1. До Собора. 1

2. На Соборе. 3

3. Самые важные положения. 4

3.1. Границы церкви и спасения. 4

3.2. Принадлежность к церкви. 5

3.3. Возвращение?. 6

3.4. Необходимость обновления. 7

3.5. Иерархия истин. 8

3.6. «Церковь» или «церковная община»?. 9

3.7. Собор о протестантах. 15

4. После Собора. 15

1. До Собора

            На этой лекции мы обсудим те решения Второго Ватиканского Собора, которые объясняют позицию католической церкви по отношению к протестантам. Но прежде чем переходить к рассмотрению принятых на Соборе документов, мы сделаем краткий обзор католическо-протестантских отношений до Собора. Это поможет нам в понимании и оценке соборных решений.

            Мы помним, что ответом на Реформацию было проведение Тридентского собора (1545-1563). На том Соборе было анафемствовано, среди прочих, учение об оправдании только верой, которое протестанты считали самой сутью Евангелия. Протестанты также не скупились на выражения. Даже в вероисповедных документах папа римский, который олицетворял «папистов», был назван «антихристом»[1]. Католическая церковь была названа «ложной», хотя и не без определенных «остатков» и «следов» истинной церкви[2].

Период религиозных войн еще больше отдалил католиков и протестантов. Кроме того, со временем католики и протестанты привыкли жить порознь. Если для реформаторов первого поколения разрыв с Римом был во многом мучительным, а для Рима потеря севера Европы была шокирующей, то в дальнейшем для протестантов и католиков стремление к единству не было чем-то определяющим. Каждая церковь жила своей жизнью, словно не замечая существование друг друга.

С течением времени раскол становился еще глубже, чему способствовало и догматическое развитие 19-го и первой половины 20-го века. В римско-католической церкви были официально приняты учение о непогрешимости папы (1870) и мариологические догматы (непорочное зачатие – 1854, вознесение – 1950). В свою очередь, в протестантизме развивалось либеральное богословие, причем главным образом именно в тех церквах, которые как раз оставались самыми приемлемыми партнерами в возможном диалоге с Римом – лютеранской и англиканской. Протестанты убрали из своих исповеданий некоторые резкие высказывания относительно папы, но в вероучительном смысле никаких уступок или сближений не было. А у католиков неизменным оставалось не только учение, но и риторика: так, в энциклике папы Пия X (1910) протестанты еще названы «гордыми и мятежными … врагами креста Христова». Далее в ней говорится: «этот бунт и извращение веры и морали они называли реформацией, а себя – реформаторами»[3].

Казалось, что по сравнению со временами после Реформации сейчас все только усложнилось. Даже развитие экуменического движения поначалу не отразилось на отношениях между протестантами и католиками. Как мы помним, оно возникло в начале 20-го века в протестантской среде и привело к образованию Всемирного Совета церквей (ВСЦ) в 1948 году. В Совет вошли также православные церкви. Католическая же церковь изначально осудила экуменическое движение. В 1928 году была опубликована папская энциклика Mortalium Animos, в которой католикам запрещалось принимать участие в экуменических встречах. В энциклике утверждалось, что со Христом соединен лишь тот, кто соединен с церковью, а с церковью соединен лишь тот, кто «послушно признает и принимает авторитет и власть Петра и его законных преемников»[4]. Восстановление единства церкви в энциклике представлялось только через возвращение «блудных детей» церкви к своей матери.

Тем не менее, ближе к середине 20-го века положение начало немного изменяться. В католичестве развивалось так называемое «новое богословие» (Nouvelle Théologie), в котором очень большое внимание уделялось Библии и патристике, а события Реформации уже не рассматривались в черно-белом свете. Католики старались лучше понять протестантское учение, открыли для себя глубокие религиозные мотивы Реформации и признавали частичную вину своей церкви за те события[5]. В этом смысле особенно примечательна книга Ива Конгара «Разделенные христиане» (1937). С обеих сторон богословы заговорили о многовековом «недопонимании» основных доктрин и устремлений друг друга.

2. На Соборе

После объявления о созыве Собора папа Иоанн XXIII выпустил энциклику, в которой указывал, что для отделенных христиан готовящийся собор должен стать «приглашением искать и найти единство»[6]. Таким образом, уже с самого начала перед Собором ясно стояли экуменические задачи. Для разработки католических подходов к экуменизму папа учредил специальный орган – Секретариат по христианскому единству, который возглавил кардинал Беа, очень открытый к протестантам человек. Его влияние при Иоанне XXIII было настолько большим, что первую из четырех сессий Собора называли «собором кардинала Беа»[7]. На последующих сессиях, уже после смерти Иоанна XXIII, влияние Беа и его секретариата уменьшилось, но все равно было ощутимым.

На соборе было принято два ключевых документа, которые имеют отношение к рассматриваемой нами теме. Первый документ – это уже упоминаемая нами в предыдущей лекции Догматическая Конституция о Церкви. Второй – это Декрет об экуменизме под названием «Восстановление единства» (Unitas redintegratio). Документы выдержаны в очень доброжелательном тоне и выражают стремление к диалогу. В этом смысле они символизируют конец полемической риторики Контр-реформации[8]. Совершенно очевидно, что с принятием этих документов католическая церковь вошла в экуменическое движение (при этом не входя в ВСЦ). Как было сказано в Декрете, «Святой Собор призывает всех верных католиков к тому, чтобы они, различая знамения времён, усердно участвовали в экуменическом деле» (4).

Сейчас мы рассмотрим отдельные положения этих документов, которые имеют экуменическое значение в свете отношений между католиками и протестантами. Но прежде отметим, что экуменизм – это не «объединение всех религий». Действительно, вначале в схеме об экуменизме говорилось и про отношение к иудеям[9], но потом этот отрывок перенесли в отдельный документ – «Декларацию об отношении Церкви к нехристианским религиям». Так что понятие «экуменизма» применялось на Соборе только в рамках отношений католиков к другим христианам.

3. Самые важные положения

3.1. Границы церкви и спасения

На предыдущей лекции мы уже отмечали триумфалистский характер дособорной католической экклезиологии. Членами церкви Христовой (мистического тела Христа) признавались лишь те, кто принадлежал Римско-католической церкви. Это учение было подтверждено в двух энцикликах папы Пия XII незадолго до Собора – в 1943 и 1950 году[10]. Даже на самом Соборе его консервативная часть продолжала настаивать, что церковь как мистическое тело и римско-католическая церковь полностью тождественны и соразмерны[11]. Такое понимание было отражено и в первой редакции Конституции о Церкви, где говорилось, что церковь Христова «есть» (est) католическая церковь. Но позднее слово «есть» было заменено на «пребывает в» (О Церкви, 8). Кажется, экуменически настроенные епископы пытались таким образом избежать абсолютного (то есть исключающего) отождествления церкви, основанной Христом, и Римско-католической церкви. Ведь из такого отождествления следовало бы, что в других сообществах не могут присутствовать даже «элементы церкви» (что бы это ни значило). Епископы пытались выразить то, что церковь Христа реализована в церкви, управляемой преемником Петра, но ею не исчерпывается[12].

Тем не менее, такая формулировка оставляла широкое поле для интерпретации. Даже католические исследователи называют ее «совершенно невнятной» и примером «навязанного компромисса»[13]. Некоторые богословы (в частности, Л.Бофф) посчитали, что из нее следует, что церковь Христова пребывает и в других, некатолических церквах[14]. В связи с непрекращающимися спорами Конгрегация вероучения в 2007 году дала официальное истолкование этой фразы. В нем утверждается, что понятие «пребывает» подразумевает присутствие всех элементов церкви и может относиться только к Римско-католической церкви[15]. Относительно других церквей можно сказать, что церковь Христова присутствует (а не пребывает) в них «благодаря началам освящения и истины, которые в них есть». Это выражение должно сразу напомнить нам о том, что мы говорили в конце прошлой лекции. Ведь именно эти слова – истина и святость – использованы в документе о нехристианах, где по отношению к буддизму, индуизму и прочим немонотеистическим религиям говорилось о том, что католическая «не отвергает ничего из того, что истинно и свято в этих религиях» (2). Учитывая это, не стоит придавать выражению «начала истины и святости» слишком большое значение. Католики – и на Соборе, и после него – свободно употребляют эти слова как к протестантам или православным, так и к буддистам или индуистам.

Приблизительно та же риторика – «полного» пребывания в католичестве и «неполного» присутствия в других церквах – используется относительно возможности спасения. На Соборе было подтверждено, что «лишь через Католическую Церковь Христову, представляющую собою всеобщее орудие спасения, можно получить всю полноту спасительных средств» (Об экуменизме, 3). Если человек осознает, что должен присоединиться к католической церкви и оставаться в ней, но не делает этого, он не может спастись[16]. В то же время крещеные некатолики, которые не «осознают» этого, могут быть спасены, ведь через крещение «они сочетаются Христу и, следовательно, по праву носят имя христиан» (Об экуменизме, 3). Более того, спасены могут быть и нехристиане, которые искренно ищут Бога, пытаются вести правильную жизнь и не по своей вине не знакомы с Евангелием и церковью[17].

3.2. Принадлежность к церкви

Еще одним важным вопросом была принадлежность к католической церкви. Раньше ее нельзя было представить без признания власти римского понтифика и католических догматов. Обратимся еще раз к энциклике 1928 года: «в церкви Христа не может быть и пребывать никто из тех, кто не принимает, не признает и не повинуется власти и верховенству Петра и его законных преемников»[18]. На Соборе большинство епископов заняло более нюансированную позицию. Они не говорили прямо о «членстве» в католической церкви некатоликов, но вместе с тем отметили их «общение» (или «связь») с ней. Было признано, что «те, кто верует во Христа и должным образом принял крещение, находятся в известном общении с Католической Церковью, пусть даже неполном» (Об экуменизме, 3). Естественно, слова «известном» и «неполном» оставались открытыми для интерпретации[19]. В других местах отмечается, что католическая церковь «признаёт свою связь» с христианами других исповеданий, которые «не исповедует веру во всей её полноте» (О Церкви, 15), а также что такие христиане «присоединены к ней [Церкви] в силу крещения, но отделены от полного общения с ней» (Об экуменизме, 4). Как видим, во всех трех ключевых отрывках использован мотив «полноты». Что бы ни значило это понятие, в нем подразумевалась определенная степень принадлежности некатоликов католической церкви. Это позволяло католической церкви стать более открытой к другим христианам, а также в определенной мере снимало для них психологические барьеры: по идее, если некатолики осознают себя как «уже находящиеся в общении с католической церковью», хоть и «неполном», то это должно упростить для них принятие решения о «полном» приобщении к католичеству.

3.3. Возвращение?

Задача экуменизма заключается в восстановлении единства всех христиан. Но каким образом оно должно выглядеть? Раньше протестантам («еретикам» и «схизматикам») указывали на то, что им необходимо «возвратиться» в церковь. Некоторые епископы на Соборе так и представляли себе экуменические переговоры – как воззвание к возвращению «заблудших братьев»[20]. Более прогрессивные епископы считали эту риторику неадекватной[21]. Как отмечал кардинал Беа, протестанты, которые живут сейчас, никогда и не покидали церковь. Почему же они должны «возвращаться»? Следовательно, надо говорить не о возвращении, а о движении вместе вперед. Такой подход частично отражен в соборных документах, где говорится, что тех, «кто рождается ныне в таких [отделенных] Общинах и исполняется веры во Христа, нельзя обвинять в грехе разделения» (Об экуменизме, 3).

Изменения касались не только взгляда на личную ответственность. Если раньше вся вина за раскол «коллективно» возлагалась на «мятежников», то на Соборе католическая церковь признала обоюдную вину: «немалое число общин отделилось от полного общения с Католической Церковью, иногда не без вины людей: и с той, и с другой стороны» (Об экуменизме, 3). Епископы в соборных документах (а также папа в личном обращении[22]) попросили прощения у Бога и отделенных братьев за «провинности против единства»[23]. Как выразился мелкитский делегат на Соборе (вероятно, имея в виду больше православно-католические отношения), «католики тоже несут вину за раскол, а потому они также должны «вернуться» к отделенным братьям и начать говорить с ними»[24].

Естественно, не следует преувеличивать значение этих изменений в риторике: от «схизмы» – к «тайне разделения»[25], от «возвращения» – к «общему движению вперед». В любом случае для католиков воссоединение обязательно подразумевает институциональное единство под началом преемника Петра. Так что в определенном смысле протестанты все-таки должны «вернуться». Тем не менее, такие изменения все-таки создавали более благоприятную атмосферу для диалога.

3.4. Необходимость обновления

На первой лекции, посвященной Собору, мы уже отметили очень сильный акцент на обновлении церкви и привели много соответствующих отрывков из соборных документов. Из них следовало, что католическая церковь – тоже «Semper Reformanda», тоже постоянно нуждается в преобразовании. Мы также отметили, что в католичестве это обновление имеет свои границы. Ведь у церкви есть божественная и человеческая сторона, причем «божественные элементы» церкви подразумевают божественный «благодатный дар безошибочности самой Церкви» (О Церкви, 25). Поэтому обновление не может касаться «безошибочных» догматов, «неизменного залога веры». Тем не менее, даже подтверждение Собором необходимости преобразования человеческих установлений в церкви имело положительные результаты для диалога с другими христианами. Ведь в сознании многих католиков все установления в церкви были одинаково важными и непреложными. Но на самом деле «человеческих установлений» в Римско-католической церкви было и есть немало, и в истории она нередко пересматривала свое учение[26]. Сам Собор был тому примером. Неслучайно еще перед открытием Собора папа Иоанн XXIII отмечал, что церкви необходимо «ясно определить и разграничить то, что является священным принципом и вечной доктриной, и то, что, скорее, относится к меняющимся временам»[27].

Кроме того, хотя божественная сторона церкви на Соборе и после него все еще воспринималась как нечто наличествующее и реализованное в Римско-католической церкви (в частности, в ее непогрешимости), она также воспринималась как нечто чаемое: «церковь, о которой говорится в символе веры, … станет реальностью, только когда воссоединятся ныне разделенные церкви или когда наступит Царство Божье»[28].

В контексте переоткрытия церковью важности самообновления, после Собора даже события прошлого рассматривались уже немного в другом свете. Например, Контр-реформацию сами католики все чаще стали называть католической Реформацией[29], то есть оценка этого события уже немного изменилась: его уже рассматривали не столько как борьбу против реформаторов, сколько как борьбу за обновление католической церкви.

3.5. Иерархия истин

Итак, «человеческие установления» в церкви могут и должны изменяться. Но на Соборе было принято также утверждение, касающееся непреложных, «божественных» истин. Оно звучало так: «существует порядок, или "иерархия", истин католического вероучения, поскольку их связь с первоосновой христианской веры неодинакова» (Об экуменизме, 11). Заметим, что эта фраза была вставлена буквально в последнюю минуту и породила, как обычно, великое множество различных толкований[30].

Судя по всему, под «иерархией» понимается «иерархия важности», а не «иерархия истинности». Другими словами, здесь подразумевается, что все католические догматы одинаково истинны, но не все одинаково важны[31]. Как писал Пий XI в энциклике Mortalium Animos (1928), «все истинные христиане одинаково веруют в тайну Пресвятой Троицы и в Непорочное Зачатие Богородицы, с одинаковой верой относятся к Воплощению Христа и к безошибочному учительству Римского Первосвященника» (9). После Собора слова «все истинные христиане» можно было бы заменить словами «все истинные католики», но в целом смысл тот же: каждый католик должен принимать все, чему непогрешимо учит его церковь. С этой же мыслью католики ведут экуменический диалог: для институционального единения протестанты должны принять все догматы, в том числе мариологические. Но просто для братского общения размежевание между «важным» и «менее важным» (хотя как и где его провести, оставалось неясным) все-таки играло определенную роль, ведь оно могло помочь католикам обнаружить единство с другими христианами в «главном». Уже на Соборе и после него делались попытки объяснить (или применить) «иерархию истин» через размежевание между «целями» церкви (Бог, Христос, общение с Богом) и «средствами», которые ведут к этой цели. В ходе диалога католики и некатолики могли обнаружить, что большинство разногласий касаются именно «средств», а не «целей».

3.6. «Церковь» или «церковная община»?

Для полноценного вхождения в экуменический диалог для католической церкви было важно определить, как обращаться к протестантам и кем они являются для католиков. То, что их можно называть «христианами» и «братьями», особых нареканий не вызывало. Но как на счет «церковности» протестантов? Со времен Реформации католики никогда не называли протестантские общины «церквами». Даже в 20-м веке самые благосклонные к протестантам богословы предпочитали говорить об «отделившихся братьях», а не об «отделившихся церквях». Согласно старому каноническому праву (1917), все некатолические церкви были просто sectae acatholicae, некатолическими сектами. Понятно, что на Соборе, особенно в присутствии протестантских наблюдателей, так обращаться было негоже. Но как тогда?

Подготовительная схема Конституции о церкви, которую готовили традиционалисты, содержала такой фрагмент: «только Римско-католическая церковь имеет право называться Церковью»[32]. В схеме выдерживалась традиционная линия, согласно которой есть одна и только одна церковь, и эта церковь тождественна римско-католической. Если бы такая формула принята, то это бы, конечно, исключало возможность называть протестантов «церквами». Но такие идеи и такие формулировки, как мы уже видели, были отвергнуты соборным большинством.

            Здесь обратим внимание на структуру Декрета об экуменизме. Он состоит из трех глав: (1) основания экуменизма; (2) осуществление экуменизма; (3) об отделенных церквах. Последняя глава, в свою очередь, разделена на два части: (3а) о восточных (то есть православных) церквах и (3б) о западных церквах и церковных общинах (сообществах). Здесь уже очевиден отход от традиционного понимания, ведь говорится о «восточных церквах». Но если применительно к восточным христианам прямо сказано о «церквах», то касательно западных отделившихся христиан проведена дифференциация: «церкви» и «церковные общины». Но что это значит? Почему и по какому признаку они разделены? Кто подразумевается под первым и вторым наименованием?

Здесь, как обычно, было широкое поле для послесоборных интерпретаций. Согласно одной из них, в Декрете протестантские общины не были и не могли быть названы «церквами». Ведь у них нет апостольского преемства, без которого невозможно представить церковь. В таком случае, какие же западные «церкви» подразумевались в декрете? Согласно этому толкованию, под «церквами» понимались старокатолики, а под «церковными общинами» – протестанты[33]. Эта гипотеза очень спорна по нескольким причинам. Во-первых, в Декрете ясно говорится, что западные «церкви и церковные общины» возникли «вследствие событий, называемых обычно Реформацией» (13), что нельзя сказать о старокатоликах. Во-вторых, в документе особо выделено «англиканское вероисповедание» как наиболее близкое католическому преданию. Если старокатолики включены в «церкви и церковные сообщества», почему как наиболее близкие упомянуты англикане, а не они? В-третьих, в первой редакции Декрета посвященная протестантам часть называлась «Об общинах, которые возникли в 16-м веке»[34]. И название было изменено по просьбе тех епископов, которые хотели указать, что протестантские сообщества имеют «элементы» церкви и поэтому могут быть в определенном смысле названы «церквями». А «если они могут быть названы церквями без урона вере, значит они должны быть названы так»[35]. Наконец, даже папа Павел VI в своей речи на открытии третьей сессии Собора прямо называл протестантов «церквами»[36].

Поэтому, скорее всего, введение различия между «церквами» и «церковными общинами» имело другие причины. Во время споров по поводу того, как же называть отделенных западных христиан, кардинал Кёниг предложил это различие, опираясь на опыт такого словоупотребления во Всемирном Совете Церквей[37]. Там такое различие проводилось потому, что не все общины, входящие в ВСЦ, рассматривали себя как «церкви». Из этого можно сделать вывод, что епископы на Соборе решили уважительно упоминать других западных христиан по тому названию, которое они сами себе дают, не вкладывая в него богословский смысл[38]. Более точно определить экклезиологический статус протестантов предстояло уже после Собора.

На сегодняшний день можно твердо сказать, что протестантские общины не рассматриваются католиками как «церкви» в истинном, богословском смысле – в виду того, что «не имеют апостольского преемства в таинстве Священства» и «не сохранили подлинной и целостной сущности Евхаристической тайны». Это было ясно разъяснено в специальном обращении Конгрегации вероучения в 2007 году. Такое же отношение распространяется и на англикан. Хотя папа Павел VI в свое время и назвал англиканское сообщество «нашей дорогой церковью-сестрой», сейчас такое словоупотребление католикам не рекомендовано даже в «небогословском» смысле. «Сестрами» могут называться только православные церкви. Но и здесь необходимо сделать одно уточнение. Римско-католическая церковь никогда не считала себя ничьей «сестрой», даже православной церкви. Понятие «церкви-сестры» относилось только к партикулярным (поместным) церквам. Поместная церковь Рима может быть сестрой православных церквей[39], но при этом их «мать» – единая святая соборная (Catholic) апостольская церковь, полнота которой, как мы помним, «пребывает» единственно в Римско-католической церкви.

3.7. Собор о протестантах

Декрет об экуменизме содержит несколько параграфов, в которых изложен католический взгляд на протестантов. Там вкратце упомянуты главные пункты расхождений между протестантами и католиками, касающиеся искупления, церкви, участия Девы Марии в деле спасения, соотношения Писания и церкви. Было отмечено отсутствие у протестантов таинства священства и подлинной Евхаристии. В то же время было записано и немало позитивных слов о протестантах: их веру в Бога и Христа; их свидетельство в мире; их христианский образ жизни и его плоды; их вклад в социальное развитие; их стремление основываться на Евангелии. Тем не менее, некоторые формулировки имеют двойственный характер. Так, первоначальная формулировка 21-го параграфа, подготовленная Советом по христианскому единству и принятая на соборе, была такой: «Движимые Святым Духом, они в самих Священных Писаниях находят Бога, Который говорит с ними во Христе». Но папа Павел VI самолично внес правки в уже одобренный собором документ[40], так что в окончательном варианте здесь было сделано три изменения: (1) вместо «движимые Святым Духом» было написано «призывая Святого Духа» (таким образом, присутствие Святого Духа не выражено явно); (2) слово «находят» было заменено неопределенным словом «ищут»; (3) было добавлено слово «словно», которое можно понимать в смысле «как будто»[41]. Таким образом, окончательный вариант – «Призывая Святого Духа, они в самих Священных Писаниях ищут Бога, словно говорящего с ними во Христе» – звучит вроде как «экуменично», но, по большому счету, это же можно сказать о любых еретиках. В этом же параграфе епископы отметили «любовь наших братьев ко Священному Писанию, благоговение перед ним, доходящее почти до культа». Здесь похвала («любовь к Писанию и благоговение перед ним») была «уравновешена» намеком на библиолатрию («доходящее почти до культа»). Как бы там ни было, в целом параграфы о протестантах выдержаны в доброжелательном тоне и радикально отличаются от дособорной риторики католичества в адрес протестантов.

4. После Собора

Совершенно очевидно, что епископы на Соборе не намеревались дать ответы на все проблемы в отношениях между протестантами и католиками. Собор был лишь отправной точкой, а не пунктом прибытия. Он лишь подразумевал создание условий для полноценного диалога, который мог начаться уже после Собора. Никаких принципиальных изменений в католической догматике Собор не сделал и не мог сделать. Ключевые доктрины об оправдании, спасении, свободной воле вообще не рассматривались. Даже все соответствующие анафемы Тридентского собора в адрес протестантов[42] не были отменены. Тем не менее, Собор был сигналом для начала диалога.

Всемирный Совет Церквей, большинство в котором всегда составляли протестанты, приветствовал экуменические инициативы католической церкви и одновременно немного побаивался их. Католическая церковь около 50 лет подозрительно смотрела на экуменизм, а сейчас могла «перехватить инициативу», повести «завоевательный» экуменизм[43] или начать двухсторонний диалог с православными, которые в связи с этим могли направить свои экуменические усилия уже в сторону католиков, а не протестантов. В какой-то мере так и получилось, и это вполне закономерно, ведь отличия между православными и католиками значительно меньше, чем между ними и протестантами.

В рамках католическо-протестантского диалога было создано множество комиссий. Результаты их работы довольно незначительны, но вряд ли могли быть иными, учитывая доктринальные расхождения между сторонами. Католическая церковь не изменит своих «непреложных догматов», как и протестанты не поменяют своих фундаментальных принципов. Различия в доктринах приводят к тому, что само представление о единстве (а значит, и о целях экуменизма) у протестантов и католиков отличается. Как писал Кульман, «две концепции единства имеют глубокие корни в самой вере католиков и протестантов»[44]. По большому счету, задание католической церкви в экуменическом диалоге с протестантами можно описать так: как сказать единственное «да» своей церкви, при этом не сказав явного «нет» другим. Даже самые искренние и открытые католики не могут и не хотят «отложить в сторону» экклезиологические притязания своей церкви, которые не способствуют равному диалогу между ними и другими христианами. Со своей стороны, многие протестантские церкви за годы, прошедшие после Собора, усложнили и без того проблематичный диалог через одобрение ординации женщин.

Главное экуменическое значение Второго Ватиканского собора состоит в том, что он изменил в лучшую сторону взаимное восприятие католиков и протестантов, особенно на уровне простых верующих. «В годы перед самым II Ватиканским собором большинство католиков не смело присутствовать на протестантских службах и даже посылать детей в протестантские летние лагеря»[45]. Теперь это представить намного легче. Католики и протестанты теперь нередко участвуют в общих молитвах, дружеском общении, свидетельстве миру, социальных проектах. Общим местом стали сборники работ католических и протестантских авторов. Этого потепления отношений нельзя не заметить. Современное состояние экуменического диалога может вызывать полное разочарование лишь у тех, кто наивно верил в быстрое воссоздание институционального единства.