, выдуманным самими апостолами, но просто применял к их времени заповедь Господа о любви, данную всем нам в Его Слове.

 

23. Но даже если церковные законы будут сто раз несправедливы, всё равно, говорят наши противники, нужно им подчиняться. Ибо речь идёт не о том, чтобы соглашаться с ошибками, а о том, чтобы нам как нижестоящим повиноваться строгим велениям вышестоящих, противиться которым недопустимо. Но Господь истиной своего Слова наилучшим образом защищает нас от подобных посягательств и освобождает от рабства, даруя купленную Его кровью свободу [1 Кор 7:23]. Неправда, что речь идёт (как они недобросовестно пытаются нас убедить) лишь о суровом подчинении наших тел. Нет, цель их в том, чтобы лишить свободы нашу совесть, то есть отнять у неё плод крови Христовой и мучить её, как жалкую рабыню.

Однако допустим, что это маловажный вопрос, и оставим его. Но признаем ли маловажным тот факт, что у Бога похищается Его Царство, которое Он хочет сохранить за Собой в отношении всего сущего? А его похищают всякий раз, когда служение Богу совершается по выдуманным людьми законам, хотя Он желает быть единственным Законодателем в том, что касается Его почитания и служения Ему. А чтобы никто не подумал, будто это маловажный вопрос, пусть послушают, что говорит об этом Господь: «Так как этот народ служит Мне по заповедям и учениям человеческим, то вот. Я ... необычайно поступлю с этим народом, чудно и дивно, так что мудрость мудрецов его погибнет, и разума у разумных его не станет» (Ис 29:13-14). И в другом месте: «Тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим» (Мф 15:9). В самом деле: то что сыны Израиля запятнали себя различными видами идолопоклонства, объясняется этим смешением, когда, нарушив заповеди Бога, они измыслили чуждые им формы служения.

В связи с этим Священная история передаёт, что новые жители Самарии, поселённые там вавилонским царём, ежедневно становились жертвами диких зверей, так как не знали заповедей Бога той земли. Хотя они не совершали отступлений в исполнении обрядов, Бог отнюдь не одобрил всю их пустую помпезность. Когда же неверующие и язычники пожелали служить Ему по собственному усмотрению, Он решил покарать их за эту профанацию богослужения. Поэтому вслед за тем говорится, что они научились внешним образом следовать тому, что предписал Бог в своём Законе; но так как еще не поклонялись Ему в чистоте, дважды повторено, что они и боятся, и не боятся Бога (4 Цар 17:24-25,32-33,41). Отсюда мы заключаем, что наше благоговение к Богу отчасти состоит в том, чтобы не примешивать ничего из собственных измышлений к служению, заповеданному нам в его Слове. Поэтому благочестивые и верные цари прославляются в Писании за то, что во всём поступали согласно Закону, не уклоняясь ни вправо, ни влево (4 Цар 22:2 и в других местах).

Скажу больше: хотя в некоторых искажённых богослужениях нечестие не бросается в глаза с первого взгляда, оно всё равно сурово осуждается, так как представляет собой уклонение от Божьей заповеди. Жертвенник Ахаза, устроенный по образцу жертвенника в Самарии [4 Цар 16:10-11,16], можно было бы посчитать замечательным украшением, призванным возвеличить достоинство Храма, - к тому же и намерение грешного царя заключалось не в чём ином, как в принесении жертв Богу живому с большим великолепием, чем на старом жертвеннике. Тем не менее мы видим, что Св. Дух возненавидел подобную дерзость по той единственной причине, что все человеческие измышления, какими бы привлекательными они ни выглядели, только искажают и загрязняют служение Богу. И чем яснее выражена воля Бога, тем менее простительны наши тщеславные попытки предпринимать что-либо помимо неё. Поэтому преступление Манассии сильно отягчается тем обстоятельством, что он воздвиг жертвенник в Иерусалиме - в том месте, о котором Бог сказал, что здесь положит имя Своё (4 Цар 21:3-4). Ибо не довольствоваться тем, что одобрил Бог, значит умышленно противиться Его власти.

 

24. Многим покажется удивительным, что Господь грозит необычайно поступить с народом, служившим Ему по заповедям и учениям человеческим, и называет такое почитание тщетным [Мф 15:9]. Но если они взвесят, что в вопросах веры (то есть в вопросах небесной мудрости) должно зависеть исключительно от Слова Божьего, то увидят: Господь не без причины испытывает отвращение к неправильному служению, которое совершается сообразно нелепым желаниям людей. Ибо хотя подобные служители проявляют некоторого рода смирение, подчиняясь ради Бога человеческим законам, они весьма далеки от смирения перед Богом, приписывая Ему те же законы, каким следуют сами. Вот почему св. Павел так настоятельно требует остерегаться злоупотребления преданиями человеческими (Кол 2:4 сл.) и употребляет при этом весьма подходящее греческое слово ethelothreskeia (Кол 3:23), означающее самовольное, дерзкое служение, то есть служение, произвольно установленное людьми помимо Слова Божьего. Поистине, для нас должна стать безумием как наша собственная мудрость, так и мудрость всех людей, дабы одному лишь Богу было позволено быть мудрым. От этого состояния очень далеки те, кто думает удовлетворить Бога соблюдением выдуманных людьми правил и навязывает Ему, как бы насильно и против воли, свою фальшивую покорность, которая на самом деле есть покорность людям, а не Богу. Такое было и в далёком прошлом, и на нашей памяти, и всё еще существует в тех странах, где тварь чтут выше Творца. В тех краях религия (если она достойна именоваться религией) исполнена больших суеверий и нелепостей, чем это было в языческом идолопоклонстве. Ибо что может породить человеческий разум, кроме плотских и ничтожных представлений, тотчас выдающих своё происхождение?

 

25. Защитники суеверий ссылаются также на Самуила, который приносил жертвы в Риме. Такие жертвы, дескать, были угодны Богу, хотя и совершались вопреки Закону (1 Цар 7:17). Но это затруднение легко разрешить. Ведь Самуил не воздвигал второго жертвенника, противостоящего первому, сооружённому по Слову Божьему. Просто в те времена ещё не было указано определённого места для хранения Ковчега Завета; и поэтому Самуил предпочёл приносить жертвы там, где жил, как в наиболее удобном месте. Конечно, святой пророк и не думал что-либо изменять в том образе богослужения, в отношении которого Господь строго запретил как добавления, так и изъятия.

Что касается примера Маноя, отца Самсона, то это особый, единичный случай (Суд 13:19). Ведь Маной был частным лицом и потому не имел бы права принести жертву без тайного вдохновения от Бога. Но его пример не распространяется на других - тех, кто не получил подобного позволения. Например, в лице Гедеона Бог, напротив, являет всем людям, насколько ненавистно Ему их самовольное служение. Ибо «ефод» Гедеона, сделанный им по безумной набожности, навлёк гибель не только на него самого и его семью, но и на весь народ его (Суд 8:27). Короче говоря, любые нововведения, какими люди тщатся служить Богу, суть не что иное, как осквернение подлинной святости.

 

26. Почему же тогда, спрашивают наши противники, Христос велел нам носить бремена неудобоносимые, возлагаемые книжниками и фарисеями? (Clichtove. Antilutherus, I, XI, fo. 22 B.) Я же, напротив, спрошу их: почему Он в другом месте велел остерегаться закваски фарисейской, называя так (согласно толкованию евангелиста Матфея) всё то, что они примешивают как собственное учение к чистому Слову Божьему (Мф 16:6; 23:3)? Чего же ещё мы хотим, коль скоро нам заповедано избегать и остерегаться фарисейского учения? Отсюда со всей очевидностью следует, что в предыдущем месте Господь вовсе не высказывал желания видеть души обременёнными преданиями фарисеев. И сами слова его (если не искажать злонамеренно их смысл) означают совсем иное. Намереваясь сурово осудить дурную жизнь фарисеев, Господь, однако, предупреждает слушателей: даже если они не видят в фарисейских нравах ничего достойного подражания, не следует пренебрегать тем, чему фарисеи учат словом, сидя на седалище Моисеевом. Другими словами, надлежит делать то, что они велят, когда излагают Закон. Итак, Христос лишь хотел избежать той опасности, когда люди под влиянием дурной жизни правителей отвращаются от учения Бога.

Однако некоторые люди не воспринимают никаких доводов - они везде ищут лишь авторитетов. Поэтому приведу высказывание св. Августина, толкование которого совпадает с моим. «При овчарне Господа, - говорит Августин, - есть пастыри: частью - дети Божьи, частью - наёмники. Те из них, которые суть дети Божьи, - это истинные пастыри ... Но выслушай, каким образом наёмники тоже могут быть полезны. Многие служители Церкви в поисках земной выгоды проповедуют Иисуса Христа, и голос Христа слышен из их уст; и овцы следуют не за наёмником, а за Пастырем через наёмника. Послушайте, как Господь указал нам наёмников: на Моисеевом седалище, говорит Он, сели книжники и фарисеи. Всё, что они велят вам соблюдать, соблюдайте, по делам их не поступайте. Это равнозначно тому, как если бы Он сказал: слушайте глас Пастыря через наёмников, ибо они, сидя на этом седалище, учат Божьему Закону; поэтому Бог учит через них. Но если они пожелают проповедовать что-либо от себя, не слушайте их и не делайте того, что они вам говорят» (Августин. Трактат о Евангелии от Иоанна,XLVI, 5-6 (МРL, XXXV, 1730)).

 

27. Однако услышав о том, что человеческие предания не должны налагать обязанностей на совесть верующих и что служащие Богу по преданиям человеческим служат тщетно, некоторые простецы думают, что это касается и правил, принятых для поддержания порядка в Церкви. Поэтому нам следует предупредить такое заблуждение. Конечно, в этом вопросе легко ошибиться, ибо разница между этими двумя видами правил не открывается с первого взгляда. Но мы покажем её с такой ясностью, что отныне и впредь их сходство никого не введёт в заблуждение.

Прежде всего примем во внимание, что всякое человеческое общество очевидно нуждается в наличии некоторого порядка для поддержания мира и согласия и что во всех делах нужны некоторые правила для сохранения публичной благопристойности, более того - гуманности в отношениях между людьми. Но тем более этот порядок должен соблюдаться в Церквах, которые поддерживаются добрым устроением, а отсутствием согласия разрушаются. Поэтому если мы хотим наилучшим образом содействовать сохранению Церкви, мы должны заботиться о том, чтобы всё делалось благопристойно и чинно - по заповеди св. Павла (1 Кор 14:40).

Однако нравы и суждения людей весьма различны. Поэтому никакого согласия между людьми не могло бы существовать без некоторых законов и никакой порядок не мог бы сохраняться без определённой формы. Так что мы отнюдь не осуждаем законы, установленные для этой цели. Более того, мы утверждаем, что без них Церкви непременно оказались бы испорчены и разрушены. Ибо всё может совершаться (как того требует св. Павел) благопристойно и чинно не иначе, как благодаря некоей форме, сохраняющей порядок и доброе устроение.

Однако соблюдая эти законы, нужно всё время помнить о том, что не следует считать их необходимыми для спасения и связывающими нашу совесть, а также усматривать в них правила благочестия и богослужения, как если бы именно в них заключалось подлинное богопочитание.

 

28. Итак, у нас есть верный и надёжный признак для отличения нечестивых установлений, которые, как было сказано, затемняют истинную веру и обременяют душу, от святых законов Церкви, направленных и на соблюдение благочестия в обществе верующих, и на поддержание мира и согласия между ними. Установив, что некоторый закон был принят в качестве правила благочестия, мы устраняем суеверие, в которое впадают все, усматривающие в человеческих измышлениях служение Богу Во-вторых, установив, что закон был принят исключительно для общей пользы людей и для сохранения между ними любви, мы опровергаем ложное мнение о его обязательности и необходимости - мнение, мучительное для совести верующего, когда традиции считаются непременным условием спасения. Но если мы обладаем знанием, то видим, что речь идёт лишь о поддержании между нами взаимной любви через служение друг другу.

Однако необходимо пояснить, что подразумевается под благочестием и благочинностью, о которых говорит св. Павел. Цель благочестия в том, чтобы обряды, придающие Таинствам величественный и благоговейный характер, были для народа вспомогательным средством, побуждающим к почитанию Бога. Благочестие служит также серьёзности и сдержанности. Что касается благочинности, то, во-первых, прелаты и пастыри должны знать правила надлежащего управления, а народ должен упражняться в повиновении и дисциплине. Кроме того, благочинность означает поддержание согласия и доброго устроения в Церкви.

 

29. Таким образом, мы не назовём благочестием пустое зрелище, имеющее целью исключительно удовольствие людей. Пример тому - пышность так называемого богослужения, отправляемого папистами. Ибо их обряды - лишь видимость благочестия: бесполезная, бесплодная и излишняя. А назовём мы благочестием такой порядок, который придаёт благоговейный характер святым Таинствам Божьим, при котором народ упражняется в подлинном христианском почитании, а само действие должным образом украшается; и всё это будет преследовать цель назидания, то есть наставления верующих в том, что они должны быть готовы служить Богу в смирении, страхе и благоговении. Но обряды лишь тогда могут быть упражнениями в почитании, когда приводят народ к Иисусу Христу. Равным образом нам следует усматривать благочинность не в бесполезной пышности с её пустой видимостью, а в благом устроении, исключающем всякие споры, ссоры и смуты.

Примеры благочестия мы находим у св. Павла. Так, он не позволяет смешивать мирские пиры со священной Вечерей Господней (1 Кор 11:20-21); запрещает женщинам являться на людях с непокрытой головой (1 Кор 11:5). Мы имеем также много других предписаний для ежедневной практики - например, публично молиться, стоя на коленях; не совершать Таинства Господа нашего небрежно и непочтительно, без благоговения; не выбрасывать тела усопших, словно падаль, но достойным образом хоронить их.

Примеры второго рода: установленные часы совершения таинств, публичных проповедей и молитв, а также наличие предназначенных для этого мест; пение псалмов; соблюдение тишины при слушании Слова; запрещение, согласно апостолу Павлу, женщинам учить в Церкви (1 Кор 14:34) и тому подобное. Главным образом к этой категории правил мы должны отнести положения, касающиеся дисциплины: катехизация, церковные наказания, отлучения, общие посты и тому подобное.

Итак, все церковные установления, которые надлежит принять как благочестивые и святые, можно разделить на две категории: одни касаются обрядов, другие - дисциплины и согласия.

 

30. Но здесь кроется двоякая опасность: с одной стороны, митроносные епископы могут воспользоваться тем, что мы сказали, как предлогом для оправдания своих нечестивых и деспотичных законов. А с другой стороны, некоторые верующие, из опасения впасть в низкое рабство, могут решительно отвергнуть все церковные установления, в том числе самые святые и благочестивые. Поэтому я должен заявить, что принимаю лишь те установления, которые основаны на авторитете Бога и Писания и потому вполне могут именоваться божественными. Возьмём, к примеру, обычай преклонять колена при совершении торжественной молитвы. Должны ли мы считать его традицией, которую каждому позволено презирать или отвергать? Я утверждаю, что этот обычай столь же человеческий, сколь и божественный. Он происходит от Бога постольку, поскольку составляет часть благопристойности, заповеданной нам апостолом (1 Кор 14:40). И он же происходит от людей постольку, поскольку особым и очевидным образом являет нам то, чего апостол касается лишь в общем смысле.

Этот пример показывает, как нам надлежит судить и обо всём остальном. Коль скоро Бог поистине явлен в своём Слове и вполне открывает в нем подлинное правило праведности, образ благочестивого служения и всё необходимое для нашего спасения, мы должны считать Его нашим единственным Учителем в этих вопросах. Что же касается внешней дисциплины и обрядов, Бог не имел намерения подробно и мелочно регламентировать способ церковного устроения. Этот способ зависит от особенностей эпохи, и одни и те же формы не могут подходить к разным временам. Поэтому нам следует придерживаться общего правила, о котором я говорил: в Церкви всё должно быть благопристойно и чинно.

Наконец, из того, что Бог не даёт конкретных предписаний относительно вещей, не представляющих необходимости для нашего спасения, и эти вещи используются для созидания Церкви различным образом в зависимости от потребностей времени, мы должны заключить, что такие установления можно изменять, вводить новые и отменять старые, когда это нужно для пользы Церкви. Но не следует прибегать к нововведениям слишком часто и по любому поводу. Что для нас вредно и что полезно, лучше всего нам покажет любовь; и если мы позволим ей руководить нами, всё будет хорошо.

 

31. Итак, долг христианского народа - соблюдать предписания, предназначенные для указанной цели и согласные с указанным правилом. Причём соблюдать их не из суеверия, но сохранять свободу совести, в то же время добровольно им подчиняясь. Плохо, когда они нарушаются по небрежению, однако много хуже, когда это происходит из упрямства или духа противоречия.

Но о какой свободе может идти речь, скажут нам, если мы обязаны так строго следовать этим предписаниям? Отвечаю: совесть вовсе не теряет своей свободы, коль скоро мы будем помнить о том, что данные установления не являются вечными и безусловно необходимыми, но представляют собой внешние средства помощи человеку в его немощи. Хотя нужда в них не абсолютна, тем не менее нам следует пользоваться ими, так как все мы обязаны поддерживать между собой взаимную любовь. О том же свидетельствуют и приведённые выше примеры.

Но разве в головном уборе женщины сокрыто великое таинство, спросят нас, что выйти на улицу с непокрытой головой для неё преступление? И настолько ли строга для женщин заповедь молчания, что заговорить значит совершить святотатство? Должны ли мы усматривать в предписаниях преклонять колена или заворачивать в пелену покойника такой глубокий религиозный смысл, что нарушение их будет тяжким грехом? Конечно, нет! Если женщина, торопясь помочь попавшему в беду ближнему, не успеет покрыть голову и поспешит ему на помощь простоволосая, она не совершит греха. Может наступить и такая минута, когда ей лучше говорить, чем молчать. И если больной не в состоянии преклонить колена, пусть молится стоя. Наконец, если покойника не во что завернуть, лучше предать его земле нагим, чем оставить без погребения. Однако в этих вещах мы должны руководствоваться обычаями и законами того края, где живём, а также определённым правилом благоприличия, которое укажет нам, чему надлежит следовать, а чего избегать. Если кто-либо нарушит такое установление по забывчивости или неведению, на нём нет греха; если же из противоречия, то его упрямство заслуживает порицания.

Равным образом не имеют значения дни и часы, архитектура здания, порядок пения псалмов в тот или иной день. Тем не менее для сохранения мира и согласия лучше, чтобы дни и часы были точно установлены, а место собраний способно вместить всех верующих. Ведь если бы каждому было позволено по собственной прихоти менять установления, касающиеся общественного порядка, какие споры породила бы неясность в этих вопросах! Если бы эти вещи были оставлены без регламентации, на усмотрение каждого, любое утверждение вызывало бы чьё-то недовольство. Поэтому тот, кто хочет противиться и быть умнее, чем нужно, пусть остерегается оказаться неправым перед Богом. Нам же довольно того, что сказал св. Павел: мы не имеем обычая спорить, ни церкви Божии (1 Кор 11:16).

 

32. Итак, нужно тщательно следить за тем, чтобы в отношении этих установлений не произошло ошибки, затемняющей или загрязняющей чистоту их исполнения. Избежать заблуждений можно, если все практикуемые обряды заключают в себе очевидную пользу, или если их будет совсем немного, а главным образом, если пастырь старается проповедью правильного учения пресечь все ложные мнения. Следствием такого знания будет сохранение каждым из нас полной свободы во всех этих вещах; и в то же время каждый добровольно ограничит свою свободу некоторой необходимостью, сообразно требованиям благочестия и любви. Кроме того, такое знание позволит нам соблюдать указанные предписания без всякого суеверия и не слишком сурово принуждать других к их исполнению. Мы не станем считать служение Богу более действенным из-за обилия обрядов, и одна Церковь не будет презирать другую из-за различия во внешних формах. Наконец, мы не будем полагать обряды вечным законом, но соотнесём их цель и исполнение с назиданием Церкви. Ради этого назидания мы готовы допустить не только изменения в обрядах, но и отмену некоторых из них, принятых ранее. Так, наше время несомненно свидетельствует о том, что сообразно требованиям эпохи может быть весьма полезно отказаться от некоторых предписаний, которые сами по себе не могут считаться дурными или неблагопристойными. Ибо в прошлом было столько слепоты и невежества, что Церкви держались за обряды с извращённой убеждённостью и ревнивым упорством. Вряд ли возможно очистить Церковь от обременяющих её чудовищных суеверий, не отменив множества обрядов, хотя в своё время они, наверное, были приняты не без оснований и сами по себе не могут считаться явным нечестием.