Льюис В. Спиц
История Реформации. Возрождение и движение Реформации. Том II
Глава 21
Влияние Возрождения и Реформации на общественную и культурную жизнь
Предметом нашего исследования является одна из величайших эпох прошлого, и студент-историк, завершая изучение темы, подобной нашей, может согласиться со смиренным признанием Томаса Карлейля: "Трудно уловить все, когда слушаешь на удалении веков, через пропасти смерти и вопли царства тления". Около 40 года до Р. Х. древнеримский историк Саллюстий назвал написание истории одною из труднейших задач. Однако сопоставление фактов и описание событий представляется более простым делом (хотя эта простота обманчива), чем анализ их общественного и культурного влияния. По этой причине написанное далее следует рассматривать как эксперимент, подлежащий обсуждению как и вся история.
Возрождение и Реформация рассматриваются в либеральном протестантском понимании истории как великие прогрессивные силы, приведшие нас к современности. Лорд Томас Бабингтон Маколей решительно утверждает, что начиная с шестнадцатого века протестантские страны достигли бесспорно бульших успехов, чем их соседи. В своей Истории Англии он высказал суждение, что под властью Римской церкви
"...самые прекрасные и плодородные провинции Европы... погрязли в нищете, политическом рабстве и интеллектуальной апатии, в то время как протестантские страны, ранее славившиеся своим бесплодием и варварством, благодаря ремеслам и промышленности превратились в сады и могут гордиться продолжительными перечнями своих героев и государственных деятелей, философов и поэтов... Наблюдая в Германии от римско-католического княжества к протестантскому... в Ирландии от римско-католического графства к протестантскому, мы становимся свидетелями перехода от низшего уровня цивилизации к высшему".[1]
В наши дни такие грубые предрассудки и неправомерные суждения считаются столь же неприемлемыми, сколь и неуважаемыми. По какому критерию индустриальная страна является более развитой, чем консервативное аграрное государство? Как насчет католической Франции в качестве "современной" страны? Какую действительно роль играют религиозные различия в сравнении с другими факторами? В чем заключается преимущество Реформации перед средневековой культурой Возрождения? Подобно гарпиям, вопросы атакуют разум каждого, кто осмеливается вершить суд по догматическому признаку.
Тот факт, что эпоха Возрождения и Реформации свидетельствует о революционных переменах в европейской культуре, сравнимых с переменами конца восемнадцатого века, для многих историков очевиден, тогда как другие его оспаривают. Гуманисты и реформаторы, обращаясь за руководством к стандартам прошлого, устремляют западного человека в будущее с увеличенной скоростью. К ним вполне применимо точное замечание Фрэнсиса Бэкона: "Через показ древности, они утверждают новое".
Государство, Церковь и политическая теория
Реформация побудила людей радикально пересмотреть представления о Церкви, о государстве и об отношениях между ними. Эти события представляли собой нечто большее, чем очередную главу в древней истории борьбы между духовными и мирскими силами. Изменилась политическая ситуация, так как государство эпохи Возрождения разрушило основы феодальной системы. Светское государство, де-факто свободное от церковного контроля, создало условия для развития культуры Возрождения и возникновения независимых церквей. Церковь Средневековья не могла выдержать двустороннюю атаку светского государства извне и возросшей религиозной напряженности изнутри. С появлением Кальвинизма протестантское благочестие приобрело более воинственный характер и породило религиозную идеологию, послужившую основой для национальных движений на протяжении следующей половины века. Причиной так называемых конфессиональных войн была взаимосвязанность политических и церковно-религиозных убеждений. Государственные соображения княжеских династий, а после 1789 года и народов, естественным образом содействовали усилению обособленности различных светских государств во время их развития в пятнадцатом и шестнадцатом веках.
Церковно-политический расклад почти стабилизировался к концу шестнадцатого века, и изменялся только в периферийных государствах в результате войн семнадцатого века. В Испании монархия Габсбургов преданно служила Римской Католической церкви. Во Франции, тяготевшей к абсолютизму (хотя в меньшей мере, чем историки полагали ранее), католицизм стал народным исповеданием, так же как во многих землях Италии. Англия и скандинавские страны приняли епископальную форму протестантизма, вполне допускавшую союз алтаря и трона. Нидерланды представляли собой интересное зрелище, конфессионально-языковую смесь: валлонский и фламандский языки переплелись с католическим и кальвинистским исповеданиями. Противоречие между крайним кальвинистским учением о предопределении, одобренным в исповедании Дортского синода (Synod of Dort) (1618-1619), и веротерпимостью внесло еще большую сложность в религиозную историю Нидерландов. Родина Эразма привнесла в современный либерализм национальную традицию терпимости. Этой традиции многим обязан Гуго Гроций, основатель просветительской теории естественного права и новой концепции международного права.
Недавние исследования выявили, что Реформация отнюдь не способствовала немедленному укреплению власти протестантских князей в их землях. Многие из них подвергали себя опасности, исповедуя новую веру, а экспроприация церковной собственности приносила больше выгоды мелким помещикам и простонародью, потому что от 60 до 80 процентов дохода от секуляризации монастырских и церковных земель употреблялось на образование, больницы и благотворительность. В шестнадцатом веке некоторые территориальные образования даже расширили свои полномочия за счет княжеской власти. Абсолютизм развился позднее, в иных условиях.
Утверждая реформы, основанные на понимании Церкви как общины верующих, а не института с жесткой иерархической властью, реформаторы вновь подчеркнули важную роль каждого отдельного человека и оспорили притязания церковной иерархии на светскую власть. Вслед за Павлом они учили, что только Христос является истинным Главою Церкви, а все верующие являются членами Его Тела. Эта незримая Церковь, известная только Богу, является истинною общиною верующих. Евангелие и Таинства являются признаками видимой Церкви Христовой на земле. Мартин Буцер заявил в Страсбурге в 1523 году, что в Царстве Божием и истинной Церкви Слово Христово принимается с радостью и соблюдается с усердием. Перечень атрибутов, отличающих истинную евангельскую Церковь, Цвингли дополнил дисциплиной, а Кальвин обрядами.
Призывая людей избегать "папских собраний", Буцер заявил в Наставлении в любви (Instruction in Love), что Церковь является подлинно апостольскою, когда служители Церкви и все ее верующие имеют разум Христа (Филиппийцам 2:5) и Его Апостолов, т. е. живут в служении братьям и с любовью благотворят ближним, не обладая особым положением или властью. Так реформаторы быстро лишили Церковь законодательной функции, оспаривая существование церковной собственности, законность канонического права и политическое применение грозной власти отлучения. События предыдущего исторического периода уже поставили под сомнение законность политической деятельности папы, однако теперь реформаторы еще больше подорвали папскую власть, противостоявшую мирским правителям. Политические интриги Ватикана ставили под сомнение духовную миссию Церкви и порождали враждебность по отношению к Церкви, что стало вполне очевидно в шестнадцатом веке.
Лютер оставил открытым вопрос о внутреннем церковном устройстве, подвесив его между идеалами конгрегационалистов и управлением совета или консистории. Служитель принимает свое призвание к служению проповеди и Таинств от христианской общины. Гёте как-то пошутил, что Лютер оставил своих коллег без масла на хлебе, ограничив обязанности священника только служением. Лютер ставил в пример самого Павла и настаивал, что "человеку, которому вверено служение проповедника, вверено наивысшее в Церкви Христовой служение". В 1520 году он писал: "Если вынудить их [духовенство] признать, что все мы, крестившиеся, - в равной степени священники, каковыми мы и являемся, и что им лишь вверено служение с нашего согласия, то они вскоре осознали бы, что могут править нами ровно настолько, насколько мы добровольно согласны". Кальвин также полагал служение задачей первостепенной важности в Церкви, поскольку Бог использует служителей в качестве орудий совершения Своих трудов. Вторая книга об устройстве Шотландской церкви (Second Book of Discipline of the Kirk of Scotland) отражает мнение Кальвина, с которым Нокс соглашался и называл служителями всех исполнителей церковных должностей, потому что все они назначены на служение. Обратное течение в сторону высокого клерикализма и бюрократизации возникло достаточно рано. Меланхтон и Озиандер пытались усложнить требования для посвящения в духовенство, заявляя, что служитель призван к особой святости в жизни. Приступая к обязанностям руководителя, Лютер испытывал гораздо больше угрызений совести, чем молодые "христиане, облеченные властью".
Цвингли подвели его патриотизм и личная зависимость, из-за чего он сделал больше уступок государственной церкви, чем прочие крупные реформаторы. Однако недавние исследования доказывают несправедливость традиционных обвинений Цвингли в потворстве теократии и слиянию церкви и государства. Кальвин стремился установить форму церковного управления по новозаветным принципам и создал организацию, которая, несмотря на слияние церкви с государством в Женеве, привела в крупных государствах к подлинной церковной независимости. Анабаптисты составляли в вопросах экклезиологии меньшинство. Они утверждали (если только возможно говорить от имени всех этих разрозненных групп), что видимая Церковь должна быть освященным сообществом, отделенным от государства и уклоняющимся от клятв. Многие служители Англиканской церкви называли ее вселенской Церковью в Англии, так что, вопреки очевидному присутствию национального элемента, идея христианского мира сохранилась в Англии на протяжении шестнадцатого столетия.
В своем новом понимании христианского призвания реформаторы преодолели средневековый дуализм священного и светского призваний. Естественная деятельность перестала для них быть деятельностью низшего порядка по отношению к духовному труду. Божие величие проявляется в сотворенном мире, в котором, согласно Божию установлению, существует правительство. В своих четких представлениях о свойствах Бога видели зависимость правительства от воли и суда Божиих, "царством Божией левой руки". Они не могли представить себе государство отделенным от "естественного закона", т.е. свободным от этических ограничений. Реформаторы, и особенно Кальвин, стремились воздействовать на совесть правителей. Они включили в обязанности правительства заботу о социальном благополучии и образовании, закрепив тем самым тенденцию, которая повсеместно наблюдалась уже в предыдущие столетия. Правители должны поступать как христиане, несмотря на то, что их власть, конечно же, основана на естественном праве, установленном Богом, а не на церковной принадлежности.
В соответствии с Христовым повелением "отдавать кесарево кесарю, а Божие Богу", реформаторы настаивали на полном разделении между светской и духовной властями. Протестантские страны оказались увлечены всеобщей тенденцией к политическому сплочению по территориальному или национальному признаку. Особенно после восстаний и религиозных войн люди ощутили потребность в централизации власти и сильном государстве. Переход от различения светской и духовной властей к наиболее активно отстаиваемому небольшими сектами и нонконформистами принципу отделения церкви от государства произошел только в последующих столетиях.
Религиозный плюрализм оказал раскрепощающее воздействие на общество. Протестантские и католические меньшинства следовали библейскому повелению слушаться Бога больше, чем человека. Требование действовать согласно личной совести является утверждением, обладающим взрывным потенциалом. Вера в Царя царей ставит в должное положение земных правителей. Жесткая критика Лютера в адрес князей обрела в последующие века благодарных читателей. Кальвинистический акцент на предопределении и учении о завете (утверждении о существовании соглашения между Богом и человеком, заключенного при сотворении, в котором оговорены обязанности каждой из сторон) производило разрушительное действие, поскольку вера в личную избранность отнюдь не порождает смиренномыслия. Типичной иллюстрацией является конфликт между Марией Стюарт и Джоном Ноксом. Королева Мария, возмущенная необходимостью обсуждать свой брак с простолюдином, воскликнула Ноксу: "Какое вам дело... до моего брака? Кем вы вообще являетесь в этом королевстве?" Джон Нокс возразил: "Рожденным в нем подданным, мадам. Хотя в нем я не граф, не лорд и не барон, однако Бог соделал меня (сколь бы я презренным ни был в ваших глазах) полезным в нем гражданином".
Реформационная мысль внесла несколько основополагающих элементов в утверждение представительного правления и демократических институтов. Представление о священстве всех верующих было антииерархично по своей сути и разрушительно для пирамидальной политической структуры. Существует взаимосвязь между конгрегационализмом и демократическими идеалами. Как однажды заявил Нокс: "Лишите нас свободы собрания, и вы лишите нас Евангелия". Кальвинистическая идея завета, а также акцентирование естественного права в качестве законодательной основы способствовали возникновению представления об общественном договоре. Учение о призвании способствовало возникновению типа трудолюбивого и самостоятельного гражданина, который полезен в любом государстве и совершенно необходим в демократическом обществе. Кальвин окончил последнее издание Наставления в христианской вере такими словами: "А для того чтобы нам не смущаться сердцем, Павел ободряет нас еще одним утверждением, что Христос искупил нас огромною ценою, чтобы мы уже не зависели от похотей развращенных людей, и тем более не были рабами их нечестия".[2]
Нетрудно нарисовать себе образ хорошего протестанта-мирянина, обладающего качествами, присущими идеальному республиканцу, что мы здесь и сделали. По словам Джеймса Рассела Лоуэлла (James Russel Lowell), "Пуританство быстро восприняло семя религиозной свободы и, само того не сознавая, снесло яйцо демократии". Однако чтобы объективно представить тезис о протестантской демократии, необходимо указать по меньшей мере еще три важных соображения.
Во-первых, для изменения политической системы кроме идеи требуется наличие социально-экономических факторов. Гёте заметил: "Мысли уживаются по соседству, но вещи сталкиваются в пространстве". Общественные процессы начали успешно развиваться, только когда конкретные обстоятельства вызвали недовольство монархией. Подлинно революционный прорыв, в результате которого в Европе была разрушена старая религиозная и политическая власть, произошел под предводительством "просвещенных" лидеров в конце восемнадцатого века во Франции, номинально католической стране.
Во-вторых, свой весомый вклад в возникновение представления о естественном праве и теории общественного договора внесли также и католические мыслители. Св. Роберто Франческо Беллармино (умер в 1621 году), известный своим нелепым участием в деле Галилея - он, вопреки своей личной симпатии к Галилею и его воззрениям, объявил ученому о запрете папы распространять гелиоцентрическую теорию, - сформулировал теорию общественного договора, антимонархическую по сути и отражавшую взгляды итальянской церкви. Беллармино вступил в орден иезуитов в 1560 году и достиг высокого положения, став ректором Римского университета, настоятелем монастыря в Неаполе, теологом Климента VIII, кардиналом, экзаменатором епископов и консультантом римского понтификата. Участвуя в ожесточенном противостоянии с антипапской Венецией и беспокоясь о слабости католиков в Англии, Беллармино строил свои доводы на заключениях Св. Фомы и утверждал, что папа, как верховный духовный судья на земле, обладает косвенной властью над светскими правителями. Более того, он заявлял, что мирские правители получили свою власть от общества посредством общественного договора. Потому папа вправе смещать правителя и освобождать народ от подданства в случае нарушения правителем своего долга. При жизни Беллармино считался спорной фигурой, однако в 1930 году он был канонизирован и провозглашен отцом церкви.
Неистовый испанский иезуит и автор подробной истории Испании Хуан де Мариана (умер в 1624 году) отстаивал смещение и казнь тиранов в своей работе О короле и институте королевской власти[3] (1599), написанной им как "зеркало для князей" в назидание королям будущего. Книга подняла во Франции такую бурю, что генерал иезуитов был вынужден запретить членам своего ордена проповедовать законность убийства деспотов.
Франсиско Суарес (умер в 1617 году) присоединился к иезуитам в 1564 году и отличился не только как философ-схоласт, но и как политический теоретик. В своем трактате О законах и Боге Законодателе (1612) Суарес утверждал, что папа, как духовный глава семьи христианских народов, является законным представителем всех этих народов. Таким образом, папа обладает косвенной властью наблюдать за духовным состоянием мирских правителей. Государство основано на добровольном соглашении глав семей, ибо общественная власть действительна внутри общественной группы. Поскольку политическая власть принадлежит обществу, то ни одна политическая система не может быть абсолютной или неизменной. Потому государственная власть основана на естественном праве и подлежит изменению в случае несоответствия своему предназначению.
В-третьих, некоторые доктрины естественного права, концепция международного права и идея терпимости были рождены секуляризованной, а не теологической мыслью. Предложенная Суаресом доктрина естественного права отделила политику от теологии. Хотя его намерение заключалось в утверждении папской позиции, доктрина во многом напоминала идеи нидерландских кальвинистов Йоханнеса Алтузия (Johannes Althusius) (умер в 1638 году) и Гюго Гротия (умер в 1645 году). Алтузий продолжал мысль французских кальвинистов-антироялистов. Он связывал естественное право с законом Моисеевым, хотя его политическая теория логически зависела от основополагающей идеи общественного договора. Люди естественным образом объединяются в группы, и верховная власть является неотъемлемой принадлежностью народа как человеческого сообщества. Ради эффективного руководства общими делами, общество вручает власть правителям. Однако, нарушая свой долг, они лишаются власти, которая в результате возвращается к народу.
В некотором отношении Гротий был очень традиционен и наполнил свое понимание естественного права крепким вином древности: справедливостью, доброй верой и священностью заветов. Определение естественного права, предложенное им в своей великой книге О законе войны и мира (1-я книга, 1-я глава), отнюдь не было революционным:
"Законы природы продиктованы здравым смыслом, который указывает на то, что поступок заключает в себе нравственное основание или моральную необходимость, определяемые его согласованностью или несогласованностью с естественным разумом, исходя из чего такой поступок либо запрещен, либо предписан создателем естества, Богом".
Его методология имела огромное значение, обращение к здравому смыслу предполагало тот вид рационального мышления, который его современники считали научным методом выработки положений, регулирующих политическую систему государства, его законодательство и законы, регулирующие международные отношения. Система Гротия не была обусловлена теологическими предпосылками, однако это не означает, что он не руководствовался религиозными соображениями. Он представлял собою продукт гибкого и терпимого христианского гуманизма, традиционного для его родины. Комментируя успех тоталитаризма в двадцатом веке, известный Кембриджский историк Герберт Баттерфилд взял на себя смелость заявить в своей работе Свобода в современном мире:
"Поскольку христианство не может отказаться от основополагающего принципа свободы - права поклоняться истинному Богу даже вопреки требованиям большинства в данном обществе, - то, в результате наблюдения за развитием мира, напрашивается вывод, что ни одно обоснование свободы и индивидуализма не устоит, кроме религиозного".[4]
До сих пор ведутся великие дискуссии о том, действительно ли протестантизм, особенно Кальвинизм, сыграл решающую роль в зарождении и развитии современного капитализма. В отличие от предыдущих десятилетий, дискуссии наших дней имеют менее острый характер, и уже обозначились контуры научных выводов. Полемика началась полвека назад, когда великий немецкий социолог Макс Вебер опубликовал свое эссе Протестантская этика и дух капитализма (1904-1905). Вебер назвал сутью капитализма рациональную организацию добровольного труда. Он утверждал, что дух капитализма взрастила религиозная этика Кальвинизма. Рассудительность, бережливость, распорядительность, разумная и правильная жизнь, высокая нравственность, представление о призвании, земное воздаяние как проявление благодати, социальные ограничения, а также личная дисциплина - все эти понятия связаны с кальвинистским "мирским" аскетизмом. Эти ценности способствовали возникновению прекрасно организованного капиталистического экономического уклада. Аргументы Вебера были направлены против материалистического детерминизма и акцентировали роль духовных процессов в развитии экономики. Р.Г. Тони в своей работе Религия и становление капитализма (1926) поддержал главную мысль Вебера, однако расширил его доводы и признал решающую роль всего протестантизма и социально-экономических и политических обстоятельств. Вебер вовсе не утверждал, что Кальвинизм является единственной причиной возникновения капитализма, однако многие из его менее искушенных сторонников и критиков сражались именно вокруг этого вопроса. В результате были проведены обширные исследования и совершена серьезная переоценка, и перед нами предстала гораздо более сложная картина.
Капитализм явно опередил Реформацию на несколько столетий. Отдельные элементы капитализма сохранились в восточной части Римской Империи и перекочевали на Запад во времена Средневековья. Торговля между Востоком и Западом не была заблокирована полностью, и с двенадцатого века в городах заметно бурное развитие коммерческого капитализма. Великие итальянские банковские дома эпохи Возрождения удивительно успешно и на высоком уровне применяли финансовые методы финансового и промышленного капитализма. Двойная бухгалтерия уходит своими корнями во времена Средневековья. В период Реформации большинство крупных банкирских семейств оставались католиками. Крупнейшие финансовые центры, такие как Генуя, Венеция, Лион и Антверпен, находились в католических странах. Иезуиты семнадцатого века поощряли "экономические добродетели" бережливости и правильной жизни наравне с кальвинистами и пуританами.
Сами реформаторы выступали против методов свободного капитализма. Лютер обращался к "природе" и Святому Писанию для определения норм экономической деятельности. Он полагал сельскую жизнь более естественной и здоровой для человека, чем занятия промышленностью и торговлей. Будучи сыном сравнительно мелкого, но крайне успешного горного предпринимателя, он был враждебно настроен к таким крупнейшим капиталистам как Фуггеры, которые создавали монополии, вытесняли мелких предпринимателей и при помощи своих денег влияли на политику. Лютер защищал теорию о ценности труда и выступал за политику справедливых цен и самодостаточную национальную экономику. Он видел пользу в мирских благах и недолюбливал радикальные секты, упразднявшие частную собственность. Тем не менее, Лютер придерживался традиционной теологии, осуждавшей ростовщичество или кредит под высокие проценты, применяя против капиталистов ветхозаветную заповедь "не принимать серебра в рост" от нуждающегося брата. Свою позицию он закрепил в "Краткой проповеди против ростовщичества" (Little Sermon Against Usury) (1519), "Большой проповеди против ростовщичества" (Large Sermon Against Usury) (1520) и "Увещевании к пасторам проповедовать против ростовщичества" (Admonition to Pastors to Preach Against Usury) (1540), однако Лютер не питал больших надежд на то, что рост процентного капитализма будет остановлен. На основании 5-ой главы Евангелия от Матфея Лютер заявил, что Христос различал три вида передачи мирских благ ближнему. Высшей формой является отпущение долга человеку, уже одолжившему у тебя. Вторая форма - это даяние ближнему, пребывающему в нужде. Низшей формой является одалживание. Лютер оставлял государственному закону право определять обстоятельства, оправдывающие добавочные 4, 5 или 6 процентов, однако был уверен, что высокий процент свидетельствует о жадности.
Женева находилась на перекрестке европейских путей и исстари была торговым центром. Буржуазное воспитание и юридическое образование сделали Кальвина менее средневековым и консервативным, чем Лютер. Он был в курсе деловой жизни города. Отвечая в 1545 году на вопросы Клода де Социна о ростовщичестве, он нарушил некоторые традиционные церковные ограничения в отношении ростовщичества, однако столь тщательно уравновесил свою позицию всевозможными оговорками, что трудно утверждать, будто он "развязал руки" экономическому капитализму. Напротив, он воевал с алчностью и корыстолюбием, самообогащением и эксплуатацией, критиковал различные спекулятивные операции.
Кальвин, конечно же, не считал материальный успех признаком Божия предопределения ко спасению. Такое искажение присутствует в Кальвинизме семнадцатого века, и озабоченность материальными благами развилась только с угасанием подлинно духовного чувства. Естественно можно сослаться на таких богатых протестантских финансистов семнадцатого века как де Ге, д'Эруорт, Рамбуйе и де Уитт (de Geer, d'Herworth, Rambouillet & de Witt), которые давали политические ссуды не только протестантским монархам - королю Дании Кристиану IV и королю Швеции Густаву Адольфу, но и французскому кардиналу Ришелье, а также австрийским и испанским Габсбургам. Однако эти капиталисты были "холодными" кальвинистами и не проявляли ни малейших признаков религиозного аскетизма, будучи королями финансовых рынков Антверпена и Льежа. Католицизм времен Контрреформации зачастую отправлял из городов-государств буржуа с антиклерикальными республиканскими взглядами в ссылки. Католические правители Южных Нидерландов, Испании и Италии (за исключением республиканской Венеции) стесняли и даже изгоняли местных прогрессивных купцов и банкиров, за исключением отдельных придворных фаворитов, снискавших особые привилегии и монополии, и ставили способных людей в затруднительное положение, которое еще сильнее мотивировало их к достижению экономического успеха и безопасности.
Было бы ошибочно отождествлять Кальвинизм семнадцатого века лишь с исключительно богатыми финансистами, сразу привлекающими к себе внимание, ибо Кальвинизм был обращен прежде всего к "маленьким людям", т.е. торговцам и ремесленникам. Кальвинизм проповедовал здравомыслие, организованность и духовную твердость, привлекавшие их более, чем идеи радикальных сект и расплывчатые либеральные учения нидерландского теолога Якова Арминия, который выступал против учения о строгом предопределении и утверждал, что спасение доступно для всех. Г.Т. Бакл был ближе к истине, чем обычно, когда писал: "Кальвинизм - это учение бедных, арминианство - для богатых... Кальвинизм был народным вероисповеданием в республиках Швейцарии, Северной Америки и Голландии..."[5] Хотя бы в Нидерландах семнадцатого века правящие классы предпочитали либеральную теологию. Гипотеза Вебера-Тони о взаимосвязи между протестантизмом и капитализмом едва ли выглядит правдоподобным глобальным объяснением, если принимать во внимание все обстоятельства. И все же проникновением в трудовые сословия философии, представляющей труд не рабским игом, а источником достоинства, протестантизм и особенно кальвинизм способствовали образованию прослойки успешных и надежных людей, представляющих основу капиталистического общества.
Поэт Т.С. Элиот назвал культуру "воплощением религии" или "живой религией"[6]. Теолог Пауль Тиллих написал в своей книге Протестантская эпоха (The Protestant Era): "Религия является содержанием культуры, а культура - формой религии".[7] Он был убежден, что ни одно культурное явление не может скрыть свои религиозные корни. Если это утверждение истинно, то эпоха взаимодействия Возрождения и Реформации наверняка раскроет их внутреннее культурное родство. Хотя Реформация была значительно радикальнее Возрождения, эти два движения имели тесные культурные связи.
ОБРАЗОВАНИЕ
Одной из таких связей была глубокая забота гуманистов и реформаторов об образовании. Герберт Уэллс однажды заметил: "Цивилизация - это состязание между образованием и гибелью". Гуманисты внесли важный вклад в образование, обновив внимание к классике, введя новые предметы в учебную программу, а также новые методы преподавания. Они конечно же заботились об элитарном образовании и служили интересам аристократических и высших буржуазных кругов. Реформаторы обязаны им своим стремлением к образованию, а также знанием классических языков и литературы, однако они пошли дальше гуманистов, обращая большое внимание на народное образование и всеобщую грамотность, а также особо выделяя учительство как Божие призвание.
Лютер настаивал на обязательном всеобщем образовании как для мальчиков, так и для девочек, которое предоставляло бы особые возможности детям с выдающимися способностями. Он писал, что ради образования молодежи следует не жалеть никаких усилий и затрат. Всех, кто имеет разум, следует обучать чтению, дабы Писание широко читалось и было известно. Образование должно готовить людей к служению в государстве и в церкви, ибо, по словам Меланхтона, "наша главная цель состоит не только в личной пользе, но и в благе всего общества". О том же Кальвин писал в Наставлениях 1541 года: "Необходимо готовить последующие поколения, чтобы при наших детях церковь не превратилась в пустыню; мы обязательно должны основать университет для обучения детей и подготовки их к служению в церкви и к управлению государством". В 1536 году жители Женевы поклялись, что будут "содержать школы, в которые все обязаны посылать своих детей". В духе этой традиции Коменский, великий педагог семнадцатого века, увещевал: "Пусть не будет исключен никто, если только Бог не лишил его разума и смысла". В 1560 году Джон Нокс и его соратники составили The First Book of Discipline, представившую национальную систему образования. Не случайно, всеобщая грамотность была впервые достигнута в Шотландии и некоторых протестантских землях Германии.
Реформаторы единодушно превозносили призвание учителя как служение любви к людям. В 1530 году Лютер писал: "Если бы мне пришлось оставить проповедь и прочие мои обязанности, то всем другим занятиям я предпочел бы труд школьного учителя. Я знаю, что кроме служения нет занятия более полезного, важного и лучшего; и я не уверен, которое из этих двух выше". Меланхтон увещевал учителей "принимать школьное призвание в таком же духе, как вы приняли бы служение Богу в церкви". Теодор Беза был убежден, что, работая профессором греческого языка, он исполнял не менее великое служение по утверждению веры, чем на кафедре.
Лютер, полагавший возрождение образования в период Ренессанса непосредственным предвестием Реформации, настаивал на широком распространении латыни, греческого и еврейского языков.
"Будем помнить, - писал он, - ...что мы не сохраним Евангелие без языков. Языки - это ножны, в которых хранится Слово Божие... Потому очевидно, что Евангелие погибнет там, где не хранятся языки... Распространение языков является нашим очевидным долгом, если Бог уже сберег их для мира посредством возрождения учености".
Он проявил инициативу, изменив программу Виттенбергского университета и заменив Аристотеля и схоластическую философию Августином, Святым Писанием и классической литературой. "Я убежден, - писал он,- что чистая теология даже не выживет без знания литературы". Изучение поэзии и риторики готовит людей как нельзя лучше к "пониманию священной истины и умелому и радостному обращению с нею". Меланхтон был главным инициатором создания новых гимназий и средних школ с гуманистическими программами в Нюрнберге и других местах. Он полагал хорошее обучение грамоте необходимым условием для наставления в вере.
Кальвин в юности был французским гуманистом и навсегда сохранил любовь к литературе. В особенности он восхищался Цицероном, и его сочинения пестрят цитатами из классиков. Кроме того, он верил, что многому может научить классические трактаты о науке и практических искусствах. Он осуществлял то, о чем проповедовал; так, при основании Женевской академии он составил программу, включавшую древние языки и гуманитарные дисциплины. Кальвинисты основали новые университеты в Эдинбурге, Лейдене, Амстердаме, Гронингене, Утрехте, Франикере, Ниме, Монтобане, Сомюре и Седане (Franiker, Nimes, Montauban, Saumur & Sedan). Они реформировали университеты, уже существовавшие в кальвинистских землях, например, в Гейдельберге, и основали Эммануил-колледж в Кембридже. Для реформаторов высшее образование было negotium cum deo, т.е. активным взаимодействием с Богом. Высокая культура также была "сферой, где действует вера".
Иоганн Штурм, основатель евангелической гимназии в Страсбурге, ставшей образцом для всех средних школ в Европе, взял себе девиз: "Мудрое и красноречивое благочестие", который свидетельствует о его убеждении, что вера и литературная культура должны идти вместе. Там и в других школах, основанных реформаторами, протестантская серьезность соединилась с гуманистскими идеалами, породив образовательную систему, которою Европа по праву гордится.
Студенты новых иезуитских школ изучали послания и Тускуланские беседы Цицерона, Эклоги Теренция или Виргилия, Скорбные элегии Овидия, Саллюстия и Поэтическое искусство Горация. К 1551 году иезуиты имели училища в Риме, Болонье, Флоренции, Ферраре и Венеции, а также во многих частях Cеверной Европы. Однако со временем изучение классики и в католических, и в протестантских школах превратилось в муштру. Техническое совершенство достигалось в ущерб непосредственности. Преподавалась "надежная классика", полезная для нравственного назидания, однако этому педагогическому гуманизму недоставало жизни и подвижности, свойственных Поджио, Филельво и Аретино (Poggio, Filelfo & Aretino).
"В наши дни никто не станет изучать того, что не приносит деньги. Весь мир стремится к торговле и занятиям, которые требуют поменьше усилий и приносят побольше прибыли, без всякой заботы о своих ближних или добром и честном имени. Изучение искусств и наук оставляется ради простейших ремесел... Все умнейшие головы, которым Бог даровал способность к благородному образованию, обременены торговлей".
Ближе к концу века малоизвестный французский гуманист Луи Ле Рой (Louis Le Roy) находил молодежь совершенно неспособной принимать образование: "Бедные студенты, умеренно обогатясь литературными познаниями, посвящают себя доходным искусствам ради того, чтобы заработать себе на жизнь. Богатые стремятся к удовольствиям и ищут легкого, поверхностного образования, а не его мучительных глубин". К концу семнадцатого века университеты утратили лидирующее положение и воскресили свое превосходство только в девятнадцатом веке.
ФИЛОСОФИЯ И ЛИТЕРАТУРА
"Миром должны править учителя, мудрецы и писатели, - провозгласил Лютер в одной из своих Застольных бесед. - Если Бог в Своем гневе убрал бы из этого мира всех образованных людей, кем бы стали оставшиеся люди, если не зверьми". К счастью, руководители Реформации были благосклонны к литературе. Золотые идеалы Возрождения вероятно потонули бы, навсегда исчезнув из поля нашего зрения, если бы возобладали мнения некоторых антиинтеллектуальных сект или культурный атавизм прагматиков.
Италия. В шестнадцатом веке Аполлон переселился на север, родина Возрождения стенала под игом испанской оккупации, мелочной тирании и репрессий Контрреформации, а итальянская литература пришла в упадок. Испания контролировала Милан и Неаполь. В Риме Юлий III был последним папой эпохи Возрождения, после него пришла Инквизиция, пресекшая свободную мысль и творчество. Герцог Флорентийский Козимо I установил репрессивный режим. Элеанор Толедский установил в Палаццо Веччио (Palazzo Vecchio) испанский этикет. Во Флоренции, Ферраре, Болонье и Риме было создано большое число академий, насаждавших элегантный цицероновский стиль речи и хорошие манеры, бывшие отличительной особенностью придворной жизни периода упадка.
К середине столетия умерло большинство лучших интеллектуалов Италии. Гуманист-эразмит Кардинал Садолето скончался в 1547 году. В 1552 году умерли Лаззаро Буонамичи и Ромоло Амазео (Lazzaro Buonamici & Romolo Amaseo), ведущие последователи Цицерона в Падуе и Болонье. Немногочисленные наследники Петрарки были весьма посредственными писателями. От жаркого дыхания Инквизиции усохла эротическая поэзия. Риторика как дисциплина опустилась до состояния банального жонглирования словами. Пьетро Бембо (умер в 1547 году) был продолжателем платонической традиции во Флорентийской академии, однако ни он, ни его поколение не внесли ничего оригинального или достойного внимания. После смерти логика Марко Антонио Зимара (Marco Antonio Zimara) в 1532 году Падуйскому университету не удалось дать миру ни одного заметного философа аристотелевского направления. Шестнадцатый век был назван в Италии saeculum victorianum в честь флорентийца Веттори или Виктория (Vettori or Victorius), именитого, но скучного мыслителя, отредактировавшего бесчисленное количество греческих и латинских текстов, написавшего комментарии к произведениям Аристотеля и опубликовавшего тридцать восемь книг Viriae lectiones. Классические штудии переместились с веранд в ученые кабинеты.
Историография в Италии пришла в упадок вслед за изучением классики. Итальянцы, более разобщенные, чем прежде, находились под иностранным правлением и уже не питали надежд на то, что исторический анализ хоть как-то послужит их политическим вождям, которые очевидно не обладали ни способностью, ни возможностью воспользоваться его уроками. После Джиччиардини (Guicciardini) и до следующего столетия в Италии не появилось ни одной всеобщей истории. В конце шестнадцатого века флорентийский историк Сципион Аммирато (Scipione Ammirato) написал свою официозную Историю Флоренции, изобилующую фактами и историческими подробностями и дающую скорее большое количество фактов, чем понимание исторических процессов.
Ближе к концу века в Венеции наблюдался кратковременный расцвет историографии, напоминавший дни гражданского гуманизма и патриотизма в Бруновской Флоренции. Николо Контарини, позднее ставший дожем, написал прекрасную историю Венеции, честно отражающую недостатки эпохи и предлагающую вниманию широкую панораму событий. Паоло Парута (Paolo Paruta), позднее ставший официальным историком Венеции и послом в Ватикане, написал серию диалогов в похвалу гражданской жизни. Паоло Сарпи (Paolo Sarpi), автор истории Тридентского собора, тоже принадлежал к этой плеяде венецианских историков. Тот факт, что Венеции удалось восстановить свою независимость, пробуждал гражданское достоинство, а восторг по поводу Лепантинской победы возродил в республике былой энтузиазм, иссякший в других частях Италии. Венецианский гражданский гуманизм, как и возрождение искусства, наступил поздно и блистал осенними красками.
Империя. Пока Италия переживала последствия политических неурядиц и репрессий Контрреформации, государства северной Европы развивались в направлении более тесной национальной сплоченности и большей независимости культурных традиций. На протяжении полувека после Аугсбургского мира (1555) было потрачено много усилий на теологическую борьбу и составление вероисповеданий. Два десятилетия после заключения мира протестантизм в Империи продолжал распространяться. В Германии евангелическая вера почти стала общенациональным исповеданием. Если бы это произошло полностью, то религиозно-идеологические предпосылки конфликта были бы устранены. Однако столь простой развязке препятствовали три тенденции: распространение воинствующего Кальвинизма, внутренние разногласия в Лютеранстве и успех Контрреформации в Империи.
Аугсбургский мир обеспечил взаимную терпимость между католиками и лютеранами, но целенаправленно исключил уступки кальвинистам. Кальвинизм не остановило такое пренебрежение, и он широко распространился среди докторов теологии в Гейдельберге. Кальвинизм покорил сердце курфюрста Палатината Фридриха III, который при этом продолжал протестовать против Аугсбургского вероисповедания. В 1540 году Меланхтон опубликовал новую редакцию Аугсбургского вероисповедания (Confessio augustana variata), в котором переписал некоторые фрагменты, стараясь сделать их более приемлемыми для прочих протестантов. Например, в 10-ом артикуле он сформулировал положение о Св. Причастии таким образом, чтобы допустить спиритуалистическое толкование кальвинистов. После смерти Меланхтона Фридрих III опубликовал Гейдельбергский катехизис, который стал базовым текстом для всех кальвинистических или реформатских церквей Европы и Америки.
На протяжении десятилетий после смерти Лютера основанное им движение раздирали внутренние разногласия и догматические споры, угрожая расколом и последующим бесплодием. Отчасти такая ситуация была вызвана политическим соперничеством. Шмалькальденская война, в результате которой эрнестинская (западная) Саксония уступила альбертинской (восточной) Саксонии право участия в выборах императора, посеяла в обеих Саксониях семена раздора; кроме того, между Гессеном и Саксониями существовала постоянная борьба за лидерство в евангелическом мире. Однако, само внимание к истинности веры, т.е. к правильной формулировке догматов, поспешное осуждение иных мнений и профессиональная склонность к образованию школ и фракций порождали гораздо больше нетерпимости и напряженности, чем политика.
Руководящая роль в Лютеранстве вполне естественным образом перешла к Филиппу Меланхтону, блестящему мыслителю, к которому Лютер всегда испытывал глубокую симпатию. В силу своего богатого гуманистского прошлого, личного миролюбия и стремления различать доброе в идеях других, Меланхтон постепенно уклонился от четких доктринальных позиций Лютера в некоторых принципиальных вопросах. Например, он был склонен допускать участие человеческой воли в принятии благодати Божией (синергия). Он и его последователи, прозванные филиппистами, подвергались критике со стороны гнесиолютеран (дословно - истинных или собственно лютеран) во главе с очень консервативным и воинственным стражем ортодоксальности Маттиасом Флацием Иллириком (1520-1575).
Доктринальная полемика привела к появлению огромного числа памфлетов, догматических томов, отчетов конференций и синодов, критики и апологий. Обострилась необходимость доктринального единства и мира внутри Лютеранства. Иаков Андреэ, профессор из Тюбингена, при поддержке умеренных лютеранских теологов и князей начал работу над доктринальной формулировкой, приемлемой для всех лютеран. Результатом его усилий стала Формула согласия (1577), ставшая основным Вероисповеданием абсолютного большинства лютеранских княжеств и королевств. 25 июня 1580, ровно через пятьдесят лет после представления Сейму Империи Аугсбургского вероисповедания, была опубликована Книга согласия, объединившая три экуменических Символа веры и собственно лютеранские Вероисповедания.
К 1570 году примерно семь десятых всего населения Империи были евангелическими верующими. Два непосредственных преемника Карла V - Фердинанд I (1558-1564) и Максимилиан II (1564-1576) не смогли подавить протестантизм. Однако внутренняя борьба в течение века ослабила евангелическое движение, и инициатива была перехвачена католической Контрреформацией.
Даже в 1540-е годы отдельные иезуиты вели работу внутри Империи. Петр Канизий (1511-1597) составил народный катехизис в противовес Лютеровскому и основал прекрасные иезуитские школы. Начиная с 1549 года иезуиты работали во владениях Габсбургов, в Баварии и архиепископских землях вдоль Рейна. Народ привлекало их подлинное благочестие, волнующие религиозные церемонии, процессии, паломничества и внушительная архитектура. В Римском Collegium Germanicum германские священники обучались в иезуитском духе. Особенно ревностным в вопросе возвращения германцев к католической вере был папа Григорий XIII (1572-1585). Он послал в Империю способных нунциев, а в 1573 году основал Congregatio Germanica, постоянный комитет кардиналов для работы по "германскому вопросу".
Эти усилия имели удивительные результаты, отрезвляющие для евангелического движения. К 1600 году в Католицизм были надежно возвращены Бавария, Баден-Баден, Штирия, Каринтия и Карньола (Carniola). На юге католической вновь стала подавляющая часть ранее многочисленного евангелического населения Бамберга, Вюрцбурга и Зальцбурга. В Католицизм были возвращены даже отдельные стратегические для церкви земли на севере: Эйфель, Фульда, Мюнстер, Падерборн и Кёльн. Борьба за Кёльн имела решающее значение, потому что это был ключевой город для овладения Вестфалией и Нижним Рейном. По мере укрепления Католицизма, вероятность религиозной войны между одинаково сильными врагами превратилась в реальную угрозу.
Теологическая полемика и борьба за церковное превосходство поглощали в тот период много внимания и энергии, ограничивая интеллектуальное и художественное творчество германцев. Небольшое число одаренных людей появилось в других областях творчества: силезский поэт Мартин Опиц (Martin Opitz), аугсбургский архитектор Элиас Голь (Elias Holl), тюбингенский последователь Аристотеля Якоб Шегк (Jakob Schegk), саксонский музыкант Генрих Шюц (Heinrich Schuz). В религии наблюдался застой творческой мысли, и теолог Иоганн Валентин (Johann Valentin) своим исключительным положением обязан преимущественно отсутствию конкуренции. Популярные духовные писания - назидательная литература, собрания проповедей и гимнов - стали важной частью литературы протестантской Европы.
В литературе подлинного успеха достиг исторический жанр. В ходе Лейпцигских дебатов Лютер использовал исторические прецеденты для защиты от нападок Экка, назвав историю "матерью истины". В свои последние годы он читал разнообразные исторические произведения и даже написал предисловие к истории династии Сфорца историка Галеатия Капеллы (Galeatius Capella). Меланхтон написал предисловие к хронике Кариона (Carion), переписав значительную часть самой хроники. Спиритуалист Себастьян Франк (Sebastian Franck) написал историю мира, которая своей оригинальностью, независимостью суждений и культурой мысли может успешно состязаться с хроникой Меланхтона. Наиболее внушительным был труд Иоганна Филиппсона (Johannes Philippson) или, как его называли, Шлейдена (Sleidanus) в честь города Шлейден (Schleiden) в Рейнских землях (Rhineland). В 1555 году Шлейден опубликовал свои Комментарии к состоянию религии и правлению Карла V (Commentaries on the State of Religion and the Reign of Charles V), стремясь писать их объективно и беспристрастно, что он сам позаботился объяснить:
"Обо всех этих событиях я повествую прямо, просто и правдиво, как все и происходило. Я не прибегаю к красочной риторике и не пишу из ненависти или симпатии к кому-либо... Я сохраняю свой собственный стиль и использую только собственные слова, чтобы моя речь всегда была справедливой и беспристрастной, и привожу все события в надлежащем порядке, одно за другим".
Выдающимся историческим произведением была Баварская хроника Иоганна Авентина (Johannes Aventinus) (умер в 1534 году), обращавшаяся к истокам гуманистической традиции. Историография периода Реформации следовала гуманистическому предположению, что история, наравне с философией, несет в себе практический смысл и учит посредством своих примеров. Протестантские историки разделяли мнение гуманистов о Средневековье как о темных веках и всегда видели в истории десницу Божию, карающую или награждающую. Исторические методы, возникшие в период Возрождения и Реформации, включая периодизацию, сохранились вплоть до начала периода Нового времени и частично - до наших дней.
Франция. Во второй половине шестнадцатого века французская литература продолжала процветать, несмотря на то, что ни король Генрих II, ни его преемники отнюдь не покровительствовали литературе, подобно Франциску I. Религиозные войны привлекали их внимание, однако в эти десятилетия появились несколько выдающихся литераторов. Сам Кальвин был искусным французским стилистом, а его Наставление оказало существенное позитивное воздействие на французский язык и литературу.
Подражание классическим образцам и влияние итальянского Возрождения по-прежнему ощущалось во французской литературе. Писатели, входившие в группу, известную как Плеяда, совершенствовали французский язык и одновременно были убеждены, что образцовое литературное совершенство достигается через внимательное изучение и воспроизведение стиля классических авторов, например Цицерона и Вергилия. Теорию Плеяды развил Жоашен дю Белле в своем трактате Защита и прославление французского языка (1549). Дю Белле (1522-1560) черпал вдохновение как у Платона, так и у Христа, будучи приверженцем идеи нежной и утонченной любви. Изысканный поэт Понтюс де Тиар изучил сочинения Марсилио Фичино и увлекся его неоплатоническими идеями любви. Наиболее известный представитель этой группы Пьер де Ронсар (1524-1585) познакомился с Дю Белле в Туреньской гостинице и стал его преданным другом. В противоположность Фичино, Ронсар был сластолюбивым, чувственным и даже развратным человеком. Свою теорию поэтического безумия он заимствовал у Платона. Ронсар называл Францию "матерью искусства".
Следует отметить, что во Франции шестнадцатого века развивался рационализм и скептицизм бок о бок с католической ортодоксальностью и кальвинистическим фидеизмом. Отчасти это была реакция на религиозное противостояние. Настоящим интеллектуальным ударом стала аверроистическая доктрина Франческо Вимерчати (Francesco Vimercati), ломбардийского последователя падуйских неоаристотеликов, который впоследствии стал врачом Франциска I и, несмотря на протесты церкви, получил кафедру философии. Между 1550 и 1556 годом он опубликовал свои комментарии на Аристотеля, в которых представил аверроистическую доктрину единого вечного разума и отстаивал вечность вселенной, детерминизм и незыблемость законов природы. Его оппонентами стал Жантьен Эрве (Gentien Hervet) и другие, а его наиболее публикуемым критиком был Питер Рамус или Пьер Ля Раме (Peter Ramus - Pierre La Ramie), предпринявший крупномасштабное наступление против самого Аристотеля.
Питер Рамус (1515-1572) был писателем необычайной одаренности таланта и силы. О направлении его мысли свидетельствует тезис, взятый им при защите степени магистра искусств в Париже в 1536 году: "Все доктрины Аристотеля ложны". На протяжении всей своей жизни он оставался яростным противником учения Аристотеля. Борьба с аристотелизмом была нелегкой задачей, ибо эта философия преобладала в университетах Европы, включая Виттенбергский, куда она вернулась под покровительством Меланхтона. В 1543 году Рамус опубликовал свои две крупнейшие работы Aristotelicae animadversiones и Dialecticae institutiones, написанные в прекрасном гуманистском стиле. Пражский университет осудил его работы, и через некоторое время Франциск I назначил комиссию для разбора полемики между Рамусом и его главным критиком Антонием Горейским (of Gorea). Комиссия осудила Рамуса за "поспешность, высокомерие и дерзость", а король утвердил приговор. Рамус оспаривал официально признанную непогрешимость логики Аристотеля, отдавая предпочтение риторике, обогащенной сочетанием логики с искусствами изложения и аргументации. На континенте взгляды Рамуса критиковались в большинстве университетов, однако они имели значительное влияние в Англии и американских колониях. После восхождения на престол Генриха II, благодаря протекции кардинала Лотарингского, Рамус получил должность "королевского лектора" в Наваррском университете. В 1562 году он оставил Католическую церковь и стал кальвинистом. Десять лет спустя он поплатился за свое инакомыслие и отступничество, став одной из жертв Варфоломеевской ночи.
Величайшим литератором той эпохи, а по словам некоторых, и всех времен, был утонченный светский интеллектуал Мишель де Монтень (1533-1592). Монтень был отпрыском богатой семьи из Бордо и воспитывался у искусных наставников и преподавателей. Семь лет он учился в Гиенском (Guyenne) университете, затем потратил два года на логику и диалектику в Бордо, а прежде чем включиться в общественную жизнь в качестве советника и члена парламента, изучал право. В возрасте тридцати восьми лет он удалился в фамильный замок Монтеней, где с 1571 по 1580 год писал свои Опыты. Полтора года он путешествовал по Эльзасу, Швейцарии, Баварии, Венеции и Риму, фиксируя события в своем Дневнике. Его провинциальная жизнь напоминала via solitaria, созерцательную жизнь вдали от базарных площадей, воспетую Петраркой, Садолето и другими гуманистами. Украшенный собранием классиков и компанией друзей-интеллектуалов, его светский образ жизни предвосхитил салоны восемнадцатого века. В мудрости и очаровании его сочинений сияет мимолетное качество, которое вероятно подразумевал Мэттью Арнолд, говоря о "печальном сиянии души".
Опыты представляют собой продолжительные изощренные рассуждения Монтеня, его воспоминания и опыт, приобретенный в жизни или полученный косвенно посредством чтения. Хотя главным героем книги является он сам, в ней отражены слабости и достоинства всего человечества. Очень рациональный, Монтень ясно осознавал ограниченность разума в разрешении великих жизненных вопросов. Задумываясь о разнообразии обычаев, этических и эстетических стандартов, обнаруженных в культурах Азии, Африки и Нового Света, он пришел к выводу об относительности подобных вещей и обусловленности культурой конкретного народа. Его скептицизм навлек на него обвинения в Пирроновом скептицизме. "Я вообще заметил, - насмешливо комментировал он, - что, встретившись с какой-либо проблемой, люди скорее готовы тратить свое время на поиски оправданий причины, чем на поиски истины... в этом отношении все столь неопределенно". Будучи молодым аристократом, он обнаружил, что неграмотным крестьянам и рыбакам часто свойственна практическая мудрость, которую в книгах не обнаружить. Человечные, остроумные, лаконичные и часто мудрые наблюдения Монтеня о состоянии человечества ставят его в один ряд с лучшими гуманистами. Многие его мысли по поводу образования позднее имели серьезные последствия, а проницательность относительно ограниченности человеческого разума и порочности человечества выделяют его из числа многих горячных и наивных людей Возрождения. В этом отношении Мысли отмечают конец эпохи Возрождения.
Испания. Во время правления Филиппа II Испания переживала золотой век своей культуры. Второе дыхание обрел томизм, а литература свидетельствует о продолжении эразмической традиции. Широкой популярностью пользовались Лопе де Вега и Педро Кальдерон де ла Барка. Но именно несравненный Мигель де Сервантес (1547-1616), автор классического Дон Кихота, больше других послужил новому триумфу испанской литературы. Бессмертными стали имена Веласкеса и Эль Греко.
Расцвет испанской культуры стал интереснейшим феноменом, так как пришелся на период абсолютистских тенденций и инквизиторских репрессий. Вероятно, слава империи была источником вдохновения, так что впервые за свою историю испанцы ощутили культурное превосходство над остальными европейцами. В испанском искусстве и литературе развились сильные отечественные традиции, а испанские интеллектуалы заслужили новое уважение, проявляя бульшую предрасположенность к этическим, государственным и религиозным вопросам, чем к науке и философии. В следующем веке это величие постепенно пришло в упадок.
Англия. С полной уверенностью можно утверждать, что истинный Ренессанс в Англии начался при Елизавете. Более ранние культурные подъемы при Генрихе VII и Генрихе VIII, дни Латимера, Гроцина, Линакра, Коле, Мора и Эразма меркнут в сравнении с расцветом национального гения времен правления Елизаветы. Первая фаза была необходима для второй, и в обеих фазах итальянское влияние имело решающее значение. Его главными носителями были англичане, сами посетившие Италию, такие как граф Сюррей (Surrey) и сэр Томас Уайтт. Поэт и критик Елизаветинской поры Ричард Паттенгем (Richard Puttenham) писал: "Побывав в Италии, они познали благозвучную и благородную итальянскую поэзию и весьма усовершенствовали свое грубое домашнее воспитание". Итальянцы, прибывшие в Англию, такие как Полидор Вергилий привезли с собой лучшие литературные произведения Возрождения, а также изысканные манеры.
Новые усовершенствованные школы распространили образование среди большего числа англичан. В 1531 году сэр Томас Элиот в труде Книга под названием "Придворный" (The Book Named the Gouvernour) соединил книжные устремления Вивеса и Эразма с представлением о "джентльмене" в духе Кастильона. Он настаивал на ренессансных принципах образования, латыни как живом языке, убеждал, что детям "придворных", или слуг общества, необходимы наставники, а также преподавание музыки, искусств и физического воспитания. Целью образования является распространение знаний, полученных от древних и употребляемых во благо обществу. В этой гуманитарной традиции величайшим английским педагогом Роджером Ашамом (1515-1568) написан Школьный учитель (Schoolmaster), опубликованный спустя два года после его смерти. Это был лучший английский трактат о классическом образовании, в котором подчеркивалась необходимость мягкости в обучении самых юных и воспитания "твердых", а не "живых умов". Ашам утверждал, что посредством обучения человек заочно и надежно приобретает за один год такой объем знаний, который обычно требует двадцать лет личного опыта. Образовательные теории и учебные программы, рекомендуемые таким выдающимся гуманистом Возрождения как Хуан Луис Вивес, были взяты на вооружение школами даже самых отдаленных северных областей. Распространение гуманизма из придворных кругов в более широкие слои населения приготовило путь светскому культурному обновлению при Елизавете. Существует связь между различными культурными процессами, которые достигли кульминации в конце века и получили окончательное развитие через десятилетия после смерти Елизаветы.
Морские похождения подданных Елизаветы, военно-морская победа над мощнейшей католической державой, укрепление национального духа и культурный всплеск в области литературы и искусств - взаимосвязь всех этих процессов с трудом поддается описанию, однако оживление и подъем очевидны во всех сферах жизни Англии, в том числе и в литературе. Непреходящие гениальные сочинения универсальны по своей сути и не ограничиваются национальными рамками. Тем не менее, именно Елизавета как символ британского величия, и героические деяния англичан ради интересов Англии возбуждали умы людей и приводили в движение перья писателей. Деятельный век побуждает людей мыслить эпическими категориями. Подобно тому как Возрождение подтолкнуло Бруни, Макиавелли и Гвиччардини к написанию великих хроник и повествований об итальянских событиях, те же гордость и патриотизм подвигли историков эпохи Тюдоров запечатлеть величие Британии в событиях прошлого, ныне предстающих славными.
Определенное ощущение судьбы, более глубокое, чем простой шовинизм и бахвальство, послужило возникновению этого нового исторического самосознания. Нравственно-педагогическая новелла Джона Лили Эвфуэс и его Англия (1580) при всей напыщенности и искусственности, которые сделали ее предметом многочисленных насмешек, способствовала появлению новой английской мистики и протестантской мифологии. Благочестивый Лили воспевал Англию как новый Израиль и избранный Богом народ, которому суждено нести Евангелие и исполнять Его волю. Директор Вестминстерской Школы Уильям Кемден опубликовал свою Британию, древнюю географию всех графств Англии, призванную "воссоздать Британию в древности и древность в Британии". Этот жанр Возрождения, известный благодаря Иллюстрированной Италии Бьондо и Иллюстрированной Германии Цельтиса, помогал народу вновь открывать собственное наследие. Летопись правления Елизаветы, написанная Кемденом после ее смерти, свидетельствует, что он был больше чем просто хроникером. Другой исследователь древности Джон Стоу был столь страстным исследователем, что "подорвал свое здоровье, забросил дела и израсходовал все свои деньги", занимаясь исследованиями, так что в преклонном возрасте получил от короля Якова I разрешение просить подаяния у церквей. Его благотворители давно забыты, зато имя Стоу известно до сих пор благодаря его Обзору Лондона (Survey of London), ранней истории английской столицы. Описание Британии Уильяма Харрисона (William Harrison, Description of Britain) является наиболее выдающимся повествованием о елизаветинской Англии. Рафаэлю Холиншеду посчастливилось послужить Шекспиру своими Хрониками, содержащими имена, причудливо связанные с елизаветинским периодом.
История увлекла один из величайших умов эпохи. История Генриха VII Фрэнсиса Бэкона отличается подлинным литературным качеством и приобрела значительную известность. Однако наиболее выдающимся произведением того времени была несравненная Всемирная история сэра Уолтера Рэли, написанная за долгие годы тюремного заточения. Его предисловие проливает свет на исторические взгляды того времени. Слушая через тюремное окно мальчишек, споривших о недавних происшествиях, он задумался о том, насколько труднее иметь уверенность в событиях вековой давности. Распространенное мнение о цикличности истории, практическое соединение истории с философией, актуальность исторических уроков в повседневной жизни и современности - все это типичные представления эпохи Возрождения, заимствованные непосредственно из классических исторических теорий. Тот факт, что появление исторических произведений Шекспира (Король Джон, Ричард II, Ричард III, Генрих IV, Генрих V) датируется периодом между 1592 и 1600 годами, дает основание предполагать, что избранная им историческая тематика объясняется не только личными пристрастиями Шекспира, но также глубоким патриотизмом и интересом к династической истории Англии того периода.
Классические и итальянские образцы способствовали развитию belles lettres. Росло число различных переводов, некоторые из которых обрели долгую славу, как например, Чапменовская версия Гомеровской Илиады, перевод Харрингтона Orlando furioso Ариосто и переложение Фейрфаксом Избавления Иерусалима Тассо. Однако теперь классические формы наполнялись национальным гением. На смену религиозной поэзии пришла светская литература - ставшие популярными сонеты, лирика, оды, народные баллады и мадригалы. Изящный трактат сэра Филиппа Сидни В защиту поэзии (Sir Philip Sidney, In Defense of Poesie) отстаивал власть поэтического воображения над серыми и прозаичными ограничениями, наложенными на человека природой. По его словам, природа "отнюдь не столь красочна на земле, как ее изображают поэты, не так прекрасны ее реки, деревья не так плодовиты, цветы не так душисты, а равно и все прочее, что делает и без того любимую землю еще милей. Мир состоит из бронзы, а золотым его представляют поэты". Сидни представил замечательное подтверждение славы елизаветинской литературы. Его собственным шедевром стала Аркадия, представлявшая некоторое смешение средневековых и классических обстоятельств в пасторали о любви и рыцарстве и установившая высокий для того века стандарт. В своих сонетах он выразил собственные любовные переживания и способствовал популяризации сравнительно легкой итальянской поэтической формы. Творчество Сидни стало значительным для своего времени выражением нового идеала протестантского рыцарства. В последующие века олицетворением елизаветинской придворной культуры стали Релей и Эссекс, однако протестантские джентльмены времен Сидни видели культурного героя эпохи именно в нем.
Елизаветинские литераторы наравне с государственными мужами были озабочены преимущественно окружающей их реальностью. Воображаемый золотой век едва ли имел романтическую окраску. Литературные историки обычно датируют появление елизаветинской литературы изданием в 1579 году пасторали Эдмунда Спенсера Календарь пастуха. Спенсер получил образование в Кембриджском университете, пользовался покровительством графа Лестера, а в 1580 году отправился в Ирландию в должности секретаря вице-короля. Он прожил почти двадцать лет в окрестностях Корка, пока в 1598 году ирландские повстанцы под предводительством Тирона не сожгли его дом, вынудив его бежать в Англию. Приходясь другом сэру Уолтеру Релею, мюнстерскому деятелю, Спенсер пристально следил за событиями елизаветинской поры, несмотря на свое уединение в Ирландии. Его Королева фей является прекрасной поэмой того времени и свидетельствует о влиянии Тассо и Ариосто. Спенсер изображает времена, в которые рыцарство не было бездействующим сословием, и, населив свой мир такими рыцарями и леди, уносит читателя на ритмичных волнах поэзии в край эстетического удовольствия. Однако неверно толковать его поэтическую архаичность только в романтическом аспекте, ибо его легенды и рыцарская символика стали носителями духа нового времени в политике и религии. Королева фей действительно является шедевром, а Спенсер - в силу его преданности протестантской этике и его литературного значения - достойным представителем своего времени.
Немногие представители того времени сочетали в себе качества типичного джентльмена Возрождения, елизаветинского политика и делового человека, литературного гения и серьезного философа, как это удалось Фрэнсису Бэкону. В момент смерти Елизаветы этому придворному исполнилось всего сорок два года. Соперничество с серьезным правоведом сэром Эдвардом Коком, опала и суд за взяточничество произошли при Якове I, сам же он сформировался в елизаветинские времена, при ней опубликовал свои знаменитые Эссе (1597) и во многих отношениях был типичным представителем бесстыдного, агрессивного и богохульного круга, который составляли государственные мужи елизаветинской эпохи. Его мысли имели продолжительное влияние на общество и науку. Нравственные эссе Бэкона отражают практическую политическую мудрость, собранную путем трезвого наблюдения за елизаветинской политикой. Его мысли тяжеловесны, однако они содержат практический смысл, выражены кратко и легко клишируются. Подобно Пословицам Эразма, эссе Бэкона росли в числе - от десяти в первом издании до пятидесяти восьми в издании 1625 года. В преклонном возрасте он выразил свою гордость прошлым Англии, написав Историю Генриха VII, живое и талантливое повествование с описанием монарха.
Слава Фрэнсиса Бэкона всегда будет основана на его философских трактатах, которые внесли великий, хотя опосредованный вклад в возникновение современного научного метода. Еще студентом в Кембридже он осознал ошибочность и неэффективность методов, применявшихся в различных науках. Отдавая дань уважения Аристотелю как выдающемуся мыслителю, он резко выступал против засилья его философии. "Знания, которыми теперь обладает мир, - писал он, - особенно в отношении природы, не ведут к делам определенным и великим". На протяжении всей своей жизни Бэкон писал трактаты, некоторые из них, например О развитии познания (On the Advancement of Learning), обладают непреходящей ценностью. Его главная работа по естественной философии Novum organum (1620) написана латынью, языком ученых.
Философская критика Бэкона сводилась большей частью к тому, что люди чрезмерно заняты "развлечением, которое называют Истиной", и уделяют мало внимания практике. Он классифицировал "идолов", т.е. виды заблуждения или общие категории ошибок, в которые разуму свойственно впадать. Бэкон утверждал, что существует четыре ошибочных пути изучения природы. Первый вид заблуждения он определил как племенных идолов, обыкновенных для всего человечества. Ими может быть, например, склонность предполагать более сложный порядок вещей в природе, чем существующий в реальности, склонность к предвзятости суждений, готовность формулировать правило на основании нескольких событий и конкретизировать абстрактные мысленные конструкции. Ко второй, т.е. категории пещерных идолов относится умственная и физическая избирательность, например, склонность предпочитать древнее в ущерб современному или наоборот, тенденция преувеличения сходств или различий и т.д. К третьему классу, т.е. к категории базарных идолов относится подавление разума простыми словами. К четвертому классу принадлежат театральные идолы, то есть ошибочные стереотипы мышления, обусловленные традиционной идеологией или ложными способами демонстрации. Всем этим методам Бэкон противопоставил свой новый метод.
Наука по Бэкону в действительности представляет собой естественную философию, предметом изучения которой являются Бог, природа и человек, из которых для ученого наибольший интерес представляет природа. Он был твердо убежден в физическом характере законов природы; "формы", которые являются предметом изучения естественного философа, - это не абстрактные идеи, а высшие универсальные физические свойства. Prima philosophia, или высшая философия, стремится продемонстрировать единство природы, соединив в единую систему общие принципы различных наук. Эта философия подразделяется на три уровня, - опыт, или естественную историю, физику и метафизику. Новый метод был назван индукцией, которая стала нитью, ведущей разум через огромный лабиринт природы. При помощи естественной истории, т.е. опыта, путем наблюдения ученый собирает факты. Объясняя природу, человек должен следовать естественной и экспериментальной истории, переходя посредством индукции от частных наблюдений к общему принципу, надлежащим образом исключая, отвергая и устраняя ошибочные данные. Бэкон так и не применил свой метод на практике, не совершил собственных открытий, а потому не стал автором основного экспериментального метода современной науки. Тем не менее, его интеллектуальные достижения послужили вдохновению научной мысли и свидетельствовали о растущем интересе к природе.
Подлинный гений той драматической эпохи получил идеальное выражение в драматургии елизаветинской поры. Кристофер Марло начал писать в бурные годы, предшествующие Армаде. Марло вел разгульную, порочную жизнь, и в 1592 году был зарезан в таверне при ссоре, будучи всего двадцати восьми лет от роду. Его драмы отличаются такой же необузданностью и terribilitа итальянского Возрождения, изображением сумасбродных страстей и жутких поступков. Его пьеса Тамерлан Великий (1589) повествует об азиатском властителе, порабощенном гордынею и искушающем судьбу, неистовствуя против людей и Бога. В Мальтийском еврее (1589) он описал Макиавелли, смеющегося над религией как над "детской игрушкой" и утверждающего, что "нет греха, кроме невежества". Доктор Фауст (1588) является его наиболее известной пьесой, основанной на средневековой легенде о рейнском докторе, который продал свою душу дьяволу в обмен на знание и власть, которую оно дает. Все герои Марло, как елизаветинские авантюристы, выглядят более колоритными, чем это возможно в жизни.
У Марло были подобные ему, хотя менее талантливые современники. Из числа последних внимания заслуживает памфлетист, новеллист и драматург Роберт Грин (1560?-1592), живший немного дольше Марло, но не менее беспорядочно. Покинув Кембридж, он скитался по Италии и Испании и попал под влияние итальянского искусства. Эта беспокойная душа жила, как ей вздумается; Грин бросил жену и следовал принципу: "что выгодно, то уже неплохо". Свои пьесы он писал поспешно и не смог даже приблизиться к изяществу Марло. При этом он рискнул назвать молодого Уильяма Шекспира "дерзкой вороной, вырядившейся в наши перья", т. е. заурядным актером, осмелившимся взяться за профессию драматурга.
Шекспир приехал в Лондон, когда ранние пьесы Марло только начали ставиться. Он был падшим в его глазах сыном купца из Стратфорда, Шекспир женился на Анне Хатауэй (Anne Hathaway), бывшей на восемь лет старше его, когда ему было всего девятнадцать. Бедность и обвинение в охоте на господской земле побудили его уехать из Стратфорда и попытать счастья в Лондоне, где он в возрасте двадцати двух лет стал актером. Вхождение Шекспира в ряды драматургов было как нельзя более удачно. Начал он с комедий. Его первая пьеса Бесплодные усилия любви была сочетавшей возвышенный стиль и многословие сатирой на педантизм. Комедия ошибок была версией забавной, но лишенной глубокой мысли и ярких персонажей латинской пьесы. В пьесе Сон в летнюю ночь он изобразил сказочную страну эльфов и неуклюжих гномов. Популярность Шекспира росла, и наконец, сама королева Елизавета начала с удовольствием слушать его пьесы. Говорят, что Виндзорские проказницы были написаны им для развлечения королевы, пожелавшей видеть влюбленного Фальстаффа.
После преждевременных смертей многих ведущих драматургов, с 1592 года и до конца века подмостки были буквально предоставлены в распоряжение Шекспира, и его пьесы этих лет вторили патриотическому энтузиазму англичан. С 1601 по 1608 годы новая пессимистическая нота зазвучала в его "мрачных комедиях", таких как Мера за меру, Конец - делу венец, а также его трагедиях Гамлет, Отелло, Король Лир, Макбет и Тимон Афинский. В последние восемь лет он несколько смягчил свои пьесы, сгладив жесткий, трагический элемент и добавив долю терпимости и романтичности, соединив их в своих последних произведениях с разочарованием и ощущением бессмысленности в Зимней сказке и Буре.
Шекспир был мировым гением и превзошел всех прочих драматургов глубиной проникновения, новаторством, колоритностью своих персонажей, гибкостью и очарованием. Он стал кульминацией и итогом не только елизаветинского пробуждения, но и всего Возрождения. Главные темы ренессансного гуманизма обрели у Шекспира непревзойденное выражение. Взгляните, к примеру, какое великолепное поэтическое отражение обрели в монологе Гамлета (2-й акт, 2-я сцена) все споры Возрождения о достоинстве и ничтожестве человека:
"Какое чудо природы человек! Как благородно рассуждает! С какими безграничными способностями! Как точен и поразителен по складу и движеньям! Поступками как близок к ангелам! Почти равен богам разуменьем! Краса вселенной! Венец всего живущего! А что мне эта квинтэссенция праха? Мужчины не занимают меня, и женщины тоже, как ни оспаривают это ваши улыбки".
Шекспир гениален, однако его гений всегда был управляем. Он мог выпивать с умнейшими в Лондоне остряками в таверне "Русалка", однако приобрел землю под Стратфордом, где провел в покое и достатке свои последние годы. Там он и умер в 1616 году пятидесяти двух лет от роду. Даже Бен Джонсон, пьесы которого Вольпоне, или Лиса (1605), Эписин, или молчаливая женщина (1609), Алхимик (1610) и Варфоломеевская ярмарка (1614) отличаются высочайшей правильностью, не может равняться с Шекспиром в его сочувствии ко всему человечеству.
ИЗЯЩНЫЕ ИСКУССТВА
Реформация и Контрреформация бесспорно оказали влияние на изящные искусства, которые, в отличие от литературы, были более зависимы. В протестантских землях на севере изобразительное искусство переживало качественный и количественный упадок, несмотря на продолжающийся расцвет музыки. Католические земли пострадали первыми от строгостей Контрреформации, однако со временем маньеризм трансформировался в высокое барокко, стиль, выражавший новый религиозный энтузиазм католического возрождения.
Архитектура и искусство в протестантской Европе. Вернувшись из поездки в Кёльн, Лютер высказался лишь о плохой акустике огромного местного собора. Его поездка в Италию была поспешной и гораздо более краткой, чем поездка Эразма. И, подобно Эразму, он мог вернуться на север, не выразив ни малейших эмоций относительно чудес итальянского искусства. Однако Лютер отдал должное искусности мастеров и ремесленников и не возражал против религиозного искусства в церквях, если оно рассматривается как украшение и не становится предметом идолопоклонства. Когда Лютер узнал о разрушении радикалами религиозных статуй и витражей в Виттенберге в то время, когда реформатор укрывался в Вартбургском замке, он поспешил вернуться, чтобы остановить их. Этот инцидент выявляет опасность, которую представляет для религиозного искусства пуританская составляющая протестантизма. Эта тенденция ярко проявилась в Цвингли, который был убежден, что художественное изображение Христа и святых само по себе является идолопоклонством, и подтолкнул население Цюриха к иконоборческому "очищению храма", в результате которого Великий Кафедральный собор лишили фресок и побелили. Кальвин был более терпим к церковному искусству, хотя предпочитал простоту. Анабаптисты не говорили ничего положительного и конструктивного относительно искусства.
Реформация в целом оказывала воздействие на архитектуру и искусство тремя путями. Во-первых, отношение реформаторов к искусству, особенно церковному, определяло его судьбу. Во-вторых, искусство отображало их религиозное учение. В-третьих, социальные, политические и военные события, носившие религиозный характер, влияли на благополучие самих мастеров и их искусства. Протестанты не имели потребности в новом архитектурном стиле, поскольку унаследовали гораздо больше чем требовалось церквей и часовен в столицах и провинциальных городах. По причине отказа от почитания святых и, особенно в кальвинистских землях, отказа от скульптурных образов, искусство ваяния резко пришло в упадок, уцелев только в католической Баварии и Австрии благодаря принесенному иезуитами итальянскому влиянию.
В первые годы Реформации художники еще процветали, однако они не оставили после себя нового поколения равных себе мастеров. Нюрнбергский гений Альбрехт Дюрер (1471-1528) стал верным последователем Лютера. Учение Лютера освободило его "от великого страха", после чего он жил и умер "добрым лютеранином". Обращение художника отразилось в его искусстве как тематически, так и стилистически. Будучи католиком, Дюрер, как никто другой из художников, являл северу ренессансный дух языческой древности. После своего обращения в Лютеранство, он практически оставил изображение светских сюжетов, за исключением научных иллюстраций, записок путешественников и портретов (Меланхтона и других), и почти совершенно отказался от "декоративного стиля", уделяя больше внимания религиозной тематике. Лирические и мистические элементы уступили место духовному мужеству в изображении Апостолов, евангелистов и страданий Христовых. Его стиль трансформировался от ослепительного великолепия и свободы к сдержанной, но удивительно выразительной простоте.[8]
Ханс Бальдунг Грин умер в 1545 году. Ханс Хольбейн Младший, известный своими портретами Эразма, реформаторов и английских монархов, умер в Лондоне в 1543 году. Лукас Кранах, виттенбергский аптекарь, написавший множество портретов и групповых композиций и алтарных росписей для евангелических церквей, умер в 1553 году, не оставив равных себе преемников.
Архитектура и искусство в католической Европе. Дилетанты от всемирной истории предложили грандиозные объяснения культурных различий между севером и югом. Следуя их логике, холодная и суровая северная Европа олицетворяет мужское начало. Именно там процветает философия и теологическая наука, порождения практического ума. Южная Европа, теплая и нежная, символизирует женское начало. Подобные теории, сколь простые, столь же величественные, всегда находят себе приверженцев, но, к сожалению, они не учитывают того факта, что философия процветала в Афинах, Флоренции и Риме, а великие мастера живописи ван Дейк и Рембрандт - родом из Фламандии. Более прозаические факторы, а именно - церковное покровительство, теология, взаимодействие государства и церкви, иностранное владычество, репрессии Инквизиции, личная решимость и преданность, традиции, экономическое положение - все это дает более правдоподобные объяснения различий между католической и протестантской Европой. В случае с искусством эти различия весьма реальны и удивительны.
Политические и военные несчастья Италии оказали подавляющее влияние на Возрождение. Мастера оказались рабами местных и зарубежных деспотов, а не гражданами свободных государств. Такое отличие не было повсеместным явлением, ибо в свои лучшие времена Леонардо да Винчи служил семейству Сфорца, а Тициан, Веронезе и Тинторетто в то время процветали в республиканской Венеции. Тем не менее, политическое унижение Италии и Контрреформация привнесли в искусство и архитектуру очень важные перемены. Незамедлительным следствием холодной строгости и стыдливости Контрреформации стала порча лучших произведений Возрождения. В ватиканских апартаментах Борджиа нагота была одета. Папский двор нанял "художников задниц", чтобы прикрыть несколько обнаженных фигур в Страшном суде Микеланджело на стене Сикстинской капеллы. Скульптор Амманати (Ammanati), изваявший прекрасные обнаженные фигуры на фонтане Нептуна во Флоренции, публично покаялся в своем неблагоразумии.
Высокое Возрождение в искусстве, которое может быть отнесено к периоду между 1500 годом и смертью Рафаэля в 1520 году, сменило время беспокойств и неустройства, когда искусство обрело новый характер, свидетельствовавший о разочаровании и неопределенности тех дней. Переход от классических стандартов и уравновешенности, присущих живописи Возрождения, к новому этапу заметен в поздних произведениях трех великих мастеров шестнадцатого века - Микеланджело, Тициана и Тинторетто. Все они утратили сдержанность периода безопасности и свободнее выплеснули чувства в некоторых своих работах. Молодое поколение последовало их примеру, выражая глубокие и зачастую отталкивающие чувства грубым и откровенным образом. Стиль, возникший в последующие годы, называется маньеризмом.
Термин маньеризм неуклюж, однако именно такой и была эта эпоха, ибо мастера шестнадцатого века жили в переходный период между Возрождением и барокко. Они отчасти сохраняли элементы прежнего стиля, а отчасти направлялись к новому. Термин маньеризм указывает на эклектичность нового искусства, поскольку считается, что молодые художники работали, следуя манере позднего Микеланджело и Тициана. Идеи величайшего из историков искусства Джорджио Васари (Giorgio Vasari), по всей видимости, превозносят эклектику. В своей незаменимой работе Жизнь выдающихся художников, скульпторов и архитекторов (1550) он щедро возносит хвалу столь различным художникам, что наводит на мысль о многозначности термина belle maniere. Однако маньеризм имеет и другое значение, а именно - чрезмерную необычность; работы многих художников отличаются искусственностью, претенциозностью. Гиганты этой эпохи - Микеланджело (1475-1564), архитектор Андреа Палладио (1518-1580), Тициан (около 1477-1576) и Тинторетто (1518-1598) - продолжили лучшие традиции Возрождения, видоизменяя их в собственные стили. Менее выдающиеся художники отличались эклектичностью и эмоциональной несдержанностью.
Отходя от стремления к правдоподобию в изображении природы, Пармиджанино (1503-1540) пытался выразить внутреннее эстетическое видение красоты, память о которой, как ему казалось, сохранилась в нем со времен, когда люди были еще соединены с божеством. Результатом был сознательно яркий и вычурный стиль. Например, в своей Madonna del Collo Longo, написанной около 1535 года, он изобразил мадонну с лебединой шеей и изогнутым, змееподобным телом. Младенец Иисус имел длинные конечности и лежал на коленях Марии в неустойчивом положении. Странные фигуры изображены на фоне экспрессивных драпировок. Это был полный уход от естественного, классического, пристойного идеализма Рафаэля и Леонардо да Винчи. Снятие с креста и Иосиф в Египте Понтормо (1494-1557), Моисей, защищающий дочерей Иофора Иль Россо Фьорентино (Il Rosso Fiorentino), Портрет юноши Бронзино (1503-1572) - все эти работы обнаруживают причудливость, неопределенность, претенциозность и странное личное видение, которые собирательно названы маньеризмом.
Художественным стилем, наиболее характерно отразившим религиозное пробуждение Католической церкви, стало барокко. Барокко было порождением самого Рима. Когда после первых лет репрессий Контрреформации было все более очевидно, что Католицизм не сумеет вернуть половину Европы, безвозвратно завоеванную Протестантизмом, папство решило увековечить славу Католицизма в тех землях, где народ остался непоколебим. Папа Сикст V (1585-1590) сумел подчинить папские земли строгому контролю, претворив в жизнь указы Тридентского Собора и украсив Рим как гордую столицу возрожденного Католицизма. Он увеличил размеры Ватикана, построил Ватиканскую библиотеку и, наконец, завершил строительство собора Св. Петра. Возведение этой величественной церкви было начато в 1506 году по проекту Браманте. В 1547 году Микеланджело перенял руководство строительством, изменил проект здания и к моменту своей смерти окончил барабан купола собора. А затем, при Сиксте V, Джакомо делла Порта достроил купол. Примечательно, что массивные колоннады вокруг великолепной площади, балдахин и большая часть интерьера церкви являются творениями Джованни Бернини (1590-1680), великого мастера барокко.
Существует веский аргумент в пользу того, что стиль барокко создан универсальным гением Микеланджело, так как в его творениях можно обнаружить почти все элементы барокко, в том числе склонность к крупным формам. Художники и архитекторы барокко воплощали огромные замыслы, размеры их зданий и аркад зависели от максимально возможного объема средств. Классические формы производили впечатление солидности, стабильности, симметрии и законченности, а барокко провозглашает движение. Греческая колонна совершенна сама по себе, а концепция барокко гласит, что отдельная часть строения не может быть самодостаточной, но все должно быть взаимозависимо. Колонны приобрели извилистость и образовывали овальные своды. Разнонаправленные тенденции обуздывались жестким общим равновесием. Порядок преобладает над буйством. Все поверхности блистают яркими красками, изгибами линий и разнообразием форм. Художники барокко предпочитали библейские мотивы и классические аллегории с большим количеством человеческих фигур. Славные сцены телесного вознесения на небеса Христа или Девы Марии идеально сочетались с высокими потолками и сводами зданий барокко. Темы зачастую были обусловлены особыми акцентами контрреформационной теологии: успение богородицы, Мария царица небесная, процессия на праздник Тела Христова, правящий понтифик с ключами Петра в руках.
Прототипом церквей барокко была Иль Джезу, главная церковь иезуитов в Риме. Микеланджело предложил свой проект церкви, и возможно, что архитекторы действительно возводили ее после его смерти по его рекомендациям или даже по самому проекту. Джакомо Виньола (1507-1573) руководил строительством церкви, состоящей из туннелевидного нефа, скромного купола над центральной частью и ряда небольших капелл вместо обычных боковых приделов. Освещение через овальные отверстия и лучи света, струящиеся из-под свода, стали характерной чертой стиля барокко. Джакомо делла Порта (1541-1604) спроектировал фасад, ставший в последующие века образцом для строительства церквей по всей католической Европе. Эскориал, великий дворец-монастырь короля Испании Филиппа II, и Лувр в Париже являются двумя архитектурными монументами, возведенными в этот период.
Среди многочисленных творений величайшего в Европе бароккального скульптора Джованни Бернини два особенно ярко демонстрируют влияние Католической Реформации на искусство. Первое - скульптура Бернини Экстаз Св. Терезы. Испанская приверженница мистицизма изображена в виде молодой женщины, теряющей сознание, когда стрела Божией любви пронзает ее грудь. Только Эль Греко (около 1548-1614) с его вытянутыми фигурами и яркими красками разделял такое понимание религиозного рвения, присущего испанскому благочестию. Другой работой Бернини является балдахин для престола Св. Петра в его соборе. Деревянный стул, некогда якобы принадлежавший самому Св. Петру, заключен под массивным балдахином, который, в свою очередь, поддерживают в воздухе четыре великих учителя Церкви, предположительно поддерживавших при жизни первенство папы. Спинку стула украшает изображение Христа, вручающего Св. Петру ключи Царства Божия. Над нею находится путти[9], несущийся по воздуху с папской тиарой и ключами от Царствия. На самом верху в виде голубя парит Святой Дух. Целиком произведение производит впечатление триумфа, присущего возрожденному Католицизму эпохи Контрреформации.[10]
Музыка. Шестнадцатый век называют золотым веком музыки. Мастера фламандской школы, такие как Жан д'Окегхем (Jean d'Okeghem) (умер в 1495 году) и Якоб Обрехт (Jacob Obrecht) (умер в 1505 году), создали полифонию, введя технику повторения, когда голоса начинают не одновременно, а один за другим. Техника повторения сделала возможными гибкие и сложные полифонические рисунки. Музыка ученика Окенгема, талантливого композитора по имени Жоскен Дес През (Josquin Des Prez) (умер в 1521 году), подчеркивала выразительность аккомпанируемого текста благодаря сочетанию благозвучной симметрии и контрастов.
Двумя крупнейшими музыкальными центрами в Италии шестнадцатого века были Рим и Венеция. Наиболее известным музыкантом столетия, вероятно, был Джованни да Палестрина (около 1525-1594). Он пользовался всеми достижениями фламандских композиторов, и его стиль является образцом фламандской полифонической техники. Его музыка увековечила самые возвышенные импульсы Католической Реформации. Более сорока лет он служил в различных церквях Рима и стал композитором папского хора. Тридентский Собор объявил его сочинения официальным образцом для всех церковных композиторов. В Венеции фламандский музыкант Адриан Виллаэрт (Adrian Willaert) (около 1480-1562) стал хормейстером собора Св. Марка. Величайший венецианский композитор Джованни Габриэли (Giovanni Gabrieli) (1557-1612) создал уникальный концертный стиль, предполагающий наличие двух хоров и отдельные партии для вокалистов и инструментов в композиции. Он оказал влияние на таких выдающихся немецких композиторов как Якоб Ганди (Jacob Handi) (1550-1571) и Генрих Шюц (Heinrich Schutz) (1585-1672).
Величайшим музыкальным изобретением шестнадцатого века была опера. Вообще, техника полифонической музыки, призванная служить музыкальным истолкованием визуальных драматических сцен спектаклей, - переплетение сольных, хоровых и инструментальных партий - появилась в шестнадцатом веке. Рождение оперы соединило пристрастие итальянцев к визуальному искусству и любовь к музыке. С 1580 по 1589 год в доме графа Джованни дей Барди (Giovanni dei Bardi), богатого просвещенного аристократа, собиралась группа флорентийцев. Членами этой группы были Винченцо Галилей, лютнист, отец знаменитого астронома Галилео, поэт Оттавио Ринуччини (Ottavio Rinuccini) и музыканты Якопо Пери и Джулио Каччини (Jacopo Peri & Giullio Caccini). Изучая греческую драматургию, они пришли к выводу, что древние тексты представлялись публике посредством декламации, и были убеждены, что воздействие драматической поэзии можно усилить при помощи музыки. Первой оперой было произведение Пери Дафнис (Peri, Dafne) (1597). Его версия драматической поэмы Ринуччини Эвридика была исполнена в 1600 году на свадебном торжестве Марии де Медичи и короля Франции Генриха IV. Великий оперный композитор Клаудио Монтеверди (1567-1643) написал Орфея в 1607 году в Мантуа всего десятилетием позже Дафниса. Оперные театры исполняют это произведение и поныне.
Католические земли Империи, дворы Баварии и Австрии признавали музыкальное лидерство Рима. Композитор баварского двора Орланд де Ласс (Orlandus de Lassus) (около 1532-1594) из Фландрии, вероятно, был наиболее многогранным мастером своего времени. Его две тысячи произведений включают в себя светскую и духовную музыку почти всех видов: мадригалы, каноны, мотеты, мессы и магнификаты. Он был совершенно свободен от национальных предрассудков и использовал практически любые тексты: от сонетов Петрарки до стихов Ганса Захеса (Hans Sachs). Музыка - это межконфессиональный и международный язык. Лютер глубоко восхищался сочинениями швейцарского католика, композитора Мюнхенского двора Виттелсбахов (the Wittelsbach) Людвига Сенфла (Ludwig Senfl) (около 1492-1555), и даже написал ему письмо. Лютер называл музыку благороднейшим из искусств. Однажды он написал:
"Мне не нравятся те, кто презирает музыку, как это делают все фанатики, потому что музыка - это талант и дар Божий, а не человеческий. Она прогоняет дьявола и приносит людям радость, заставляет позабыть гнев, распущенность, гордость и прочие пороки. Я ставлю музыку сразу за теологией и воздаю ей высочайшую хвалу. Мы видим, что Давид и прочие святые излагали свои благочестивые мысли посредством ритма, рифмы и музыки, ибо в мирные времена правит музыка".[11]
Лютер сам был талантливым музыкантом и написал, по меньшей мере, восемь оригинальных гимнов, наиболее известным из которых, конечно же, является "Твердыня наша - вечный Бог". Он также составил первую часть немецкой мессы. Кроме того, он написал духовные тексты на популярные германские народные мотивы. Общинное пение стало важной частью богослужения евангелической церкви. Лютеранский хорал, или общинный гимн, выражает веру и молитвы всех членов церкви. Музыка в поклонении вышла за пределы исключительного права только поющего священника или хора. В 1524 году вышел в свет первый сборник лютеранских гимнов. Невозможно рассматривать великие гимны Пауля Герхарда (1607-1676) и грандиозные творения Иоганна Себастьяна Баха (1685-1750) вне основанной Лютером евангелической музыкальной традиции. Среди величайших музыкантов евангелической традиции особого внимания заслуживают соратник Лютера Иоганн Вальтер, Леонард Лехнер, Ганс Лео Хасслер и Михель Преторий (Johann Walter, Leonhard Lechner, Hans Leo Hassler & Michael Praetorius).
Как мы отметили, Цвингли тоже любил музыку и вполне преуспел в этом отношении. Новое восприятие музыки Возрождения он усвоил, предположительно, у таких гуманистов, как Конрад Целтис; у гуманистов он перенял и глубокую неудовлетворенность церковной музыкальной практикой. Официально провозглашенный Цвингли радикальный принцип приемлемости только той литургической практики, которая заимствована из Писания, стал одной из особенностей Реформатской церкви. Побелка церковных стен в Цюрихе сопровождалась также ликвидацией органа. Однако спустя годы после смерти Цвингли музыка вернулась даже в Кафедральный собор; было введено общинное пение, был даже установлен орган. В Цюрихе музыка продолжала процветать наравне с изобразительным искусством, по меньшей мере, в светских кругах.
Кальвин отдавал предпочтение пению псалмов, а в 1562 году с одобрения Кальвина было опубликовано первое полное французское издание Псалтири. Французский поэт Маро (Marot) перевел около полутораста псалмов и облек переводы остальных в стихотворную форму, а Теодор Беза завершил издание. В этом популярном песеннике стихотворные псалмы положены на мотивы популярных французских chansons. Он пользовался таким успехом, что был переведен на двадцать языков. Один из лучших кальвинистских композиторов Клод Гудимель (Claude Goudimel) (1505-1572) несколько раз издавал ноты для Псалтири.
Американский историк человеческой мысли Карл Беккер (Carl Becker) однажды заметил, что мы, современные люди, неизбежно думаем обо всем в исторических и научных категориях. Научная революция, сделавшая свои первые шаги в семнадцатом веке, одержала абсолютную победу благодаря явному преобладанию над природой, и практически сделалась для западного мышления критерием истины. И взаимоотношения между Реформацией и наукой представляют собою интереснейшую историческую проблему. Почему современная наука и технологии стали социально значимой силой на западе, а не в других культурах? Почему в христианских странах, а не, скажем, в мусульманских? И почему все это так тесно связано с развитием Реформации?
Роль Протестантизма в становлении современной науки по-прежнему дискутируется современными историками. Французский протестантский историк девятнадцатого века Альфонс де Кандоль (Alphonse de Candole) заметил, что из девяносто двух иностранных членов, избранных в Парижскую Академию Наук с ее основания в 1666 году по 1866 год, протестантами были семьдесят один член, католиками - шестнадцать, а остальные пять - иудеями или без определенной религиозной принадлежности. Сравнив эту статистику с количеством европейских католиков (107 миллионов) и протестантов (68 миллионов) за пределами Франции, Кандоль сделал вывод, что достаточно выдающихся для избрания в Академию протестантов было в шесть раз больше, чем католиков. Статистика Лондонского Королевского Общества (основанного в 1662 году) по двум датам в девятнадцатом веке подтверждает его вывод, что протестанты опережают католиков по числу выдающихся европейских ученых. Другие исследования обнаруживают в Англии семнадцатого века взаимосвязь между Пуританством и наукой. Никто не может опровергнуть преобладание протестантов среди ученых после 1640 года. Лютеране, англикане и преимущественно кальвинисты совершили больше научных открытий, чем католики, и оказались более гибкими, применяя эти открытия в жизни. Более того, более суровые кальвинисты внесли пропорционально больший вклад в науку, чем англикане, а после умершего в 1630 году Иоганна Кеплера и вплоть до девятнадцатого века лютеране не дали миру ни одного ученого мирового масштаба, за исключением Лейбница и Линна.
Эти обстоятельства, в отношении которых между историками существует значительная доля согласия, породили множество спекуляций о связи религии и развития современной науки. Была ли это лишь неспособность разобщенных протестантов, в отличие от католиков, сдерживать развитие науки? Прав ли был социолог Макс Вебер, предположив в 1905 году, что Кальвинизму присущ эмпиризм, являющийся обязательным элементом научного метода? Или же эти факторы не имели никакого отношения, либо, в лучшем случае, имели косвенное отношение к религии? Связана ли ситуация после 1640 года с проблемой истоков современной науки, ведь научный прогресс начался именно после 1640 года, когда были реально завершены труды Галилея, Харвея и Декарта? Конечно же, невозможно рассмотреть здесь все аргументы или даже достаточное количество фактов. Однако имеет смысл помнить об этих важных вопросах во время нашего беглого обзора развития науки после Реформации.
Причинами непропорционально большого числа протестантских ученых, как минимум после 1640 года, некоторые историки называют: (1) определенное созвучие между ранней протестантской этикой и научным подходом в критическом отношении к вопросам авторитетности и духовного индивидуализма, (2) определенная общность между абстрактными элементами протестантской теологии и современными научными теориями, например антииерархичность концепции священства всех верующих и идея о человеке как микрокосме в великом макрокосме, и (3) применение науки поздними кальвинистами, особенно английскими пуританами, для достижения своих религиозных целей, поскольку они считали своим долгом изучение природы, а научные исследования полагали добродетелью, полезной человечеству, и даже считали, наравне с материальным процветанием, успехи в науке признаком избранности человека ко спасению.
Лютера зачастую называют Коперником теологии, а Коперника - Лютером астрономии. Отождествление религиозной реформы и научной революции очень старо. Томас Спрат (Thomas Sprat), англиканский священнослужитель и один из первых членов Королевского Общества, свидетельствовал о
"...согласии между современным устройством Королевского Общества и нашей церковью в ее начале. Обе организации одинаковым образом понимают слово Реформация - одна использует его в религии, а другая относит к философии... Обе избрали одинаковый способ ее реализации: каждая пренебрегает испорченными образцами и за советом обращается к совершенному оригиналу, одна - к Святому Писанию, а другая - к великой силе творения. Обе несправедливо обвиняются врагами в одинаковых преступлениях - забвении древних традиций и склонности к новизне. Обе в равной степени учитывают возможные ошибки своих предшественников, однако сохраняют достаточную меру уважения к ним. Обе следуют великой заповеди Апостола все испытывать. Такая гармония существует в их интересах и характерах".[12]
Сам Лютер был убежден, что мир видит зарю нового дня, в котором не только будет реформирована религия, но также изменится отношение к природе. Он критиковал схоластическую философию, неоплатоническую космологию (хотя в своих комментариях на Книгу Бытие он использовал понимание человека как микрокосма) и книжность гуманистов. Все они оказались неспособны серьезно отнестись к природе и ценить ее так же глубоко, как учения о сотворении и о воплощении ради оправдания. В одной из своих Застольных бесед он поделился своим пониманием и между прочим сделал выпад в адрес Эразма:
"Мы находимся на заре новой эры, потому что начали восстанавливать познание внешнего мира, утраченное нами при грехопадении Адама. Теперь мы внимательно рассматриваем творение, а не так, как при папстве. Эразм равнодушен, его не интересует, как из завязи развивается плод. Но, по благодати Божией, мы уже видим в хрупком цветке чудеса благости и силы Господней. В Его творениях мы видим силу Его слова. Он сказал, и стало. Смотрите, какая сила проявляется в косточке персика. Она твердая и жесткая, а окружающая ее завязь нежна и мягка, но когда настает время, косточка раскрывается, чтобы выпустить молодое растение, которое Бог призвал к жизни. Эразм все это пропускает, ничего не замечая, смотря на предметы внешнего мира, как баран на новые ворота".
Этот библейский натурализм Лютера имеет общую природу с "готическим" натурализмом Св. Франциска, который признается важным идеологическим фактором в возникновении францисканской физики тринадцатого и четырнадцатого веков.
Реформационная теология усугубила определенные центристские взгляды на природу, присущие иудео-христианскому (и "еретическому" мусульманскому) западу, и способствовала появлению предпосылок, необходимых для естествознания на его начальном этапе. Догмат о сотворении Богом вселенной из ничего (creatio ex nihilo, понимание, относящееся к раввинистическим комментариям времен Маккавеев) подчеркивает качественную пропасть между Богом и творением. Живые существа не являются продолжением или эманациями личности Бога, а потому чужды Его божественной природы и подлежат изучению без всяких табу. Божие повеление "владычествовать" над всеми живыми существами утверждает превосходство человека над природой. Исследователь вдохновляется мыслью о том, что "разумный Бог" является автором как законов природы, так и человеческого разума. Западное мышление, воспитанное на юридических идеях римского и канонического права, а также на законах экзегетики и герменевтики, легко вникает в законы естествознания. Когда экспериментальная практика была соединена с рациональным объяснением, предпочтительно выраженным математическим языком (здесь важную роль сыграло эллинистическое наследие), то соединились составляющие, необходимые для рождения науки. Научное мышление, описанное философом Альфредом Нортом Уайтхедом (Alfred North Whitehead) как страстное стремление "применить логику к упрямым фактам", многим обязано этому культурному наследию, которое Реформация реанимировала в религиозной сфере.
Лютер и Кальвин под "философией" понимали совокупность человеческих наук. Они были убеждены, что естественный мир является предметом исследования разума и покоряется его пытливой силе. Святое Писание является для человека носителем слова Божия, а не учебником естествознания. Главные реформаторы не были библейскими буквалистами, и очевидный конфликт между словом Божьим и естествознанием они обычно разрешали на основании "теории двойной истины", посредством концепции плюрализма мнений, т. е. двух разных уровней знания, божественного и естественного. При этом они считали законным опровержение научных теорий цитатами из Писания.
Лютер был вполне открыт для подлинно научных достижений эпохи и выражал свой восторг механическими изобретениями тех дней. Германия была гостеприимна к наукам. Георг Агрикола исследовал технологии добычи руды и металлургию вплоть до 1555 года. Математик и географ Себастьян Мюнстер в Германии выдвинул свою Космографию (1544). Жерар Кремер (Меркатор) (Gerard Kremer [Mercator]) из Рюппельмонда (Ruppelmonde) во Фландрии, известный своей большой картой мира, опубликованной в 1539 году, поступил на службу к Юлих-Клеве и сделал Дуйсбург настоящим центром географических исследований. Лютер по меньшей мере однажды упомянул об открытии Нового Света и писал в 1522 году, что "недавно было открыто большое число островов и земель, которым эта (Божия) благодать не открывалась в течение полутора тысяч лет". Лютер критиковал невежество астрологов, но был вполне готов принять заключение астрономов, что Луна является малейшим и низшим из светил. Он предположил, что, называя солнце и луну "великими светилами", Писание просто принимает обыденный взгляд человека на вещи. Если бы Кальвин последовал тем же путем, то предотвратил бы конфликт вокруг гелиоцентрической теории Коперника. Однако конфликт имел место во второй половине шестнадцатого века и стал известен как скандальное дело Галилея.
В 1543 году были изданы две наиболее важные книги современности, О строении человеческого тела фламандского анатома Везалия и Об обращении небесных сфер польского астронома Николая Коперника. На основе собственных вскрытий трупов Везалий выявил ошибки Галена, считавшегося со второго века от Р. Х. величайшим авторитетом в анатомии. Это смелое начало было продолжено в семнадцатом веке важными успехами физиологии, основанными на дальнейших исследованиях и лабораторных экспериментах. В 1628 году книга Уильяма Харви О движении сердца и крови (William Harvey, On the Movement of the Heart and Blood), основанная на лабораторной работе, включавшей вскрытие живых животных, засвидетельствовала о постоянной циркуляции крови в артериях и венах. Итальянский ученый Марчелло Мальпиджи (Marcello Malpighi) воспользовался преимуществом изобретенного микроскопа и подтвердил в 1661 году теорию Харвея, обнаружив систему капилляров, соединяющих артерии и вены. Голландец Антон ван Левенгук открыл при помощи микроскопа бактерии, кровяные шарики и сперматозоиды. Наука стала поистине международным делом. Пока одни ученые исследовали через микроскоп бесконечно малое, другие изучали великую вселенную наверху, через некоторое время при помощи телескопа.
Гелиоцентрическая теория Коперника была наиболее сенсационной и перспективной гипотезой, поскольку радикально переворачивала освященный веками космический порядок. Как заметил Ницше, со времен Коперника человек неотвратимо утрачивает положение центра вселенной. Выводы теории Коперника противоречили положениям, дорогим сердцу как реформаторов, так и гуманистов. Более того, теория Коперника оспаривала авторитет александрийского астронома второго века Птолемея, изобразившего космос геоцентричным. Согласно Птолемею, центром вселенной является земля, окруженная многими прозрачными хрустальными сферами, каждая из которых несет на себе одно из светоносных небесных тел, вращающихся вокруг земли. Ближайшей к земле была Луна, затем Меркурий, Венера, Солнце, остальные планеты и, наконец, внешняя сфера, несущая неподвижные звезды, величественно окружающие Землю, подобно украшенному драгоценностями занавесу. Космос Аристотеля был еще проще космоса Птолемея, потому что он даже не пытался математически объяснить разницу в яркости свечения планет и их размеров в ближайших и наиболее удаленных от земли точках при их вращении, по его предположению, вокруг нее. Престиж и авторитет Аристотеля были столь велики, особенно в университетах, что любая теория, оспаривающая его космологию, неизбежно встречала жесточайшее противодействие.
Коперник родился в Польше в германо-польской купеческой семье, но его дядя был высокопоставленным церковнослужителем и образованным человеком. Коперник учился в итальянских университетах, где повстречался с платоником Новарой и другими, подвергавшими сомнению греческие измерения земной широты и математическую точность наблюдений Птолемея. Возвратясь на север, Коперник продолжал изучать небеса и осознал, что вращение планет вокруг Солнца, вместо Земли, значительно упрощает математические вычисления, оправдывающие их наблюдаемое движение. Теоретический подход, а также доверие древним пифагорейцам побудили его выдвинуть гипотезу о том, что центром вселенной является Солнце, вокруг которого вращаются неподвижные звезды и планеты, а среди них и Земля. Гелиоцентрическая теория позволила ему устранить некоторые циклы и эпициклы, введенные с целью поддержания модели Птолемея.
В своем вступительном посвящении папе Павлу III Коперник написал, что среди "наиболее выдающихся и образованных людей", проявивших интерес к его работе, были лютеране. Вероятно, Коперник закончил рукопись своей главной работы уже в 1530 году. Среди его друзей ходил манускрипт Commentariolus, написанный Коперником в первом десятилетии века и содержавший краткое изложение его идей. Осенью 1539 года протеже Меланхтона по имени Георг Ретиций (Georg Rheticus), Виттенбергский профессор математики, совершил поездку в Фромборк, где Коперник служил каноником в кафедральном соборе, чтобы проконсультироваться у великого астронома. Он пришел к убеждению, что Коперник прав, и опубликовал доклад о теории астронома, который, по словам Меланхтона, "остановил Солнце и привел в движение Землю". Ретицию было поручено опубликовать великий труд. Лютеранский теолог Озиандер написал доброжелательное, хотя осторожное, предисловие, а теолог Каспар Крюцигер (Caspar Cruciger) и математик Эразм Рейнгольд (Erasmus Reinhold), коллеги Лютера, открыто выступили в защиту его теории. Рейнгольд даже опубликовал основанные на ней астрономические таблицы.
Сам Лютер лишь однажды пренебрежительно высказался в одной из своих беспорядочных Застольных бесед. Кто-то упомянул о некоем новом "астрологе", который пытается доказать, что движется Земля, а не Солнце и Луна, и утверждает, что верящий в обратное напоминает человека, который плывет в лодке и думает, будто он стоит на месте, а движутся берег и деревья. В наши дни, ответил Лютер, всякий, желающий быть умным, не довольствуется мнениями других, а непременно представляет свое собственное, "подобно этому человеку, который пытается перевернуть всю астрологию вверх дном. Но даже если в замешательство приведена астрология, - лично я доверяю Святому Писанию, ведь Иисус Навин приказал солнцу остановиться на месте, а не земле". Больше Лютер не возвращался к этому вопросу и, разумеется, не предпринял никаких репрессивных действий. Меланхтон, конечно же, защищал точку зрения Аристотеля и употреблял против Коперника аргументы из Писания. Кальвин, очевидно, не был знаком с теорией Коперника, и единственное негативное замечание, часто ему приписываемое, является ложным.
На протяжении первых пятидесяти лет после 1543 года противостояние теории было достаточно сильно. Однако после Кеплера и Галилея ни один сведущий человек не мог по-прежнему поддерживать "здравомысленные" наблюдения о восходящем солнце, и противиться новой теории могли только упорные мракобесы. Но все же новая теория требовала столь радикального пересмотра представлений, что медлительность в этом вопросе вполне понятна. Тихо Браге (1546-1601), ведущий специалист по определению местоположения и движения небесных тел в десятилетия, последовавшие после смерти Коперника, не принимал его систему целиком. Его ассистент и преемник Иоганн Кеплер (1571-1630) принял и усовершенствовал ее, доказав, что орбиты планет имеют эллипсоидную форму. Его восхищала таинственная гармония математических форм, а обнаруженная им взаимосвязь между математикой и наблюдаемыми астрономическими феноменами доставляла ему не только радость, но также весьма помогала в тщательном составлении гороскопов для императора.
Галилео Галилей (1564-1642) сконструировал в 1609 году телескоп и разглядел, что Луна вовсе не является шаром, а покрыта кратерами, долинами и горами, Солнце имеет пятна, планеты объемны, а у Юпитера есть спутники. Он был убежден, что звезды находятся на неисчисляемо далеком расстоянии от Земли. Галилей разработал концепцию инерции, согласно которой предметы находятся в покое или участвуют в общем движении и приходят в самостоятельное движение только под воздействием внешней силы. Он развивал методы исследования, созданные францисканцами в четырнадцатом веке. Разногласия Галилея с инквизицией, его последующее отречение и домашний арест были вызваны академическим консерватизмом и личной враждебностью католических теологов к его взглядам.
Незаменимым языком науки, особенно астрономии и физики, которые долгое время затмевали прочие дисциплины, была математика. Шестнадцатый и начало семнадцатого века были отмечены серьезными успехами в этой области. Николо Тартаглия (Niccolo Tartaglia) (1500-1537) решил первое кубическое уравнение и применил коэффициенты, значительно опередив, таким образом, индусов и мусульман в их достижениях. Другой итальянский математик Джироламо Чардано (Girolamo Cardano) (1501-1576) разработал теорию чисел и алгебраический синтез. Симон Стевен (Simon Stevin) из Брюге способствовал появлению десятичной системы. Шотландец Джон Нейпьер (John Napier) (1550-1617) открыл в 1614 году логарифмы. Видный французский философ Рене Декарт (1596-1650) способствовал появлению в будущем координатной геометрии. Этим успехам сопутствовало появление теории вероятности Паскаля и разработка дифференциального и интегрального исчисления одновременно Ньютоном в Англии и Лейбницем в Германии. Точность и сложность количественных измерений, достижимых благодаря такому прогрессу, является незаменимым элементом современного научного развития.
В этот период были сделаны и другие крупные физические и химические открытия. Врач королевы Елизаветы Уильям Гилберт (William Gilbert) (1540-1603) описал в своей книге О магните, магнитных телах и Земле, как великом магните теорию магнетизма и электричества, основанную на его личных лабораторных экспериментах. Он обусловил вращение Земли ее магнетизмом. Своей оригинальностью гордился заблуждавшийся швейцарский доктор Парацельс (1493-1541). "Ибо как Авиценна был лучшим врачом среди арабов, - хвалился он, - Гален среди жителей Пергама, а Марсилий среди итальянцев, так и наисчастливейшая Германия избрала меня своим несравненным целителем!" Он проводил эксперименты с жертвами несчастий в шахтах и испытывал лечение новыми лекарствами, средствами "науки", называемой астрохимией. Его величайшим вкладом, вероятно, являются демонстративные нападки на прежние авторитеты, как например, когда он осмелился сжечь книги Галена во дворе Базельского университета. Фламандский доктор Жан Батист ван Эльмон (Jean Pabtiste van Helmont), несмотря на свои предрассудки и педантизм, преуспел в медицинской химии больше Парацельса. Он изобрел термин "газ", открыл двуокись углерода и произвел основополагающие наблюдения за свойствами и поведением газов. Швейцарский биолог Конрад Геснер (1515-1565) внес вклад в систематическое изучение и классификацию растений и животных. Германский ботаник Леонард Фухс (Leonard Fuchs) (1501-1566) составил словарь ботанических терминов и собрал интересную коллекцию гравюр на ту же тему. По мере приближения семнадцатого века и оформления возрастающего объема знаний в новые научные теории, на сцену вышли такие гении как Евангелиста Торричелли, Кристиан Уйгенс, Отто фон Герике (Evangelista Torricelli, Christian Huygens, Otto von Guericke) и несравненный сэр Исаак Ньютон (1642-1727). Стремительно росла вера в способность человека покорить природу. Вполне понятен восторг Александра Поупа, в восемнадцатом веке рассуждавшего о красоте системы Ньютона:
Природа и ее законы лежали скрытыми во тьме,
Но Бог сказал: "Да будет Ньютон", - и светом стало все.
Была ли Реформация важна для становления современной науки? Вполне очевидно, что конфликт теологии и науки, порождавший подавление науки, едва ли имел место, да и сама оппозиция науке едва ли была возможна. Академический консерватизм, вероятно, составлял не меньшее препятствие, чем религиозный фанатизм. Укрепление религиозного плюрализма и теологических реформ постепенно привело к большей степени терпимости также по отношению к новым, нонконформистским научным взглядам. Движущей силой в исследовании природы этими учеными было религиозное стремление людей открывать и восхвалять творение рук Божиих. По выражению Кеплера, они "помышляли вслед за Богом Его мыслями". Уже значительно позже Прусская Академия наук все же провозгласила своей целью "распространение Евангелия посредством наук". Английский пневматик Роберт Бойль (Robert Boyle) (1627-1691), экспериментально исследовавший вес воздуха и сформулировавший закон о том, что давление газа прямо пропорционально его плотности, заявил в своем завещании, что желает своим коллегам из Королевского общества
"...наилучшего успеха в их похвальных попытках выявить истинную природу деяний Божиих, и [молится] чтобы они и все остальные исследователи физических истин от всего сердца заботились в своих достижениях о славе Творца природы и благе всего человечества".[13]
Вполне очевидно, что до 1640 года среди выдающихся ученых большинство были католиками, некоторые лютеранами и англиканами, и лишь немногие кальвинистами. Ни одному вероисповеданию не принадлежит первенство в зарождении науки. Еще не существовало в жизни отдельной "протестантской этики". Конечно же, можно утверждать, что эмпирический подход к науке позднее, в семнадцатом веке, был порожден пуританским аскетизмом, однако при этом очевидно присутствие и других факторов. Интерес к изобретениям и практическим открытиям был вызван преимущественно экономической необходимостью - активной морской торговлей в Нидерландах и Англии, горными разработками в Империи, войнами и повсеместными болезнями. Экономический и политический регресс Южной Европы относительно с Северной и Западной Европой и Великобританией привел также к сокращению ее роли в науке.
Должное внимание не было уделено одному из последствий Реформации, повлиявших на подъем науки. В отличие от жаркой религиозной полемики, изучение природы представлялось безопасным и неполемичным, своеобразной нейтральной зоной, в которой люди могли забыть о своих теологических разногласиях. Предлагая знание, которое удовлетворяет интеллектуальные и эмоциональные запросы и выглядит определенным, надежным и бесспорным, наука предлагала с одной стороны удаление от догматизма, а с другой - от скептицизма. Едва ли можно обвинять людей семнадцатого века в их неспособности предвидеть споры, вызванные теорией Дарвина двести лет спустя, и кто из очарованных Ньютоновской физикой ученых восемнадцатого или девятнадцатого века мог предвосхитить Эйнштейна? Декарт признался в своем Рассуждении о методе, что гуманитарным дисциплинам предпочитает математику, потому что первые так и не сделали никаких выводов. Паскаль думал похожим образом и, как следствие, более предпочитал Архимеда. Томас Спрат написал в своей увлекательной Истории Лондонского Королевского общества об удовлетворении, доставляемом научными исследованиями, в которых "философские умы объединяются при помощи механических рук". Он писал, что естествознание является лучшим для изучения предметом, если желаешь свободно дышать воздухом. Политика и теология исключаются из обсуждения, потому что только природа может служить мирным, лишенным вражды развлечением. "Если бы к науке обратилось больше англичан, - писал Спрат, - то они бы перестали быть такими жестокими и догматичными, став более точными". Таким образом, пуритане действительно внесли особый, хотя и негативный вклад в научный прогресс. Наука, вероятно, стала порождением нового религиозного мышления, а не его родителем. Наука оказалась менее полемична, чем предполагалось, и в итоге не стала адекватной заменой религиозной веры, что создало еще одну проблему для современного человечества.
[1] Томас Бабингтон Маколей, История Англии от воцарения Джеймса Второго, 7-ое изд. (Лондон, 1850), том 1, стр. 47-48. (History of England from the Accession of James the Second.)
[2] Жан Кальвин, Наставление в христианской вере (Филадельфия, 1936), том 2, кн. 4, гл. 20, стр. 806. (Institutes of the Christian Religion.)
[3] De Rege et Regis institutione. - Прим. ред.
[4] Герберт Баттерфилд, Свобода в современном мире (Торонто, 1952), стр. 8. (Herbert Butterfield, Liberty in the Modern World.)
[5] Г.Т. Бакл, История цивилизации в Англии, 4-ое изд. (Лондон, 1864), том 1, стр. 775-776. (H.T. Buckle, History of Civilization in England.)
[6] Т.С. Элиот, Заметки, определяющие культуру (Лондон, 1948), стр. 15, 33, 67-82. (T.S. Eliot, Notes Towards the Definition of Culture.)
[7] Пол Тиллих, Протестантская эпоха (Чикаго, 1938), стр. 57. (Paul Tillich, The Protestant Era.)
[8] Эрвин Пановский, Жизнь и творчество Альбрехта Дюрера (Princeton, 1955), стр. 199. (Erwin Panofsky, The Life and Art of Albrecht Dьrer.)
[9] Путти (итал. putti, мн. ч. от putto, букв. - младенец), изображения маленьких мальчиков (иногда крылатых), совмещающих в себе черты античных эротов и христианских ангелов. - Прим. ред.
[10] См. Джон Айвз Сеуолл, История западного искусства, изд. испр. и доп. (Нью-Йорк, 1961), стр. 665-677 о маньеризме шестнадцатого века; стр. 678-687 об истоках искусства барокко. (John Ives Sewall, A History of Western Art.)
[11] Эвальд Плесс, Что говорит Лютер (Сент-Луис, 1959), том 2, стр. 980. (Ewald Plass, What Luther Says.)
[12] Томас Спрат, История Лондонского Королевского Общества по сбору природных сведений (Лондон, 1667), стр. 371 (указана как 363 из-за опечатки). (Thomas Sprat, The History of the Royal Society of London.)
[13] Он даже опубликовал книгу под названием Превосходство теологии в сравнении с естествознанием (Лондон, 1674). (The Excellence of Theology, Compared with Natural Phylosophy.)
Этот материал еще не обсуждался.