Джон Стотт
Деяния святых Апостолов
18:1 — 19:41 14. Коринф и Эфес
«Подъем городской цивилизации, — писал профессор Харви Кокс в «Мирском городе», — является одним из знамений нашей эры» [379]. «Урбанизация, — продолжает он, — приводит к значительным изменениям в совместной жизни людей, по мере того как они переходят от племенной к высокоразвитой городской жизни». Жизнь в городе включает в себя целый комплекс явлений: частые перемены, разрушение традиционной религии, обезличивание людей, крах человеческих надежд, неустанный контроль и оковы бюрократии. А в развращенных городах нашего времени это еще и экономическое и расовое неравенство, безработица, плохие жилищные условия и низкий уровень образования, преступность, насилие, разрушение семьи и напряженность, существующая между блюстителями порядка и обществом.
В 1850 году в мире существовало только четыре «города международного уровня» с населением более миллиона человек; в 1980 году их стало 225, а к 2000 году количество городов–миллионеров возрастет до 500. Или посмотрим на так называемые «мегаполисы», или «мегагорода» с населением более десяти миллионов человек. В 1950 году только Лондон и Нью–Йорк относились к разряду таких гигантов. Но, по расчетам, к 2000 году таких городов станет двадцать три, и среди них будет лидировать Мехико со своим населением почти в тридцать миллионов, а Сан–Пауло и Токио с населением почти двадцать пять миллионов займут второе место. Большая часть этих мегагородов находится в странах третьего мира: только четыре из них находятся в Европе и Соединенных Штатах. Уже сейчас две пятых всего населения земли проживают в городах; к концу столетия доля городских жителей перевалит за половину всего населения [380].
Этот процесс урбанизации как важный новый фактор нашего времени представляет собой серьезный вызов христианской Церкви. С одной стороны, существует необходимость в христианских строителях и архитекторах, в политиках, служащих в органах местного самоуправления, в городских специалистах, социальных работниках, которые работали бы во имя справедливости, мира, свободы и красоты города. С другой стороны, христиане должны жить в городах и испытывать все тяготы и напряжение жизни в городе, чтобы завоевать городских жителей для Христа. Христианское служение «наездом», которое часто можно наблюдать на Западе (проживание в здоровом пригороде и регулярные посещения городской церкви), не может заменить настоящего бескорыстного служения.
Павел, казалось, намеренно избрал тактику целенаправленного передвижения от одного стратегического города–центра к другому. В городах его привлекало, наверное, наличие иудейских синагог, большое скопление населения и влиятельные лидеры. Так, в свое первое миссионерское путешествие он посетил города Саламин и Паф — на Кипре, Антиохию, Иконию, Листру и Дервию — в Галатии; во втором путешествии он благовествовал в Филиппах, Фессалонике и Верии — в Македонии, в Афинах и Коринфе — в Ахаии; тогда как большую часть своего третьего путешествия он посвятил Эфесу. Лука намеренно описывает, как распространялось Евангелие «постепенным основанием в определенных точках центров или источников христианского влияния, распространяющегося по всем регионам большей части Европы» [381].
Правда, некоторые города, которые посетил Павел, были маленькими и незначительными. Однако этого нельзя сказать об Афинах, Коринфе и Эфесе. Считается, что в Афинах проживало менее 10 000 человек, но в Эфесе население составляло полмиллиона, а в Коринфе в пору его расцвета проживало почти три четверти миллиона человек. Все три города были ведущими городами Римской империи, расположенными вдоль берега Эгейского моря, а Коринф и Эфес были также и столицами провинций. Их, наверное, можно будет охарактеризовать следующим образом.
Афины являлись интеллектуальным центром древнего мира, как мы могли видеть в предыдущей главе, городом, где Сократ, Платон, Аристотель, Эпикур и Зенон развивали свои философские взгляды. Этот город также стал местом рождения демократии, и из трех знаменитых университетов древности (в Александрии, Тарсе и Афинах) Афинский университет был самым выдающимся. Хотя в описываемые времена он уже потерял былой блеск, самые способные студенты все еще стремились туда со всех концов империи. Для молодой интеллигенции всей империи он сохранял свою непреодолимую привлекательность.
Коринф, помимо всего прочего, был великим торговым центром, всемирно известным рынком. Расположенный недалеко от Истмийского (Коринфского) перешейка, который соединял территорию Греции с Пелопоннесским полуостровом, он стоял на пересечении всех торговых путей во всех направлениях, не только с севера на юг по суше, но также с востока на запад морем. Ибо до того как был вырыт Коринфский канал, пересекавший три с половиной мили перешейка, там существовал dioklos, или спуск, по которому можно было перетянуть грузы и даже маленькие суда, сэкономив таким образом 200 миль трудной навигации в обход южной оконечности полуострова. Как следствие, Коринф имел две гавани: Лехей на западе у Коринфского залива и Кенхреи на востоке у залива Сароникос. Таким образом, «обеими своими гаванями Коринф оседлал перешеек, расставив ноги на берегах двух морей», что позволило Горацию назвать его bimaris, или «двуморским» [382]. Итак, Коринф был городом мореплавателей и морских торговцев, а потому неудивительно, что там поклонялись Посейдону, греческому богу моря, которого римляне звали Нептуном. Ф. У. Фаррар представлял в своем воображении городской рынок, заполненный товарами со всего мира: «арабский бальзам, египетский папирус, финикийские фрукты, слоновая кость из Ливии, рабы из Фригии» [383]. Павел, без сомнения, увидел стратегическую важность города. Из Коринфа торговые пути расходились по всем направлениям, так же могло распространяться оттуда и Евангелие.
Эфес тоже был знаменит как торговый город. Баркли назвал его «рынком Малой Асии» [384]. Он был также важным политическим центром и столицей римской провинции Асии.
Но Эфес славился и как один из главных религиозных центров греко–римского мира. Там процветал культ императора, и одно время город гордился тремя храмами, посвященными императору. Более того, Эфес был известен как «служитель великой богини Артемиды» (19:35). В классической мифологии Артемида (которую римляне называли Дианой) была охотницей–девственницей, но в Эфесе она каким–то образом отождествлялась с Асийской богиней плодородия. Эфес с гордостью хранил и ее гротескную многогрудую статую (возможно, метеорит по происхождению), и великолепный храм, где она находилась. В этом здании имелось более ста ионических колонн, каждая в шестьдесят футов высотой, поддерживавших белую мраморную крышу. Храм был в четыре раза больше Парфенона в Афинах; украшенный большим количеством прекрасных картин и скульптур, он считался одним из семи чудес античного мира. Там, под покровительством Дианы, процветали всевозможные суеверия и оккультные практики. А легковерным продавались магические заговоры, известные как «эфесские письма».
Итак, это были три города греко–римского мира, которые являлись центрами знаний, торговли и религии того времени. Лука прекрасно осознавал их значение в деле распространения Благой вести. Рассказав нам о встрече Апостола Павла с философами в Афинах (17:16 и дал.), он теперь пишет о посещении им Коринфа (18:1 и дал.) и Эфеса (18:186 и дал. и 19:1 и дал.). Эти посещения проходили по обычной схеме: сначала благовествование иудеям, их оппозиция Евангелию, уход Апостола к язычникам и многочисленные плоды в виде новых обращенных. Такова главная тема повествований Луки в главах 18 и 19.
Во–первых, в обоих городах Павел начинал с серьезной и настойчивой попытки «убедить» иудеев в синагоге в том, что Иисус есть Христос (18:4–5; 19:8).
Во–вторых, в обоих городах, когда иудеи отвергали проповедь Благой вести, Павел покидал синагоги и начинал благовествовать язычникам, используя для своей цели дом Тита Иуста в Коринфе и училище Тиранна в Эфесе (18:6–7; 19:9).
В–третьих, в обоих городах смелые действия Павла принесли богатые плоды — большое количество людей услышали и уверовали в Евангелие (18:8; 19:10).
В–четвертых, в обоих городах Сам Иисус подтвердил слово Апостола и поддержал его: в Коринфе — ночным видением, в Эфесе — сверхъестественными чудесами (18:9— 10; 19:11–12).
В–пятых, в обоих городах римские власти дали отпор оппозиции, поднявшейся против Павла, и объявили о законности благовествования: в Коринфе через проконсула Галлиона, а в Эфесе через городского чиновника (18:12 и дал.; 19:35 и дал.).
После сего [т. е. после речи в ареопаге и всего того, что последовало за этим] Павел, оставив Афины, пришел в Коринф (1). Именно об этом путешествии (как уже упоминалось в конце предыдущей главы), говоря о своем участии в служении в Коринфе, Павел позже писал: «Я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого, и был я у вас в немощи и в страхе и в великом трепете» (1 Кор. 2:2–3). Нам нужно попытаться глубже проникнуть в причины, вызвавшие у Павла страх и решимость. Что же случилось в Коринфе, что вызвало у него тревогу и осознание необходимости проповедовать только Христа и Его крест?
Павел был поражен гордыней и аморальной жизнью населения Коринфа, а евангельское распятие приходит в прямое столкновение и с тем, и с другим. Начнем с того, что коринфяне были гордыми людьми. Их интеллектуальное высокомерие явно проявляется в переписке Павла с ними. Они гордились своим прекрасным городом, который был перестроен Юлием Цезарем в 46 году до Р. X. Они хвалились своим богатством и культурой, знаменитыми народными празднествами, которые проводились один раз в два года, своим политическим престижем столицы провинциальной Ахаии, считавшейся даже выше Афин. Но крест усмиряет человеческую гордыню. Крест утверждает, что нам, грешникам, нечем платить и нечем заслужить наше спасение. Неудивительно, что немногие из мудрых, влиятельных и высокопоставленных коринфян ответили на призыв Благой вести (1 Кор. 1:26 и дал.)!
Во–вторых, в умах всех людей город Коринф ассоциировался с безнравственностью. За городом, на высоте примерно 2 000 футов над уровнем моря, возвышался скалистый выступ, называемый Акрокоринфом. На его плоской вершине находился храм Афродиты или Венеры, богини любви. Ей служили тысячи рабынь, заполнявшие ночные улицы города как храмовые проститутки. Сексуальная распущенность Коринфа вошла в поговорку, так что korinthiazomai означало «вести распутную жизнь», а korinthiastes было синонимом «проститутки». Коринф был «ярмаркой тщеславия Римской империи» [385]. Но Евангелие Христа распятого призывало коринфян к покаянию и праведной жизни и предупреждало их, что «неправедные Царства Божия не наследуют» (1 Кор. 6:9 и дал.).
Крест Христов именно здесь, в своем призыве к смирению и самоотречению является камнем преткновения для гордых и грешных. Отсюда и «немощь и страх и великий трепет» Павла и осознание необходимости «быть… незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого» (1 Кор. 2:2–3).
а. Павел останавливается у Акилы и Прискиллы (18:2–6)
И, нашед некоторого Иудея, именем Акилу, родом Понтянина, недавно пришедшего из Италии, и Прискиллу, жену его, — потому что Клавдий повелел всем Иудеям удалиться из Рима, — пришел к ним (2а). Эта супружеская пара, которую Павел впоследствии представит как своих «сотрудников во Христе Иисусе, которые голову свою полагали» за его душу (Рим. 16:3–4), являлась примером чрезвычайной степени мобильности. Акила родился на южном берегу Черного моря, в Понте, а затем переселился в Италию. Нам не говорят, отчего он имигрировал, мы также не знаем, женился ли он на Прискилле до или после своего отъезда. Но уже вместе они покинули Рим и приехали в Коринф во исполнение императорского указа. Светоний говорит об этом в «Божественном Клавдии»: «Иудеев, постоянно волнуемых Хрестом {impulsore Chresto), он изгнал из Рима» [386]. Изгнанников Светоний называет «иудеями», но Хрест, по–видимому, означает Христа (написание и произношение «Christus» — «Христос» и «Chrestus» — «Хрест» очень схожи между собой), и в этом случае иудеи являются христианами, а волнения в иудейской общине приписываются проповеди благовестия. Предположительно, Акила и Прискилла уже были верующими, когда приехали в Коринф. Позже они еще раз переедут, на этот раз из Коринфа в Эфес вместе с Павлом, и церковь, или часть ее будет собираться у них в доме (18:18,19,26. 1 Кор. 16:9)[387].
Итак, Павел пришел к ним (26), и, по одинаковости ремесла, остался у них и работал: ибо ремеслом их было делание палаток (3). У них была одна профессия, как и одна вера. Что это за профессия? Практически все английские версии переводят skenopoios как «изготовитель палаток», потому что skene, или skenos — это палатка. Некоторые комментаторы предпочитают «кожевник», или «шорник», поскольку «древние палатки обычно делались из кожи» [388]. Другой вариант — «ткач», и вполне возможно (хотя и не доказано), что Павел ткал грубую ткань из густой овечьей шерсти родной Киликии.
Называемая по–латински cilicium, она использовалась для изготовления занавесок, ковров и одежды, равно как и для палаток. Но точно известно, что это был физический труд и Павел работал руками. Дело в том, что все раввины обязательно обучались какому–нибудь ремеслу и настаивали на том, чтобы молодежь следовала их примеру. Но Павел также настаивал на праве христианских учителей иметь материальную поддержку со стороны учеников (прим.: Гал. 6:6; 1 Кор. 9:4 и дал.). Но сам он добровольно отказался от этого права, с одной стороны, чтобы «не отяготить кого» из церкви, (1 Фес. 2:9; 2 Фес. 3:8; 2 Кор. 12:13), с другой стороны, чтобы пресечь обвинения в нечистых помыслах. Он хотел проповедовать Евангелие и не иметь от этого никакой материальной выгоды (1 Кор. 9:15 и дал.; 2 Кор. 11:7 и дал.). «Служение без поддержки» с полным правом завоевало популярность в наши дни. Это выражение применяется к миссионерам — проповедникам благочестия, которые обеспечивают себя собственным трудом, имея определенную профессию или занимаясь бизнесом, выполняя в то же время какой–то вид служения в миссионерской организации. Доктор Дж. Кристи Уилсон написал об этом в своей книге «Служение без поддержки сегодня»[389]. Принцип самообеспечения тот же, что у Павла, как и желание не обременять церковь, но главное то, что это может быть единственной возможностью для христиан попасть в те страны, которые не дают визы миссионерам, собирающимся посвятить себя только миссионерскому служению.
Тогда как Павел занимался изготовлением палаток каждый день, во всякую же субботу он говорил в синагоге и убеждал [несовершенное время, что выражает постоянство этого занятия] Иудеев и Еллинов. Последний термин означает «чтущих Бога» людей, которые также посещали богослужения в синагоге (4). А когда пришли из Македонии Сила и Тимофей, побывав в Верии (17:14) и Фессалонике (1 Фес. 3:2), они привезли с собой не только добрые вести о вере и любви фессалоникийцев (1 Фес. 3:6), но также и подаяние (ср.: Флп. 4:14 и дал. и 2 Кор. 11:8–9). В результате Павел мог оставить свой тяжелый физический труд. Вместо этого, он понуждаем был духом свидетельствовать Иудеям, что Иисус есть Христос (5), или (ПНВ, ср.: НАБ) «что Христос есть Иисус». В любом случае, имела значение только личность исторического Иисуса и ожидаемого Христа. Но это благовествование Иудеям встретило упрямое сопротивление с их стороны, что заставило Павла повторно решиться на шаг, который он осуществил в Писидийской Антиохии (13:46,51), и обратиться к язычникам. На это раз его решение сопровождалось красноречивым жестом и заявлением: Но как они противились и злословили, то он, отрясши одежды свои [так, чтобы «к ним не пристало ни одной пылинки из синагоги»] [390], сказал к ним [повторяя Иезекииля, см.: Иез. 33:1 и дал.]: кровь ваша на главах ваших; я чист; отныне иду к язычникам (6).
б. Павел идет к язычникам (18:7—11)
Лука далее говорит о Павле так: и пошел оттуда, и пришел к некоторому чтущему Бога, именем Иусту, которого дом был подле синагоги (7). Последняя фраза не является простым географическим дополнением. Она скорее означает то, что местом евангельского благовестия вместо синагоги стал частный дом, и люди, слушавшие Благую весть, были не иудеями, а язычниками. Мы знаем, что дом принадлежал некоему Титу Иусту, а он был человеком, чтущим Бога, но уже чистым вымыслом является то, что его вторым именем было Гаий; Гаий действительно упоминается в Послании к Римлянам 16:23 и 1 Послании к Коринфянам 1:14. Но удивительно то, что первым обращенным в благовествовании язычником стал Крисп, Крисп же, начальник синагоги, ответственный за богослужения, уверовал в Господа со всем домом своим (8а), а за ним и многие из Коринфян, предположительно, язычники, слушая(Павла), уверовали и крестились (86).
Смелое решение Павла перейти из синагоги в дом, от благовествования иудеям к благовествованию язычникам получило одобрение Бога не только через обращение и крещение многих (8), но и через явление Иисуса Павлу (9–10) и через отношение римских властей (12 и дал.)- Господь же в видении ночью сказал Павлу: не бойся (9а). «Господь», согласно постоянному употреблению Луки, означает «Господь Иисус» (см. стих 8 «уверовал в Господа»). «Это сообщение к Павлу выражено языком, который использовал Сам Бог в Ветхом Завете, когда обращался к Своим слугам» [391]. И запрет «не бойся», и обещание «Я с тобою» часто являлись обращением Иеговы к Своему народу. Теперь Иисус говорит то же Павлу:не бойся, но говори и не умолкай (96), ибо Я с тобою, и никто не сделает тебе зла; потому что у Меня много людей в этом городе (10).
Апостол должен был продолжать свидетельствовать, укрепленный присутствием и защитой Христа, с твердой уверенностью в том, что у Христа в Коринфе «много людей» (laos,«народ», ветхозаветное название Израиля, которое теперь включает в себя и язычников). Это выражение напоминает заявление Доброго Пастыря: «есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора (Израиля), и тех надлежит Мне привести» т. е. речь о язычниках (Ин. 10:16). Они еще не уверовали в Него, но они придут к вере, потому что теперь, согласно Его воле, они уже принадлежат Ему. Это утверждение является самым большим воодушевлением для любого евангелиста. Укрепленный этим, он оставался там, в Коринфе, год и шесть месяцев, поучая их слову Божию (11). Ибо слово Божье есть Богом определенное средство, при помощи которого люди доверяются Христу и становятся Его народом.
в. Павел оправдан римским законом (18:12—18а)
В какой–то момент в течение этих полутора лет иудейское сопротивление Евангелию, ранее заставившее Павла отвернуться от них к язычникам (6), вновь приняло острые формы:напали Иудеи единодушно на Павла и привели его пред судилище (126), или «перед трибуналом» (ПНВ, ИБ) — здесь использовано слово Ьета, которое означало «большую платформу на возвышении, стоявшую в агоре… перед резиденцией проконсула, которая служила форумом [392], где он рассматривал дела» [393]. В соответствии с обещанием Христа, что никто не навредит Павлу (10), иудеи привели его на суд во время проконсульства Галлиона в Ахаии (12а, почти наверное это были годы 51–52), ибо Галлион показал себя поборником справедливости и правды. Он был младшим братом Сенеки, философа–стоика и наставника молодого Нерона, и Сенека одобрительно отзывался о доброте и терпимости брата. Кстати, Лука был совершенно прав, называя Галлиона «проконсулом», потому что «Ахаия в то время была «сенатской» провинцией империи, а потому в ней должен был править проконсул[394] — в противоположность «императорской» провинции, в которой правил легат» [395]. Статус провинции изменился только в 44 году от Р. X.
В чем обвиняли Павла иудеи? Они утверждали, что он учит людей чтить Бога не по закону (13). Но какой закон, по их мнению, он нарушал? Галлион понял, что они имели в виду, поэтому и сказал им: «…идет спор о законе вашем» (15). Но и они знали так же хорошо, как и проконсул, что споры об иудейском законе не входили в его юрисдикцию. Они хотели попытаться представить дело так, что Павел учил против римских законов, поскольку его учение не было истинным выражением иудаизма. Иудаизм являлся religio licita, разрешенной религией. А учение Павла было «чем–то новым и неиудейским… оно было, настаивали они, religio illicita, что должно быть запрещено римским законом» [396].
Проконсул не дал обвиняемому возможности ответить на это обвинение, потому что сам отказался слушать его. Когда же Павел хотел открыть уста, Галлион сказал Иудеям: Иудеи! если бы какая–нибудь была обида или злой умысел [т. е. очевидное нарушение римского закона], то я имел бы причину выслушать вас (14); но когда идет спор [НАБ, «пререкания»] об учении и об именах и о законе вашем, то разбирайте сами: я не хочу быть судьею в этом (15). Приняв решение не слушать иудеев, Галлион прогнал их от судилища (16). За этим последовал еще один суд толпы. Хотя и непонятно, кто имелся в виду под словами все Еллины в стихе 17, похоже, что это была толпа язычников–ротозеев, «охваченных антисемитскими настроениями, всегда готовыми проявиться в греко–римском мире» [397], теперь обратились к иудеям и, схвативши Сосфена, который по всей видимости унаследовал пост начальника синагоги после Криспа (см. также 1 Кор. 1:1), били его пред судилищем (17а).
Замечание Луки о том, что Галлион ни мало не беспокоился о том (176), не означает, что тот был равнодушен к справедливости, но показывает, что проконсул счел разумным закрыть глаза на этот акт насилия.
Отказ Галлиона всерьез рассмотреть обвинения иудеев против Павла, или судить его, оказался чрезвычайно важным для дальнейшей судьбы Евангелия. Фактически он вынес оправдательный приговор христианской вере и таким образом установил важный юридический прецедент. Теперь уже Евангелие нельзя было осудить незаконным образом, ибо его свобода в качестве religio licita была обеспечена имперской политикой. Лука приводит нас к логическому заключению: Павел, пробыв еще довольно дней (18а), уехал. Но он оставался в Коринфе уже не потому, что видел в ночном откровении Иисуса, но благодаря законному решению Галлиона. Иисус сдержал Свое обещание защитить его; главным средством Его защиты теперь становится римский закон.
Лука сопровождает Павла в его поездке из Коринфа в Эфес, Кесарию, Иерусалим, Антиохию и обратно через Галатию, вновь в Эфес. Его повествование очень сжато, может, потому, что информации было не достаточно, или же потому, что его целью было доставить Павла из Ахаии в Азию (где раньше Дух не допустил его проповедовать, •6:6), перейдя от двухлетнего пребывания в Коринфе к трехлетнему пребыванию в Эфесе, не останавливаясь на времени, проведенном в странствиях.
а. Павел посещает Эфес, Иерусалим и Антиохию (18:18–23)
Некоторое время спустя после того, как Галлион отказался принять во внимание обвинение иудеев против Апостола, Павел простился с братиями и отплыл в Сирию (18а), предположительно в Сирийскую Антиохию, которая и послала его с миссией (13:1 и дал.; 14:26 и дал.; 15:35 и дал.), и с ним Акила и Прискилла, которые, возможно, и финансировали его поездку. Здесь Лука добавляет интересную деталь о том, что он отплыл, остригши голову в Кенхреях, восточном порту Коринфа, по обету (18). Комментаторы были в полном недоумении относительно того, кто дал такой обет, в чем он заключался, когда он был принят и зачем. Судя по грамматической конструкции, этот обет мог принять Акила, но по ситуации, скорее всего, это был Павел. Упоминание о волосах дает возможность предположить, что это был обет назорейства (Чис. 6:1 и дал.), который включает в себя воздержание от вина и от стрижки волос на определенный период, в конце которого волосы должны быть острижены, а затем сожжены вместе с другими жертвоприношениями как символ посвящения себя Богу. Если этот обет был совершен вдали от Иерусалима, то волосы можно было привезти туда для сожжения. Такие обеты приносились «либо в благодарность за прошлые благословения (такие, как безопасное служение Павла в Коринфе), либо как часть прошений о будущих благословениях (такие, как безопасность во время предстоящих путешествий Павла)» [398]. Поскольку Павел теперь был свободен от попыток оправдаться делами закона, он мог с чистой совестью участвовать в церемониальных или культурных ритуалах, ибо они стали «вопросом второстепенной важности».
Может быть, он принял этот обет, чтобы попытаться найти примирение с христианскими иудействующими лидерами во время своего посещения Иерусалима (ср.: 21:23 и дал., относительно его последующего визита).
Достигши Ефеса, оставил их [Акилу и Прискиллу] там, а сам вошел в синагогу и рассуждая с Иудеями (19). Его благовестие иудеям в Эфесе было более эффективным, чем в Коринфе (было ли это каким–нибудь образом связано с его остриженной головой?), и они даже просили его остаться у них. Когда же они просили его побыть у них долее, он не согласился (20),сказав [согласно Западному тексту]: мне нужно непременно провести приближающийся праздник в Иерусалиме; к вам же возвращусь опять, если будет угодно Богу. И отправился из Ефеса; (Акила же и Прискилла остались в Ефесе) (21).
Побывав в Кесарии, главном порту Палестины, он приходил в Иерусалим, приветствовал церковь и отошел в Антиохию (22). Он побывал в Иерусалиме, который находился в шестидесяти пяти милях от Кесарии.
И, проведши там [в Антиохии] несколько времени, возможно, с начала лета 52 года от Р. X. до ранней весны 53 года, наверняка отчитавшись перед церковью в своей миссионерской экспедиции, вышел, насколько известно, в свое третье — и последнее — путешествие. Сначала он отправился на север, затем на запад через Киликийские ворота, через горную цепь Тавра, и проходил по порядку страну Галатийскую и Фригию, утверждая всех учеников (23). Это значит, что он вновь посетил церкви Писидийской Антиохии, Иконии, Листры и Дервии, которые основал во время своего первого миссионерского путешествия (главы 13 и 14) и утверждал во время второго (16:6).
б. Аполлос посещает Эфес (18:24–28)
В тот год, который прошел со времени посещения Павлом Коринфа, некто Иудей, именем Аполлос, родом из Александрии, пришел в Ефес (24). Лука сообщает нам три Интересные подробности, касающиеся Аполлоса. Во–первых, он был муж красноречивый (logios означает «красноречивый», как в ПНВ, НАБ) и сведущий в Писаниях (24). В то время в Александрии проживало очень много евреев. Именно оттуда пришла Септуагинта за 200 лет до Христа, там жил и работал великий ученый Филон Александрийский, современник Иисуса, пытавшийся через аллегорическую интерпретацию Ветхого Завета сочетать иудейскую религию с греческой философией. А может, и Аполлос пытался применить аллегорию в толковании Ветхого Завета? Может быть, прав Лютер, который первым предположил, что Аполлос и является автором Послания к Евреям? Второе, он быа наставлен в начатках пути Господня (т. е. в начатках учения Господа Иисуса). Он также говорил с большим жаром — горя духом («духом пламенея», как в Рим. 12:11, возможно, имеется в виду «с духовным жаром»), таким образом соединяя эрудицию с энтузиазмом. Кроме того, он говорил и учил о Господе правильно. Поэтому он был христианским учителем, несмотря на то, что был евреем (25а). В–третьих, он, однако, учил, зная только крещение Иоанново (256). Лука говорил о Крестителе как о провозвестнике Мессии (Лк. 3:1 и дал.) и как о человеке, принадлежавшем закону и пророкам, а не Царству (Лк. 16:16). Поскольку Аполлос не мог знать Иоаннова крещения, не зная его учения, он должен был хорошо знать свидетельство Иоанна об Иисусе как Мессии. Но что еще он знал? Как бы то ни было, он начал смело говорить в синагоге. Услышавши его, Акила и Прискилла приняли его и, понимая, что в его учении были определенные недостатки, пригласили его к себе домой, и точнее (переведено дословно, ПНВ, сравнительная степень наречия akribos, использованного в предыдущем стихе — «учил правильно») объяснили ему путь Господень (26).
Невозможно определить наверняка, какие христиане кие истины знал Аполлос, когда он учил «правильно», и что ему объяснили «точнее». С одной стороны, Лука вряд ли стал бы описывать его как человека «наставленного в начатках пути Господня», если бы он совершенно не знал о смерти и воскресении Иисуса. С другой стороны, если его познания были в основе своей ограничены крещением
Иоанна и его учением, охват тех событий был бы минимальным и ему нужно было услышать о поручении Иисуса, Его вознесении и даре Духа. Именно таким истинам учили его Прискилла и Акила. Как заметил профессор Брюс, «насколько лучше оказать такую помощь с глазу на глаз человеку, чье служение грешит недочетами, чем поправлять его или осуждать его на публике!» [399]
Далее, когда он вознамерился идти в Ахаию, то братия послали к тамошним ученикам, располагая их принять его; и он, прибыв туда, много содействовал уверовавшим благодатью(27): ибо он сильно опровергал Иудеев всенародно, доказывая Писаниями, что Иисус есть Христос (28). И правда, в 1 Послании к Коринфянам 1 — 4 Павел сам одобрительно отзывался о служении Аполлоса в Коринфе и великодушно признал его соработником на Божьей ниве. «Я насадил, — писал он, — Аполлос поливал, но возрастил Бог» (1 Кор. 3:6).
Во время пребывания Аполлоса в Коринфе, Павел, прошед верхние страны, прибыл в Ефес (1), сдержав обещание вернуться, если Богу будет угодно (18:21). Значит, за год отсутствия Павла в Эфесе Аполлос побывал там, служил и опять уехал.
а. Павел и последователи Иоанна Крестителя (19:16–7)
По прибытии в Эфес Павел нашел там некоторых учеников. По крайней мере, они считали себя учениками. На самом же деле они были учениками Иоанна Крестителя и определенно знали намного меньше, чем Аполлос. Лука пересказывает нам диалог, который произошел между ними (2—4), и последствия этого диалога (5—7).
Первый вопрос Павла:
приняли ли вы Святого Духа, уверовавши ?
Их ответ:
мы даже и не слыхали, есть ли Дух Святый.
Второй вопрос Павла:
во что же вы крестились?
Их ответ:
во Иоанново крещение.
Комментарий Павла:
Иоанн крестил крещением покаяния, говоря людям, чтобы веровали в Грядущего по нем, то есть во Христа Иисуса,
5 Услышавши это, они крестились во имя Господа Иисуса, 6 И, когда Павел возложил на них руки, нисшел на них Дух Святый, и они стали говорить иными языками и пророчествовать. 7 Всех их было человек около двенадцати.
Это событие явилось основанием для возникновения определенного учения в некоторых пятидесятнических и харизматических кругах, особенно когда за ним следует неточный и необоснованный перевод стиха 2, а именно: «приняли ли вы Святого Духа с тех пор, как уверовали?» На основании этого ведутся споры о том, что христианское обращение происходит в два этапа, начинаясь с принятия веры, за которым следует принятие Духа Святого. Но двухэтапное посвящение этих двенадцати «учеников» не может считаться нормой. Наоборот, как писал Майкл Грин, «яснее ясного, что эти ученики ни в коей мере не являлись христианами» [400], поскольку не уверовали в Иисуса, но через служение Павла они пришли к вере, а затем получили крещение водой и Духом практически одновременно.
Когда Павел впервые встретился с ними, он решил, что они были верующими, но заметил, что они никак не свидетельствуют о принятии Духа. Поэтому он задал им два вопроса: получили ли они Духа, когда уверовали, и во что они крестились. Его первый вопрос соединил Дух с верой, а второй — с крещением. То есть его вопросы выразили уверенность в том, что те, кто уверовал, получают Духа (ср.: Гал. 3:2), так же как те, кто были крещены, ибо знамение крещения (вода) неотделимо от того, что это крещение обозначает (дар Духа). Павел считал само собой разумеющимся, что крестившиеся верующие получают Духа, как учил и Петр (2:38–39). Оба его вопроса подразумевают, что уверовать и креститься, но не получить Духа, означает отклонение от нормы.
Рассмотрим теперь ответы, которые Павел получил на свои вопросы. Отвечая на первый вопрос, они сказали, что «даже и не слыхали, есть ли Дух Святый». Это не значит, что они вообще ничего не слышали о Духе, ведь Он упоминается множество раз в Ветхом Завете, и Иоанн Креститель также говорил, что Мессия будет крестить Духом. Скорее, это означает, что они слышали о пророчестве Иоанна, но не знали, исполнилось ли оно. Они не знали о Пятидесятнице. В ответ на второй вопрос Павла они ответили, что получили крещение Иоанна, а не Христа. Одним словом, они все еще жили по Ветхому Завету, который завершился с приходом Иоанна Крестителя. Они не понимали, что с Иисусом началась новая эра и те, кто уверовал в Него и кто крестился в Него, получают благословение новой эры — Духа Святого, обитающего в верующем.
Как только они поняли это через назидание Павла, они тотчас доверились Иисусу, о пришествии Которого говорил их учитель, Иоанн Креститель. Затем они крестились во Христа, Павел возложил на них руки (давая свое апостольское одобрение происходившему крещению, так же как делали Петр и Иоанн в Самарии), и на них сошел Святой Дух, и они заговорили языками и стали пророчествовать. Другими словами, на них снизошла Пятидесятница. Еще точнее, они были охвачены Пятидесятницей, Когда ее обетованные благословения стали их благословениями.
Итак, нормой христианского опыта является сочетание четырех явлений: покаяние, вера в Иисуса, водное Крещение и дар Духа. И хотя последовательность этих явлений может несколько меняться, все они неотделимы друг от друга и являются общими для любого христианского обращения. Возложение апостольских рук, однако, вместе с говорением языками и пророчествами были характерны для обращений в Эфесе, как и в Самарии. Это было ниспослано для того, чтобы наглядно продемонстрировать, что какие–то конкретные группы людей были приняты Христом через Дух: Новый Завет не делает такое видимое крещение нормой. На сегодняшний день в мире не осталось ни самаритян, ни учеников Иоанна Крестителя.
б. Синагога и училище (19:8—10)
Схема евангельского служения Павла была такой же, что и в Коринфе. Вначале, пришед в синагогу, где его уже хорошо знали, он небоязненно проповедывал три месяца, беседуя и удостоверяя (ПНВ) о Царствии Божием (8). Беседовать из Писания Ветхого Завета о Царстве Божьем — это то же, что говорить, что Иисус есть Христос, поскольку именно Иисус Христос открыл это Царство (ср.: 28:31). Но, как в Коринфе, так и в Эфесе, иудеи отвергли Благую весть: некоторые ожесточились и не верили, злословя путь Господень (как опять названо христианское ученичество) [401], поскольку «христианство было для учеников путем из всех путей… по которому они последовали» [402].
В результате этой упрямой оппозиции в синагоге, Павел, оставив их, отделил учеников и ежедневно проповедывал (dialegomenos; ПНВ, «спорил, убеждал») в училище некоего Тиранна (9). Фактически это был новый подход к язычникам в проповеди–диалоге, и это продолжалось до двух лет, такчто все жители Асии слышали проповедь о Господе Иисусе, как Иудеи, так и Еллины (10). К сожалению, Лука ничего нам не рассказывает о Тиранне. Можно предположить, что он был философом или каким–нибудь наставником, который читал лекции в прохладные утренние часы, но готов был сдать свою классную комнату или лекционный зал (schole) христианскому проповеднику на жаркое время дня. Поскольку tyrannosзначит «деспот» или «тиран», то «невольно задаешься вопросом, было ли оно именем, данным ему родителями, или так называли его ученики!» [403] Но совершенно ясно, что ежедневные христианские занятия Павла в течение двух лет привели к евангелизации всей провинции.
в. Противостояние силам тьмы (19:11—20)
В Коринфе Христос поддержал Своего Апостола и одобрил его учение через Свое явление Павлу ночью; в Эфесе власть Христа над болезнями, одержимостью злыми духами и магией была проявлена через знамения и чудеса. Бог же творил не мало чудес руками Павла (11), такчто на больных возлагали платки и опоясания с тела его (платками Павел обвязывал голову во время работы по изготовлению палаток, чтобы пот не стекал на лицо, а также надевал фартуки или опоясания) [404], и у них прекращались болезни, и злые духи выходили из них (12).
Комментаторы либерального толка избегают толкования этих строк, считая их неправдоподобными. В защиту этих чудес можно выдвинуть четыре аргумента. Первое, сам Лука не довольствуется сообщением об этих происшествиях, как о простых «чудесах», dynameis, которые были проявлением Божьей силы; он прибавляет к ним прилагательное tychousas,которое трактуется по–разному: «особый» (АВ), «единичный» (НАБ), «замечательный» (ИБ) и «экстраординарный» (ПНВ, НИВ). Автор не представляет эти явления как обычные или типичные даже для разряда «чудес». Второе, он не считает их также результатом магических действий, потому что отделяет их от колдовства и волхвований, в которых эфесские верующие вскоре исповедались и от которых отреклись, как от зла (18–19). Третье, самым мудрым отношением к подобным чудесам будет не скептицизм, когда их объявляют ложными чудесами, и не подражание, когда эти чудеса пытаются скопировать, как те американские телеевангелисты, которые предлагают послать больным платочки с их благословениями. Самым разумным будет отнестись к этим чудесам, подобно ученикам, которые изучают Библию и помнят, что Павел считал чудеса своими апостольскими верительными грамотами (напр.: 2 Кор. 12:12; Рим. 15:19) и что Сам Иисус снизошел к больной женщине, исцелив ее ради ее робкой веры, когда она коснулась края Его одежды (Лк. 8:43–44). Четвертое, как в Евангелиях, так и в Деяниях одержимость духом не приравнивается к болезням, а значит, и изгнание духов отличается от исцеления.
Упоминание об изгнании духов заставляет Луку рассказать нам о некоторых иудейских заклинателях, которые пытались заставить работать на себя ту силу, которая, по их мнению, заключалась в имени Иисуса. Эта их попытка привела к трагическим последствиям: Даже некоторые из скитающихся Иудейских заклинателей стали употреблять над имеющими злых духов имя Господа Иисуса, говоря: заклинаем вас Иисусом, Которого Павел проповедует (13). Это делали какие–то семь сынов Иудейского первосвященника Скевы, возможно, имеется в виду, что он принадлежал к первосвященнической семье. Но злой дух сказал в ответ: Иисуса знаю, и Павел мне известен, а вы кто? (15). И бросился на них человек, в котором был злой дух, и, одолев их, взял над ними такую силу, что они нагие и избитые выбежали из того дома (16). Точнее говоря, в имени Иисуса кроется божественная сила — спасающая и исцеляющая сила — и это Лука старается доказать нам (напр.: 3:6,16; 4:10–12). Но эта сила никогда не действует бездумно или механически, люди не могут использовать ее по своему желанию из вторых рук. И тем не менее, несмотря на случившееся, весь инцидент в целом имел положительный эффект. Это сделалось известно всем живущим в Ефесе Иудеям и Еллинам, и напал страх (НАБ, «благоговейный страх») на всех их, и величаемо было имя Господа Иисуса (17).
Но столкновение власти Иисуса с властью сатанинского царства еще не завершилось. После исцелений и изгнания злых духов наступила очередь оккультных практик. Многие же из уверовавших приходили, исповедуя и открывая дела свои (18); А из занимавшихся чародейством довольно многие, собравши книги свои, сожгли пред всеми; и сложили цены их, и оказалось их на пятьдесят тысяч драхм (19), тогда как драхма была серебряной монетой, представлявшей собой дневной заработок. Мы уже отмечали, что Эфес был известен своими «эфесскими письмами» (grammata), то есть «заговорами, амулетами и талисманами в записи» [405]. То, что эти новые верующие не стали продавать свои магические книги, пытаясь получить свои деньги обратно, а добровольно бросили их в костер, явилось ярким свидетельством искренности их обращения. Их пример, в свою очередь, привел к новым обращениям, ибо с такою силою возрастало и возмогало слово Господне (20).
г. Планы на будущее Павла (19:21–22)
Когда же это совершилось, т. е. после благовествования в синагоге и училище, после схватки сил тьмы с властью Иисуса, но до возмущения в театре, Павел положил в духе, прошед Македонию и Ахаию, идти в Иерусалим (21а). Пока Лука не объясняет причину такого кружного Пути, но мы знаем, что Павел собирался забрать те пожертвования, которые он просил собрать христиан северной и южной Греции для их бедных сестер и братьев из Иудеи (см.: Деян. 24:17; Рим. 15:25 и дал.; 1 Кор. 16:1—8; 2 Кор. 8 — 9). Но его глаза были устремлены не на Иерусалим. Побывав там, сказал он, я должен видеть и Рим (216), но более всего он мечтал об Испании (Рим. 15:24,28), «самом западном островке римской цивилизации в Европе» [406]. Он не видел для себя границ. Как верно заметил Бенгель, «ни Александр, ни Цезарь, никакой другой герой не идет ни в какое сравнение с масштабами взглядов этогомалого (игра слов, основанная на значении его имени Paulos, «малый») сына колена Вениаминова» [407].
Тем временем, послав в Македонию двоих из служивших ему, Тимофея и Ераста, предположительно для того, чтобы закончить подготовку к сбору пожертвований, сам остался на время в Асии т. е. в самом городе Эфесе (22), потому что была «отверста великая и широкая дверь, и противников много» (1 Кор. 16:8–9). И благоприятные возможности для благовестия, и оппозиция требовали его присутствия в Эфесе.
Лука представляет читателю красочное описание мятежа, который был спровоцирован серебряных дел мастером Димитрием и который был прекращен городским чиновником. Лука, видимо, получил сведения об этом происшествии от Аристарха или Гаия, которые тоже оказались замешанными в этом скандале (29), а позже стали спутниками в путешествиях Павла и Луки (20:4–6). Хенчен обнаруживает в этом рассказе «обычный клубок проблем» [408]. Он развивает шесть из них. Но Говард Маршалл прав, когда говорит, что проблемы Хенчена «исчезают, если тщательно в них вглядеться». Он дает убедительное объяснение каждой из предложенных Хенченом «проблем» [409]. Повествование Луки делится на три части, повествующле о происхождении мятежа, о его течении и окончании.
Сначала о том, как этот мятеж начался. Было ясно, что рано или поздно царственная власть Иисуса неизбежно вызовет проявление злой силы Дианы.
23 В то время произошел не малый мятеж против пути Господня; 24 Ибо некто серебряник, именем Димитрий, делавший серебряные храмы Артемиды и доставлявший художникам не малую прибыль, 25 Собрав их и других подобных ремесленников, сказал: друзья! вы знаете, что от этого ремесла зависит благосостояние наше; 26 Между тем вы видите и слышите, что не только в Ефесе, но почти во всей Асии этот Павел своими убеждениями совратил немалое число людей, говоря, что делаемые руками человеческими не суть боги; 27 А это нам угрожает тем, что не только ремесло наше придет в презрение, но и храм великой богини Артемиды ничего не будет значить, и испровегнется величие той, которую почитает вся Асия и вселенная.
Лука заявляет, что мятеж поднялся против «пути Господня» (НАБ, «христианского движения»). В основе же этого недовольства лежали не доктринальные, не этические, а практические соображения. Димитрий, которого Рамсей называет «возможно, мастером гильдии (т. е. гильдии серебряных дел мастеров), выбранным на год» [410], привлек внимание как своих мастеров, так и других мастеровых людей к успеху Павла в деле убеждения людей в том, что «делаемые руками человеческими не суть боги». В результате, уровень продаж «серебряных храмов Артемиды» (миниатюрных моделей храма, или статуэток богини) резко упал и благополучие их изготовителей находилось под угрозой. Но Димитрий не стал играть на их корыстолюбии в открытую. Он был достаточно тонким политиком, чтобы представить три уважительные причины, побудившие его к действиям, а именно: опасение, что их ремесло утратит доброе имя, храм потеряет свой престиж, а богиня — свое божественное величие (27). Так «обеспокоенность по поводу ущемления имущественных прав была прикрыта маской местного патриотизма — а в этом случае еще и под покровом религиозного рвения» [411]. Димитрий оказался искусным возмутителем толпы, потому что реакция ремесленников была мгновенной:
28 Выслушавши это, они исполнились ярости и стали кричать, говоря: велика Артемида Ефесская! 29 И весь город наполнился смятением; схвативши Македонян Гаия и Аристарха, спутников Павловых, они единодушно устремились на зрелище. 30 Когда же Павел хотел войти в народ, ученики не допустили его; 31 Также и некоторые из Асийских начальников, будучи друзьями его, пославши к нему, просили не показываться на зрелище.
32 Между тем одни кричали одно, а другие другое; ибо собрание было беспорядочное, и большая часть собравшихся не знали, зачем собрались. 33 По предложению Иудеев, из народа вызван был Александр. Дав знак рукою, Александр хотел говорить к народу. 34 Когда же узнали, что он Иудей, то закричали все в один голос и около двух часов кричали: велика Артемида Ефесская!
«Эфес представляет собой самые впечатляющие руины во всей Малой Азии он стоит с достоинством в одиночестве своей смерти», — писал X. В. Мортон [412]. Вид после раскопок великолепный; здесь легко представить возникший тогда мятеж.
Согласно Безанскому тексту стиха 28, взбешенные ремесленники «выбежали на улицы», где начали кричать о богине Диане. Возможно, это было на Аркадской дороге, главном проспекте Эфеса. Эта дорога, шириной одиннадцать метров, вела от пристани к театру, была выложена мрамором и окаймлена колоннами. Сам театр, до сих пор сохранившийся в отличном состоянии, располагался у подножия горы Пеон, имел почти 500 футов в диаметре и мог вместить по меньшей мере 25 000 человек. Сюда толпа притащила Гаия и Аристарха. И сюда Павла (слишком уверенного в своей неприкосновенности, которую, по его убеждению, дает его римское гражданство) не допустили убедительными уговорами его ученики и «некоторые из Асийских начальников», бывшие его друзьями (31). Лука верно называет их «Asiarchs» (азиархи). Это были высокопоставленные горожане, выдающиеся члены провинциального совета Азии, особенно его «действительные наместники, назначавшиеся на год, и бывшие наместники», и/или городские чиновники, служившие в совете, и/или «служители различных храмов культа императора, которые находились под начальством верховных жрецов, назначавшихся советом» [413].
Павлу повезло, что он подружился и мог посоветоваться с некоторыми из них. Но теперь мятеж переместился в театр. Одни кричали что–то, но большая часть народа не понимала, зачем все собрались. Мятеж несколько уклонился в сторону, когда некоторые иудеи попытались выдвинуть вперед своего оратора, несомненно для того чтобы громко провозгласить свою непричастность к христианам, но толпа, которая не понимала и не видела между ними разницы, заглушила оратора и в течение двух часов продолжала выкрикивать имя Дианы. Эта часть повествования фактически начинается и заканчивается истерическими криками «велика Артемида Ефесская!» (28, 34). Хенчен прав, когда говорит, что «в конечном счете единственное, что язычество могло сделать против Павла, это до хрипоты кричать о себе» [414].
Теперь Лука описывает, как возбуждение толпы было устранено «блюстителем порядка» (grammateus, 35), который являлся «выборным главой городской исполнительной власти»[415] или «главным административным помощником мировых судей, избираемым каждый год; у него имелся постоянный штат чиновников, ответственных за работу с документами» [416].
35 Блюститель же порядка, утишив народ, сказал: мужи Ефесские! какой человек не знает, что город Ефес есть служитель великой богини Артемиды и Диопета? 36 Если же в этом нет спора, то надобно вам быть спокойными и не поступать опрометчиво; 37 А вы привели этих мужей, которые ни храма (Артемидина) не обокрали, ни богини вашей не хулили; 38 Если же Димитрий и другие с ним художники имеют жалобу на кого–нибудь, то есть судебные собрания, и есть проконсулы: пусть жалуются друг на друга; 39 А если вы ищете чего–нибудь другого, то это будет решено в законном собрании; 40 Ибо мы находимся в опасности — за происшедшее ныне быть обвиненными в возмущении, так–как нет никакой причины, которою мы могли бы оправдать такое сборище. Сказав это, он распустил собрание.
Городской чиновник явно был человеком большого ума и высокого мастерства в деле контроля над толпой. Он сделал четыре заявления. Первое, весь мир знает, что Эфес есть служитель храма Артемиды и ее образа. Поскольку никто этого не отрицает, то культ Артемиды находится вне опасности (35–36). Второе, «этих мужей» (Гаия и Аристарха) нельзя обвинить ни в кощунстве (ограбление храма), ни в святотатстве (хула на богиню). Они невиновны (37). Третье, Димитрий и его коллеги знакомы с обычной юридической процедурой. Если у них имеется личная жалоба, они должны обратиться к проконсулу с просьбой о судебном разбирательстве. Если, с другой стороны, их дело намного серьезнее и должно быть вынесено на суд общественности, то им следует обратиться к «законному собранию», что является специальным термином для обозначения регулярных (три раза в месяц) официальных заседаний городского совета (demos), или народного собрания (38—39). Как комментирует доктор Шервин–Уайт, Лука «очень хорошо информирован о тонкостях работы муниципальных учреждений Эфеса в первом и втором веках от Р. X.» [417] Четвертое, жителям Эфеса самим может быть предъявлено обвинение в организации беспорядков.
Если это произойдет, они не смогут найти оправданий своим действиям. Каждый из приведенных аргументов был убедительным, что и решило дело. Когда блюститель порядка «распустил собрание», они отправились по домам отрезвевшие.
Целью Луки в изложении этого сюжета очевидно является апологетика или политика. Он хотел показать, что Риму не в чем обвинять христиан вообще, и Павла в частности. В Коринфе проконсул Галлион даже отказался выслушать обвинения иудеев. В Эфесе блюститель порядка предположил, что оппозиция была скорее эмоционального характера и христианам нечего было бояться законных юридических разбирательств, поскольку они не были виновны. Итак, беспристрастность Галлиона, дружба ази–архов и холодная рассудительность городского чиновника способствовали тому, что Евангелие свободно смогло продолжать свой победоносный путь.
4. Стратегия Павла в городском благовестим
Несмотря на явные культурные различия между городами Римской империи первого века и огромными городскими комплексами нашего времени, между ними имеется большое сходство. Мы можем извлечь важные уроки из того, где, что и как Павел говорил в городском благовестии во время своих посещений городов Коринф и Эфес.
Верно то, что и в Коринфе, и в Эфесе он начинал с еврейской синагоги — таково было его правило. Но когда иудеи отвергали Евангелие, он уходил из синагоги и находил вместо нее какое–нибудь нейтральное здание. В Коринфе это был частный дом, владельцем которого был Тит Иуст, а в Эфесе он арендовал училище Тиранна. Таким образом, большая часть его миссии благовестил в этих двух городах проходила в некультовых зданиях.
В наши дни мы также должны проповедовать слово Божье. Эквивалентом синагоги в нашей культуре является церковь. Здесь читаются Писания, молятся, здесь могут присутствовать те «богобоязненные», которых привлекает вера, но которые еще не посвятили себя Богу. Им тоже следует проповедовать Евангелие. Мы не должны ограничивать себя общением с верующими людьми, оставляя в стороне ищущих Бога. Если религиозных людей можно найти в культовых зданиях, мирские люди находятся в светских зданиях. Можно сравнить проповедь Благой вести Павла в доме Тита Иуста с нашим домашним благовестием, а его проповеди в училище — с нашим лекционным благовестием. Люди, которые никогда не подойдут к церковным дверям, будут приходить в дом, чтобы принять участие в неформальной беседе и в свободном обсуждении, а в местной школе, или институте, или другом нейтральном общественном месте всегда есть возможность для апологетики и/или пояснительной христианской лекции.
б. Обоснованное изложение, представленное Павлом
Лука использует несколько глаголов, чтобы описать проповедь Евангелия, представленную Павлом. Но два из них занимают в этих главах особое положение. Каждый повторяется четыре раза, почти равномерно распределяясь между его служениями в Коринфе и Эфесе. Это глаголы «говорить», или «утверждать» (dialegomai), и «убеждать» (peitho). В Коринфе «во всякую же субботу он говорил в синагоге и убеждал Иудеев и Еллинов» (18:4). Как следствие, иудеи жаловались Галлиону, что «он учит людей…»(18:13). В Эфесе Павел в течение трех месяцев смело говорил в синагоге «удостоверяя (дословно: «утверждая и убеждая»] о Царствии Божием» (19:8), а после того как он покинул синагогу, «ежедневнопроповедывал» [ПНВ, «утверждал ежедневно»] в училище Тиранна (19:9). Итак, и в религиозной атмосфере синагоги и в мирской обстановке училища Павел сочетал утверждение с убеждением. В результате Димитрий смог пожаловаться, что «этот Павел своими убеждениями [ПНВ, «убедил»] совратил немалое число людей» (19:26). Мартин Хенгель высказывает догадку о том, что в Посланиях Павла (особенно в Послании к Римлянам и частично в 1 и 2 Посланиях к Коринфянам) «содержится краткий обзор лекций и… квинтэссенция того, чему Павел учил» в течение двух лет в училище Тиранна [418].
Использование этих глаголов показывает, что изложение Павлом Евангелия было серьезным, хорошо обоснованным и убедительным. Он не боялся занять умы и внимание своих слушателей, потому что сам верил в истинность Евангелия. Он не просто провозглашал Благую весть в так называемом режиме «хочешь верь, не хочешь — не верь». Напротив, он хорошо выстраивал свои аргументы в поддержку и доказательство своих утверждений. Он хотел скорее убедить, чем обратить, и, как ясно указывает Лука, многие «убеждались». Лука также показывает, что этим же методом Павел пользовался и в Коринфе. В Коринфе он отрекся от мудрости века сего (см.: 1 Кор. 1 и 2), а не от Божьей премудрости, от риторики греков, а не от использования аргументов. Конечно, аргументы не могут заменить действие Духа Святого. Но доверительное отношение к Духу также не заменит аргументации. Мы никогда не Должны противопоставлять их друг другу как взаимоисключающие варианты. Нет, ибо Святой Дух есть Дух Истины, и Он приводит людей к вере в Иисуса, не избегая свидетельств, но благодаря свидетельствам, когда Он открывает умы людей для восприятия истины.
в. Продолжительность пребывания Павла в Асии
Лука тщательно подбирает для нас интересные подробности в служении Павла. В Коринфе Апостол начал с того, что каждую субботу проповедовал в синагоге, предположительно в течение нескольких недель или месяцев, а затем ушел проповедовать в дом к Титу Иусту «и он оставался там год и шесть месяцев, поучая их слову Божию» (18:11). Далее, «пробыв еще довольно дней» (18:18), он, возможно, ограничил свое пребывание в городе двумя годами. В Эфесе он начал с трех месяцев в синагоге, а затем в течение двух лет проповедовал в училище Тиранна (19:8,10). Поскольку затем он «остался на время в Асии» (19:22), становится понятным, почему он говорил, что его служение в Эфесе длилось «три года» (20:31). Итак, он провел два года в Коринфе и три года в Эфесе, и в обоих случаях его учение было ясным и доступным.
Использование им училища Тиранна было особенно замечательно. Общепринятый текст сообщает нам, что он проповедовал там ежедневно в течение двух лет, но Безанский текст добавляет к этому, что он делал это «с пятого часа до десятого» (19:9, ПНВ, примечание), то есть с 11 часов утра до 4 часов дня. Доктор Брюс Мецгер считает, что это дополнение «может представлять собой точные сведения, сохранившиеся в устной традиции и затем включенные в текст какого–нибудь манускрипта» [419]. Согласно Рамсею, «общественная жизнь в ионических городах заканчивалась обычно в пятом часу»[420], то есть в 11 часов утра, а начиналась с восходом солнца, продолжаясь в течение прохлады раннего утра. Но в 11 часов жизнь в городе замирала не на «легкий завтрак», но на время продолжительной сиесты! По утверждению Лейка и Кэдбери, «в 1 час дня, возможно, было больше спящих людей, чем в 1 час ночи» [421]. Но Павел днем не спал.
До 11 часов утра он был занят изготовлением палаток, а Тиранн читал свои лекции. В И часов Тиранн отправлялся отдыхать и «лекционная комната оставалась свободной» [422]. Тогда Павел на пять часов менял работу кожевника на лекционную работу, заканчивая только в 4 часа дня, когда в городе возобновлялась трудовая жизнь.
Если предположить, что Апостол один день из семи оставлял для богослужения и отдыха, а остальные шесть дней в течение двух лет ежедневно проповедовал, читая пятичасовые лекции, то простой подсчет показывает, что он посвятил благовествованию Евангелия 3 120 часов! Мы уже не удивляемся, когда Лука продолжает: «…все жители Асии слышали проповедь о Господе Иисусе, как Иудеи, так и Еллины» (19:10). Ибо все дороги Асии сходились в Эфесе, все жители Асии время от времени приезжали в Эфес, чтобы что–то купить или продать, навестить родственников или друзей, посетить бани или игры на стадионе, посмотреть драму в театре или поклониться богине. А когда они приезжали в город, то слышали об этом христианском лекторе Павле, который ежедневно в разгар дня говорил и отвечал на вопросы в течение пяти часов. Очевидно, многие заходили послушать и обращались. Затем они возвращались в свои города и селения как вновь обращенные верующие. Так Евангелие, должно быть, распространилось до Ликусской равнины, до ее главных городов — Колоссов, Лаодикии и Иераполя, которые посетил Епафрас, а не Павел (Кол. 1:7; 2:1; 4:12–13), и, возможно, до оставшихся пяти церквей из семи, упомянутых в Откровении 2 и 3, то есть Смирны, Пергама, Фиатира, Сардиса и Филадельфии. Эта стратегия Павла является великолепным примером для большого университета и столичных городов мира. Если проповедовать Евангелие основательно, системно и подробно в центре города, люди Услышат об этом, придут туда, примут его и понесут с собой в родные города и селения.
Когда мы сравниваем современное благовестие с благовестием Павла, в нашем стиле немедленно становится очевидной определенная ограниченность. Наше благовестие слишком оцерковлено (мы приглашаем людей в церковь), а Павел выносил Евангелие вовне, к людям мира сего. Мы слишком эмоциональны (призываем принять решение, но не обеспечиваем соответствующего понимания) — Павел же учил, рассуждал и старался убедить Наше благовестие слишком поверхностно (устраивая короткие встречи, мы ждем быстрых результатов), а Павел оставался в Коринфе и Эфесе в течение пяти лет, с верностью и преданностью засевая почву евангельскими семенами, в свое время снимая обильный урожай.
Этот материал еще не обсуждался.