Джон Дункан Макки

История Шотландской Реформации

Глава V. ШОТЛАНДСКАЯ ЦЕРКОВЬ НАКАНУНЕ РЕФОРМАЦИИ

 

Источник: http://refspb.ru/

 

Ни в одной стране расхождение между теорией и практикой Церкви не было таким очевидным, как это было в Шотландии накануне Реформации. Внешне Церковь оставалась спокойной с двумя своими архиепископиями, Св. Андрея (1472) и Глазго (1492), и одиннадцатью епархиями, каждая из которых имела независимый приход и огромные религиозные братства двадцати различных орденов. Но дух, который в XII и XIII веках сделал светскую Церковь органичной и наполнил монастыри и приорства набожным благочестием, стал слабым и вялым.

Не стоит предполагать, что все распалось и стало неэффективным. Главы некоторых религиозных орденов, такие как Александр Милн из  Камбукенета и Роберт Рейд, аббат Кинлосский (позднее епископ Окни), ещё пытались поддерживать порядок ордена и сохранять хорошее обучение послушников. Среди епископов мощной силой, выступающей за добро, следует считать Вильяма Элфистоуна из Абердина, и, несомненно, что и среди приходского духовенства были люди, которые любили свою паству и служили ей.

В академическом мире прелаты продолжали в некоторой степени традицию своих предшественников, которые в XV веке основали три университета. Архиепископ Александр Стюарт участвовал в создании колледжа Св. Леонарда в Св. Андрее, а также намеревался поднять до уровня колледжа прежний Paedogogium на Южной улице. Он был убит в Флодене в возрасте 24 лет, но его преемники - архиепископ Джеймс и Дэвид Битон – способствовали дальнейшему осуществлению его плана, хотя кардинал не расщедрился в ответ на просьбу основать трехъязычный колледж для обучения халдейскому, арабскому и греческому.[3] Общий проект был завершен в 1554 году архиепископом Гамильтоном, который, получив необходимую буллу, превратил Paedogogium в Колледж, который он обеспечил поступлениями из четырёх приходов. Обычно его называли «Новым Колледжем», хотя действительное его название было «Колледж Св. Марии», которое он носит и сегодня. Можно добавить, что Джэймс Битон привёз в Глазго парижского доктора Джона Мэйора – шотландца по рождению – и, оказав личное содействие, привел его в колледж Св. Андрея, где тот преподавал в течение многих лет. Епископ Рейд из Окни, несмотря на осуждение Ноксом, был учёным человеком и косвенно, по своему посмертному дару, одним из создателей Эдинбургского Университета. 

Из документов последних Архиепископских Соборов становится ясно, что в этом деле образования, как и в других вопросах, духовенство хорошо осознавало существующие злоупотребления. Были предусмотрены программы реформ, и некоторые, по меньшей мере, проявили мудрость в предлагаемых мерах. Тем не менее, остаётся фактом то, что некоторые руководители Церкви не подавали хороший пример, и лишь небольшое количество предлагаемых реформ было претворено в жизнь. Везде были заметны признаки ухудшения. Некоторые здания, особенно огромные аббатства на границе между Англией и Шотландией, были разорены «старыми врагами» Англии; другие, как Собор в Элгине, пострадали от жестоких баронов; а состояние остальных ухудшалось, как правило, из-за того, что средства, которые направлялись для их поддержки, использовались для других нужд.

Такое обветшание было внешним признаком слабеющего духа. С течением времени «хорошая традиция» испортилась.

Рассматривая состояние шотландской церкви, не стоит принимать свидетельство сильных реформатов, людей, переполненных страданием и разочарованием. Все, что будет здесь сказано, основано на произведениях римских католиков и официальных документах.

Один хороший католик, автор произведения “The Complaynt of Scotlande” (1550), откровенно говорит по поводу одной из причин упадка:

«Философ Плутарх повторяет пример спартанца, живой образ молодых спартанцев, потому что молодой спартанец не пойдет вперед, а скорее будет раздавлен, отстанет и перейдет на другую сторону. Затем молодой спартанец говорит: Мама, я не могу идти из-за собственной природы, как ты приказываешь мне, но всё же ты идешь впереди меня, чтобы я научился следовать по твоим шагам».

 

И действительно, способ, которым были назначены епископы, стал причиной одной из самых больших слабостей шотландской Церкви.

 

 

Отношения шотландской Церкви с Римом

 

С самых давних времен епископов избирали духовенство и народ. Но в большинстве стран (Шотландия в их числе) выборы долгое время находились в руках капитула, хотя папа имел право конфирмации. В трудные для папства дни это право распространили на область обычной системы «обеспечения», посредством которой папа «ставил условия» епархиям и требовал оплаты, согласно установленному тарифу о передвижении. Во второй половине XV века он взял в свои руки несколько крупных религиозных братств, особенно, Paisley, которое было одним из первых. Постепенно небольшие бенефиции сводились в чистый доход посредством общих оговорок и действия  аппарата апостольского Кабинета, допускающего совместительство, не замечающего пороки рождения и, в общем, дающего пользующемуся бенефицием священнику обеспечение, которое иным способом нельзя было получить. В недавно опубликованном списке «Шотландских просьб к Риму» духовные вопросы затрагиваются мало, если вообще упоминаются; почти целиком они посвящены удерживанию бенефиций.

Иаков I Шотландии сделал энергичную попытку уничтожить систему, которая мешала его усилиям создать сильную национальную монархию двумя способами. Прелаты были важными дворянами и землевладельцами, которые подчинялись иной власти, а не его; и постоянный поток налогов с продвижения, которые следовало платить в aurum camerae (золоте признаваемого стандарта), очень тяжело отражался на бедной стране, которая не занималась добычей золота и в любом случае испытывала недостаток в хорошем денежном обращении.

Решительный король ограничил экспорт денежных средств и запретил клирикам подавать свои иски в Рим. Его законодательство признавало проступок «баратрию» - стремление к бенефициям или пособиям через приобретение. Однако он столкнулся с оппозицией собственного духовенства, включая епископа Вардло из Св. Андрея, и даже если бы его жизнь не оборвалась так рано, маловероятно, что он достиг бы своей цели.

Впоследствии в течение нескольких десятилетий корона не проводила политику нападения, потому что особенно во время правления несовершеннолетних Иакова II и Иакова III она старалась доверять Церкви в противодействии «сверхмогущественным» баронам, а во время правления Иакова III был достигнут компромисс, благодаря особому разрешению Иннокентия VIII в 1487 году.

Согласно ему папа будет ждать восемь месяцев, прежде чем осуществить продвижение (в это время корона могла контролировать финансовую поддержку приходов в руках епархии), и, наконец, он должен обращать внимание на королевскую «просьбу». Корона со своей стороны прекратит противодействие папским притязаниям и оплате налогов в Риме.

«Особое разрешение» не должно было стать постоянным, но в действительности оно стало аналогией «Конкордатов» в других европейских странах, согласно которым король и папа действовали сообща. Иногда союз разрушался, как, например, когда Лев X несправедливо отлучил от церкви Иакова IV. Но в основном он сохранялся, а результат его действия на шотландское епископальное управление был гибельным.

Епископы, которых назначали короли, избирались не за свои духовные качества. Корона пользовалась своей привилегией, чтобы поощрить любимцев, оплатить «гражданскую службу», укрепить свою сторону и обогатить королевскую семью.  

Некоторые из королевских слуг, получивших денежное вознаграждение дополнительно к своим зарплатам, были довольно хорошими людьми, но другие фавориты мало чем могли себя рекомендовать. Например, иностранец Джон Дамиан, которого сделали аббатом Тонгландским, похоже, был шарлатаном, который пытался улететь на крыльях со стен Стирлингского замка.

Самым плохим было продвижение королевских детей к большим приходам. Герцог Росский, брат Иакова IV, умершего молодым, стал архиепископом Св. Андрея в возрасте 21 года. Незаконный сын Иакова IV – хороший учёный, который погиб со своим отцом при Флоддене – стал архиепископом Св. Андрея в возрасте 12 лет. Пять незаконных детей Иакова V, все получившие продвижение в младенчестве, пользовались между собой доходами шести огромных религиозных братств – Келсо, Мелроуз, Св. Андрея, Холируд, Колдингхэм и Чартерхауз в Перте, и помимо этого пособием от Оркнинской епархии.

Можно представить, как жили епархии под руководством таких начальников.

Что касается приходского священства, оно также находилось в ужасном состоянии. В начале средних веков у королей и знати была традиция приписывания религиозным братствам десятой части (т.е. церковной десятины, духовного дохода) приходов в пределах их права распределять доходы. Вильям Знаменитый, например, отдал тридцать три, или, возможно, тридцать четыре церкви большому монастырю в Арброте, который он основал.

Там, где происходили такие «ассигнования», основным доходом церкви пользовались обычные или нищенствующие монахи религиозного братства, или из него оплачивались каноники Собора.

Конфискованным таким образом доходом не всегда злоупотребляли. Его могли использовать на строительство церковных зданий или для обеспечения средства к существованию преподавателям и студентам университетов Св. Андрея, Глазго и Абердина; но прибыль получали за счёт приходов. Там выполняли работу плохо оплачиваемые «викарии», которые, вероятно, получали небольшое пособие от десятины, или, возможно, ещё меньшую десятую часть масла, шерсти или яиц.

К XVI веку, по меньшей мере, три четверти приходских церквей Шотландии были таким образом «ассигнованы». Совет каноников обычно мог назначать некоторых из своих братьев в церковные приходы, но, как правило, использовали светского священника, а его состояние часто было плачевным. Его доход во время роста цен был очень мал; даже реформирующий собор 1549 года посчитал достаточным для викария пособие в двадцать марок в год (шотландского), включая стоимость сада и полей вокруг дома пастора. За этим последовали неизбежные результаты.

Чтобы присматривать за своим домом, викарий иногда брал экономку, которая становилась его любовницей. Также он мог пополнять свой доход, беря плату за крещение и похороны, за отлучение незнакомых людей, которые ограбили или нанесли ущерб одному из его прихожан. Почтение к духовному сану всё ещё существовало, и он поддерживал свой статус, но окружающее общество поглощало его.

Судьба религиозных братств вряд ли была более счастливой. Над ними, или над самыми крупными из них, в XV веке также была протянута «сохраняющая» рука папы, и когда папа не вмешивался, не только король (как в случае Тонгланга), но и дворянство с легкостью ставили руководителей на собственный вкус. Основатели религиозных братств, для которых обычно проводились мессы, считали, что имеют закреплённое законом имущественное право в организации. Другие представители дворянства имели влияние на религиозные братства в своих областях. Там, где в действительности они не назначали аббата и приора, легко заявлялось о праве назначать служащего для защиты собственных светских интересов и, между прочим, хорошо оплачиваемого из годового дохода братства — к примеру, горячий спор между Огилвисами и Линдсэями за право быть «судейскими чиновниками» Арброта, который в 1445 году привел к сражению, где граф Крауфорд получил «знак следящего за порядком». Позднее светских комендантов иногда назначали для управления религиозными братствами, или, по крайней мере, чтобы получать от них доход.

В этих обстоятельствах и с упадком монашеского порыва число верующих уменьшилось, а дисциплина стала менее строгой.

Роберт Ричардсон из Камбускенета, который в 1530 году посвятил аббату Милну свои комментарии к августинскому уставу, отмечает большое расхождение, существовавшее между тем, что устанавливал этот устав, и тем, как его выполняли в то время. Для него одним из наибольших зол был рост частной собственности. Говоря словами французского ученого аббата Флури, «монахи оставили общинную жизнь, предпочитая отдельное существование на пособия, которые выплачивались отдельно. Таким образом, место монахов стало маленьким приходом, которого добивались так же, как простых земных учреждений, люди, ведущие тогда глубоко светский образ жизни».

Монашеское хозяйство было распространено в самом большом масштабе, и современные исследования склонны подтвердить истину описания Джоном Ноксом того, что нашли, когда монастыри Перта были разграблены воровской бандой:

“В действительности францисканцы были настолько хорошо предусмотренным местом, что если бы честные люди не увидели их, мы бы побоялись сообщать о том обеспечении, которое они имели. Ни один граф в Шотландии не имел лучших простыней, одеял, кроватей и покрывал: их скатерть была прекрасна. В монастыре было только восемь человек, и, тем не менее, они имели восемь больших бочек соленой говядины (учтите время года, 11 мая), вина, пива и эля, кроме запаса провизии, имеющегося там”.

Нигде доказательство общего упадка нравственности не является более очевидным, чем в документах последних архиепископских соборов римской католической церкви. Они были созваны архиепископом Гамильтоном, ставшего преемником Битона в Св. Андрее, а три из них (1549, 1551-1552, 1558-1559) приняли полезные законы для исправления злоупотреблений прошлого и обеспечения лучшего будущего.

Среди получившего осуждение были беспорядочные браки духовенства, совместительство, продвижение недостойных людей к бенефициям, непроживание священника в своем приходе, предоставление церковных земель за плату, расточительность в одежде и питании духовенства, пренебрежение к тонзуре и участие в светских делах.

С определенной точки зрения, принятые установления должны были улучшить уровень образования среди духовенства. Каждый Собор должен был иметь богослова и профессора канонического права; каждый монастырь - богослова; пребенды или другие жалованья, предназначенные на лекции по богословию, должны были использоваться соответственно. Маленькие и бедные церкви должны были иметь, по крайней мере, учителя грамматики, «чтобы безвозмездно учить грамматике клириков и других бедных учеников, чтобы впоследствии они могли с Божьим благословением перейти к изучению Священного Писания». Определенные религиозные братства должны были посылать в университеты обычно одного, но в некоторых случаях двух или даже трех своих членов на четыре года для изучения богословия, и способ обучения устанавливался конкретно.

Одним из важных объектов этих преобразований было опровержение враждебной критики осуществлением больших улучшений в проповедовании. Ректоры и епископы должны были лично проповедовать четыре раза в год, а если не могут, должны учиться, пока не смогут, а в это время платить своим заместителям из собственного кармана. Ради сохранения проповедников из различных епархий и религиозных братств раздавались определенные бенефиции (хотя, вероятно, план не был завершен) и точно устанавливался способ проповедования и обучения катехизису. Кроме этих устроений, каждый Господень День и, возможно, по большим праздникам должны читаться обычные проповеди викариев или приходских священников. Все эти указы стали законодательным актом в 1549 году.

Собор 1551-1552 гг. помимо утверждения последних установлений сделал важное нововведение. Признавая, что, несмотря на новые законы, многие из духовенства не годятся для обучения паствы, он поручает издать Катехизис, написанный на шотландском языке, от имени архиепископа Гамильтона и Собора, который должен иметь обращение только среди духовенства.

«Катехизис архиепископа Гамильтона», как его назвали, был выдающимся произведением. Написанный на хорошем шотландском языке, он по возможности избегал вопросов, наиболее спорных в то время. В нем очень мало говорилось о папе; он не упоминал о «Поместнике Христа» и о видимом главенстве церкви, или даже об архиепископе Петре. Обучающая функция Церкви приписывается общим соборам, «которые собираются вместе и завершают вдохновение Святого Духа», являющегося «руководителем, учителем и направляющим той же церкви во всех вопросах, касающихся нашей католической веры и хороших манер христианского народа».

Об индульгенциях не упоминается, а учение о вере, покаянии и даже о святом причастии до определенной степени развивается в направлении доктрин протестантов. Определенно, он был католическим. Он разъяснял семь таинств, рекомендовал молитвы святым и «Saulis departit», утверждал Непорочное зачатие Девы, приводил цитаты из «Королевской книги» Генриха VIII и в некотором отношении напоминал наставление для немецких председателей. Он не очень отличался от «Richt Vay to the Kingdome of Hevine» Джона Гау. Некоторые действительно думали, что это было сознательной попыткой выравнивания с достижениями компромисса, достигнутыми в империи в то время.

Каким бы заманчивым ни был этот катехизис, он мало чего достиг. Первоначальное издание, напечатанное в Св. Андрее, в любом случае было небольшим - сегодня, насколько известно, сохранилась только дюжина копий - и общий Собор 1558-1559 гг. издал другую, более простую книгу для распространения веры. Это было «Ane Godlie Exhortatioun», которая издавалась для благочестивых мужчин и женщин, готовящихся вскоре принять благословенное таинство. Этот памфлет, состоящий всего лишь из четырех страниц, за небольшой объём получил название «Дешевой веры». Его простота высоко его рекомендовала, но трудно сказать, насколько он был распространен или имел успех среди «викариев, их помощников и священников», которым он был адресован. О других «увещеваниях», созданных в то время, ничего не известно.

Несмотря на то, что законы этих последних архиепископских соборов свидетельствуют о действительном желании преобразований, они также показывают, почему их попытка провалилась. Законы не имели силы. Собор 1551-1552 гг. прямо признал, что законодательные акты 1549 года «все еще не действуют», и прошение, католическое по своему тону, представленное Марии де Гиз и переправленное от неё архиепископскому собору 1559 года, утверждало, что, несмотря на законы, «они пока привели к малым или ничтожным результатам, а вышеупомянутое (духовное) сословие вырождается». Более убедительным фактом, чем признание или обвинение, является то, что собор 1558-1559 гг. осудил в точности те же злоупотребления, что и десять лет назад, и предложил те же меры.

Самым важным является свидетельство, предоставленное о состоянии Церкви и поведении церковников, для которых планировалось провести некоторые преобразования; само перечисление этих злоупотреблений более красноречиво, чем критика со стороны протестантских врагов.

К этой критике мы сейчас и обратимся.

 

 

Клерикальная развращенность

 

Одним из обвинений, направленных против Церкви, была развращенность церковных служителей.

Официальные документы показывают, что за тридцать лет до начала Реформации было признано законными триста пятьдесят детей мужского пола и пятьдесят – женского. Следует помнить, что рождается приблизительно одинаковое количество мальчиков и девочек, и что, вероятно, за усыновлением обращались только тогда, когда речь шла о большом наследстве.

Руководители Церкви не подавали хороший пример. У Кардинала Битона было, по меньшей мере, восемь незаконнорожденных детей, а возможно, пятнадцать. Архиепископ Гамильтон имел семерых, а епископ Морэйский, по крайней мере, двенадцать. Несмотря на то, что внебрачное сожительство, таким образом, открыто процветало в высокопоставленных кругах, закон Церкви считал, что священник, вступивший в брак, должен умереть. Расхождение между теорией Церкви и её практикой в данном вопросе не нуждается в уточнении.

 

Клерикальная жадность

 

Другим обвинением против духовенства было обвинение в жадности. Церковь была очень богата. Ей принадлежала большая часть самых лучших земель Шотландии, а её годовой доход во времена, предшествующие Реформации, составлял около 300.000 фунтов стерлингов в год, когда королевские земли приносили только 17.500 фунтов стерлингов. Помимо доходов с земли Церковь наживалась на правах, которые она имела над собственностью людей в силу королевских субсидий, посредством которых короли отдавали часть принадлежащего им дохода.  Счета города Перта за 1488 год показывают, что из всех сборов за тот год, составлявших 86 фунтов стерлингов, 36 было направлено в Церковь, а из установленной королевской ренты (городская почта) в 80 фунтов стерлингов Церкви было отдано не менее 45.

Церковное состояние было неравно разделенным, и крупные прелаты, которые помимо доходов со своих епархий могли получать плоды религиозного братства, были богатыми землевладельцами. У архиепископа Св. Андрея, к примеру, был «гранитар» (от английского слова grain – зерно), чтобы присматривать за его хлебными доходами, камергер, чтобы контролировать весь его доход, и секретарь, чтобы регистрировать все его счета. Он содержал большое домашнее хозяйство, включая вооружённых охранников. Он сохранял свой замок, мог укреплять его, а при необходимости обеспечить свою незаконную семью. Кардинал Битон дал одной из своих дочерей при ее вступлении в брак приданое в 4000 марок, такое же, как первый дворянин Шотландии Арран дал своей дочери, вышедшей замуж за представителя другой известной семьи - Крауфорд.

Следует, однако, заметить, что Церкви не разрешалось утаивать все свое состояние. Духовенство облагалось большими налогами. Прямое налогообложение было редкостью в Шотландии, и в течение долгого времени существовал порядок, что духовенство должно было платить две пятых от общей стоимости, но как раз перед 1550 годом соотношение увеличили до половины. Более того, когда издержки правительства возросли, хотя механизм налогообложение не был развит, корона иногда с папской поддержкой стала требовать больших сумм именно от духовенства. Когда, например, в 1531 году Иаков V захотел установить постоянную зарплату для судей, он получил от папы буллу, уполномочивающую его собирать с духовенства ежегодно сумму в 10.000 фунтов стерлингов для содержания «Колледжа правосудия». Вооруженные клирики пошли на компромисс, предложив обеспечивать 1400 фунтов стерлингов в год на оплату церковных судей, и также заплатить общую сумму в 72.000 фунтов (стерлингов) во время следующих четырех лет.

Это ни коим образом не было единственным чрезмерным налогом. Говорили, что такое лишение духовенства соответствовало «закрытию монастырей» Генрихом VIII, и разумно предположить, что опасение того, что Иаков V последует примеру своего дяди Генриха, сделало сопротивление шотландского духовенства невозможным. Они платили неохотно и иногда с опозданием.

Как они находили деньги для оплаты таких огромных сумм?

Ясно, что они получали их от «обветшания» епархий и религиозных братств. Согласно каноническому праву, нельзя было забрать собственность из «мёртвой руки» Церкви, кроме как по разрешению папы или особого легата a latere, и только тогда, если можно было показать, что сделка не наносит ущерб церковному доходу. Выход из проблемы появился сам.

Земли Церкви, как и земли короны и дворянства вообще, были розданы арендаторам, чей срок аренды обычно длился пять лет с продлением в конце каждого периода после оплаты «гроссуммы» или пени двухгодовой аренды (то есть, наниматель платил семилетнюю аренду за пятилетнее пользование). Система была плоха, потому что неуверенный арендатор не был расположен к «улучшению» своей земли; и в 1457 году корона стала пропагандировать и предложила ввести использование «предоставленных хозяйств», посредством чего наниматель получал вечное право на свою землю на основании оплаты установленной аренды.

В действительности, прежняя система была не так плоха, как это может показаться. Прежде всего, существовало обычное право, согласно которому договор об аренде передается в одной и той же семье к «добрым арендаторам» («добрым арендатором» был не тот, кто угощал навещающего его хозяина ячменными лепешками и элем, а тот, кто по обычному праву имел передаваемое по наследству право, основанное на том, что «меньше, чем родня»). Еще один момент. Продление аренды на основании прежней или на слегка увеличенных условиях было обычным делом. И так как с течением времени ценность денег сильно упала, наниматель, который продолжал платить прежнюю аренду, пользовался землей, которая стоила гораздо больше. Он мог это делать частично от «доброты» и потому, что в трудные дни должен быть «за спиной господина». В таких условиях Битон и другие прелаты видели способ собственного обогащение за счет будущего процветания Церкви. Они перешли к дарению, вместо аренды, договорам при слегка повышенной оплате, чем для арендодателя. Из-за изменения ценности денег стало возможным подчинение правилу о том, что годовой доход Церкви должен «увеличиться», после того, как от них уходит земля, и одновременно требование значительной оплаты наличными от получающего в дар, который в обмен на ежегодную арендную плату, которая была намного ниже ее реальной стоимости, одновременно получал вечное право на эту землю.[4]

Свидетельства показывают, что практика предоставления церковных земель в аренду стала широко распространенной, и также ясно, что ее введение очень резко отразилось на «добром арендаторе». Прелат, даруя свое право наследования земли, мог захотеть связать обязательством кровного родственника или союзника и даровать такому человеку право на землю. Во всяком случае, он хотел получить как можно больше денег. Он, вероятно, не обратил бы внимания на притязания прежнего арендатора, который, возможно, не мог найти необходимые деньги, и заключил сделку с каким-нибудь ближайшим помещиком или преуспевающим купцом из города, или с процветающим юристом. Прежнего арендатора можно было совершенно выгнать, а работавших на него людей, если их не выгоняли вслед за ним, ждала несчастная судьба, потому что новый наниматель, получивший свою землю по конкурентной цене, естественно хотел заставить ее отплатить и мог быть невысокого мнения о прежнем управляющем хозяйством, к которому он не имел никакого отношения. Читатели произведения Сэра Дэвида Линдсэя «Satire of the Three Estates» найдут горькие упоминания о судьбе несчастных семей, изгнанных таким образом с родовых земель.

Легко представить, что церковные деятели, заметные среди дарителей земель, считались жадными угнетателями. Также легко понять, как горожане, бьющиеся за процветание в своих городках, подозрительно смотрели на их значительные взносы религиозным братствам, иногда с большого расстояния, которые ничего не давали взамен. Ещё легче понять возмущение бедного народа по поводу того, что они должны платить за духовные услуги – погребальные сборы или освидетельствования трупа были особо ненавистными – оказываемые их викарием, который, как уже было сказано, сам жил на очень маленький доход. Люди, находящиеся у основания общественной пирамиды, мало знали о трудностях Церкви, обременённой чрезмерными налогами. Они только знали, что исповедующие нужду хорошо жили, тогда как они сами были в нищете.

Поэтому не удивительно, что в первый день 1559 года на двери домов монахов был прикреплён документ, называемый «Ультиматумом нищих», который заявлял, что он издан от имени бедных, вдов и неудачников, призывая жильцов уйти и предоставить место «законным хозяевам», угрожая, что невозможное получить по справедливости может быть захвачено силой.

В действительности «Ультиматум» был сокращенной версией «прошения нищих», изданного в Англии Саймоном Фишем в 1527 году, и его появление в Шотландии было скорее искусственным, нежели спонтанным. Ясно, что его написал человек, знающий английские прецеденты,  а одновременное его появление на различных домах (интересно, действительно ли оно было на всех домах?) свидетельствует о работе организованной партии, о заранее продуманном действии для привлечения поддержки. Тем не менее, если это так, остаётся фактом, что хитрые политики не пользуются изобретениями, которые вряд ли потребуют широкой поддержки. И справедливым будет только вывод о том, что реформаты, собирающиеся теперь для окончательного сражения, поняли, что обвинение духовенства в злоупотреблении своим огромным достоянием вызовет отклик в сердцах широких слоёв населения.

 

 

Клерикальное невежество

 

В то время как угнетенные бедняки возмущались, а деловые горожане, возможно, завидовали состоянию Церкви, было найдено новое основание для критики не только со стороны добропорядочных служителей церкви, но и со стороны образованных мирян, которые стали обретать своё место в обществе. Духовенство обвинили в невежестве.

Что касается прелатов, обвинение было не совсем справедливым. Джон Нокс утверждал, что епископ Дунбар из Глазго однажды сказал, что он не может проповедовать сейчас, но в другой раз он будет проповедовать лучше. Если это так, то ко всем это не относится. Большая часть высшего духовенства получила образование за границей, как правило, во Франции, потому что шотландские университеты могли учить, главным образом, только «философии» - следует сказать «искусствам» - а высшее учение, богословие, каноническое право и гражданский закон, лучше было изучать где-нибудь в другом месте. Говорили об услугах, оказанных Церковью университетам, но, тем не менее, в середине XVI века университеты не процветали. Не было постоянного потока учёных из монастырей. В Глазго, к примеру, число студентов свидетельствовало об очень опасном спаде накануне Реформации. Правда, что-то предпринимали сами религиозные братства. Аббат Милн из Канбускенета и аббат Рейд из Кинлосса, которые наняли итальянца Феррерия для обучения молодых людей, сделали всё возможное; но объем образования, предлагаемый монастырями, хотя, возможно, больший, чем, как утверждает д-р Култон, не производил впечатления и в основном был направлен на подготовку хористов и духовенства.

Приходской священник или викарий, как только был рукоположен, имел мало возможностей и недостаточно стимула для продолжения своего обучения, и, как свидетельствуют римско-католические авторы, в некоторых случаях занятия проводились с трудом. Выпуск катехизиса архиепископа Гамильтона сопровождался тремя важными указами: ректорам, викариям и помощникам викария, которым должны были разослать книгу, следовало давать её мирянам только в качестве учебника; клирики, пренебрегающие изучением катехизиса, будут наказаны; те, кто выполнит предписание читать части Катехизиса в церкви по воскресеньям и в святые дни, «должны со всем усердием и старанием подготовиться к (открытому) чтению, через постоянное, частное и ежедневное повторение урока, который будет зачитан, если не хотят стать насмешкой для слушателей, когда, из-за недостатка подготовки, они будут запинаться и заикаться во время чтения».

Возможно, это последнее установление было слишком требовательным – Катехизис не так легко читать публично, как это иногда кажется. Но, возможно, это объяснялось тем, что чтение на английском или шотландском никоим образом не должно было выдавать собранию невежество, которое мог скрыть латинский язык. Ограничение в предоставлении книги мирянам подтверждает страх перед тем, чтобы маска таинственности, защищающая Церковь от излишне любопытных глаз, не была снята преждевременно.

Было бы неправильно соглашаться с Бучананом в том, что многие священники осудили Новый Завет как опасную работу, написанную Мартином Лютером, и требовали Ветхий Завет; но стоит заметить, что автор “Satire of the Three Estates”, который никогда не был протестантом, сформулировал духовный ответ (духовенства) на вопрос о том, читал ли он когда-либо Новый Завет:

“Нет, сэр, будь это то, что сказал наш Господь Иисус,

Я никогда не читал ни Новый Завет, ни Ветхий;

И никогда даже не думал прочитать, сэр, вот вам крест;

И откровенно говорю, что чтение до добра не доводит”.

 

Конечно, свидетельства не только архиепископских соборов, но и верующих римско-католических писателей, ясно дают понять, что в церкви учение находилось в упадке. Хороший ученый Арчибальд Хэй красноречиво осуждает священнослужителей, которым вверено “обращение со святым Телом Господним, а они с трудом знают порядок букв в алфавите. К небесной трапезе подходят священники, которые не проспались от вчерашней попойки. Говорят о себе как о совершающих жертвоприношении те, кто не вкусил учения даже прикосновением своих губ”. Доказательство свидетельствует о том, что в некоторых, по крайней мере, женских монастырях лишь немногие могли написать свои имена без помощи постороннего.

Римская Церковь, критикуемая во многих отношениях (нравственном, экономическом и интеллектуальном), над которой нависла угроза со стороны неконтролируемых ею политических сил, находилась в “опасном состоянии” в Шотландии XVI века. Тем не менее, у нее был престиж давно установленной системы; она все еще вскармливала в своей среде хороших людей. Простая привычка сделала ее признаваемой большей частью населения, которому ее услуги, святые дни, процессии и даже грубые развлечения Молодого Епископа или Аббата Глупости давали единственное облегчение в банальной жизни. Церковь все еще обладала силой выносливости.

Более того, следует заметить, что если бы эта выносливость просто истощилась, если бы Церковь уничтожило объединение политических, экономических и интеллектуальных сил, это не привело бы к Реформации.

Реформация, как мы понимаем это слово, наступила потому, что основанием всех этих сил и до некоторой степени их вдохновляющей идеей было глубокое религиозное побуждение, чувство того, что человек в этом беспокойном мире может обрести мир в жизни и уверенность в будущем только через прямое и личное общение со своим Творцом, которое можно получить через Христа и чтение Слова Божьего с вдохновением Святого Духа.

Негативные силы, вызвавшие Реформацию, уже подробно рассматривались. Теперь следует обратиться к позитивным силам.

 

 

[3] На этом настаивал учёный и мудрый кровный родственник Арчибальд Хэй, строгий критик нравственности и обучения духовенства, который впоследствии стал директором.

[4]Например, если человек арендовал землю за 20 фунтов стерлингов, через пять лет он заплатит 140 фунтов стерлингов. А если дарующий требовал ежегодной платы, скажем, в 40 фунтов за землю, которая в действительности стоила 80, а, возможно, и больше, получающий в дар охотно заплатит хорошую круглую сумму наличными и все равно это будет для него выгодно.