Пелагий был монахом, родом из Британии, учивший в Риме в начале пятого столетия. Когда Рим пал под натиском атак варваров, он бежал в Северную Африку. Оттуда Пелагий направляется на Восток. Там его воззрения приводят к богословским противостояниям в Палестине. В конце концов, он находит прибежище в Константинополе. Однако дальнейшая судьба этого монаха неизвестна. На первом Ефесском соборе (431 г.) Пелагий был осужден, хотя не совсем ясно, был ли он жив на тот момент. Задолго до этого Августин (354-430) уже знал об учении Пелагия и о его неутихающих последствиях, возникших в Северной Африке. Августин написал против этого учения пятнадцать работ и принимал активное участие в деле осуждения Пелагия на Карфагенском соборе 418 года. К сожалению, практически все, что мы знаем о дебатах между Пелагием и Августином, находится именно в работах Августина. Таким образом, мы вынуждены рассматривать позицию Пелагия со слов Августина. Хотя, с другой стороны, большинство дебатов между этими двумя богословами велось конструктивно (особенно на раннем этапе противостояния). Поэтому нет причин предполагать, будто Августин осознанно пытался исказить точку зрения своего оппонента. Пелагий был прекрасным оратором. У него была способность убедительно влиять на аудиторию. Августин же больше уделял внимание скрупулезному исследованию сути предмета. Вероятней всего, много людей было введено в заблуждение ораторскими способностями Пелагия. И только позднее, когда некоторые из его слушателей приступали к более глубокому исследованию его учения, наступило прозрение.

Как Августин, так и Пелагий основывали свои утверждения на Библии и особенно на посланиях апостола Павла. Оба соглашались, что Бог сотворил человечество со свободной волей, и что только благодаря Божественной благодати любой человек может спастись. Различия между этими богословами находятся в контексте этих границ. Пелагий верил, что люди могут совершать истинно добрые дела, если они этого действительно желали, и что Бог вознаградит этих людей за их действия. Он настаивал, что каждый человек сталкивается с настоящим выбором между добром и злом. Ибо, если это не так, Бога можно рассматривать как автора зла, также как и добра, а человеческая воля не будет иметь никакой значимости. Он не намеревался этим утверждением отрицать Божью благодать, ведь она первично дарует человеку свободную волю. Кажется наиболее вероятным, что Пелагий рассматривал волю человека как несформированную, слабую, нуждающуюся в подпитке Божьим Законом. Ключевым моментом является следующее. Так как Евангелие могут принять только те, кто достаточно зрел для его понимания, так и грех может быть совершен только теми, кто осознает, что они делают. Таким образом, нет никакой унаследованной греховности каждого человека от рождения и вины, передающейся от одного поколения к другому. Для Пелагия мнение, что никто не может избрать добро без особенного Божественного вмешательства, производящего таковое желание, казалось несправедливостью со стороны Бога. Поэтому он это отрицал.

Августин же, с другой стороны, настаивал, что грех Адама был до такой степени велик, что поразил каждый аспект человеческой природы и передается от одного поколения к другому. Человек, как бы он ни старался, не может произвести дела, угодные Бога. Ведь корень проблемы находится намного глубже. Человеческие существа находятся в состоянии отчуждения от своего Создателя и тем самым не могут претендовать на моральную нейтральность в какой бы то ни было сфере. Если даже они могут совершать действия, признаваемые другими людьми как добрые, эти дела все равно будут поражены основной греховностью, влияющей на всех нас.

Августин верил, что Божья благодать была необходима не для улучшения или расширения человеческих способностей в совершении добра, но для преобразования человеческого состояния. Из состояния греховности – в состояние повиновения. На утверждение Пелагия, что воля слаба и нуждается в наставлении, Августин отвечал, что воля прекрасно знает, что ей необходимо делать, но лишена силы, чтобы произвести это действие. Пелагий так никогда и не осознал слова сокрушения апостола Павла касательно этого, столько красноречиво выраженные в седьмой главе послания Римлянам. Более того, утверждает Августин, Пелагий так никогда и не понял весь настоящий ужас смерти. Даже если некоторые люди могут превзойти других в духовной жизни и возвыситься над обычным состоянием морали, эти люди должны все равно умереть. И нет никакой гарантии, что их смерть будет менее болезненной, чем у других. Всеобщность смерти, которая поражает младенцев так же, как и взрослых, можно объяснить только универсальностью греха, поражающей и детей. Незнание закона – не одно и то же, что и невинность, и дети способны согрешать без осознания своих действий. Представить по-другому, говорит Августин, значит не только отрицать очевидные факты, но и сделать Бога несправедливым в посылании смерти морально незнающим детям, когда они не совершили ничего, чтобы заслужить это.

Легко понять, почему аргументы Пелагия были приняты многими людьми, слышавшими его впервые. Но легко и увидеть, почему Августин победил в этом противостоянии. Его понимание человеческой природы и Божьей справедливости было более логичным и глубоким, чем у Пелагия, для которого грех был осознанным действием, а не состоянием, в котором человек оказался из-за разрушенных отношений с Богом. Это было также более гуманно. Потому что те, кто спасен, знают, что это произошло благодаря Божьей благодати и не зависит от их доброго поведения. Грешник, спасенный по благодати, имеет мир с Богом, в то время как человек, пытающийся угодить Богу своими делами, будет всегда преисполнен беспокойством и никогда не будет иметь мира в своем сердце. Это и есть Евангелие. И именно Августин, а не Пелагий, выразил его со всей истинностью и верностью.