Ко времени смерти Самюэля Дэвиса в 1761 году, когда население тринадцати колоний составляло более 1 миллиона человек, стали заметно выделяться христианские деятели, определившие путь будущего развития нации. Население быстро росло. К 1776 году численность его составила 2.5 миллиона человек, что отразилось и на церквах. Среди пресвитериан, например, за семнадцать лет (1741-1758) количество служителей увеличилось с пятидесяти одного до девяноста двух. За этим последовал быстрый рост всех евангелических деноминаций. Поэтому неудивительно, что в списках служителей церкви в конце XVIII века встречается множество имён, совершенно незнакомых нашему поколению. На первый взгляд их так много, что трудно выделить наиболее значительные имена. В 40-х годах насчитывалось только десять проповедников, чья жизнь совпала с эпохой Великого Пробуждения. Теперь их были сотни.

При ближайшем рассмотрении данных таких бесценных изданий, как Annals of American Pulpit («Анналы американских кафедр»), оказалось, что есть нити, связывающие многих людей и многие события; это помогает проследить основные пути распространения духовного влияния. Люди и события не так случайны и беспорядочны, как кажется на первый взгляд: возникали важные связи, и хотя многого мы ещё не знаем, исследование этих связей даёт нам более ясное понимание картины в целом. В этой главе рассказывается о том, как Провидение соединило некоторые ключевые фигуры конца XVIII века.

Для начала следует вернуться к пресвитерии Нью-Брунсвика, в которой Самюэль Дэвис готовился к своему служению. В этой пресвитерии находилось поместье Фэг, где вместе с Дэвисом в школе Самюэля Блэра учились Джон Роджерс и Роберт Смит. Роджерс родился в Ирландии в 1727 году; стал христианином через проповедь Уайтфилда в начале Великого Пробуждения. Роджерса попросили подержать фонарь, освещавший фигуру проповедника, во время проповеди на ступенях здания суда в Филадельфии. Он был так потрясён открывшейся ему истиной, что забылся и уронил фонарь, разбив его вдребезги.[1] В 1743 году Роджерс поступил в школу Блэра и стал готовиться к служению. Там он познакомился с Дэвисом и стал его близким другом. Они часто проповедовали вместе, и когда Дэвис не смог поехать в церковь Сент-Джорджа (шт. Делавэр), переехав в штат Виргиния, вместо него в Делавэр поехал Роджерс. После смерти Дэвиса Роджерс пригласил к себе в дом его мать; и когда он в 1765 году был призван к служению в Пресвитерианской церкви Нью-Йорка, Марта Дэвис поехала с ним, как член семьи. Некоторые современники утверждали, что Роджерс «почти не уступал м-ру Дэвису». Он проповедовал до 1809 года, и умер спустя два года, посвятив христианскому служению шестьдесят четыре года, пережив всех служителей, видевших «великое возрождение» 40-х годов.

Роберт Смит, родившийся в том же году, что и Дэвис, никогда не проповедовал с высоких кафедр страны. Он всю жизнь прослужил в Пекуа (шт. Пенсильвания). Но отчасти через учеников школы, основанной им, отчасти через троих сыновей — Самюэля, Джона и Вильяма — все они стали выдающимися деятелями Пресвитерианской Церкви — он повлиял на жизни тысяч людей. Один из современников писал после смерти Смита:

Немногие служители святого Евангелия были столь почитаемы, как доктор Смит. Всей душой он был предан исполнению священных обязанностей. Скромный и даже застенчивый на церковных совещательных ассамблеях, он признавался, что, стоя на кафедре, не испытывал простого человеческого чувства страха. Он так глубоко осознавал важность и торжественность своей миссии, что не мог думать о том, что скажут люди: душа его наполнялась ощущением божественного присутствия; богатство, уважение, талант — все, что так ценится в этом мире, теряли смысл перед Божьим величием. Поэтому проповедь, произнесённая с таким настроением, была чрезвычайно пылкой и торжественной. Он имел дар убеждать закоренелых грешников, утешать верующих, укрепляя их в преданности Евангелию, примирять благочестивых людей различных деноминаций. С восторгом предавался он своей работе — проповеди Евангелия и раскрытию благодати Искупителя. [2]

Самюэль Финли также начал служение в 40-х годах в пресвитерии Нью-Брунсвика. Вероятно, он учился в деревенском колледже Уильяма Теннета. Два года Финли разъезжал с проповедями, а в 1744 году поселился в Ноттингэме (шт. Мэриленд) и стал влиятельным человеком в вышеупомянутых кругах. Он проповедовал, когда Роджерс входил на кафедру церкви Сент-Джорджа, стал преемником Дэвиса в Принстоне, где и завершил труд своей жизни. В Ноттингэме он руководил академией, которая по свидетельству Арчибальда Александера, «завоевала самую высокую репутацию в средних колониях».[3] Из будущих руководителей Церкви и страны, питомцев школы Финли, упомяну лишь одно имя. Уроженец округа Ньюкасл (шт. Делавэр), Александр МакВортер происходил из шотландско-ирландской семьи. В течение двух лет Финли был его учителем и духовным наставником, под его руководством МакВортер обрёл духовный мир и определил свой жизненный путь. Он продолжил образование в колледже Нью-Джерси, из которого был выпущен через несколько дней после смерти Аарона Барра в 1757 году. Через два года МакВортер начал служение, продлившееся почти всю жизнь, в бывшей конгрегации Барра в Ньюарке, штат Нью-Джерси. Он проработал там более сорока лет. На другом берегу реки Гудзон, в Нью-Йорке, менее чем в десяти милях проживал его друг Джон Роджерс; вместе они стали ключевыми фигурами в деле распространения проповеди Царства Божьего. В начале XIX века Эдвард Гриффин свидетельствовал, что влияние Роджерса и МакВортера «в прежние годы было здоровым и живительным; благодаря им сохранились воспоминания о годах, когда Церковь была правой рукой Всевышнего; ощущение великого значения возрождения и мечта о его возвращении, столь необходимом для Новой Англии».[4]

* * *

Нассау-Холл, колледж Нью-Джерси, открытый в 1756 году в Принстоне, по своему объединяющему влиянию намного превзошёл пресвитерию Нью-Брунсвика, основавшую его. Все евангелические лидеры Великого Пробуждения или были попечителями колледжа, или всемерно поддерживали его. Но больше всех принимал в этом участие Джордж Уайтфилд. Он говорил, что «запущен великий проект», и был убежден, что «евангелизация Мэриленда и Виргинии в большой степени зависит от его успеха».[5] Его надеждам суждено было сбыться. К 1772 году президент Принстонского колледжа мог сказать, что количество его выпускников «почти в четыре раза превышает количество выпускников любого колледжа континента к югу от Новой Англии и, вероятно, превысит суммарное число выпускников всех учебных заведений подобного рода, вместе взятых».[6] Выпускники Нассау-холл, люди с христианскими убеждениями, вскоре заняли важнейшие государственные посты, а около 500 из 2500 выпускников первых восьмидесяти выпусков исполнили изначальное желание основателей — стали проповедниками Евангелия.[7] Судьбы этих пятисот человек вплелись в цепь событий той важной исторической эпохи.

Принстон наделил этих людей особыми чертами, и для того, чтобы понять их правильно, следует вкратце ознакомиться с особенностями жизни этого поселения в Нью-Джерси, ставшего образовательным центром большого значения.

У. Дж. Шедд, один из ведущих преподавателей богословия XIX века, говорил, что для подготовки хорошего студента необходимо выполнить три условия: во-первых, поместить учебное заведение подальше от центров развлечений; во-вторых, требовать соблюдения дисциплины и заниматься строго по расписанию; в-третьих, обеспечить доступ к большим библиотекам. В заключение он писал: «Сознание невежества, порождаемое видом томов, выставленных на библиотечных полках, в которых собраны знания, накопленные человечеством в прошлом, является одним из острейших стимулов к самосовершенствованию».[8]

Место расположения колледжа Нью-Джерси прекрасно отвечало первому условию. Он находился ровно посередине между Нью-Йорком и Филадельфией, развлечения обоих городов были недосягаемы, хотя рядом проходила «большая почтовая дорога». Все студенты проживали вместе в Нассау-холл за ежегодную плату, составлявшую (в 60-х годах XVIII века) 26,6 фунтов. Плата состояла из 4 фунтов за обучение; 15 фунтов за постой (сюда включалось жалование слуг и стюарда); 1 фунт за аренду комнаты; 3 фунта за стирку; 2 фунта — за дрова и свечи; 6 шиллингов — «на непредвиденные расходы». Студенты питались вместе в большом зале, обедами руководил опытный стюард. Самюэль Финли, первый историк колледжа, писал, что питание и кухня здесь заслуживали особого упоминания:

К завтраку подавали чай и кофе. На обед готовили всевозможные рыбные и мясные блюда, используя все разнообразие продуктов, доступных в этой части страны; каждый день готовили что-нибудь одно, но никогда не повторялись; старались использовать разные способы приготовления пищи — словом, пользовались всеми возможностями местного рынка и проявляли старание. Не было роскошных лакомств или дорогих деликатесов — при составлении меню главенствовали интересы здоровья и экономии. Но всё предлагалось в изобилии, без ограничений; пища подавалась всегда в определённое время, блюда были красиво оформлены, официанты услужливы. На столе стоял сидр и немного пива. К ужину подавали молоко и иногда, для разнообразия, горячий шоколад.[9]

В первые годы работы колледжа нехватка книг возмещалась качеством имеющихся в наличии; нехватка учителей — квалификацией работающих. Дикинсон, Барр, Эдвардс, Дэвис и Финли были выдающимися людьми. Студент колледжа, учившийся во время президентства Финли, писал:

Доктор Финли был невысоким человеком с круглым румяным лицом. Он говорил с кафедры необыкновенно серьезно и прочувствованно, иногда весьма пылко. Он отличался редкостной учёностью — не было предмета, преподаваемого в колледже, которой был бы ему незнаком. Он преподавал латынь, греческий, иврит на старших курсах и многое другое. Его почитали и очень любили все студенты…

Ещё до доктора Финли в колледже появились отдельные признаки религиозного возрождения, но при нём они стали явственными и всеобщими. Всё началось в 1762 году, в классе для начинающих, где я в то время учился. Класс был довольно большим — от 25 до 30 человек. Когда начались занятия, мы стали раз в неделю собираться на общую молитву. На одного из учащихся молитва произвела глубокое впечатление, он был очень взволнован; это повлияло на весь класс. Вскоре волнение передалось на другие классы и на весь колледж. Каждый класс превратился в молитвенное собрание; весь колледж стал собираться на совместную молитву — таким образом, образовалось сообщество избранных. Студенты возглавили подобные общества в городе и в деревне. Я думаю, что тогда все эти группы так или иначе были связаны с колледжем. Лишь двое студентов старших курсов сначала проявили скептицизм, но вскоре и они стали проповедниками Евангелия. Работа продолжалась около года. Из моего класса пятнадцать человек, около половины студентов, решили стать проповедниками; а всего около пятидесяти студентов приняли такое решение. [10]

В возрасте пятидесяти лет президент Финли заболел и отправился в Филадельфию за медицинской помощью; там он узнал, что болезнь его неизлечима. Он умер в июле 1766 года, летняя жара не позволила перевезти тело и похоронить его в Принстоне. В колледж вернулось лишь его торжественное свидетельство. «Господь Иисус Христос не оставит этот мир без Своей заботы!». В последние дни своей жизни он постоянно повторял: «Смерть христианина — часть его духовного опыта. Господь предусмотрел все; определил пути и для души, и для тела… Слава Богу, меня ждет вечность. Целую вечность я буду наслаждаться близостью к моему Богу. Это давало мне силы жить. Мне было стыдно отдыхать здесь. О, я почувствую полноту Божию!»

После смерти Финли в Принстоне сменилось четыре президента в течение девяти лет, трудно стало выбрать достойного преемника в тринадцати колониях. Попечители обратились в Шотландию и призвали Джона Уитерспуна, служителя церкви из Пэйсли, неподалеку от Глазго. Сорокапятилетнему шотландцу нелегко было принять решение. Рассказывая студентам Принстона свою биографию, он вспоминал:

Ничто не могло принести мне большего удовольствия, чем подготовка умов, совершенствование талантов тех, кто впоследствии собирается стать служителями вечного Евангелия. Надежда на это — главное утешение в моем нынешнем положении. Несмотря на многие обнадеживающие события, случившиеся после моего приезда сюда; несмотря на очевидное благоволение Провидения к этому колледжу, я должен признаться, что с сожалением оставил свое пасторское служение. После двадцати трех лет проповеди Евангелия бесчисленным послушным любящим людям мне нелегко перейти к труду, столь разительно отличающемуся от моего прежнего служения. Представьте себе — я привык каждый день выступать в переполненных залах, вмещающих 1000-1500 человек, и все прислушивались к моему слову; а сейчас у меня малочисленная и нерадивая аудитория, в основном состоящая из студентов, полагающих, что они не обязаны посещать занятия, если у них нет такого желания.[11] В этой ситуации кажется, что сфера моей деятельности сильно сузилась; но если мне удастся привлечь к духовной жатве нескольких преданных работников, я буду удовлетворен. В Британии один благочестивый и проницательный человек сказал мне: «Вы затоскуете, когда увидите, как малы деревенские общины в Америке по сравнению с большими городскими конгрегациями Шотландии; но если вы сможете подготовить проповедников Нового Завета, увидите, как все изменится, ибо каждый служитель Евангелия — это легион».[12]

Благочестивым и проницательным собеседником Уитерспуна, с которым он беседовал перед отъездом из Британии, был Джордж Уайтфилд. Шотландец не был столь уверен как Уайтфилд, что учреждение колледжа в Принстоне — это «великий проект», но он был убеждён, что «Бог явно благоволит любой части света или Церкви, где Он растит и привлекает к служению людей, специально обученных нести Его Благую весть».[13] С такой надеждой, с таким настроением он ехал в Америку.

Призыв в Нью-Джерси служителя шотландской Церкви показывает, что среди большинства духовенства по обе стороны Атлантики существовало единство взглядов. Попечители Принстона назначили президентом колледжа человека, которого они никогда не видели и не слышали. Они знали его репутацию и читали сочинения, и сочли, что этого достаточно. Они не ошиблись в своём выборе. Мы видим, что христианство, возрождавшееся выпускниками деревенского колледжа, не было самобытным — оно существовало в рамках направления, которого придерживались британские евангелисты. Их взгляды на протестантизм, на проповедь Евангелия совпадали. Самюэль Дэвис в Ганновере читал проповедь «Счастливые последствия излияния Святого Духа», не зная о том, что за 3000 миль, в Пэйсли, Уитерспун проповедует на подобную же тему: «Молитва за процветание нации и возрождение религии, неразрывно связанные между собой».[14]

Первая проповедь, прочитанная шотландцем в Принстоне в начале его 26-летнего служения, могла быть прочитана любым из его предшественников. Из 1 Послания Коринфянам 3:5-7 он взял тему «Успех проповеди Евангелия — полностью в руках Божьих». Основная идея — осознание зависимости от Бога порождает искреннюю молитву — была знакома слушателям, но он привнёс в рассказ личную ноту, и студенты услышали новое свидетельство:

Я вовсе не ставлю себе в заслугу то, что я покинул страну, родных, разорвал дорогие моему сердцу связи, чтобы служить интересам Церкви Христа здесь, в другой части света; я с наслаждением сознаю, что тело Его едино, а Церковь Его вселенская простирается на восток и на запад, к северу и к югу, и пребывает с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Отца нашего. Нам всем придется перебраться в вечность, тела наши бренны; а о такой простой вещи, как переезд из Европы в Америку, не стоит и говорить. [15]

Секрет успеха Принстона лежал, конечно, не в расписании занятий, которое мало отличалось от расписаний других колледжей англо-говорящих стран. Это была не богословская школа; еще меньше колледж походил на «фабрику по производству священнослужителей», как его иногда называли критики. Четыре года студенты посещали занятия, проводимые президентом и тремя преподавателями, целью которых было дать «прочную основу для овладения любой свободной профессией».[16] Здесь пытались научить студентов думать, прилежно учиться и всю жизнь совершенствоваться через чтение. Быстро подготовить к служению человека, имеющего религиозный опыт и обладающего способностями к риторике, противоречило принципам Принстона. Уайтфилд, Дэвис и другие видели таких скороспелых «проповедников» и были встревожены возможными отдаленными последствиями. «Вы бы читали побольше», — сказал Вайтфилд человеку, просившего благословить его на христианские труды в 1750 году. «С некоторого времени мне кажется, что некоторым проповедникам следовало бы немного отдохнуть и поучиться; ограничиться редким чтением проповедей, пока они несколько не усовершенствуются. Иначе, боюсь, что многие из них окажутся временными людьми на пути служения, они просто устанут и оставят эту работу».[17] В Принстоне большое внимание уделялось изучению светских искусств; после окончания колледжа выпускники должны были учиться дальше (или под руководством президента Принстона, или где-либо еще). Может показаться удивительным, что при этом колледж оставался, по словам Эшбела Грина, «выдающимся учреждением, готовящим способных, успешно работающих проповедников Евангелия». Частично это стало возможным благодаря основной идее составления программы. «Неосвящённое обучение» — т.е. учёность, отделённая от религии, — считалось опасным и не желаемым приобретением знаний. Если «фонтаны науки» не содержат «соли откровенной истины», они становятся проклятием. Таким образом, всё, что преподавалось, возвышало понимание значения Слова Божьего.

Но, главное, что укрепляло желание студентов нести христианское служение, это, несомненно, были личный пример и духовность преподавателей. Все учители отличались талантом и учёностью; но не это было самое важное. Грин напоминал следующему поколению студентов, что необходимо для успешного преподавания: «Если ученый человек — искренне благочестив; если всем ясно, что он признаёт превосходство религии над всеми науками — превосходство над всеми земными предметами и рассуждениями; если его святая жизнь и преданный труд во имя Христа ставят его выше всех подозрений — такого человека обязательно услышат; к нему будут прислушиваться».[18]

Основатели Принстона не были знакомы с термином «ролевая модель», но очень хорошо осознавали, что за ним стоит. Это очевидно, ибо они назначали на должность президента признанных пасторов и проповедников; таким образом, колледж мог рассчитывать и в будущем воздействовать на Церкви. Более того, несмотря на то, что президенты приглашались из пресвитериан, их кафолическая, евангелическая роль была важнее узко церковной. С самого основания в Принстоне придерживались правила «внушения или даже указания на недопустимость преобладания принципов какой-либо одной протестантской деноминации над другими».[19] Считалось, что главная задача колледжа — передать потомкам манеру проповеди Евангелия, которая возвратилась во времена Великого Пробуждения. Попечители предлагали молодому поколению ежедневное общение с проповедниками по образцу, о котором писал Ричард Вебстер: «В их проповедях недоставало красивых слов; но их скрепляли и связывали доктрины, наставления и обетования. Мелочному придирчивому исследователю они кажутся суховатыми, но подобно сухим костям пророка Елисея, они могли даже оживлять мёртвых».[20]

Руководители Принстона сознательно обратились к главному вопросу. Что давало жизнь откровенной, прямой проповеди Писания? И все они ответили на этот вопрос так: знания и чувства проповедников, их духовный опыт позволял им свидетельствовать о реальности истин, которые они излагали.

Истинное христианство не может существовать вне единства с Христом; без Бога не может быть истинной проповеди. Вот поэтому основное внимание уделялось не изучению риторики, хотя этим не пренебрегали, а совсем другим вещам. «Легко прогреметь по всему миру, — говорил Дэвис, — блистать и разглагольствовать, заставляя толпы людей разевать рты; но задача, цель ваших трудов — глубоко впитать в себя дух христианства, вести тихие беседы с Господом, быть святым, как Он свят».[21] В первой проповеди, прочитанной в Принстоне, Уитерспун с уверенностью утверждал, что «истинная религия в сердце более важна для успеха проповеди, чем высокое положение или даровитость проповедника»;[22] во время занятий, проводимых им в Нассау-холл, постоянно звучала та же нота. Он говорил об этом в «Лекциях по риторике». Он не сомневался, какое качество следует поставить первым в списке «важнейших качеств», необходимых проповеднику Евангелия:

1.             Набожность. Иметь твердую веру в то, что ты призван нести Евангелие миру; носить в сердце своем живое религиозное чувство…

2.             Набожность дает человеку понимание того, что является главной обязанностью служителя церкви. Опыт превыше всего; опыт необходим для совершенствования всех прочих качеств. Объяснения и рекомендации не заменят ежедневных занятий главным делом своей жизни, исполнения обычных обязанностей. Знания, приобретенные на опыте, везде почитаются ценнейшими, но в служении Господу они просто необходимы, потому что религию невозможно полностью понять, ее скорее надо прочувствовать.

3.             Истинная набожность подскажет человеку, чему ему следует поучиться. Человеческие знания столь обширны, что никто не может знать всего, но религиозное чувство подскажет студенту, какие предметы могут оказаться полезными, и повернет в нужное русло все знания, где бы они ни приобретались.

4.             Набожность является мощным побудителем к усердным занятиям. То, что имеет отношение к вечности, как ничто другое заставляет прилагать усилия. Для благочестивого человека выполнение обязанностей так важно, а объект приложения сил так значителен, что он готов пойти на страдания ради достижения цели.

5.  Истинная набожность наделяет слова проповедника небывалой силой. Из сердца его исходит тепло, проникающее в душу, в отличие от прохладного равнодушия или фальшивого энтузиазма. Мы видим, что истинно благочестивого человека ценят, и он достигает успеха, даже если выполняет работу более скромную, нежели более способные, но менее добросовестные служители. Итак, набожность делает слабых почтенными; что же тогда будет, если добавить благочестия к блестящим природным талантам и приобретенным знаниям?

6.  Благочестие и пример учителя — вот важнейшие составляющие обучения. Говорят, что личный пример учителя значит гораздо больше его поучений. Этот пример более эффективно противостоит злу и живее побуждает к добродетели, чем самая лучшая аргументация. Пример вразумляет сильнее, чем нотация. Наставления зачастую бывают невнятны, искажены противоречиями, а святая жизнь проникает в сердца и овладевает ими.

… Итак, делайте вывод: жизнь человека, преданного Евангелию, должна быть истинно, явно и возвышенно святой.[23]

Может быть, такие слова, произнесенные другими людьми, значили бы мало, но для студентов Нассау-холл все, сказанное преподавателями, подтверждалось тем, что они видели каждый день. Именно в Принстоне придерживались направления, позволяющего обрести спасение; студенты брали пример с учителей, чьи жизни свидетельствовали об истинах, которые они проповедовали.

* * *

В Америке 60-х годов XVIII века редко вспоминали о возрождении. Только Нассау-холл в 1762 году был исключением. Потом в 1764-65 гг. о возрождении стали говорить в Пресвитерианских церквях Морристауна, в Ньюарке и в Нью-Йорке. Первое из посланий к пастве на эту тему сделал Тимоти Джонс, служивший там с 1742 года. Джонс был уроженцем Лонг-Айленда, выпускником Йельского университета; стал пресвитерианином в средних колониях и, проживая в тридцати милях к северу от Принстона, был активным попечителем колледжа. «Он был всегда со своими людьми, — писал Вебстер, — он открывал им значение возрождения; он честно трудился в течение двадцати одного года — и не более того». Но однажды в воскресенье 1 июля 1764 года на него излилась «чудесная восхитительная Божья благодать», и Джонс написал: «Господь расколол небеса и сошёл на землю, горы умалились в Его присутствии. Я увидел, что всё вокруг меня — Его благословенное творение». Беспечные люди стали проявлять «глубокие чувства и большую тревогу», узнав о природе греха и воздаянии Божьем. В тот год церковь Морристауна пополнилась девяносто четырьмя прихожанами.[24]

В Ньюарке, в шестнадцати милях от Принстона, в пасторском округе Александра МакВортера, подобное благодатное воздействие Духа произошло зимой 1764-65 гг.; сам МакВортер в это время находился в Северной Каролине. Когда в 1765 году Роджерс переехал из Мериленда в Нью-Йорк, Джонс председательствовал при его вступлении в должность; «почти сразу же последовало значительное оживление религиозной жизни: многие люди пришли к пониманию истины».[25] Потребовалось возвести новое здание церкви; была построена так называемая Кирпичная церковь, сыгравшая важную роль в дальнейшей истории Нью-Йорка.

Джон Уитерспун поселился в Принстоне в августе 1768 года. Мы знаем, что возрождение произошло на третьем-четвертом году его президентства, но не знаем почти никаких подробностей. И все же о многом можно судить по масштабу личностей выпускников этих лет. Фут писал, что «великое пробуждение привело к обращению многих», и отмечал, что из двадцати девяти выпускников 1773 года, двадцать три посвятили себя служению Господу, а трое стали губернаторами штатов.[26]

Есть документ — автобиография студента, который видел великое пробуждение Принстона в начале 70-х восемнадцатого столетия. Его звали Джон МакМиллан — те, кто изучал пути распространения Евангелия в конце XVIII века, хорошо знают это имя. МакМиллан родился в поместье Фэг в 1752 году, учился в Пекуа у Роберта Смита. «Когда я учился в Принстоне, — писал он, — Господь изливал Дух Святой на студентов, и я видел, что почти все были обеспокоены участью своих бессмертных душ; на некоторых снизошло благословение, и они стали выдающимися служителями Церкви Христа». Но МакМиллана не было среди обращённых в то время. Его понимание религиозных обязанностей было весьма поверхностным:

Я не понимал, что был потерянным, погибающим грешником, навлекающим на себя справедливый гнев Божий; я ничего не предпринимал для собственного спасения.

В таком состоянии я пребывал, пока не поступил в колледж Принстона весной 1770 года. Я пробыл там совсем недолго, когда началось религиозное возрождение среди студентов. Думаю, всё началось с двух-трех студентов, на которых глубокое впечатление оказали проповеди учителей. В день, когда некоторые студенты предавались посту и молитве, я не пошл на обед, удалился в свой кабинет и, пытаясь молиться, неожиданно открыл для себя несколько божественных истин, которые мне не удавалось прочувствовать раньше. Я узрел, что божественный закон не только свят и справедлив, но и благ, и что счастье — в подчинении этому закону. Я почувствовал, что недоволен собой, а не законом, ибо я не всегда подчинялся ему. Я понял, как легко принять евангельский план спасения; никогда до этого сознание мое не было столь ясным. Затем я испытал восторг, созерцая совершенство Господа во всех его проявлениях. Мне казалось, что печать Создателя я вижу на каждой вещи.

Я оставался в колледже до осени 1772 года, потом возвратился в Пекуа, и там начал изучать богословие под руководством преподобного Роберта Смита.[27]

Смелостью, энергией и решительностью МакМиллан напоминал Нокса. Бог готовил его к лидерству в округе, простиравшемся на 300 миль вглубь Западной Пенсильвании; на этой территории не бывал даже Уайтфилд, который в своих путешествиях не пересекал Аллегенские горы. Сами горы не были препятствием. Дело в том, что во времена Уайтфилда на земли к западу от горной цепи претендовали французы по соглашению, заключенному с их союзниками индейцами. Затем в 1755 году разразилась война, начавшаяся с сокрушительного поражения войск британского генерала Брэддока около форта Дюкен, впоследствии здесь был основан город Питтсбург. Около семисот воинов-индейцев вместе со ста пятьюдесятью франко-канадскими ополченцами разгромили британских и виргинских солдат, одетых в красно-синие мундиры. В 1756 году конфликт с Францией приобрел международный характер, в него были втянуты Европа, Индия и даже Филиппины. Протестанты видели, что эта борьба имеет огромное значение для распространения евангелического христианства, и исход войны показал, что они были правы. Парижский мир 1763 года положил конец власти французских католиков в Северной Америке и открыл эмигрантам путь в отдалённые лесные районы, где остановилось войско Брэддока. Через двадцать лет в 1763 году на этой территории, прежде дикой, проживало уже более 20 тысяч англо-говорящих жителей, многие из которых были пресвитерианами, выходцами из Шотландии и Ирландии. В 1773 году некоторые из них поселились к югу от того места, где сейчас расположен город Питтсбург, включая мужчин и женщин, ставших свидетелями религиозного возрождения в Нью-Джерси в 1764 году.

В посланиях жителей этого и других поселений на восток звучало беспокойство о проповеди Евангелия и устройстве церквей. Одним из первых откликнулся на их призыв о помощи Тадеус Дод. Дод родился в 1740 году, а когда ему уже исполнилось тридцать, он попал в Принстон, где и находился с 1771 по 1773 год. Впервые он наблюдал религиозное возрождение еще до колледжа, потому что был знаком с общинами Нью-Джерси: Александра МакВортера в Ньюарке и Тимоти Джонса в Морристауне. Джонс был его первым учителем латыни. После Принстона Дод вернулся в эти церкви, где изучал богословие сначала с МакВортером, потом с Джонсом. В 1777 году он предпринял первое путешествие в отдалённые районы к западу от реки Мононгахела, и в поселении Тен-Майл встретил друзей, с которыми познакомился ещё в Нью-Джерси. В 1799 году он приехал туда с женой и ребёнком. Дод поселился к западу от Мононгахела за год до Джона МакМиллана, первого служителя церкви, основанной по ту сторону границы, впоследствии известного как «апостола Запада». Получив разрешение и благословение на служение от пресвитерии Ньюкасла в 1774 году, МакМиллан стал странствующим проповедником и впервые пересёк Аллегены в следующем году. Во время этого путешествия он посетил церкви Шартье и Пиджен-Крик, расположенные к северо-западу от форта Питт; впоследствии он был призван туда на служение. В 1832 году, будучи уже пожилым человеком, МакМиллан описывал, как вместе со своей семьей он приехал в эти места зимой 1778 года:

Когда я приехал сюда, дом, в котором мне предстояло жить, был почти готов; не хватало «всего лишь» крыши, пола и камина. Но люди были очень добры ко мне, помогали достраивать дом, и 16 декабря я, наконец, вселился: не было ни кровати, ни стола, ни стульев, ни скамеек, ни ведёр. Все эти вещи нам пришлось оставить: в то время не было горной дороги, по которой могли бы проехать повозки, и мы привезли только то, что уместилось в тюках, погруженных на лошадей. Мы соорудили стол из двух ящиков, уселись на бочонки и обратились к Богу в семейной молитве; затем постелили постель на полу и спокойно проспали до самого утра. На следующий день с помощью соседа я сколотил стол и скамейку; через некоторое время нам удалось создать уют в доме. Иногда мы неделями не видели хлеба; но у нас были тыквы и картофель — все, что нужно для жизни; об излишествах же мы никогда не мечтали. Мы наслаждались — у нас было здоровье, Евангелие, благочестивые друзья; мы были там, куда нас послал Господь, и не сомневались, что Он снабдит нас всем необходимым.[28]

Двое других выпускников Принстона, Джеймс Пауэр и Джозеф Смит, вместе с Додом и МакМилланом организовали первую пресвитерию к западу от горной цепи. Назвали ее пресвитерией Редстоун (по названию форта). Первоначально она охватывала всю Западную Пенсильванию и часть Западной Виргинии. Пауэр и Смит учились у Самюэля Финли сперва в Ноттингеме, затем в колледже Нью-Джерси. Пауэр был со своим учителем, когда тот умирал в Филадельфии, и впечатление, произведенное этой смертью «было чрезвычайно сильным и долгим». В 1776 году он поселился в районе Маунт Плезант округа Вестморленд, к востоку от рек Мононгахела и Югиогени, где прослужил в церкви до 1817 года. «По своим убеждениям он принадлежал к школе Теннента, Дэвиса, Роберта Смита и Самюэля Финли».[29] Джозеф Смит также знал Финли по Ноттингему и Принстону. В 1780 году он присоединился к Доду и МакМиллану за рекой Мононгахела и служил в общинах Буффало и Кросс Крик на территории нынешнего округа Вашингтон.

Эти люди и те, которым они служили, жили простой, честной жизнью в небывалых тяготах. В районе не было мельниц, они не могли смолоть зерно и испечь хлеб; не было дорог, по которым можно было бы доставлять товары. Изредка на вьючных лошадях привозили соль и железо. До 1781 года у них не было ни каменных, ни кирпичных домов; домами им служили бревенчатые избы, сделанные без пилы и гвоздей; маленькие окошки в них закрывались промасленной бумагой или полотном. До 1785 года (в некоторых источниках указан 1790 год) не было ни одного церковного здания. Но хуже всех лишений были постоянные нападения индейцев, продолжавшиеся до 1794 года. Прямыми горными тропами, ведущими через Чемберсбург и Бедфорд, в 70-х зачастую не пользовались, из-за множества убитых индейцами в таких местах, как «Сожженные дома» или «Кровавый путь». Многие иммигранты, включая МакМиллана, были вынуждены ехать окружным путём, южной лошадиной тропой — «через скалы пропасти и болота». Кладбища первых переселенцев хранят свидетельства о жизнях, прерванных ударом ножа или томагавка. В округе Уестморленд (считавшимся относительно безопасным по сравнению с западными районами) индейцы атаковали здание суда в 1782 году, были убитые, несколько человек похищено, а поселение сожжено. Годом раньше пришлось перенести место первого собрания пресвитерии «из-за угрозы набега дикарей», — так записано в протоколе. В некоторых районах воскресные службы годами проводились в стенах фортов, особенно летом и осенью, когда индейцы нападали особенно часто.

Стоит отметить, что первые записи об оживлении религиозной жизни в западной Пенсильвании относятся ко времени, когда в центре внимания нации была Революционная война (1775-83). МакМиллан писал в письме, процитированном ранее:

Наша община впервые была благословлена излиянием Святого Духа в середине декабря 1781 года. Первыми его испытали люди, собиравшиеся на общую молитву вечером в День Благодарения. Это вдохновило нас, и мы назначили еще одно собрание с той же целью — по субботним вечерам; с небольшими перерывами субботние вечерние собрания продолжались почти два года. Иногда люди молились ночь напролет; это не было ни скучно, ни утомительно — ведь с нами был Господь, там совершалась Его работа. Многие очищали свои сердца глубоким покаянием; и, я надеюсь, уходили, обновленные благодатью. Как только началась священная работа церкви, сорок пять человек стали прихожанами; особо благочестивые оставались в церкви и занимали там важные должности до самого ухода в мир иной. Время обновления продолжалось до 1794 года. В течение этого периода церковь прирастала количественно; новые члены церкви свидетельствовали о спасительной перемене в сердце; но я не могу сказать точно, сколько их было, ибо не вел регистрационных записей.[30]

Одновременно развивались события в общинах Тадеуса Дода и Джозефа Смита. В первые годы прихожане Дода собирались, в основном, в форте Линдли. В августе 1781 года их церковь насчитывала двадцать пять человек. Через некоторое время религиозная жизнь возродилась, и на службы в форт уже приходило до сорока человек. Стесненные условия форта не позволяли проводить торжественные службы с причастием, а собираться под открытым небом было опасно из-за набегов индейцев. В мае 1783 года верующие собрались в амбаре в первый раз на службу с причастием; день этот был отмечен «явными признаками божественного присутствия». «Происходил постоянное увеличение церкви; кроме того, были периоды, отмеченные особым интересом к религии, когда церковь росла необыкновенно быстро».[31] О служении Джозефа Смита записано:

Зимой 1781 и 1782 года Бог начал изливать Святой Дух на общины Верхнего Баффало и Кросс Крик. Осенью 1782 года в первый раз состоялось Таинство причастия в Кросс Крик. Около пятидесяти человек из обеих общин стали истинными членами церкви. Работа продолжалась, но затем наступил шести- или семилетний период небольшого спада. Самое благодатное снисхождение Духа произошло в июне 1787 года, когда церковь в Кросс Крик пополнилась пятьюдесятью новыми членами. [32]

Е. Х. Гиллет подытожил отзывы о Джозефе Смите:

Ни до, ни после Смита не было в округе столь преданного пастора. Он был человеком веры и молитвы. На кафедре и вне неё он обладал чудесной силой. Он вкладывал душу в свои слова. Его голос звучал «то, как гром, то, как музыка небес». Он удивительным образом, иногда необъяснимо воздействовал на слушателей. Как и Уайтфилд, он слегка косил на один глаз; это придавало его сияющему взгляду удивительное обаяние. «Не было человека, — писал преподобный Самуэль Портер, — который мог так решительно открыть ворота ада и заставить меня заглянуть в темную, бездонную пропасть; никто не мог так, как он, распахнуть ворота рая и позволить заглянуть в мир без страданий, увидеть величественное сияние божественного престола». «Ему удавалось подниматься до почти сверхъестественного, неземного благоговения, полностью лишавшего слушателей ощущения пространства и времени». Его письменные сочинения не производили такого эффекта. Но голос, интонации, священное рвение, божественная живость его души впечатляли необычайно.[33]

Интересно отметить: несмотря на то, что пасторов в Западной Пенсильвании, в общем, хватало, они продолжали организовывать религиозные школы. Подобно своим учителям, они понимали необходимость подготовки следующего поколения служителей. «Когда я решил приехать в эти места, — писал МакМиллан в 1832 году, — доктор Смит попросил меня подыскать нескольких благочестивых молодых людей и подготовить их к пасторскому служению, “поскольку, — говорил он, — набожные и талантливые люди могут уехать отсюда в другие края; и если мы не позаботимся о смене поколений служителей, то можем остаться без пасторов”». Джозеф Смит, Джон МакМиллан и Тадеус Дод взялись за дело; каждый из них открыл свою школу; иногда они обменивались учениками. Вот что говорили о МакМиллане: «Всякий раз, когда появлялся благочестивый молодой человек, проявляющий многообещающие для Церкви дарования, он брал его к себе в семью, бесплатно учил и готовил к пасторскому служению… Он давал нуждающимся юношам деньги, чтобы те могли продолжать учебу; давал всегда в долг и просил вернуть, когда смогут, чтобы он мог оказывать помощь другим».[34] Когда открылась академия общего образования в Кэннонсбурге, МакМиллан ограничился обучением богословию у себя на дому; он продолжал это занятие, «пока не появились богословские семинарии».

Школы, существовавшие на границе цивилизации, не имели даже названий, а влияние их распространялось далеко вокруг. Джозеф Смит, Дод и особенно МакМиллан выпустили «сотни молодых людей, многие из которых впоследствии стали выдающимися проповедниками». И дело вовсе не в количестве. Гиллет заметил: несмотря на то, что церковь остро нуждалась в миссионерах, проповедники пресвитерии Редстоун очень тщательно отбирали молодых людей для обучения и последующего духовного служения: «Они искали и находили надежных, сильных людей; и всем, приходившим к ним учиться, казалось, передавали часть своей духовности».[35] Судьбы большинства их студентов показывают, что они не ошибались: Джеймс Хьюз работал в том же округе, а впоследствии стал ректором университета Майами; Элиша Макурди и Томас Маркес стали выдающимися пасторами, проповедниками и миссионерами; Джозеф Паттерсон и Самюэль Портер были духовными лидерами в Питтсбургском регионе на протяжении первой четверти XIX века; о Джеймсе МакГриди речь пойдёт в следующей главе этой книги. Записи этих людей свидетельствуют, как глубоко они восприняли традицию, к которой приобщились в ранней юности. Доктор Дж. Смит называл их «людьми возрождения»; «людьми духа и огня»; говорил, что «не было на свете людей счастливее» — они «манили в лучшие миры и указывали путь».[36] В их проповедях сочетались «любовь с силой, острота ума со священной пылкостью, снисходящей лишь вместе с Духом Святым». Все они одинаково понимали значение возрождения, и в дальнейшем, так же как их учителя, свидетельствовали о силе воздействия Духа, помогающего создавать новые церкви. Есть запись о том, что в общине Маркеса за четыре года его пасторского служения церковь пополнилась 123 новыми членами; можно прочитать о том, как проповедовал Портер на открытии Питтсбургского Синода в 1805 году о «Возрождении истинной религии, основанной на Писании и рациональных принципах»; как в 1842 году Макурди в возрасте восьмидесяти лет присутствовал на конференции и молился вместе с членами Синода Питтсбурга, Огайо и Вилинга «о ниспослании Святого Духа».

Но вернемся к судьбам трёх проповедников-пионеров, чьи труды повлияли на последующие поколения. Первым из них скончался Джон Смит. Ему было 56 лет, когда он взошёл на кафедру в Кросс Крик в первое воскресенье апреля 1792 года. Все знали, что у него слабое здоровье. В тот день он выглядел не хуже, чем обычно, но проповедовал так, как будто чувствовал, что это его последняя проповедь. Он вспоминал Послание к галатам 1:8: «Но если бы даже мы, или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема». В заключение он подытожил плоды своих двенадцатилетних пасторских трудов, и люди почувствовали, что он прощается с ними. Вся община плакала, особенно когда люди увидели, что их пастор так слаб, что не может без посторонней помощи сойти с кафедры и подойти к лошади. Когда 19 апреля Смит умер, «всем показалось, что солнце в течение нескольких дней после его смерти светило не так ярко, как всегда».[37]

Для Тадеуса Дода скорбь по поводу кончины близкого друга — он написал ему эпитафию — сменилась радостью от наступившего периода духовного возрождения в его общине. Оно началось летом 1792 года и продолжалось осенью и зимой. Под бременем тяжких, хотя и счастливых трудов, Дод подорвал свое здоровье. Он должен был читать проповедь с кафедры Смита в Кросс Крик ровно через год после последнего выступления друга. В первое воскресенье апреля 1793 года состоялась последняя проповедь Дода. В следующем месяце его не стало, и на его могиле Джон МакМиллан сказал: «Блаженны мертвые, пребывающие навеки с Господом; там они отдыхают; а мы наследуем их труды».

Сорок лет спустя, летом и осенью 1833 года, престарелый «апостол Запада» всё ещё проповедовал, как говорят, «с энергией человека средних лет». МакМиллан скончался 16 ноября 1833 года. Джон Карнахан, хорошо знавший его, писал:

Он мало жестикулировал, когда стоял на кафедре, его руки были почти неподвижны. Его речь обычно была посвящена доктринальным вопросам, разделена на два или три раздела, длилась ровно час — ни минутой больше или меньше; иногда он охватывал всю систему доктрин нашего вероисповедания. В конце проповеди он всегда обращался к умам и сердцам своих слушателей. Он великолепно описывал жалкое состояние погибающих людей, особенно тех, кому доступна проповедь Евангелия. Бог благословил его труды. Он не был гением, не обладал яркими талантами. Он говорил простым языком; его понимали даже совершенно неграмотные люди. Я часто видел как он проповедует на открытом воздухе перед аудиторией в полторы-две тысячи человек, стоя в тени деревьев; когда вдруг посреди проповеди он снимал сюртук и развязывал галстук, продолжая говорить, это выглядело совершенно естественно и не вызывало усмешек среди собравшихся.[38]

* * *

Прежде чем развивать тему далее, сделаем несколько заключительных замечаний о распространении Евангелия в Западной Пенсильвании. При наблюдении за тем, как заселялась эта часть страны, прослеживается божественное руководство человеческой историей. Переселенцы приходили сюда, когда были подготовлены истинной религией к тяготам и героическому труду, который требовался от мужчин и женщин, идущих на запад. Западная Пенсильвания была порогом на пути к освоению долины Миссисипи и дальнейшему движению к Тихому океану. Здесь нужны были церкви с истинными и глубокими основами, которые могли вести и вдохновлять многих; церкви, существовавшие в обжитых районах, посылали сюда своих миссионеров. Так возникли общины, описанные в этой главе. Далее для того, чтобы избежать раздробленности, понадобилось единое руководство. В Принстоне Уитерспун часто говорил студентам, что если мы хотим, чтобы Церковь благоденствовала, следует обратить внимание на то, чтобы её руководители держались вместе, помогая друг другу.[39] Уитерспун говорил об этом ещё в Шотландии; это подтвердилось и в Америке. Единство выпускников деревенского колледжа 40-х годов XVIII века — Джонса, МакВортера и Роджерса, работавших близ Нью-Йорка; Смита, МакМиллана, Пауэра и Дода, проповедовавших между рекой Мононгахела и Огайо, — было жизненно необходимо для достижения успеха.[40] Основой единства проповедников пресвитерии Редстоун было не только одинаковое образование. У них было единое понимание концепции христианства. Они были братьями во Христе. Они верили в силу Евангелия и в Святой Дух, от энергии которого зависел успех их миссии. Гиллет писал об этих людях: «Возрождение не просто приветствовали, его ждали с нетерпением... В своем великом благочестии они были духовными наследниками Блэра, Финли и Смита. Многие из них были блестяще одарены, они могли бы занимать самые высокие посты; влияние, оказанное ими на западные земли, открывшиеся для эмиграции с востока, трудно переоценить».[41]

Заслуживает упоминания еще один важный факт. Жёны этих людей были истинными христианками. Они получили хорошее образование и привыкли к удобствам цивилизации. Только «необыкновенная набожность» помогла им пережить суровые тяготы, одиночество, раннюю смерть детей, близость к границе — всё, что вошло в их повседневную жизнь. Все, кто знал этих женщин, говорят, что они не просто стремились выжить. Они молились и постились; они шили зимнюю одежду из шкур, изготовляли зимние одеяла, шили летние платья из полотна, окрашивая их краской, изготовленной из свежескошенного сена; они заново учились готовить на кухнях, в которых временами жили ученики их мужей. Они были настоящими хранительницами своего очага в счастье и в горе. Жена Джозефа Паттерсона в свой смертный час так «ясно видела славу Господню, к которой приближалась, и желала пребывать с ней», что чувство печали настолько притупилось, что он «едва ли почувствовал её острую боль».[42] Джон МакМиллан писал: «Мы с женой счастливо прожили вместе сорок три года; 24 ноября 1819 года она отошла в иной мир, где вступила в вечное владение своим нерукотворным домом на небесах».[43]

Томас Мэрфи вспоминает о Кэтрин Кеннеди, жене Вильяма Теннента, основателя деревенского колледжа, и утверждает, что эту школу вряд ли построили бы без ее «рекомендаций, ободрения и самопожертвования». Он продолжает: «Она заслуживает всяческих похвал. Её не замечали и редко видели, никогда не превозносили, о ней почти ничего не знали; но ее влияние на общину было глубже, сильнее и длительнее, чем чье бы то ни было».[44] Наверно, то же можно сказать о многих женщинах-христианках, вместе с первыми пионерами поселившихся к западу от Аллегенских гор; без них история выглядела бы иначе.

Наплыв переселенцев, произошедший в конце XVIII века, имел последствие, вызывавшее сожаление среди следующих поколений христиан. Люди шли на Запад в поисках новой жизни, селились на дешевых землях, а церковные общины Востока сокращались; старые каменные стены больших церквей ветшали, а для нужд маленьких общин строились новые здания. У. М. Невин, вернувшись в места своего детства — Мидл Спринг в Долине Кумберленд в 1847 году, написал стихотворение, отразившее увиденные им перемены. Он вспоминал, как в дни его юности церковный двор был переполнен людьми, собравшимися на воскресную службу; и его поэтические строки помогают нам лучше понять дух эпохи пионеров:

Они пришли и оживили эти места;

Родители, братья и сестры — все пошли

Дальше на Запад, на новые земли –

И больше не ступят на здешние луга.

Но один остался здесь. О, преподобный!

Мой дорогой отец! Бродит ли твоя душа

Здесь по зеленым холмам моих первых воспоминаний?

Слышишь ли ты мои шаги, чувствуешь ли мои слезы?

Веришь ли, что я люблю тебя

Так же, как во времена, когда ты пребывал здесь?

На этом кладбище высоком

Нет величественных памятников, нет ни скорбных скульптур,

Ни столбов, ни колонн, воздвигнутых потомками.

Лишь скромные плиты могильные и камни,

На которых имена и годы жизни начертаны

И слова печали об умерших: Они успокоились.

Они жили честно.

Они не искали почестей, не ищут их сейчас.

Здесь они собирались в День Господень.

Из городов, из деревень, со всей округи;

Стояли группами, степенные и скромные.

Не было в них ни гордости, ни легкомыслия;

Чего скрывать — среди девиц попадались гулящие.

Привлекали их люди, нарядно одетые.

Вон там, под елями стояли они в стороне,

Шутили и смеялись громко.

Они забывали о Дне Господнем.

Но их немного было. И за них,

Я верю, дома матери молились.

Все остальные здесь стояли молча, разговаривали вполголоса,

Серьезными были и торжественными. Посмотрите —

Они праведны в словах и делах.

Они знали, вернее чувствовали, что спасение — в Евангелии,

Любили Бога Всевышнего, любили ближнего своего.

Божественный свет освещал их, собравшихся

В день отдыха. Все было озарено —

Каждое брёвнышко; вот скамья, на которой сидело

Семейство во главе с почтенной дамой.

Здесь раздавали хлеба и фрукты, полезные вещи;

Говорили о дожде и урожае.

Широкоплечие люди стояли в церковном дворе, собравшись к службе.

А по склонам шли новые люди

Постоянным потоком на Запад.

Источник: http://www.reformed.ru