Роланд Бейнтон

На сем стою. Жизнь Мартина Лютера

Глава восемнадцатая. ТЕРРИТОРИАЛЬНАЯ ЦЕРКОВЬ

Сколько бы ни препятствовало работе Лютера отступничество его друзей, он тем не менее основал Церковь. В результате активной миссионерской работы большая часть северной Германии за десять лет обратилась в лютеранство. Успех этот в значительной степени был обусловлен дотоле невиданного масштаба пропагандистской кампанией, которая в такой форме не повторялась более никогда. Основными ее орудиями были трактат и карикатура. Количество брошюр, напечатанных в Германии за четыре года - с 1521-го по 1524-й, превосходит объем литературы, изданной в течение любых других четырех лет германской истории вплоть до настоящего времени. Безусловно, это вовсе не означает, что в то время люди имели больше материалов для чтения, чем после появления газет и журналов. Речь идет лишь о количестве издаваемых трактатов. Среди авторов на первом месте был Лютер. Количество написанных им на родном языке трудов исчисляется сотнями. Но в этом ему содействовало множество людей, а печатники, издававшие эти в высшей степени полемические материалы, были воистину мужественными людьми, которые рисковали как своим благополучием, так и своей жизнью. Наглядным примером сплоченности и искусности этого подполья служит пример типографии, напечатавшей, ничем себя не выдав, брошюру, которая была направлена против епископа Констанцского за проявляемую им терпимость к незаконнорожденным детям священников и обложение их налогом. По бумаге и типу используемого шрифта можно выявить двести других работ, отпечатанных в этой типографии, однако она так и не была раскрыта. Католики, конечно, отвечали тем же, но в несравненно меньшем объеме.

Распространение реформы

Краткий обзор содержания этих брошюр позволяет многое сказать как о методах, так и о выборе тем для пропаганды реформы в народе. Легко было писать работы, содержащие прямые оскорбления Римской церкви. Часто использовался известный мотив противопоставления Христа и папы. В одной из пародий Христос говорит: "Не знаю, куда бы Мне приклонить голову". Папа отвечает: "Сицилия моя. Корсика моя. Ассизи мой". Христос: "Кто верует и примет крещение, тот спасется". Папа: "Кто вносит пожертвования и приобретает индульгенции, получит отпущение грехов". Христос: "Пасите овец Моих". Папа: "Своих я стригу". Христос: "Вложи меч твой в ножны". Папа: "Папа Юлий за один день убил тысячу шестьсот человек". На карикатуре сопровождаемый дьяволом папа, в доспехах и на боевом коне, роняет свое копье, увидев Христа на осле и с большим крестом в руках.

Особенно много колкостей вызывали монашество, иконы и чудеса. "Трое зябликов в клетке радостнее славят Бога, чем сто монахов в монастыре". Автор памфлета пишет об иконе с изображением девы Марии, в глазах которой были проделаны крошечные отверстия. Через них можно было разбрызгивать воду, создавая впечатление, будто икона плачет. Одна католичка из Швабии послала своему сыну-студенту в Виттенберг маленькую восковую фигурку ягненка, на которой было написано: Agnus Dei. Предполагалось, что фигурка защитит его от несчастий. Его ответ матери был напечатан в 1523 году.

 

"Дорогая матушка!

Не беспокойтесь по поводу учения доктора Мартина Лютера и не тревожьтесь обо мне. Здесь безопаснее, чем в Швабии. Спасибо за то, что вы прислали мне фигурку Agnus Dei, которая должна защитить меня от пули, ножа и от падения, но, честно говоря, никакой пользы она мне не принесет. Я не могу верить в нее, поскольку Слово Божье учит меня полагаться лишь на Иисуса Христа. Посылаю ее вам обратно. Давайте испытаем ее и посмотрим, способна ли она защитить себя от кражи. Благодарность моя вам ничуть не иссякла, но молю Бога, чтобы Он наставил вас не верить более в святую соль и святую воду, и во все остальное, чем дьявол дурачит вас. Надеюсь, что вы не отдадите эту фигурку моему брату. Любезная моя матушка, я надеюсь также, что батюшка позволит мне еще остаться в Виттенберге. Прочтите Новый Завет доктора Мартина Лютера. Он продается в Лейпциге. Я собираюсь купить себе в Виттенберге коричневую шапку. Горячий привет моему дорогому батюшке, моему брату и сестрам".

Не забывали трактаты и превозносить Лютера. В одном из памфлетов рассказывается о том, как крестьянину довелось повстречать сияющего великолепием незнакомца. Крестьянин спрашивает, не Бог ли он. "Нет, - отвечает тот. - Я ловец человеков. Зовут меня Петром, и я только что пришел из Виттенберга, где по великому благоволению Божьему собрат мой, апостол Мартин Лютер, восстал, чтобы поведать людям истину о том, что никогда я не был епископом Рима, никогда не пил крови бедняков и не имел ни серебра, ни золота".

Обе стороны широко использовали имя дьявола. На одной из католических карикатур изображен дьявол, нашептывающий что-то на ухо своему ближайшему сподвижнику, Мартину Лютеру. С другой стороны, на гравюре реформатов изображен сидящий за своим рабочим столом Лютер, к которому врывается дьявол с посланием следующего содержания:

"Мы, Люцифер, господин вечной тьмы и правитель царств мира сего, извещаем тебя, Мартин Лютер, о нашем гневе и неудовольствии. От легатов наших, кардиналов Кампеджио и Ланга, проведали мы о том ущербе, который нанес ты, возродив Библию, которой, благодаря трудам нашим, мало кто пользовался в последние четыреста лет. Ты побуждаешь монахов и монахинь оставлять монастыри, в которых они ранее служили нам верою и правдою, да и сам ты отступился от служения нам. Посему мы будем преследовать тебя сожжением, утоплением и обезглавливанием. Сие есть формальное объявление войны, и никакого иного уведомления ты не получишь. Скреплено нашей адскою печатью в граде Проклятия сентября последнего дня 1524 года".

Печатные сочинения дополняло искусство. В одной из пьес рассказывалось о заговоре с целью низвергнуть царство Христово и утвердить папство. Заговор этот имел такой успех, что сатана пригласил папу с его приближенными на званый обед. Когда подали зажаренных князей и колбасы из крови бедняков, ворвался посланец с известием о том, что в Виттенберге проповедуется оправдание по вере. Ад был посрамлен, а Христос восторжествовал.

Эти примеры наглядно показывают, какие методы использовали реформаты в своих нападках на злоупотребления Римской церкви.

Лютеровское же учение как таковое было не столь наглядным, и популяризировать его было сложнее. Но Ганс Сакс, поэт-сапожник из Нюрнберга, сочинил совсем неплохие куплеты о Лютере, назвав его "нюрнбергским соловьем":

Лютер учит, что все мы

Соучастники Адамова грехопадения.

Если человек пребывает в нем,

Он ощущает шипы и проклятие греха.

Когда жуть, отчаяние и ужас охватывают его,

В раскаянии он падает на колени.

Тогда открывается ему свет дня.

Тогда Евангелие может открыться ему.

Тогда увидит он Христа, Сына Божьего,

Который позаботился о нас.

Закон исполнен, долг оплачен,

Смерть побеждена, проклятие ослабело,

Ад сокрушен, дьявол связан,

Открыта для нас благодать Божья.

Христос, Агнец, искупает всякий грех.

Одной лишь верою Христовой мы побеждаем".

Основы лютеровского учения, изложенные столь просто и кратко, оказывались доступны простым людям самых разных занятий. Когда Лютеру поставили в упрек то, что он апеллирует к мирянам, один из авторов памфлетов ответил так:

"Глупцы вы изощренные, извещаю вас о том, что ныне в Нюрнберге, Аугсбурге, Ульме, в Швейцарии и Саксонии есть жены, девы, студенты, ремесленники, портные, сапожники, булочники, рыцари, дворяне и такие князья, как курфюрст Саксонский, сведущие в Библии больше, чем все университеты Парижа и Кельна и все паписты мира".

Практические церковные проблемы

Но уже само распространение Евангелия рождало множество практических проблем, связанных с организацией Церкви. Лютер никогда особенно не выступал по этому вопросу с разъяснением своей позиции. Для него истинная Церковь всегда была Церковью искупленных, ведомой одному лишь Богу. Она проявляет себя в разных местах земли, немногочисленна, подвергается гонениям, зачастую пребывает в подполье, и в любом случае она рассеяна и

объединена лишь узами Духа. Подобные воззрения могли привести лишь к созданию мистического братства, не имеющего никаких конкретных форм. Вот что подразумевал Лютер под Царством Христовым. Он никогда не заявлял, что оно может быть реализовано. В то же время Лютер не готов был и лишить Церковь всякой организации. Оставалась лишь возможность собрать вместе верные души, которые можно объединить в данной местности. К формированию такой организации Лютер подошел вплотную в 1522 году, когда он наставлял тех, кто желает причащаться под обоими видами, получать причастие отдельно от других. И даже после того, как такая форма принятия причастия стала обычной, он все же стремился объединить истинно верующих в духовное братство. Но при этом Лютер вовсе не желал упразднения церковной общины. Скорее он стремился сформировать своего рода ячейки внутри общецерковной структуры. Лютер, однако, пришел к заключению, что практические сложности непреодолимы, и к 1526 году объявил, что осуществить его мечту невозможно. На этот счет он заблуждался, поскольку анабаптистам удалось решить данную проблему, но добились они этого путем полного отказа от территориальной церкви. Дилемма Лютера заключалась в том, что он желал иметь как конфессиональную церковь, основанную на опыте личной веры, так и церковь территориальную, которая объединяла бы всех жителей данной местности. Если бы его побудили сделать выбор, решение Лютера было бы в пользу массовой церкви. Именно в таком направлении он и двигался.

Реализация этой задачи требовала определенной организационной работы. К 1527 году можно было сказать, что все княжество Саксонское находится во власти реформатов. Отход от старого во многом приводил к неразберихе. Особенно это касалось вопросов, связанных с церковным имуществом и финансовыми выплатами. Монастыри были покинуты. Что в таком случае должно произойти с хранящимися в них пожертвованиями и монастырскими доходами? В некоторых случаях жертвователи умерли много лет назад, а установить наследников было невозможно. Землям угрожала опасность захвата со стороны могущественных соседей, на монастырские же доходы рассчитывать в любом случае не приходилось, поскольку после того, как ситуация изменилась, крестьяне вовсе не намеревались и далее платить монастырям оброк. Во-вторых, церковная реформа угрожала хаосом из-за неприязни Лютера к единообразию. Каждая деревня и даже каждая церковь имела какие-то свои отличия. Скоро даже в одном городе можно было заметить отличие между церквами. Мало того - даже в одной и той же церкви обряды могли совершаться по-разному. Людей, чье ощущение религиозной безопасности в значительной мере зависело от стабильности и неизменности ритуалов, такое разнообразие и непредсказуемость всерьез выбивали из колеи. Лютер стал сознавать необходимость добиваться единообразия хотя бы в пределах одного города.

Но хуже всего было то, что доктринальные различия угрожали общественному спокойствию. В княжестве католицизм сохранил кое-где свои позиции. Кроме того, в Саксонию проникали цвинглианство и анабаптизм. В бурлящем обществе развернулась настоящая война идей. Единственное решение этой проблемы Лютер видел в том, чтобы лишь одна конфессия наделялась правом публичного служения в определенной местности. Возможности для практической реализации этого положения он представлял себе смутно, поскольку его одолевали противоречивые идеи. Он рассматривал мессу как идолопоклонство и богохульство, но при этом не желал никого принуждать к вере. Лютер постепенно приходил к мысли о необходимости признания прав соперничающих конфессий. Напрашивалось решение об утверждении территориальной церкви, направленность которой определялась бы преобладающими в данной местности убеждениями. Меньшинству же предоставлялась возможность переселиться в места, более благоприятные для исповедания их веры. Другой вопрос - следует ли применять этот принцип к одним лишь католикам или также и к сектантам.

Но кто должен взять на себя ответственность и прекратить разброд? До сих пор Лютер склонялся к конгрегационализму и решительно возражал против изгнания Цвиллинга из Альтенбурга, невзирая на волю народа. Но независимые поместные общины не обладали никакими возможностями решать такие проблемы, которые затрагивают сразу несколько районов. Решать их могли епископы, но епископы враждебно относились к реформе. Но будь даже ситуация иной, Лютер никогда не наделил бы их прежними функциями, поскольку пришел к убеждению, что в Новом Завете всякий пастор был епископом. Поэтому, когда он обращался к своим коллегам, называя их "епископ Лохаусский" или "епископ Торгаусский", это не было просто жестом. В таком случае должность епископа следовало чем-то заменить. Необходимо создать должность регионального руководителя, но как и кем должен он избираться? Если церквами, то кто соберет их вместе?

Благочестивый князь

Пока единственный ответ на все эти вопросы Лютер видел в том, чтобы обратиться к князю. Он должен выступать не в роли правителя, но как христианский брат, положение которого благоприятствует тому, чтобы в такой чрезвычайной ситуации взять на себя задачу епископа. Все церковное имущество - по крайней мере временно - переходило под управление курфюрста, чтобы он имел возможность распределять церковные доходы, направляя их на содержание служителей, преподавателей и бедных. Что же касается единообразия в обрядах и вере, то необходимо провести опрос, если воспринимать волю большинства как решающий фактор. Следует изучить мнение саксонцев. В старые времена подобные инспекции проводили епископы. Теперь же пусть курфюрст созовет для этой цели комиссию. Так и сделали. Были назначены инспекторы, в число которых вошли и богословы во главе с Лютером. Кроме того, в комиссию были включены юристы для распоряжения финансовыми вопросами. Меланхтон составил вопросы, на которые предстояло ответить инспекции. Вопросы эти необходимо было выдавать на руки в печатном виде каждому из опрашиваемых служителей. В предисловии Лютер подчеркивал временный характер всего этого мероприятия, однако курфюрст именовал членов комиссии "моими инспекторами", а инструкции Меланхтона представляли собой не столько вопросник, сколько программу, выдвинутую на утверждение. Сам того не подозревая, Лютер вступил на путь, который приведет его к созданию территориальной церкви под управлением курфюрста.

За два месяца инспекторы обследовали тридцать восемь приходов. Их интересовали финансы, поведение людей и служителей, формы богослужения и вероисповедные вопросы. В финансовых делах, как обнаружила инспекция, царила полная неразбериха и развал. Пастораты пребывали в плачевном состоянии. Один из служителей жаловался, что из-за протекающей крыши пропали книги стоимостью четыре гульдена. Инспекторы приняли решение возложить ответственность за ремонт на прихожан. Нравственное состояние особых опасений не вызывало. Церковная служба требовала определенного единообразия. Что же касается веры, то решающим фактором оказалось сочувствие Реформации, проявляемое всей Саксонией. Поэтому претворение в жизнь реформы нельзя было воспринимать как насильственное распространение вероучения среди большинства граждан. Но имелись и несогласные, а в интересах общественного спокойствия нельзя было позволить двум вероисповеданиям существовать бок о бок. По этой причине все остатки католицизма должны исчезнуть. Священников, отказывавшихся принять реформу, увольняли. Те, кто помоложе, должны были обеспечивать себя сами. Пожилым назначалась пенсия. Один из служителей женился на своей поварихе как раз в то время, когда приехали инспекторы. Священника спросили, отчего он не сделал этого раньше. Тот ответил, что, по его мнению, повариха должна скоро умереть, и тогда он мог бы найти себе жену помоложе. Он был уличен в пособничестве папистам и отстранен от служения. Однажды комиссия выявила священника, который служил в двух приходах сразу. Один из них находился на территории католиков, другой же - на территории реформатов. В каждом из этих приходов священник служил в соответствии с положенным для данной конфессии обрядом. Подобную практику сочли неприемлемой.

"За сектантами - как за цвинглианцами, так и анабаптистами - внимательно следили. Лютер пока еще не склонен был относиться к анабаптистам так, как это сделали цвинглианцы, вынеся им смертный приговор. В июне 1528 года Лютер следующим образом ответил на сделанный ему запрос:

"Вы спрашиваете, могут ли городские власти убивать лжепророков. Я не склонен к поспешному вынесению смертных приговоров, даже если они и заслуженны. Меня страшит в этом вопросе пример папистов, а также евреев дохристианских времен, ибо, когда действовал закон о казни лжепророков и еретиков, выходило так, что убивали-то как раз святых и невинных.... Не могу согласиться с тем, что лжеучителей должно умерщвлять. Вполне достаточно отлучить их от Церкви".

Но даже отлучение требовало определенного изменения в вероучении. Лютер все еще упрямо возражал против какого бы то ни было понуждения к вере. Это однако вовсе не мешало ограничивать публичное исповедание веры. Внешние проявления веры, по его мнению, можно регулировать в интересах соблюдения благопристойности и спокойствия. При этом Лютеру вовсе не приходило в голову то, что он подчиняет Церковь государству. Едва ли ему пришлась бы по душе введенная позднее в Англии система, согласно которой король является главой Церкви. Христианские же князья, с точки зрения Лютера, несомненно, обязаны укреплять истинную религию. Лютера прежде всего заботила беспрепятственность выражения веры. Любой может содействовать в этом; мешать же не дозволено никому. Если князь может оказать помощь, ее нужно принимать. Если он вмешивается в дела веры, не следует ему повиноваться. Этому принципу Лютер оставался верен до конца своей жизни. Однако та четкая грань, которую он провел между сферами церковной и государственной в своем трактате 1523 года "О гражданском государстве", уже начинала стираться.

Протест

Особенно этому способствовало то, что в сфере политики над протестантизмом нависла угроза, и защита его неизбежно ложилась на плечи мирских властей. Отныне именно курфюрстам, князьям и посланцам свободных городов, а не богословам надобно было сказать: "На сем стою". Сам Лютер был не столько духовником, сколько наставником духовников. Ему надлежало ободрять, укорять, направлять, наставлять и предостерегать относительно нежелательных уступок и недостойных средств.

Судьба лютеранства зависела от тех решений, которые будут принимать германские сеймы совместно с императором или с Фердинандом - вторым после него лицом в империи. Мы вкратце рассмотрим ход борьбы лютеранства за свое признание и роль, которую сыграл Лютер в событиях, происходивших в период между Вормсским и Аугсбургским сеймами.

После Вормса каждый последующий сейм германских земель вынужден был заниматься вопросом о лютеранстве. Первым из них был Нюрнбергский сейм 1522 года. От Вормсского он отличался тем, что умеренной партии больше не существовало, а разногласия сторон приняли непримиримый характер. Католическая партия стала приобретать черты политического союза. Самым воинственным был герцог Георг. Чтобы побудить своих сторонников к действию, он взял на себя труд переписать наиболее оскорбительные для католицизма места из выходящих одна за другой работ Лютера. Основу этой партии составляли Иоахим Бранденбургский, Габсбурги и баварцы.

С другой стороны, свободные имперские города твердо стояли за реформу. Несмотря на все усилия своих епископов, Аугсбург и Страсбург были поражены ересью. В Нюрнберге, где проходила сессия сейма, было сделано заявление, что, даже имей папа еще три короны на своей тиаре, ему не удастся заставить их отречься от Слова Божьего. Фридрих Мудрый по-прежнему был осторожен. Он отказался изменять порядок проведения мессы в Замковой церкви Виттенберга до окончания сейма, но в то же время отказался и изгнать Лютера.

Каждая из сторон переоценивала своего противника. Фердинанд извещал императора, что из тысячи немцев не найдешь и одного, не зараженного лютеранством. Посланец же Фридриха сообщал ему, что Саксонии угрожает опасность экономических санкций. При равенстве сил сторон, даже при отсутствии умеренной партии единственно возможным решением представлялся компромисс. Католики в большей мере были готовы к уступкам, поскольку они не могли игнорировать сказанные делегатом Фридриха слова о том, что Лютер фактически стал заслоном от бунта, что без Лютера сторонников его сдержать не удастся, и что возвращение Лютера в Виттенберг против воли своего князя было настоятельно необходимо для предотвращения хаоса.

На состоявшейся 6 марта 1523 года сессии сейм ограничился не вполне вразумительной формулировкой, согласно которой до созыва собора Лютер и его последователи должны воздерживаться от публикации своих сочинений, а проповедовать можно лишь Святое Евангелие, согласно его толкованию, записанному и утвержденному христианской Церковью. Когда на следующий год в Нюрнберге вновь состоялось заседание сейма, восшествие на папский престол Клемента VII - столь же светского представителя семейства Медичи, что и Лев X, - в силу сложившихся обстоятельств не внесло никаких перемен в позиции сторон. 18 апреля 1524 года сейм принял следующую формулировку: "Евангелие должно проповедоваться в согласии с истолкованием вселенской Церкви. Каждый князь на подвластных ему землях должен по мере своих сил исполнять Вормсский эдикт". Здесь мы уже видим начатки принципа cuius regio eius religio, согласно которому каждый регион должен исповедовать христианство в своем толковании.

Всем было понятно, что это лишь передышка. Крестьянская война 1525 года обострила конфликт, поскольку католические князья вешали лютеранских проповедников целыми группами. Это вызвало появление новой ветви лютеранства, имевшей политическую окраску. Во главе нового движения стоял незадолго до этого обратившийся в лютеранство Филипп Гессенский. Он был молод, импульсивен и полон энергии. Именно он проявил чрезвычайную активность в Крестьянской войне, когда саксонские князья предпочитали положиться на Бога в ее исходе. Филипп руководствовался тремя принципами: он никого не станет понуждать к вере; если же его попытаются принудить, он будет сражаться, но не смирится; он заключит союз с верующими других конфессий. Теперь Филипп жаждал продемонстрировать свою верность Евангелию. Когда в 1526 году в Шпейере состоялось заседание имперского сейма, Филипп появился там в сопровождении двух сотен всадников. С ним были и лютеранские проповедники, которые, будучи лишены доступа к алтарям, вышли на балконы гостиниц и обратились к четырехтысячной толпе. Филипп засвидетельствовал свою веру, приказав в пятницу подать к обеду говядину. Представитель Страсбурга отметил, что было бы уместнее, если бы Филипп подтвердил свою веру каким-либо более значимым образом, вместо того чтобы устраивать пирушку в постный день. Император никогда не потерпел бы столь вызывающего нарушения древних обычаев, будь у него свободны руки. Но, нанеся в 1525 году поражение Франции, он затем поссорился с папой и не мог присутствовать на заседании сейма. В итоге было принято еще одно компромиссное решение. В религиозных вопросах каждый был волен поступать так, "как если бы он отвечал пред Богом и императором". Практически это было признанием территориального принципа.

Такая передышка продолжалась три года, в течение которых большая часть северной Германии стала лютеранской. На юге же к Лютеру примкнули такие города, как Страсбург, Аугсбург, Упьм и Нюрнберг. Констанц принял реформу, порвал отношения с Габсбургами и присоединился к швейцарцам. Базель перешел на сторону реформатов в 1529 году.

То был год второго Шпейерского сейма. Значимость этой ассамблеи состояла в том, что она четко разграничила конфессии и разделила Германию на два лагеря. Перед сеймом ситуация была совсем иной. Реформаты расходились в вопросах как веры, так и способа действий. Филипп Гессенский, которого убедили, что католики вот-вот перейдут в наступление, вел переговоры с Францией и Богемией - традиционными врагами дома Габсбургов. Это вызывало ужас у саксонских князей, даже и не помышлявших о выходе из империи. Католики никак не могли определиться в выборе политики. Император выступал за мягкость, его брат, Фердинанд, - за твердый кулак. Ясность принес Шпейерский сейм. Фердинанд решил пренебречь инструкциями своего брата Карла, который вновь отсутствовал, и потребовал вырвать ересь с корнем. Его позиция, не получившая особой поддержки, сплотила реформатов. Казалось, наступило весьма благоприятное время для того, чтобы разделаться с реформатами, поскольку Франция, папа и турки были в данный момент либо под контролем, либо не представляли собой большой угрозы. Но сейм не проявил особого желания считаться с мнением Фердинанда, и в результате его решение оказалось далеко не столь суровым, как можно было бы ожидать. Вормсский эдикт был подтвержден лишь для католических территорий. Временно, до созыва вселенского собора, лютеранство надлежало терпеть в тех регионах, где его нельзя было подавить, не вызвав при этом восстания. В лютеранских землях должен соблюдаться принцип религиозной свободы для католиков. В то же время на католических землях лютеране такой свободой не наделялись. Реформаты протестовали против столь дискриминационного подхода. Отсюда и появился термин "протестанты". Они считали, что большинство одного сейма не может пересматривать решения, принятые единогласно на предшествовавшей ассамблее. Лютеране выразили сомнение в том, что намерение императора было именно таковым, и в этом оказались совершенно правы. Они подтвердили, что две религии не могут сосуществовать на одной территории, не угрожая при этом общественному миру. Реформаты сообщили, что если их призыв не будет услышан, им "придется протестовать и публично свидетельствовать перед Богом, что они не согласятся ни с чем, что противоречит Его Слову".

Их взгляды получили немало ложных толкований. В протестантском лагере излишнее внимание уделялось первому слову - "протестовать" и упускалось при этом второе - "свидетельствовать". Они же прежде всего исповедовали свою веру. Католическая сторона допускала куда более грубые искажения протестантской позиции. Историк Янсен утверждал, будто реформаты протестовали против религиозной свободы. В каком-то смысле это верно. Ни одна из сторон не проявляла терпимости, однако реформаты протестовали против очевидного неравноправия, которое требовало свободы для католиков, отрицая ее для протестантов. В этом протесте цвинглианцы и лютеране объединились.

Протестантский союз: Марбургский диспут

Филипп Гессенский считал, что настало время двигаться дальше. Решение последнего сейма также носило лишь временный характер. В таком случае протестантам необходимо защитить себя общим исповеданием и общей конфедерацией. Он надеялся объединить лютеран, швейцарцев и страсбуржцев, занимавших промежуточную позицию в вопросе о Вечере Господней. Но Лютер не стремился к политической конфедерации. "Мы не можем, - сказал он, - сознательно одобрить подобную лигу, поскольку это грозит кровопролитием и иными бедствиями. И тогда мы до такой степени увязнем во всем этом, что не сможем устраниться, если даже того пожелаем. Лучше десять раз умереть, нежели отяготить совесть свою невыносимым бременем подобного бедствия и соделать Евангелие наше причиною кровопролития в то время, когда нам должно не мстить и не защищать себя, но, напротив, - уподобиться овцам, ведомым на заклание".

Иное дело - общее исповедание веры. Хотя и с некоторыми опасениями, Лютер принял приглашение собраться вместе с другими немецкими и швейцарскими богословами в живописном замке Филиппа. Расположенный на склоне горы, этот замок возвышался над башнями Марбурга и нешироким Ланом. Собралась весьма примечательная компания. Лютер и Меланхтон представляли Саксонию, Цвингли прибыл из Цюриха, Эколампадиус из Базеля, Буцер из Страсбурга. Мы назвали лишь самые известные имена. Все искренне стремились к союзу. С радостью вглядываясь в лица Лютера и Меланхтона, Цвингли со слезами на глазах объявил, что он почитает наибольшим счастьем для себя находиться рядом с такими людьми. Лютер также призывал к единству. Начало дискуссии, однако, было не самым удачным. Лютер взял в руки мел, начертил на столе круг и внутри написал следующие слова: "Сие есть Мое тело". Эколампадиус настаивал на том, что слова эти следует понимать метафорически, поскольку плоть не пользует нимало, а Тело Христово вознеслось на небеса. Лютер спросил, отчего бы и вознесение не воспринять метафорически. Цвингли обратился к сути вопроса, сказав, что плоть и дух несовместимы. Следовательно, присутствие Христово может быть только духовным. Лютер на это отвечал, что плоть и дух могут соединяться, и духовное, которого никто не отрицает, вовсе не исключает физического. Казалось, дискуссия зашла в тупик, фактически же, однако, был сделан существенный шаг вперед, поскольку Цвингли не настаивал на своем утверждении, будто Вечеря Господня есть лишь обряд воспоминания, и согласился с тем, что духовно Христос присутствует на ней. Лютер же допустил, что, какова бы ни была природа физического присутствия, она не несет никакой пользы без веры. Следовательно, исключается магическое истолкование Вечери.

Такое сближение позиций открывало надежду на согласие, и лютеране первыми предложили формулу согласительного договора. Они признавали, что до этого времени неверно воспринимали позицию швейцарцев. Формулируя свои взгляды, они выступали за то, "что Христос воистину присутствует, то есть субстанционально и достаточно, хотя присутствие это никак не выражается количественно, качественно или непосредственно". Швейцарцы возражали против подобной формулировки, считая, что она недостаточно ясно выражает духовный характер Вечери Господней, поскольку непонятно, как что-то может присутствовать, но при этом не присутствовать непосредственно. Лютер пояснил, что геометрические категории неприменимы для описания присутствия Божьего.

Общего исповедания веры сформулировать не удалось. Тогда швейцарцы предложили действовать сообща на практике, оставив в стороне разногласия. На это Лютер "согласился тотчас же". По свидетельству Буцера, так было до тех пор, "пока не вмешался Меланхтон, говоря об уважении к Фердинанду и императору". Это чрезвычайно важное свидетельство. Оно означает, что Лютер не выступал с позиции полной непримиримости, которую ему часто приписывают, а был расположен к союзу со швейцарцами до тех пор, пока Меланхтон не побудил его вспомнить о том, что, объединившись с левыми, он подставляет себя под удар справа. Меланхтон все еще питал надежды на реформу всего христианского мира и сохранение сложившихся в период средневековья союзов посредством примирения лютеран с католиками. Решения Шпейерского сейма он не считал окончательными. Меланхтон полагал, что ценой примирения может быть отказ от сотрудничества с сектантами. Лютер не испытывал особого оптимизма относительно католиков, предпочитая консолидацию всех протестантских сил. Однако он уступил Меланхтону - единственному другу, который мог убедить его оставить позицию непримиримости. В конечном счете победила точка зрения Лютера, а когда все усилия Меланхтона добиться примирения с католиками не увенчались успехом, лютеране вновь вернулись к тому курсу, который впервые наметился в Марбурге, подтвердив его в Виттенбергском соглашении.

Сформулировать общее исповедание веры не удалось. Добиться соглашения о совместных действиях не удалось. Тем не менее, утверждал Филипп Гессенский, конфедерация возможна. Люди способны объединиться для защиты права каждого верить в соответствии со своими убеждениями, даже если они и не во всем согласны друг с другом. Призывы его звучали весьма громко. Они были переданы на рассмотрение не только богословам, но также и светским правителям Саксонии. Когда Лютера упрекают в готовности принять широкую помощь со стороны государства, следует вспомнить о том, что государственные деятели того времени были христианами, готовыми пойти на все ради своих убеждений. При этом им было что терять, причем куда больше, чем самому Лютеру. Филиппу Гессенскому ответил канцлер Саксонии. Канцлер не чуждался, подобно Лютеру, политических союзов. Не был он и равнодушен, как Филипп, к конфессиональной основе. Аргументы обеих сторон были внимательно рассмотрены. В пользу конфедерации могло свидетельствовать то, что среди цвинглианцев, несомненно, находилось много добрых христиан, не соглашавшихся с самим Цвингли. Как бы то ни было, политический союз можно заключать хоть с язычниками. Против подобной позиции можно возразить, что союз с язычниками более оправдан, чем соглашение с отступниками. Вера превыше всего. Поэтому необходимо отказаться от той значительной помощи, которую способны оказать швейцарцы, и предоставить Богу решать исход всей борьбы.

Таким образом, швейцарцы оказались предоставлены сами себе. Во второй Каппельской войне Цвингли пал с мечом в руке на поле брани в 1531 году. Лютер воспринял его гибель как суд Божий, поскольку, будучи служителем, Цвингли взял в руки меч.

Аугсбургское исповедание

Лютеране также остались в одиночестве. В 1530 году император Карл смог, наконец, приехать в Германию. Усмирив Францию и папу, он обратился к Германии с милостивым предложением, чтобы каждый высказался о своей позиции в религии. При этом император был полон решимости принять самые жесткие меры, если мягких окажется недостаточно. Лютеру не разрешили присутствовать на сейме. На протяжении шести месяцев он вновь "пребывает в пустыне", как некогда в Вартбурге. На этот раз он поселился в другом замке под названием Фесте Кобург. Сейчас Лютер не испытывал полного одиночества, поскольку с ним был его секретарь. Из письма, написанного рукой секретаря жене Лютера, мы можем получить определенное представление о пребывании доктора в замке: "Любезная и достопочтимая фрау Лютер! Заверяю вас в том, что ваш господин и все мы Божьей милостью пребываем в благополучии и добром здравии. Вы поступили разумно, послав доктору портрет [его дочери Магдалены], ибо это отвлекает его от тревог. Он повесил портрет на противоположной от обеденного стола стене в покоях курфюрста. Вначале он посчитал, что на портрете она не слишком похожа на себя. "Боже мой, - сказал он, - Лина слишком смуглая". Теперь же ему нравится картина, и он все более и более утверждается в мысли, что это истинно Лина. Она поразительно похожа на Ганса ртом, глазами, носом, а в общем-то всем лицом. А будет походить на него еще больше. Я просто обязан вам написать это.

Не тревожьтесь о докторе. Он, слава Богу, пребывает в добром здравии. Известие о смерти отца вначале потрясло его, но спустя два дня он вернулся в обычное состояние. Когда пришло письмо, он сказал: "Умер мой отец". Он взял Псалтирь, удалился в свою комнату и рыдал так, что два дня ничего не мог делать, но сейчас он опять в порядке. Да пребудет Господь с Гансом и Линой, и всем семейством".

Как и в Вартбурге, Лютер занялся исследованиями Библии. Одновременно он обращался с увещеваниями и наставлениями к защитникам дела Реформации в Аугсбурге. Его отсутствие и их успехи наглядно подтверждали то, что движение способно выжить и без Лютера. Великое свидетельство прозвучало в эти дни из уст не виттенбергского монаха и даже не священнослужителей и богословов, но светских князей, перед которыми стояла опасность потерять свои владения и жизнь. Когда император Священной Римской империи Карл V приблизился к Аугебургу, встретить его вышли представители высшей знати. Дворяне, обнажив головы, преклонили колени, чтобы принять благословение от кардинала Кампеджио, но курфюрст Саксонии остался стоять. На следующий день состоялась одна из самых блистательных и великолепных процессий за всю историю средневековья. В шелках и дамасте, блистая золотом парчи, в одеяниях, свидетельствующих об их родовитости, выступали курфюрсты империи. За ними шел самый высокородный из их числа, Иоганн Саксонский, неся в руках, согласно древнему обычаю, блистающий обнаженный меч императора. За ним шествовали Альбрехт, архиепископ Майнцский; епископ Кельнский; король Фердинанд Австрийский и его брат - император. Они прошли к собору, где император и все собравшиеся склонили колени перед высоким алтарем. Но курфюрст Иоганн Саксонский и ландграф Филипп Гессенский остались стоять. На следующий день император собрал лютеранских князей. Среди них были, конечно, Иоганн и Филипп, а также престарелый Георг, маркграф Бранденбургский. Император предложил, чтобы лютеранские служители не проповедовали в Аугсбурге. Князья отказались согласиться с этим. Император настаивал, что служители по крайней мере не должны произносить полемических проповедей. Князья вновь отказались. Император сообщил, что на следующий день состоится шествие Corpus Christi, и он рассчитывает увидеть князей в числе участников процессии. Князья отказались вновь. Император продолжал настаивать. Тогда маркграф выступил вперед и сказал: "Если кто-то вознамерился отобрать у меня Слово Божье или заставить меня отказаться от моего Господа, я скорее встану на колени, и пусть мне отсекут голову".

Несмотря на такой отпор, император желал, чтобы протестанты изложили свои жалобы. Сделать это было поручено Меланхтону. Он все еще надеялся на императора и на умеренных в католическом лагере. Во главе их стоял сейчас Альбрехт, архиепископ Майнцский, некогда пославший Лютеру свадебный подарок. Конечно же, Экк и Кампеджио в ярости будут сеять ложь и распространять самые неблаговидные слухи, но они в конце концов еще не вся католическая Церковь.

Сам Меланхтон находился под сильным влиянием Эразма. Он не желал отказаться от веры Мартина Лютера, но одновременно не хотел стать тем человеком, который разрушит краеугольный камень, вызвав, таким образом, обвал всего здания христианства. Часто он запирался в своей комнате и рыдал. В то же время Меланхтон изучал все возможности для примирения. При этом он отваживался утверждать, будто различия между лютеранами и католиками не выходят за рамки вопроса об употреблении немецкого языка во время мессы.

Тревога Лютера все возрастала. Он писал Меланхтону, что разница между ними заключается в том, что в личных спорах Меланхтон упрям, а Лютер склонен к уступчивости, но в публичных

же дебатах дело обстоит наоборот. Лютер вспоминал диспут в Марбурге, когда он уступал, а Меланхтон проявлял упрямство. Теперь Меланхтон готов был признать даже папу, Лютер же полагал, что не может быть никакого мира с папой до тех пор, пока тот не упразднит папство. Суть противоречий заключалась не в тех позициях, которые занимали Лютер и Меланхтон в частных и публичных дискуссиях, но в представлениях каждого из них об истине и о возможности компромисса. В своем стремлении найти пути примирения с католиками Меланхтон мог выхолостить самую сущность реформы.

Но этого не произошло. Аугсбургское исповедание было составлено им, и в конечном счете исповедание это оказалось столь же непреклонным, как и любое из тех, что произносились князьями. Лютер был чрезвычайно доволен. Он считал, что исповедание было выдержано в умеренном тоне, которого ему вряд ли удалось бы добиться. В своем первом варианте Аугсбургское исповедание звучало лишь от имени княжества Саксония, в конечном же своем варианте оно выражало исповедание веры объединенного лютеранства. Подписался даже Филипп Гессенский, несмотря на свои симпатии к швейцарцам. Пункт о Вечере Господней, однако, был сформулирован так, что швейцарцы отвергли его, представив собственную формулировку. Страсбуржцы отказались подписать этот документ и составили собственное исповедание. Всего же в Аугсбурге были представлены три протестантских символа веры. Анабаптистам, конечно, слова никто не давал. Несмотря, однако, на все разногласия в рядах реформатов, Аугсбургское исповедание сыграло большую роль в сплочении протестантов и ихборьбе против католицизма. Можно сказать, что 25 июня 1530 года - день, когда Аугсбургское исповедание было впервые публично оглашено, - стал днем кончины Священной Римской империи. Начиная с этого времени, друг другу противостояли две конфессии. Карл V дал протестантам срок до апреля 1531 года. В течение этого времени они должны были отречься от своих убеждений. Затем же в ход будет пущен острый меч.

В ответ на эту угрозу Лютер обратился с призывом к сдержанности к предводителю партии умеренных в католическом лагере, своему старому оппоненту и другу, архиепископу Майнцскому Альбрехту. Вот что он писал: "Поскольку ныне нет надежды на единодушие в вере, я смиренно прошу Ваше преосвященство попытаться убедить другую сторону сохранять мир, веруя согласно своим убеждениям и дозволяя нам веровать в ту истину, которая исповедана и найдена безупречной. Доподлинно известно, что никто, будь он папой или императором, не должен и не может заставить уверовать силою, ибо Сам Бог не почитал разумным понуждать к вере силою. Как же ныне жалкие Его твари предполагают принудить людей не только к вере, но и к тому, что сами они должны разуметь ложью? Пусть же Ваше преосвященство или кто-либо иной предстанет пред Богом новым Гамалиилом, выступив с сим наставлением мира".

Совет Лютера был принят не из принципиальных соображений, но по необходимости, поскольку в последующие пятнадцать лет императору не представилось возможности вмешаться в религиозную жизнь.