Этот очерк охватывает раздел 1 книги Woord, water en wijn. Gedachten over prediking, doop en avondmaal, 2-е издание (Kampen: J.H. Kok, 1989), стр. 7–30. Др. Тримп назвал этот раздел просто De prediking («Проповедь»). Английское название этой переведенной статьи (Preaching as the Public Means of Divine Redemption, «Проповедь как общедоступное средство Божественного искупления») является всецело изобретением английского переводчика.

Проповедь как признак церкви

В данной статье мы хотели бы вместе с вами рассмотреть, что собой представляет проповедь, которая в соответствии с вероисповеданием церквей Реформации является первоочередным признаком церкви Христа.

         Например, читая о проповеди в артикуле 29 Бельгийского исповедания, мы немедленно сталкиваемся с тем фактом, что в плане важности проповеди для церкви она представлена нам не в виде каких-то статистических данных, а как нормированная реальность. В данном случае не существует безучастного наблюдателя, который бы сначала обнаружил феномен под названием «церковь», а затем заметил, что в этой церкви кто-то регулярно проповедовал, – подобное наблюдение привело бы его к единственно возможному выводу, что проповедь представляет собой характерный признак церкви.

         Артикул 29 Бельгийского исповедания является не комментарием безучастного наблюдателя, а исповеданием верующего читателя Библии. Он говорит после того, как сначала услышал слова этой Библии. Он не говорит: «В церкви всегда звучит проповедь» или «Церковь – это место для проповеди, подобно тому как фондовая биржа является местом ведения бизнеса». Утвержденный в своей вере христианин заявляет в своем исповедании веры: воля Бога, Отца Иисуса Христа, заключается в том, чтобы в церкви Христа благая весть Христова верно провозглашалась снова и снова. Это нормативная характеристика церкви. Именно по этому признаку любой человек может распознать церковь Христа. По этому признаку сама церковь может распознать свой собственный жизненный принцип.

         Таким образом, мы имеем здесь дело с сохранением (наши праотцы говорили о «применении» или «использовании») чистоты проповеди евангелия. Утвержденный верующий прежде всего сосредотачивает внимание не на исследовании того, имеет ли вообще проповедь место в церкви, а на внимательном изучении содержания этой проповеди.

         В этом разделе артикула 29 Бельгийского исповедания мы сталкиваемся с тем импульсом, который вызвал начало Реформации в шестнадцатом веке. Ведь это движение имело своей целью возрождение и восстановление проповеди евангелия Христа. Из Слова Божьего деятели Реформации поняли, что главным образом именно посредством проповеди Бог совершал Свой искупительный труд на земле и искал Свой народ, предлагая ему мир. В дальнейшем мы многое скажем по этому поводу. Но сейчас вполне достаточно поверхностного исследования предмета. Неизменный и неподдающийся ни малейшему пониманию обряд римско-католической церкви с ее сакраментальностью был ликвидирован и заменен живым проповедованием Божьего Слова (ср.: Гейдельбергский катехизис, вопрос/ответ 98). И деятели Реформации были настолько уверены и упорны в своих стараниях, что не скупились на похвалу в адрес такой практики. В ответ на притензии могущественного Рима реформаторы громогласно провозгласили свою веру в то, что во время проповеди во всех поместных общинах и маленьких церквях Божье Царство открывается для верующих. Христос подразумевал не что иное, как именно это, когда доверил Петру ключи от Царства (Матф. 16:19; Гейдельбергский катехизис, воскресный день 31). Таким образом, в шестнадцатом веке началась абсолютно новая фаза в истории проповеди.

         Чрезвычайно ободряюще проследить путь развития проповеди от первоисточника новой исторической фазы. В нашем распоряжении находятся источники времен Реформации; мы сталкиваемся лицом к лицу с могучей силой, которую Святой Дух пожелал высвободить в шестнадцатом веке. Мы находимся под глубоким впечатлением от восхитительных последствий в жизни церкви и общества, культуры и политики, которые в изобилии хлынули из этого нового источника и особенно проявились в странах, которые попали под влияние Реформации.

         Тем не менее в наше историческое время мы сталкиваемся с другой, более сложной проблемой – с неизбежным вопросом: достигли ли мы окончания этой фазы в наши дни? Разве историческая ситуация не призывает нас прилагать все усилия не в проповеди, а в абсолютно других церковных «занятиях» и «делах»? Разве сегодняшняя проповедь не больна одышкой, свойственной пожилому возрасту, старческим недугом, вызванным средой обитания, в которой все мы находимся, или чем-то таким, с чем мы едва ли сможем справиться? Может быть, с нашей стороны это слепой консерватизм – пытаться крепко держаться за то повторное открытие шестнадцатого века? Не участвуем ли мы в битве, будучи обречены на поражение, когда пытаемся превознести проповедь и отстоять ее необходимость в последние годы двадцатого века?

         В нашей среде мы наталкиваемся на статьи и книги с заглавиями вроде «Они все еще проповедуют?», «Важна ли проповедь?», «Проповедь умирает?» (это лишь небольшая выборка).

         На данном этапе нас не беспокоят аргументы и выводы, представленные в этих изданиях. Наше внимание только привлекли эти поражающие заглавия. Они как минимум предупреждают нас о том факте, что вокруг нас происходит нечто, имеющее отношение к проповеди. И подобно многим другим современным событиям, это «вокруг нас» не ограничивается нашей маленькой страной, называемой Нидерланды.

         По этой причине мы хотели бы дать определение теперешнему состоянию вещей, так как, особенно когда дело касается проповеди, мы не можем думать, писать и говорить не в свете истории.

Проповедь в поношении

Чем объясняется тот факт, что именно в наши дни «рыночная ценность» проповеди настолько сильно падает? Почему восклицательный знак шестнадцатого века стал вопросительным знаком в двадцатом веке?

         Мы не сможем дать исчерпывающий ответ на эти вопросы. Мы сможем только указать на некоторые аспекты этой проблемы в надежде на то, что сможем выделить большое количество ее характерных особенностей.

         В связи с этим наше первое наблюдение состоит в том, что наш век характеризуется сильным влечением к видимым и измеримым событиям. Люди называют это «честностью» нашего поколения. Нам не нужно принимать подобное описание, чтобы согласиться с тем, что наша культура действительно приписывает высокую эмпирическую (основанную на опыте) ценность тому, что поддается наблюдению. По этой причине богословы любят говорить о «смещении к эмпирическому».

         Относительно проповеди это означает, среди всего прочего, что люди неоправданно придерживаются следующих мнений:

·         продолжается спад членства в церкви, поэтому церковные здания становятся ненужными;

·         многие из тех, кто все еще продолжает ходить в церковь и слушать проповеди, тем не менее чувствуют, что проповеди едва ли касаются их лично;

·         соответственно, проповеди оказывают незначительное влияние и фактически не имеют ни политической, ни социальной значимости;

·         большинство проповедей являются отголоском идеологии, чуждой современному миру; они создают и поддерживают такой мир, который слишком отличается от нашего современного общества.

Поэтому неудивительно, что людей уже больше не удовлетворяет замечательная идея проповеди, построенной с помощью библейской экзегетики на основе здравого доктринального богословия. Как бы то ни было, какова же «рыночная ценность» служителя, громко провозглашающего о том, что спасение осуществляется посредством проповеди? Какая польза для человека заявлять, что в проповеди Христос наносит сокрушительный удар дьяволу? Что вызывает волнение у современного человека, когда богослов, изолировавший себя от проблем мира, защищает утверждение о том, что проповедь действительно представляет собой новое воплощение Слова? Все подобные заявления обнаруживают достойные внимания претензии. Но реалии жизни открывают бессодержательность подобных претензий. Хорошо звучащие высказывания и идеи относительно проповеди не могут удовлетворить нужду слушателей.

         Второе наблюдение напрямую связано с первым: сегодня намного больше, чем в прошлом, слушатель должен быть вовлечен в суть дела и стать предметом гомилетики.

         До недавнего времени внимание слушателя прежде всего обращалось на текст проповеди. Но теперь люди думают, что фокус должен сместиться по направлению к самому слушателю. Таким образом, многие предпочитают рассматривать проповедь как эллиптическое событие, два центра-фокуса которого – библейский текст и слушатель.

         Раньше люди предполагали, что Божья истина содержится в библейском тексте. Правильное толкование текста вместе с определенным применением к людям, сидящим на церковных скамьях, гарантировало успех проповеди. Но сегодня эта простая формула не работает. Частично это связано с возникновением социальных наук, благодаря которым мы получили понимание межличностных вербальных и невербальных процессов коммуникации. Мы научились сосредотачивать внимание на коммуникативной структуре межличностных отношений. Слушатели и проповедники живут в своей собственной социальной среде, и каждый их контакт во время проповеди включает в себя многие коммуникативные процессы, которые происходят в энергетическом поле между слушателем и проповедником. Таким образом, подобное фокусирование на слушателе неизбежно вызывает потребность определять коммуникативную ценность проповеди.

         Это подводит нас к третьему наблюдению: проповедь рассматривается как коммуникативное средство и оценивается как таковое. Результат подобной оценки звучит не особенно ободряюще в случае традиционной классической проповеди. Анализ показывает, что такая проповедь исполняет лишь очень ограниченную функцию как средство коммуникации. В связи с этим определяют две основные проблемы.

         Первая предполагаемая проблема заключается в том, что проповедь преподносит мир Библии слушателям, но этот мир совершенно отличается от современного мира. Вторая предполагаемая проблема состоит в том, что проповедь представляет собой форму вербальной коммуникации, которая очевидно не является диалогической и как таковая пренебрегает потребностями современного человека. Существует постоянная опасность, что проповедь займет высокомерное, авторитарное или патриархальное положение или даже превратится в феодальную коммуникативную модель.

         На данном этапе стоит остановиться, чтобы детально рассмотреть эти решительные заявления. Мы приведем следующие комментарии и замечания.

         Что касается первой предполагаемой проблемы, связанной с проповедью, а именно того, что проповедь преподносит мир Библии слушателям, но этот мир совершенно отличается от современного мира, – как мы уже говорили, раньше люди рассматривали проповедь исключительно как проповедование текста. Этим текстом был библейский текст, и он считался носителем вечной истины для Божьего народа, живущего на всей земле во все века. В общем-то многие поколения были абсолютно убеждены в том, что Библия является буквально вдохновленным Словом самого Бога. Но поскольку подобное верование было разоблачено как особый человеческий взгляд на Библию, который едва ли может выдержать натиск подавляющей его научной критики, мы также должны давать оценку тексту проповеди, значительно отличающуюся от той, которая была раньше. Для большинства людей сегодня подобная отличающаяся оценка заключается в следующем: Библия может быть почитаема как достоверный документ первого поколения христиан, описывающий для нас опыт веры ранних поколений верующих. Библейский текст содержит сведения о том опыте. Использование библейского текста как отправной точки для проповеди будет иметь значение только тогда, когда вы не ищете большего, чем можно ожидать от этого текста. Текст Писания может служить вдохновляющим примером и творческим стимулом для нашего теперешнего опыта веры и для передачи этого опыта друг другу. Однако если кто-то желает провозглашать абстрактный мир текста как нормативную истину для современности, он совершает фатальную ошибку и вызывает короткое замыкание в цепи коммуникативного процесса.

         Говорение чего-то подобного в своей проповеди равносильно совершению ужасной ошибки, когда человек тратит все свои силы на прославление газовой лампы после того, как был изобретен электрический светильник. Другими словами, проповедник, посвящающий свой труд раскрытию абстрактного содержания библейского текста, подобен человеку, который раздает товарные карточки, чей срок действия уже закончился. Он раздает людям вчерашнюю манну и, таким образом, становится поставщиком гнилого и испорченного продукта. Все величественные понятия Библии, подобно тем, которые кратко изложены в Апостольском символе веры, остались в прошлом. Всякий, кто остается преданным им, похож на плакальщика на похоронах, который не в состоянии вернуться к нормальной жизни, потому что не может покинуть кладбище.

         Естественно, эти библейские книги имеют свою документальную и эмоциональную ценность. Но в то же самое время мы должны признать – и по этому поводу ведется полемика, – что они уже утратили свою информационную ценность. Относительно этого можно сказать, что между Библией и старой газетой нет никакой разницы. «Новости» быстро становятся «древностями», так как информация начинает проявлять признаки старения спустя уже один день. Нет причины считать, что Библия может быть исключением из этого правила. Ее текст, подобно всем древним текстам, не обладает врожденной силой перескочить зияющую пропасть между тогда и теперь. Только посредством творческого нового толкования современного проповедника тот древний текст может войти в наши жизни. Неудивительно, что нам, живущим в двадцатом веке, часто необходимо откладывать Библию в сторону![1]

         Относительно второй предполагаемой проблемы, связанной с проповедью, а именно того, что проповедь представляет форму вербальной коммуникации, которая вполне очевидно не является диалогической и как таковая пренебрегает потребностями современного человека, – несомненно, проповедь являет собой форму вербальной коммуникации, которая монологична по своему характеру. Эти две ее черты стали основой для заявления о том, что мы не должны придерживаться исключительно формы проповеди. Для этого существует больше средств и (именно в этом суть) лучших средств передачи информации.

         Здесь мы действительно пробуем на вкус плод коммуникативной идеологии, господствующей в наши дни.[2] Одна характерная черта этой идеологии, которая важна для нашего рассуждения, заключается в утверждении того, что истинное общение подразумевает сотрудничество. А проповедь не является общением сотрудничества; ей недостает характера партнерства, который является признаком истинной беседы.

         Здесь мы наталкиваемся на одну из любимых метафор нашей культуры, согласно которой беседа считается наиболее приемлемым средством общения для искушенного современного человека.

         Передача информации в виде проповеди происходит только при наличии одного говорящего и многих пассивных слушателей. Но в беседе никто не занимает доминирующего положения; вы обнаруживаете в беседе сотрудничество и участие людей, которые направляют друг друга по пути истины. Поэтому сегодня люди предпочитают «таинство общения»[3].

         В этом контексте мы не должны забывать, что наш век все еще признает одну форму провозглашения, которая служит альтернативой проповеди. Это провозглашение делом. Сегодняшний мир желает, чтобы церковь принимала активное участие везде, где имеет место несправедливость, бедность, ядерное вооружение и дискриминация в обществе. В этих случаях церковь должна показывать своими делами, что христианская вера подразумевает определенное отношение к этим реалиям жизни. Тогда следование за Иисусом обретает конкретную форму, выраженную делами любви и несогласия, проявлениями надежды и помощи. Подобное видимое представление искупления гораздо более эффективно доносит информацию, чем любая вербальная форма[4]. Соответственно, нас не удивляет, когда мы видим, что в определенный момент для современного человека церковь сама стала Словом Божьим[5].

         Когда мы сводим все эти аргументы воедино, мы можем понять, почему сегодня многие люди приходят к заключению, что нам необходимо избавиться от «мифа» провозглашения. Они настаивают на том, что нам необходимо понимать новое открытие проповеди Лютером в его исторической относительности. В конце концов, этот человек проповедовал в то время, когда большинство людей не умели ни читать, ни писать. Кроме того, в то время не было ежедневных газет, не говоря уже о других средствах массовой информации. В той особой культурной ситуации проповедь могла излучать больше информационной силы, чем в нашем современном мире. Как форма коммуникации проповедь является исключительно культурным феноменом. Другая культура уступит место другим средствам коммуникации. Даже обращение к отрывку из Послания к римлянам, 10:17, не может спасти проповедь от этой тенденции, потому что когда апостол говорит, что вера от слышания, а слышание от Слова Божьего, это убеждение апостола Павла также обусловлено культурой его времени[6].

         Нам, людям двадцатого века, необходимо разрушить эту монополию слова, так как мы можем употреблять всевозможные символические системы: пусть церковь «проповедует» посредством беседы и действия, образа и примера, музыки и танца, сценической постановки и обряда!

«Возможность доверия» и «ценность доверия» проповеди[7]

         Мы рассмотрели несколько основных тем, которые служат причиной подрыва репутации проповеди реформатских церквей. Теперь же, в отличие от вышеизложенной дискредитации, мы попытаемся пролить свет на источник и основу «возможности доверия» проповеди в нашей культурной ситуации[8].

         Наше утверждение заключается в том, что как публичное провозглашение Божьего искупительного труда проповедь не является продуктом какой-либо отдельной культуры. Ее корни уходят намного глубже и ее истоки находятся намного дальше, чем наша культура. Мы осмеливаемся утверждать подобное о проповеди, потому что убеждены, что подобное утверждение напрямую исходит от познания Бога, которое даровал Святой Дух нам и многим поколениям до нас.

         По вере мы знаем, что наш Бог – живой Бог. Он проявляет Себя как живой Бог в особенности через Свои слова, в Своем творении и в спасении этого мира. Посредством слов Он сотворил этот мир. Тем же самым голосом Бог взыскал человека и нашел его, поместил его в определенное место и побудил трудиться, призывая и направляя его к приготовленному Им будущему. Именно посредством творческого Божьего слова был установлен и поддерживается завет между Богом и человеком. Ни глубокая пропасть греха, ни отдаленность поколений не может сделать так, чтобы Божий труд завета потерял свою силу. Своим могущественным словом Он преодолел обе преграды. История Божьего союза с Авраамом окончательно утверждает эту истину (ср.: Рим., гл. 4).

         Следовательно, Божье спасение было явлено на земле через Божьи слова. Все откровение прежде всего является словесным откровением. И так как по своему определению Божье откровение не является продуктом какой-либо культуры, Божьи слова не являются привязанным к какой-либо культуре феноменом. Подобные фантазии сотворенного существа являются в высшей степени глупостью. Бог пожелал, чтобы Его слова стали центром жизни и поклонения Его народа. Это объясняет запрет поклонения какому-либо образу (абсолютно антикультурный), содержащийся в Десяти заповедях, со всеми многочисленными последствиями для жизни и порядка богослужения Израиля (напр., ср.: Втор., гл. 4; Исх., гл. 32; 1-я Цар.,гл. 13).

         В ветхозаветный период Бог предоставил Своему народу различные заверения, которых необходимо было крепко держаться в мире видимых и осязаемых вещей. Но сердцевиной их религии были сказанные слова, обетования и повеления Господа, которые были услышаны и записаны. Без этих слов жертвоприношения и другие обряды стали бы бессмысленными ритуалами. В отличие от созерцаемых таинств или мистических видений божества, от умозрительных построений философии или пронзительных воплей и бормотания колдунов и чародеев (ср.: Втор. 18:9–22, 30:11–14; Ис. 8:19–20), служение Богу заключается в слушании ясной речи Бога завета. Более того, явления Бога, так называемые теофании, происходили в виде сказанного слова (напр., Исх. 33:11) или же служили вступлением к посыланию пророка на служение (напр., Ис., гл. 6; Иез., гл. 1).

         «Слушай, Израиль» (Втор. 6:4) по Божьему замыслу является жизненным принципом для народа завета.

         В Новом Завете мы видим такое же особое выделение Божьих слов. Как Сын Божий, Христос Сам есть Божье Слово. Поэтому в Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков (Иоан. 1:1–4). Этот Христос явился человечеству как говорящий Сын Божий (ср.: Иоан. 1:18, Луки 4:16–22), и Его дела следовали за Его словами для того, чтобы подтвердить истинность этих слов.

         Когда люди высказывают сомнения относительно того, что провозглашение является средством истинного Божьего спасения, мы убеждаемся, что подобные сомнения в конечном счете подвергают опасности учение о Боге и Его Сыне Иисусе Христе. Всякий утверждающий, что провозглашение является продуктом культуры, может делать это только при условии отвержения Божественного происхождения Христа, считая, что Спаситель Божьего мира Сам в конце концов произошел из мира людей. Но нелогичность подобного хода мысли очевидна: «Кто лжец, если не тот, кто отвергает, что Иисус есть Христос? Это антихрист, отвергающий Отца и Сына. Всякий, отвергающий Сына, не имеет и Отца; а исповедующий Сына имеет и Отца» (1-е Иоан. 2:22–23). Это действительно очень серьезные слова. Но они главным образом служат гарантией великой радости: «…о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами; а наше общение – с Отцем и Сыном Его Иисусом Христом. И сие пишем вам, чтобы радость ваша была совершенна» (1-е Иоан. 1:1–4).

         В то же время эта истина ясно показывает, что слова Христа передаются от поколения к поколению только посредством апостольского провозглашения. По этому поводу Новый Завет говорит абсолютно ясно. Всякий, кто желает встретиться с Христом, Сыном Божьим, может встретиться с Ним только в провозглашении.

         Писание содержит настолько большое количество доказательств, что небольшой подборки стихов должно быть достаточно. Давайте рассмотрим следующие:

·         «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам» (Матф. 28:19–20);

·         Иисус сказал им: «Так написано, и так надлежало пострадать Христу и воскреснуть из мертвых в третий день, и проповедану быть во имя Его покаянию и прощению грехов во всех народах, начиная с Иерусалима» (Луки 24:46–47);

·         «Иисус говорит ему: ты поверил, потому что увидел Меня: блаженны не видевшие и уверовавшие» (Иоан. 20:29). С момента явления Иисуса среди людей и до Его вознесения можно было многое увидеть. Это видение было обусловлено и ограничено историей искупления (сравните эти слова со словами, записанными в Евангелии от Луки, 10:23–24). Правило, содержащееся в этом отрывке (Иоан. 20:29) имеет отношение к периоду Божьего особого промысла, который начался во время вознесения Христа, и это правило остается в силе до Его возвращения;

·         на протяжении действия этого Божьего промысла мы обнаруживаем такие понятия, как керигма (послание) и евангелион (благая весть), а также слово «акое», буквально означающее «то, что слышится» и служащее «техническим» термином для понятия «проповедование». Это слово, например, мы находим в Послании к галатам, 3:2, 5, где оно исполнено глубокого смысла (ср. также: 1-е Фес. 2:13 и Евр. 4:2). «Слышание» является исключительной характеристикой всего этого периода Божьего промысла, периода «веры» (Гал. 3:23–25). И эта вера противопоставляется делам закона (Гал. 3:2);

·         мы видим, что в том же ключе Писание говорит о «послушании веры» (напр., в начале и конце Послания Павла к римлянам, 1:5; ср. также: Рим. 6:17). Это помогает понять, почему апостол Петр считал послушание отличительным признаком членов церкви (1-е Пет. 1:14; ср.: 1-е Пет. 1:2);

·         то, каким замечательным образом апостол представляется в Послании к Титу, также исполнено смысла (1:2–3). Его апостольство служит вере избранных Божьих детей, а также служит к познанию истины, которое соответствует благочестию. Кроме того, это апостольство покоится на ожидании как надежде вечной жизни, которую сам Бог пробудил, всенародно явив Своего Сына. Апостол понимает, что, таким образом, вся его жизнь посвящена служению проповеди евангелия, в то время как он исполняет свой труд на фоне ветхозаветного периода обетования.

В связи с этим нам следует обратить особое внимание на тот факт, что в Послании к Титу, 1:3, апостол описывает историческую реальность откровения благодати Иисуса Христа как слово, явленное в проповеди. Это слово было вверено апостолу посредством явного Божественного повеления. Божье спасение во Христе достигает мир подобным образом в то самое время, как воскресение Христа явлено посредством благовестия (2-е Тим. 1:10). Всякий желающий найти Христа должен и может найти Его в провозглашении евангелия. В этом заключается искупительная историческая особенность новозаветной проповеди![9]

         Рассматривая свидетельства Писания, мы никоим образом не сможем охарактеризовать проповедь о Христе и Его делах как особый культурный феномен или продукт определенной культуры. Вся жизнь апостола показывает, насколько сильно его проповедь выступала против культуры и в то же время являлась лекарством для культуры его дней. Бог обращался к той культуре тогда и обращается к каждой культуре сегодня как Бог, Который говорит. Эта реальность превосходит пределы человеческой культуры, несмотря на то что она имела место в той культуре.

         Бог явился нам в творении и искуплении как говорящий Бог. По этой причине основным состоянием Его народа должно быть состояние слушания. В этом заключается нескончаемая сила слов апостола, сказанных им в Послании к римлянам, 10:13–16.

         Вместе с К. Руниа мы скажем, что церковь Христа основана и продолжает существовать посредством проповеди[10]. С этой точки зрения мы понимаем Реформацию шестнадцатого века как восстановление подлинной «религии слушания». Бог повелел Своему народу осуществлять на практике не религию созерцания или религию делания, а религию слушания; такое слушание было снова преподано нам Реформацией. Как говорил Лютер, Слово должно «бить ключом». Везде, где есть Слово, будет слышание. Где есть слышание, придет вера в слове обетования. А где есть вера, там правит благодать.

         Sola scriptura, sola fide, sola gratia – сии три едины. Таким образом, церковь Христа существует там, где есть чистая проповедь евангелия (Бельгийское исповедание, артикул 29).

Проповедь как средство передачи информации

Мы хотели бы обратить внимание на высказанные возражения относительно неадекватной коммуникативной структуры проповеди. Центральным моментом подобной критики является утверждение, что монолог порочит современные требования, предъявляемые к человеческому общению.

         Подобное утверждение охватывает больше, чем просто форму передачи информации. Подоплека этого утверждения глубже и намерения шире, чем желание просто придать проповеди определенную риторическую структуру, которая бы уделяла больше внимания слушателю, чем обычно. Скорее, высказывающие подобную критику настаивают на том, что мы должны дать оценку всему «процессу проповедования» относительно его коммуникативной ценности. В связи с этим мы хотели бы сделать следующие три замечания.

1.     Мы не можем отделять проповедь от Божьего завета со Своим народом. Поступающие таким образом по сути отделяют один аспект проповеди (коммуникативный аспект) от полного живого контекста, в котором этот аспект исполняет свою функцию. Когда это происходит, все заканчивается тем, что мы говорим об абстрактных вещах и, кроме того, оказываемся в затруднительном положении, так как не можем ясно увидеть подлинную суть вопроса.

Проповедь является действием, которое совершает сам Бог по Своей любви. Бог Сам вначале явил Свои обетования в раю (Гейдельбергский катехизис, вопрос/ответ 19). Только после этого человек смог сказать что-то в ответ. Способность человека ответить была дана ему по великодушию Бога, Который желал призвать людей в качестве посредников между Собой и Свои народом. Именно эта возможность является высочайшим благословением, которое Бог даровал в посредничестве евангелия через служителей, данных церкви, относительно чего Кальвин чрезвычайно изумлялся (ср.: Наставления, 4.1.5).

Следовательно, мы хотели бы прежде всего обратить внимание на следующую реальность: в каждой проповеди как провозглашении человеком Божьих обетований и заповедей Бог являет Свое великодушие и любовь. За каждой проповедью стоит огромная история Божьего сошествия к людям в Своем Сыне и Духе[11].

Реальность того, что благая весть о вечной жизни может провозглашаться человеческими устами и вы можете слушать это провозглашение на своем языке от другого человека, представляет собой невероятное чудо обмена информацией между Богом и человеком.

2.     Мы не можем отделять проповедь от всей литургии. Литургия, или порядок богослужения, является двусторонней, даже, можно сказать, «диалогичной». Нигде человек не занимает более подобающее ему место, чем здесь. Именно в литургии человек исполняет возложенные на него обязанности. Когда вы прославляете и благодарите Творца неба и земли как Бога, вы вновь открываете для себя смысл своей жизни. Если вы отказываетесь прославить и поблагодарить Творца неба и земли как Бога, вы предаете себя пороку (Рим. 1:21–23).

В литургии есть время, когда Бог говорит, а люди слушают. Это слушание не является пассивным. Это «упражнение» в «вере от слушания». Однако в этом действии человек действительно только воспринимает информацию. Умудренный опытом человек, который не может слушать и принимать, не является по сути таким уж умудренным. Умудренность перед Богом начинается с исповедания истины. А «исповедание» всегда является откликом. Уста не могут сказать то, чего не слышало ухо (Рим. 10:14, 17).

То, что на протяжении жизни мы можем учиться слушать, является огромной привилегией для нас. Неописуемое блаженство – наслаждаться временем и местом в своей жизни, когда мы встречаемся с говорящим Богом. В такое время у Него есть что нам сказать. Он желает даровать нам часть в Христовом искуплении и показать путь истинной жизни. Его слова – это не вступление к диалогу, или введение в дискуссию, или начало разговора. Его слова – это сообщение, благая и великая весть, провозглашение любви и благодати, намного превосходящей человеческое понимание. Его слова – великое дарование освобождения грешникам посредством крови Христа. Такая весть просто немыслима, но в то же время очень достоверна, и когда мы слушаем ухом веры, мы удостаиваемся чести принять ее. После этого мы можем говорить в прославлении, благодарении, исповедании и молитве.

По нашему мнению, неотделение проповеди от всей литургии также означает, что нам не нужна «детская церковь».

Мы приводим своих детей на богослужение, потому что Господь церковной общины желает иметь встречу со Своим народом и, следовательно, Он хочет видеть также и детей. Мы «услужили» Ему, Он удовлетворен, когда видит этих детей. Церковь не является обществом пенсионеров или клубом для взрослых. Характерная функция богослужения состоит в том, что весь народ Божий собирается вместе, чтобы прославить Его и послушать Его. Дети, «которые не знают» (Втор. 31:13), должны также научиться слушать голос Своего Бога вместе со своими родителями и другими членами церкви. Естественно, что они поймут только малую часть проповеди. Проповедь не может быть настолько упрощена, чтобы пятилетний ребенок, десятилетняя девочка и пятнадцатилетний мальчик смогли все в ней понять. Но она предназначена для всех членов общины. Существует допустимая форма «выборочного слушания»; особенно подобной избирательности невольно подвержены престарелые члены церкви.

Таким образом, дети учатся в церкви тому, что им предстоит еще многому научиться.

Более того, у большинства детей есть родители, от которых ожидается, что они объяснят свои детям основную идею проповеди. Кроме того, в ходе богослужения есть много времени, когда дети могут принимать полное участие. Следовательно, отстранение всех детей определенного возраста от слушания проповеди вместе с остальными членами церкви является просто литургическим безобразием.

Другой вопрос заключается в том, каким образом мы можем более активно вовлекать детей в богослужение через их участие в хоровом пении. Но этот вопрос прежде всего касается содержания литургии и поэтому его обсуждение мы оставим на другое время.

3.     Мы не можем отделять проповедь от личного пасторского попечения. Очевидно, что личный разговор представляет собой более близкую форму коммуникации, чем публичная проповедь. Это не является изобретением двадцатого века. Люди в прошлом также понимали это, как например, когда на горе Синай был дан закон, или когда Петр проповедовал в день Пятидесятницы, или когда апостол Павел обращался к толпам народа. По этой причине керигма всегда дополнялась наставлением и увещеванием (дидахе и параклесис), когда обращение было не только к группам людей, но также к отдельным личностям. Исповедание веры периода Реформации не исключает эту форму; наоборот, учение Реформации подчеркнуто позволяет ее. Следуя курсу Лютера, Кальвина и Буцера, мы читаем в Гейдельбергском катехизисе, воскресный день 31, о том, что «согласно велению Христа, евангелие проповедует и открыто свидетельствует верующим, всем вместе и каждому в отдельности…»[12]

Люди правильно осознавали тот факт, что «доктрина» формировала и требовала этих «частных увещеваний» для того, чтобы весть могла достичь цели. С этой точки зрения проповедь должна быть дополнена наставлениями из катехизиса, пасторской беседой, а также личным ободрением и увещеванием.

Так же, как эти аспекты не могут быть отделены друг от друга в применении их служителем, они не могут быть отделены друг от друга и тогда, когда мы рассматриваем общение между пасторами и членами церкви.

Но, говоря это, мы еще не опровергли утверждение о монологическом характере проповеди. Этой задаче ниже будет уделено особое внимание.

Монологическая проповедь как общедоступное средство благодати

         В начале нашего рассмотрения монологического характера проповеди мы заявляем о том, что не будем употреблять такое понятие, как «информация». Всякий употребляющий это распространенное понятие по отношению к проповеди уже с самого начала искажает положение вещей.

         Со временем «информация» теряет свою новизну. И так как новизна является единственной сильной стороной информации, последняя теряет всю свою ценность. Средства передачи информации меняются, так как технологические разработки предоставляют нам все больше функциональных возможностей.

         Если вы даете оценку церковной проповеди с этой позиции, то, вполне понятно, вы считаете это информационное средство старомодным. В конце концов, зачем нужна вся эта воскресная суматоха в век электронных технологий? Тем не менее именно подобное мнение провоцирует своего рода самозаточение и становится причиной тяжелой и опасной близорукости.

         Ведь проповедь включает в себя весть об освобождении и оправдании грешников пред Богом. Эта весть всегда является «новостью», потому что она всегда нова. Конечно, мы думаем, что «знаем» ее. Тем не менее она снова и снова должна провозглашаться для нас. Для Бога грех всегда является существенным вопросом. И «верование» – это не просто «знание раз и навсегда». Вера – это дело многократного принятия обетования евангелия, дело многократного повиновения Богу обетования.

         Именно поэтому Гейдельбергский катехизис в ответе на вопрос 84 провозглашает то, что верующие, все вместе и каждый в отдельности, получают прощение грехов «всякий раз, когда они истинной верой принимают обещанное в евангелии». Божья благодать – это не какое-то вещество, поэтому мы не можем «запастись» ею, даже посредством участия в таинствах. Мы не можем откладывать «припасы» Божьей благодати. Благодать – это благосклонное отношение живого Бога, проявляющееся в нашей жизни. И эта благосклонность должна обновляться каждый день. Таким образом, подобная благодать провозглашается нам снова и снова. Именно таким образом евангелие проявляет свою силу спасения для каждого, кто уверует (Рим. 1:16). Если бы подобное провозглашение перестало существовать, Божья благодать также была бы утрачена нами, а вместе с ней улетучилась бы и твердость веры.

         В связи с этим необходимо рассмотреть следующий аспект. Когда мы исследуем контекст, в котором реформатские исповедания веры говорят о проповеди, нас поражает близкая связь между проповедью и доктриной оправдания. Только этим путем (путем проповеди) Божья благодать достигает нашей жизни. В чрезвычайно важном лютеранском Аугсбургском исповедании (1530 г.) в артикуле 4 обсуждается вопрос оправдания. Мы слышим в нем сердцебиение Реформации:

«Далее наши церкви учат, что люди не могут оправдаться пред Богом собственными силами, заслугами или делами, но они оправдываются даром ради Христа, верой, когда они веруют, что принимаются с благосклонностью и что их грехи прощены ради Христа, Который Своей смертью искупил наши грехи. Эту веру Бог вменяет нам в праведность перед Ним (о чем сказано в Рим., гл. 3 и 4)»[13].

Близок по смыслу артикул 5:

«Для того чтобы мы могли обрести эту веру, было учреждено служение учения евангелия и отправления таинств. Ибо Слово и таинства являются орудиями, посредством которых дается Святой Дух, Который порождает веру там и тогда, где и когда это угодно Богу, в тех, кто слышит евангелие, то есть что Бог не за наши собственные заслуги, но ради Христа оправдывает тех, кто верует, что они приняты в благодать ради Христа.
Наши церкви осуждают анабаптистов [перекрещенцев] и других, которые полагают, что Святой Дух приходит к людям без внешнего Слова[14], благодаря их собственным приготовлениям и делам».

         Это исповедание веры, сделанное у истоков Реформации, имеет фундаментальную важность. На его основании мы понимаем, во что верила церковь в 1530 году касательно проповеди и служителей и что означала для нее проповедь и исполнение служения.

·         Служение церкви было учреждено Богом. Это уникальное и особое Божье деяние. Этот факт устраняет всякий признак самоуправства или историко-культурной относительности.

·         Это служение прежде всего осуществляется в провозглашении евангелия.

·         Это служение было учреждено с той целью, чтобы даровать искупительную веру, посредством которой мы становимся праведными пред Богом и можем являться пред Его лице.

·         Проповедь – это инструмент в руках Святого Духа для создания такой веры. Бог дает церкви не только Библию и таинства. Он желает, чтобы Слово проповедовалось и таинства проводились как благовестие. На этом пути Святой Дух может осуществлять Свой великий труд в соответствии с уникальным Божьим благоволением.

Очевидно, что служение проповедью близко связано с содержанием самой проповеди, а именно с тем, что праведность дается человеку через веру во Христа. Только таким образом грешный человек может предстать перед Богом как праведник. И на основании этого Божье благоволение будет прославлено! Глубочайшее содержание евангелия требует именно такого служения проповедью. По этому пути Бог следует к людям. Таким образом, монологический характер проповеди  очевидным образом связан с содержанием самой проповеди. Монолог является проявлением понятия «по вере только». Именно по причине своей монологичности проповедь может быть средством благодати.

Когда мы читаем Гейдельбергский катехизис (1563 г.), мы видим значительную схожесть между его систематизацией и систематизацией Аугсбургского исповедания. Сказанное в артикуле 5 Аугсбургского исповедания обсуждается и в Гейдельбергском катехизисе, воскресный день 25[15].

При обсуждении доктрины спасения человека в вероисповедании говорится о личности посредника (воскресные дни 5 и 6). Только евангелие делает известными Его личность и дела (воскресный день 6).

Вера направлена на обетование этого евангелия (воскресный день 7), и содержание этого обетования наряду с верой раскрывается в толковании Апостольского символа веры (воскресные дни 8–22). Затем следуют два дополнительных вопроса. Первый касается «выгоды», или искупительной пользы этой веры, а второй ведет нас к размышлению об источнике этой веры (воскресный день 23, вопрос/ответ 59, и воскресный день 25, вопрос/ответ 65). Первый вопрос говорит об оправдании, и с ним напрямую связано исповедание о делах Святого Духа в провозглашении и в совершении таинств (вопрос/ответ 65), приведенное в ответе на второй вопрос.

Таким образом, мы видим, что здесь проповеди также отведено особое место в доктрине спасения человека. Это необходимый инструмент, утвержденный самим Богом для того, чтобы направить человека к получению необходимой ему веры в Иисуса Христа и сбережению им этой веры.

В заключительной части объяснения спасения Гейдельбергский катехизис еще раз возвращается к этой теме. В разделе воскресного дня 31, вопрос/ответ 84, в этом исповедании делается особый акцент на «проповеди и открытом свидетельстве» евангелия прощения грехов всем, кто верит. Это действие является основным применением силы ключей (ср.: Аугсбургское исповедание, артикул 28). Там, где звучит публичное провозглашение евангелия, находится мастерская Святого Духа, земное месторасположение спасения и «сила» проповеднического служения.

Мы спросили себя, почему в реформатской традиции такой сильный акцент делается на публичном провозглашении евангелия. Нас также интересует вопрос, пал ли этот акцент жертвой перемен, обусловленных исторической отдаленностью между нашим временем и шестнадцатым веком. Разве сейчас не нужно принимать во внимание культурное отличие, очевидным образом выраженное в ограниченных коммуникационных возможностях того времени? На данном этапе, когда мы пролили свет на исторический фон реформатского исповедания веры относительно публичного провозглашения евангелия, перед нами открылся путь для того, чтобы дать решающий ответ на все эти вопросы. Итак, в контексте вышесказанного мы предлагаем следующие заключительные замечания.

1.     Публичное провозглашение евангелия подчеркивает тот факт, что Евангелие Иисуса Христа пронизывает собой весь мир. Это провозглашение свидетельствует о спасении, которое Бог установил в Иисусе Христе. Это свидетельство должно проповедоваться всем народам во всем мире на основании того порядка, который Бог установил для истории Своего искупления на земле (Матф. 24:14; Марк 16:15; Луки 24:46–48; Рим. 1:14, 3:21–26; 2-е Тим. 4:1–5; Откр. 14:6 и др.).

Грех оказывает свое влияние на всех людей и, как следствие, каждый человек находится под властью смерти (Рим. 5:12). Но провозглашение праведности во Христе должно звучать по всей земле. На основании природы Божьего искупительного труда доступ к евангелию не может быть ограничен для какой-либо группы людей, вне зависимости от критериев, определяющих существование этой группы: социальный статус, уровень интеллекта и образования, мистическая ориентация, готовность к действию, религиозный опыт, единодушие, основанное на соответствии черт характера или жизненных обстоятельств, и тому подобное.

2.     Следует ли кому-либо тем не менее пытаться ограничить публичное провозглашение евангелия и переместить внимание на определенную группу людей, в то время как на карту поставлен не просто коммуникативный метод (например, предпочтение беседы), а настолько же важное содержание самой проповеди.

В наши дни мы видим сильную склонность к групповым видам деятельности. Вспомните о многочисленных группах поддержки и различных публичных группах реагирования и отклика (от групп по обсуждению проповеди[16] до комитетов политического участия), малых группах, встречах выходного дня и т. п. «Весть», которая доносится от всех этих групп, представляет собой постоянный вопрос: как церковь должна жить в этом мире, исполненном нужд, страхов и угрожающих перспектив уничтожения? Ответ заключается в том, что мы должны сплоченно принять участие в жизни этого мира на основании примера Человека из Назарета. Мы должны следовать за Ним.

Воистину достоин внимания тот факт, что люди постоянно говорят о церковном служении миру, но мы ничего не слышим о служении Святого Духа церкви. Должны ли мы предположить, что церковь имеет в наличии все, что ей нужно? Или же богатства Христа все-таки не изливаются на церковь постоянно? Эта перемена акцента показывает, как приоритет перемещается от провозглашения евангелия к закону следования за Христом.

Необходимо еще более четко сформулировать мысль. Закон, который не исходит из провозглашения евангелия Христа как Ходатая и Примирителя, не может быть законом Иисуса. Следовательно, эта смена акцента включает в себя подмену. Евангелие Божьей благодати во Христе заменяется законом солидарности с человечеством в соответствии с примером Иисуса. Реформация заменяется библейски окрашенным гуманизмом.

3.     Наконец, этот анализ подтверждается историей. Различие проводится не между шестнадцатым и двадцатым веком, а между благодатью и человеческими усилиями, которые существовали во время обоих периодов. Вспомните глубокий и непримиримый конфликт между Лютером и Эразмом Роттердамским. В этом конфликте на карту была поставлена сама природа евангелия. Этот конфликт ураганом пронесся по всей христианской вере и жизни. В данном контексте мы хотели бы особо выделить один момент: в своей борьбе с Эразмом Лютер делал особый акцент на публичном характере проповеди. Эразм же не желал излагать вопросы веры и церкви перед всеми; эти вопросы предназначались исключительно для тех, кто мог размышлять над ними, находясь в состоянии рациональной безмятежности. Он ненавидел общераспространенное движение, которое пробудила публичная проповедь Лютера.

Здесь мы сталкиваемся с типичной темой гуманизма, которая является причиной появления группового сознания элитарных моралистов: библия – книга, которая может давать пищу тем, кто обладает утонченностью мышления и способностью к приобретению библейско-этических навыков и отношений; публичная проповедь не является обязательным делом; ибо человек обладает врожденной способностью к достижению уровня этической праведности. Против подобной человеческой гордости и была направлена острая полемика Лютера. В частности, выступая против трактата Эразма о свободной воле, Лютер особо подчеркивал необходимость публичного провозглашения[17].

Это не были различные мнения о методе, природе или содержании коммуникации. Это был конфликт относительно сущности Божьего искупительного труда. Если мы разделяем взгляды Лютера, то, живя в двадцатом веке, мы не должны стыдиться монологического характера публичной речи, которая провозглашает избавление грешников.

Проповедь как служение Духа[18]

Когда мы размышляем о вероисповедании Реформации относительно проповеди, на нас производит впечатление особое ударение, сделанное на труде Святого Духа, Который приносит спасение Христа людям в проповеди и через нее. Ограничиваясь Гейдельбергским катехизисом, воскресный день 25, вопрос/ответ 65, мы укажем на то, что каждый может прочитать сам, а именно что в проповеди Святой Дух является действующим Субъектом. Несмотря на то что каждый человек осознает и испытывает на себе тот факт, что проповедует какой-то человек – на человеческом языке, человеческим голосом, используя человеческие способности, – мы признаем, что в этом человеческом труде совершает особое действие сам Бог. Именно Бог через Христа учреждает спасение в этом мире и именно Бог через Святого Духа побуждает человека к участию в этом спасении. Такое понимание ведет к вероисповедной формулировке, что вера исходит от Святого Духа, Который производит эту веру в наших сердцах посредством проповеди святого евангелия. Эта формулировка особо выделяет действие Бога и вспомогательную функцию человеческой проповеди.

         В связи с этим мы выступаем за восстановление и возрождение слова «служение» (как оно использовано во фразе «проповедь – это служение Словом Божьим»). Мы считаем, что в наш век это слово утратило свое широкое распространение и ценность. По крайней мере два аспекта служат основанием для нашей рекомендации относительно возрождения употребления нами этого термина: (1) слово «служение» открывает возможности для прояснения конкретного места проповеди в истории искупления; и (2) термин «служение» подразумевает тот факт, что приспособление к нуждам слушателя является характерной чертой проповеди. Давайте рассмотрим каждый из этих пунктов в отдельности[19].

         Прежде всего, слово «служение» открывает возможности для определения места и значения проповеди. Во 2-м Послании к коринфянам, 3:8, Библия говорит о новозаветной проповеди как о «служении Духа» (hē diakonia tou pneumatos). Позднее это служение описывается как служение со «славою». Следующий стих поясняет это восторженное выражение: в проповеди даруется праведность.

         Таким образом, новозаветное служение противопоставляется ветхозаветному провозглашению закона, названному «смертоносным» служением (2-е Кор. 3:7) или служением, которое приносит осуждение (2-е Кор. 3:9). Немного позднее в этом послании апостол дает этому же феномену название «служение оправдания», решительно заверяя своих читателей в том, что это служение было вверено ему и другим апостолам (2-е Кор. 4:1, 5:18–19). Это показывает нам, что в проповеди собирается и передается слушателям свет евангелия славы Иисуса Христа (2-е Кор. 4:4–6).

         Но в таком случае что же такое «служение» Словом?

         Эта фраза вызывает ассоциацию с трапезой, а именно с тем ее моментом, когда пища и питье расставляются на столе (ср.: Деян. 6:4, слова, ставшие результатом ситуации, описанной в Деян. 6:2).

         Таким образом, ежедневный опыт учит нас тому, что «служение» является кульминационным, завершающим видом деятельности, последним в долгой цепочке различных дел. Как только мы постараемся осмыслить все шаги, которые привели к завершающей стадии, перед нашими глазами откроется вся вереница событий.

         Если вам подали чашку кофе с сахаром, вы можете представить себе, сколько шагов привело к этому завершающему действию «прислуживания», или подачи этой чашки кофе с сахаром. Сахар появился из сахарной свеклы благодаря серии определенных процессов. Представьте себе фермера, который сталкивается со множеством трудностей и принимает необходимые решения. Посадка и уборка урожая, а также все те действия, которые находится между этими этапами, привели к появлению сахара. Производство сахара включает в себя инвестиции в технологию и химические процессы, транспортировку продукта и исследование рынка, оптовую и розничную продажу. Все эти шаги были обязательны в долгом процессе, начавшемся на фермерском поле и завершившемся вашей чашечкой кофе. И полная история намного объемнее и сложнее, чем наш краткий набросок. Только подумайте о производстве кофе. В этом случае мы вынуждены будем рассматривать факторы международного рынка, перевозку через океан и стоимость акций на фьючерсных рынках. Это все предшествовало простому «прислуживанию» в ресторане. Подобное описание применимо к чаю, апельсинам, картошке, овощам, фруктам, хлебу и легким закускам. Наша точка зрения очевидна: целый мир различной деятельности лежит за простым действием, которое мы называем «служение».

         Служение Святого Духа достигает нас в проповеди. Но перед этим кульминационным моментом было следующее:

·         непостижимое соизволение и замысел Божий;

·         многовековой труд Божий, явленный в Сыне;

·         сошествие Святого Духа в день Пятидесятницы;

·         появление Библии, формировавшейся на протяжении многих веков;

·         посылание проповедников евангелия и неописуемая история миссий и церковной истории: радость и страдания, слабость и сила многих предшествующих поколений верующих;

·         история нашей собственной жизни: нашего рождения в этой стране, у этих родителей, в этом веке.

Все эти и многие другие факторы стоят за самой первой проповедью, которую мы когда-то услышали в своей жизни.

         Святой Дух является подлинным действующим Лицом в этой проповеднической деятельности. Он занят тем, что доносит Божье спасение до наших домов, раскрывает его перед нашими глазами и помещает в наши сердца. Кроме того, Он учит нас насыщаться этим спасением и наслаждаться им. Именно таким образом совершается Божий искупительный замысел.

         В этом заключается практический труд Святого Духа, в котором проповеди веры торжественно предоставляется заключительная фаза. В конечном счете именно Бог положил начало этой фазе. Именно в исполнении Божьего промысла заключается слава этого служения.

         Святой Дух является великим Субъектом, Который совершает служение Слова. Но в то же самое время человеку также оказана честь являться субъектом служения. «Служение», или подача Слова, – это человеческая деятельность, которая доверена людям, потому что Дух желает производить веру посредством проповеди евангелия. Этот Дух заручается поддержкой человеческого субъективизма. В служении Слова, называемом проповедью, Он возрождает и использует всякую способность, которой Он наделяет человека.

         Именно таким церкви периода Реформации представляли себе процесс, производимый Святым Духом. Благодаря этому они смогли противостать двум врагам. Прежде всего, подобное детальное определение места проповеди служило основанием для отвержения объективизма римско-католической церкви. Рим учил, что мы встречаемся со Святым Духом в обучающих и священнических службах, совершаемых посвященными церковнослужителями. Непогрешимый церковный авторитет учения и проведения таинств для представления тела и крови Христа являются данными Святым Духом объективными каналами спасения. Для получения от этого пользы необходима проповедь, которая служит подготовительным актом, указывающим на совершение таинств.

         Во-вторых, реформатское вероисповедание относительно проповеди было ясно направлено против субъективизма анабаптистов. Анабаптисты шестнадцатого века – очень яркая группа! – во многих отношениях представляли спиритуалистический образ мышления. «Спиритуализм» означает, что люди особым образом выделяли труд Святого Духа (на латыни Spiritus). В основном подобный образ мышления включал в себя такое мировоззрение, которое минимизировало труд Святого Духа в структурах, созданных при сотворении мира. Считалось, что пристальная сосредоточенность на труде Святого Духа отвлекает наше внимание от структур сотворения. Дух побуждал нас повернуться спиной к нашей тварности. Основываясь на таком мировоззрении, сторонники спиритуализма утверждали, что Святой Дух не совершает Свой труд посредством человеческого служения. Святой Дух совершает Свой Божественный труд в человеческом сердце немедленно (без каких-либо средств) и напрямую. Как промежуточные факторы в процессе спасения записанное Слово Библии и служение Слова, исполняемое служителем церкви, терпят неудачу.

         Неприятие образа мышления анабаптистов красной нитью проходит через вероисповедания периода Реформации, начиная с артикула 5 Аугсбургского исповедания, цитируемого ранее. Глубокое реформатское убеждение состояло в том, что Божественный труд Святого Духа на земле происходил в особом и очевидном месте, а именно там, где проповедовалось евангелие Христа. Именно таким образом действует Бог: Он совершает спасение через служение Слова. Это совершение спасения не является саморегулирующимся или автоматическим процессом, как если бы служение Словом обладало магической силой. Святой Дух есть сам Бог, и Он управляет курсом, по которому следует Слово, а также управляет вхождением этого Слова в человеческие сердца[20].

         Мы не хотим заменить субъективизм анабаптистского мышления объективизмом Слова, как если бы сам Святой Дух сберегался внутри Слова как обезличенная сила, подобно энергии, сберегаемой в батарейке. Об этом свидетельствуют периодически употребляемые в реформатских вероисповеданиях альтернативные выражения: Святой Дух действует посредством Слова и Он трудится вместе со Словом. За второй фразой скрыто желание оказать почтение независимой личностной деятельности Святого Духа, в то время как первая фраза четко излагает наше отвержение образа мышления анабаптистов[21].

         Во всех этих формулировках наши праотцы желали отдать должное тому факту, что Личность Святого Духа исполняет Божье благоволение в контексте Божьего завета заветным образом. «Заветным образом» означает, что Дух реализует это в виде проповеди Божьего обетования благодати и Божьего призвания к вере. С этой целью установлено человеческое посредничество и определена человеческая ответственность. Таким образом, очи наших праотцев были открыты к тому, чтобы снова видеть великое благословение, которое Бог доверил людям в этом служении (1-е Кор. 4:1; 2-е Кор. 4:1–6, 5:18–19). На этом пути Дух приближает искупительное Божье Слово к человеку и помещает внутрь человека. Только тогда, когда вы поймете суть вопроса служения и будете рассматривать это служение не просто как исполнение обязанностей в церкви, но прежде всего как метод, который Святой Дух использует в Своем труде, – только тогда вы по достоинству оцените великое заявление, записанное во Втором Гельветическом исповедании: проповедь Слова Божьего есть Слово Божье.

         Второе Гельветическое исповедание было написано в 1562 году Генрихом Буллингером, преемником Цвингли, и издано в 1566 году. Исповедание было радушно принято швейцарскими церквями.

         В артикуле 1 мы читаем среди всего прочего о том, что Священное Писание является истинным Словом Божьим. Бог также говорит через пророков и апостолов (со ссылкой на 2-е Тим. 3:16; 1-е Фес. 2:13; ср. также: Матф. 10:20; Луки 10:16; Иоан. 13:20). Затем следует известная сентенция: проповедь Слова Божьего есть Слово Божье. Далее мы читаем: «Поэтому когда в церкви законно призванными служителями проповедуется Слово Божье, мы верим, что возвещается и принимается верными само Слово Божье; …нужно почитать само проповедуемое Слово, а не служителя, который его проповедует…»[22]

         Похоже, что эти строки были напрямую направлены против спиритуалистов. Человеческое посредничество ничего не отнимает, никак не умаляет характера и силы Слова. В этом исповедании автор не пытается заявить ни о том, что проповедь и Библия идентичны, ни о том, что человеческие слова непогрешимы. Он заявляет о том, что в проповеди Бог обращается к нам.

         Итак, мы дали ясное определение конкретному месту проповеди в истории искупления. Теперь обратим внимание на второй аспект понятия «служение», который заключается в том, что проповедь должна быть приспособлена к слушателям и их жизненной ситуации.

         Так же, как во время прислуживания за обеденным столом, приспособление к нуждам слушателя является характерной чертой служения Словом. Одни и те же ингредиенты не кидаются в тарелку каждому человеку, одна и та же пища не подается каждый день. Когда проповедь не приспособлена к слушателям, служение Слова Божьего сходит до уровня цитирования священных фраз-клише. Но именно отказ от этого ритуального использования магических формулировок характеризует разрыв с язычеством. Это также было характерно для Реформации, которая заменила чрезмерное количество стандартизованных литургических формулировок, используемых во время месс, служением Слова.

         По своей глубинной сути приспособление к слушателям исходит из самой Библии. Библия является не книгой, содержащей священные формулы и вечные утверждения, а историей о Боге, которая была нацелена и приспособлена к слушателям. В Библии Бог Сам повествует о Своем могущественном труде искупления, и Он помещает повествование об этом труде прямо посреди жизнеописания Своего народа в ветхозаветный и новозаветный периоды времени. Библия во всех отношениях является исторической книгой. Но историческая особенность не делает Библию книгой, чье содержание определяется и ограничивается только историей. Говорящий Слово – Бог завета; Он явил истину для многих поколений в виде исторического повествования. Тот факт, что человеческие философии не могут постичь слова этого откровения, не имеет значения. Бог может открыть Себя в поддающихся датировке фактах и сокрыть Свое Имя в процессе жизни смертных людей, связывая Свое Имя с этими жизнями (Евр. 11:8–16). Таким образом, уникальность живого и неизменного Слова Божьего состоит в том факте, что сейчас через «служение» Духом это Слово приспосабливается к нуждам церкви живого Бога (ср.: Рим. 15:4 и 2-е Тим. 3:16).

         Мы все согласны с тем, что личная беседа и наставления катехизиса предоставляют больше возможностей для «точного приспособления» Слова, чем публичная проповедь, нацеленная одновременно на большое количество людей в рамках церковного поклонения. Церковь может быть едина в вере и надежде, но определив конкретные нужды, интеллектуальные способности, возраст и обстоятельства жизни каждого человека, мы увидим, что церковь является довольно неоднородным сообществом. Даже в этом случае мы можем и должны ожидать от проповеди того, что она будет приспособлена к слушателям, если мы хотим, чтобы проповедь служила Словом.

         Проповедь не достигает своей цели, если она утомляет членов церкви всевозможными отвлеченными понятиями и обобщениями. Во время подготовки к проповеди принятие во внимание подобных аспектов будет разумным и необходимым, несмотря на то что они не должны упоминаться в проповеди. Что касается содержания, преподнесения и языка, проповедь должна быть легко усваиваемой. С этой целью каждый проповедник должен искать золотую середину, слова, применимые для всех слушателей, несмотря на огромное разнообразие последних. Более того, служитель Слова должен помнить о жизненных ситуациях своих слушателей, принимая во внимание проблемы, которые он видит в их жизнях. Когда публичная проповедь приспособлена таким образом к «каждому», пастор-проповедник имеет основание для «частного увещевания» в своей пасторской опеке. Именно таким образом проповедь во всей своей полноте выполняет функцию инструмента «применения», т. е. орудия в руках Святого Духа, Который производит применение изложенных в проповеди истин в жизни слушателей. Именно когда мы таким образом понимаем служение Словом, мы избегаем использования проповеднической модели, которая сберегалась в течение многих веков и в соответствии с которой проповедь должна была содержать объективную часть (экспозицию) и субъективную часть (применение). Используя эту модель, многие считали, что в объективной части наше понимание направлено на библейский текст, тогда как в субъективной части Святой Дух обращается к нашему сердцу и духу. В противоположность этой модели мы хотим особо подчеркнуть тот факт, что Святой Дух принимает активное участие и действует во время всей проповеди, так что и в экспозиционном разделе проповеди Он обращается к церкви со словом веры. Именно таким образом Святой Дух приносит членам церкви искупление Христа. И кроме того, во время экспозиции Святой Дух также совершает Свой труд по применению.

         Мы могли бы продолжать обсуждать различные важные и интересные аспекты необходимости того, чтобы проповедь была приспособлена к слушателям. Однако особое внимание мы уделим вопросам, относящимся к авторитету проповеди. Мы упомянем вкратце следующие моменты.

1.     Авторитет проповеди не зависит от самого проповедника, потому что этот авторитет является авторитетом Слова Божьего. Не должность служителя наделяет авторитетом его проповедь, а Слово Божье наделяет авторитетом эту должность.

2.     Бесспорно, должность служителя обладает определенным авторитетом и служитель может требовать послушания (см.: Евр. 13:17 и 1-е Пет. 5:5). Но весь авторитет проявляется во взаимоотношениях и определяет характер этих взаимоотношений. В шестнадцатом веке, когда люди отказались подчиняться папе римскому и другим церковнослужителям и наделили общину правом давать оценку служителям, избирать их и, если необходимо, отстранять их от служения,[23] это все произошло во имя Бога. В этом поступке не было проявления характера умудренного опытом и независимого человека, движимого революционным духом в стремлении установить демократическое общество. Суть их поступков состояла исключительно в их глубоком желании подчиниться Слову Христа.

3.     Когда служитель не доносит Слово Христа до церкви, он самоликвидируется. Бог управляет Своей церковью посредством Слова, и церковнослужители предназначены для того, чтобы служить Словом, обеспечивать Словом и имеют право требовать послушания этому Слову. Прежде всего, церковная должность не является вопросом организационной структуры, но по существу представляет собой путь, по которому следует Божье Слово в союзе завета между Богом и Его народом. Римско-католическое богословие учит тому, что авторитет церковной должности – это достояние, принадлежащее церковнослужителю. Посредством таинства посвящения в духовный сан священник предположительно получает авторитет освящения (вспомните об освящении хлеба) и от вышестоящих священнослужителей ему дается особая власть и полномочия. Этот официальный статус дарует священнослужителю монополию власти в момент пресуществления, которое происходит на мессе. Эта власть является сущностью и основой всякого проявления авторитета. В отличие от этого, деятели Реформации определили авторитет священнослужителя как право служения Словом Божьим членам церкви. Именно в этом обнаруживается авторитет служителя, а именно когда он служит церкви Христа как раб Христа[24].

4.     Церковь должна подчиняться своим духовным руководителям, будучи расположенной к внимающему послушанию или послушному слушанию, потому что ее жизнь заключается в подчинении Христу. «Противление» служителям по сути является «противлением» Слову. В то же самое время церковь может давать оценку своему служителю и, если необходимо, отстранять его от официального служения не потому, что церковь является его работодателем, а потому, что она является церковью Христа и имеет право слышать Слово Христа. Святой Дух желает обитать в ее среде и этот Дух дает Слово большему количеству людей, чем только тем, которые занимают церковные должности. Церковнослужители должны беречь себя от того, чтобы начать помыкать верой членов церкви. Они должны трудиться вместе с Божьим народом для их радости (2-е Кор. 1:24).

5.     Такое уважительное отношение к членам церкви также должно быть очевидно в направленности проповеди на слушателей. Если проповедник думает, что плод Слова произрастает в жизни слушателей только благодаря ему, значит ему недостает уважения к труду Святого Духа в их жизни. Действие Святого Духа не привязано исключительно к кафедре. Он обитает в церкви и трудится в домах и сердцах верующих. У детей в церкви есть родители. Взрослые могут читать Библию, молиться, размышлять и решать различные жизненные вопросы. Члены церкви сами могут усвоить Слово Божье и использовать это Слово во многих различных ситуациях, с которыми они сталкиваются. Чрезвычайно много разнообразных людей слышат одну и ту же проповедь. Однако именно Святой Дух использует это сказанное Слово, чтобы совершить все, что Ему угодно.

6.     Справедливо и то, что проповедник должен проявлять уважение к своей кафедре. Это место, которое Бог предназначил для служения Его Словом. Следовательно, кафедра – не место для репортажа о ежедневных новостях. Для этого в нашем обществе имеются другие средства. И тем более кафедра – не место, где проповедник наслаждается привилегией выражать свое мнение без страха услышать опровержение. Кафедра также не является местом для литургического форума, на котором проповедник вносит свой личный вклад в непрерывные споры или непрекращающиеся дискуссии. Проповедник также никогда не был призван к тому, чтобы рассказывать церкви при помощи систематизированных упрощений, каким должно быть политическое, военное или социальное управление в обществах всего мира, начиная со своего собственного.

Подобными и многими другими способами служитель Слова превращает свое служение в посмешище. Если он поступает таким образом, его труд становится постыдным пред Богом, бесполезным для церкви и смехотворным для мира.

7.     Служитель Слова должен твердо придерживаться библейского текста и этим Словом – «словом веры», что означает «слово, требующее принятия его верой», – содействовать радости церковной общины. Рассматривая в деталях суть библейского текста, он также должен показать церкви, что служение Господу является благом, потому что закон Божий сохраняет нас в истине Христа. Следовательно, служение Богу – это полнота жизни, и это служение оберегает нас от порочности, нечестия и безнадежности этого мира.

8.     Иногда по причине оказания пасторского внимания членам общины проповедник призван очень конкретно, практически совершать это Божье служение перед церковью. Золото евангелия и закона Христа должно выковываться и становиться деньгами, которые можно будет использовать на рынке жизни. Но независимо от того, насколько точно проповедник описывает практическую жизнь, его слова должны очевидным образом являть содержание и силу библейского текста. Церковь нуждается и имеет право на подобную очевидность.

Мы также можем представить себе ситуации, когда с жаром обсуждаются некоторые вопросы, но проповедник не призван к тому, чтобы предлагать на них ответы «да» или «нет». Наоборот, он должен помочь каждому члену церкви рассмотреть обсуждаемый вопрос в более широком контексте, преодолевая узость взглядов, которая угрожает удушьем многим дебатам. Апостол Павел сам имел твердое убеждение относительно вопроса об употреблении в пищу идоложертвенного. Как служитель Христа он смог найти место для двоякого применения этой проблемы в жизни и в то же самое время рассмотреть эту проблему в более широком контексте истории искупления в качестве предостережения для всех (1-е Кор., гл. 10).

В любом случае церковь имеет право на проповедь, которую она может понять, на проповедь, которая обеспечивает ей сохранность. Проповедь – это олицетворение Христа в церкви и присутствие Святого Духа среди верующих в настоящий момент.

Краткий итог: многообещающий характер спасения

Мы рассмотрели сущность проповеди с различных точек зрения, и в нашем исследовании мы были благодарными учениками наших предшественников, живших в шестнадцатом веке. Мы увидели, что Реформация повторно открыла проповедь как основное средство Божьей благодати. Такая проповедь достигает своей цели не в церковном отправлении таинств или человеческом опыте размышления. Проповедь – не подготовительное средство, предваряющее фактическое получение благодати или стимулирующее к размышлению о благодати. Благодать сама приходит к нам в проповедуемом Слове и через него, потому что благодать – это благосклонность Бога, Который возлюбил нас во Христе. В этих словах любви Бог отдает нам Себя, исследует нашу жизнь и связывает Себя с нашей жизнью. Разве не всегда любовь отдает себя другому посредством высказанных слов?

         Искупление человека заключается в этой любви и ее словах. Сакраментализм римско-католической церкви и субъективизм анабаптистов едины в своей оценке проповеди: проповедь для них представляет не что иное, как второстепенное средство благодати. В ответ на эти взгляды деятели Реформации представили свое понимание проповеди как основного средства Божьего искупления.

         Некоторые богословы выражают эту истину в краткой фразе, говоря о многообещающем характере спасения. Поскольку эта фраза описывает и проповедь, и таинства крещения и Вечери Господней, мы хотели бы пояснить ее следующим образом.

         Слово «многообещающий» описывает метод, который Бог использует для того, чтобы представить Свое спасение в наших жизнях и оберегать это спасение от атак нашего собственного сознания. Господь совершает это посредством обетования, или, другими словами, посредством проповеди евангелия. Слово «многообещающий» указывает не на будущее, как будто спасение находится где-то далеко от нас. В словах «многообещающий» и «обетование» мы должны слышать не «предсказание», а «обещание» с подчеркиванием выраженного словами поручительства.

         Это также означает, что «выражение мыслей» включает в себя призыв к слышанию и уверованию. Это говорение происходит в контексте завета, взаимоотношений, которые пробудились к жизни и сохраняются благодаря этому говорению.

         Наконец, выражение «многообещающий характер спасения» означает, что Божье спасение не является какой-то измеримой «вещью», которой обладает благочестивый человек (как, например, его обращение), подобно сбережению определенного капитала, на который человек может возлагать свои надежды. Спасение приходит к нам снова и снова из уст говорящего к нам Бога, с Которым мы встречаемся в проповеди.

         Драгоценный дар – способность действительно постичь, что представляет собой Божье спасение. Вся наша жизнь формируется благодаря привилегии слышания Бога, Который обращается к нам через публичную проповедь, приводящую нас к познанию Бога, твердости нашей веры, поиску нашего будущего за пределами самих себя и постоянному обновленному подчинению своей жизни Богу, в то время как проповедуемое Слово непрестанно побуждает нас принимать это Слово верой.