Льюис В. Спиц
История Реформации. Возрождение и движение Реформации. Том II
Глава 18
Папа Климент VII, переживший шок Реформации и психологическую травму от поражения Рима, выпустил медаль, на которой был изображен прикованный к колонне Христос, а под ним - мрачные слова "Post multa, plurima restant", т. е. "После многого предстоит еще большее". Климент пребывал в мрачном апокалиптическом расположении духа и верил, что наступают последние дни этого мира. Незадолго до окончания его собственных дней он заказал великому Микеланжело изобразить Страшный суд на парадной стене Сикстинской капеллы. А всего несколько десятилетий спустя художники барокко упражнялись в изображении Церкви, торжествующей над своими врагами. Перемена в настроении была результатом удивительного успеха Католической Реформации, духовно активизировавшей старую церковь и сдержавшей напор Протестантизма.
Для восстановления интеллектуального и духовного здоровья Церкви потребовалась шоковая терапия. Образовательный, религиозный и организационный кризис Возрождения стал для Церкви наказанием, из которого она вышла чище и активнее, чем в предыдущие столетия. Церковному ковчегу грозило потопление в нахлынувших волнах познания, особенно в связи с изучением новых греческих документов, доктринальными возражениями, высказанными евангельскими верующими на основе Писания, и отпадением половины Европы. Долгие годы Церковь демонстрировала полное бессилие и была слишком парализована, чтобы отвечать на обрушившиеся удары. Честные церковнослужители объясняли страдания Рима как наказание за его грехи. Как в 1528 году заявил епископ Стафилео (Stafileo), падение города вызвано тем, "что всякая плоть предалась растлению, и мы уже являемся жителями не священного Рима, но растленного Вавилона". Многие верили, что Церковь могла избежать наказания от Всемогущего, если бы в 1512 году Пятый Ватиканский Собор отозвался на призыв к реформе, высказанный Эгидием да Витербо (Aegidius da Viterbo). Но даже папы пребывали в замешательстве и были слишком подавленны или не способны эффективно реагировать на наступление реформаторов.
В 1512 году Ватиканский Собор подтвердил абсолютную власть папы, осудив религиозную терпимость и стремление национального духовенства к независимости. Однако папы эпохи Реформации не были достаточно смелыми и проницательными правителями, способными справиться с подобным кризисом. Время было отчасти упущено при Льве X, когда опасность раскола еще полностью не осознавалась. Однако уже к 1 декабря 1521 года, на момент смерти Льва X, кардиналы признали всю серьезность ситуации. 9 января 1522 года они избрали Адриана Флоризоона, датского кардинала с безупречной репутацией, чтобы возглавить Церковь в ее собственной реформации. Адриан VI, как он сам назвал себя, учился у Братьев совместной жизни, преподавал теологию в Лувенском университете, был другом Эразма[1] и наставником юного Карла V. Побывав в Испании как архиепископ Тортосы и легат папы в Кастилии и Арагоне, он столкнулся с жестоким диктатом Испанской церкви. Он был опытным политиком, поскольку при отлучках Карла оставался регентом Испании. Он установил строгую дисциплину для своих прелатов и обладал всеми задатками серьезного и ревностного реформатора. Однако папа Адриан VI ничего не смог предпринять, поскольку итальянцы презирали его за его грубую латынь, безразличие к искусству и необразованность по стандартам Итальянского Возрождения. Разочарованный и побежденный, он умер 14 сентября 1523 года, и его эпитафия является точным комментарием к этому краткому понтификату: "Увы! Насколько власть даже самого праведного человека зависит от времени, в которое ему довелось жить!"
Кардиналы, испуганные бесплодными реформаторскими усилиями Адриана VI, были рады непродолжительности правления последнего неитальянского папы и 18 ноября провозгласили папой кузена Льва X, Джулио де Медичи, принявшего имя Климента VII. Джулио был сыном Джулиано, брата Лоренцо, убитого в кафедральном соборе Флоренции во время восстания. Климент VII был остроумным и добродушным городским церковнослужителем и покровителем искусств. Он действительно не имел явных пороков, однако обладал одним принципиальным недостатком - нерешительностью и привычкою откладывать дела на потом. Он был искусным политиком, однако оказался недостаточно решительным для столь отчаянного времени. Участие папы в итальянских интригах и конфликтах крупных сил, приведшее к утрате власти над папскими землями, подорвало его духовный и моральный авторитет в глазах как верных друзей, так и врагов. Климент разделял мнение Эразма о том, что высокомерный Каэтан и властный Алеандер напрасно были привлечены к решению лютеранского вопроса. Вместо них в 1524 году он направил в качестве нунция на сейм в Нюрнберге сдержанного, образованного и остроумного кардинала Кампеджио, который отправился в путь, будучи готов на такие серьезные уступки, как допущение мирян до чаши при Святом Причастии и разрешение браков для духовенства. Однако реальных шагов к примирению так и не было сделано, поскольку доктринальные разногласия оказались слишком глубоки, чтобы уладить их при помощи вина и женщин. Католические князья Австрии и Баварии приказали своим студентам покинуть еретические университеты и вернуться домой. Даже Климент VII пришел к убеждению, что, вероятно, только церковный собор сможет справиться с протестантами. В начале мая 1532 года он согласился на собор, но 25 сентября 1534 года умер, так его и не созвав.
Новый папа Павел III был настроен серьезнее и решительнее относительно реформ и собора. В некоторой степени, Александр Фарнезе был типичным прелатом времен Возрождения. Он имел целую семью незаконнорожденных детей и вскоре после вступления на папский престол сделал кардиналами своих правнуков: четырнадцатилетнего Асканио Сфорца и пятнадцатилетнего Александра Фарнезе, по его собственным словам, для "опоры в его преклонном возрасте". Он поощрял дискуссии с умеренными евангельскими теологами, такими как Мартин Буцер и Меланхтон, и с мая по декабрь 1536 года пожаловал красными шапками некоторых церковнослужителей эразмитов: Гаспаро Контарини (Gasparo Contarini), Пьетро Бембо (Pietro Bembo), Якопо Садолето (Jacopo Sadoleto), Джиампьетро Караффа (Giampietro Caraffa), Жана дю Беллэ (Jean du Bellay) и Реджинальда Поула.
Весной 1536 года Римская консистория совладала со своим страхом проявить терпимость и согласилась созвать общий церковный собор. Павел III назначил начало собора на 23 мая следующего года в Мантуе. В ходе подготовки он составил комитет из девяти кардиналов, в их числе эразмитов Контарини, Карафы, Садолето, Поула, Алеандера и Жиберти. Комитет под председательством Контарини собирался почти ежедневно с начала ноября по середину февраля 1537 года. 9 марта Контарини представил Павлу III выработанные комитетом Рекомендации... о реформах в Церкви. В Рекомендациях были рассмотрены злоупотребления: кумовство, симония, совместительство должностей и физическое отсутствие на должности, безнравственность белого и черного духовенства, попустительство в нарушениях и повсеместная продажность. Однако без внимания остались затронутые реформаторами фундаментальные теологические вопросы. Например, относительно индульгенций кардиналы лишь порекомендовали не распространять их в крупных городах чаще одного раза в год. По неосторожности, Рекомендации были преждевременно обнародованы и утвердили протестантов в их мнении о развращенности Церкви. Лютер самостоятельно издал немецкий перевод Рекомендаций, украшенный его собственными ироничными комментариями.
Несмотря на неохотное, но искреннее намерение созвать собор, Павел III был вынужден откладывать его вновь и вновь. В 1537 году, из-за противостояния герцога, Мантуя стала неудобным местом. В 1538 году делегаты не явились в Виченцу, принадлежавшую Венеции. В 1542 году новая война между Карлом V и Франциском I помешала почти всем прелатам прибыть в Трент, а прибывшие вскоре уехали. Эта трагикомедия ошибок закончилась в 1545 году, когда назначенный на 25 марта Трентский[2] Собор наконец собрался 13 декабря на свою первую сессию. В 1549 году Павел III умер от старости. Конклав собрался для избрания преемника и на протяжении месяца не мог определиться с решением, пока 7 февраля 1550 года не был избран кардинал дель Монте, взявший себе имя Юлия III. Новым папой стал легкомысленный тосканец, лишенный твердых убеждений, однако кардиналам удалось его убедить созвать Собор на вторую сессию. После смерти Юлия II в 1555 году его сменил папа Марцелл II, который умер вскоре после своего избрания. С избранием кардинала Карафы папой Павлом IV (1555-1559) на папском престоле вновь утвердился дух догматизма и непримиримости.
Джованни Карафа олицетворял дух Контрреформации и представлял новое направление реакции Римской церкви на Реформацию. Он принадлежал к мистическому обществу, известному как Часовня Божественной любви и находился в тесном общении с церковными эразмитами гуманистического толка. Однако сам он придерживался более узких убеждений и все более и более был недоволен либеральными взглядами своих друзей. Находясь в Мадриде в 1536 году в качестве нунция, он стал свидетелем выступления Инквизиции против эразмитов, в результате которого их влияние было решительно искоренено в считанные месяцы. Карафа был убежден в эффективности исключительно жесткой политики, и под его понтификатом репрессивная Контрреформация активно развивалась.
Католическое духовное обновление
Иезуитский историк Паллавичино (Pallavicino) назвал время пап Возрождения годами беззаконий, "которые невозможно вспоминать без ужаса и негодования". Однако и в этот темный для Церкви период обнаруживались признаки новой духовной жизни не только на севере, где огромное влияние в сфере образования имели Братья совместной жизни, но также на юге и в самом Риме. Италия дала миру множество первоклассных ренессансных гуманистов, таких как Марсилио Фичино и Пико делла Мирандола, искренне стремившихся оживить христианскую теологию при помощи новых греческих и ближневосточных источников.
Эразмовский гуманизм вдохновил некоторых прелатов писать в пользу реформы и улучшать управление своими епархиями. Такие кардиналы как Поул, Садолето, Жиберти и Контарини верили, что Церковь возможно обновить посредством улучшения образования, познания и распространения благочестия и разъяснения простых евангельских истин. Между учением и практикой Церкви позднего Средневековья и убеждениями христианских гуманистов существовало множество внутренних связующих: уверенность в пользе образования, уважение древних или общепринятых традиций, роль человеческой воли в достижении благочестия, искупительная сущность добрых дел. В кардинале Якопо Садолето ощущалась некоторая религиозная неискренность и неспособность решать поднимаемые реформаторами теологические вопросы. Он направил населению Женевы увещевательное письмо, а когда Кальвин опубликовал ответ, Садолето просто оставил этот вопрос. Но Садолето надеялся, что атаки реформаторов произведут благотворное исцеляющее действие в Теле Христовом, коим является Церковь. Он писал папе Клименту: "Если мы удовлетворим Божий гнев и суд, если эта ужасная кара приведет к праведной жизни и более справедливым законам, то, возможно, наше страдание не будет столь велико".[3]
Кардинал Жан Маттео Жиберти (Gian Matteo Giberti) (1495-1543), сын генуэзского морского капитана, принятый в дом кардинала Джулио де Медичи, проявил блестящие успехи в изучении греческого и латыни и был допущен в известную классическую академию Accademia Romana. Он служил секретарем кардинала и посланником Карла V. Став папой Климентом VII, Джулио сделал Жиберти епископом Вероны. Жиберти проживал в Риме и был политическим советником Климента, способствовал заключению в Павии мира между Франциском I и Карлом V, настаивал на поддержке папой Франциска и организовал Коньякскую Лигу (1526). После разграбления Рима он был арестован имперскими властями, но бежал и поселился в Вероне. Там он проявил себя как епископ реформатор, подняв образовательный и нравственный уровень духовенства, организовав приобретение книгопечатного станка, на котором были выпущены великолепные издания греческих отцов Церкви, и определив суть реформы. Его диссертация о восстановлении церковной дисциплины стала основой реформ Трентского Собора.
Гаспаро Контарини (1483-1542) происходил из знатной венецианской семьи, был членом Большого Совета, послом Венеции при дворе Карла V и участвовал в праздновании по случаю коронации Карла V в Болонье в 1530 году. В 1535 году папа Павел III сделал Контарини кардиналом, а в следующем году - членом реформационной комиссии. Он был страстным эразмитом, талантливым дипломатом и осознавал силу протестантов в Империи. Когда император Карл созывал в 1540-1541 годах имперские сеймы в Вормсе и Регенсбурге, на которые для обсуждения теологических разногласий были приглашены теологи обеих сторон, Контарини и эразмиты с большой охотой принимали участие в дискуссии, вопреки опасениям папы Павла III, что император последует Генриху VIII и создаст национальную церковь. В Регенсбурге обсуждали двадцать один артикул, преимущественно лютеранского происхождения. Евангельскую точку зрения представляли Меланхтон, Мартин Буцер, Жан Кальвин и другие известные реформаторы. Меланхтон и Контарини выработали устную формулировку учения об оправдании верой, и весть о достигнутом согласии безмерно ободрила императора. Однако надежда на единство рассеялась в процессе обсуждения, так как вопросы о пресуществлении (transsubstantiatio) и власти папы завели дискуссию в тупик. Вернувшись в Виттенберг, Меланхтон столкнулся с непреклонностью Лютера относительно компромиссной формулировки веры, а Контарини по возвращении в Италию объявили еретиком. К счастью, в следующем году он умер. Неудача эразмитов в достижении мирного урегулирования церковного раскола открыла путь для воинственных планов непримиримых.
Внутреннее обновление старых монашеских орденов и основание новых орденов в первые десятилетия Реформации также свидетельствуют о духовной активности Католической церкви, особенно в Италии. Аскетическое самоотречение, мистическая устремленность и религиозная жизнь духовенства сохранили свою притягательность для верных католиков. Баптиста Мантуан (Baptista Mantuanus) трудился над реформой своего Кармелитского ордена задолго до появления Лютера. Среди францисканцев был реформатор по имени Маттео де Баскио (Matteo de Bascio) (умер в 1552 году), бывший итальянский крестьянин, который стремился восстановить первоначальную простоту Св. Франциска. Позднее он стал странствующим евангелистом. Его последователей, называемых капуцинами, отличали характерные четырехугольные капюшоны. В 1529 году капуцины были признаны папой. Несмотря на конкуренцию со стороны францисканских обсервантов, капуцины стали вторыми по силе после иезуитов. Они даже пережили кризис, возникший после того, как Бернардино Очино (1542) переметнулся к протестантам, хотя находились на грани гонений. В 1619 году они добились официальной независимости. Доминиканцы также дали миру известного духовного реформатора Баттиста да Крема (Battista da Crema), жизнью и сочинениями оказавшего огромное влияние на свою эпоху.
В 1516 году началось реформаторское движение почти в самом сердце двора Льва Х в Риме. Некоторые клерикалы и миряне регулярно собирались в церкви Св. Сильвестра и Доротеи (Church of Saints Sylvester & Dorothea) для молитвы, размышления и взаимного ободрения. Под руководством Гаэтано да Тьена (Gaetano da Thiene), ученика Баттиста да Крема, и Джампетро Караффы группа была организована в Часовню Божественной любви, членами которой среди прочих были Садолето, Жиберти, Контарини и другие реформаторы-эразмиты. Позднее в том же веке (1575) Св. Филиппо Нери преобразовал организацию в новую форму религиозного выражения, основав группу священников-мирян, живших общиною ради взаимного поддержания, не будучи связанными обетами.
Всей истории монашества присуще постепенное разложение и ослабление первоначально высоких и тяжелых требований, после чего внутри орденов происходили реформы. Монашеский идеал со временем эволюционировал от аскетического уединения к деятельности в миру. Индивидуальное отшельничество развивалось в коллективное пустынничество, а затем в монастырское житие, - например, как у бенедиктинцев, живших отдельно от мира за стенами монастыря, но во благо миру через развитие сельского хозяйства, переписывание манускриптов и организацию школ, распространявших знание и культуру. В нищенствующих орденах культивировался идеал бедности, однако эти монахи сознательно шли в мир, шагая в своих сандалиях по пыльным улицам. Наиболее серьезные новые организации шестнадцатого века, фиатинцы (Theatines) и иезуиты, не только являли яркие образцы аскетизма в миру, но также целенаправленно сообщались с наиболее влиятельными и могущественными классами общества, будучи вхожи в королевские дворы, аристократические дома и университеты. В миру и на миссионерском поприще они противостояли протестантам и язычникам в борьбе за духовную принадлежность человечества.
Часовня Божественной любви распространила дух религиозного рвения, побудивший Гаэтано да Тьена, Паоло Консигльери (Paolo Consiglieri), Бонифацио да Колле (Bonifacio da Colle) и Караффу основать орден фиатинцев, названный в честь города Чьети (Фиат) [Chieti (Theate)] в Южной Италии, где Караффа был епископом. 14 сентября 1524 года, в праздник Воздвижения Креста Господня, они произнесли перед алтарем Собора Св. Петра в Риме торжественный обет. Их основной целью было призвать духовенство к назидательной жизни и всех христиан к благочестию. Они открывали часовни и больницы, несли Евангелие и своим добрым примером стремились побудить ближних к добродетельной жизни. Вскоре в их конгрегации состояло множество аристократов. Они были первым орденом, начавшим миссионерскую деятельность на Ближнем Востоке и в Индии. Другие новые организации, такие как соматиане (Somatians) (1532) и барнабиты (Barnabites) (1533), также являли примеры искренности и приверженности.
Дальнейшие свидетельства искреннего благочестия мирян можно обнаружить в таких духовных братствах, как школа Св. Георга и школа Св. Рохоса (Rochos) в Венеции. Школа Св. Рохоса поддерживалась крайне богатыми и религиозными купцами, чрезвычайно обогащаясь посмертными дарами по завещаниям. Она содержала на пожизненном пансионе художника Тинторетто в обмен на пожертвование трех картин с библейскими сюжетами в год для украшения школы, классические коринфские колонны которой превращали ее в настоящий ларец с драгоценностями.
О жизнеспособности Католицизма свидетельствовали не только христианский гуманизм и обновление монашества. Появление в шестнадцатом веке настоящих религиозных мистиков, совмещавших лучшие традиции мировоззрения и практики Средневековья, еще раз доказывало, что Католицизм далеко не умер, несмотря на все испытания. Обстановка в Испании наиболее благоприятствовала мистической жизни, и там имели успех кармелиты, Св. Тереза Авильская (1515-1582) и Св. Иоанн Крестовый (St. John of the Cross) (1542-1591). Св. Тереза выросла в благочестивом доме в древнем городе-крепости Авила. Будучи ребенком она как-то раз отправилась со своим младшим братом обращать мавров. В двадцать лет она вступила в орден кармелитов и, посвятив себя его реформе, руководила босыми кармелитками, которые реформировали поразительное количество монастырей по всей Испании. Бытовала поговорка, что основать четыре новых ордена легче, чем изменить один старый, однако Св. Терезе это удалось благодаря ее умелому управлению и потрясающей практичности. Ее любимая поговорка была: "Господь ходит среди горшков и котлов". В автобиографии она с изумительной глубиной и проницательностью повествует о своей юности и внутренних борениях. Путь к совершенству был написан Св. Терезой как аскетическое руководство для монахинь реформированных монастырей. Однако лучшим ее мистическим сочинением является Внутренняя крепость (1577), где она исследовала секреты умозрительной жизни, мистические техники общения души с Богом.
Св. Иоанн Крестовый (1542-1591) был наиболее известным учеником Св. Терезы. Он вел суровую жизнь босого кармелита, однако каким-то образом находил время писать свои великие трактаты о высочайших богатствах мистических переживаний, например, Восхождение на гору Кармил и Темная ночь души.
Менее удачливым мистическим лириком был Луис де Леон (1527-1591), написавший комментарии к Св. Писанию, метрический перевод книги Песнь Песней и оригинальные оды. Однако в 1572 году он был арестован Инквизицией по обвинению в ереси и неуважении к Вульгате. Его заточили в тюрьму. В конце концов он был реабилитирован, а за несколько дней до своей смерти даже назначен главою ордена францисканцев. Однако репрессии Инквизиции постепенно выжали все соки из испанского мистицизма, который постепенно дегенерировал в разновидность квиетизма.
Франция также внесла интеллектуальный и духовный вклад в католическое пробуждение. Этим вкладом Франции был интереснейший неформальный представитель Католической Реформации, слегка сумасшедший Уильям Постель (William Postel) (1510-1581). Постель был человеком в духе Реймонда Лалла (Raymond Lull) (1232-1315), который за двести до того пытался обращать мусульман в своих миссионерских путешествиях, написал около трехсот эзотерических апологий и основал университет для обучения миссионеров языкам и специфике Ближнего Востока. Постель учился в Парижском университете и изучил там греческий, еврейский, португальский и арабский языки. Он написал труд De orbis terrae concordia (1544), стремясь опровергнуть учение Магомета и привести мусульман в христианство. В том же году он приехал в Рим и присоединился к иезуитам, которые обрадовались, заполучив в свои ряды мыслителя такого масштаба. Однако вскоре он проявил склонность к шатаниям, утверждая, что папа должен переместить свою резиденцию из Рима в Иерусалим, а король Рима должен стать королем Франции со столицею в Париже. Он был исключен из Общества Иисуса, а его сочинения включены в число запрещенных. Однако он прибыл на Трентский Собор и попытался изложить свои теории присутствовавшим там церковнослужителям. Инквизиция объявила его сумасшедшим и заключила в тюрьму на четыре года, а оставшиеся восемнадцать лет своей жизни он провел под гражданским надзором в Париже. Постель был забыт всеми, кроме историков, зато Инквизиция, списки запрещенной литературы и иезуиты вошли в историю как главные орудия Контрреформации.
Историки нынешних экуменических дней предпочитают термину "Контрреформация" наименование "Католическая Реформация", поскольку движение к реформе имело собственные духовные предпосылки внутри старой церкви и не было лишь негативной реакцией на протестантский бунт. Однако в каком-то отношении Католическая Реформация действительно стала ответной реакцией и выразилась в репрессиях, о которых современная церковь, оглядываясь назад, может только сожалеть. Главные побуждения к жесткому отношению исходили из Испании, бывшей "молотом для еретиков" и "мечом Рима".
Благодаря вековой войне с мусульманами и крестовым походам с целью изгнать их из Иберии, в Испании утвердились воинствующая ортодоксальность и фанатический дух. Фердинанд и Изабелла организовали мощные институты надзора за любого рода отклонениями. Кардинал Хименес (Ximenes) не только укрепил в Испании иерархию посредством жесткой моральной чистки, но даже сам служил в должности великого инквизитора (1508). Карл V позволил Инквизиции расширить ее юрисдикцию от борьбы с мусульманской и иудейской ересями до суда в вопросах веры, а не только отстранять черное духовенство с должностей. В 1531 году папа Климент VII подчинил Инквизиции испанские епархии и отказал в праве обжаловать ее приговоры. Начиная с 1538 года Инквизиция активно боролась против религиозной проповеди еретиков и противостояла эразмитам и лютеранам.
Успехи Испанской Инквизиции произвели на кардинала Караффу сильное впечатление, и он предложил принять аналогичные методы в Италии. Общественное сопротивление задержало Инквизицию в итальянских владениях Испании, так что в Сицилии ее деятельность не началась до 1518 года, а затем ограничилась лишь контролем над евреями, а в Неаполе она на протяжении многих лет была терпима даже к последователям Вальдеса[4]. Караффа верил в необходимость поддержки папы и уговаривал папу создать в Риме новую конгрегацию, которая восстановит прежний доминиканский трибунал для суда над еретиками. Павел III сомневался, опасаясь народного возмущения. Однако, по мере роста числа еретиков и после неудачных попыток примирения, он неохотно развязал Караффе руки. Караффа был так нетерпелив, что устроил следственные камеры с орудиями пытки в своем собственном доме еще прежде создания трибунала. "Если наш родной отец окажется еретиком, - восклицал он, - то мы сами отнесем дрова на его костер!" В другой раз он высказался в том же духе: "Пусть никто не унижает себя, проявляя терпимость по отношению к любому еретику, а особенно к кальвинисту!" Римский трибунал получил юрисдикцию над всей Италией с властью и организацией, аналогичными Испанской Инквизиции. Судьями обычно были доминиканцы, подчинявшиеся комитету из шести кардиналов, включая Караффу, назначенных папой генеральными инквизиторами. 21 июля 1542 года Павел III официально утвердил Римскую Инквизицию и распространил ее власть на весь христианский мир. Таким образом Рим перехватил инициативу у реформаторов.
Сотрудничая с ожившими монашескими орденами и особенно с гражданскими властями, Инквизиция стала эффективным средством подавления еретиков. В марте 1547 года Инквизиция сожгла в Риме испанского диссидента Хуана де Энзинас (Juan de Enzinas). Она вызвала в Рим с территории Венеции Пьетро Паоло Вергерио. Отлученный 3 июля 1549 года Вергерио безопасно бежал в Гризон (Grisons). Ограниченный герцог Флоренции Козимо I (Cosimo I) активно содействовал Инквизиции в Тоскане, которая начиная с 1542 года также функционировала и в Милане. В Ферраре она вынудила Геркулеса д'Эсте (Hercules d'Este) выступить против евангельских верующих, находившихся под покровительством герцогини Рене (Renee). Протестанты бежали, а оскорбленная своим фанатичным сыном Рене удалилась во Францию. Теперь правительство Испании почувствовало свободу действовать на территории Италии. 22 февраля 1549 года Караффа стал архиепископом Неаполя и способствовал полному истреблению вальденсов.
Распространение власти Инквизиции во Францию совпало с решением ожесточившегося короля Франциска I подавить гугенотов. Инквизиция действовала в Руане, Тулузе, Гренобле и Бордо. Королевские суды расправлялись с ересью в Париже. Когда 4 октября 1546 года власти города Мо арестовали шестьдесят одного евангельского верующего во время собрания и затем четырнадцать из них сожгли за ересь, то убежищем перестал быть даже этот город, в котором епископ Брикон (Briconnet) когда-то укрывал такие свободолюбивые умы как Левефр д'Этапль. В следующем году особый трибунал Парижского парламента получил исключительные полномочия в вопросе сожжения еретиков. Он установил такой рекорд казней на костре, что позднее был назван горящей комнатой (chambre ardente). Король Генрих II (1547-1559) отличался большой ограниченностью и поощрял запреты на протестантскую литературу, профессуру и общение с центрами Реформации. Королевский эдикт 1549 года определил компетенцию церковных и гражданских властей в вопросах ереси. По всей Франции наблюдалась взаимосвязь между успехами Инквизиции и готовностью к сотрудничеству между монархом и более мелкими правителями.
Эффективный идейный контроль требовал сожжения не только мыслителей, но и их книг, что не осталось без внимания ревностного Павла IV. Начиная с 1521 года распространялись списки запрещенных книг. В списках часто упоминались теологические факультеты Парижа и Лувена. Первым полным списком, обязательным для всей Церкви, был список запрещенных книг (Index librorum prohibitorum), подготовленный Павлом IV в последний год своего понтификата и опубликованный в 1559 году. Этот список запрещенной литературы включал такие труды, которые менее горячие умы, чем Караффа, полагали безвредными. В 1564 году его заменил Тридентский список. Запрещались не только еретические сочинения протестантов. Вредными для нравственности были также признаны классические сочинения гуманистов, - например, Декамерон Боккаччо. Под запретом оказались и работы "короля" христианских гуманистов Эразма, который однажды едва не удостоился шляпы кардинала. Впоследствии его сочинения публиковались в урезанном виде. Было очевидно, что Возрождение уже осталось в прошлом.
ИЕЗУИТЫ
Ударным отрядом Контрреформации стали иезуиты. Помимо традиционных обетов бедности, целомудрия и послушания, они давали обет полного послушания лично папе. Новообразованное Общество Иисуса было столь успешно в полемике, политике, образовании и миссионерстве, что зачастую воспринималось только как ответ Протестантизму. На самом деле иезуиты были проявлением того религиозного потенциала, благодаря которому в первые десятилетия шестнадцатого века возникли различные новые ордены. Общество Иисуса являлось продуктом испанской духовности и видело себя движением, омолаживающим церковь изнутри и несущим Христианство язычникам, а не военною силою в борьбе с протестантами. Своими завоеваниями иезуиты обязаны гению основателя общества Игнатия Лойолы, а также преданности его первых членов.
Игнатий Лойола (1491-1556) является одной из наиболее ярких фигур в истории Христианства, мужем войны, который стал воином Князя мира. Его отец был баскский дворянин, и мальчиком он служил пажом при дворе короля Фердинанда. Обученный придворным манерам и военному искусству, он поступил вместе со своими двумя братьями в армию их феодального господина герцога Найерского (of Najera). Когда 21 мая 1521 года Лойола защищал брешь в городской стене Пампелуны[5] при осаде войсками короля Франциска I, французское пушечное ядро раздробило его правую ногу и задело левую. Французский врач неудачно вправил ему ногу, после чего пришлось ее сломать и заново срастить, и Лойола остался на всю жизнь хромым. Находясь на излечении в семейном замке, он начал читать жизнеописания святых и Жизнь Христа Лудольфа Картезианца. Лойола пережил сильное духовное потрясение, схожее с борьбою и освобождением Лютера и Кальвина при их обращении, в результате чего его рыцарские идеалы перешли в область веры. Он рассматривал жизнь христианина как преданное служение Богоматери. Облаченные в сияющие духовные доспехи рыцари составляют армию Царя, вступившего в смертельную битву с армией сатаны. С присущим ему драматизмом Игнатий совершил символический акт в память о том, как изменилась его жизнь. Беседуя однажды в пути о религии со своим компаньоном, он не смог убедить его в девственности Марии. Разгневанный Лойола в какую-то минуту подвергся искушению пустить в ход свой кинжал против дерзкого собеседника. Потрясенный собственной реакцией, Лойола через несколько дней повесил свое оружие в церкви города Монтсеррат[6], посвятив его Деве Марии. Он отдал бедным свою дорогую одежду и надел рубище, покрывавшее его до самых пят. Таким образом Лойола принял церковный обет.
В течение года Лойола жил уединенно в Манресе близ Барселоны, где выдержал напряженную духовную борьбу, выясняя, способен ли человек при содействии благодати контролировать свою свободную волю ради обретения спасения. Он составил набросок своих знаменитых Духовных упражнений[7], которым придал окончательную форму только в 1541 году, и сформулировал "Правила"[8], позволив себе даже небольшую гиперболу в следующем заявлении: "Если мы желаем во всем безопасности, то должны твердо держаться принципа: Когда мне что-то представляется белым, буду верить, что это черное, если так определяет церковная власть" (Правило № 13). "Первый принцип и основание" Духовных упражнений выражает суть религиозного сознания Лойолы:
"Человек сотворен для хвалы, почитания и служения нашему Господу и Богу, чтобы таким образом спасать свою душу.
Остальные творения по всему лицу земли созданы для помощи человеку в достижении им цели, ради которой он сотворен.
Таким образом, человек должен пользоваться ими [сотворенными вещами] в той мере, в какой они помогают ему достигать цели, и должен освобождаться от них, если они препятствуют ему в этом.
По этой причине, мы должны быть настолько безразличны ко всему сотворенному, насколько позволяет свобода выбора, но не находиться под каким-либо запретом. Следовательно, в отношении самих себя, мы должны не предпочитать здоровье болезням, богатство нищете, честь позору и долголетие короткой жизни. Так же и в отношении прочих вещей.
Наши желания и решения должны способствовать достижению цели, ради которой мы сотворены".[9]
Следуя традиции, в 1523 году он совершил паломничество в Иерусалим. Возвратясь на родину, он поступил на обучение в Алькалу - монастырь, основанный кардиналом Хименесом. Там он собрал группу единомышленников, но попал под подозрение Инквизиции и, по иронии, некоторое время находился под арестом из-за подозрения в ереси.
В 1528 он переехал в Париж, где учился, как и Эразм, в колледже Монтегю, а затем в колледже Св. Барбы. В 1534 году он получил диплом теолога, а в 1535 году степень магистра. Лойола находился в Париже одновременно с Жаном Кальвином, однако свидетельств об их встрече не существует. В Париже Лойола был вторично обвинен Инквизицией, но избежал преследований. В 1534 году его религиозное общество состояло из первых шести членов, включая Диего Лайнеса, позднее ставшего его преемником и генералом ордена, Альфонсо Сальмерона и Франциска Ксаверия, ставшего великим миссионером на Дальнем Востоке. Они дали обет посвятить свои жизни обращению мусульман. Этим фактом подтверждается, что движение было апофеозом средневекового духа испанских крестовых походов. Лойоле потребовалось несколько лет, чтобы убедить Римскую курию в огромной важности предложенного им нового ордена, ставившего своей целью распространение веры и утверждение папской власти, и наконец 27 сентября 1540 года в своей булле Regimini Militantis Ecclesiae папа Павел III разрешил создать Общество Иисуса. Иезуиты образовали элитный корпус. Членами ордена становились только самые способные, физически крепкие и привлекательные, энергичные, посвященные и добропорядочные мужчины. По истечении двухлетнего испытательного срока новички принимали монашеские обеты бедности, целомудрия и послушания. После еще одного года общего обучения и трех лет изучения философии, они преподавали философию и грамматику более молодым собратьям. После следующих четырех лет изучения теологии они допускались к священству и публично обновляли свои обеты. Затем они посвящали еще год практической теологии, искусству проповеди и духовным упражнениям. По окончании последнего испытательного года они наконец допускались к особому послушанию папе и зачислялись в Общество Иисуса. Свои последние годы Игнатий провел на покое, ведя обширную переписку ордена с его членами по всему миру. Отошел он тихо, с молитвою на устах. Ко времени его кончины общество насчитывало около тысячи членов. При своей жизни Лойола увидел, как были основаны сто училищ и семинарий, а уже через полтора века Общество основало более семисот школ. Сегодня количество таких школ исчисляется тысячами.
Орден иезуитов был последним крупным успехом монашества в западном мире. Образцовое внутреннее устройство, свидетельствующее об организаторском таланте Игнатия, является одной из причин потрясающей эффективности Общества. Поступление информации от низших эшелонов к генералу обеспечивалось образцовой связью. Целью дисциплины было поддержание духовной жизни. Иезуиты настаивали на регулярном причащении, частной исповеди и духовном наставничестве, что подтверждает особую заботу о совести каждого члена. Хотя обычно иезуиты и кальвинисты противопоставляются друг другу как представители католической и протестантской мысли, все же по своей сути они во многом являются двумя сторонами одной монеты. Оба движения были аскетическими, тяготея к аскетизму вне монастырских стен. Оба движения подчеркивали важность образования как источника высокой культуры и истинного духовного знания. Оба движения разработали теории, оправдывающие сопротивление светской власти и призывали к договорной политической модели. Оба движения отличались пессимизмом и строгостью в вопросе антропологии, в отличие от оптимизма христианских гуманистов, таких как Эразм. Оба движения верили, что естественная воля человека должна покориться дисциплине, которая ее настроит на восприятие духовных истин. В то же время оба движения отличались позитивной верой в то, что реальная видимая вселенная сотворена и управляется праведным, но милостивым Богом. Их доктринальные различия относительно спасения, учения о Церкви, Таинств и других теологических вопросов вполне очевидны.
Наибольшие успехи иезуиты имели в области образования и миссионерства. Они создали великолепные школы с учебной программой, или ratio studiorum, в значительной степени основанной на гуманистской философии образования, хотя, из апологических соображений, акцентированной на диалектике, а не истории. Они применяли успешную стратегию, поставляя образованных наставников для воспитания принцев, поскольку таким образом достигалось мощное влияние на будущих правителей, например, на Фердинанда Австрийского[10] и Сигизмунда Польского[11]. Интересным в политической истории является случай с претендентом на русский престол, известным как первый Лжедмитрий, который добился поддержки поляков и иезуитов, приняв католицизм и женившись на дочери польского дворянина. После смерти русского царя Бориса Годунова (которому приписывали убийство настоящего Дмитрия, сына Ивана Грозного) он, казалось, уверенно достигал реализации своих притязаний на престол, но был убит. Лжедмитрий планировал выступить против турок в союзе со Священной Римской империей, папой, Польшею и Венецией и, вполне возможно, заменил бы под руководством иезуитов Русскую Православную церковь на Римскую Католическую, если бы ему удалось утвердиться в качестве царя.
В землях, где преобладал протестантизм, иезуиты пользовались всеми доступными средствами, библиотеками и монастырским обучением. Петер Фабер и Петер Канизий осуществили мощное вторжение в протестантские области Германии, обучая молодых священников, составив катехизис, открывая высшие учебные заведения, такие как иезуитская академия в Вене. Германский университет в Риме, которым позднее руководил кардинал Беллармин (Bellarmine), был важным центром нового завоевания Германии. Уильям Аллен основал семинарию в Дуэ с целью проникновения в Англию, куда священников посылали как секретных агентов. Именно там был составлен Дуэский перевод английской Библии (Douay English Version of the Bible). Это учебное заведение, а также английский университет в Риме были того же типа, что и школы иезуитов, с которыми Аллен находился в хороших отношениях. Переход из наставников принцев в исповедников королей был делом несложным. Однако участие иезуитов в политике привело к тому, что они были изгнаны из некоторых стран, а позднее подверглись временным гонениям даже со стороны папы.
В шестнадцатом и семнадцатом веках иезуиты начали обширную миссионерскую деятельность, которая, вероятно, стала их величайшим достижением. Распространяя Евангелие по всему миру, выступая отчасти в роли противовеса материалистическому империализму европейских купцов и военных, доставляя в Европу сообщения очевидцев об иных землях и научные сведения об их истории и географии, иезуитские миссионеры внесли свой вклад в европейскую экспансию по всему миру, которая является одной из важнейших черт современной истории. Миссионерские усилия отвечали повелению Христову идти по всей земле и проповедовать Евангелие. Существовала генетическая связь между миссионерской деятельностью иезуитов и францисканцев четырнадцатого века, а также стремлением Васко да Гама, Колумба и других путешественников нести Крест в новые земли.
При том что наиболее активными в христианизации Мексики и Перу были францисканцы, доминиканцы и августинцы, - иезуиты играли ведущую роль в Парагвае, а также Бразилии, пионерство в которой принадлежит святому отцу Хосе де Анчьета (Hosй de Anchieta). В Латинской Америке условия благоприятствовали массовому обращению индейского населения, однако в Азии с ее многообразными древними культурами и устоявшимися развитыми религиями дело шло гораздо труднее.
Хотя португальские путешественники исследовали Индию и Дальний Восток в сопровождении старых религиозных орденов, над всеми как "апостол Дальнего Востока и Японии" возвышается великий иезуитский миссионер Франциск Ксаверий. Ксаверий родился в своем фамильном замке близ Пиренеев в 1506 году. В восемнадцать лет он отправился в Париж изучать философию в Университете Св. Барба, где познакомился с Лойолой. Игнатий, заметив талант в этом привлекательном, ярком и веселом юном испанском дворянине, склонил Ксаверия и его друга Петра Флабера стать своими учениками. Ксаверий последовал за Лойолой в Венецию, где работал в больнице для неизлечимых больных, затем в Рим и обратно в Венецию, где был назначен священником. Когда король Португалии Хуан III попросил папу Павла III послать на Дальний Восток шесть иезуитских миссионеров, то Игнатий назвал Ксаверия в числе двоих уже готовых отправиться в путь. Ксаверий приехал в Лиссабон, после чего отправился на Дальний Восток, где три года проповедовал в португальских колониях Гоа, Кохинхине, Сан-Томе и вдоль побережья Траванкора (Goa, San Thomi & Travancore). После этого он переехал в португальские колонии на Малакке, Малае, Моллукасских и других островах Дальнего Востока, где благовествовал в течение двух с половиной лет. Его самым выдающимся предприятием была миссионерская поездка в Японию с 1549 по 1551 год, где он имел потрясающий успех, обращая людей в Кагосиме, Ямагути и других местах, основав христианскую общину, которая существует и по сей день, вопреки жестоким гонениям предыдущих столетий. Он умер от лихорадки в возрасте всего сорока шести лет, пытаясь проникнуть с Евангелием Христовым в Китай.
Отец Матфей Риччи (Matthew Ricci) (1551-1610) пытался обращать китайцев сверху, сначала обращая мандаринов, а затем простой народ. Он был благожелательно принят в Пекине и снискал благоволение императора благодаря своим познаниям в астрономии и математике. Он в значительной степени адаптировал христианство к местным обычаям и традиционному мышлению, что вызвало недовольство доминиканцев и других консервативных церковных кругов.
Отчеты иезуитов, известные как иезуитские истории, предоставили европейцам тома новой информации об Азии, Африке и Америке. В них подчеркивались великое многообразие обычаев и верований, отличие эстетических стандартов, а также интеллектуальные и моральные устои знатных язычников. Отец Риччи глубоко восхищался китайцами и верил, что Бог одарил их более высоким интеллектом и познанием законов природы. Такая информация оказала на европейское мышление возбуждающее воздействие, которое позднее вылилось в настоящий моральный кризис. В восемнадцатом веке европейские философы воспользовались этими сведениями для доказательства своих теорий об эстетической и моральной относительности, которые с того времени стали отличительной чертой европейской мысли.
Реформация побудила к созыву Тридентского собора (1545-1563), самого важного церковного собора после Никейского 325 года. По его завершении на протяжении трехсот лет не было созвано ни одного собора, вплоть до Первого Ватиканского в девятнадцатом веке, - столь длительный перерыв между соборами не имеет прецедентов в истории Церкви. Историк Хьюберт Джедин (Hubert Jedin), современник собора, написал о нем: "Для церкви это был ответ на раскол в вероисповедании, а также акт самоопределения и самообновления той же церкви". Следующие два вопроса отчетливо демонстрируют историческое значение Тридентского собора: (1) Было бы все иначе, если бы этот собор состоялся в 1525, а не в 1545 году? (2) Изменилось бы что-либо, если бы он не был созван вовсе? Можно утверждать, что эффективность этого собора едва бы превзошла слабые результаты Пятого Латеранского собора (1512-1517), если бы он состоялся до того, как протестантское восстание проявилось в полную силу. Также можно утверждать, что этот собор не выработал фундаментальной реформы, а только подтвердил принятые позиции. Боссуэ (Bossuet) упрекал Лейбница, настаивавшего на отмене канонов и указов Тридентского собора ради христианского единства, напоминая ему о том, что каждое заявление Тридентского собора можно обнаружить в документах предыдущих пап и соборов. Для некоторых наблюдателей стал сюрпризом сам тот факт, что этот собор был вообще созван, вопреки опасениям папы относительно примиренчества. Другие же не могут найти объяснения столь длительной отсрочке ввиду требований о его проведении в большей части христианского мира.
В 1460 году папа Пий II утвердил победу папства над соборами в своей булле Execrabilis, в которой объявил "бессмысленным, незаконным и совершенно отвратительным" оспаривание на соборе главенства папы, и заявил, что всякий, кто так поступит, будет автоматически отлучен. Указ не был принят повсеместно - это очевидно из того факта, что Пятый Латеранский собор счел необходимым заново утвердить положения буллы Execrabilis. Примиренческая позиция просуществовала еще полвека после заявления Пия II. Ульрих фон Гуттен осмелился опубликовать памфлет, на обложке которого повторялось: "Consilium! Consilium! Consilium!"[12] Иероним Алеандер, легат папы в Германии и убежденный враг Эразма и Лютера, жаловался в 1520 году в своем письме из Вормса: "Весь мир кричит: ''Собор! Собор!''".
Лютер относился к собору двойственно. Он настаивал на серьезной необходимости вселенского собора для совершения церковной реформы. В то же время реализм побуждал его не ожидать много от любого собора, созванного в тогдашних обстоятельствах. 28 ноября 1518 года он пламенно призвал созвать собор, однако уже в следующем году в Лейпциге настаивал на превосходстве авторитета Писания над авторитетом пап и соборов, поскольку соборы слишком часто ошибались и противоречили друг другу. В своем обращении К христианскому дворянству немецкой нации в 1520 году он перечислил наиболее тяжкие нарушения, с которыми следует собору разобраться. В 1539 году, когда собор еще не был созван, Лютер написал трактат, обобщающий его мнение О соборах и Церкви. "Мы призываем и убеждаем провести собор и обращаемся ко всему христианскому миру за советом и помощью!" - восклицает он. - Вы говорите, что надежда на такой собор уже потеряна. Думаю, что согласен с вами". Многие заключили, что папы просто медлят и уклоняются от собора, чтобы сохранить себя от реформы. Выступая перед большой аудиторией, Лютер сравнил папу Павла III со средневековым мошенником по имени Марколф (Markolf), не могшим нигде отыскать дерева, на котором он желал бы быть повешенным.
В эпоху Возрождения устройство папства действительно пребывало в наихудшем состоянии, о чем можно судить по нежеланию пап созывать собор. Однако это диктовалось политической ситуацией, когда короли и императоры тех лет пользовались папскими страхами, шантажируя их собором в стремлении навязать им свою волю. Французские короли Луи XI, Карл VIII и Луи XII проявляли особый интерес к итальянским делам и регулярно прибегали к этому приему. Луи XII зашел так далеко, что поручил пяти кардиналам в сентябре 1511 года созвать собор в Пизе, но Юлий II ответил встречным маневром, объявив в июле того же года о созыве в апреле 1512 года Пятого Латеранского собора в Риме. Несмотря на смерть Юлия после первой сессии, этот собор заседал еще несколько раз при Льве X, вплоть до судьбоносного 1517 года, когда он был наконец распущен при незначительных успехах. В 1517 году Парижский университет выступил за созыв общего собора в знак протеста против отмены Прагматической Санкции Бургов (Pragmatic Sanction of Bourges). Джон Мэйджэр (John Major) (1470-1550), профессор философии и теологии в Париже, возвратившийся в 1518 году в свою родную Шотландию, чтобы преподавать в университете Глазго, а затем - Сент-Эндрюз, постоянно призывал созвать собор и даже написал Рассуждение об авторитетности собора (Disputation on the Authority of the Council).
Проведением собора и односторонней реформой угрожали в политических целях даже пассивный император Фридрих III и мечтательный Максимилиан. Когда же Империя Габсбургов, охватывавшая почти всю Европу, перешла в руки Карла V, папство попало в действительно опасную ситуацию, - оказавшись зажатым между интересами одновременно французов и испанцев во время войн Габсбургов и Валуа, оно вынуждено было постоянно менять свою позицию, заботясь о собственных временных интересах.
Карл V, вынужденный терпеть в своей Империи евангелическое движение, настаивал на созыве собора, как условии союза с папой. После поражения в 1525 году короля Франции Франциска I в Павии и разграбления Рима императорскими войсками в 1527 году, испанское владычество вынудило принять требования Карла. Однако принадлежавший к дому Медичи папа Климент VII, теперь в союзе с Францией, по-прежнему откладывал созыв собора, несмотря на угрозы императора организовать в пределах Империи национальный собор с участием протестантов. В 1542 году, после тщетных попыток провести собор в Мантуе и Винценце, Павел III, неохотно пойдя на уступку, созвал собор в Тренте, или Тренто, что в северной Италии, но официально в германских владениях. Габсбурги так и не достигли примирения с французами, и потому Карл принял предложение папы только 18 сентября 1544 года, после заключения Крепизского мира (Peace of Crepy). Булла от 30 ноября объявила о встрече в марте следующего года, однако Булла о созыве Тридентского святого вселенского собора вышла только 11 декабря 1545 года. Собор открылся два дня спустя. В Булле о созыве признавались "беды, в течение долгого времени поражавшие и едва не погубившие христианское сообщество", что князья "полны ненависти и распрей", "расколы, раздоры и ереси", задержки в созыве собора по причине козней "врага человеческого" и предупреждалось, что все противящиеся созыву "навлекут на себя гнев Всемогущего Бога и Его блаженных Апостолов Петра и Павла".
Религиозные собрания имеют в нашем сознании некий ореол, потому при мысли о соборах, подобных Тридентскому, историческое воображение рисует перед нами некое священнодействие. Епископ Трента кардинал Мадруццо (Madruzzo), также представлявший Империю, был вынужден решать некоторые проблемы вполне земного характера, заботясь о материальных потребностях делегатов и их свит. Мгновенно подскочила стоимость гостиничных номеров, цены на вино поднялись на тридцать процентов, к Венеции обратились с просьбой о беспошлинном транзите пшеницы и овса из папских земель, быков и мелкий скот привозили из Германии, но "все было чрезвычайно дорого".
Во всем происходившем играл предсказуемую роль человеческий фактор. Некий скептически настроенный святой отец заметил на соборе, что Святой Дух несомненно доставлен к ним из Рима в сумке курьера. После долгого выступления испанского прелата, один из делегатов встал и спросил: "Это, должно быть, Собор в Толедо?" Когда французский делегат весьма жестко критиковал нарушения Римской церкви, то поднялся на ноги итальянец и сказал: "Ecce! Вот как поет gallus [петух]!" Француз парировал: "Но Писание говорит, что когда петух пропел, то Петр вышел и со слезами покаялся". Имели место даже физические столкновения, например, когда возбужденный прелат вырвал клок волос из бороды представителя Греции. Тем не менее, большинство заседаний протекало достойно и чинно, сообразно значению происходившего.
Количество участников было малым для события такого уровня. На открытии первой сессии присутствовали всего четыре архиепископа, двадцать епископов, четыре генерала монашеских орденов и несколько теологов. Наилучшим образом были представлены итальянцы, из которых присутствовала дюжина прелатов против пяти испанцев, двух французов и одного епископа от Империи. Испанцы оказались трудными партнерами из-за их догматической непреклонности, внимательности к пожеланиям императора и отстаивания примиренческих аргументов, вынуждавших курию защищаться. Поскольку Греческая Православная и протестантские церкви не принимали в нем участия, то реально этот собор не мог претендовать на название вселенского.
В своем вступительном обращении председательствовавший на соборе кардинал дель Монте назвал две основные причины его созыва: распространение ереси и необходимость устранения искажений. Обе причины он связал с небрежностью епископов, призвав присутствовавших епископов (епископ Римский отсутствовал) исповедать эти грехи и молить Бога о прощении. Все преклонили колени и сотворили молитву о прощении, хотя позднее стало ясно - многие из присутствовавших не согласны с тем, что курия была исключена из числа виновных. Кардинал прочел краткую молитву и отрывок из Евангелия на тот день, после чего Тридентский собор был объявлен открытым.
Собор происходил, как и было объявлено, под покровительством папы. Начав одновременное обсуждение вопросов реформы и догматики, тридентские святые отцы признали принципиально двойственную природу случившегося с Церковью: утрату духовных идеалов, отразившуюся в увеличении нарушений, - и теологическую неопределенность вкупе с упадком веры в доктринальных вопросах. На седьмом и четырнадцатом заседаниях были приняты главные постановления о реформе, затрагивающие такие темы, как некомпетентность кафедральных священников, совмещение должностей и приходов, даже совмещение душепопечительских должностей, пренебрежение визитациями и т.д. В двадцать первом заседании внимание было обращено на безграмотность и невежество духовенства. В догматической сфере, на четвертом заседании были провозглашены канонические Писания и их авторитетность. Постановлением De canonicis scripturis собор утвердил в Церкви авторитетность Вульгаты. В постановлении о церковной традиции не удалось изложить ее полный смысл и значение, равно как и степень ее авторитетности. Было сделано лишь простое заключение, что Святое Писание и церковную традицию следует почитать равноценными, без определения того, следует ли искать духовную истину частично в Писании и частично в традиции, или же полная истина содержится в каждом из них, при том что Писанием определяется приемлемость традиции. На пятом и шестом заседаниях было сформулировано ортодоксальное определение первородного греха и оправдания. На остальных заседаниях подробно обсуждались число, сущность и форма Таинств, были подтверждены учение о пресуществлении (transsubstantiatio), значение мессы как жертвоприношения, законность частной мессы, действенность семи таинств, сила которых была объявлена не зависящей от веры.
Излагая догматы, святые отцы просто следовали артикулам лютеранского Аугсбургского вероисповедания 1530 года, противопоставляя им ортодоксальные определения и провозглашая анафему. Наибольшей ожесточенности споры достигли при обсуждении центральной проблемы первородного греха и оправдания. Кардинал Контарини, занимавший примиренческую позицию, в своем Epistola de justificatione (1541) сделал различие между "собственным оправданием" человека перед Богом на основании добрых дел - и "вменяемым оправданием", достигаемым в искуплении Христовом верою человека. Приобретаемая таким образом праведность определяет конечное преимущество веры. Умеренные участники Тридентского собора стремились подчинить добрые дела вере, подчеркивая необходимость добрых дел. Генерал августинцев Якопо Серипандо (Jacopo Seripando) настаивал на варианте, относительно приемлемом для евангелических христиан. Иезуитские теологи Лайнес и Сальмерон, следуя инструкциям Лойолы, оставались более или менее в тени до обсуждения этого пункта. Однако теперь они с жаром вмешались, настаивая на полной необходимости добрых дел для оправдания, и непреклонно отказывались от подчинения дел вере, как и от любых других предложений. В конце концов собрание приняло формулировку, основанную на определении Св. Фомы Аквинского. Вот фрагмент из седьмой главы постановления об оправдании, опубликованного 13 января 1547 года:
"В чем состоит оправдание грешника и каковы его причины: Это расположенность, или готовность, за которою следует само оправдание, которое есть не только отпущение грехов, но также освящение и обновление внутреннего человека через добровольное принятие благодати и даров, посредством которых неправедный человек становится праведным, из врага превращается в друга, чтобы сделаться наследником обетованной жизни вечной. Источники оправдания таковы: целевой причиной (causa finalis) является слава Бога, Христа и жизни вечной; действующей причиной является Бог, омывающий и освящающий незаслуженно, запечатлевающий и помазующий обетованным Святым Духом, Который есть залог нашего наследия; причиной прощения является Его возлюбленный единородный Сын, наш Господь Иисус Христос, Который, когда мы были еще врагами, по Своей безмерной благодати, которою Он возлюбил нас, облагодетельствовал нас оправданием через Свое наисвятейшее страдание на древе крестном и принес умилостивление за нас Богу Отцу; инструментальной причиной является Святое Крещение, которое есть Таинство веры, без коего не оправдывается ни один человек; наконец, единственной существенной причиной является праведность Божия, не та, которою Он праведен Сам в Себе, но та, которою Он делает нас праведными, именно та, которою мы одарены Им, и посредством которой ''обновляемся духом ума нашего''; не только считаемся, но истинно называемся и являемся праведными, принимая праведность внутрь себя, каждый в свою меру, которую Дух Святой дарует по Своей воле и в соответствии с расположенностью и содействием каждого..."[13]
Поразительна схоластическая структура определения. Чтобы избежать всякой двусмысленности, собор сформулировал тридцать три канона об оправдании, осудив позиции протестантов, как их понимали святые отцы. Определения собора подтвердили и ужесточили католические догматы, которые доселе допускали возможность различных изменений и маневров. Устранив доктринальную двусмысленность и неопределенность, собор заложил фундамент, на котором далее могла развиваться Католическая Реформация.
Когда собор достиг ощутимых успехов, вновь нарушилось политическое равновесие, и святые отцы в страхе объявили перерыв. Карл V затеял войну с Шмалькальденской лигой протестантских князей и городов и одержал над ними победу. Испанцы начали устанавливать в Тренте новую власть, и кардинал Червини (Cervini) стал опасаться личного прибытия императора и его войск с целью подчинения собора его воле. Вспышка эпидемии дала повод перенести собор в Болонью, где итальянские делегаты провели восьмую сессию. Карл V агрессивно запротестовал, требуя возвращения собора в Трент, и в ноябре Аугсбургский сейм отказался признать законность постановлений собора. 15 февраля 1548 года папа Павел III объявил перерыв. В конце 1549 года Павел III умер, так и не возобновив работу собора.
Новый папа Юлий III (del Monte) был избран 7 февраля 1550 года и еще до окончания года объявил о созыве собора в Тренте 29 апреля 1551 года. Большинство собравшихся составляли итальянцы и испанцы, причем испанцы были настроены враждебно по отношению к папе, несмотря на его догматическую консервативность. Карл V беспокоился о контроле над германскими протестантами, которые вели тайные переговоры о поддержке с Генрихом II и заранее отвергли решения собора, потому что их мнение не было выслушано. Юлий III назначил своими представителями иезуитов Лайнеса и Сальмерона. Вновь должно было состояться одновременное обсуждение реформы и догматики. Вновь святые отцы подняли вопрос о Евхаристии, приняли определение по Фоме Аквинскому и подтвердили законность поклонения Телу Христову. В вопросе о покаянии они подтвердили необходимость устной исповеди перед священником и выполнения епитимьи или обетов на основании сердечного раскаяния и устного исповедания. Была также подтверждена историческая обоснованность порядка миропомазания.
В октябре собор внял требованию императора и пригласил к участию протестантских делегатов из Германии. Меланхтон хотел приехать, но не смог. В январе 1552 года прибыли другие представители из Саксонии, Вюртемберга и евангелических городов южной Германии. Было очевидно, что Собор решил главные вопросы до их прибытия и позволит им обсуждать только Причастие в обоих видах и брак духовенства, которые им уже разрешил Император своим Эдиктом. В этот момент колесо фортуны совершило еще один резкий поворот, когда Мориц Саксонский выступил против императора и едва не пленил его. Мориц восстановил Шмалькальденскую лигу, заручился поддержкой Генриха II и вселил страх в сердца тридентских святых отцов, ожидавших нового вторжения германских войск, как в 1527 году. 28 апреля 1552 года Юлий III поспешно распустил собор на два года, однако прошло целое десятилетие, прежде чем он был созван вновь. За это время был заключен Аугсбургский мир (1555), который гарантировал протестантам их законное право на существование в Империи, а Като-Камбрезийский договор (1559) установил новый международный порядок.
Папа Пий IV (1559-1565) вновь созвал собор 8 апреля 1561 года. Стремясь частично опередить национальное самоопределение французов, он впервые принял важных французских делегатов. В ходе дискуссии стало очевидно, что папство вышло из борьбы с новым престижем и влиянием. Представители папы вносили предложения о работе собора, а серьезные вопросы собор направлял папе для разрешения. Иезуиты активно поддерживали папскую власть. Курия медлила в отношении реформы так долго, как могла, а проимперские церковнослужители отчаянно трудились над нею, стремясь ослабить протестантскую критику. Любой обсуждавшийся догматический вопрос, как то: Причастие в обоих видах, месса как жертвоприношение, рукоположение священников, - всегда решался в пользу традиционного толкования. Когда в конце 1563 года торжественная церемония завершила собор, а каноны и постановления были официально подписаны присутствовавшими прелатами, то 189 из 255 подписей принадлежали итальянским церковнослужителям.
Протестанты были раздосадованны, чему не следовало удивляться, и многие из них разделили скептицизм Лютера о "нереформируемости церкви". Еще до начала первой сессии Лютер написал: "Таким образом, собор принял решение прежде своего открытия. Никаких реформ не будет, но все подлежит сохранению в соответствии с прежней практикой. Какой замечательный Собор!". Собор, с его отточенными схоластическими формулировками, канонами и анафемами, негативно повлиял на христианское единство и сжег последние мосты, соединявшие с протестантским берегом. При этом Тридентский собор восстановил власть папы, повысил эффективность церковной организации и внес догматическую ясность, предоставив Католической церкви конкретное вероисповедание, и теперь она могла достойно встретить ожидавшие ее религиозные битвы.
Реформа после Тридентского собора
26 января 1564 года в своей булле Benedictus Deus Пий IV (1559-1565) подтвердил каноны и постановления собора, обратившегося к нему с просьбою об этом, и запретил какие-либо добавления к ним без папской санкции. 2 августа 1564 года он учредил коллегию кардиналов, ответственную за истинное толкование, восстановив тем самым авторитет церкви как источника учения. Его булла Iniunctum nobis от 13 ноября 1564 года провозглашала Professio fidei tridentinae, включавшее в себя Никейский Символ веры, которым были связаны все, к кому была обращена булла. Среди всего прочего, булла требовала согласия и преданности апостольской и церковной традициям наравне со Святым Писанием, "значения которого придерживалась и продолжает придерживаться Святая Мать Церковь, которая вправе судить об истинном смысле и толковании Святого Писания". Требование обязывало признать Римскую церковь матерью и госпожою всех, и подчиняться папе римскому как преемнику Петра и наместнику Иисуса Христа. Кроме того, предписывалось, наконец, принятие и исповедание всех религиозных канонов, особенно, утвержденных Тридентским собором, которые Ватиканский собор 1869-1870 годов дополнил эдиктом о первенстве и непогрешимости в учениях папы римского.
Карл Борромео (Charles Borromeo), племянник Павла IV, стал настоящим воплощением тридентского духа. Будучи архиепископом Милана, он брал пример со Св. Амброзия, сподобившегося более тысячи лет до того канонизации в растленные времена упадка Римской империи. Борромео отстроил и отремонтировал оскверненные и заброшенные церкви, реформировал порядки и клир, восстановил дисциплину в религиозных орденах, основал новые школы и колледжи. Постановления Тридентского собора не принесли бы Католической церкви большой пользы без усилий таких людей как Борромео.
В качестве руководства Пий V (1566-1572) снабдил всех епископов официальным изданием постановлений Тридентского собора. Петер Канизий (Peter Canisius) доставил эти сборники в Германию, в краткий срок они достигли даже Америки и Конго. В помощь приходским священникам в 1566 году Пий издал Римский катехизис как введение в сборник постановлений Тридентского собора. В дополнение к катехизису были изданы католический требник и молитвенник, основу которых, как и катехизиса, уже подготовил собор.
Григорий XIII (1572-1585) обязал папских нунциев контролировать выполнение Тридентских постановлений в подотчетных им землях. Отвечая на пожелание собора, Сикст V (1585-1590) и Климент VIII (1592-1605) опубликовали Вульгату в новой редакции. Папам не везде удалось добиться немедленного признания решений Тридентского собора. Это им удалось в Испании, Польше и Итальянских землях, но не во Франции и Германии. В наши дни решения собора в расширенном поздними папскими формулировками варианте являются нормой для Римской Католической церкви во всех странах.
Римский катехизис, составленный под влиянием учений Фомы Аквинского, не встретил поддержки среди иезуитов, которые отдавали предпочтение тройственному катехизису своего собрата иезуита Петера Канизия. С его изданием не мог соревноваться даже катехизис Роберто Беллармино, одобренный Климентом VIII и опубликованный в 1603 году как истинное разъяснение Римского катехизиса. Канонизация Канизия Пием IX (1846-1878) и Пием XI (1922-1939) свидетельствует о продолжении влияния иезуитов в Римской Католической церкви. (Пий XI также канонизовал Беллармино, положив таким образом конец некоторым противоречиям, разрешить которые в то время едва ли было возможно.)
Вопросы, обсуждаемые на Тридентском соборе, были столь ключевыми, а их разрешение столь важным для развития западной истории, что они стали поводом к рождению двух великих исторических описаний, принесших в литературу два диаметрально противоположных взгляда. В 1618 году венецианский священник Паоло Сарпи опубликовал "Илиаду наших времен" - свою Историю Тридентского собора. Обладавший познаниями в математике и оптике, сведущий в восточных религиях и активный в делах государства и Церкви, Сарпи представлял собой венецианскую разновидность homo universale пятнадцатого века. Во время кризиса отношений между папой и Венецией, вызванного питаемой на протяжении веков взаимной враждою, папа отлучил Венецию от церкви. Сарпи выступил как активный защитник Венеции, настаивая, что папа является узурпатором в церкви. Изображая события в Тренте, Сарпи показал преступность папства и обличил участие курии в защите интересов Рима. Сарпи подчеркнул, что исторические события носят случайный, а вовсе не последовательно закономерный характер, и продемонстрировал, как часто замыслы имели результаты, весьма отличные от первоначальных намерений. Поскольку человеческие планы разрушаются непредвиденными обстоятельствами, сфера, в которой человек может безопасно действовать, строго ограничена. Отвечая Сарпи, иезуитский историк Паллавичино (Pallavicino) написал свою версию этой истории. Без особого труда он показал, что Сарпи подтасовал документы и факты с целью представить римского папу в негативном свете. Он стал на защиту честности Тридентского собора и горячо поддержал его результаты, являющиеся, по его мнению, деянием Провидения.
В ретроспективе представляется вполне ясным, что перед тем, как Контрреформация стала набирать силу и начала репрессии, Возрождение в Италии умерло или было при смерти благодаря завоеванию страны северными силами и войнам на итальянской земле, а также из-за национального экономического упадка, утраты подвижности и инициативы. В Венеции Возрождение продлилось вплоть до шестнадцатого века, породив Венецианскую школу искусства в сфере гражданского гуманизма и таких интеллектуалов, как Сарпи. Именно упадок Возрождения и ослабление христианского гуманизма позволили развиться ограниченной непреклонности и авторитарности в Контрреформации. Не одни только испанцы были причиной такого поворота дел.
Поражает неотделимость Контрреформации от средневековых реформаторских устремлений. Тридентский собор напоминал Четвертый Латеранский собор 1215 года, когда церковная реформа была связана с крестовыми походами против мусульманских еретиков. В Тренте еще сильнее проявилось проникновение национальных интересов в дела Церкви, что было напрямую связано с индивидуальными интересами, направленными на протяжении всех последних столетий Средневековья против церковного универсализма. Идеи ориентированы на перемены, а организации на стабильность. Вероятно не слишком странно видеть в систематической реакции Римской Католической церкви, старейшей из существующих в мире церковных организаций, на пророческий призыв евангельского движения к покаянию и вере - еще одну сцену древнего конфликта между пророками и священниками, который своими корнями уходит глубоко в историю Израиля.
Для историка, хотя бы отчасти осознающего величие сил, производящих перемены и стабильность в истории, борьба между Реформацией и Контрреформацией являет захватывающее зрелище. Невозможно без благоговения и уважения взирать на ответ Католической церкви наиболее болезненному кризису во всей ее долгой истории, который, по свидетельству в 1537 году кардинала-эразмита, "едва ее не потопил". Сходное чувство выразил либеральный английский историк Томас Бабингтон Маколэй (Thomas Babington Macaulay) в своей аннотации на Историю папства Леопольда фон Ранке (1840):
"На земле нет и никогда не было продукта человеческой политической деятельности, который заслуживал бы такого внимания, как Римская Католическая церковь... Она была очевидицею возникновения всех правительств и церковных учреждений, существующих сегодня в мире, и мы не стали бы спорить с тем, что она увидит конец их всех. Она была величественна и почитаема до того, как саксонцы вступили в Британию и Франк пересек Рейн, когда в Антиохии еще процветало греческое красноречие, а в Мекке еще поклонялись идолам. Возможно, она продолжит свое существование с прежней неувядающей силой, когда некий путешественник из Новой Зеландии в совершенной тишине ступит на разрушенную арку Лондонского моста, чтобы окинуть взором руины Собора Св. Павла".
[1] А также учителем Эразма. - Прим. ред.
[2] Или Тридентский. - Прим. ред.
[3] Цит. по: Pierre Janelle, The Catholic Reformation (Milwaukee, 1963, p. 47).
[4] К так называемым вальденсам. - Прим. ред.
[5] Современная Памплона, столица Наварры. - Прим. ред.
[6] Близ Барселоны, там находился чудотворный образ Богоматери, к которому на богомолье и направлялся Лойола. - Прим. ред.
[7] Exercitia spiritualia. - Прим. ред.
[8] Constutiones. - Прим. ред.
[9] Изд. Льюис Дж. Пул, Духовные упражнения Св. Игнатия (Вестминстер, Мэрилэнд, 1957), стр. 12. (Louis J. Puhl, Spiritual Exercises of St. Ignatius.)
[10] Затем император Священной римской империи Фердинанд II. - Прим. ред.
[11] Затем король Польши Сигизмунд III. - Прим. ред.
[12] "Собор! Собор! Собор!" (лат.). - Прим. ред.
[13] Изд. Х. Дж. Шройдер, Каноны и указы Тридентского Собора (Сент-Льюис и Лондон, 1960), стр. 33. H. J. Schroeder, Canons and Decrees of the Council of Trent.
Этот материал еще не обсуждался.