Йохем Даума

Книга Иова. Псалтырь

1.3. Просьба Иова признать его невиновным (Иов 31)

 

1. Прежде чем я уделю внимание ответу Яхве Иову и так перейду к развязке великолепной драмы, следует указать ещё на особенный характер последней речи Иова в дискуссии с его друзьями. В первую очередь, я имею в виду Иов 31, где Иов в последний раз заверяет о своей невиновности. Он делает это торжественно, используя клятву очищения. Для этого он много раз повторяет слова клятвы: “Если я сделал то или это…” (Иов 31,5.7.9.13 и т.д.). Бог или человек могут наказать Иова, если он провинился названными им проступками. Торжественный характер свидетельствования Иова своей невиновности переходит в особенный поступок, описанный в Иов 31,35сл., где Иов ставит свою подпись под заявлением о его невиновности. Он призывает Вседержителя ответить. Иов не просит ничего кроме суда, где бы рассматривались жалобы, выдвинутые против него его друзьями и другими людьми. Да, он вызывает Бога оправдаться за то, что Он сделал Иову. Иов чувствует себя уверенным в своём деле (Иов 31,37)!

Заявление о невиновности Иова важно ещё и по другой причине. В нём мы видим своего рода “моральный уровень” дней Иова. Каким был образ жизни человека, которого можно было назвать праведным и благочестивым?

 

Существует множество разногласий по поводу значения Иов 31,36сл. Однако ясным является то, что Иов просит Яхве ответить. Он просит об этом после того, как он ещё раз представил исчерпывающий и очень торжественный отчёт о своей невиновности. Иов 31,35 можно прочитать как: “вот моя подпись” [евр.: tāw, срн. с Иез. 9,4.6]. Крузе [Kroeze 1961,354] и Вайзер [Weiser 1963,211] переводят слова еврейского текста так: “вот мой крест” (то есть для подписания). NBV говорит то же самое: “я ручаюсь за то, что сказал”.

Немного странно, что после Иов 31,35сл. следует ещё одна клятва очищения, касающаяся неправильного использования земли (Иов 31,38сл.). Эти стихи, очевидно, первоначально находились перед Иов 31,35.

 

2. Очень удивляет, прежде всего, то, что Иов заключил завет со своими глазами. Глаза могут привести к греху, и поэтому Иов, заключая этот завет, обещал свои глаза держать в подчинении. Связанную с этим сдержанность он конкретизирует таким образом: “Как бы я тогда смотрел на молодых женщин?” (Иов 31,1). Этот вопрос доказывает, что Иов придерживался высокого этического стандарта. Иов не говорит, что он никогда не изменял. Это будет сказано только позже (Иов 31,9сл.). Он сразу же указывает на то, как он не поддавался этим искушениям. Иов не желал бросать взгляд ни на какую другую женщину, кроме своей жены. А это вызывает удивление, ведь Иов жил в полигамном обществе и имел право “бросать взгляд” на более чем одну женщину.

После такого старта Иов перечисляет некоторые грехи, от которых он чувствует себя свободным. Бог может его испытать, если речь идёт о грехе лжи и обмана. Он отрицает, что его сердце следовало за глазами и как результат, что-то нечистое прилипло к его рукам (Иов 31,5сл.). Потом он отрицает, что виновен в супружеской измене. Также здесь он начинает не с поступка (измены), а с сердца, которое прельщалось женой другого (Иов 31,9сл.).

Следует обратить внимание, что Иов измеряет честность не только самими поступками, но всегда учитывает также сердце и сознание.

Дальше Иов говорит, что он всегда справедливо относился к своим рабам и рабыням. Он воспринимает их как нечто большее, чем свою собственность. Они, так же как и он, созданы Богом. Иов указывает на права, которыми, очевидно, могли пользоваться в его доме слуги (Иов 31,13сл.).

После этого Иов говорит, что он хорошо относился к бедным и слабым. Он знал, что значит делиться хлебом с сиротами и вдовами. Бродяг он одаривал одеждой. Он никогда не поддавался искушению склонить судей у ворот на свою сторону за счёт сироты (Иов 31,16сл.).

Потом следуют уверения Иова, что он никогда в жизни не возлагал свои надежды на золото и добро. Он никогда не поступал своевольно, пользуясь своими большими возможностями. Сразу после этого он выражает своё отвращение к почитанию солнца и луны. Иову чуждо идолопоклонство в материальном или более духовном смысле. Это бы обозначало отречение от Бога (Иов 31,24сл.).

Также в радости по поводу погибели своего врага или отказе в гостеприимстве страннику или прохожему Иов не чувствует себя виновным. Снова для него главное не внешнее исполнение Божьей воли, поскольку в сердце своём Иов не проклял врага (Иов 31,29сл.).

Следующая затем клятва очищения позволяет снова увидеть, что Иов вовсе не чувствует себя виновным. Как свойственно человеку скрывать свои проступки, особенно если человек боится, что другие скажут о нём (Иов 31,33сл.)! Но даже в этом Иова нельзя обвинить.

В конце Иов заявляет, что также его поле и плоды не жаловались на него (Иов 31,38сл.). В этом случае мы можем подумать о хищнической эксплуатации полей, когда земля не отдыхает в положенное ей время, или же об удерживании (достаточной) платы работников, трудящихся на полях Иова. Подобных социальных грехов Иов тоже не совершал.

Всё, что Иов представляет как доказательства своих справедливых поступков, частично упоминается в его речах. К сиротам он чувствовал сострадание (Иов 6,27; 24,9; 29,12). Сиротам и вдовам он оказывал помощь (Иов 29,12сл.). Он был глазами для слепых, ногами для хромых, отцом для нуждающихся и защитником в судебных делах, где фигурировали чужеземцы (Иов 29,15сл.). Он резко выступал против злоумышленников и выдирал добычу с их зубов (Иов 29,17). Он вел себя как царь, который утешает плачущих (Иов 29,25).

Кроме того, Иов обращал внимание на горе других. Он знал последствия воровства (Иов 24,2сл.), недостатка одежды (Иов 24,7сл.), похищения детей (Иов 24,9). Он прислушивался к стонам умирающих и раненых (Иов 24,12), видел горе, которое причинили убийца и прелюбодей в сумерках (Иов 24,14сл.), и надругательства над беззащитными женщинами (Иов 24,21).

В глаза бросается тот факт, что Иов, убеждая в своей невинности, очень много говорит о своём хорошем поведении по отношению к ближним, но намного меньше о своём отношении к Яхве. Однако это ещё не свидетельство его поверхностности. Он ведь знает, что не согрешил служением другим богам, чем бы он отрекся от Бога (Иов 31,26сл.). Иов также осознаёт, что в своих поступках по отношению к ближнему он всё время имел дело с Самим Яхве (Иов 31,4.14сл.23). Мы разделяем этику и религию, но в Ветхом Завете эти два понятия сосуществуют в одной большой заповеди – любить Бога всем сердцем и душой (срн. Втор. 6,4сл.).

 

См. о значении клятвы, которую употребляет Иов, Дж. Е. Хартлея [J.E. Hartley: Beuken 1994,85v]. В Иов 27,2сл. Иов фактически полагает конец дискуссии со своими друзьями, используя клятву невиновности. Его друзья обвинили его, напр., Елифаз в Иов 22,5сл., и даже настолько серьёзно, что они на этом основании могли бы предъявить Иову претензии. Иов своей клятвой полагает конец этой дискуссии. Тем самым он ставит на карту всё своё существование, присягая перед Богом, “Который лишил его суда” (Иов 27,2)! Принимая во внимание клятву Иова, друзья стоят перед выбором: либо судить, либо молчать. Поскольку они молчат, Иов одержал над ними победу и теперь может прямо представить своё дело Самому Богу.

Вайзер [Weiser 1963,212] назвал заявления Иова о его невиновности в Иов 31 “негативной исповедью”. Это напоминает т.н. “негативное признание” в Египетской Книге мертвых 125 [см. COS II, 59v]. Как  Вайзер [Weiser 1963,213], так и Крузе [Kroeze 1961,341v],  Штраусс [Strauss 2000,214] и др. указали на высокие стандарты, которые Иов поставил перед собой. См. также Градля [Gradl 2001,277], который не видит здесь никакого поверхностного соблюдения законов, а описание жизненной позиции человека,  причём исходящей изнутри. Вайзер видит там отклонение желаний, объектом которых становятся незамужние девушки, в то время как законодательство Моисея не содержит по этому поводу никакого запрета.  Крузе даже говорит, что слова Иова о нежелании таких девушек могут быть понятны только с точки зрения монотеистических стандартов.

Вряд ли мы можем сказать, что Иов в словах о супружеской измене ставит мужчину и женщину наравне. Это видно из наказания, которое бы его постигло в случае его измены: результатом его измены с женой соседа могло бы стать то, что его собственная жена (как его собственность!) стала бы добычей его соседа (Иов 31,10)! Также хорошее замечание Иова о рабах как людях вовсе не подразумевает критики рабства как такового. Когда Иов говорит о рабах как созданиях Божиих, это ещё не значит ничего особенного. Ведь то же самое можно сказать и о животных [Kroeze 1961,346v]. Равные права для всех людей, свободных или рабов, существуют только в царстве мёртвых (Иов 3,19)! Однако это не исключало нарушения прав раба и рабыни. Тот факт, что Иов упоминает здесь об этом, является основанием для предположения, что он отделяет себя от других рабовладельцев.

Социальная мораль и религиозная этика – неразделимы, по словам Ван Селмса [Van Selms 1983,104], который добавляет, что одно понятие не может употребляться вместо другого. По сути, любовь к Богу имеет преимущество. Но мы уже видели, что кажущееся может быть обманчивым: друзья Иова использовали этот принцип в поддержку Бога и против человека Иова, однако, несмотря на это, они навлекли на себя гнев Яхве (Иов 42,7).

 

3. В наших суждениях об этическом автопортрете Иова мы не должны рисовать Иова самодовольным и фарисейским. Иов сильно страдает и защищается перед Яхве, что он невинно страдает. Мы не должны здесь использовать стандарт, который потом будет использовать апостол Павел: “нет праведного ни одного” (Рим. 3,9сл.). Здесь речь идёт об одном очень справедливом в глазах Божиих муже, который по праву может защищать свою невиновность. Иов 31 предлагает хорошую защиту правоты Иова. Нет надобности рассматривать “двойное” правосудие, по примеру Кальвина (Institutie III, 12,1), чтобы защитить Иова от его друзей и в то же время объявить его виновным по отношению к Яхве. Тогда мы оказываем слишком много чести Елифазу, который при любых обстоятельствах желает сделать из человека  как творения грешника.

 

Мы не должны раскрашивать ветхозаветные тексты новозаветными красками. А это происходит тогда, когда мы применяем здесь цитату апостола Павла. Так ни один “праведник” в Ветхом Завете не остаётся праведным и никто не может назвать себя хорошим. Ван Дёрсен [Van Deursen 1984,63v] выступает против ветхозаветного Елифаза, который, создавая пропасть между Богом и творением, приводит к тому, что ни один смертный не может быть праведным для Бога. Таким образом, каждое творение легко становится беззаконным, а каждое расстояние между Творцом и творением – моральной пропастью. 

Я обращаю внимание на то, что слова Елифаза повлияли на мнение Кальвина об Иове. В Institutie III,12,1 он дважды соглашается со словами Елифаза (Иов 4,17сл.; 15,15). Даже если бы кто-то праведно выполнял закон (Иов!), он всё же не мог бы быть образцом этой праведности, которая стоит выше всякого понимания, по мнению Кальвина. Уровень творения человека слишком “низкий”, чтобы просто так предстать перед Богом. Даже если бы человек, очищенный от всякой скверны, пребывал в состоянии чистоты, всё равно его состояние было бы слишком несовершенным, чтобы без посредника дойти к Богу (Institutie III,12,1). Своим учением о двойном правосудии по отношению к Иову Кальвин создаёт недоразумения [Faber 1993,77vv].

Во многих проповедях о Книге Иова Кальвин открыто отдаёт своё предпочтение Давиду над Иовом, который всё-таки слишком много себя оправдывал. Кальвин знает, что пролог исключает возможность, что Иов был покаран за грехи прошлого. Но, тем не менее, Бог мог наказать Иова за его грехи. Всегда правильная позиция во время всех горестей и страданий – признание вины и покорность. См. Шрейнера [Schreiner 1994,91vv], который замечает, что Кальвин использует пример Давида, чтобы поучить Иова, как нужно правильно переносить страдания. Нетерпение и вспышки страсти Иова Кальвин противопоставляет Давидовой покорности и признаниям, что коснувшиеся его несчастья были заслуженными и необходимыми [1994,101].

 

4. Образ, который Иов рисует сам, демонстрирует отличительные черты царя из Пс. 71, который проявляет милосердие, справедливо обходясь с каждым нуждающимся. На мой взгляд, вполне объективно будет судить Иова в рамках его времени, и не приписывать ему того, что в наше время, а не в его было актуально. Хорошее обращение с рабами ещё не значило, что Иов выступал против института рабства. Отсутствие внимания к страданию жены Иова полностью вписывается в то время, когда общество руководилось законами патриархата. Всё внимание обращено на страдание Иова, а не его жены.

Нельзя упускать и тот момент, что Иов достаточно снисходителен к несчастным людям из обычного общества, а не к отверженным, находящимся вне этого общества, как видно из Иов 30,1сл.. Сыновья тех отцов, которых Иов находил слишком ничтожными, чтобы позволить им жить с собаками своего стада, теперь над ним насмехались. Он не демонстрирует никакой жалости по поводу того, что они, обессилевшие из-за бедности и голода, убегают в пустыню (Иов 30,3).

 

Ван Селмс [Van Selms 1983,102] видит в Иов 29,12-17 аналогии с царской этикой из Пс. 71,2.4.12сл.. Правосудие как основная функция царя и старейшин должно включать защиту слабых. Ван Селмс также указывает на то, что в Ветхом Завете не было различия между справедливостью и милосердием.

Иов с презрением говорит о людях, которые находятся вне упорядоченного общества. Ван Селмс [Van Selms 1983,102] называет их “отверженными землёй”, к которым Иов не испытывает ни крупицы сострадания, в то время как он проявляет его к нуждающимся внутри общества (Иов 24,5сл.10сл.)! Несмотря на всё своё горе, Иов не изгоняется из общества. Клайнс [D.J.A. Clines в Beuken 1994,5v] обращает внимание на то, что Иов ещё был в состоянии содержать свою жену, четырёх друзей (которые самое меньшее гостили у него неделю, Иов 2,13), четырёх оставшихся слуг (Иов 1,15.16.17.19) и домашнюю прислугу (Иов 19,15сл.). Богатый Иов стал обеднелым Иовом, который ещё, конечно же, продолжал жить на “хорошей” стороне общества, а не стал “отверженным землёй”. Когда Ван Селмс [Van Selms 1983,102] говорит о дискриминации из-за пренебрежения Иовом изгоев общества,  похоже на то, что мы применяем сегодняшние нормы. Мы бы должны были делать больше, нежели просто констатировать, что люди из-за нищеты и голода убегают в пустыню. Остаётся темой для размышлений то, что и мы  даже наилучшими социальными мерами не можем предотвратить, чтобы люди своим преступным и неразумным поведением помещали себя вне общества.

Клайнс [D.J.A. Clines в Beuken 1994,5] судит древний мир, в котором жил Иов, современными глазами. Он очень негативно отзывается о том, что в Книге Иова не встречается ни одна женщина, и что жена Иова, собственно говоря, из-за определения, что она женщина, –  “неразумная” (Иов 2,10), и ещё о том, что в конце книги Иов своим новым дочерям дал имена косметических средств. Они должны были приятно пахнуть для своих мужей. Вывод: мужчины должны управлять, а женщины должны всего лишь существовать! См. о жене Иова также Градль [Gradl, Beuken 2001,51vv], который акцентирует внимание на мнении Августина о жене Иова как помощнице дьявола (лат.: adiutrix diaboli) и отождествляет её с Евой как архетипом искусительницы.

 

 

Йохем Даума. «Комментарий к Ветхому Завету» в 4 т.

Готовится к публикации издательством «Коллоквиум».

www.colbooks.org

2009–2012 гг.

© Ukraine Committie Hattem