Постмодернизм бросает вызов христианскому богословию. Люди, восприимчивые к постмодернистским идеям, верят, что христианское богословие должно избавиться от остаточных явлений своей приверженности модернизму и принять новую модель, которая будет соответствовать постмодернистскому мышлению. Другие, будучи менее радикальными, все же рассматривают постмодернизм как полезное направление, которое может открыть для богословия новые горизонты мысли и значимости. Я не согласен ни с первым подходом, ни со вторым.

Вместо попытки написать исчерпывающее освещение того, как богословие должно отражать атаки постмодернизма, я лучше обращу внимание людей, которые приняли постмодернистский вызов, на значительные проблемы, существующие в этом мировоззрении. Во-первых, мы рассмотрим постмодернистскую лингвистическую критику. Некоторые постмодернисты утверждают, что рассматривать Библию в качестве всеобщего откровения проблематично или даже ошибочно. Они считают, что нам следует пересмотреть взгляд на Святое Писание. Другими словами, общине следует формировать доктринальные положения. Во-вторых, некоторые утверждают, что богословие должно быть по своей природе повествовательным, а не систематическим или абстрактным. Изложение христианского повествования должно заменить обусловленную христианскую доктрину. Нам необходимо тщательно исследовать эти утверждения, если мы желаем, чтобы богословие могло противостать нападкам постмодернизма.

Утверждения, истина и богословие

Грубо говоря, задачей христианского богословия является логическое, последовательное и усердное опознание и ясное провозглашение открытых истин Святого Писания. Вот что пишет Карл Генри в предисловии к своей авторитетной работе (из шести томов) «Бог, откровение и авторитет»: «Фундаментальным вопросом остается вопрос истины, истины богословских утверждений... Прочное богословие должно возрождать и поддерживать различие между истинной и ложной религией»[1]. Богословие является не просто плодом стараний неких академических богословов. Им должен интересоваться каждый христианин, который желает понимать и применять Божью истину в своей жизни и говорить о ней другим людям. Таким образом, наше богословие влияет на все наши действия, вне зависимости от того, имеем ли мы о нем полное представление. Оно влияет на наши проповеди, благовестие, апологетику (или на отсутствие таковых) и нашу личную и социальную этику. Другими словами, влияние богословия будет проявляться в любом случае, ведь его невозможно избежать. А это, в свою очередь, подчеркивает крайнюю необходимость развития богословия, которое хранит верность Святому Писанию, и в то же время, убедительно действует в нашей постмодернистской ситуации.

Прежде чем мы приступим к оценке критики (исходящей от некоторых представителей евангельского движения) пропозиционального богословия, которое предполагает существование объективной Истины, нам следует, прежде всего, объяснить суть дела. Защита пропозиционального откровения всегда была главной отличительной чертой евангельского христианства и основным пунктом в дебатах относительно непогрешимости Библии.

В соответствии с взглядом на истину, которого придерживается большинство философов и богословов в течение многих веков, вплоть до нашего времени, любое утверждение истинно, если только оно соответствует фактической реальности. Утверждение «стол в моем кабинете коричневого цвета» истинно только в том случае, если в моем кабинете действительно есть коричневый стол. Утверждение «в моем кабинете нет коричневого стола», в таком случае, будет ложным, так как оно не соответствует объективному положению вещей (то есть, фактическому состоянию). Или как лаконично заметил христианский философ Николас Вольтерстоф :

«Моя уверенность в том, что передо мною находится утка, будет верной лишь в том случае, если предо мною на самом деле находится настоящая утка. И если это действительно правда, то не благодаря какой-либо концептуальной теме. Это просто правда, и точка. Мысли могут быть либо истинными, либо ложными. И никак не иначе. Их истинность или ложность не зависит от каких-либо относительных факторов».[2]

У богословия нет причин для изменения или уточнения определения истины, особенно когда это касается рассмотрения Святого Писания как Божьего откровения или формулировок богословских систем. Библия говорит о Божьей истине, как об объективной, абсолютной, универсальной, вечной, антитетической и системной истине. В свете вышесказанного, богословие должно подтверждать, что все содержание Святого Писания – истинно. Библия – это Слово Божье и поэтому каждое утверждение Писания действительно верно.[3] Конечно, в Писании представлено обилие литературных форм – поэзия, история, книги мудрости, пророчества и другие, но каждая форма наполнена пропозициональным содержанием. Другими словами, Святое Писание очень содержательное и точное в отношении каждого рассматриваемого в нем вопроса. Оно открывает знание о природе Бога, человечестве, спасении, этике, истории и о грядущих временах. Это откровение проникло во множество культур и жизнь отдельных людей, но от этого не стало менее пропозициональным.

Язык Писания состоит не только из одних декларативных заявлений, как например: «Иисус заплакал». В нем также представлены вопросы: «Боже мой, Боже мой, для чего Ты оставил Меня?», повеления: «не произноси ложного свидетельства на ближнего своего», прошения:«не введи нас во искушение» и восклицания: «Аллилуйя!», которые не являются, строго говоря, пропозициональными. Тем не менее, они представлены в насыщенном контексте пропозициональных истин и весьма легко могут стать таковыми. Например, Бог говорит: «Не прелюбодействуй». Это повеление не является пропозициональным, так как не рассматривает само положение дела, хотя предполагает несколько основных положений. Конечно, верно то, что Бог дал эту заповедь, верно и то, что прелюбодеяние – безнравственное действие, так как оно оскверняет саму сущность Бога и нравственный порядок Его мироздания. Это выражение можно легко превратить в пропозициональное. В таком случае, оно будет звучать следующим образом: «Прелюбодеяние является аморальным действием». Выдающийся защитник пропозиционального откровения нашего времени Карл Генри правильно сказал: «Вне зависимости от того, использовали ли авторы книг Библии притчи, аллегории, эмоциональные фразы или риторические вопросы, в этих литературных приемах присутствует логическая основа, которая может быть пропозиционально сформулирована и являться либо объективно истинной, либо объективно ложной».[4] Поэтические высказывания также пропозициональны, независимо от того, насколько образными или эмоциональными они могут быть. Давид восклицает: «Окропи меня иссопом, и буду чист; омой меня, и буду белее снега» (Пс.50:9). Это образный язык, описывающий сокрушение, исповедание и упование, который также указывает на объективную реальность. Посмотрите, какие базовые положения в нем присутствуют:

-         Давид молился этой молитвой.

-         Давид нуждался в Божьем прощении (или, говоря языком поэзии, в очищении).

-         Бог услышал молитвы Давида.

-         Бог простил и восстановил Давида.

-         Давид верил в вышеизложенные утверждения и т. д.

Конечно, Божье откровение проявляется через исторические события (сверхъестественные или нет), личный опыт (Исх. 3, Ис. 6 и т. д.), свидетельство творения (Пс. 18, Рим. 1-2). Но все эти формы откровения понятны и поучительны. Их можно понять в терминах основных положений. Такие чудесные события, совершенные Богом, как переход израильтян через Красное море или воскресение Христа, не являются сами по себе пропозициональными. Это, прежде всего, факты, которые могут быть точно описаны в основных положениях.[5]

Божественное откровение было даровано людям разных общин, но источником откровения была не община, а Бог, Который действовал через общины, дабы объективная истина стала известной всем. Тезис Генри точен, несмотря на заявления нескольких постмодернистских клеветников: «Божье откровение – это рациональная передача информации в форме понятных слов, то есть в концептуально-вербальной форме».[6] Генри был обеспокоен не так постмодернизмом, как неоортодоксией и богословским либерализмом. Тем не менее, его утверждение очень важно для нашего времени.

Откровение в Библии – это в высшей степени ментальная концепция: Божье откровение о Себе является рациональной и понятной передачей информации. Будучи извлеченной из разума и воли Бога, откровение обращено к разуму и воле людей. Откровение, таким образом, направлено на деятельность сознания, которое включает в себя мысли и показывает верования и действия своих получателей.[7]

Некоторые из тех, кто пытается опровергнуть высокое мнение о пропозициональном откровении, считая его устаревшим модернистским подходом к богословию, смешали следствия Божьего откровения с его природой, утверждая, будто откровение исходит из общины веры и опыта отдельных христиан. Божье откровение создает общину, будь то община древнего Израиля, ранней Церкви или проявления Тела Христова во всем современном мире. Откровение устанавливает отношения между верующими, а также между верующими и неверующими. Откровение, при правильном понимании, вызывает определенного рода эмоции, такие как: почитание Бога, радость о спасении, сожаление о грехе, неприятие зла и надежду на будущее восстановление вселенной. Но эти общины, взаимоотношения и эмоции должны быть укоренены в Божьем объективном откровении. Сами по себе они не являются таковыми. Более того, эти проявления будут невозможными без Божьего прямого откровения объективной истины. Молитва Давида, преисполненная сокрушения и надежды, была произнесена им только благодаря Божьему откровению (через пророка Нафана). Бог указал Давиду на его грех. Давид, в свою очередь, был уверен в том, что Господь услышит его молитву, простит грех и восстановит его. Молитва (или община) без истины – бессмысленная и жалкая.

В то время как постмодернисты стараются пренебрежительно относиться к метаповествованиям, низводить истину к уровню лингвистических игр и представлять духовность в качестве собрания субъективно подчиненных элементов, евангельские христиане должны восстановить объективную истину, отстаивая ее чрезвычайную важность. Суть вопроса заключается в том, понятным ли языком говорит с нами Бог. Шеффер когда-то сказал: «Суть вопроса для современных людей такова: ‘Есть ли кто-либо в этой вселенной, кто может говорить с нами на понятном для нас языке?’»[8] Некоторые евангельские мыслители, на мой взгляд, допустили несколько ключевых ошибок в отношении природы истины и библейского откровения, которые привели к распространению вредных идей, разрушавших истину, подвергая, таким образом, опасности нашу способность слышать Бога, говорящего через Писание. В данной статье я не могу всесторонне рассмотреть их взгляды, тем не менее, я попытаюсь вкратце показать их ошибки и заблуждения.

МакГрат и Гренц о пропозициональном откровении

То, что в рационализме или модернизме центральным моментом является пропозициональное откровение, не значит, что эти течения допустили ошибку, как считает МакГрат. Он, легкомысленно цитируя постмодернистов в поддержку своей точки зрения (как мы увидим далее), утверждает, что Карл Генри и другие богословы «делают слишком большое ударение на утверждении о чисто пропозициональном библейском откровении».[9] Более того, он изображает этот взгляд в карикатурном виде: «Любой взгляд на откровение, который рассматривает Божье откровение о Себе, как простую передачу фактов относительно Бога, можно назвать неполным. Тем самым он рискует сделать из Бога некое подобие исполнительного директора корпорации, который рассылает директивы своим мелким чиновникам».[10] Серьезное отношение Генри к Святому Писанию, как к пропозициональному откровению, не имеет ничего общего с описанием МакГрата. Генри признает, что Бог открывает Себя с помощью разнообразных средств. Его настойчивый аргумент, который христиане должны ценить, если желают одержать победу над разрушающим истину постмодернизмом, заключается в следующем: Божье откровение полностью пропозиционально, хотя эта пропозициональная истина представлена в разнообразных формах и влияет на нас по-разному. Генри мог бы согласиться с утверждением МакГрата о том, что «откровение проявляется в Божьих глаголах, Божьих деяниях, в личности и присутствии Божьем».[11] Однако оно истинно только тогда, когда глаголы являются истинными Божьими глаголами (а не подделками лжепророков), когда деяния Божьи правильно истолкованы пропозиционально, а личность и присутствие Бога когнитивно поняты и эмоционально ощутимы.

Стэнли Гренц соглашается с критикой МакГрата относительно того, что «постмодернистская артикуляция Евангелия является пострационалистической. Она более не акцентирует внимание на основных положениях, как на главном содержании христианской веры».[12] Гренц считает, что опыт личной встречи с Богом, проявляющийся в контексте общины веры, должен служить отличительным признаком нашего свидетельства, а не сосредоточиваться на пропозициональной истине. Временами кажется, что Гренц отказывается от пропозициональной истины или, по крайней мере, преуменьшает ее роль. Иногда он просто доводит до минимума ее значение для постмодернистской ситуации. Гренц ссылается на мнение Полани об «универсальном намерении», как о самом лучшем для богословия. Нам следует различать «беспокойство относительно универсальности от любого утверждения об универсальности», так как для Полани «истина всегда превосходит наше понимание».[13] Гренц, по всей видимости, пытается поддержать идею Полани о том, что если «основные положения сами (выражают) окончательную истину», тогда, «в результате мы получаем ограниченный взгляд веры».[14] Однако, с точки зрения Гренца, «община веры берет на себя право представить, в некой форме, истину о мире и божественной действительности».[15] Он также пишет об «основных положениях, которые мы принимаем в процессе наблюдений за природой реальности».[16]

Все это немного смущает. «Основные положения» либо выражают истину, либо нет. Третьего не дано. В данном случае, выразить истину в концептуальном смысле может только основное положение. (Утверждения истины могут быть провозглашены с помощью божественных действий, как уже и было отмечено нами, но эти фактические действия являются свидетельством основных положений). Ни одно основное положение не может выразить всю истину. Тем не менее, это не значит, что богословское основное положение не может выразить определенные фундаментальные «окончательные истины». Ни одна богословская система, созданная человеком, не может претендовать на совершенство. Тем не менее, некоторые богословские утверждения являются истинными в определенном и окончательном смысле, как например: «Иисус - Господь», «Бог триедин», «люди грешны», «смерть Иисуса искупила человеческий грех», «ад существует» и так далее. Исповедующие христиане заботятся как о «выражении универсальности», так и об «утверждении про» универсальность. Вся вселенная, каждый ее сантиметр, пребывает под владычеством Христа (Деян. 4:12, Кол. 1:15-19 и т. д.). Ни один человек (или ангел) не способен полностью понять, что включает в себя владычество Христа. Однако это не означает, что мы не можем понять и выразить своими словами «окончательные» или «универсальные» истины об Иисусе, Его Евангелии и Его Царстве.

Давайте рассмотрим тождество Иисуса, как воплощенного Бога. Эту истину можно выразить с помощью разнообразных положений, каждое из которых имеет более высокий уровень концептуальной утонченности. Например:

-         Иисус – истинный Человек и истинный Бог.

-         Иисус – одна Личность, имеющая две природы – человеческую и божественную.

-         Две природы Иисуса выражают ипостасное единство божественной и человеческой природы.

Все три утверждения являются объективно истинными, потому что соответствуют реальности Самого Иисуса Христа, как истинного воплощенного Бога. Эти положения «сами выражают окончательную реальность». Но каждое из них делает это по-своему, в зависимости от своего уровня концептуального содержания и спецификации. Ни одно из этих утверждений полностью не выражает исчерпывающую истину о Воплощении (это касается и четко проработанных формулировок Халкидонского собора). Тем не менее, они в равной мере истинны и библейски обоснованы. Эти истины могут служить основой для дальнейшего процесса познания и разъяснения. Все же, они по своей цели «универсально истинны». В противоположность этому взгляду, Гренц утверждает, что «универсальной цели» недостаточно для богословствования, хотя без нее и невозможно обойтись. Наши богословские утверждения, в которых мы излагаем универсальные положения, должны достигнуть своей цели – воссоединиться с объективной реальностью, дабы стать истинными и библейски обоснованными.

Гренц, следуя за постлиберальным богословом Джорджем Линдбеком, утверждает, что богословие и «его положения являются вторичными положениями», которые появляются благодаря религиозному опыту и общинной жизни.[17] Даже не рассматривая в деталях противоречивые взгляды Линдбека, видно, что такое следование Гренца за Линдбеком вызывает обеспокоенность. Ведь Линбек подчеркивает, что у доктрины есть регулятивная функция в разнообразных общинах, которая не является напрямую (если не вовсе) пропозициональной. Если это так, то доктринальные «истины» применимы только в контексте общины, они не могут быть успешно или нормативно применяться в реальности вне контекста общины. Поэтому, как отмечает Пол Гриффит, такой взгляд на доктрину (иногда называемый «теорией правила») отвергает идею о том, что выражающие доктрину предложения являются выражением основных положений. В таком случае, они становятся носителями оценки истины и конвейерами информации об экстраментальной и экстралингвистической реальности.[18]

Если теория правила истинна, тогда доктрина буддистской общины и доктрина христианской общины не могут противоречить друг другу, так как они относятся только к сугубо внутренней практике или правилам этих общин, а не к объективным истинам, выраженным в основных положениях. Но так как обе общины отстаивают свое право быть единственным носителем истины, которая существует и за их пределами, такая теория не может быть правильной.[19] Давайте рассмотрим две ключевые доктрины: учение о нирване (отчужденное состояние без каких-либо желаний) и учение о Троице (о едином Боге в трех Ипостасях, у Которого есть желания). Обе эти доктрины не могут быть окончательными реальностями. Человек не может обрести окончательный покой в Будде, в то же время обретая его во Христе. Ведь эти учения противоречат друг другу, они антиподы. Такова природа всех утверждений истины, как в религии, так и во всех остальных областях бытия. Утверждения истины обязаны исключить все то, что противоречит им.

Поэтому использование Гренцом концепций Линдбека сводит практически на нет его собственные позитивные замечания относительно положений. Богословские положения должны обладать главным статусом как в богословии, так и в во всей жизни. Богословие должно быть основано на Святом Писании, а не на общине или опыте, хотя они все же разнообразными способами будут влиять на наше богословие. Выявленные истины, ясно выраженные в богословии, должны руководить нашей жизнью, даровать надежду, помочь нам быть духовно проницательными, так как Тот, Кто открыл их нам, является благим и заслуживающим полного доверия. Правильно принятое богословие проявляется в правилах благочестивой жизни. Но эти правила когнитивно значимы только во взаимосвязи с объективными реальностями, истинными для каждого как в контексте общины веры, так и за ее пределами. Например, апостол Иоанн призывает нас «испытывать духов, от Бога ли они». Испытывать духов мы можем, проверяя их учение – то есть пропозициональные утверждения относительно идентичности Христа (1Ин. 4:1-4). Павел говорит о «познании истины, которая ведет к благочестию» (Тит. 1:1). Глубокое знание объективной истины ведет к субъективному благочестию, которое демонстрируется вне христианской общины перед наблюдающим за нами миром. Фрэнсис Шеффер пишет:

«Прежде всего, наше призвание заключается не в альтернативном образе жизни. Рассматривая учение Святого Писания, мы понимаем, что для нас важным является не община слова или форма практики, принятая этой общиной.

Наше призвание, главным образом, заключается в исследовании истины, которая укоренена в Боге – в Его деяниях и в Его откровении. И если это действительно истина, тогда она, на самом деле, затрагивает полноту реальности и все аспекты нашей жизни, включая приемлемую основу для реальности общины и ее практики».[20]

Генри красноречиво доказывает, что Божье откровение по своей сути является неисправимо когнитивным: его интеллектуальное содержание подпитывает наше экзистенциональное преобразование в то время, как мы принимаем его истины, которые стали известны благодаря Духу Истины (Ин. 16:13). Он подчеркивает, что Божественное откровение стоит на первом месте:

«Откровение действительно только тогда, когда Сам Бог делает его доступным для нашего понимания. Все a priori концепции, все предположительные постулаты, все субъективные ожидания соответствуют предмету того, что было явлено посредством откровения Самого Бога. Объективно данная реальность, с которой и должно начинаться богословие, – это Бог, провозглашающий Себя в Слове».[21]

Цель Божественного откровения заключается не только в провозглашении ряда истинных положений. Тем не менее, без этих истинных положений откровение исчезнет как концептуальная категория, ибо нечего, в таком случае, открывать – не будет никакого когнитивного содержания. Откровение является Божьим действием, проявляющимся способами, которые затрагивают все аспекты человеческого естества: разум, эмоции, волю.

Человек, во всей своей полноте, должен преклониться пред Творцом и Искупителем в подчинении Святому Духу. Нам необходимо возлюбить нашего Бога «всем сердцем, душой и разумением». Это должно стать первоочередным заданием. Только в таком первоочередном богословском контексте мы сможем возлюбить своего ближнего, как самого себя (Мф. 22:39).

Логическая последовательность и богословие

Такое подчинение Богу всем своим существом должно исходить из логического понимания учения Святого Писания и его применения в повседневной жизни. Как Бог сказал через пророка Исаию: «Тогда придите – и рассудим» (Ис.1:18). Все же некоторые отвергли логическую последовательность в качестве критерия для богословия, считая ее пережитком рационализма или модернизма эпохи Просвещения. МакГрат обвиняет таких евангельских авторов, как Карл Генри, Джон Уорвик Монтгомери, Фрэнсис Шеффер и Норман Гайслер, в принятии «сильного рационалистического духа», что было слишком опрометчиво с их стороны. Он критикует Карла Генри: «даже Карл Генри может допустить опрометчивое высказывание в качестве доказательства веры в ‘логически последовательное Божественное откровение’».[22] Приверженность Генри логике делает ее «более авторитетной», чем само Святое Писание. МакГрат спрашивает: «Какого рода логике нужно предоставлять такое важное место? Чья рациональность обеспечивает основу для авторитетности Святого Писания?»[23]

Генри и его последователи, по всей видимости, не признают влияние греха на человеческую рациональность.[24] По этой причине МакГрат подвергает их резкой критике: «Из всех людей, только евангельские богословы не могут допустить, что откровение может пребывать в жестких рамках греховного человеческого разума».[25] Он иллюстрирует свою озабоченность обсуждением того, как богословы решали сложные христологические вопросы. Он цитирует Тертуллиана, так как этот богослов, на его взгляд, достоин доверия, а его труды весьма поучительны, потому что он «указал на опасность суждения о Евангелии на основании человеческой мудрости».[26] Генри «здесь без явной необходимости изображал евангельское движение уязвимым», подчеркивая важность логической последовательности для знания.[27]

МакГрату не удалось показать некоторые существенные различия. Во-первых, в высказывании о том, что логическая последовательность является критерием для понимания Святого Писания, автор указывает на базовый факт для любого вразумительного рассуждения. Мы созданы таким образом, что не можем сознательно верить в противоречивые заявления. Но если бы мы даже смогли поверить, то они не могли бы оба быть истинными! Например, Иисус не воскрес из мертвых, и в то же время, воскрес из мертвых. Как убедительно говорит Генри: «Если закон противоречия не важен в области трансцендентной онтологии, тогда невозможно будет отличить Бога от не-Бога и божественное от демонического ».[28]

Более того, согласно глубоким исследованиям Генри и других богословов, Евангелие от Иоанна (1:1-3) говорит о Христе до Его воплощения, как о Логосе (или Слове). Это значит, среди прочего, что Слово-Личность понятно и рационально. Оно создало мир, который можно понять разумом, и в котором существуют творения, способные познать истину. Слово является Богом, Который общается с нами. Слово — это глаголющий Бог. Генри очень убедительно говорит: «Логос Библии — это Личность, Которая раскрывает Себя, трансцендентна по отношению к человеку и миру, вечна и по естеству Своему божественна и разумна, и воплощена в Иисусе Христе».[29] Эта Личность является «основой всякого значения и трансцендентным личностным источником, а также опорой рациональной нравственности и целенаправленной последовательности для созданной реальности».[30]

Многие ранние христианские апологеты использовали этот взгляд как доказательство того, что раскрытие любой истины языческими философами было возможно только благодаря Богу-Логосу.[31] Это учение является не аберрацией рационализма, а неотъемлемой частью библейского откровения.

Отделение откровения от логики порождает опасную и ложную дихотомию. Когда МакГрат спрашивает: «Какая логика, чья рациональность?», он, тем самым, запутывает вопрос, так как ни один человек не обладает своей собственной логикой и не контролирует ее. Люди используют логику либо мудро, либо неудачно. Люди не создают логику, хотя они могут манипулировать общественным мнением, использовать пропаганду и выдвигать ошибочные аргументы. Основные законы логики, такие как принцип непротиворечивости и исключенного третьего, являются необходимыми формами аргументации. Например, такие формы как modus ponens и modus tolens, формируют правильное мышление. Они не являются случайными социальными конструкциями, которые может изменить любой желающий.

Более того, МакГрат сам использует логику, чтобы принизить значимость и важность этой же логики. Это неизбежно, хотя и внутренне противоречиво. Он обосновывает свою точку зрения следующим образом:

1. Человеческий разум омрачен грехопадением.
2. Логические проверки откровения играют на руку мирским критикам.
3. Поэтому человеческий разум не следует использовать для проверки откровения.
4. Поэтому те, кто используют разум для проверки откровения, ошибаются.

Проблема заключается в том, что: (1) сомнительно, а (2) ложно. Поэтому (3) и (4) не обосновано логически на основании (1) и (2). Давайте посмотрим, почему.

Человеческий разум поражен грехом в том смысле, что мы часто вовсе не рассматриваем многие вещи логически или мыслим нерешительно и инертно. Мы можем приходить к ложным логическим заключениям, даже не зная об этом. Более того, набор фактов, на основании которых мы выдвигаем свои аргументы, иногда весьма ограничен. Поэтому мы не в состоянии сделать правильные выводы. Вот что пишет Паскаль:

«Разум этого верховного судьи мироздания не является до такой степени независимым, что может быть полностью глухим к любым звукам, раздающимся вокруг него. Не грохот пушечного выстрела привлечет эту мысль, но шум, производимый флюгером. Не удивляйтесь, если сейчас он выражает свои мысли не очень понятно. Ведь в его ушах жужжит муха, а этого достаточно, чтобы считать его неспособным дать добрый совет».[32]

Величайший изъян в человеческом мышлении проявляется в тщетных попытках стать независимым от Бога и Его откровения. Это ошибка человеческого высокомерия, а не самого человеческого разума. Павел говорит о таковых: «называя себя мудрыми, обезумели» (Рим.1:22). Ограниченность человека в сотворенном мироздании Бога требует открытости к принятию истины, которая исходит из источника, находящегося вне его. Поэтому разумно ожидать получения информации, которую человеческий разум, предоставленный сам себе, не в состоянии предоставить.[33] Правда в том, что я не могу наблюдать окружающую среду, использовать законы логики, а также без помощи откровения Святого Писания, делать выводы о существовании и природе Святой Троицы. Однако я могу раскрыть истину о Святой Троице посредством Божественного откровения и рационально понять основные положения этой важной доктрины, как центральные в Святом Писании.[34]

Тем не менее, проблемы, связанные с человеческим мышлением, ничего не стоят по сравнению с действенностью и обоснованностью самой логики, которая исходит от Бога и является неотъемлемой частью нашей сотворенной природы и когнитивной структуры.[35] Конечно, «образ и подобие Божие» включает в себя не только разум (Быт. 1:26). Но это не значит, что мы становимся менее разумными существами. Сам по себе разум не греховен. Разум является фактом Божьей реальности – Его характера, порядка Его творения и ума Его рациональных творений. Однако, человеческий разум склонен ко всякого рода злу, так как мы являемся грешниками, извращающими Божьи благие дары.

Д. Элтон Трублад утверждал, что откровение должно проверяться разумом по одной простой причине – из-за существования ложных утверждений относительно откровения. Мы заранее знаем, что многие сомнительные откровения ложны, так как в них содержатся абсолютно противоречивые утверждения. Более того, пока закон противоречия не будет признан необходимым условием для всех рациональных дискуссий, мы будем терпеть поражение.[36] Если МакГрат призывает нас исключить базовую логику из основных христианских утверждений, тогда почему точно так же не поступить в отношении нехристианских утверждений? Например, христиане считали пантеизм нелогичным. Пантеизм учит, что, во-первых, все существующее едино и божественно, а во-вторых, что существуют люди, которые не признают такого единства и божественности мироздания. Рациональность считает эти заявления пантеизма противоречивыми, так как божественное единение мироздания должно полностью вытеснить настоящую индивидуальность, а также указывает на возможность нехватки божественной реализации (неведение всеобъемлющего божества).[37] Однако, если христиане, в попытке защитить свои взгляды, обращаются к мистике, игнорируя логику, тогда они теряют возможность критиковать другие мировоззрения. Ирония заключается в том, что сам МакГрат написал книгу о христианской апологетике, в которой опровергает положения других мировоззрений на основании их нелогичности. А если они нелогичны, тогда они недостойны того, чтобы их придерживались.[38] Тогда почему он относится пренебрежительно к разуму в отношении пропозиционального откровения?

Ссылка на «тайну» в описании христианского учения должна делаться с огромной осторожностью и только после интенсивного интеллектуального внимательного исследования. Логическое противоречие – это не тайна, а такие же ложь и абсурд, как и квадратный круг. Относительно воплощения можно сказать, что призыв к использованию логической последовательности не является модернистской ошибкой, которая рассматривает христианское богословие с мирской точки зрения. За пределами базовой формулировки Халкидонского собора (которая соответствует Святому Писанию), философы и богословы пытались разнообразными способами сделать выражение «одна Личность, две природы» более вразумительным и последовательным. Сам МакГрат в одной из своих книг разумно объясняет учение о божественной и человеческой природе Христа. Он приводит, как пример, своего друга, у которого есть двойное гражданство. Обычно мы думаем, что люди являются гражданами какой-то одной страны. Однако этот человек является гражданином как Великобритании, так и Швейцарии. МакГрат пишет:

«Логическое противоречие будет существовать только тогда, когда мы будем утверждать, что британское гражданство исключает возможность обладания швейцарским паспортом. Но на самом деле это не так. Тогда почему на богословском уровне утверждение о человеческой природе Христа должно исключать существование Его Божественной природы? Разве Он не может одновременно быть гражданином неба и земли?»[39]

Конечно, данное высказывание не является апологетикой в чистом виде, тем не менее, оно призывает нас серьезно задуматься над этой проблемой и показывает, что истинность утверждения доказывается с помощью логической последовательности.

Говоря философским языком, Гордон Льюис и Брюс Демерест утверждают, что божественная и человеческая природа Христа не противоречат друг другу. Их аргументация включает в себя объяснение разницы, существующей между противоположностями и подпротивоположностями. Если два утверждения являются противоположными, тогда они не могут быть оба истинными, но могут быть оба ложными. Например: «Все собаки коричневые. Нет коричневых собак». Если же два утверждения являются подпротивоположностями, тогда они могут оба быть истинными, но не могут оба быть ложными. Например: «Некоторые собаки коричневые, а некоторые - не коричневые».

В пределах Личности Иисуса Христа, некоторые из атрибутов принадлежат Его божественной природе, а некоторые не божественной (то есть, человеческой). Истина о человеческой природе Христа находится в подпротивоположном отношении к истине о Его божественной природе. Божественные атрибуты Христа не конфликтуют с Его человеческими атрибутами. Однако, если бы мы сказали, что все атрибуты Христа божественны и некоторые из Его атрибутов не божественны, тогда наше утверждение было бы явно противоречивым и поэтому ложным, так как «подтверждение и отрицание универсального утверждения истины не может быть истинным».

«В подпротивоположной взаимосвязи ни подтверждение, ни отрицание не могут быть универсальными, так как оба могут быть истинными. Например, «некоторые атрибуты человека физические», а «некоторые атрибуты человека не физические». Подобным же образом, «некоторые атрибуты Личности Иисуса Христа божественные, а некоторые -человеческие». Как божественный ряд атрибутов не является единственным в природе Христа, так и человеческий ряд атрибутов не является таковым, а посему, как утверждения первого, так и последнего не могут быть обязательно ложными».[40]

Логическая категория подпротивоположных взаимосвязей используется в работах Аристотеля (премодерниста!), тем не менее, она отлично служит и богословию. Это не какой-то модернистский рационализм, а вера, которая стремится к пониманию посредством логики, дарованной Богом. Льюис и Демарест признаются, что «недостаток их полного понимания» того, «как божественные и человеческие атрибуты существуют вместе, не является достаточным основанием для того, чтобы объяснить главный вопрос в отношении искупительного плана Бога логическим абсурдом!» В контексте понимания воплощения они «признают всю сложность... но не противоречие».[41]

Нападки МакГрата на предполагаемый рационализм Генри (который применим к Льюису, Демаресту и многим другим евангельским богословам, включая и меня), не имеют под собой серьезного основания по определенной причине. МакГрат утверждает, что подчеркивание важности логической последовательности играет на руку ее критикам, таким как Спиноза, который считал учение о Воплощении противоречием, таким же нелогичным, как и квадратный круг.

«Все же, почему должны евангельские мыслители чувствовать такое принуждение к признанию чрезвычайно сомнительных повелений ограниченного и греховного человеческого разума? Сколько раз это уже повторялось, даже мирскими философами, что логика является врагом истины?»[42]

Обвиняя Генри в верности «греховному человеческому разуму», МакГрат, тем самым, плюет в колодец, из которого сам же черпает воду. Более того, ни один мирской философ эпохи премодернизма, модернизма или постмодернизма, не будет переубежден христианином, утверждающим: «Мы не зависимы от «греховного человеческого разума», поэтому нам совершенно не нужно доктрину о Воплощении делать более понятной для посторонних. Этот вопрос уже давно решен, поэтому примите наше богословие таким, какое оно есть, и следуйте за нашим Богом». Такое утверждение только подольет масла в огонь обвинений, согласно которым христианство нелогично и неинтеллектуально.

А теперь относительно утверждения, что «логика является врагом истины». Я не знаю ни одного философа, который когда-либо придерживался такого взгляда. На самом деле, было бы чрезвычайно тяжело быть философом и придерживаться такой точки зрения. Более того, МакГрат не предоставил ни одной ссылки. Если кто-либо согласен с данным утверждением, тогда он обнаруживает свою нелогичность и неспособность раскрыть истину. Подобный девиз не поможет христианскому богословию.

Говоря как постмодернист, МакГрат утверждает, что упоминание об «универсальной рациональности» является фикцией, заблуждением и выдумкой. Он так обеспокоен по поводу существования предполагаемых ошибок модернистов, которые пытаются создать «универсальную рациональность», что даже включает в список своих союзников эпистемиологического нигилиста Пауля Фейерабенда. Фейерабенд пишет:

«Практически нет никакой разницы между членами примитивного племени, которые защищают свои законы (потому что это законы их богов), ... и рационалистами, которые используют объективные стандарты, с той лишь разницей, что первые знают, что делают, а последние – нет.».[43]

Вместо того, чтобы нападать на этот радикальный конструктивизм, МакГрат спокойно добавляет, что это «сравнение стало для многих предупреждением. Тем не менее, оно еще должно быть опровергнуто философом от науки».[44] Однако, утверждение о том, что философия науки Фейерабенда является чрезвычайно влиятельной в наши дни в академических кругах, не более чем ложь.[45] (Его девизом для описания философии науки является выражение «все позволено». Разве можем мы применить такой подход в отношении богословия?)[46]

Так как члены примитивного племени ошибочно приписывают действиям богов явления, происходящие в природе, вместо того, чтобы объяснить их действием законов природы, они совершенно заблуждаются. Если они считают, что Земля плоская, а солнце вращается вокруг нашей планеты, тогда они также заблуждаются. Многие из этих ложных верований держат людей в рабстве суеверий. Примитивные племена не создали вакцины против полиомиелита или ветряной оспы. Они также не могут сделать пересадку сетчатки глаза, удалить опухоль головного мозга, совершить трансплантацию сердца или быстро доставить парамедиков на вертолете. Эти преимущества можно отнести к высокому уровню развития современной науки (возникшей в контексте западного, теистического мировоззрения), которая использует рациональность для поиска истины и излечения многих болезней. Не нужно быть секулярным рационалистом, отрицающим Божественное откровение, чтобы увидеть это. МакГрат выплескивает рациональную воду вместе с рациональным ребенком.

Критикуя Джона Хика, МакГрат утверждает, что «в эти времена постмодернизма... идея универсальной нравственности практически позабыта».[47] Он также утверждает, что «не существует универсальной нравственной структуры, на основании которой можно делать общественные и универсальные суждения относительно того, какая религия нравственно превосходней».[48] МакГрат занимается не только описанием. Он думает, что отход от метаповествований и попытки объяснить целостную картину являются весьма полезными. Так как «старые факты Просвещения» относительно таких универсальных понятий, как опыт, религия и рациональность отмирают, «вера в культурные или эмпирические мета-повествования... считаются, в лучшем случае, ошибочными, а в худшем - призывом к угнетению».[49] Он также счастлив тем, что «называемый привилегированным доступ к полному и всестороннему знанию реальности обычно рассматривается с глубоким скептицизмом», так как его нельзя ни подтвердить, ни отвергнуть.[50] МакГрат с одобрением цитирует высказывание Терри Иглтона:

«Постмодернизм указывает на конец таких «метаповествований», тайная террористическая функция которых заключается в обосновании и легализации иллюзии «универсальной» человеческой истории. Сейчас мы находимся в процессе пробуждения от ночного кошмара модернизма, с его манипулятивным разумом и фетишем целостности, к реальности отброшенного плюрализма постмодернизма, к этому огромному разнообразию подходов к жизни, к языковым играм, которые отвергли ностальгический призыв к тому, чтобы самим стать доминирующими и легитимными».[51]

Хотя МакГрат и не упоминает об этом, тем не менее, сам Иглтон подвергает постмодернизм резкой критике.[52] Однако у Иглтона своеобразный подход к постмодернизму. Он явно не подходит для христианского богословия. Ошибка модернизма заключалась в том, что в нем была создана конструкция ложной целостности, основанная на автономном разуме и гуманистической утопии, которая исключала Божественное откровение. Новая ошибка постмодернизма заключается в отвержении метаповествования, принятии релятивизма и усилении культурного конструктивизма. МакГрат пишет в своей книге о том, что сам Иглтон чрезвычайно обеспокоен фактом отрицания Жаном Франсуа Лиотаром метаповествования, так как в таком случае исчезает основание, благодаря которому можно назвать такую социальную несправедливость как, например, нацизм, объективно ужасной. Ведь с точки зрения Лиотара каждое повествование «подтверждает свою истинность в собственном прагматичном контексте, не нуждаясь в аргументации или доказательствах».[53]

МакГрат, по всей видимости, весьма оптимистично смотрит на перспективы постмодернизма. Однако он не замечает, что христианское богословие является метаповествованием, основанным на Божьем рациональном самораскрытии. Постмодернисты, на которых полагается МакГрат, рассматривают коллапс рационализма эпохи Просвещения как конец эпохи всех без исключения метаповествований. Если христиане не смогут прибегнуть к универсальным стандартам рациональности и нравственности в своей апологетике и богословских разработках, тогда постмодернистская критика метаповествований разрушит саму суть христианского учения, которое мы пытаемся проповедовать постмодернистскому миру. Сама концепция Божественного откровения предполагает, что те, кто принимают это откровение, действительно имеют «определенный доступ к объективной реальности». Бог явил Себя в творении, Христе и Святом Писании. Последователи Христа обладают привилегией знать, что Христос есть Господь, в то время как другие ее не имеют (1 Кор. 8:6). Господство Христа пронизывает все сферы действительности. Более того, вся мудрость и знание сосредоточены в Личности Христа (Кол. 1:15-17, 2:3). Мы имеем знание только «отчасти» (1 Кор. 13:12), но все же имеем его, потому что получили привилегию обладания знанием от Всеведущего Бога.

В этом особом знании нет места гордости, но, как уже ранее отмечалось, есть достаточно пространства для возрастания и исправления. Мы не уравниваем абсолютную Божью истину с нашим ограниченным пониманием этой истины, но, тем не менее, у нас есть способность хотя бы частично постичь эту истину, потому что Бог, по Своей безмерной благодати, сохраняет нас во Христе.

Однако МакГрат присоединяется к модернистам и вместе с ними отклоняет этот взгляд на истину, изображая ее в карикатурном виде:

«Получается самая настоящая пародия на библейскую идею «истины», когда ее пытаются поставить на один уровень с взглядом Просвещения о концептуальном или пропозициональном соответствии, или производный взгляд на благовестие как на провозглашение пропозициональной точности христианского учения».[54]

Довольно странно слышать от МакГрата о том, что благовестие является провозглашением «объективной истины с надеждой на то, что она вызовет субъективный отклик, то есть, отклик сердца, разума и всего естества того, кто услышит ее».[55] Истина не может быть объективной, если она не соответствует объективной реальности. В одной из своих книг МакГрат утверждает, что вера должна включать в себя «веру в существование Бога и Его обетования».[56] Он беспокоится о пропозициональном провозглашении без призыва к посвященности. Однако, утверждение о том, что вера в «контексте концептуального или пропозиционального соответствия» является «пародией», которая капитулировала перед взглядами эпохи Просвещения, совершенно ошибочно. Истина требует полного посвящения человека во всей его целостности. Ведь это истина, явленная нам личностным Богом. Это не какой-то абстрактный и безличный платонический взгляд на истину, которая существует отдельно от Верховного Существа. Но Божья истина должна быть объективной, дабы применять в отношении нас, Его творений, всеобъемлющие требования на субъективном уровне. Если мы ограничим богословие, благовестие или апологетику отвлеченным списком пропозициональных истин (которые следует формулировать и повторять), тогда мы не только извратим эти дисциплины, но и отвергнем само понятие передачи истины. В таком случае, мы полностью уничтожим богословие, благовестие и апологетику. Взгляд Просвещения на истину не является новым для ее представителей. Взгляд о передаче истины является весьма древним. Он присутствует в работах Платона, Аристотеля и в самой Библии. Как представители христианства, так и философы Просвещения соглашаются друг с другом относительно природы истины. Однако они расходятся во взглядах касательно того, что истинно и какое влияние истина должна оказывать на нас. МакГрат, как и многие представители евангельского движения, заигрывая с постмодернизмом, все же не может признать эти значительные различия.

У христианского богословия есть намного лучшая альтернатива, чем приспосабливание к постмодернистским заблуждениям. Эта альтернатива – путь постижения познаваемой Божьей истины. Только христианство обладает истинным посланием, которое оно должно распространять.

Возвращение к Божьему метаповествованию

Влияние Божьей благодати охватывает всю вселенскую и человеческую историю в одном грандиозном повествовании, которое мы в состоянии понять. Несмотря на то, что Гренц и я не всегда согласны друг с другом, тем не менее, в данном случае, он отлично выразил свою мысль:

«Наш мир – это больше, чем собрание противоречащих друг другу, несопоставимых местных повествований. В противовес утверждениям тезиса Лиотара, мы твердо верим, что локальные повествования многих человеческих общин органично образуют собой одно единственное грандиозное повествование – историю человечества. Есть одно метаповествование, которое охватывает всех людей и все времена».[57]

Постмодернисты поступают правильно, подчеркивая центральное положение историй в культуре, начиная от сказок для детей на ночь до повествований целых стран и народов. Метаповествования теряют свою значимость, когда их превращают в микроповествования и отделяют эти истории от объективной истины. Эти мини-истории являются всего лишь пищевым концентратом для постмодернистского потребления. Они не могут по-настоящему насытить, утолить голод или вдохновить, вне зависимости от того, сколько времени они будут заменять нам настоящую пищу.

Мы рассказываем и слышим истории для того, чтобы найти значение, а не просто для развлечения. В них есть место человеческому достоинству, сюжетной линии, развитию характера, нравственным качествам и развязке. Но что более важно – им требуется рассказчик. Говард Сайндер объясняет:

«Нет истории без рассказчика. Повествование требует рассказчика. Это такая же истина, как и то, что у слов «рассказ» и «сказать» один корень. Нет рассказчика – нет рассказа. Нет писателя-романиста – нет романа. Нет драматурга – нет драмы. Это очевидно для всех. Тем не менее, часто люди забывают о том, что рассказ требует рассказчика точно так же, как легкие нуждаются в воздухе. Существование повествования является положительным доказательством существования человека. История требует сознания, этого странного факта осознания самого себя, что включает в себя волю, намерения, воображение и цель – все то, из чего состоит личность».[58]

Христианское богословие – излагаемое в семинариях и христианских колледжах или проповедуемое в поместных церквях – следует выделять с помощью повествования о Божьей собственной истории во всей ее полноте, многогранности и драматичности. Ведь, по своей сути, это драма, состоящая из четырех основных актов – сотворения, грехопадения, искупления и эсхатологического завершения. Однако, нам следует представить данное повествование не просто как одно из многих микроповествований, которые придают значение разрозненным общинам, но как космическую историю Самого Создателя. Этот Создатель, Который не только дал нам ключ к истории в Святом Писании, но Сам вошел в исторический процесс посредством воплощения ради нашего спасения от греха и смерти. Безнадежно конфликтующие между собой микроповествования - «У тебя своя истина, а у меня своя» не дают, на самом деле, объяснения цели нашей жизни. Они создают своего рода гетто, вместо того, чтобы указывать на права, дарования и ответственность граждан Божьего мира, которые являются актерами в Божьей драматичной постановке. Бог – это Личность, Которая рассказывает нам настоящую историю и управляет всей постановкой.

Кристофер Дженкс, ведущий аналитик постмодернизма в вопросах архитектуры и изобразительного искусства, отмечает, что отрицание постмодернизмом метаповествований заводит его в культурный тупик. Считая, что традиционные религии больше не могут ничего предложить, он представляет нам набросок «нового метаповествования», которое отчаянно пытается придать смысл локальному небытию, откуда произошел хаос, который, со временем, развился в порядок и возрастающую в сложности систему.

«В начале (он даже не может исключить библейскую тональность) был только квантовый вакуум или пленум, кипящее небытие (принцип неопределенности), позволяющее частицам на короткое время появляться и исчезать. Что бы там ни случилось (согласно стандартной модели), ясно только одно: произошел некий температурный взрыв и последующее расширение...».[59]

Таким образом, Дженкс сообщает о жизни, которая возникла из безжизненного вещества, о цели, возникшей из бесцельности, и, в конце концов, о культуре, возникшей из природы. Эта новая «история о создании мира» является историей, которую никто не рассказывает, которая полна спекуляций и глупостей и которая придает значимость незначительному.[60] Библейская тональность была богословски устранена, но психологическое стремление к объединению и одухотворению Истории все же остается.

Повествование Дженкса, без автора и смысла, показывает сильное стремление постмодернизма обладать неким большим значением, которое бы возвышалось над случайно созданными культурами. Тем не менее, подчеркивание «принципа неопределенности » и «небытия», приводит к философскому краху.[61] Во-первых, метафизически, если все возникло из ничего, тогда до сих пор ничего бы и не было, так как «из ничего и выйдет ничего» (как говорили древние ex nihilo nihil fit). Ничто, не обладая никакими качествами, по определению и необходимости, не обладает причинными качествами или силами. Джон Локк писал: «Мы знаем, благодаря интуитивной уверенности, что чистейшее «ничто» может породить такую же реальность, как и то, что оно может равняться двум прямым углам». Таким образом, онтологически оно парализовано, инертно и неспособно к действиям. Использование экзотических терминов из области физики не помогает в разрешении проблемы полного отсутствия и бесполезности «ничего».

Во-вторых, говоря о «квантовом вакууме пленуме или кипящем небытии (принцип неопределенности), позволяющем частицам на короткое время появляться и исчезать, Дженкс явно противоречит сам себе, так как вакуум (квантовый или наоборот) является противоположностью пленума, что означает «наполненность чего-то». Использование двух этих антитетических концепций в качестве взаимозаменяемых понятий, совершенно бессмысленно. Ведь «наполненность» – не одно и то же, что и «ничто». Расположение восхитительного прилагательного «кипящее» перед холодным существительным «небытие», не способно превратить ничто во что-то. «Кипящее небытие» способно произвести что-то, точно так же как и «чистейшее ничто».

В-третьих, если мы даже предположим, что ничто породило все существующее в этом мире без причины и цели, тогда все последующее не имеет никакой цели и причины для своего существования. В таком случае, история, либо космическая, либо человеческая или животная, совершенно бессмысленна. У нее нет цели, ценности или значимости, так как ее основанием является, в буквальном смысле, ничто. Это так называемое метаповествование должно вдохновить находящихся в затруднительном положении и сбитых с толку постмодернистов. В таком случае мы обречены на создание социальных конструкций и брошены на волю случая и во власть хаоса. Это то, чего Дженкс так сильно желает избежать. Его отчужденная и случайная вселенная оставляет человека наедине с самим собой, без цели и руководства.

Если христианское богословие желает проявить твердость и противостоять нападкам постмодернизма, тогда оно должно твердо укорениться в пропозициональной истине богодухновенного Писания и его рациональной обоснованности. Оно должно признавать и обращать внимание на Божьи требования и преимущества Божьей великой космической истории о творении, грехопадении, искуплении и эсхатологическом завершении. Только такой подход может изменить ситуацию в нашем постмодернистском мире.

Эта статья взята из книги под предварительным названием «Разрушение истины: защищая христианство от нападок постмодернизма», «Truth Decay: Defending Christianity Against the Challenges of Postmodernism», by Douglas Groothuis to be published by InterVarsity Press, USA in april 2000, © 1999 by Douglas Groothuis. Used by permission of InterVarsity Press, P.O. Box 1400, Downers Grove, IL 60515.