Чарльз Сперджен

Добрые советы проповедникам Евангелия

12-я лекция “Частная жизнь проповедника”

В этой лекции я буду говорить о том, как держать себя и что говорить проповеднику в его частных, неофициальных сношениях с прихожанами. Прежде всего я скажу: он не должен принимать с ними "пасторского" тона, ему следует избегать всякой натянутости, педантичности, торжественности. Прекрасно название: "сын человеческий"; оно было дано пророку Иезекиилю и даже Некоему еще несравненно более Величайшему. И действительно, всякий посланник Божий есть не более, как сын человеческий. И пусть знает поэтому всякий, что, чем проще и естественнее будет он держать себя, тем более уподобится он тому Сыну Человеческому, за Которым мы все должны следовать. Можно так держать себя, что человека не будет заметно за личностью пастора, хотя в истинном человеке всегда должен быть виден служитель Божий. В личности учителя и пастыря всегда есть что-то своеобразное: они, в худшем смысле, "не то, что другие люди". Часто они, как "разноцветная" птица у пророка Иеремии (12:9), представляются словно не принадлежащими к прочим обитателям земли, а имеют в себе что-то странное, своеобразное. Когда случается мне видеть торжественно шествующего фламинго, сову, моргающую подслеповатыми глазами среди древесной листвы, аиста, погруженного в свое глубокомысленное раздумье, - невольно всегда приходит мне мысль о некоторых "важных" из моих собратий между проповедниками... Очень легко впасть в подражание их величию, самомнению, принужденности, манерам. Но вопрос в том, следует ли подражать им?

N.N., встретив однажды подобного господина, торжественно выступавшего по улице, подошел к нему и спросил: "Милостивый государь, вы, вероятно, очень важная особа?" Часто случается, что и нам хочется предложить подобный же вопрос некоторым из наших духовных собратий. Я знаю таких из них, которые всеми манерами своими, голосом, даже одеянием с головы до ног до того проникнуты сознанием своего "пасторского" достоинства, что в них ничего уже не остается человеческого. Один подобный молодой богослов считает необходимым ходить по улицам в своей священнической мантии. Другой же, принадлежащий к Высокой Церкви, с величайшей самонадеянностью напечатал в газетах, что он всюду во время путешествия по Швейцарии и Италии носил свой берет. Не все даже мальчишки станут так тщеславиться своим дурацким колпаком. Очень возможно, что и среди нас некоторые столь же тщеславятся своим одеянием; но ведь все сказанное можно также применить и к нашим манерам. Некоторые пасторы словно замкнули всю душу свою в свой белый галстук, словно все человеческое достоинство свое задушили они в этой накрахмаленной тряпочке. Многие из них думают импонировать своими важными манерами, на деле же они лишь оскорбляют ими людей и поступают совершенно противоположно своему намерению быть истинными последователями Христова смирения. Гордый герцог Сомерсетский лишь знаками отдавал приказания прислуге и никогда не снисходил до разговора с столь ничтожными людьми; две дочери его должны были стоять по обе стороны его ложа все время его послеобеденного сна. Когда подобные гордецы - Сомерсеты всходят на проповедническую кафедру, они точно таким же образом проявляют свое достоинство. "Отойди - я святее тебя!" - эти слова как бы написаны всегда на их лбу...

Одна почтенная особа выговаривала однажды известному проповеднику за употребление какого-то предмета роскоши, именно за то, что он слишком много тратит на это денег. "Это, пожалуй, и справедливо, - отвечал он, - но подумайте, ведь я не затрачиваю на эту слабость мою и половины того, что тратите вы на ваш крахмал". Вот это-то и есть тот предмет роскоши, против которого восстаю я, эта жесткая, накрахмаленная натянутость. Если употребляете вы ее, то серьезно советую вам "пойти и семь раз вымыться в Иордане", чтобы вполне очиститься от нее. Я уверен, что причина, в силу которой наши рабочие классы вообще столь далеко держатся от проповедников, заключается в том, что им не по душе неестественное, натянутое обращение этих последних. Если бы увидали они, что мы и на кафедре, и вне ее держим себя и говорим вполне естественно, как и все остальные настоящие люди, тогда они сами собрались бы вокруг нас. Следующее замечание N.N. относится также и сюда: "Отсутствие естественности в голосе и выражениях есть великий порок, присущий многим из нас, порок от которого нам очень следует стараться отделаться". Всякому видна эта неестественность, и никому она понравиться не может. Итак, отбросьте, братья, от себя ходули и твердо идите собственными ногами; отбросьте от себя всякую жеманность и облекитесь в истину!

Но при всем этом проповедник, где бы, в каких бы обстоятельствах ни находился, всегда должен помнить, что он пастырь и не должен забывать своего служения. Служитель полиции, солдат - те могут быть свободны от своей службы на время, - проповедник не освобождается от нее никогда. Даже во время отдыха мы должны помнить свое служение; мы должны быть усердны всегда, во всякое время. Мы не смеем оказаться в таком положении, что, если спросит нас Господь: "Что ты здесь, Илия?" - мы не могли тотчас ответить Ему: "И здесь я могу поработать для Тебя, и я стараюсь это исполнить". Лук требует, чтобы его натягивали время от времени, иначе он потеряет свою эластичность, но ведь для этого не следует же разрезать тетиву. Таким образом и проповеднику требуется иметь время отдохновения; но я утверждаю, что и тогда он должен вести себя как посланник Божий и не упускать ни единого могущего представиться ему случая сделать добро. Это не помешает его отдыху, а только освятит его. Проповедник должен уподобляться одному помещению, виденному мною в Болье вблизи Лондона, где никогда никто еще не видал ни малейшей паутинки. Это - большая кладовая, которую иногда не чистят; и тем не менее ни один паук не осмеливается основаться там. Потолок этой кладовой из каштанового дерева, на котором в течение целого года не видать ни одного паука. То же самое рассказывают мне о коридорах Винчестерской школы; "ни один     паук, - говорили мне, - не показывается там". И точно также, ни малейшей вялости или нерадивости не должно быть и в нашей деятельности.

В наших публичных местах отдохновения Лондонских носильщиков можно прочитать надпись: "Для отдыха, но не для праздничанья". Замечание - вполне достойное уважения. Я не назову леностью dolce far niente; этот род "сладкого ничего неделанья" есть лучшее лекарство для изнуренного мозга. Когда приходит в расстройство наше душевное настроение, то отдых не есть уже леность, как не леность и сон. Ведь не назовут же никого лентяем за то, что он спит в положенное время. Гораздо лучше спать и быть усердным к своему делу, нежели бодрствовать и лениться. Будьте же готовы работать для спасения душ вашей паствы и в часы вашего отдохновения. Если будете вы действительно такими проповедниками, то не придется вам самим объявлять об этом.

Проповедник должен охотно обращаться между прихожанами и вне своего делания. Он не послан в мир, чтобы быть пустынником или траппистом... Вы не должны, словно невидимый соловей, разводить свои трели на вершине дерева. Вы должны быть человеком между людьми и говорить им: "Во всем, что касается человеческой жизни, я совершенно таков же, как и вы". Соль не принесет пользы, оставаясь в солонке, ею должно натираться мясо; так и наше личное влияние должно проникать в общественную жизнь и приправлять ее. Как можно быть полезным кому-либо, если будешь держаться далеко от него? Наш Господь присутствовал на браке и вкушал пищу с мытарями и грешниками и все же был чище, нежели те лицемерные фарисеи, слава которых состояла лишь в том, что они отделяли себя от всех остальных людей. Некоторым из наших проповедников буквально нужно доказывать, что и они принадлежат к тем же самым людям, как и их слушатели. Очень удивительно, но вместе с тем и крайне необходимо констатировать подобным людям, что епископы, настоятели, архидиаконы, пробсты, главные пасторы, сельские пасторы, даже сами архиепископы, несмотря на все их достоинства, все-таки лишь сыны человеческие и что Бог нигде не предуготовил для них никакого особо святого уголка на земле...

Недурно было бы, если бы полезные разговоры между пастором и прихожанами велись бы на кладбищах или в садах, окружающих капеллы. Мне всегда очень нравится, когда я вижу скамьи вокруг объемистых деревьев, осеняющих наши старые храмы. Так и кажется, словно говорят они: "Иди сюда, сосед, садись здесь, поговорим о проповеди; сюда приходит пастор. Он сядет около нас, и мы будем иметь приятный и душеспасительный разговор". Не с каждым проповедником может быть приятно поговорить нам, но есть такие между ними, разговор с которыми можно весить на вес золота. Я люблю такого человека, лицо которого как бы вызывает вас на дружеский разговор с ним, человека, на пороге жилища которого стоит ласковое "salve" - приветствую - и вблизи которого не требуется вспоминать известное Помпейское предостережение: "cave canem" - остерегайся собаки. Тот, около которого, как пчелы около меду, любят собираться дети, вот - человек, какого мне надобно. Дети обладают особым инстинктом распознавать истинно хороших, благочестивых людей. Еврейские раввины рассказывают нам, что когда явилась испытать мудрость Соломонову царица Савская, то она принесла с собою несколько прекрасно сделанных искусственных цветков, внешне не отличавшихся от живых; они даже обладали прекрасным ароматом. Царица предложила будто бы Соломону узнать, которые живые и которые искусственные из этих цветов. Тогда мудрый царь приказал растворить окна в горнице; и когда влетели в эти окна пчелы, они прямо устремились к живым цветам и решили загадку. Таким же образом увидите и вы, каким тонким чувством обладают дети и как скоро могут распознать они, кто их истинный друг. А тот, кто друг детям, - будьте уверены, - тот стоит того, чтобы вам познакомиться с ним. У вас должно быть доброе слово к каждому члену семьи: для подрастающих мальчиков, для молодых девушек, для маленьких детей, словом, для всякого. Никто не знает, какое влияние может оказать каждая ласковая улыбка или одно единственное дружеское слово. Кто хочет повелевать людьми, тот должен, прежде всего, полюбить их и хорошо чувствовать себя между ними. Кто черств сердцем, тому лучше было бы сделаться могильщиком. Такому человеку лучше иметь дело с мертвыми, так как на живых он не в силах оказать ни малейшего влияния. Только человек, обладающий обширным, открытым сердцем, может собрать вокруг себя многочисленных прихожан. Его сердце должно уподобиться прекрасной, обширной гавани, куда мог бы укрыться целый флот. У кого такое пространное, любвеобильное сердце, к тому люди неудержимо стремятся, как корабли к тихой гавани. Они чувствуют себя в полной безопасности, бросив якорь под его дружелюбною кровлею. Такой человек одинаково ласков как в своих частных, так и в официальных сношениях с людьми; в нем течет не холодная рыбья кровь. Он тепел, как хорошо протопленная горница. От него не веет холодом и эгоизмом, он широко растворяет свои двери навстречу входящим, и всякий чувствует себя у него как дома. О, как желал бы я, чтобы и все вы сделались подобными же людьми!

Христианский проповедник должен также быть всегда радостен. Я вовсе не о том говорю, чтобы мы, подобно членам известного монашеского ордена, которых видел я в Риме, встречаясь друг с другом, приветствовали бы своих собратий приятным сообщением: "Братья, мы смертны", произнесенным к тому же еще гробовым голосом, на что наши встречные таким же тоном отвечали бы нам: "Да, братья, мы смертны".

Правда, есть люди, на которых импонирует торжественность проповедника. Я слышал, что некто выразил великое уважение Римско-католической церкви, увидав одного известного, страшно исхудалого и изможденного представителя ее... "Взгляните только, - сказал он, - этот человек - совершенный скелет вследствие дневного поста и ночных бдений! как распинает он свою плоть!" Но, как бы там ни было, наружный вид человека не всегда указывает на превосходство и силу его духовной жизни. Я, со своей стороны, советую всем пастырям, желающим иметь влияние на свою паству, быть наружно радостными, т. е. быть наполненными постоянно не легкомысленною светскою радостью, а внутреннею, глубокою радостью "о Боге". Медом больше изловишь мух, нежели уксусом; точно также и души человеческие скорее позволят руководить собою человеку, на лице которого отпечатлена небесная радость, а не муки тартара.

Молодые проповедники (а также и все остальные) должны еще остерегаться стремления исключительно “господством" во время частных бесед. Они должны помнить, что никакой человек не пожелает беспрерывного поучения и что каждому хочется также и самому принять участие в разговоре. Некоторым людям ничего не нравится так, как иметь возможность поговорить, и может статься, это радостное настроение их принесет им какую-либо пользу. Я провел однажды целый вечер с одним человеком, который сделал мне честь признать меня превосходным собеседником и сказал мне, что мой разговор в высшей степени назидателен. А я должен признаться здесь, что вряд ли я сказал несколько слов в течение этого вечера; я предоставил весь разговор почти исключительно ему самому. Но тем, что я терпеливо слушал его, я приобрел себе его доброе расположение и получил надежду быть выслушанным им и в другой раз. Мы не должны считать себя оракулами, при которых никто и рта раскрыть не смеет. Нет, пусть каждый из присутствующих говорит что-нибудь и от себя; и тогда ваши назидательные слова будут служить как бы приправою общему разговору и на них будет обращено особое внимание.

Есть еще такие собрания, куда будут приглашать вас, где присутствующие будут словно поглощены глубочайшим уважением к вам. Подобное положение вещей напоминает мне драгоценные статуи в Ватикане. Вы видите перед собою маленькую комнатку, отгороженную занавесом. Его отдергивают, и - перед вами великий Аполлон! Если окажетесь вы в положении Аполлона среди приглашенного для вашего осмотра общества, постарайтесь прекратить недостойную сцену. Если бы я очутился в положении Аполлона в Ватикане, я просто сошел бы с пьедестала и пожал бы руки всем присутствующим. Думаю, что и вам лучше всего поступать подобным же образом в данном случае, потому что рано или поздно, но окончится ведь эта церемония, так лучше и умнее для вас прекратить ее самим и как можно скорее. Почитание великих людей есть своего рода идолопоклонство и не должно поддерживаться вами. Хорошо сделают подобные люди, если они, как апостолы в Листре, возмутятся против оказываемой им почести и бросятся к людям с словами: "Мужи, что вы это делаете? и мы, подобно вам, человеки". Проповедникам не придется долго уговаривать своих обожателей. Их безумные почитатели склонны очень скоро обратиться против них, и если не станут они побивать камнями тех, кого так недавно еще столь обожали, то холодность и презрение во всяком случае очень скоро заменят это обожание.

Я говорю: Не говорите исключительно сами и не возлагайте на себя неподобающей вам важности, которая часто есть не что иное, как обман, но и в то же время я говорю: Не представляйтесь простецами! Люди будут судить о вас не только по вашим проповедям с кафедры, но и по тому, что они увидят в вас в частной беседе. Многие молодые люди испортили свою успешную официальную деятельность своим неумелым обхождением со своими прихожанами. Не будьте чурбаном. На одном базаре в Антверпене я видел между другими достопримечательностями лавочку, где громадными вывесками и под звуки барабанов возвещалось, что там за один грош показывается "дивное чудо", именно - окаменелый человек. Я однако не истратил требуемой суммы на это зрелище: я и даром не раз уже видал достаточно окаменелых людей и на церковной кафедре, и вне ее - людей словно безжизненных, лишенных всякой заботы, всякого здравого человеческого разума, нерадивых и беспечных во всех отношениях, - не менее занятых таким делом, выше которого не может и принять на себя человек.

Старайтесь направлять разговор на предметы полезные. Любите общительность, будьте радостны, но не забывайте при этом постоянно вашей обязанности приносить людям пользу. Зачем сеять на ветер или вспахивать скалу? Несмотря на все сказанное выше, считайте себя ответственными за разговоры, какие ведут люди в вашем присутствии. Уважение к вам настолько велико, что невольно вы явитесь руководителем этих разговоров. Направляйте поэтому ваше судно в спокойные воды. Но делайте это учтиво и без насилий. Держите в хорошем порядке ваши пути, и вам удобно будет следовать по ним. Умело пользуйтесь обстоятельствами и незаметно направляйте разговор туда, куда вам желательно. Если ваше сердце будет участвовать в вашем великом служении, вам все будет удаваться, конечно; если при этом вы не забудете просить себе помощи у Господа.

Я никогда не забуду тона и манеры, с какими просил однажды моей помощи какой-то бедняк в одном из лондонских предместьев. Я увидел, что он везет чрезвычайно большую корзину, в которой лежит очень маленький сверток, и я выразил ему свое удивление - почему не спрятал он этот сверток в карман и не оставил дома такую громаду. Я сказал ему: "Очень странно видеть такой маленький пакет в столь большом экипаже". Он остановился, серьезно взглянул мне в лицо и ответил: "Конечно, милостивый государь, это очень странно, но со мною случилось сегодня нечто еще более странное. А именно - целый день хожу я сегодня, поработал много, но до сих пор еще не встретил человека, по виду которого мог бы я предположить, что он не прочь угостить меня стаканом пива, вплоть до этой минуты, когда я увидел вас". Мне этот оборот разговора показался очень интересным. И мы, если только хотим деятельно служить Христу, должны также хорошо уметь навести разговор на то, что может быть очень полезным нашему собеседнику. Этот человек так легко справился со своим делом, что я позавидовал ему, потому что мне оказалось гораздо труднее обратить его внимание на то, о чем хотел ему сказать я. Мне думается, что если бы я столь же прилежно позаботился бы о том, как принести пользу этому человеку, насколько он старался придумать, как получить от меня желаемое, я уверен, что тогда я успел бы в своем намерении. Если мы действительно желаем служить Христу, то должны приносить пользу всегда и везде, где только это возможно. Даже и во время трапезы, следуя примеру Самого Господа, мы будем направлять разговор на полезное. Мы должны делать это везде, где бы ни находились: дома ли, в дороге ли, в поле или на морском берегу... Исповедовать Христа, возвещать Его волю и в простой речи будет столь же полезно, как и проповедовать Его с церковной кафедры. Старайтесь отличиться в обоих деяниях и вы увидите, если испросите себе на это помощь Святого Духа, что горячее желание вашего сердца будет исполнено.

Мне хотелось бы включить сюда одно правило, хотя оно, надеюсь, совершенно излишне для почтенных слушателей моих, собранных здесь в настоящую минуту. Не будьте гостями на трапезе богатых людей лишь для того, чтобы заслужить их расположение и не делайтесь, так сказать, постоянной "привеской" на их чайных собраниях и вечеринках. Кто вы, решающиеся услуживать тому или другому богачу, в то время, как бедняки вашего Господа, больные и заблудшие овцы Его паствы требуют вашего внимания? Жертвовать своим рабочим кабинетом для гостиной богача есть преступление. Ухаживать за прихожанами подобным образом, так сказать, подстерегать их в их собственных домах для того лишь, чтобы привлечь их в вашу капеллу, это позор, унижаться до которого не следует никому. Положительно противно видеть, как обступают богача проповедники различных церковных общин, как коршуны мертвого верблюда. Превосходным сарказмом веет от того знаменитого письма "старого и славного проповедника к его дорогому сыну" при вступлении его в это звание, из которого мы намерены привести следующую выписку. Правда, говорят, будто это письмо заимствовано из одного журнала, но мне думается, что наш друг прекрасно знает, кто его автор. Вот что там написано: "Обращай внимание на всех почетных, особенно же на богатых и влиятельных лиц, могущих посетить твой город; засвидетельствуй им твое почтение и старайся, оказывая им внимание в гостиной, приобрести их для твоего дела. Подобным образом ты можешь оказать великую услугу делу твоего Господа. Люди любят, чтобы за ними ухаживали, и многолетний опыт подтверждает мое давнишнее уже мнение, что сила церковной проповеди весьма незначительна в сравнении с силой частного разговора. Мы должны подражать в этом иезуитам и освящать их обычаи Божиим Словом и молитвою. Иезуиты достигают своего влияния не столько проповедью с кафедры, сколько частною беседой в гостиных. В гостиной можно и прошептать что-либо на ухо кому из присутствующих, можно говорить с людьми в духе их частных личных мнений. Кафедра - очень неудобное место для этого. Гостиная - это лучшее место для действительных успехов, так что всякому духовному лицу гораздо менее важно быть хорошим проповедником, нежели хорошим собеседником в гостиной; но ты не будешь иметь успеха в светском обществе, кто бы ты ни был, если не приобретешь себе изящных манер. Я всегда восторгаюсь описанием личности апостола Павла лордом Шефтсбэри, - а именно тем, что он говорит, что апостол был высокообразованный человек. Так говорю я и тебе: Будь высокообразованным человеком. Конечно, ты и сам это должен знать, но я говорю тебе это, потому что убежден, что только таким путем можем мы способствовать обращению достаточных средних классов нашего общества. Мы должны показать им, что наша религия есть религия приличия и прекрасных манер; что мы отвергаем всякие сильно возбуждающие и волнующие средства. И - о, дорогой сын мой! если хочешь работать с пользою, то усердно молись в глубине сердца твоего, чтобы научиться тебе прежде всего приличию. Если бы спросили меня, какой первый, важнейший долг твой, я бы ответил: приличие; какая следующая обязанность твоя: приличие; наконец в-третьих - опять приличие". Те, кто помнит еще тот класс проповедников, процветавший лет 50 тому назад, хорошо поймут сатирический оттенок приведенной здесь выдержки. Это зло значительно уменьшилось в настоящее время; я боюсь даже, что мы стремимся теперь в противоположную крайность.

Всякий серьезный разговор может повести к спорным вопросам, и здесь может благочестивый проповедник наткнуться на "камень преткновения". Но всякий разумный проповедник будет обсуждать эти вопросы с великой кротостью. Более всех остальных людей должен он понимать, что сила не в страстности и что излишним волнением не возьмешь ничего. Один язычник, находясь однажды в Калькутте, среди толпы людей, слушавших диспут какого-то миссионера с брамином, сказал, что он знает, кто из них прав, хотя и не понимает языка их. Он уверен, что не прав тот, кто первый вышел из себя, потерял свое самообладание. Большею частью это наивернейшее правило.

Старайтесь избегать споров. Высказывайте ваши убеждения, но давайте и людям высказывать свои. Если вы видите, что палка крива, и если желаете, чтобы и люди увидали, насколько крива она, то положите рядом с нею прямую; и этого будет вполне достаточно. Если же втянуть вас в какой-либо спор, то приводите сильные доводы и мягкие слова. Может случиться, что вам не удастся убедить человека, взывая к его разуму, но вы можете тогда подействовать на него, добившись его доброго расположения к вам. Если не может человек справиться с парою новых сапог, стоит ему только насыпать в них немного талька, и все препятствия будут устранены. Употребляйте же, господа, и вы этот тальк. Берите с собою хорошенькую порцию христианского искусства убеждения, и вы скоро уверитесь в его действительности.

Однако, при всей своей мягкости и любезности, проповедник обязан всегда твердо стоять за свои убеждения и смело исповедовать и отстаивать их во всяком обществе. Если представляется ему удобный случай к этому или если может он даже сам вызвать этот случай, пусть так и поступает он без всяких сомнений и колебаний. Твердо стоя за свои принципы, строго, но с любовью в сердце, пусть мужественно говорит он и благодарит Бога за свое право поступать так. Ему нечего умалчивать. Сумасброднейшие изобретения спиритов, наиболее дикие утопии преобразователей мира, глупейшие городские сплетни и безумнейшие идеи атеистов требуют быть выслушанными нами и должны быть выслушаны. А разве не должны мы заставить и их выслушать Христа? Разве можем мы не передать им завета Его любви из опасения, что обвинят нас в навязчивости или назовут ханжами? Разве может быть исключенной из разговора религия - лучший и благороднейший из всех предметов в мире? Если же общество и будет этого требовать, мы объявляем прямо, что не подчинимся такому требованию. Наконец, если не можем мы осилить этого противодействия, то пусть общество остается при своем, но мы должны покинуть его, как разрушающийся дом. Мы не можем позволить принудить нас к молчанию. Мы не видим причины для этого. Мы не желаем идти в такое место, куда не можем взять с собою и нашего Господа. Если другие свободны грешить, то мы не отдадим своей свободы их наказывать и предостерегать.

Разумно применяемый частный разговор наш может быть могучим средством для спасения душ. Серьезные размышления могут быть вызваны одною какою-либо фразой, и эти размышления могут повести к обращению людей, до слуха которых не достигают наши проповеди. Способ, так сказать, схватить человека за рукав, прямо в глаза высказать ему истину часто бывает очень успешным. Но это предмет не подходящий уже к настоящей лекции, а потому и закончим мы ее выражением надежды, что ни в нашей частной беседе, ни в наших речах с церковной кафедры нас не будут принимать за какую-то породу добродушных, добросердечных людей, вся задача которых состоит лишь в том, чтобы делать всех довольными самыми собою и не доставлять никому ни малейшего повода к беспокойству, как бы ни безбожна была жизнь того или другого человека. Подобные люди посещают семьи своих слушателей и весело шутят с ними, тогда как они должны были бы плакать над ними. Они садятся за их трапезу, они спокойно вкушают с ними пищу в то время, когда должны были бы предостерегать их бежать "грядущего гнева". Они подобны тем американским часам-будильникам, про которые слышал я, что изготовители их ручаются, что они могут будить и не будить своих обладателей.

Наш долг сеять не только на хорошей, плодоносной земле, но и на камне, и при дороге. Мы должны представить обильную жатву в день судный. Да обретем же мы тогда эту пшеницу, которую отправляли мы за море при различных условиях и обстоятельствах в течение всей земной жизни нашей.