Хусто Л. Гонсалес

История христианства. Том 1. От основания Церкви до эпохи Реформации

Часть вторая. ИМПЕРСКАЯ ЦЕРКОВЬ

Константин

Вечная, святая и непостижимая благость Божья не позволяет нам блуждать во тьме, она указует нам путь к спасению... Я наблюдал это не только в себе, но и в других людях.

КОНСТАНТИН

Мы оставили Константина в тот момент, когда после разгрома Максенция в битве у Мильвиева моста он вместе с Лицинием издал указ о прекращении гонений. Мы уже отмечали, что в конце концов он стал единственным правителем Римской империи, и теперь нам предстоит проследить, как он добивался своей цели. Мы также остановимся на характере и искренности его обращения. Но первостепенное значение для истории христианства имеет не степень искренности Константина и не понимание им христианской веры, а то, какое влияние оказывали обращение и все совершенное этим императором при его жизни и впоследствии. Это влияние таково, что, по ряду мнений, церковь вплоть до XX века жила в "эпоху Константина" и нынешний кризис связан с завершением этой долгой эпохи. Вопрос о справедливости такого взгляда мы обсудим, когда наш рассказ дойдет до XX столетия. Во всяком случае, религиозная политика Константина оказала такое огромное воздействие на ход христианской истории, что вся вторая часть книги посвящена рассмотрению разного рода ответных действий на эту политику и попыткам приспособить ее к иным историческим обстоятельствам.

От Рима к Константинополю

Расширить подвластные ему территории Константин намеревался за-Долго до битвы у Мильвиева моста. С этой целью он готовил прочную оперативную базу в Галлии и в Британии. Пять лет он потратил на укрепление границ по Рейну, откуда постоянно исходили угрозы со стороны варваров, и на то, чтобы завоевать расположение своих подданных справедливым и мудрым правлением. Но он не был идеальным правителем. Он так любил роскошь и помпезность, что построил в своей столице Трире грандиозный и богато украшенный дворец, общественными же работами пренебрегал, и дело дошло даже до того, что дренажную систему окрестных полей прорвало, затопив виноградники, которые были основой местной экономики. Вместе с тем он обладал редким для правителей умением соблюдать разумные пределы налогообложения подданных, дабы сохранить их лояльность. Обезопасив границы от вторжений варваров, Константин добился расположения многих жителей Галлии. Частые грандиозные представления в цирке обеспечили ему поддержку любителей насилия и кровавых зрелищ - в жертву приносили так много плененных варваров, что, как утверждает летописец тех времен, эти представления в какой-то мере поблекли - животные устали убивать.

Будучи искусным политиком, Константин расправлялся с противниками по одному и всегда, прежде чем сделать очередной ход, старался обезопасить фланги. Например, хотя кампания против Максенция выглядела внезапной, он и в военном, и в политическом плане готовился к ней не один год. Военная подготовка вылилась в то, что в кампании против Максенция он задействовал всего четверть своих ресурсов, чтобы в его отсутствие не произошло крупного вторжения варваров или бунта на его собственных землях. В дипломатическом плане ему надо было добиться, чтобы Лици-ний, который был восточным соседом Максенция, не воспользовался вторжением Константина и не предъявил претензий на какие-либо земли Максенция. Чтобы предотвратить такую возможность, Константин предложил Лицинию в жены свою сводную сестру Констанцию и, возможно, заключил с будущим зятем секретное соглашение. Это должно было прикрыть его фланг. Но даже и тогда он не двинулся в Италию, пока Лициний не завяз в конфликте с Максимином Дайей.

Победа у Мильвиева моста сделала Константина правителем западной части империи, в то время как Восток оставался поделенным между Лицинием и Максимином Дайей. Менее дальновидный политик сразу же двинулся бы против Лициния, тем более что по имеющимся сведениям Константин уже тогда решил, что будет воевать с ним. Но Константин умел выжидать. Как и раньше в Галлии, он сосредоточил усилия на консолидации своей власти на вновь завоеванных землях. Казалось, что его встреча с Лицинием в Милане еще больше укрепила их союз, и это подтолкнуло Лициния направить свои усилия против их общего противника Максимина Дайи. Таким образом, в то время как Константин собирал силы, Лициний был вынужден тратить их в войне с Максимином. В Милане Константин еще больше привязал к себе Лициния, исполнив обещание выдать за него Констанцию.

Союзники были еще в Милане, когда пришло известие, что Максимин вторгся на территорию Лициния и захватил город Византии. Похоже, что он считал войну неизбежной и решил ударить первым. Но Лициний действовал быстро, и Максимин был еще возле Византия - позднее Константинополь, а сейчас Стамбул, - когда противник появился перед ним с менее многочисленной армией и разбил его. Максимин был вынужден бежать и вскоре умер.

Империя стала теперь поделена между Лицинием, владевшим всем ее пространством к востоку от Италии, включая Египет, и Константином, владевшим Италией, а также Западной Европой и Северной Африкой. Учитывая родственные связи двух императоров, можно было надеяться, что гражданские войны подошли к концу. Но на самом деле как Лициний, так и Константин стремились к единоличной власти во всей империи, которая, несмотря на ее обширность, была слишком тесной для них двоих. Какое-то время оба противника занимались укреплением своей власти и подготовкой к неизбежному противостоянию.

Наконец враждебные действия начались. Был раскрыт заговор с целью убийства Константина, и следствие вышло на родственника Лициния, сбежавшего на его территорию. Лициний отказался выдать родственника Константину для предания его смертной казни и в конце концов объявил Константину войну. Хотя христианские историки всю вину обычно возлагают на Лициния, на самом деле именно Константин хотел войны со своим зятем, но ему удалось представить своего противника агрессором.

Затем Константин вторгся на территорию Лициния. Две битвы не принесли никому особого успеха, но Константин проявил себя более тонким стратегом, захватив Византии. Лициний был в то время в европейской части своих владений, а Византии занимал господствующее положение на коммуникациях, связывавших его с Азией, где находились его основные силы. Поэтому Лициний оказался отрезанным от своих главных сил и был вынужден запросить мира.

Константин в очередной раз проявил себя способным политиком и терпеливым человеком. У него были все возможности отказаться заключить мир и окончательно сокрушить Лициния. Но для этого ему надо было увести армию далеко от оплота своей власти, и в таком случае не исключалась возможность, что Лициний перехитрит Константина, повторив его собственный маневр со взятием Византия. Поэтому он удовольствовался присоединением большинства европейских территорий Лициния.

Это произошло в конце 314 года, и затем воцарился мир. Константин в очередной раз использовал передышку для укрепления власти на вновь завоеванных землях. Свою резиденцию он расположил не на Западе, а в Сирмии - на территории современной Югославии, - а затем в Сердике, современной Софии. Оба эти города располагались на недавно завоеванных землях, поэтому у Константина была возможность наблюдать за действиями Лициния и укреплять свою власть в этих областях.

Перемирие продолжалось до 322 года, хотя напряженные отношения между императорами сохранялись. Главной причиной конфликта были их амбиции, что сказалось в вопросе о том, какие титулы и почетные звания Должны быть переданы их сыновьям. Ко времени, когда наконец разразилась война, камнем преткновения стала и религиозная политика.

На религиозной политике Лициния следует остановиться особо, ибо после победы Константина некоторые христианские авторы в своем стремлении оправдать его действия против Лициния пытались представить последнего в исключительно дурном свете. После Миланского эдикта Лициний в течение нескольких лет не предпринимал никаких мер против христиан. Более того, рассказ одного христианского автора того времени о победе Лициния над Максимином Дайя весьма созвучен рассказу о победе Константина над Максенцием - в нем тоже присутствует видение. Но у христиан во владениях Лициния не было согласия по многим вопросам, и это вело к общественным беспорядкам. Когда Лициний пытался использовать императорскую власть для наведения порядка, находились группы христиан, полагавшие, что их угнетают, и считавшие Константина защитником истинной веры и "императором, которого любит Бог". Лициний не был христианином, но есть сведения, что он боялся силы христианского Бога, поэтому в молитвах своих подданных за его противника он усматривал государственную измену. Именно поэтому он предпринял определенные меры против некоторых христиан, что дало Константину возможность выступить защитником христианства против угнетателя Лициния.

В 322 году Константин вторгся в земли Лициния под предлогом преследования отрядов варваров, перешедших Дунай. Обоснованно или нет, но Лициний расценил это как сознательную провокацию и начал готовиться к войне, собрав войска в Адрианополе, где ждал Константина с его более слабой армией.

Летописцы того времени утверждают, что Лициний боялся магической силы labarum Константина и что он приказал воинам не смотреть на христианский символ и не двигаться прямо на него. Если это действительно так, то войска были просто деморализованы. Но в любом случае после долгой и кровопролитной битвы менее многочисленная армия Константина одержала победу, а Лициний бежал в Византии.

Лициний надеялся, что сможет долго удерживать Византии, так как у него был сильный флот, благодаря которому он мог получать подкрепление по морю. Но его флотоводец оказался неопытным мореходом, и корабли тонули из-за штормов. Опасаясь быть полностью отрезанным от остальных своих территорий, Лициний ушел в Малую Азию. Константин последовал за ним, и после нескольких сражений Лициний пал духом и отказался от дальнейшей борьбы. Его жена Констанция - возможно, в сопровождении епископа Евсевия Никомидийского, который будет играть важную роль в нашем дальнейшем изложении, - пришла к нему от имени своего брата Константина, обещавшего сохранить жизнь Лицинию в обмен на его отречение. После многих лет интриг и войн Константин стал наконец хозяином всей Римской империи. Вскоре после этого Лициния убили. По сообщениям одних летописцев, он строил заговор против Константина, другие же намекают, что Константин сам приказал его убить или по крайней мере способствовал этому.

Константин царствовал еще тринадцать лет, вплоть до своей смерти в 337 году. В сравнении с предшествовавшим периодом гражданских войн это было время реформ и процветания. Но политическая нестабильность сохранялась, и несколько человек были казнены за подлинные или мнимые заговоры против императора, в том числе - его старший сын Крисп, командовавший флотом отца во время войны с Лицинием.

К абсолютной власти Константин стремился не ради власти как таковой. Как Деций и Диоклетиан до него, он мечтал возродить былую славу империи. Основное различие между ними заключалось в том, что Деций и Диоклетиан пытались достичь этой цели через возрождение язычества, а Константин полагал, что это лучше делать на основе христианства. Наиболее решительных противников эта политика встретила в Риме, в частности - в сенате, члены которого из числа старой аристократии сожалели о закате древних богов и о былых привилегиях. Уже за несколько лет до конечной схватки с Лицинием Константин столкнулся с противодействием римского сената. Теперь же, став полновластным хозяином империи, он провозгласил смелый курс: он построит "Новый Рим" - неприступный, могучий город, который будет называться Константинополем, то есть "го-родом Константина".

Вполне возможно, что стратегическое положение Византия Константин оценил в ходе кампании против Лициния. Этот город располагался на самом краю Европы, почти соприкасаясь с Малой Азией. Таким образом, он мог служить мостом между европейской и азиатской частями империи. Кроме того, если его должным образом укрепить, Византии смог бы держать под контролем весь Босфор, через который суда проходили из Средиземного моря в Черное. Срок мирного договора, заключенного несколько десятилетий назад с Персией, подходил к концу, и император чувствовал необходимость расположить свою резиденцию неподалеку от восточной границы. В то же время германские племена на Рейне по-прежнему оставались угрозой, и со стороны императора было бы неразумно слишком удалиться от западной части империи. По всем этим причинам Византии казался идеальным местом для новой столицы. Выбор Константина - который он приписывал не себе, утверждая, что следует указаниям, полученным от Бога, - оказался очень мудрым, поскольку основанный им город в течение многих веков будет оставаться важным стратегическим центром.

Но древний Византии был слишком мал для осуществления грандиозного замысла великого императора. Длина его стен, построенных при Септимии Севере, едва достигала двух миль. Повторив древнюю легенду об основателях Рима Ромуле и Реме, Константин вышел в поле далеко за пределы древних стен и копьем указал направление, которому должны следовать новые стены. Все это сопровождалось церемониями, в которых принимали участие как христианские священники, так и языческие жрецы. Когда императора, уже удалившегося от стен, спросили, далеко ли еще собирается он идти, он ответил: "До того места, куда ведет идущий впереди меня". Естественно, христиане из его свиты могли истолковать эти слова как относящиеся к их Богу, а язычники - счесть, что имеются в виду их боги или, возможно, Непобедимое солнце. К концу церемоний Константин наметил обширную территорию, способную вместить огромные массы людей.

Строительство началось немедленно. Поскольку материалов и квалифицированных рабочих было недостаточно, чтобы уложиться в поставленные Константином сроки, статуи, колонны и другое архитектурное убранство привозили из разных городов. Посланцы Константина ездили по империи в поисках всего, что могло украсить новую столицу. Впоследствии Иероним скажет, что Константинополь одели, раздев всю остальную империю. Многие статуи языческих богов, взятые из храмов, ставили в таких местах, как ипподром, общественные бани или скверы. Тем самым боги, превращенные в элемент убранства, словно бы теряли свою силу.

Самой, пожалуй, известной статуей, привезенной в Константинополь, была статуя Аполлона, как говорят, работы Фидия, одного из лучших скульпторов всех времен. Ее поставили в центре города на вершине огромной каменной колонны, вывезенной из Египта и считавшейся самым большим подобного рода монолитом в мире. Чтобы сделать ее еще выше, колонну поместили на мраморный пьедестал высотой свыше шести метров.

Общая высота монумента достигала примерно сорока метров. Но сама статуя уже не была изображением Аполлона - ее венчала голова Константина.

Среди других крупных общественных работ можно выделить базилику Святой Ирины - то есть святого мира, - ипподром и общественные бани. Был также построен большой дворец для императора, а те немногие аристократические семьи, которые согласились переехать из Рима, получили точные копии своих родовых резиденций.

Но для заселения нового города всего этого было недостаточно. Поэтому всем, кто приезжал в него, Константин предоставлял разного рода привилегии, например освобождение от налогов и службы в армии. Вскоре для жителей Константинополя стало обычным делом бесплатно получать масло, зерно и вино. В результате город начал расти такими умопомрачительными темпами, что век спустя при Феодосии II возникла необходимость в строительстве новых стен, ибо территория времен Константина, тогда казавшаяся чересчур обширной, уже не вмещала возросшего населения.

Как станет ясно из последующих глав, решение Константина основать новую столицу имело чрезвычайно важные последствия, ибо вскоре западная часть империи, в том числе Древний Рим, была захвачена варварами, и Константинополь стал центром, в течение тысячи лет сохранявшим политическое и культурное наследие империи. Поскольку столицей этой восточной части Римской империи был бывший Византии, она стала называться Византийской империей.

От Непобедимого солнца к Иисусу Христу

По поводу обращения Константина высказывались разные точки зрения. Вскоре после событий, описанных в этой главе, появились христианские авторы - с одним из которых мы встретимся в следующей главе, - пытавшиеся доказать, что обращение императора было целью, к которой шла история церкви и империи. Другие же утверждали, что Константин был просто ловким политиком, использовавшим "обращение" для своей собственной политической выгоды.

Обе эти точки зрения - явное преувеличение. Достаточно прочитать документы тех лет, чтобы убедиться, что обращение Константина весьма отличалось от обращения других христиан. В то время обращенные проходили через долгое обучение и наставничество, чтобы понять смысл новой веры и жить по ней, и только затем крестились. Их наставником и пастырем был епископ, помогавший им понять роль веры в их повседневной жизни.

В случае с Константином дело обстояло иначе. Даже после битвы у Мильвиева моста и в течение всей последующей жизни он никогда не подчинялся духовному руководству учителя или епископа. Христиане, например Лактанций, наставник его сына Криспа, входили в его окружение. Одно время при нем состоял Осий, епископ Кордовы, выполнявший роль посредника между Константином и другими церковными деятелями. Но Константин сохранял за собой право самому определять свою религиозную политику и даже вмешиваться в дела церкви, так как считал себя "епископом епископов". И после обращения он неоднократно принимал участие в языческих обрядах, в которых христианин участвовать не мог, и епископы не высказывали по этому поводу никакого осуждения.

Объяснялось это не только его властными полномочиями и вспыльчивым характером, но и тем, что, несмотря на проводившуюся им политику поддержки христианства и на его неоднократные исповедания силы Христа, формально он не был христианином, так как крещения не принял. Крестился он только на смертном одре. Поэтому политика в целом и эдикты в поддержку христианства воспринимались церковью как дела человека, дружески настроенного к ней или даже склонного стать христианином, но еще не сделавшего решающего шага. В том же свете рассматривались все религиозные и нравственные "проступки" Константина, то есть как прискорбные дела человека, расположенного стать христианином, но не входящего в число верующих. Такому человеку церковь может давать советы или даже оказывать поддержку, но она не может направлять его. Такое двусмысленное положение дел сохранялось до последнего часа жизни Константина.

С другой стороны, по ряду причин Константина нельзя рассматривать как обычного сторонника политических компромиссов, заявившего о своем благосклонном отношении к христианству, чтобы добиться поддержки христиан. Во-первых, в такой точке зрения заложен анахронизм, ибо Константин оказывается неким предтечей современных политиканов. Но с таким тонким расчетом к религиозным вопросам не подходили и самые неверующие люди. Во-вторых, если Константин был таким беспринципным соглашателем, он начал искать поддержки христиан в неподходящее время. Монограмму "хиро" на свой labarum он поместил в момент, когда готовился к битве за город Рим, центр языческих традиций, где его основными сторонниками были представители старой аристократии, считавшие, что их притесняет Максенций. Более сильными позиции христиан были не на Западе, за который он тогда боролся, а на Востоке, претензии на который Константин предъявит позднее. Наконец, следует отметить, что поддержка христиан имела для Константина сомнительную ценность. Учитывая неприятие церковью военной службы, количество христиан в войсках, особенно на Западе, было относительно небольшим. В гражданском же населении большинство христиан принадлежало к низшим классам, и их экономические возможности были весьма скромными. Кроме того, после почти трех веков напряженной обстановки в империи невозможно было предсказать, как христиане отнесутся к такому необычному явлению, как христианский император.

Быть может, истина заключается в том, что Константин просто искренне верил в силу Христа. Но это не значит, что он понимал эту силу так же, как христиане, умиравшие за нее. Христианский Бог казался ему могущественным существом, которое будет благоволить ему, пока он поддерживает верующих. Поэтому, издавая законы в пользу христианства и строя церкви, Константин добивался расположения не христиан, а их Бога. Именно этот Бог дал ему победу в битве у Мильвиева моста и во многих других сражениях. В определенном смысле Константин понимал христианство так же, как Лициний, испугавшийся сверхъестественной силы, заключенной в labarum его противника. Различие просто в том, что Константин использовал эту силу, встав на сторону христиан. Такое истолкование веры Константина подкрепляется его собственными заявлениями, показывающими его искренним человеком, который весьма смутно понимал смысл христианского послания.

Но это не мешало императору служить и другим богам. Его отец был верным поклонником Непобедимого солнца. Поклонение Непобедимому солнцу, не подразумевая отвержения других богов, было поклонением Высшему Существу, символом которого было солнце. Проводившаяся Константином политика показывает, что в его глазах Непобедимое солнце и христианский Бог не были так уж несовместимы. Возможно, ему казалось, что их можно считать выражениями одного Высшего Божества и что другие боги, хотя и занимающие подчиненное положение, тоже вполне реальны и обладают определенной силой. Поэтому при случае он обращался за советом к оракулу Аполлона, принял титул первосвященника, который традиционно был прерогативой императоров, и участвовал в разного рода языческих обрядах, не отдавая себе отчета, что тем самым он изменяет Богу, Который дал ему победу и власть.

Кроме того, Константин был проницательным политиком. Он обладал такой властью, что мог благоволить христианам, строить церкви и даже перевозить в Константинополь статуи языческих богов для украшения города своей мечты. Но если бы он попытался запретить поклонение языческим богам, то очень скоро столкнулся бы с непреодолимым сопротивлением. Языческие боги отнюдь не были забыты. Христианство еще только начинало укореняться среди старой аристократии и сельского населения. В армии многие поклонялись Митре и другим богам. В афинской Академии и в александрийском Музее, двух крупнейших учебных центрах того времени, учили языческой мудрости. Императорский указ не мог отменить всего этого, во всяком случае - пока не мог Да и у самого императора, не видевшего, чем так уж несовместимы Непобедимое солнце и Воплощенный Сын, не было желания такой указ издавать.

В таких условиях религиозная политика Константина представляла собой медленный, но необратимый процесс. Вполне вероятно, что этот процесс отражал как требования политической реальности, так и внутреннюю эволюцию самого Константина, постепенно отходившего от старой религии и все полнее постигавшего новую. Сначала он просто положил конец гонениям и приказал вернуть конфискованную у христиан собственность. Затем начал проявлять новые признаки благоволения христианам, такие, например, как передача в дар церкви Латеранского дворца в Риме, принадлежавшего его жене, или предоставление службы почтовой связи империи в распоряжение епископов, отправлявшихся в 314 году на Арльский синод. В то же время он стремился оставаться в ладу и с последователями старых религий, особенно - в римском сенате. Официальная религия империи была языческой, и, будучи главой этой империи, Константин принял титул первосвященника и исполнял функции, соответствующие этому титулу. На монетах, чеканившихся вплоть до 320 года, изображались имена и символы языческих богов наряду с монограммой Христа, которую Константин впервые использовал в битве у Мильвиева моста.

Кампания против Лициния дала Константину возможность предстать защитником христианства. Он вторгался на территории, где церковь насчитывала наибольшее количество сторонников. Разгромив Лициния, Константин назначил многих христиан на высокие правительственные посты. Учитывая усиление напряженности в отношениях с римским сенатом, выступавшим за возрождение язычества, Константин все больше склонялся к поддержке христианства.

В 324 году императорский указ предписал всем воинам поклоняться Верховному Богу в первый день недели. В этот день христиане праздновали воскресение Господа. Но это был также день Непобедимого солнца, поэтому язычники не видели причин воспротивиться эдикту. Год спустя в Никее епископы собрались на встречу, которая впоследствии стала называться Первым Вселенским собором²¹. Это собрание было созвано императором, в очередной раз предоставившим в распоряжение епископов имперскую службу связи.

Строительство Константинополя стало еще одним шагом на этом пути. Решение создать "Новый Рим" само по себе было попыткой ослабить власть древних и по большей части языческих аристократических семей в Риме. А набеги на языческие храмы, из которых вывозились статуи и другие предметы для украшения новой столицы, нанесли удар по языческим религиям, многие святилища которых лишились богов, служивших предметом местного поклонения. В то же время строительство новых и великолепных церквей резко контрастировало с разграблением старых храмов.

Но несмотря на все это почти до самого дня своей смерти Константин продолжал исполнять функции языческого первосвященника. Когда он умер, сменившие его трое сыновей не воспротивились решению сената провозгласить его богом. Таким образом, по иронии судьбы Константин, нанесший такой большой ущерб язычеству, стал одним из его богов.

Значение Константина

Влияние, оказанное Константином, ощутимо в церкви вплоть до XX века. Но его царствование и проводившаяся им политика имели для церкви и более прямые последствия, проявившиеся почти немедленно.

Разумеется, самым прямым последствием обращения Константина было прекращение гонений. До тех пор даже во времена относительного спокойствия христиане жили под постоянной угрозой гонений и с надеждой для многих стать мучениками. После обращения Константина эта угроза и эта надежда исчезли. Несколько языческих императоров, правивших после него, не преследовали христиан, а пытались возродить язычество иными способами.

Одним из результатов нового положения дел стало развитие того, что можно назвать "официальным богословием". Ошеломленные милостями, которые Константин изливал на них, многие христиане стремились доказать, что Константин был избран Богом, чтобы привести историю церкви и империи к наивысшей точке развития, в которой они соединились. Типичным выразителем такого взгляда был Евсевий Кесарийский (не путать с Евсевием Никомидийским), о котором мы поговорим в следующей главе.

Другие придерживались противоположной точки зрения. По их мнению, тот факт, что императоры объявляют себя христианами и в результате люди толпами приходят в церковь, свидетельствует не о благословении, а о великом отступничестве. Некоторые из тех, кто смотрел на вещи в таком свете, но не хотел порывать с церковью, уходили в пустыню, где они вели аскетический образ жизни и предавались размышлениям. Поскольку мученичество стало невозможным, эти люди полагали, что истинные последователи Христа должны продолжать готовиться если не к мученической смерти, то к монашеской жизни. Поэтому в IV веке наблюдался массовый исход искренних христиан в пустыни Египта и Сирии. Это раннее монашеское движение мы рассмотрим в главе 15.

Неприятие нового положения дел выражалось и в другой точке зрения, согласно которой лучше всего было просто порвать связи с основной церковью, ставшей имперской, и считать ее греховной и отступнической. К рассмотрению таких взглядов мы обратимся в главе 16.

Среди тех, кто не ушел в пустыню и не стал раскольником, а остался в церкви, отмечался настоящий всплеск духовной жизни и работы мысли. Как в любой поворотный период, многие предлагали теории и учения, которые не могли быть приняты церковью. Самым значительным из таких движений было арианство, вызвавшее жаркую полемику по вопросу о Троице. В главе 17 мы рассмотрим, как развивалась эта полемика до 361 года, когда императором стал Юлиан.

Правление Юлиана ознаменовало высшую точку реакции язычников на обращение Константина. Глава 18 будет посвящена его правлению и рассмотрению попыток придать язычеству новые силы.

Но большая часть христиан не выражала по этому поводу ни крайнего восторга, ни безусловного неприятия. Большинство руководителей церкви считали, что новые условия не только открывают благоприятные возможности, но и таят серьезные опасности. Поэтому, заявляя о верности императору, что, впрочем, большинство христиан делало всегда, они подчеркивали, что в конечном счете их верность принадлежит только Богу. Такой была позиция "отцов" церкви (не совсем точное определение, так как среди них были и "матери"). И опасности, и благоприятные возможности были велики, поэтому перед ними стояла трудная задача. Возможно, они не всегда принимали верные решения и занимали правильную позицию, но так или иначе то была эпоха гигантов, придавших очертания церкви на много веков вперед.

Но прежде чем заняться рассмотрением разного рода ответных действий, вызванных обращением Константина, нам придется сделать паузу, чтобы рассмотреть, как его обращение сказалось на проведении богослужений, которые для большинства христиан, скорее всего, были главными свидетельствами перемен.

До времен Константина христианское богослужение было относительно простым обрядом. Поначалу христиане собирались в частных домах. Затем они стали собираться на кладбищах,таких как римские катакомбы. К III веку появились помещения, специально предназначенные для проведения богослужений. Самую старую церковь, относящуюся примерно к 250 году, археологи нашли в Дура-Европосе. Она представляла собой небольшую комнату, украшенную очень простыми фресками.

После же обращения Константина на христианских богослужениях появился отпечаток имперского величия. Фимиам, использовавшийся как знак уважения к императору, начал применяться и в христианских церквах. Священники, совершавшие до того времени богослужение в обычной одежде, теперь облачались в роскошные одеяния. Некоторые обрядовые действия, которые обычно совершались перед императором, стали частью христианского богослужения. Вошло в обычай начинать службу с шествия. Появились хоры, в значительной мере - для сопровождения этих шествий. В конечном счете прихожане стали играть менее активную роль.

Уже во II веке появился обычай отмечать день смерти мучеников, собираясь у мест их погребения. Теперь же во многих таких местах были построены церкви. В конце концов многие пришли к выводу, что богослужение имеет особенную ценность, если проводится в одном из тех святых мест, где есть останки мучеников. В результате начали выкапывать тела мучеников и помещать их - или отдельные их части - под алтарями многих строившихся церквей. Другие утверждали, что получили откровение от неизвестных или забытых мучеников. Кое-кто заявлял даже, что получил видение, показавшее, где погребен тот или иной мученик, - именно так обстояло Дело с Амвросием и с предполагаемыми останками святых Гервасия и Протасия. В конце концов в церкви распространилось убеждение, что останки святых и реликвии новозаветных времен обладают чудодейственной силой. Особый вклад в развитие таких настроений внесла императрица Елена, мать Константина, нашедшая в ходе паломничества на Святую землю то, что она сочла крестом Христа. Вскоре было объявлено, что крест обладает чудодейственной силой, и кусочки дерева - якобы от этого креста - разошлись по всей империи.

Ко всему этому многие руководители церкви относились неодобрительно и пытались предотвратить развитие суеверных представлений. Поэтому в своей проповеди они обычно говорили, что хороший христианин не обязательно должен идти в Святую землю и что почитание мучеников не надо делать самоцелью. Но их проповедь часто не достигала цели, так как людей в церковь приходило так много, что не оставалось времени для подготовки их к крещению и тем более для водительства их в христианской жизни после крещения.

Церкви, построенные при Константине и его преемниках, никоим образом не походили на простую церковь в Дура-Европосе. Константин приказал построить в Константинополе церковь Святой Ирины, то есть святого мира. Его мать Елена построила на Святой земле церковь Рождества и еще одну - на Елеонской горе. Подобные церкви строились во всех крупных городах империи, иногда по прямому распоряжению императора, а иногда просто по примеру новой столицы. Такая политика продолжалась и при преемниках Константина, большинство из которых стремились увековечить свою память строительством больших церквей. Хотя большинство церквей, построенных при Константине и его ближайших преемниках, не сохранились, есть достаточно указаний на их общий замысел, проявившийся в церквах, построенных позже и стоящих до сих пор.

В некоторых церквах алтарь находился в центре, а внутреннее пространство имело многоугольную или почти круглую форму. Но строители большинства церквей придерживались классической прямоугольной планировки "базилики". Этим древним словом называли большие общественные (или иногда частные) здания, основная часть которых представляла собой зал, разделенный на нефы двумя или несколькими продольными рядами колонн. Именно эта планировка служила в основном моделью для строительства церквей в первые века после обращения Константина, поэтому такие церкви получили название базилик.

Христианские базилики состояли обычно из трех основных частей: атриума, нефов и алтарной части. Атриум представлял собой прямоугольное окруженное стенами помещение у входа. В центре атриума находился фонтан, где верующие могли совершить ритуальное омовение, прежде чем войти в основную часть здания. Притвор, расположенный между атриумом и собственно базиликой, назывался нартексом и имел одну или несколько дверей, ведущих в нефы.

Нефы были самой просторной частью базилики. В центре находился главный неф, отделенный от боковых рядами колонн. В главном нефе потолок обычно располагался выше, чем в остальной части здания, и над двумя рядами колонн, отделявших его от других нефов, возвышались стены с окнами, через которые проходил свет. Боковые нефы были ниже и обычно уже. Поскольку, как правило, имелось два или четыре ряда колонн, в одних базиликах было три нефа, и в других - пять (хотя строились и базилики с девятью нефами, обычно их число не превышало пяти).

В конце главного нефа возле алтарной части располагалось место для хора, чаще всего огражденное. С двух сторон от него стояли две кафедры, с которых читалось и комментировалось Писание и на которые входил регент хора во время пения псалмов.

Алтарная часть располагалась в конце нефа и возвышалась над ним. Она была перпендикулярна нефу и немного превышала ширину основной части базилики, что придавало общей планировке форму креста или буквы Т. Ближе к середине алтарной части находился собственно алтарь, на который помещались Святые Дары для причастия.

Задняя стена алтарной части напротив главного нефа была полукруглой, образуя апсиду - вогнутую нишу за алтарем. У стены апсиды стояли скамьи для служителей. Если церковь была епископской, среди этих скамей помещалось кресло для епископа, или "кафедра", от которой образовалось слово "кафедральный". В некоторых случаях епископ читал проповедь, сидя на кафедре.

Внутреннее помещение базилики богато украшалось полированным мрамором, светильниками и гобеленами. Но наиболее характерной формой христианского искусства в тот период (и долгое время спустя в Восточной церкви) была мозаика. Стены покрывались картинами, составленными из очень маленьких цветных кусочков камня, стекла или фарфора. На мозаиках обычно изображались сцены на библейские темы или на темы, связанные с христианским преданием. Иногда изображался человек, оплативший строительство базилики, в этих случаях он часто был показан передающим в дар небольшую копию базилики. Естественно, главной стеной была стена апсиды. Она обычно украшалась большим мозаичным панно с изображением либо Девы Марии с Младенцем на коленях, либо Христа, сидящего во славе как Верховный Властелин мироздания. Такое изображение Христа как Пантократора, то есть Верховного Правителя, отражало влияние изменившейся политической обстановки на христианское искусство - сидящий на престоле Христос очень напоминал римского императора.

Возле базилики располагались другие здания. Наиболее важным из них был баптистерий. Он представлял собой круглое или многоугольное помещение достаточно больших размеров, чтобы принять несколько десятков человек. В центре находился бассейн для крещения, в который спускались по ступенькам. Там совершалось крещение, обычно погружением или обливанием. (Это были два принятых способа крещения, во всяком случае до IX века. Крещение окроплением головы практиковалось и раньше, но только в исключительных случаях, когда того требовало состояние здоровья, когда крещение совершалось на смертном одре или когда не хватало воды. Альтернативная форма крещения получила распространение в IX веке в более холодных районах Западной Европы. В Италии крестить погружением продолжали до XIII века, а в восточных церквах - греческой, русской и других - погружением крестят до сих пор.)

В середине баптистерия висел большой занавес, разделявший помещение на две части, мужскую и женскую половины, поскольку в IV веке в воду спускались обнаженными, а после выхода из нее получали белые одежды.

Все это служит иллюстрацией последствий обращения Константина. В ранней церкви сохранялись традиционные обычаи. Причащение оставалось основным обрядом богослужения и совершалось каждое воскресенье. Крестили по-прежнему погружением, и сохранялось многое из старой символики. Но изменения, вызванные новыми условиями, наблюдались повсюду. Основная проблема, стоявшая перед церковью, заключалась в том, до какой степени и как она должна приспособиться к изменившимся обстоятельствам. Все были едины во мнении, что так или иначе перемены необходимы. Все были едины также во мнении, что перемены не должны привести к отказу от традиционной веры церкви. Расхождения касались вопроса, что в сущности означает признание новой реальности с одновременным сохранением верности изначальному учению.

Официальное богословие: Евсевий Кесарийский

Когда я смотрю на запад или на восток, когда я смотрю на всю землю и даже на небо, я всегда и повсюду вижу благословенное Константинова руководство одной империей.

ЕВСЕВИЙ КЕСАРИЙСКИЙ

Евсевий Кесарийский был, по всей вероятности, самым образованным христианином своего времени. Он был также одним из самых страстных почитателей Константина и его дел, что видно из приведенных выше слов, и именно поэтому его иногда изображают бесхарактерным человеком, позволившим ослепить себя блеском императорской власти. Но если рассмотреть его жизнь в целом, все выглядит не настолько простым.

Евсевий родился примерно в 260 году, скорее всего в Палестине, где провел большую часть молодых лет. Его называют Евсевием Кесарийским, потому что в этом городе он провел большую часть жизни и служил епископом, хотя и нет уверенности, что он родился именно там. О его родителях практически ничего не известно, неясно даже, вырос ли он в христианской семье или обратился позднее.

Во всяком случае человеком, оказавшим глубокое влияние на Евсевия, был Памфил Кесарийский. Памфил, родом из Берита - ныне Бейрута в Ливане, - учился в Александрии у Пиерия, известного учителя, продолжавшего в этом городе дело Оригена. Памфил занимал важные должности в Берите, а затем перебрался в Кесарию, по-видимому по просьбе епископа этого города. Церковь в Кесарии хранила библиотеку Оригена, и Памфил проводил много времени, работая с ней и пополняя ее. В этом ему помогали несколько человек, которых привлекали интеллектуальная любознательность Памфила и глубина его веры. Одним из тех, на кого ученый из Берита произвел сильное впечатление, был молодой Евсевий, отдававший ему долг признательности тем, что называл себя Евсевием Памфилом.

Памфил, Евсевий и еще два-три человека несколько лет работали одной сплоченной группой единомышленников, жили, вероятно, в одной комнате, ведя общее хозяйство. В конце концов ученик превзошел учителя - Евсевий предпринял всеобъемлющие исследования документов, касающихся происхождения христианства. В этот период совместной работы Памфил и Евсевий написали несколько книг, но большинство из них не сохранились.

Но затем мирной жизни, посвященной ученым штудиям, наступил конец. Еще не прошло время гонений, и угроза, которая не переставала маячить на горизонте, вылилась в бурю, разразившуюся при Диоклетиане. К июню 303 года гонения дошли до Кесарии, когда там впервые за много лет за веру погиб человек. Буря нарастала. В 305 году в сан императора был возведен Максимин Дайя, злейший враг христианства. Два года спустя Памфила арестовали. Как раз тогда буря на какое-то время затихла, и великий христианский ученый просидел в тюрьме более двух лет, прежде чем его приговорили к смертной казни. В течение этого времени Евсевий принимал участие в составлении пятитомника "Защита Оригена", к которому он после мученической смерти своего учителя добавил шестой том.

Самого Евсевия не арестовали. Почему, неясно. По крайней мере дважды он покидал город, и можно предположить, что причиной тому было желание избежать ареста. В то время большинство христиан не считало постыдным скрываться от гонений, ибо на мученичество человека избирает Бог. Как бы там ни было, сам Евсевий не пострадал во время гонений, но его учитель и многие его товарищи стали мучениками.

Именно в эти грозные времена Евсевий написал свою самую значительную работу - "Церковная история". Этот труд, в который он впоследствии вносил изменения, стал важнейшим источником для всех последующих поколений историков церкви. Не будь его, многое из того, о чем мы сейчас рассуждаем, было бы утрачено. Именно Евсевий собрал, свел в единое целое и опубликовал практически все, что нам сегодня известно о людях и событиях ранней церкви. Если бы не он, наше представление о ранней истории христианства было бы далеко не полным.

Наконец, в 311 году положение дел переменилось. Сначала издал указ Галерий. Затем Константин разгромил Максенция и вместе с Лицинием в Милане положил конец гонениям. С точки зрения Евсевия и его выживших товарищей, это стало результатом прямого вмешательства Бога и чем-то напоминало события исхода. С этого времени Евсевий - и, по-видимому, многие другие христиане, не выражавшие своих взглядов письменно, - считали Константина и Лициния орудиями Божьего провидения. Когда борьба между императорами наконец закончилась, Евсевий пришел к убеждению, что у Лициния помутился рассудок, отчего он и начал преследовать христиан. Орудием Божьим остался только Константин.

За несколько лет до того, как Константин стал единоличным императором, Евсевия избрали епископом Кесарии. Это была большая ответственность, так как гонения рассеяли паству, которую предстояло собрать снова. Кроме того, сфера полномочий епископства Кесарии распространялась не только на церковь самого города, но и на всю Палестину. Теперь, когда Евсевий стал пастырем и администратором, у него оставалось мало времени для литературных и ученых занятий.

После избрания Евсевия епископом Кесарии прошло достаточно много лет, когда спокойная жизнь церкви была нарушена новой бурей. На этот раз причиной ее стали не гонения со стороны властей, а ожесточенная богословская полемика, угрожавшая единству церкви: арианская ересь. На ней мы особо остановимся в одной из следующих глав, поэтому сейчас не имеет смысла вдаваться в подробности. Достаточно сказать, что поведение Евсевия в этой полемике нельзя назвать безукоризненным. Но объяснялось это не лицемерием или склонностью к компромиссам. Евсевий просто не понимал до конца, что было поставлено на карту. По его представлениям, первостепенное значение имело сохранение единства церкви. Поэтому, хотя сначала он как будто бы поддерживал арианские взгляды, на Никейском соборе он занял противоположную позицию, но по окончании собора опять начал лавировать. Он был известным епископом и ученым, и многие ориентировались на него, так что неопределенность его позиции, как, по-видимому, и многих других менее одаренных людей, мало способствовала достойному завершению полемики.

Впервые Евсевий встретился с Константином много лет назад, когда будущий император посетил Палестину в свите Диоклетиана. На Никейском соборе он увидел, что император выступает сторонником единства церкви и ратует за ее благополучие. Он несколько раз беседовал с императором и вел с ним переписку. Возможно, он узнал Константина лучше, когда тот приехал со своим двором в Иерусалим на освящение нового храма Гроба Господня. Торжества по этому случаю совпали с празднованием тринадцатой годовщины правления Константина. Вопрос об арианстве продолжал оставаться актуальным, и епископы, собравшиеся сначала в Тире, а затем в Иерусалиме, живо им интересовались, как и император. Евсевий, будучи епископом главного города этой части империи, играл важную роль во всех церемониях и выступил с хвалебной речью в адрес Константина. Эта речь, текст которой сохранился, служит одним из оснований для обвинений его в лести и угодничестве. Но если на нее посмотреть с точки зрения принятых тогда норм поведения в подобных обстоятельствах, восхваление императора в речи Евсевия выглядит достаточно умеренным.

Во всяком случае Евсевий не был ни близким другом, ни придворным Константина. Большую часть жизни он провел в Кесарии и в близлежащих местностях, занимаясь церковными делами, тогда как Константин проводил время либо в Константинополе, либо в других частях империи. Их встречи были краткими и редкими. Поскольку Евсевий пользовался уважением и авторитетом многих других деятелей церкви, император оказывал ему поддержку. А Евсевий, со своей стороны, будучи убежден, что после великих испытаний предшествовавших лет Сам Бог поставил Константана, тоже без колебаний поддерживал императора. Более того, только после смерти Константина в 337 году Евсевий написал свои самые хвалебные строки в адрес правителя, принесшего мир церкви. Поэтому его поведение было не столько выражением лести, сколько благодарностью пристрастного человека.

Но благодарность Евсевия шла дальше словесных восхвалений. Его представление о роли личности Константина наложило отпечаток на все его творчество, особенно в плане понимания истории церкви вплоть до его времени. Последний вариант "Церковной истории" представляет собой не просто пересказ различных событий из жизни ранней церкви. Это по сути апология, в которой автор стремится доказать, что христианство - конечная цель человеческой истории и что это ярко проявилось на примере Римской империи. Подобные мысли высказывались и раньше, когда христианские авторы II века заявляли, что вся истина исходит от Логоса, воплотившегося в Иисусе Христе. По мнению таких авторов, как Юстин и Климент Александрийский, философия и иудейское Писание подготавливали учение Христа. Также звучала мысль, что сама империя и относительный порядок, который она поддерживала в Средиземноморском бассейне, были Божьим установлением с целью облегчить распространение христианской веры. Другие авторы, например Ириней, утверждали, что вся человеческая история со времен Адама и Евы представляет собой широкомасштабный процесс, в ходе которого Бог готовит человечество к единению с божественным началом. Евсевий свел эти идеи воедино, показав их в действии на примере конкретных фактов в истории церкви и империи. В результате история стала уже не просто чередой событий, представляющих лишь археологический интерес, а еще одним доказательством истины христианства, являющегося кульминационной точкой человеческой истории.

Краеугольным камнем этой теории было обращение Константина. По мысли Евсевия, основная причина гонений - непонимание римскими властями, что христианство представляет собой наивысшее выражение лучших римских традиций. Вера и империя, так же как вера и философия, по сути не являются несовместимыми вещами. Наоборот, христианская вера - это конечная точка развития как философии, так и империи. Таким образом, по представлениям Евсевия, религиозная политика Константина имела значение не только потому, что она была выгодна церкви, но и по более глубоким причинам. Создавшаяся новая обстановка стала наглядным и убедительным доказательством истины Евангелия, к которому была направлена вся человеческая история.

Такая богословская точка зрения не позволяла Евсевию критически относиться к событиям, происходившим в то время. Он как будто бы отдавал себе отчет, что у Константина есть недостатки, в частности знал о его вспыльчивом характере и даже о проявлявшихся порой кровожадных наклонностях. И дабы избежать обсуждения этого вопроса, Евсевий просто обходил его молчанием.

Но суть заключается не в том, что Евсевий говорит или не говорит о Константине. Его труды показывают, до какой степени, пусть даже невольно, христианское богословие стало приспосабливаться к новым условиям, так что при этом оно даже отказалось от некоторых своих традиционных постулатов.

Чтобы показать, как менялось богословие применительно к изменившимся условиям, достаточно привести три примера. Во-первых, совершенно ясно, что в Новом Завете и ранней церковью утверждалось, что Евангелие - это прежде всего Благая Весть для нищих и что богатым чрезвычайно трудно услышать и принять ее. Один из наиболее сложных вопросов для ранних христиан заключался в том, как богатый человек может получить спасение. Но теперь, начиная со времен Константина, богатство и пышность стали считаться признаками божественного расположения. В следующей главе мы покажем, что монашеское движение возникло как протест против такого приспособленческого отношения к христианской жизни. Но Евсевий - и тысячи других, от имени которых он говорил, - как будто бы не сознавали значения радикальных изменений, в результате которых гонимая церковь превратилась в церковь власти, и опасностей, связанных с этим изменением.

Во-вторых, Евсевий с радостью и гордостью описывает вновь построенные и богато украшенные церкви. Но прямым результатом строительства таких церквей и проведения соответствующих им богослужений стало зарождение и развитие клерикальной аристократии, подобной имперской аристократии и столь же чуждой простому люду. Порядки, существовавшие в империи, церковь воспроизводила не только в богослужениях, но и в своем внутреннем устройстве.

Наконец, разработанная Евсевием концепция истории привела его к игнорированию основополагающей темы христианской проповеди: пришествия Царства Божьего. Хотя Евсевий и не говорит об этом прямо, при чтении его работ складывается впечатление, что замысел Божий нашел завершение в Константине и в его преемниках. В условиях существующего политического порядка лучшее, на что могут рассчитывать христиане, - обретение Небесного Царства для каждого отдельного верующего. Со времени Константина и в значительной мере благодаря работам Евсевия и многих других богословов, придерживавшихся такой же ориентации, постоянно проявлялась тенденция приглушить или отодвинуть на неопределенный срок надежду ранней церкви, что Господь вернется в облаках и установит Царство мира и справедливости. Позднее многие из тех, кто пытались возродить эту надежду, объявлялись еретиками и осуждались за ересь.

Евсевий был наиболее ярким сторонником произошедших изменений, но не единственным. Вся история того периода свидетельствует, что Евсевий, излагавший свои взгляды в наиболее доходчивой форме, просто-напросто выражал чувства христиан, полагающих, что Константин принес мир и обеспечил победу христианства над его врагами. Простые христиане не могли выразить свои мысли с таким же изяществом и с таким знанием дела, но именно они, продвигаясь шаг за шагом, определяли лицо церкви. Евсевий был не создателем того, что мы назвали "официальным богословием", а скорее выразителем мыслей тысяч христиан, которые, как и он, осознали Божью милость, избавившую церковь от гонений. Но, как будет видно из следующих глав, не все христиане относились к этому столь же восторженно.

Ответ монашеского движения

Монахи, покидающие свои кельи или стремящиеся к общению с другими людьми, теряют покой, как рыбы, вытащенные из воды, теряют жизнь.

АНТОНИЙ

Не все одинаково отнеслись к новой обстановке, в которой оказалась церковь после установленного Константином мира. Наряду с теми, кто, подобно Евсевию Кесарийскому, во всех этих событиях видел исполнение Божьих целей, были люди, сожалевшие, что уровень христианской жизни так резко снизился. Узкие врата, о которых говорил Иисус, стали настолько широкими, что через них устремились бесчисленные толпы людей, многих из которых привлекали привилегии и особое положение, но не интересовало глубокое изучение смысла крещения и христианской жизни под крестом. Епископы боролись друг с другом за влияние. В церковной жизни главную роль все чаще играли богатые и сильные. Плевелы росли так быстро, что угрожали заглушить пшеницу.

Почти триста лет церковь жила под постоянной угрозой гонений. Все христиане знали, что однажды они могут предстать перед римскими властями и что тогда им придется сделать выбор между смертью и отступничеством. Во II и в III веках случались достаточно долгие периоды спокойной жизни, когда многие забывали о возможности гонений, а когда они вспыхивали снова, проявляли слабость и не выдерживали испытаний. Вследствие этого укоренялось представление, что безопасная и спокойная жизнь - злейший враг церкви и что сильнее всего этот враг в период относительного затишья. Теперь же, когда мирной жизни церкви как будто бы ничего не угрожало, многие увидели в этом происки сатаны.

Каким же при таких обстоятельствах виделся истинный христианин? В условиях, когда церковь соединилась с властными структурами мира, когда показная роскошь завладела христианскими алтарями, когда общество готово было узкие врата превратить в столбовую дорогу, как человек мог противостоять окружавшим его искушениям? Как человек мог свидетельствовать о распятом Господе, о Том, у Кого часто не было где преклонить голову, когда многие иерархи церкви жили в роскошных домах и когда уже не было возможности свидетельствовать мученичеством? Как можно было победить сатану, постоянно искушавшего верующих новыми благами, предлагавшимися обществом?

Многие нашли ответ в монашеской жизни: в уходе от человеческого общества, в отказе от всего, в подавлении тела и его страстей, ведущих к искушению. Таким образом, в то время как тысячи людей, требующих крещения, осаждали церкви в больших городах, происходил настоящий исход других тысяч, искавших блаженства в уединении.

Истоки монашеского движения

Еще до эпохи Константина были христиане, по разным причинам ощущавшие призвание вести необычный образ жизни. Мы уже упоминали о "вдовах-девах", то есть о женщинах, принявших решение не выходить замуж и посвятить свою жизнь и всю энергию делам церкви. Некоторое время спустя Ориген, следуя платоновскому идеалу мудрой жизни, ограничил себя самым необходимым и начал вести крайне аскетическую жизнь. Говорят даже, что он буквально воспринимал слова Христа о "скопцах для Царства Небесного". Кроме того, хотя гностицизм был отвергнут церковью, его влияние сохранялось и выражалось, в частности, в широко распространенном представлении о неискоренимом противоречии между телом и духовной жизнью, согласно которому по-настоящему духовная жизнь требует подчинения и наказания тела.

Таким образом, корни монашеского движения надо искать как в самой церкви, так и за ее пределами. Что касается церковных истоков, монашество вдохновлялось словами Павла о том, что у человека, не связанного узами брака, больше возможностей для служения Господу. Побудительные мотивы к безбрачию подкреплялись и надеждой на скорое возвращение Господа. Если конец близок, не имеет смысла вступать в брак, обзаводиться домом и семьей, строя планы на будущее. Были и другие причины, побуждавшие к безбрачию: поскольку христиане должны свидетельствовать о приближении Царства и поскольку Иисус объявил, что в Царстве "ни женятся, ни выходят замуж", не вступившие в брак в этой жизни становятся свидетелями грядущего Царства.

В развитии христианского монашеского движения сыграли роль и внешние факторы. Различные школы классической философии учили, что тело представляет собой тюрьму или гробницу души, которая не сможет вырваться оттуда, пока не выйдет за рамки связывающего ее тела. Согласно распространенному в то время учению стоиков, главным противником подлинной истины выступают страсти, и мудрый человек должен направлять все свои усилия на совершенствование души и обуздывание страстей. Во многих религиях Средиземноморья были девы, священники, не вступавшие в брак, евнухи и другие люди, посвящавшие свою жизнь служению богам. Из всего этого, помимо Писания, христианское монашество черпало свои идеи.

Первые монахи в пустыне

Монахи начали появляться в разных частях Римской империи, но самой благодатной почвой для развития монашеского движения стали пустыни, особенно - Египетская пустыня. "Монах" - производное от греческого слова monachos, означающего "одинокий". Одной из главных забот ранних монахов был поиск одиночества. Они полагали, что общество с его шумными и суетными делами вводит в искушение и отвлекает от достижения монашеских целей. Слово "отшельник", которым вскоре начали называть одиноких монахов, изначально означало "ушедший" или "убежавший". Этих людей пустыня привлекала не столько трудностями жизни в ней, сколько тем, что там их было трудно найти. Они стремились не в раскаленные пески, а в оазис, укромное место или на всеми забытое кладбище, где их покой никто бы не нарушил.

Кто стал первым монахом - или монахиней, - определить невозможно. Павел и Антоний, которым обычно приписывается эта честь, обязаны своей славой двум христианским авторам, Иерониму и Афанасию, каждый из которых отводил своему герою роль основоположника монашеского движения в Египте. Но кто же все-таки был основателем движения, узнать невозможно, да и тогда этого никто не знал. Монашество было не изобретением какого-то одного человека, а массовым исходом, идеей, завладевшей в одночасье умами тысяч людей. Тем не менее Павел и Антоний сыграли значительную роль, пусть даже не как основоположники монашества, но хотя бы как типичные представители его ранних форм.

Иероним очень кратко описывает жизнь Павла, и в его изложении она выглядит почти мифологической. Тем не менее суть рассказа, по всей видимости, верна. В середине III века, спасаясь от гонений, молодой Павел ушел в пустыню, придя на место, где раньше скрывались фальшивомонетчики. Там он провел всю оставшуюся жизнь в молитвах и ел только финики. Если верить Иерониму, Павел жил в таких условиях почти что сто лет, и единственные, кто его за это время навещал, были дикие животные и старый монах Антоний. Возможно, это выглядит преувеличением, тем не менее именно таким был идеал одиночества ранних монахов.

Антоний, по словам Афанасия, родился в маленькой деревушке на левом берегу Нила в достаточно состоятельной семье. Родители умерли, когда Антоний был еще совсем молод, и полученное наследство позволяло ему и его младшей сестре, опекуном которой он был, жить без особых забот. Он намеревался просто прожить наследство, но однажды чтение Евангелия в Церкви произвело на него такое впечатление, что он решил круто изменить свою жизнь. В тот день речь шла о богатом юноше, и слова Иисуса отозвались в сердце Антония, который тоже был относительно богат: "Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах" (Мф. 19:21). В ответ на эти слова Антоний распродал свое имущество и вырученные деньги раздал бедным, оставив часть денег на содержание сестры. Но затем его потрясли другие слова Иисуса в Мф. 6:34: "Не заботьтесь о завтрашнем дне". Он избавился от небольшой суммы, оставленной для сестры, передал ее на попечение церкви и отправился в пустыню.

Первые годы уединения Антоний провел, изучая смысл монашеской жизни, знания о которой он получал от пожилого человека, жившего неподалеку, и это показывает, что Антоний не был первым христианским отшельником. Это было трудное время для молодого монаха - часто ему недоставало удовольствий, от которых он отказался, и он даже начинал сожалеть, что продал все свое имущество и удалился в пустыню. Когда его посещали такие искушения, Антоний устанавливал для себя еще более жесткую дисциплину. Иногда он постился по нескольку дней или ел раз в день после захода солнца.

Через несколько лет Антоний решился покинуть своего престарелого учителя и других живших там монахов, от которых он научился монашеской дисциплине. Он поселился в склепе на заброшенном кладбище, где питался только хлебом, который ему приносили добрые души раз в несколько дней. По словам Афанасия, в это время Антонию начали являться видения бесов, которые преследовали его почти постоянно. Временами встречи с бесами выливались почти что в физическую борьбу, после которой он несколько дней чувствовал себя больным.

Наконец, в возрасте тридцати пяти лет Антоний получил видение, в котором Бог сказал ему, чтобы он не боялся, так как всегда может рассчитывать на помощь свыше. Тогда Антоний решил, что склеп, в котором он жил, был недостаточно удален от общества, и двинулся дальше в пустыню. Он нашел развалины заброшенной крепости, где и остановился. Но бесы преследовали его даже там, и искушения продолжались. Но теперь Антоний знал, что с ним Бог, и ему стало бороться легче.

Но его преследовали не только бесы. Ему досаждали другие монахи, желавшие научиться у него дисциплине и мудрости в молитве и созерцании. Ему досаждали также любопытные и больные, так как к тому времени он получил известность как святой и чудотворец. Раз за разом отшельник удалялся в безлюдные места, но его всегда находили. В конце концов он смирился и согласился жить неподалеку от нескольких учеников при условии, что они не будут посещать его слишком часто. Антоний, со своей стороны, обязался иногда навещать их и рассказывать им о монашеской дисциплине, Божьей любви и чудесах созерцания.

Тем не менее Антоний дважды посетил большой город Александрию. В первый раз, когда разразились гонения при Диоклетиане, Антоний с несколькими учениками решили пойти в город, чтобы принять мученическую смерть. Но легат счел этих одетых в лохмотья и нечесаных бродяг недостойными внимания, и несостоявшиеся мученики довольствовались словами ободрения другим христианам.

Во второй раз Антоний посетил Александрию много лет спустя во время полемики с арианами. Ариане утверждали, что святой отшельник встал на их сторону против Афанасия, и Антоний решил, что для опровержения этих ложных слухов лучше всего самому предстать перед собравшимися в Александрии епископами. По словам Афанасия, этот уже престарелый монах, говоривший на коптском языке, так как он не знал греческого (и, по-видимому, неграмотный), выступил с такими мудрыми, убежденными речами, что ариане были посрамлены.

Наконец к концу жизни Антоний согласился принять двух молодых монахов, которые с тех пор жили с ним и ухаживали за ним. Он умер в 356 году, завещав перед смертью двум своим товарищам держать место его захоронения в тайне и передать его плащ (единственную собственность) епископу Афанасию в Александрии.

Павел и Антоний ушли в пустыню до начала правления Константина, но и тогда уже там были другие монахи. Когда же Константин пришел к власти, эти отшельники приобрели еще большую известность. Одни путешественники, посещавшие этот район, писали, явно преувеличивая, что в пустыне жило больше людей, чем в иных городах. Другие говорили о двадцати тысячах женщин и десяти тысячах мужчин, ведущих монашескую жизнь только в Египте. Но сколь бы преувеличенными ни были эти цифры, несомненно, что очень многие уходили из общества и вели отшельническую жизнь в пустыне.

Их жизнь отличалась крайней простотой. Некоторые разводили овощи, но большинство зарабатывали на пропитание тем, что плели корзины и циновки, которые обменивали на хлеб и масло. Тростник рос в изобилии, и, занимаясь плетением, во время работы можно было молиться, повторять псалмы или заучивать места Писания. Питались в пустыне в основном хлебом, к которому иногда добавлялись фрукты, овощи и масло. Вещи их ограничивались самой необходимой одеждой и циновкой, на которой они спали. Большинство из них неодобрительно относились к книгам, обладание которыми могло привести к гордыне. Они учили друг друга и заучивали наизусть целые книги Библии, особенно псалмы и книги Нового Завета. Они также рассказывали друг другу поучительные истории и делились перлами мудрости, исходившими от наиболее уважаемых отшельников.

Царивший в пустыне дух не очень подходил иерархически устроенной Церкви, епископы которой жили в больших городах и пользовались влиянием и авторитетом. По убеждению многих монахов, худшее, что их могло ждать в жизни, - это назначение священником или епископом. Именно в это время и в определенной мере вследствие изменений, произошедших после обращения Константина, христианских служителей стали называть "священниками". Хотя некоторые монахи были рукоположены, это почти всегда делалось против их воли или в ответ на настойчивые просьбы епископов, известных своей святостью, таких как Афанасий. Это в свою очередь вело к тому, что многие анахореты могли годами не принимать участия в причащении, которое с самого начала было главным обрядом христианского богослужения. В некоторых районах строились церкви, где по субботам и воскресеньям собирались жившие там отшельники. По воскресеньям после причащения они часто разделяли общую трапезу, а затем на неделю расставались.

С другой стороны, такой образ жизни не ограждал от соблазнов. С годами многие монахи начали приходить к выводу, что коль скоро святость их жизни, несомненно, выше святости епископов и других церковных иерархов, именно им, а не этим иерархам, принадлежит право определять истинность христианского учения. Но многие монахи были достаточно невежественными и склонными к фанатизму, поэтому они часто становились пешками в руках более образованных, влиятельных и ловких людей, использовавших их самоотверженную жизнь в пустыне для достижения собственных целей. В V веке дело доходило до бунтов, когда монахи пытались силой добиться признания того, что они считали правильным учением.

Пахомий и общинное монашество

Увеличение числа людей, удалявшихся в пустыню, и стремление большинства из них найти опытного учителя привели к появлению новой формы монашеской жизни. Антоний сторонился тех, кто искал у него помощи и водительства. Постепенно монахи-одиночки уступали место общинной форме монашеской жизни. Члены таких общин продолжали называть себя "монахами", то есть одиночками, но подразумевали они не полное одиночество, а жизнь в уединении и удалении от мира. Такая форма монашества получила название "киновитства" - от двух греческих слов, означающих "общежитие".

Как и в случае с монахами-одиночками, имя основателя общежительного, или общинного, монашества назвать невозможно. Скорее всего, оно появилось одновременно в разных местах не столько благодаря творческому гению какого-то одного человека, сколько под давлением обстоятельств. Абсолютно уединенная жизнь ранних монахов не слишком подходила многим из тех, кто уходил в пустыню, поэтому и возникло киновитство. Вместе с тем организатором, внесшим наибольший вклад в придание движению окончательной формы, можно считать Пахомия, хотя он и не был его основателем.

Пахомий родился примерно в 286 году в деревушке на юге Египта. Его родители были язычниками, и он мало знал о христианстве, пока его не забрали в армию. Он горько сетовал на свою судьбу, но к нему и к его товарищам со словами утешения пришла группа христиан. Такое проявление любви настолько поразило молодого новобранца, что он дал обет тоже посвятить себя служению людям, если ему каким-то образом удастся уйти из армии. Когда совершенно неожиданно ему разрешили это сделать, он начал искать человека, который дал бы ему наставление в христианской вере и окрестил его. Несколько лет спустя он решил удалиться в пустыню и попросил там одного старого анахорета быть его учителем.

С этим анахоретом молодой Пахомий жил семь лет, пока не услышал голос, повелевавший ему уйти. Престарелый учитель помог ему соорудить убежище, и Пахомий жил там один, пока к нему не присоединился младший брат Иоанн. Два брата посвящали время молитве и созерцанию.

Но Пахомий не получал удовлетворения и постоянно просил Бога показать ему путь к более совершенному служению. Наконец он получил видение, в котором ангел сказал ему, что он должен служить людям. Пахомий не согласился, заявив, что он пришел в пустыню служить Богу, а не людям. Но призыв повторился, и Пахомий, быть может вспомнив о данном им обете во время службы в армии, решил изменить направление своей монашеской жизни.

С помощью брата он огородил место, в котором могло разместиться достаточное число монахов, и пригласил тех, которые должны были стать первыми членами новой общины. Пахомий надеялся научить их тому, что он сам узнал о молитве и созерцании, и организовать общину, в которой все будут помогать друг другу. Но подбор членов оказался неудачным, дисциплина упала, и Пахомий всех разогнал.

Затем он предпринял вторую попытку организовать монашескую общину. Первый опыт Пахомия не удался, так как набранные им люди говорили, что он предъявляет слишком высокие требования. На этот раз он не только не дал послаблений в плане дисциплины, но и ужесточил ее. С самого начала он поставил условием, что все, кто хочет присоединиться к общине, должны отказаться от своего имущества и безоговорочно подчиняться своим руководителям. Кроме того, все должны были заниматься физическим трудом, и никому не разрешалось относиться к какой-то работе как к недостойной. Основополагающим правилом было взаимное служение, и даже люди, наделенные властными полномочиями, несмотря на данную всеми членами клятву безоговорочного им послушания, должны были служить тем, кто находился у них в подчинении.

Монашеское движение на установленных Пахомием основаниях развивалось очень быстро - только при его жизни было создано девять таких общин с несколькими сотнями монахов в каждой. Одновременно сестра Пахомия Мария создавала подобные общины для женщин.

Каждый из этих монастырей был окружен стеной с одними воротами. Внутри находилось несколько зданий. Одни из них, например церковь, кладовая, трапезная и молитвенный зал, предназначались для общего пользования. Другие были жилыми помещениями, по которым монахи распределялись в соответствии с родом занятий. Было, например, помещение для привратников-вратарей, которые отвечали за размещение тех, кто нуждается в приюте, а также за прием и подготовку желающих присоединиться к общине. В других помещениях жили ткачи, пекари, сапожники и так далее. В каждом здании была общая комната и кельи - одна на двух монахов.

Повседневная жизнь монахов Пахомия заключалась в работе и молитве, и сам Пахомий подавал пример остальным, занимаясь самыми непривлекательными делами. Что касается молитвенной жизни, образцом был призыв Павла - "непрестанно молиться". Поэтому когда пекари месили тесто, а сапожники шили обувь, они одновременно пели псалмы, повторяли отрывки из Писания, молились вслух или про себя, размышляли над библейскими текстами и так далее. Дважды в день встречались на общие молитвы. Утром для молитвы, пения псалмов и чтения Писания собиралась вся община. Вечером собирались на такую же службу, но небольшими группами в общих комнатах жилых помещений.

Общины Пахомия несколько различались материальной стороной жизни. В бедности жили все, но Пахомий потребовал чрезмерно нищенской жизни, которую вели некоторые анахореты. На стол подавались хлеб, фрукты, овощи и рыба, но мясо не ели никогда. Произведенную монахами продукцию продавали на ближайших рынках, причем не только для того, чтобы иметь средства для покупки еды и других необходимых вещей, но и для раздачи нищим и странникам. В каждом монастыре был управляющий с помощником, которые периодически отчитывались перед управляющим главного монастыря, где жил Пахомий.

Каждый монах должен был повиноваться своим начальникам, был установлен четкий иерархический порядок. Каждым жилым подразделением руководил настоятель, который в свою очередь подчинялся настоятелю монастыря и его заместителю. Над ними стоял Пахомий, а затем его преемники, которых называли "аббатами" или "архимандритами". Перед смертью Пахомия монахи дали клятву повиновения тому, кого он изберет своим преемником. Таким образом был установлен обычай, согласно которому аббаты назначают своих преемников, передавая в их полное распоряжение всю организацию. Аббаты обладали высшей властью, они могли назначать, переводить или смещать настоятелей всех общин во всей системе.

Дважды в год все монахи Пахомия собирались вместе для молитвы и обсуждения вопросов, связанных с положением дел в общинах. Единство организации поддерживалось также частыми посещениями монастырей аббатом или его представителем.

Пахомий и его последователи не принимали церковных званий, поэтому среди них не было рукоположенных священников. Для участия в обряде причащения они по субботам посещали ближайшую церковь, а по воскресеньям в монастырь приходил священник.

В женских общинах порядок был таким же. Ими, как и мужскими, управляли Пахомий и его преемники.

Желавшие стать членами общины Пахомия просто подходили к воротам монастыря. Но им открывали не сразу - прежде чем быть принятыми привратниками, они должны были провести у ворот несколько дней и ночей, умолял, чтобы их впустили. Тем самым от них требовалось, чтобы они продемонстрировали твердость принятого решения, смирение и готовность повиноваться. Когда двери наконец открывались, их принимали привратники, с которыми они жили долгое время, пока не доказывали свою подготовленность к вступлению в общину. Затем их, посадив на особое место, представляли собранию монастыря, подыскивали им занятие в монастырской жизни и место в одном из домов.

Любопытный факт, касающийся процедуры приема в общины Пахо-мия, состоит в том, что многие кандидаты, появлявшиеся у ворот и в конечном счете принятые, были изначально не подготовленными в вопросах веры и некрещеными. Это говорит об огромной привлекательности жизни в пустыне в IV веке - ведь даже язычники видели в монашестве образ жизни, достойный подражания.

Распространение монашеского идеала

Хотя корни монашества следует искать не только в Египте, в IV веке именно там оно приобрело наибольшую силу. В Египет приходили многие искренне верующие люди, и одни из них оставались там, а другие возвращались на родину, унося с собой идеалы и разные навыки, приобретенные в пустыне. Паломники приходили из Сирии, Малой Азии, Италии и даже Месопотамии и по возвращении рассказывали истории и легенды о Павле, Антонии, Пахомии и многих других. В восточной части империи монахи устраивали свои обители повсюду, где для этого имелись подходящие места. Среди них были и такие, кто нарочито подчеркивал аскетизм своей жизни, проводя, например, долгое время на вершине колонны разрушенного храма. Однако большинство из них показывали церкви пример дисциплинированности и абсолютной преданности, которые были необходимы в казалось бы благоприятных условиях, сложившихся при Константине.

Но больше всего распространению монашеского идеала способствовали не анахореты, воссоздающие условия египетской пустыни и искавшие уединенные места, где они могли бы предаваться молитвам и размышлениям, а епископы и богословы, которые сознавали значение монашеского свидетельства для повседневной жизни церкви. Хотя на раннем этапе монашество в Египте развивалось как бы вне церкви и даже противостояло ее иерархии, в конечном счете наибольшее воздействие на верующих оно оказало именно благодаря иерархам.

Некоторые из них внесли такой большой вклад в распространение монашеского движения, что мы обратимся к их деятельности особо в следующих главах. Но уже сейчас можно отметить их роль в истории монашества. Афанасий, написавший "Жизнеописание Великого Антония", неоднократно посещал монахов в пустыне, и когда он подвергся преследованию имперских властей, то нашел у них убежище. Будучи епископом, а не монахом, он тем не менее стремился строить свою жизнь на монашеских идеалах самодисциплины и самоотречения. Когда его отправили на Запад, он познакомил латиноязычную церковь с тем, что происходит в египетской пустыне. Иероним не только написал "Жизнеописание отшельника Павла", но и перевел на латынь "Устав" Пахомия и сам стал монахом, - хотя среди монахов он выделялся необычайной образованностью. Иероним был одним из самых уважаемых и влиятельных христиан своего времени, поэтому его дела и его пример оказали значительное воздействие на западную церковь, которая стала с большим интересом относиться к монашеству. Василий Кесарийский, известный также как Василий Великий, несмотря на поглощенность богословскими спорами, принимал участие в основании монастырей, в которых не только молились, но и заботились о нуждающихся. Отвечая на вопросы монахов, он написал несколько трактатов, которые хотя и не преследовали цель излагать монастырские уставы, в конечном счете стали использоваться именно в этом смысле. Августин, великий епископ Гиппона, своим обращением частично обязан чтению "Жизнеописания Великого Антония" Афанасия - он был монахом, пока обстоятельства не вынудили его активнее участвовать в жизни церкви. Но даже потом работавшие с ним люди составляли своего рода полумонашеское объединение, в результате чего впоследствии появился "августинский канон".

Но самый замечательный пример праведного епископа, способствовавшего распространению монашеского идеала, явил собой Мартин Турский. "Жизнеописание святого Мартина", написанное Сульпицием Севером, веками оставалось одной из самых популярных книг в Западной Европе и во многом способствовало формированию основ западного монашества.

Мартин родился примерно в 335 году в Паннонии на территории современной Венгрии. Его отец был язычником и служил в армии, поэтому свои ранние годы Мартин провел в самых разных уголках империи, хотя как будто бы по большей части он жил в Павии на севере Италии. Уже в очень молодом возрасте он против воли родителей решил стать христианином и записался катехуменом; чтобы отвратить сына от христиан, отец зачислил его в армию. Это были годы, когда Юлиан, позднее ставший известным как Отступник, вел свои первые военные кампании. Под его началом Мартин служил несколько лет. К этому времени относится эпизод, который с тех пор связывают с именем Мартина.

Когда Мартин с друзьями входили в город Амьен, у них попросил милостыню дрожащий от холода полуголый нищий. Денег у Мартина не было, но он снял плащ, разорвал его и половину отдал нищему. Рассказывали, что позднее во сне Мартин увидел Иисуса, укрывающегося половиной солдатского плаща, Который сказал ему: "Так как ты сделал это одному из сих братьев Моих меньших, то сделал Мне". Эта история получила такую известность, что Мартина обычно изображают передающим плащ нищему. Отсюда происходит слово "капелла" - в одной маленькой церкви несколько веков лежал кусок материи, считавшийся частью плаща Мартина. По этому куску плаща - capella - небольшую церковь стали называть "капеллой", а ее служителей - "капелланами".

Как пишет Сульпиций Север, вскоре после этого эпизода в Амьене Мартин принял крещение, а два года спустя ему удалось уйти с военной службы. Затем он посетил ученого праведника Илария, епископа Пиктавы (ныне Пуатье), ставшего его близким другом. Разного рода дела и заботы побуждали его переезжать из одного уголка империи в другой, пока в конце концов он не обосновался в предместье города Тура неподалеку от Пуатье. Там он посвятил себя монашеской жизни, и молва о его святости распространилась по окрестностям. Говорят, что Бог совершил через него великие дела, но сам он всегда считал себя не более чем учеником в христианской жизни.

Когда освободилось место епископа Тура, простой народ хотел видеть на этом месте Мартина. Но некоторые епископы, присутствовавшие на выборах, воспротивились этому под тем предлогом, что Мартин ходил обычно грязным, одетым в тряпье, нечесаным и что его избрание нанесло бы урон епископскому престижу. К согласию все еще не пришли, когда подоспело время чтения Библии, но куда-то запропастился человек, выполнявший эту обязанность. Тогда один из присутствовавших взял книгу, открыл ее наугад и начал читать: "Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу, ради врагов Твоих, дабы сделать безмолвным врага и мстителя" (Пс. 8:3). Народ воспринял это как прямое послание с неба. Неопрятный, оборванный Мартин, к которому епископы относились с презрением, был избран Богом, дабы сделать безмолвными епископов. Без дальнейших проволочек Мартина избрали епископом Тура.

Но новый епископ не хотел отказываться от монашеских привычек. Рядом с собором он построил небольшую келью, где проводил свободное время как монах. Когда его известность так возросла, что он не мог больше жить спокойно в своей келье, он вернулся на окраину города и исполнял пастырские обязанности, поселившись там.

После смерти Мартина многие пришли к убеждению, что он был святым. Его слава и вся его жизнь заставляли думать, что именно таким и должен быть настоящий епископ. Итак, монашеское движение, которое поначалу в значительной мере было выражением протеста против суетного и помпезного образа жизни епископов, в конечном счете наложило отпечаток на само представление о сане епископа. Многие века считалось (а в некоторых кругах считается до сих пор), что настоящий епископ должен как можно больше приближаться к монашескому идеалу. Но за это время изменилось и само монашество - вначале люди уходили в пустыню в поисках личного спасения, но постепенно монашество, особенно на Западе, превращалось в орудие благотворительной и миссионерской работы церкви.

Ответ раскольников: донатисты

Суть спора между нами и донатистами заключается в том, что такое Т ело Христово, то есть Церковь. Следует ли нам искать ответ в собственных словах или в словах Главы Тела, Господа Иисуса Христа?

АВГУСТИН ГИППОНСКИЙ

Недовольство новым порядком тех, кто шел по пути монашества, выражалось в затворничестве в пустыне, но были и такие, кто прямо заявлял, что церковь в целом разложилась и что истинную церковь составляют именно они. Среди тех, кто придерживался таких взглядов, самой многочисленной группой были донатисты.

Раскол, причиной которого стали донатисты, явился еще одним примером разделения церкви в вопросе о том, как надо относиться к малодушным и как следует восстанавливать их в церкви. Каждый раз после суровых гонений церкви приходилось решать, что делать с теми, кто отступил от веры, а теперь хотел вернуться в христианское сообщество. В III веке это обернулось раскольничеством Новациана в Риме, а в Северной Африке епископ Карфагенский Киприан был вынужден отстаивать свои епископские полномочия перед теми, кто требовал, чтобы порядок восстановления малодушных определяли исповедники. В IV веке особенно ожесточенные споры по вопросу о принятии в лоно церкви отступников велись в Северной Африке.

Гонения там отличались особенной жестокостью, а значит, и отступивших от церкви было много. Как и в других случаях, не все отступники вели себя одинаково малодушно. Чтобы избежать дальнейших гонений, некоторые епископы передавали властям еретические книги, давая понять, что это - христианское Писание. Другие приносили настоящие Писания и затем утверждали, что сделали это, дабы избежать кровопролития, и что тем самым они исполняли свой пастырский долг. Многие, как духовные лица, так и простые прихожане, уступали давлению властей и поклонялись языческим богам - их было так много, что, по словам некоторых авторов, в иные дни языческие храмы заполнялись до предела.

С другой стороны, многие христиане, оставаясь твердыми в вере, подвергались арестам, пыткам и даже принимали смерть. Как и раньше, тех, кто перенес заключение и пытки, называли "исповедниками", и за свою твердость в вере они пользовались огромным уважением. Во времена Ки-приана находились исповедники, часто склонявшиеся восстанавливать малодушных, не советуясь с руководством церкви. Теперь же, после обращения Константина, большинство исповедников, наоборот, требовало ужесточить политику церкви. Эти более требовательные исповедники утверждали, что малодушными были не только те, кто поклонялся языческим богам, но и те, кто сдавал властям Писание. Если даже малейшее изменение текста Писания - большой грех, заявляли исповедники, разве не больший грех отдавать Священное Писание для уничтожения? Поэтому ряд епископов и других руководители церкви получили оскорбительное прозвище "предателей", то есть тех, кто передал книги, или предал.

Так обстояли дела, когда вскоре после окончания гонений освободилось весьма влиятельное Карфагенское епископство. Выбор пал на Цецилиана. Но он был непопулярен среди приверженцев строгих взглядов, в противовес ему избравших Майорина. Эти выборы сопровождались такими интригами и недостойными уловками с обеих сторон, что каждая из них вполне справедливо называла избрание соперника незаконным. Когда вскоре после избрания вторым епископом Карфагена Майорин умер, его сторонники избрали на его место Доната из Казы Нигре, который оставался их лидером в течение почти полувека и по имени которого движение получило название "донатизм".

Естественно, раскол в Северной Африке вызвал в церкви глубокую озабоченность, ибо признать можно было только одного епископа Карфагена. Епископы Рима и ряда других крупных городов настоящим епископом Карфагена признали Цецилиана, а Майорина и Доната объявили узурпаторами. Константин, заинтересованный в укреплении единства церкви ради сохранения целостности империи, последовал примеру этих епископов и дал распоряжение своим должностным лицам в Северной Африке признавать только Цецилиана и тех, кто с ним связан. Это обернулось важными последствиями - Константин издал указы, направленные на поддержку христианства и касавшиеся, например, освобождения духовенства от налогов. В соответствии с полученными в Северной Африке указаниями, только те, кто был связан с Цецилианом, пользовались этими льготами и получали дары, которые Константин делал церкви.

В чем же заключались причины донатистского раскола? Приведенные выше факты - лишь внешняя канва того, как все начиналось. В действительности донатизм имел богословские, политические и экономические корни.

Богословским обоснованием и непосредственной причиной раскола стал вопрос об отношении к тем, кто проявил слабость во время гонений.

По утверждению донатистов, один из трех епископов, посвятивших Цецилиана в сан, был предателем, передавшим Писание властям, а значит, и его посвящение не имело силы. Цецилиан и его сторонники отвечали, что, во-первых, этот епископ не был предателем, а во-вторых, даже если бы он им был, посвящение Цецилиана в епископы все равно законно. Таким образом, речь шла не только о самом факте того, пошел ли на уступки этот конкретный епископ (и другие из окружения Цецилиана), но и о законности рукоположения или посвящения, совершенного недостойным епископом. Донатисты заявляли, что законность в данном случае определяется достоинством поведения совершающего ее епископа. Цецилиан и его сторонники отвечали, что законность таинств и других подобных церемоний не может определяться достоинством поведения того, кто их совершает, ибо тогда все христиане должны постоянно испытывать сомнения относительно действенности своего крещения или причащения. Заглянуть в душу служителя, совершающего таинство, невозможно, поэтому сомнения всегда будут.

Донатисты, со своей стороны, утверждали, что Цецилиан, чье посвящение незаконно ввиду участия в нем предателя, фактически не является епископом, - следовательно, всех рукоположенных им священников следует считать лжеслужителями, а совершаемые ими таинства - не имеющими законной силы. Более того, другие епископы, чье посвящение сомнений не вызывает, согрешили тем, что присоединились к Цецилиану и его сторонникам. Поэтому совершаемые ими таинства и рукоположения тоже не имеют силы.

В таких обстоятельствах, если какой-то сторонник Цецилиана хотел примкнуть к донатистам, требовалось повторное крещение, так как крещение, совершенное их противниками, донатисты не признавали. Цецилиан же и его последователи не крестили повторно бывших донатистов, поскольку считали, что сила крещения не зависит от того, кто его совершил.

В этом заключались главные богословские разногласия. Но если прочесть документы того времени между строк, за богословской полемикой прослеживаются и иные причины конфликта. Выясняется, например, что среди донатистов были люди, передававшие властям Писания и даже составленные ими описи предметов, которые использовались в церкви при проведении богослужений. Тем не менее донатисты вновь принимали их в свои ряды. Более того, одним из первых лидеров донатистов был некий Пурпурий, убивший двух своих племянников. Таким образом, трудно поверить, что главной причиной враждебного отношения донатистов к церкви была их забота о чистоте действий и помыслов.

Между двумя движениями очень быстро произошло социальное и географическое размежевание. Цецилиан и его последователи занимали сильные позиции в Карфагене и его окрестностях - в Проконсульской Африке. Однако западнее, в Нумидии и Мавретании, большим сочувствием пользовались донатисты. Нумидия и Мавретания были аграрными районами. Значительная часть продукции экспортировалась в Италию через Карфаген. В результате карфагеняне без особого труда и риска зарабатывали больше тех, кто фактически выращивал урожай. Кроме того, Нумидия и Мавретания были романизированы в меньшей степени, чем Карфаген и его окрестности. На многих из этих менее романизированных территориях сохранялись древний язык и древние обычаи, и в Риме и во всем, что с ним связано, видели чужеземную, несущую порабощение и гнет силу. В Карфагене же сложились в значительной степени латинизированные слои землевладельцев, торговцев и военных, и именно этим слоям торговля и другие контакты с Италией были как нельзя более выгодны. Для этих людей тесные контакты с Римом и с другими частями империи были вопросом первостепенной важности. Но в самом Карфагене и в близлежащих областях многочисленные "низы" испытывали примерно те же чувства, что и нумидийцы и мавретане.

Задолго до воцарения Константина христианство укрепилось в Нумидии, и среди низших слоев в Проконсульской Африке, и, хотя и в меньшей степени, в Мавретании. Вера этих христиан была силой, с которой не могла совладать даже империя. Одновременно христианство приняла и некоторая часть представителей романизированного населения Карфагена, что привнесло в христианскую общину противоречия, существовавшие в обществе в целом. Но в то же время обращенным, особенно принадлежавшим к знати, приходилось порывать со своим социальным окружением, благодаря чему разброд и противоречия в церкви были все же умереннее, чем можно было ожидать.

Все резко переменилось с приходом к власти Константина, когда для церкви настали мирные времена. Теперь человек мог быть одновременно добропорядочным римлянином и достойным христианином. Следуя примеру императора, романизированная знать устремилась в церковь. Христиане из богатых слоев увидели в этом положительный знак и подтверждение правильности принятого ими ранее решения, тогда как представители "низов" заговорили о разложении церкви. То, что эти неимущие христиане всегда ненавидели в Римской империи, становилось частью церкви. Вскоре сильные мира сего, заправлявшие политикой и экономикой, начали подчинять своей власти и церковные дела. Казалось очевидным, что этому надо противостоять и напоминать новообращенным из числа власть имущих, что когда они еще поклонялись языческим богам, якобы неграмотные ну-мидийцы, мавретане и другие им подобные уже знали истину.

Все это прослеживается на разных этапах противостояния. Цецилиан был избран при поддержке романизированных христиан Карфагена. Его избранию противились низшие классы Проконсульской Африки и почти все в Нумидии, как простые люди, так и духовенство. Константин, не успевший вникнуть в обсуждавшиеся вопросы, решил, что законную церковь представляет Цецилиан. Так же рассудили епископы крупных латинских городов, а затем и греческих. Донатисты, со своей стороны, охотно принимали поддержку нумидийских священников, проявивших слабость во время гонений.

Это не означает, что донатизм с самого начала был осознанно политическим движением. Ранние донатисты противостояли не империи, а "миру", хотя в их глазах многие порядки в империи были мирскими. Они неоднократно пытались убедить Константина в ошибочности его решения поддержать Цецилиана. Даже при Юлиане во второй половине IV века некоторые донатисты надеялись, что римские власти осознают свою ошибку и начнут их поддерживать.

Примерно в 340 году среди донатистов выделилась группа так называемых "циркумцеллионов" (происхождение этого названия не совсем ясно, возможно, оно означает, что они собирались в усыпальницах мучеников). Они по большей части были нумидийскими и мавретанскими крестьянами, вставшими на путь насилия. Их иногда изображают просто бандитами, прикрывавшимися религиозными мотивами, но на самом деле они были фанатично верующими людьми. По их убеждению, самой славной смертью умирали мученики, и теперь, когда гонения в прежней форме закончились, те, кто гибли в борьбе с исказителями веры, тоже становились мучениками. В отдельных случаях стремление к мученичеству достигало такой силы, что люди совершали массовые самоубийства, прыгая со скал. Можно назвать это фанатизмом, но никак не лицемерием.

Циркумцеллионы сыграли важную роль в истории раскола. Донатистские лидеры в городах пытались отмежеваться от этого радикального направления. Но иногда, когда им требовались отряды активистов, они обращались за помощью к циркумцеллионам. Недвижимое имущество и земельные владения, вдали от городов, приходилось оставлять в запустении. Богатые люди и представители имперской власти не решались отправляться в сельскую местность без усиленной охраны. Циркумцеллионы не раз появлялись у ворот укрепленных городов. Все жили в постоянной тревоге, а торговля пришла почти в полный упадок.

Римские власти ответили применением силы. Начались гонения, попытки убедить раскольников, кровавые побоища, на помощь была брошена армия. Но все было напрасно. Циркумцеллионы выражали глубокое недовольство масс, и подавить это движение империи никак не удавалось. Как мы увидим ниже, вскоре на эти земли вторглись вандалы, положившие конец римскому правлению. Но выступления продолжались и при вандалах. В VI веке эти территории были захвачены Восточной Римской империей со столицей в Константинополе. Циркумцеллионы же оставались и тогда. И только в VII веке после мусульманских завоеваний донатисты и циркум-целлионы исчезли.

В заключение отметим, что донатизм (и особенно его наиболее радикальное ответвление - Циркумцеллионы) был одним из ответов на новые условия, сложившиеся после обращения Константина. В то время как одни христиане приняли новый порядок с распростертыми объятиями, а другие уходили в пустыню, донатисты просто-напросто порвали с церковью, ставшей союзницей империи. Поднятые ими важные богословские вопросы, связанные с природой церкви и действенностью совершаемых обрядов, побудили других христиан, в частности святого Августина, заняться более детальным их рассмотрением.

Арианская ересь и Никейский собор

...И [веруем] в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божьего, Единородного Отцу, в Бога от Бога, в свет от света, в Бога истинного от Бога истинного, врожденного, не сотворенного, единосущного Отцу...

НИКЕЙСКИЙ СИМВОЛ ВЕРЫ

Богословские споры велись в христианстве с самого начала. Во времена Павла животрепещущим вопросом были взаимоотношения между обращенными иудеями и язычниками. Затем разгорелась полемика, связанная с теориями гностиков. В III веке, когда епископом Карфагенским был Киприан, главной темой обсуждения стал вопрос о восстановлении малодушных. Все эти споры имели определенное значение и часто бывали жаркими. Но в те ранние века победу в таких спорах одерживал только тот, чьи доводы звучали убедительнее или чья жизнь была образцом праведности. Гражданские власти не обращали особого внимания на богословскую полемику в церкви, поэтому противоборствующие стороны не пытались взывать к ним, чтобы положить конец спорам за недостатком богословской аргументации.

После обращения Константина обстановка изменилась. Теперь появилась возможность для разрешения богословских споров обращаться к государственным властям. Империя была крайне заинтересована в сохранении единства церкви, которая, как надеялся Константин, должна была стать "связующим началом империи". Вследствие этого государство вскоре начало использовать свои властные структуры для сохранения богословского единства среди христиан. Зачастую подавленное таким образом инакомыслие действительно могло представлять собой угрозу для правильного понимания христианского послания. Однако, не будь вмешательства имперских властей, возникавшие вопросы, вероятно, вполне можно было решать, как в прежние времена, - в долгих спорах, в результате которых приходили к согласию. Но появились иерархи, которым претили долгие, не дававшие определенности дебаты и которые при поддержке имперской власти сами принимали решение, кто прав, а кто нет. В результате многие инакомыслящие, чтобы убедить оппонентов в правильности своих взглядов, стали обращаться не к церкви, а к императорам. В конечном счете богословские споры обернулись политическими интригами.

Яркий пример этого - полемика по поводу арианской ереси, начавшаяся как местный конфликт между епископом и священником и разросшаяся до таких пределов, что вынужден был вмешаться Константин, - в итоге все вылилось в политические махинации, в ходе которых противоборствующие стороны старались уничтожить друг друга. На первый взгляд эта история не очень поучительна. Но при более пристальном рассмотрении удивление вызывает не то, что богословский спор перерос в политические интриги, а то, что в такой сложной обстановке у церкви достало силы и мудрости отвергнуть взгляды, угрожавшие самой сути христианского послания.

Начало полемики

Своими корнями арианская ересь уходит в богословские споры, которые велись еще до времен Константина. По сути полемика касалась понимания христианами природы Бога в свете работ Юстина, Климента Александрийского, Оригена и других. Когда ранние христиане проповедовали свою веру в разных концах империи, их считали невежественными безбожниками, поскольку у них не было видимых богов. В ответ на это некоторые образованные христиане начали ссылаться на авторитет общепризнанных мудрецов античного мира, то есть на философов. Мудрейшие из языческих философов учили, что над всем мирозданием владычествует высшее существо, а некоторые из них даже заявляли, что языческие боги - порождение человеческого разума. Ссылаясь на такие уважаемые авторитеты, эти христиане заявляли, что они тоже верят в высшее существо, о котором писали философы, и что именно в нем они видят Бога. Аргумент выглядел весьма убедительным, и он, несомненно, способствовал распространению христианства среди ученых и образованных людей.

Но здесь же таилась и определенная опасность. Осознав связь между своей верой и философскими доктринами, христиане вполне могли прийти к убеждению, что о Боге лучше говорят не пророки и библейские авторы, а Платон, Плотин и другие философы. Поскольку эти философы считали совершенное существо неизменным, бесстрастным и непреложным, многие христиане считали, что это и есть Бог Писания.

Для того чтобы Бог Библии отождествлялся с неизменным и бесстрастным существом классической философии, использовались два средства: аллегорическое истолкование библейских рассказов и учение о Логосе. Применять аллегорическое истолкование было несложно. Когда в Писании говорится что-либо "недостойное" о Боге - то есть недостойное совершенства Высшего Существа, - эти слова нельзя воспринимать буквально. Например, читая в Библии, что Бог ходил по саду или что-то говорил, надо помнить, что Высшее и Неизменное Существо не ходит и не говорит. В духовном плане такое толкование многих устраивало. Но эмоционально оно не приносило удовлетворения, ибо церковная жизнь основывалась на вере в возможность прямого общения с личным Богом, а Высшее Существо философов было безликим.

Другим способом сблизить философское понятие о Высшем Существе и свидетельство Писания было учение о Логосе, разработанное Юстином, Климентом, Оригеном и другими. В соответствии с этой точкой зрения, наряду с Высшим Существом, неизменным и беспристрастным "Отцом", есть также Логос, Слово или Разум Божий, личностное существо, способное устанавливать прямые связи с миром и людьми. По представлениям Юстина, когда в Библии говорится, что Бог что-то сказал Моисею, это означает, что к нему обратился Логос Бога.

Благодаря влиянию Оригена и его учеников такие взгляды получили широкое распространение в Восточной церкви, то есть там, где говорили на греческом, а не на латинском языке. Многие полагали, что между неизменным Богом и изменчивым миром стоит Слово, или Логос Бога. Таким был контекст полемики, связанной с арианством.

Начались эти споры в Александрии, когда на Востоке еще правил Лици-ний, а на Западе - Константин. У епископа Александрии Александра возникли разногласия с Арием, который был одним из наиболее авторитетных и уважаемых пресвитеров города. Дискуссии велись по многим темам, но центральное место среди них занимал вопрос о том, было ли Слово Бога столь же вечным, как и Сам Бог. Суть спора достаточно ясно выражена в словах "было время, когда Его не было", ставших девизом ариан. Александр отстаивал, что Слово, как и Отец, существует вечно, а Арий утверждал, что Слово не вечно. Вопрос может показаться слишком отвлеченным, но в конечном счете речь шла о Божественности Слова. Арий утверждал, что, строго говоря, Слово - это не Бог, а первое среди всех творений. При том что существования Слова до воплощения Арий не отрицал, и вообще предсуществование Слова признавали все. По Арию, Слово было сотворено Богом прежде всего остального. Александр же отстаивал Божественность Слова, Которое, следовательно, не может быть сотворенным и, как и Отец, существует вечно. Иными словами, если бы их попросили провести черту между Богом и творением, у Ария Слово расположилось бы на одной стороне с творением, а Александр отделил бы творение от Отца и вечного Слова.

В поддержку своей позиции каждая из сторон приводила тексты из Библии и логические аргументы, доказывающие несостоятельность точки зрения оппонента. Арий, например, утверждал, что Александр по сути отрицает христианский монотеизм, ибо, по мнению епископа Александрийского, есть два Божественных Существа и, следовательно, два Бога. Александр же на это отвечал, что позиция Ария означает отвержение Божественности Слова и тем самым Божественности Иисуса. Церковь с самого начала поклонялась Иисусу Христу, и принятие точки зрения Ария вынудило бы ее либо отказаться от этого поклонения, либо признать, что она поклоняется сотворенному существу. Оба варианта неприемлемы, утверждал Александр, что доказывает неправоту Ария.

Конфликт между ними получил широкую огласку, когда Александр, заявив о своих полномочиях и о своей ответственности епископа, осудил учение Ария и отстранил его от всех должностей в церкви Александрии. Арий не признал этого решения и обратился к жителям Александрии и к видным епископам в восточной части империи, с которыми он учился в Антиохии. Вскоре в Александрии начались народные выступления - люди ходили по улицам, выкрикивая богословские лозунги Ария. Епископы же, к которым обратился Арий, написали письма, в которых заявляли, что низложенный пресвитер прав и что именно Александр проповедует лжеучение. Таким образом, местные разногласия в Александрии начали угрожать единству всей Восточной церкви.

Так обстояли дела, когда решил вмешаться Константин, только что одержавший победу над Лицинием. Сначала он дал епископу Осию Кордовскому, своему советнику по церковным вопросам, поручение попытаться примирить враждующие стороны. Когда Осий сообщил, что полюбовными мерами согласия достичь невозможно, Константин решился на шаг, о котором думал и раньше: созвать большое собрание, или собор христианских епископов из всех частей империи. Помимо обсуждения вопросов, связанных с выработкой общей политики, этот собор должен был разрешить спор, начавшийся в Александрии.

Никейский собор

В 325 году епископы собрались в Никее, городе в Малой Азии неподалеку от Константинополя, на встречу, которая станет известной как I Вселенский собор. Точное число его участников неизвестно (цифру 318, приводимую в древних документах, многие ученые ставят под сомнение, так как она соответствует числу обрезанных во времена Авраама), но присутствовало действительно около трехсот человек - представителей главным образом грекоязычного Востока, хотя были и епископы с Запада. Чтобы понять, что значило это событие для тех, кто был его очевидцем, надо помнить, что среди собравшихся были люди, совсем недавно пережившие заключение, пытки или ссылку, а некоторые из них несли на теле физические свидетельства своей верности. И вот теперь, всего через несколько лет после жестоких испытаний, тех же епископов пригласили собраться в Никее, причем все их расходы оплатил император. Многие присутствовавшие знали друг друга понаслышке или через переписку. Но теперь, впервые в истории христианства, они воочию убедились во всеобъемлющем характере церкви. В своей книге "Жизнь Константина" присутствовавший на соборе Евсевий Кесарийский описывает это так:

Собрались самые уважаемые служители Божьи из многих церквей Европы, Ливии [т.е. Африки]и Азии. В один молитвенный дом, как будто бы расширенный Богом, пришли сирийцы и киликийцы, финикийцы и арабы, делегаты из Палестины и из Египта, фивийцы и ливийцы, представители Месопотамии. Был один персидский епископ и один скифский. Понт, Галатия, Памфилия, Каппадокия, Асия и Фригия, а также такие отдаленные районы, как Фракия, Македония, Ахаия и Эпир, прислали своих самых выдающихся епископов. Даже из Испании на этот собор приехал очень известный человек [Осий Кордовский]. Епископ имперского города [Рима] присутствовать не смог в силу своего преклонного возраста, но его представляли пресвитеры. Константин - первый правитель всех времен, соединивший такой венок узами мира и представивший его Спасителю как дань благодарности за победы, которые Он одержал над всеми Своими врагами²².

В атмосфере общей эйфории епископы обсудили множество правовых вопросов, требовавших решения после прекращения гонений. Они утвердили общую процедуру восстановления малодушных, избрания и рукоположения пресвитеров и епископов, определили порядок старшинства различных епархий.

Но самым трудным пунктом программы собора стал вопрос об отношении к арианству. Здесь необходимо было учесть позиции и интересы разных групп.

Прежде всего, на соборе присутствовала небольшая группа убежденных ариан, возглавлявшихся Евсевием Никомидийским - епископом, игравшим основную роль в первые годы полемики (не путать с историком Евсевием Кесарийским). Поскольку Арий не был епископом, он не присутствовал на соборе, и его представлял Евсевий Никомидийский. По убеждению этой небольшой группы, правота Ария была настолько очевидной, что требовалось лишь логично изложить его доводы, после чего собравшиеся примут его точку зрения и вынесут порицание осудившему его Александру.

Прямо противоположную позицию занимала другая небольшая группа епископов, убежденных, что арианство угрожает самой сути христианской веры и поэтому его следует открыто осудить. Эту группу возглавлял Александр, епископ Александрийский. Один из его последователей, молодой человек, который, будучи лишь диаконом, не мог принимать участия в работе собора, впоследствии станет известным защитником никейской ортодоксальности под именем Афанасий Александрийский.

Для большинства епископов латиноязычного Запада полемика в связи с арианством не представляла особого интереса, так как они считали ее внутренним делом восточных последователей Оригена. Для них вполне достаточным было сделанное задолго до этого Тертуллианом заявление, что в Боге "три Лица и одна сущность".

Еще одна небольшая группа, состоявшая, по-видимому, всего из трех или четырех человек, занимала позицию, близкую к "патрипассианству", согласно которому Отец и Сын суть одно и, следовательно, Отец тоже испытал страдания. Эти епископы признавали, что Арий неправ, но их собственное учение тоже было отвергнуто в ходе последующего обсуждения, при уточнении учения о Троице.

Наконец, подавляющее большинство не принадлежало ни к одной из этих групп. Они просто сожалели, что в церкви возникли разногласия, когда гонения наконец закончились и перед нею открылись новые возможности и встали новые задачи. В начале работы собора эти епископы пытались найти компромиссное решение, которое позволило бы перейти к обсуждению других вопросов. Типичным примером служило поведение Евсевия Кесарийского, образованного историка, благодаря своей эрудиции пользовавшегося большим уважением среди других епископов.

Судя по свидетельству очевидцев, поворотным пунктом стало выступление Евсевия Н икомидийского, где он изложил свои взгляды, которые также были взглядами Ария. Он полагал, что собравшихся можно убедить простым и ясным изложением учения. Но ответ епископов, после того как они услышали его объяснения, был вовсе не таким, на который рассчитывал Евсевий Никомидийский. Утверждение, что Слово или Сын - всего лишь творение, хотя и очень высокое, вызвало гневные восклицания: "Ты лжешь! Это богохульство! Ересь!" Евсевию не дали больше говорить, и, по свидетельству очевидцев, текст его выступления вырвали у него из рук, разорвали и после этого растоптали.

Настроение у большинства собравшихся изменилось. Раньше они надеялись достичь согласия и компромисса, не осуждая ни то, ни другое учение, но теперь были готовы решительно осудить и отвергнуть арианство.

Вначале собравшиеся попытались сделать это на основании Писания. Но вскоре стало очевидным, что, ограничиваясь библейскими текстами, собору трудно будет четко и недвусмысленно осудить арианство. Поэтому было решено принять такой символ веры церкви, в котором арианству не оставалось бы места. Как все происходило, не совсем ясно. Евсевий Кесарийский, руководствуясь причинами, которые до сих пор обсуждаются учеными, прочитал символ веры своей церкви. Константин предложил включить в символ веры слово homoousios, к которому мы еще вернемся. В конце концов собравшиеся приняли формулировку, однозначно отвергавшую арианство:

Веруем в единого Бога, Всемогущего Отца, Творца всего видимого и невидимого.

И в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божьего, Единородного Отцу, в Бога от Бога, в свет от света, в Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, единосущного [homoousios] Отцу, через Которого все начало быть на небе и на земле, Который ради нас и нашего спасения сошел с небес и воплотился в человека, пострадал и воскрес на третий день, вознесся на небо и вернется, чтобы судить живых и мертвых.

И в Святого Духа.

Тех же, кто говорит, что когда-то Его не было, что прежде рождения Его не было, или что Он вышел из того, чего не существует, или что у Сына Божьего иная природа [hypostasis], или сущность [ousia], или что Он сотворен, или что Он подвержен изменениям, вселенская церковь предает анафеме²³.

Этот текст, в который позднее были внесены дополнения, и без упоминания об анафеме в последнем абзаце, стал основой того, что сейчас называют Никейским символом веры, то есть принятым большинством христианских церквей символом веры. Апостольский символ веры римского происхождения используется только в западных церквах - римско-католической церковью и церквами, выросшими из протестантской Реформации. Никеискии же символ веры признается как западными церквами, так и восточными - греческой православной церковью, русской православной церковью и так далее.

Из текста, принятого епископами на Никейском соборе, ясно, что главной задачей они ставили отвержение любого представления о Сыне или Слове (Логосе) как о сотворенном или менее божественном по сравнению с Отцом существе. Это следует из таких утверждений, как "Бог от Бога, свет от света, истинный Бог от истинного Бога". По этой же причине в символе веры утверждается, что Отец есть "Творец всего видимого и невидимого". Таким образом, коль скоро Сын "рожден, не сотворен", Он не относится к сфере "видимого и невидимого", сотворенной Отцом. Кроме того, в последнем абзаце осуждаются те, кто утверждает, что Сын "вышел из того, чего не существует", то есть, подобно творению, из ничего. В тексте символа веры говорится также о "единосущности" Сына Отцу.

Но ключевое слово, вызвавшее многочисленные споры, - homoousios, которое обычно переводится как "единосущный". Оно было включено, чтобы выразить идею о равной Божественности Отца и Сына. Но оно же стало основной причиной возникших позднее возражений против Никейского символа веры, так как будто бы подразумевало, что между Отцом и Сыном нет никаких различий, и тем самым открывало путь для патрипассианства.

Собравшиеся в Никее епископы надеялись, что принятый ими символ веры вместе с приложенной к нему анафемой положит конец разногласиям, и приступили к его подписанию. Очень немногие, в том числе Евсевий Никомидийский, отказались поставить подпись. Тогда собор объявил их еретиками и лишил их епископского сана. Константин усугубил это наказание, выслав низложенных епископов из их городов. Тем самым он, вероятно, просто намеревался предотвратить дальнейшие беспорядки. Но дополнение к церковному наказанию гражданского имело серьезные последствия - был создан прецедент вмешательства светских властей для защиты того, что считалось правильным учением.

Вопреки надеждам епископов Никеискии собор не положил конец разногласиям. Евсевий Никомидийский был тонким политиком и, говорят, даже дальним родственником императора. Он всячески старался завоевать расположение императора, который вскоре разрешил ему вернуться в Никомидию. В Никомидии располагалась летняя резиденция императора, поэтому у Евсевия была возможность добиться, чтобы Константин еще раз вернулся к принятому решению. В конце концов император счел, что поступил с арианами излишне сурово. Константин вызвал из ссылки самого Ария и приказал епископу Константинопольскому восстановить его. Пока епископ размышлял, должен ли он повиноваться императору или слушать голос совести, Арий умер.

Александр Александрийский умер в 328 году, и его сменил Афанасий, присутствовавший на Никейском соборе в качестве диакона и ставший теперь основным защитником его решений. Вскоре его имя уже было неразрывно связано с отстаиванием никейских принципов, так что всю последующую историю полемики, связанной с арианством, мы намерены рассмотреть на примере его жизни. Это будет темой главы 19, поэтому здесь не имеет смысла вдаваться в подробности. Достаточно сказать, что Евсевию Никомидийскому и его последователям удалось добиться высылки Афанасия по приказу Константина. К тому времени большинство сторонников принятых на Никейском соборе решений были уже изгнаны. Когда на смертном одре Константин наконец попросил окрестить его, обряд этот совершил Евсевий Никомидийский.

После короткого периода междуцарствия Константина сменили трое его сыновей: Константин II, Констант и Констанций II. Константин II правил в Галлии, Британии, Испании и Марокко. Констанций получил большую часть восточных территорий. Константу же была отведена узкая полоса земли между владениями братьев, включавшая Италию и Северную Африку. Поначалу в новых условиях обстановка складывалась в пользу никейской стороны, ибо старший из трех сыновей Константина встал на ее сторону и возвратил из ссылки Афанасия вместе с его товарищами. Но затем между Константином II и Константом началась война, позволившая правившему на Востоке Констанцию применить на практике свои проарианские взгляды. Афанасий был вновь сослан, но вернулся, когда после смерти Константина II Запад объединился под властью Константа, а Констанций был вынужден проводить более умеренную политику. Но в конечном счете единоличным императором стал Констанций, и тогда, по словам Иеронима, "весь мир очнулся от глубокого сна и обнаружил, что стал арианским". Лидеры тех, кто продолжал отстаивать решения Никейского собора, вновь были вынуждены покинуть свои города, давление властей еще усилилось, так что в конце концов даже престарелый Осий Кордовский и епископ Римский Либерии подписали арианское исповедание веры.

Так обстояли дела, когда неожиданная смерть Констанция изменила ход событий. Его сменил двоюродный брат Юлиан, позднее названный христианскими историками Отступником. Воспользовавшись бесконечными распрями среди христиан, к власти готовилась прийти языческая реакция.

Ответ язычников: Юлиан Отступник

Вот как этот весьма гуманный государь [Констанций] относился к нам, хотя мы были его близкими родственниками. Он без всякого суда убил шестерых наших общих двоюродных братьев, моего отца, то есть своего дядю, еще одного дядю по моей отцовской линии и моего старшего брата.

ЮЛИАН ОТСТУПНИК

У Юлиана было достаточно причин не любить как Констанция, так и христианскую веру, которую тот исповедовал. Когда Константин умер, большинство близких родственников императора были уничтожены. Исключение составили три брата, унаследовавших престол, и их двоюродные братья Юлиан и Галл - один из старших братьев Юлиана. Обстоятельства, при которых совершались эти преступления, не совсем ясны, поэтому было бы, вероятно, несправедливо всю вину возлагать на Констанция. Известно, что после смерти Константина возникли определенные сомнения относительно его преемника и что военные убили многих его родственников, но не для того, чтобы возвести на престол новую Династию, а чтобы обеспечить передачу власти трем его сыновьям. Когда началось избиение, из них в Константинополе был только Констанций, и поэтому молва считала, что именно он был инициатором убийств своих Родственников или во всяком случае им потворствовал.

Как бы то ни было на самом деле, Юлиан не сомневался в виновности своего двоюродного брата. Отец Юлиана был сводным братом Константина, поэтому Юлиан приходился двоюродным братом трем новым императорам. Из всей большой семьи Юлиана выжили только он сам и его сводный брат. Позднее он заявил, что Галла, этого его сводного брата, пощадили лишь потому, что в то время он казался смертельно больным, а самому ему сохранили жизнь, поскольку ему было всего шесть лет и он не представлял никакой угрозы для престолонаследия. Вполне возможно, что сам Констанций распорядился оставить этих своих двоюродных братьев в живых, поскольку они в силу своего малолетства не могли возглавить восстание, а с другой стороны, если бы три сына Константина умерли без наследников, эти молодые родственники могли бы стать законными претендентами на престол.

Тем не менее Галла и Юлиана не допускали ко двору. Тогда как Галл занимался в основном физическими упражнениями, его младший брат все больше времени посвящал философским штудиям. Оба крестились и получили христианское воспитание, во все время их отлучения от двора оба были "чтецами" в церкви.

В конце концов Констанций, став в 350 году единоличным правителем империи, призвал Галла, так как у него не было сыновей, которые могли бы помочь ему в управлении страной или сменить его на престоле. В 351 году Констанций дал Галлу титул "кесаря", то есть младшего императора, и поручил его управлению обширные территории. Но Галл оказался неумелым руководителем, и ходили слухи, что он строил козни против своего двоюродного брата. Через несколько лет после провозглашения его кесарем по приказу Констанция его арестовали, и он был обезглавлен.

Тем временем Юлиан продолжал изучать философию в Афинах, в городе, считавшемся средоточием древней мудрости. Там он познакомился с Василием Кесарийским, преданным христианином, ставшим впоследствии одним из величайших епископов своего времени. Там же он заинтересовался древними мистическими религиями. В конце концов он отошел от христианства и начал искать истину и красоту в литературе и религии Древней Греции.

Констанций, предав забвению ошибку, которую он совершил с Галлом, призвал разделить свою власть единственного оставшегося родственника, дав ему титул кесаря и управление Галлией. Никто не ожидал, что Юлиан, проведший жизнь в изучении книг философов, станет великим правителем, тем более что Констанций не оказывал ему особой поддержки. Но Юлиан удивил своих современников. Его управление Галлией было просто-напросто образцовым. А когда возникала необходимость отражать набеги варваров, он проявлял себя умелым военачальником, чем заслужил высокое уважение в армии.

Все это не очень нравилось Констанцию, так как он опасался, что Юлиан в конце концов отнимет у него престол. Напряженные отношения между ними усиливались. Когда Констанций, готовившийся к походу против Персии, призвал войска, располагавшиеся в Галлии, на Восток, они взбунтовались и провозгласили Юлиана "августом", то есть высшим императором. Как только угроза со стороны персов миновала, Констанций отправился в поход против Юлиана и его взбунтовавшихся войск. Но когда война казалась уже неизбежной и обе стороны были готовы к ней, Констанций умер. Юлиан без труда занял Константинополь и провозгласил себя главой всей империи. Шел 361 год.

Первым делом Юлиан постарался отомстить тем, кто в наибольшей степени способствовал его бедам и пытался не допустить его к власти. С этой целью он создал судебный орган, который хотя и был формально независимым, фактически исполнял все желания императора. Нескольких злейших его врагов этот судебный орган приговорил к смертной казни.

Но в целом Юлиан был способным правителем, и ему удалось упорядочить хаотичные управленческие структуры своих обширных владений. Вместе с тем наибольшую известность он приобрел не этими делами, а своей религиозной политикой, благодаря которой он вошел в историю как "Отступник".

Религиозная политика Юлиана

Юлиан стремился возродить утерянную славу язычества и воспрепятствовать распространению христианства. Со времен Константина язычество в значительной степени утратило былое величие. Сам Константин не преследовал язычников и не пытался силой обращать их в христианство. Но он разграбил древние храмы, забрав из них произведения искусства для украшения новой столицы. При его сыновьях был принят ряд законов, направленных на поддержку христианства. Ко времени, когда Юлиан стал единоличным императором, языческие храмы были по сути дела опустошены, а многие языческие жрецы ходили в лохмотьях, пытаясь хоть как-то пополнить свои скудные доходы и пренебрегая совершением древних обрядов.

Юлиан преследовал цель полностью восстановить и реформировать язычество. Для этого он приказал вернуть в храмы все, что было из них изъято. Следуя примеру христианской церкви, он установил среди языческих жрецов иерархию, подобную той, которая существовала в церкви. Он разделил империю на области и во главе каждой из них поставил главного жреца, которому подчинялись все остальные. В свою очередь главные жрецы областей подчинялись высшим жрецам провинций, а те - "верховному жрецу", которым был сам Юлиан. Все члены жреческой иерархии должны были вести образцовую жизнь и заниматься не только проведением служб, но и благотворительными делами для нуждающихся. Таким образом, хотя Юлиан и отвергал христианство, фактически он многое из него заимствовал.

Одновременно с реализацией этой широкой программы религиозного обновления Юлиан предпринимал более конкретные шаги для возрождения поклонения древним богам. Он считал себя избранным ими для проведения этой работы и поэтому не только старался вернуть империю в целом к старой вере, но и сам воздавал богам, поклоняясь и совершая жертвоприношения, чего не делали другие. По его приказу совершались массовые жертвоприношения, когда за один раз богам предавались сотни тельцов и других животных. Но Юлиан, будучи мудрым правителем, хорошо понимал, что восстановление язычества не столь популярно в народе, как ему хотелось бы. Люди высмеивали новые обряды, даже если и принимали в них участие. Следовательно, необходимо было не только пропагандировать язычество, но и подавлять христианство - его самого мощного противника.

С этой целью Юлиан предпринял ряд мер, хотя, отдавая ему справедливость, следует подчеркнуть, что он никогда не проводил гонений на христиан. В отдельных местах среди христиан появлялись мученики, но это объяснялось не императорскими указами, а действиями толпы или чрезмерным рвением местных властей. Сам Юлиан был убежден, что гонения на христиан не могут способствовать достижению его цели.

Вместо гонений Юлиан проводил двойственную политику, одновременно противодействуя распространению христианства и высмеивая христиан. Во-первых, он принял закон, запрещавший христианам использовать в обучении произведения классической литературы. Запретив то, что в его глазах выглядело кощунством, он лишил христиан возможности использовать для распространения веры сочинения античных авторов, что они делали со времен Юстина во II веке. Во-вторых, Юлиан пытался всячески высмеивать христиан, которых он называл "галилеянами". С этой целью он написал книгу "Против галилеян", в которой продемонстрировал знание Библии и высмеивал как содержание Писания, так и учение Иисуса. Затем он решил восстановить иерусалимский храм - не потому, что испытывал особые симпатии к иудаизму, а дабы на деле опровергнуть христианский тезис о том, что разрушение храма стало исполнением пророчеств Ветхого Завета.

Все эти начинания осуществлялись быстрыми темпами, когда его совершенно неожиданно настигла смерть. Во время кампании против персов Юлиан был смертельно ранен вражеским копьем. Согласно известной легенде, лишенной, правда, каких-либо исторических оснований, его последними словами были: "Ты победил, Галилеянин!"

Афанасий Александрийский

Последствия воплощения Спасителя столь значительны и столь многочисленны, что если бы кто-то попытался их перечислить, он уподобился бы человеку, стоящему перед широким морем и пытающемуся сосчитать его волны.

АФАНАСИЙ АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ

Среди присутствовавших на Никейском соборе был молодой человек стакой смуглой кожей и такого маленького роста, что противники называли его "черным карликом". Это был Афанасий, секретарь Александра, ставший вскоре одним из основных действующих лиц полемики и величайшим защитником никейских принципов. Он был одним из великих деятелей - "отцов" - IV века, и именно к его жизни, служащей наилучшей иллюстрацией событий той эпохи, мы сейчас обратимся.

Ранние годы

Время и место рождения Афанасия неизвестны, но, скорее всего, он был человеком скромного происхождения и выходцем из какого-нибудь маленького городка или деревушки на берегу Нила. Судя по тому, что он говорил на коптском языке, то есть на языке коренных жителей этой местности, завоеванной сначала греками, а потом римлянами, и отличался смуглым цветом лица, как у коптов, можно сделать вывод, что он принадлежал именно к этой этнической группе и, следовательно, к низшим социальным слоям Египта. Он никогда не заявлял о своем высоком происхождении и не претендовал на доскональное знание тонкостей греко-римской культуры.

В молодые годы он поддерживал тесные связи с монахами в пустыне. Иероним пишет, что он подарил плащ отшельнику Павлу, а сам Афанасий в "Жизнеописании Великого Антония" говорит, что посещал этого известного монаха и мыл старцу руки. Последняя деталь побудила некоторых исследователей высказать предположение, что Афанасий еще ребенком прислуживал Антонию. Как бы там ни было, не вызывает сомнений, что всю свою жизнь Афанасий поддерживал тесные контакты с монахами в пустыне, которые неоднократно оказывали ему помощь и предоставляли убежище.

От монахов Афанасий научился строгой дисциплине, которой следовал в жизни, и аскетизму, вызывавшему не только восхищение друзей, но и уважение противников. Среди всех оппонентов арианства наиболее опасным считался именно он. Это объяснялось не изяществом его логической аргументации, не использованием каких-то особо тонких приемов и даже не его политической проницательностью. Во всем этом противникам не составляло труда превзойти Афанасия. Сильным его местом была связь с людьми среди которых он жил, и жизнь по вере без искусственности, привносимой арианами, и без помпезности, к которой были склонны многие другие епископы. Монашеская дисциплина, народные корни, пламенный дух, глубокая и непоколебимая убежденность делали его несгибаемым.

Еще до возникновения арианской ереси Афанасий написал две работы: "Слово против язычников" и "О воплощении Слова", задавшие тон его богословским воззрениям. В них нет места умозрительным построениям, как у Климента или Оригена. Эти работы отмечены его глубоким убеждением, что главным событием как христианской веры, так и всей человеческой истории является воплощение Бога в Иисусе Христе. Божье присутствие среди людей приняло человеческие формы: именно в этом состоит суть христианства в понимании Афанасия.

В одном из наиболее примечательных мест его сочинений воплощение описывается как посещение города императором. Император решил посетить город и остановился в одном из его домов. В результате не только этот Дом, но и весь город оказались под особой защитой и удостоились особой чести.Бандиты не решались к нему подходить. Точно так же Владыка вселенной посетил наш человеческий город, жил в одном из наших домов, и олагодаря Его присутствию все мы получили защиту от нападок и козней лукавого. Теперь, после этого посещения Бога в Иисусе Христе, мы обрели свободу быть теми, кем нас хочет видеть Бог, то есть жить в тесном общении с божественным началом.

Совершенно очевидно, что центральное место в богословских воззрениях Афанасия занимало Божье присутствие. Неудивительно поэтому, что в арианстве он видел серьезную угрозу самой сути христианства. Арий учил что пришедший к нам в виде Иисуса Христа был не настоящим Богом, а каким-то менее значимым существом или творением. Такие взгляды были неприемлемы как для самого Афанасия и для монахов, удалившихся в пустыню и искавших там любви воплощенного Бога, так и для верующих, приходивших к Афанасию на богослужения. В глазах Афанасия, монахов и многих верующих арианские взгляды не выглядели вопросами, имеющими какое-то второстепенное значение. Они касались самой сути христианского послания.

Когда Александр, епископ Александрийский, лежал на смертном одре, никто не сомневался, что его сменит Афанасий. Но в это время молодой человек, стремившийся к мирной жизни среди людей и к совершению для них обрядов и богослужений, бежал в пустыню. Говорят, что перед смертью Александр попросил позвать к нему его молодого друга, по-видимому для того, чтобы сказать ему о своем желании видеть его следующим епископом Александрии. Но Афанасий прятался. В конечном счете через несколько недель после смерти Александра Афанасия против его воли избрали епископом Александрии. Это произошло в 328 году, в том же году, когда Константин отменил решение об изгнании Ария. Арианство набирало силу, и противники заняли означенные позиции.

Годы испытаний

Евсевий Никомидийский и другие ариане понимали, что Афанасий - один из их самых опасных противников. Вскоре они начали добиваться его ниспровержения, распуская слухи, что он занимается магией и ведет себя как тиран по отношению к христианской пастве в Египте. В результате Константин приказал ему предстать перед синодом, собравшимся в Тире, где он должен был ответить на выдвинутые против него серьезные обвинения. В частности, его обвиняли в убийстве некоего Арсения, епископа противоборствующей группировки, и в использовании отрезанной у того руки в магических ритуалах. В документе той эпохи, автор которого умело драматизирует события, сообщается, что Афанасий прибыл в Тир, как ему было приказано, и, выслушав обвинения, пригласил в комнату человека, завернутого в плащ. Убедившись, что среди присутствовавших были люди, лично знавшие Арсения, он откинул капюшон плаща, открыв лицо этого человека, и обвинители пришли в замешательство, поняв, что перед ними стоит предполагаемая жертва Афанасия. Тогда кто-то из тех, кто был убежден в достоверности слухов, касающихся епископа Александрийского, высказал предположение, что Афанасий не убивал Арсения, а просто отрезал ему руку. Когда собравшиеся потребовали представить доказательство, что рука не отрезана, Афанасий откинул плащ с одной руки Арсения. "Ты отрезал Другую руку!" - закричали его противники. Афанасий откинул плащ со второй руки и задал вопрос: "Вы думаете, что Арсений был уродом с тремя Руками?" В зале раздался смех, но многие негодовали, что ариане так их одурачили.

Сняв с себя обвинения на синоде в Тире, Афанасий решил поехать в Константинополь, чтобы изложить свои доводы императору. Но при дворе большим влиянием пользовался Евсевий Никомидийский, и Афанасий не смог добиться приема у императора. Тогда он решился на смелый шаг. Однажды, когда Константин совершал верховую прогулку, низкорослый епископ Александрийский подбежал к лошади императора, схватился за узду и не выпускал ее, пока не добился аудиенции. Учитывая политическую обстановку при дворе, такие методы были, возможно, оправданными. Но они лишь привели Константина к убеждению, что Афанасий действительно был опасным и необузданным фанатиком. Поэтому некоторое время спустя он с вниманием отнесся к словам Евсевия Никомидийского, что Афанасий похвалялся, будто может приостановить перевозку пшеницы из Египта в Рим. На основании обвинений Евсевия Константин выслал Афанасия из Александрии и отправил его на Запад в город Трир.

Вскоре, однако, Константин умер, окрещенный перед смертью Евсевием Никомидийским, и его сменили трое сыновей - Константин II, Констант и Констанций. Трое братьев решили, что все сосланные епископы (а их было немало) могут вернуться к своим кафедрам.

Но возвращение Афанасия в Александрию было не концом, а началом долгого периода борьбы и ссылок. В Александрии большим влиянием пользовались сторонники ариан, и теперь они утверждали, что ввиду своего долгого отсутствия Афанасий не является больше законным епископом. Его соперник, некий Григорий, пользовался поддержкой властей. Поскольку Афанасий отказывался передать ему церковные здания, Григорий решил захватить их силой, в результате чего произошли такие крупные беспорядки, что Афанасий поспешил покинуть город, дабы избежать дальнейшего насилия. Ходили слухи, что всю вину за беспорядки власти возлагали на Афанасия. Они подтвердились, когда в порту по распоряжению наместника ему запретили выезд. В конце концов ему удалось уговорить одного судовладельца, который тайно вывез его из порта и доставил в Рим.

Пребывание Афанасия в Риме было плодотворным. Как ариане, так и никейцы добивались поддержки епископа Римского Юлия. Афанасию удалось лично изложить никейскую позицию, и вскоре он стал пользоваться поддержкой римского духовенства, принявшего сторону никейцев против ариан. В конце концов собравшийся в древней столице синод объявил Афанасия законным епископом Александрии, а Григория узурпатором. Хотя это решение не означало, что Афанасий может немедленно вернуться в Александрию, оно тем не менее свидетельствовало о поддержке Западной церковью никейских принципов и лично Афанасия.

После смерти Константина II Констант, ставший единственным императором Запада, попросил Констанция, правившего на Востоке, разрешить Афанасию вернуться в Александрию. Как раз тогда Констанций нуждался в поддержке брата, поэтому он удовлетворил его просьбу, и Афанасий вернулся в Александрию.

Под управлением Григория в Александрии сложилась такая обстановка, что народ встретил Афанасия как героя и освободителя. Такому положению дел способствовало, возможного, что Григорий и ариане представляли эллинизированную знать, а Афанасий был человеком из народа. Во всяком случае ему был оказан шумный и радостный прием. Кроме жителей города, его встречали пришедшие из пустыни монахи. При такой поддержке Афанасий в течение примерно десяти лет был огражден от нападок противников. За это время он укрепил связи с другими защитниками ортодоксальности, с которыми вел оживленную переписку. В те же годы он написал несколько трактатов против арианства.

Но император Констанций был убежденным сторонником арианства, и ему хотелось избавиться от этого защитника никейской веры. При жизни Константа Констанций терпел присутствие Афанасия, который мог рассчитывать на поддержку западного императора. Затем некий Магненций попытался захватить власть на Западе, и Констанцию пришлось бросить все силы на борьбу с новым соперником.

Наконец, в 353 году, когда он был уже правителем всей империи, Констанций почувствовал достаточную уверенность в себе для проведения открытой проарианской политики. В результате угроз и применения силы все больше епископов принимали арианские взгляды. Говорят, что когда Констанций приказал синоду осудить Афанасия и ему ответили, что это невозможно, поскольку церковные каноны не позволяют осуждать человека, не выслушав его, император заявил: "Моя воля - вот канон церкви". Под давлением такой явной угрозы многие епископы подписали осуждение Афанасия. Те, кто отказались, были сосланы.

Если верить авторам тех лет, Констанций опасался влияния Афанасия в Александрии и хотел просто удалить его из города, не прибегая к высылке. Афанасий получил письмо, в котором император сообщал о предоставлении ему аудиенции, которой он не просил. Епископ вежливо ответил, что, по-видимому, произошла ошибка, ибо он не просил о такой чести, и что он не хочет отнимать у императора его драгоценного времени. Тогда Констанций приказал ввести в Александрию войска. Когда легионы заняли свои места и любой бунт мог быть подавлен, наместник от имени императора приказал Афанасию покинуть город. В ответ Афанасий показал выданное ранее императорское предписание, согласно которому ему разрешалось вернуться в Александрию. Здесь какая-то ошибка, сказал он наместнику, ведь не может же император противоречить сам себе.

Вскоре после этого, когда Афанасий совершал обряд причащения в одной из церквей, наместник приказал окружить здание и вместе с группой вооруженных воинов ворвался в него. В возникшей суматохе Афанасий призвал собравшихся петь Пс. 135 с рефреном: "Ибо вовек милость Его". Пока одни пели, а другие пытались скрыться, воины пробирались сквозь толпу. Присутствовавшие на службе священнослужители окружили Афанасия плотным кольцом - он не хотел бежать, пока его паства не окажется в безопасности. Но затем он потерял сознание, и священникам каким-то образом удалось перенести его в безопасное место.

С этого момента Афанасий стал как будто бы призраком. Власти искали его повсюду, но безуспешно. Он нашел убежище у своих верных союзников - монахов в пустыне. Эти монахи поддерживали между собой связь, и когда представители имперской власти приближались к его укрытию, он просто переходил в более надежное место.

С монахами в пустыне Афанасий прожил пять лет. За эти годы никейскому движению были нанесены тяжелые удары. Имперская политика придерживалась откровенно арианской ориентации. Несколько синодов были вынуждены поддержать арианство. В конце концов даже Осия Кордовского и Либерия Римского, людей весьма преклонного возраста, вынудили подписать арианское исповедание веры. Хотя многие епископы и другие церковные деятели сознавали неприемлемость арианства, в условиях его столь решительной поддержки со стороны государства бороться с ним было очень трудно. Апогеем арианства стал собор в Сирмии, открыто отвергнувший решения Никейского собора. Ортодоксальные лидеры назвали его "сирмийским богохульством".

Констанций неожиданно умер, и на смену ему пришел его двоюродный брат Юлиан. Новый император не был заинтересован в поддержке ни одной из сторон, поэтому он просто отменил все постановления о высылке епископов. Он надеялся, что противники будут ослаблять друг друга и тем самым способствовать достижению его цели по возрождению язычества. Одним из последствий этого решения стало возвращение Афанасия в Александрию, где он развернул столь необходимую кампанию богословской дипломатии.

Богословское согласие

Афанасий пришел к выводу, что несогласие многих с Никейским символом веры объясняется опасением, что утверждение о единосущности Сына с Отцом может быть истолковано как отрицание всяких различий между Отцом и Сыном. Поэтому они предпочитали говорить не о "единосущности", а о "подобосущности". Эти понятия выражались греческими словами homoousios (единосущный) и homoiousios (подобосущности). Никейский собор провозгласил Сына homoousios Отцу. Но теперь многие говорили, что они считают Сына homoiousios Отцу.

Ранее Афанасий безоговорочно отстаивал никейскую формулировку и заявлял, что сторонники формулировки о "подобосущности" - такие же еретики, как и ариане. Но теперь, будучи уже в преклонных годах, епископ Александрии признавал обоснованность взглядов христиан, которые, отвергая арианство, в то же время не могли признать, что между Отцом и Сыном нет никаких различий.

В ходе многочисленных бесед Афанасий убедил многих из них, что никейскую формулировку можно истолковывать в смысле "подобосущности". Наконец, на синоде, собравшемся в Александрии в 362 году, Афанасий и его последователи заявили, что Отца, Сына и Святого Духа можно считать "единосущными", только если при этом не подразумевается отвержение различий между ними, и что вполне можно говорить о "трех сущностях" при условии не понимать под этим существование трех богов. Именно на этом основании большинство церквей признали решения Никейского собора, которые затем были утверждены на II Вселенском соборе, собравшемся в Константинополе в 381 году. Но Афанасий не увидел этой победы, достижению которой он посвятил большую часть жизни.

Новые испытания

У Юлиана не было намерения преследовать христиан, но известия, приходившие из Александрии, его беспокоили. Усилия по возрождению язычества встречали твердое сопротивление Афанасия, ставшего к тому времени народным героем. Чтобы проводившаяся им политика принесла успех в Александрии, необходимо было в очередной раз выслать епископа. Вскоре Афанасию стало ясно, что Юлиан хочет изгнать его не только из Александрии, но и из Египта. Афанасий понимал, что не может оставаться в городе, где ему негде было укрыться, и решил вновь прибегнуть к помощи монахов.

Зная, что Афанасий будет искать убежище в пустыне, имперские власти пытались схватить его. По рассказу биографов Афанасия, он плыл на корабле вверх по Нилу, когда их догнало более быстрое судно. "Вы не видели Афанасия?" - крикнули с него. "Видели, - ответил Афанасий, сказав истинную правду. - Он плывет прямо перед вами, и если вы поторопитесь, то настигнете его". Вскоре судно преследователей скрылось впереди.

Как мы видели, царствование Юлиана продолжалось недолго. Его сменил почитатель Афанасия Иовиан. Епископ Александрийский в очередной раз вернулся из ссылки, но вскоре его пригласили в Антиохию советником императора. Когда он в конце концов вернулся в Александрию, казалось, что долгая череда ссылок подошла к концу.

Но Иовиан через несколько месяцев умер, и его сменил Валент, твердый сторонник арианства. Опасаясь, что император примет меры против ортодоксальных христиан, если он останется в городе, Афанасий в очередной раз решил уехать. Но скоро стало ясно, что у Валента нет желания бороться с епископом, который сумел противостоять Констанцию и Юлиану. Афанасий смог вернуться в Александрию, где жил до самой смерти в 373 году.

Афанасий так и не увидел окончательной победы дела, которому посвятил всю свою жизнь, но написанные им труды с полной очевидностью показывают его убежденность в конечном развенчании арианства. Когда он достиг преклонного возраста, появилось новое поколение богословов, преданных тому же делу. Самыми выдающимися среди них были великие каппадокийцы, к которым мы теперь и обратимся.

Великие каппадокийцы

Не надо, друзья мои, не надо без нужды философствовать о Боге, ибо материя эта сложная и высокая. Говорить об этом можно не со всеми, не всегда, не на все темы, но с определенными людьми, в определенное время и в связи с определенными вопросами.

ГРИГОРИЙ НАЗИАНЗИН

Каппадокия располагалась на юге Малой Азии на территории современной Турции. Там жили три христианских богослова, которых обычно называют "великими каппадокийцами". Это Василий Кесарийский, или Великий, его брат Григорий Нисский, известный своими работами на тему о мистическом созерцании, и их друг Григорий Назианзин, поэт и оратор, многие гимны которого стали классическими в греко-язычной церкви. Но прежде чем обратиться к рассмотрению их трудов и дел, справедливость требует отдать должное еще одному человеку, не менее достойному, но которым часто пренебрегают историки, имеющие склонность игнорировать вклад женщин. Этой замечательной женщиной была Макрина, сестра Василия и Григория Нисского.

Макрина

Макрина, Василий и Григорий воспитывались в семье с глубокими христианскими корнями - христианами были как минимум два предшествовавших поколения. Дедушка и бабушка по отцовской линии семь лет скрывались в лесах во время гонений при Деции. Вместе с ними там были и члены их семьи, в том числе два их сына - Григорий и Василий. Этот Григорий, дядя наших каппадокийцев, впоследствии стал епископом. Его брат Василий, отец Макрины и ее братьев, стал известным адвокатом и учителем риторики. Жена его была дочерью христианского мученика. Таким образом, христианами были предки каппадокийцев по обеим линиям, а дядя их был даже епископом.

Макрине было двенадцать лет, когда родители, в соответствии с существовавшими тогда обычаями, решили обручить ее. Они остановили выбор на молодом родственнике, готовившемся стать адвокатом, и Макрина согласилась. Все уже было готово к помолвке, но жених неожиданно умер. После этого Макрина отказывалась слышать о других претендентах и в конце концов дала обет безбрачия.

За два или три года до помолвки Макрины родился Василий. Он был больным ребенком, и какое-то время казалось сомнительным, что он выживет. Старший Василий, всегда хотевший иметь сына, дал ему самое лучшее образование, какое только мог, в надежде, что он пойдет по стопам отца и станет адвокатом и оратором. Молодой Василий учился сначала в Кесарии, главном городе Каппадокии, затем в Антиохии и Константинополе и, наконец, в Афинах. Именно в этом древнем греческом городе он встретился с Григорием, который затем станет епископом Назианзина, и с Юлианом, названным впоследствии Отступником.

Завершив учебу, Василий вернулся в Кесарию, полный самодовольства из-за переполнявших его знаний. Образование вкупе с семейным авторитетом обеспечивали ему высокое положение в кесарийском обществе. Вскоре ему предложили занять место преподавателя риторики.

Тогда-то и вмешалась Макрина. Она откровенно сказала брату, что он стал тщеславным, что он ведет себя так, будто лучше него в городе никого нет, и что ему следовало бы поменьше ссылаться на языческих писателей и больше следовать советам христианских авторов. Василий только пожимал плечами, считая свою сестру просто недостаточно образованным человеком.

Затем пришло трагическое известие: скоропостижно умер их брат Навкратий, живший уединенно в сельской местности. Василия это потрясло. Он был очень близок с Навкратием. Правда, последнее время их пути разошлись - Навкратий совершенно отказался от мирских удовольствий, тогда как Василий предавался им. Удар оказался настолько сильным, что Василий полностью изменил свою жизнь. Он отказался от должности преподавателя и от всех других почестей и попросил Макрину научить его смыслу религиозной жизни. Незадолго до этого умер их отец, и теперь Макрина стала опорой и утешением осиротевшей семьи.

Макрина пыталась поддерживать семью, обращая их мысли на радости, которые приносит духовная жизнь. Почему бы не уехать в семейное владение в Аннисах и не жить там в самоотречении и созерцании? Подлинное счастье приносит не мирская слава, а служение Богу. Такое служение лучше всего проводить, порвав все связи с миром. Одежда и пища должны быть самыми простыми, и человеку надлежит всецело посвятить себя молитве. Иными словами, Макрина предлагала примерно такой же образ жизни, какой вели затворники в пустыне.

Макрина вместе с матерью и еще несколькими женщинами удалилась в Аннисы, а Василий по совету сестры отправился в Египет, чтобы больше узнать о монашеской жизни. Поскольку Василий стал величайшим проповедником монашества в грекоязычной церкви, а интерес к этому пробудила в нем Макрина, можно утверждать, что основоположником греческого монашества была именно она.

Остаток жизни Макрина провела в монашеском уединении в Аннисах. Многие годы спустя, когда Василий уже умер, ее посетил Григорий Нисский. К тому времени она уже пользовалась такой известностью, что ее называли просто Учителем. Об этом своем посещении Григорий рассказал в трактате "О душе и воскресении". В начале этой работы он пишет, что "Василий, величайший среди святых, ушел из этой жизни, отправился к Богу, и все церкви оплакивают его смерть. Но его сестра, Учитель, еще жива, и я был у нее". Вид страдавшей астмой сестры произвел на Григория тяжелое впечатление. "При виде Учителя, - написал он, - мне стало больно, ибо было видно, что она тоже вот-вот умрет".

Когда он выплакался и излил свою печаль, она успокоила его, напомнив о надежде на воскресение. Затем она умерла в полном умиротворении. Григорий закрыл ей глаза, отслужил отпевание и отправился продолжать работу, завещанную ему братом и сестрой.

Василий Великий

За много лет до этих событий Василий вернулся из Египта, Палестины и других стран, где он изучал монашескую жизнь, и обосновался неподалеку от Аннис. Вместе со своим другом Григорием Назианзином он организовал общину для мужчин наподобие той, которую Макрина основала для женщин. Он был сторонником общинной жизни, ибо считал, что отшельник никому не может служить, а смысл монашеской жизни заключается в служении людям. Сам он взял за правило заниматься самыми неприятными делами в общине. Он также написал устав, которого следует придерживаться в монашеской жизни. Поскольку все установления греческой церкви, касающиеся монашеской жизни, основываются на учении Василия, он обычно считается отцом восточного монашества.

Но уединенную жизнь Василий смог вести сравнительно недолго. Он прожил монахом немногим более шести лет, когда его против воли назначили пресвитером. Вскоре у него возникли разногласия с епископом Кесарийским, и он, не желая создавать дополнительные трудности, решил вернуться в монашескую общину. Там он оставался до тех пор, пока императором не стал Валент. Новый император придерживался арианских взглядов, поэтому епископ Кесарийский решил предать забвению разногласия с Василием и позвал святого монаха на помощь в борьбе с арианством.

Когда Василий прибыл в Кесарию, ситуация там была очень сложной. Год выдался неурожайным из-за плохой погоды, и богатые люди прятали зерно. Василий осудил такое поведение и распродал все свое имущество, чтобы накормить бедных. Если все, говорил он, будут оставлять себе только необходимое, а остальное отдавать нуждающимся, не будет ни бедных, ни богатых.

После смерти епископа Кесарийского избрание его преемника стало основным пунктом разногласий между ортодоксальными христианами и арианами. Авторитет, которым пользовался Василий, делал его наиболее приемлемым кандидатом. Ариане смогли выдвинуть против него только одно возражение: слабое здоровье. На это ортодоксальные христиане ответили, что они избирают епископа, а не гладиатора. В конце концов Василия избрали.

Новый епископ Кесарийский понимал, что его избрание придется не по нраву императору, который поддерживал ариан. Вскоре Валент выразил желание посетить Кесарию. Никейцы уже получила горький опыт при посещении Валентом других городов, где он делал все возможное для укрепления арианских позиций.

Для подготовки визита Валента в Кесарию туда прибыло множество должностных лиц. Император дал им указание путем обещаний и угроз склонить нового епископа на свою сторону. Но сломить Василия было не так-то просто. Наконец в ходе жаркого спора претор потерял терпение и пригрозил Василию конфискацией имущества, ссылкой, пытками и даже смертной казнью. Василий на это ответил: "Конфисковать у меня вы можете только вот это тряпье и несколько книг. Сослать меня вы никуда не можете, ибо куда бы вы меня ни отправили, я везде буду гостем Бога. Что же касается пыток, вам следует знать, что мое тело уже умерло во Христе. А смерть будет для меня величайшим благом, поскольку она быстрее приведет меня к Богу".

Ошеломленный претор сказал, что до сих пор никто так с ним не разговаривал. Василий ответил: "Скорее всего, потому, что ты еще не встречался с настоящим епископом".

Наконец прибыл император. В знак своего благоволения к городу он возложил на алтарь щедрые дары, но никто не пришел за ними. Императору пришлось ждать епископа, который в конце концов принял дары, дав при этом ясно понять, что именно он оказывает честь императору.

После этих событий Василий смог наконец посвятить себя выполнению епископских обязанностей. Особое внимание он уделял организации и распространению монашеского движения, а также защите никейских идеалов. Кроме того, своей обширной перепиской и своими работами он внес значительный вклад в развитие учения о Троице. Но, как и Афанасий, он не увидел плодов конечной победы - он умер за несколько месяцев до Константинопольского собора, подтвердившего в 381 году решения Никейского собора.

Григорий Нисский

У младшего брата Василия Григория Нисского был совершенно иной склад характера. В отличие от непоседливого, живого и даже порой самонадеянного Василия Григорий предпочитал тишину, уединение и безвестность. Роль борца и защитника его не привлекала. Он получил неплохое образование, но не такое основательное, как Василий. Одно время он хотел стать адвокатом и ритором, но в конечном счете понял, что это занятие не для него.

В те годы, когда Василий со своим другом Григорием Назианзином со всем пылом души посвятили себя монашеской жизни, Григорий женился на одной молодой женщине и чувствовал себя с ней вполне счастливым. Позднее, когда его жена умерла, а сам он стал монахом, Григорий написал трактат "О девственности", отразивший его взгляды. Он полагал, что если человек не женится, он не страдает при виде болей роженицы и тем более от потери жены. По его мнению, монашество ограждает от боли и страданий обычной жизни. Известность он приобрел благодаря своим мистическим взглядам и сочинениям, в которых описывал такую жизнь и указывал направление тем, кто хотел бы ей следовать.

Однако острые, злободневные вопросы того времени не могли оставить равнодушным такого человека, как Григорий. Василий буквально принудил его стать епископом Ниссы - почти что деревушки. Валент и ариане всеми силами пытались сокрушить ортодоксальную "партию". Борьба казалась Григорию непомерно тяжелой, и он начал скрываться. И все же, несмотря на все это, после смерти Валента и Василия Григорий стал одним из тех, кто возглавил никейское движение. Как лидер никейцев он и прибыл в 381 году на Константинопольский собор.

По характеру он был спокойным и скромным человеком, но в его трудах отражается внутренний огонь духа. А убедительное изложение им никейских принципов способствовало их победе на Константинопольском соборе.

После этого знаменательного собора император Феодосии пригласил его к себе в качестве одного из ведущих советников по богословским вопросам, и Григорию пришлось много путешествовать по империи и посетить даже Аравию и Месопотамию. Хотя эта деятельность приносила большую пользу, Григорий всегда относился к ней как к помехе, отвлекающей его от созерцательной жизни.

Наконец, убедившись в твердой победе никейских принципов, Григорий вернулся к монашеской жизни в надежде, что мир оставит его в покое. И он в этом преуспел - нам не известны ни дата, ни обстоятельства его смерти.

Григорий Назианзин

Другим великим каппадокийцем был Григорий Назианзин, с которым Василий познакомился во время учебы. Родителями Григория были епископ Назианза, которого тоже звали Григорий, и его жена Нонна (в те времена многие епископы женились). Григорий Старший придерживался еретических взглядов, но Нонна воспитывала сына в ортодоксальном духе. Как и у Василия, семья Григория была очень благочестивой, и многих из них позднее начали даже называть "святыми" - самого Григория, его родителей Григория и Нонну, его брата Кесария, сестру Горгонию и двоюродного брата Амфилохия.

Юношеские годы Григорий провел за книгами. Сначала он учился в Кесарии, а затем отправился в Афины, где оставался около четырнадцати лет и где встретился с Василием и будущим императором Юлианом. В возрасте тридцати лет он вернулся домой и вместе с Василием начал вести монашескую жизнь. В то же самое время его брат Кесарии стал известным врачом в Константинополе, где лечил Констанция и Юлиана, не принимая при этом ни арианских взглядов первого, ни языческих взглядов второго.

По возвращении в Назианзин Григорий был против воли рукоположен пресвитером. Он скрылся в монашеской общине Василия, где оставался какое-то время, но в конце концов вернулся к исполнению пастырских обязанностей в Назианзе. Именно тогда он прочитал известную проповедь, посвященную долгу пастыря и начинающуюся со слов: "Меня одолели, и я признаю свое поражение".

С этого момента Григорий начал принимать больше участия в богословских спорах того времени. Когда Василий сделал его епископом маленькой деревушки, Григорий решил, что друг просто обманул его, и их отношения стали крайне натянутыми. Это время было тяжелым для Григория - умерли Кесарии, Горгония, отец и мать. Чувствуя себя одиноким и покинутым, Григорий ушел из доверенной ему церкви, чтобы иметь время Для спокойных размышлений. Он удалился в уединенное место, где его настигло известие о смерти Василия, с которым он так и не успел помириться.

Для Григория это стало тяжелым ударом. Нов конце концов он почувствовал призвание принять активное участие в борьбе против арианства, к которой его без особого успеха побуждал Василий. В 379 году он прибыл в Константинополь. В тот период арианство пользовалось всецелой поддержкой государства, и во всем городе не было ни одной ортодоксальной церкви. Григорий начал совершать службы в доме одного из своих родственников. Когда он появлялся на улице, толпа забрасывала его камнями. Арианские монахи не раз врывались на службу и оскверняли алтарь. Но он проявлял твердость, укрепляя небольшую паству пением сочиненных им гимнов, некоторые из которых стали классикой греческих песнопений.

Наконец настали иные времена. В конце 380 года император Феодосии совершил триумфальный въезд в Константинополь. Он придерживался ортодоксальных взглядов и вскоре удалил всех ариан с высоких постов, которые они использовали для упрочения своих позиций. Несколько дней спустя новый император пригласил Григория посетить вместе с ним собор Святой Софии. День был пасмурным, и только Григория озарил единственный луч солнечного света. Присутствующие сочли это знамением с неба и закричали: "Григорий - епископ, Григорий - епископ!" Такой оборот дела устраивал Феодосия, поэтому он согласился. Григория, не желавшего становиться епископом, в конце концов уговорили. Безвестный монах из Назианза стал патриархом Константинопольским.

Через несколько месяцев император созвал в Константинополе собор, на котором Григорий председательствовал как епископ города. Новые обязанности были ему не по душе - он говорил, что собрание епископов подобно осиному гнезду. Когда кто-то из его противников сказал, что он не может быть епископом Константинопольским, поскольку занимает должность епископа в другом месте, Григорий сразу же отказался от этого высокого положения, к которому никогда не стремился. На его место был избран гражданский наместник Константинополя Нектарий, достойно выполнявший свои функции, пока его не сменил Иоанн Златоуст, к деятельности которого мы обратимся ниже.

Константинопольский собор подтвердил решения Никейского собора в отношении Божественности Сына и добавил к ним положения, касающиеся Святого Духа. Таким образом, именно этот собор провозгласил учение о Троице. Его решения и заложенные в них богословские принципы стали в значительной степени результатом работы великих каппадокийцев.

Григорий же вернулся на родину, где занялся сочинением гимнов и посвящал время исполнению пастырских обязанностей. Узнав о намерении Феодосия созвать еще один собор и пригласить его председательствовать на нем, он решительно отказался от этой чести. Он не принимал больше участия в гражданских и церковных церемониях и умер в возрасте примерно шестидесяти лет.

Амвросий Медиоланский

Бог у строил все таким образом, чтобы была общая пища для всех и чтобы земля была общим достоянием. Итак, природа произвела общее право для всех, но человеческая алчность сделала его правом для немногих.

АМВРОСИЙ МЕДИОЛАНСКИЙ

В IV веке появилось множество выдающихся христианских деятелей, но среди них не было никого, чья жизнь складывалась бы столь необычайно, как у Амвросия Медиоланского.

Неожиданное избрание

В 373 году смерть епископа Медиолана²⁴ поставила под угрозу мир и спокойствие в этом крупном городе. Умер Авксентий, которого на эту должность поставил арианский император, отправивший в ссылку предыдущего епископа. Теперь, когда кафедра освободилась, выборы преемника могли легко вылиться в беспорядки, так как и ариане, и ортодоксальные христиане были полны решимости добиться избрания следующим епископом Милана одного из своих людей.

Дабы предотвратить возможные эксцессы, Амвросий, консул с резиденцией в Милане, решил сам присутствовать на выборах. Он проявил себя умелым и справедливым руководителем, благодаря чему завоевал популярность, и у него были все основания надеяться на более высокую Должность в управленческой структуре империи. Но сейчас перед ним стояла задача справиться со взрывоопасной обстановкой в Милане. Поэтому он пришел в церковь, где страсти уже разгорались, и обратился к народу. Он был хорошим оратором, и собравшиеся постепенно успокоились.

Внезапно из толпы какой-то ребенок крикнул: "Амвросий - епископ". Призыв понравился, и раздались настойчивые возгласы: "Амвросий - епископ, Амвросий - епископ!"

Избрание на эту должность не входило в планы Амвросия, поэтому он употребил все силы, чтобы переубедить народ. Когда из этого ничего не вышло, он пытался бежать из города, но безуспешно. В конце концов, когда стало ясно, что император доволен избранием своего наместника и что отказ Амвросия будет ему очень неприятен, он согласился стать епископом Милана. Поскольку он был всего лишь катехуменом и, следовательно, еще даже не крещенным, предстояло совершить этот обряд, а затем провести его через различные степени священства. Все это было сделано за восемь дней, и 1 декабря 373 года он был посвящен в епископы Милана.

Амвросий не стремился к должности епископа, но раз так случилось, считал, что эту обязанность он должен исполнять как можно лучше. За помощью в административных делах он обратился к своему брату Уранию Сатиру, наместнику другой провинции (их сестра Марцеллина тоже была преданной христианкой и вела полумонашескую жизнь в Риме). Он начал изучать богословие с помощью священника, разъяснившего ему основные положения христианского учения. Благодаря своему острому уму он вскоре стал одним из лучших богословов Западной церкви.

Вскоре после посвящения Амвросия соседняя область подверглась нашествию готов, которые с разрешения императора перешли границу, но затем взбунтовались. В Милан устремились беженцы, и прошел слух, что готы захватили много пленных, за которых требуют выкуп. Амвросий распорядился переплавить золотые сосуды и другую церковную утварь и украшения, чтобы собрать средства для помощи беженцам и для выкупа пленных. Это вызвало недовольство, особенно со стороны ариан, искавших повода найти за ним какой-нибудь грех и обвинявших его в святотатстве. Амвросий на это заявил:

Лучше сохранять для Господа души, а не золото. Он послал апостолов без золота и собрал церкви без золота. У церкви есть золото не для того, чтобы копить его, а чтобы отдавать его, использовать для помощи нуждающимся... Лучше хранить живые сосуды, нежели золотые²⁵.

Сходные мысли он высказывал, размышляя об обязанностях пастырей: истинная сила заключается в поддержке слабого, и на праздники надо приглашать не богатых, которые могут вознаградить пастырей, а бедных, которым этого не сделать.

Среди многих других слушать его проповеди приходил молодой учитель риторики, который к тому времени проделал долгий и извилистый духовный путь и на которого слова епископа произвели такое сильное впечатление, что он вернулся к вере своей матери, от которой отошел много лет назад. В конце концов Амвросий окрестил этого юношу, которого звали Августин. Он, вероятно, не подозревал о необычайных дарованиях новообращенного, который со временем станет самым влиятельным богословом Запада после апостола Павла.

Епископ и власть

Западной частью империи управляли Грациан и его сводный брат Валентиниан II. В силу малолетства последнего Грациан был также регентом его областей. Затем во время восстания Грациана убили, и узурпатор Максим угрожал захватить территории Валентиниана. Малолетний император был беззащитным, и они вместе с матерью Юстиной, пойдя на отчаянный шаг, отправили Амвросия на переговоры с Максимом. Епископ добился успеха, и опасность вторжения миновала.

Несмотря на это, отношения между Амвросием и Юстиной оставались напряженными. Императрица была арианкой и хотела иметь базилику для проведения арианских служений. Епископ же в этом вопросе проявлял непреклонность. Он не мог допустить, чтобы святое место осквернялось еретическими богослужениями и чтобы влияние императрицы использовалось для распространения арианства в Милане. Это надолго обернулось множеством столкновений, хорошо всем запомнившихся. Однажды имперские войска даже осадили церковь, ставшую причиной конфликта, когда там находились Амвросий и его последователи. Осаждавшие грозили оружием, а Амвросий вместе со своей паствой в ответ на это пели сочиненные им гимны (помимо прочего, он был талантливым автором гимнов). В конце концов Юстина сочла для себя достойным выходом потребовать выдачи императору если не церкви, то хотя бы священных сосудов. Разве Амвросий не сделал того же самого для беженцев и пленных? Епископ опять отказался, ответив следующее:

Я ничего не могу взять из храма Божьего, я не могу отдать то, что получил, я должен не отдавать это, а хранить. Тем самым я помогаю императору, ибо я не имею права отдавать эти вещи, а он - брать их²⁶.

Во время этого столкновения с императорской властью Амвросий распорядился раскопать захоронения под одной из церквей. Там нашли два скелета, погребенные, вероятно, задолго до начала христианской эры. Но кто-то вспомнил, что еще ребенком слышал о двух мучениках, Протасии и Гервасии, и останкам дали эти имена. Вскоре начали ходить слухи о чудесах, совершаемых этими "святыми мощами", что еще больше сплотило народ вокруг своего епископа.

Затем, скорее всего при пособничестве Юстины, Максим вторгся на земли Валентиниана. Соглашение подразумевало, по-видимому, что Максим избавит императрицу от неугодного ей епископа Медиоланского. Но тут в ход событий вмешался восточный император Феодосии, разгромивший Максима. Когда Валентиниан был убит кем-то из тех, кто хотел занять его место, Феодосии вмешался еще раз и стал единоличным правителем империи.

Феодосии был никейцем - именно благодаря ему в 381 году собрался Константинопольский собор, подтвердивший решения Никейского собора. Но несмотря на это и по совершенно иным причинам, дважды он разошелся во взглядах с Амвросием. В обоих случаях он уступил перед лицом твердости Амвросия, хотя справедливости ради следует сказать, что в первом из них прав был именно он.

Причиной первого разногласия между ними стало разрушение слишком ревностными христианами синагоги в небольшом городе Каллинике. Император решил, что их надо наказать и что они должны восстановить синагогу. Амвросий возразил, сказав, что христианский император не должен заставлять христиан строить иудейские синагоги. После нескольких бурных объяснений император уступил, синагогу не восстановили, и поджигатели не были наказаны. Этот случай стал дурным прецедентом, ибо отныне подразумевалось, что в империи, называющей себя христианской, закон не должен защищать иные верования.

Во втором случае разногласие носило иной характер, и правда была на стороне Амвросия. В Фессалонике вспыхнули беспорядки, был убит римский наместник. Амвросий, знавший вспыльчивый характер императора, посоветовал ему проявить сдержанность. Феодосии сначала вроде бы согласился, но затем гнев обуял его с новой силой, и он решил примерно наказать взбунтовавшийся город. Он отправил послание о прощении, а затем по его приказу войска окружили цирк, где люди собрались отпраздновать прощение императора и перебили семь тысяч человек.

Узнав об этом, Амвросий решил добиться, чтобы император перед всеми засвидетельствовал свое покаяние. Подробности происшедшего нам точно не известны, но один из биографов Амвросия рассказывает, что когда Феодосии в очередной раз пришел в церковь, епископ с поднятыми руками встретил его у входа словами: "Остановись! Такой человек, как ты, запятнанный грехом, на чьих руках - несправедливо пролитая кровь, недостоин войти в святое место и принять участие в причащении, пока не покается"²⁷.

Придворные грозились применить силу. Но император признал правоту Амвросия и публично покаялся. Он также распорядился, чтобы с того дня исполнение всех вынесенных им приговоров о смертной казни стали откладывать на тридцать дней.

После этого конфликта отношения между Феодосием и Амвросием становились все более сердечными. В конце концов, почувствовав приближение смерти, император призвал единственного человека, который осмелился публично осудить его.

К тому времени известность Амвросия была уже так велика, что Фритигилла, королева маркоманов, попросила его написать краткое введение в христианскую веру. Прочитав его, Фритигилла решила посетить мудреца в Милане. Но на пути к нему она узнала о смерти Амвросия - это случилось 4 апреля 397 года, в пасхальное воскресенье.

Иоанн Златоуст

Как вымажете думать, что следуете заповедям Христа, если вы заботитесь только о собственной выгоде, наживаетесь на долговых процентах, покупаете рабов как скотину и интересуетесь только делами?.. Но это еще не все. Приобретая земли и дома, умножая нищету и голод, вы сеете несправедливост ь.

ИОАНН ЗЛАТОУСТ

Через сто лет после смерти Иоанн Константинопольский удостоился имени, под которым стал известным в последующие века: Иоанн Златоуст. Он вполне заслужил это имя, - будучи современником таких великих проповедников, как Амвросий Медиоланский и Григорий Назианзин, Иоанн Константинопольский возвышался над всеми остальными, как гигант над другими гигантами своего века.

Но для Иоанна Златоуста кафедра была не просто трибуной, с которой он произносил проповеди - замечательные образцы ораторского искусства. Проповеди были словесным выражением всей его жизни, его борьбы против сил зла, отчаянным призывом, который в конечном счете привел к ссылке и смерти.

Голос из пустыни

Он был прежде всего монахом, но прежде чем им стать, он был адвокатом, учившимся в родной Антиохии у известного языческого оратора Ливания. Говорят, что когда старого учителя спросили, кто будет его преемником, он ответил: "Иоанн, но на него претендуют христиане".

Мать Иоанна Антуза была ревностной христианкой, любившей сына глубокой и властной любовью. Ей доставило большое удовольствие, когда ее сын-адвокат в двадцатилетнем возрасте попросил внести его имя в список для подготовки к крещению. Три года спустя, по завершении требовавшегося тогда срока подготовки, его окрестил епископ Мелетий Антиохийский. Это опять пришлось по сердцу его матери. Но когда он сообщил ей, что намерен покинуть город и вести монашескую жизнь, она проявила непреклонность и взяла с него обещание, что он никогда не оставит ее, пока она жива.

Иоанн нашел простое решение для того, чтобы вопреки собственническим наклонностями матери осуществить свое монашеское призвание - он превратил свой дом в монастырь. Он жил там стремя единомышленниками вплоть до смерти матери, а затем присоединился к монахам в сирийских горах. Там он в течение четырех лет учился дисциплине монашеской жизни и старался ей следовать, проведя еще два года в полном одиночестве. Впоследствии он сам признал, что такая жизнь - не лучшая подготовка к исполнению пастырских обязанностей. "Многие из тех, кто от монашеского уединения переходят к деятельной жизни священника или епископа, совершенно не способны справляться с трудностями, встающими перед ними в их новом качестве"²⁸.

Как бы там ни было, по возвращении в Антиохию после шести лет монашеского затворничества он был рукоположен в диаконы, а затем в пресвитеры. Он начал проповедовать, и вскоре слава о нем распространилась по всей грекоязычной церкви.

В 397 году освободилось место епископа Константинополя, и император распорядился перевести Иоанна в столицу, чтобы он занял там эту высокую должность. Но он пользовался такой популярностью в Антиохии, что власти опасались беспорядков и держали императорский указ в тайне. Они просто пригласили известного проповедника посетить небольшую часовню за городом, и когда он появился там, его посадили в коляску и силой увезли в столицу. В начале 398 года он был посвящен в епископы.

Константинополь был богатым городом, славившимся роскошью и интригами. Великий император Феодосии умер, а двое сменивших его сыновей Гонорий и Аркадий были безвольными и неспособными людьми. Официальным правителем восточной части империи с резиденцией в Константинополе стал Аркадий, но всем заправлял некий Евтропий, управляющий двором, использовавший власть в собственных интересах и в интересах своих приспешников. Управляющий пользовался таким влиянием, что императрица Евдоксия чувствовала себя из-за этого униженной, хотя именно Евтропий устроил ее брак с Аркадием. Без интриг, опутывавших все происходящее в городе, не обошлось и при возведении Иоанна в сан архиепископа - архиепископ Феофил Александрийский всячески поддерживал одного из александрийцев, и Иоанн получил кафедру благодаря вмешательству Евтропия.

Как утверждают, Иоанн Златоуст был невысок ростом, с большой головой, широким морщинистым лбом и глубоко посаженными глазами. Так он выглядит на древнем портрете из Константинополя.

Новый епископ Константинополя не вполне сознавал все это. Но и знай он обо всем этом, он, вероятно, вел бы себя точно так же, такой уж, как известно, был у него характер. Монах оставался монахом, и он не мог терпимо относиться к тому, что богатые жители Константинополя, приняв христианскую веру и Евангелие, продолжают жить в богатстве и роскоши.

Первым делом он постарался изменить образ жизни духовенства. В домах некоторых священников, заявлявших о безбрачии, жили женщины, которых они называли "духовными сестрами", и это во многих случаях выливалось в скандальные истории. Другие священнослужители обогащались и жили в такой же роскоши, как и мирские властители. Из церковной казны черпали не считая, и средств для заботы о пастве оставалось мало. Решение этих вопросов Иоанн считал первоочередной задачей. Он приказал удалить "духовных сестер" из домов священников и предписал последним вести беспорочную христианскую жизнь. Финансы церкви стали строго учитываться. Ненужная утварь из епископского дворца была распродана, а вырученные средства использовались для помощи голодающим. Священнослужители получили указание открывать церкви, когда это удобно не только богатым, но и тем, кто работает. Такие меры, несомненно, одни встретили с одобрением, а другие заклеймили.

Но реформа должна была коснуться не только священнослужителей. Мирян тоже необходимо было призвать вести жизнь, более отвечающую евангельским принципам. Проповедник-златоуст громогласно взывал с кафедры:

Позолота на вашем доме, золотой браслет на руке вашего раба, золотые украшения на вашей обуви означают, что вы обкрадываете сироту и обрекаете на голод вдову. Когда вы уйдете из жизни, любой прохожий, глядя на ваш роскошный особняк, скажет: "Скольких слез стоило строительство этого дома, сколько было ограблено сирот, сколько пострадало вдов, сколько работников лишились справедливой оплаты труда?" Даже смерть не оградит вас от обвинений²⁹.

Возвращение в пустыню

Сильные мира сего не могли терпеть, чтобы этот голос бросал им вызов с кафедры собора Святой Софии - самого большого в христианском мире. Евтропий, сделавший его епископом, рассчитывал на особое к себе отношение и на особые привилегии. Но в глазах Иоанна Евтропий был простым христианином, нуждавшимся, чтобы ему было ясно и недвусмысленно донесено Евангелие. В результате Евтропий раскаялся, но не в грехе, а в ошибке, которую совершил, пригласив этого дотошного проповедника из Антиохии.

Буря разразилась по вопросу о праве на убежище. Спасаясь от преследований Евтропия, люди нашли убежище в соборе Святой Софии. Управляющий дворцом просто послал за ними воинов. Но епископ проявил непреклонность и не пустил их в храм. Евтропий воспротивился этому перед императором, но Златоуст высказался на сей счет с кафедры, и на этот раз Аркадий не уступил требованиям своего фаворита. Затем влияние управляющего дворцом стало ослабевать - как многие считали, из-за его конфликта с епископом.

Вскоре в силу ряда политических обстоятельств Евтропий был окончательно низвергнут. Народ ликовал, толпы людей требовали отмщения тому, кто угнетал и эксплуатировал их. Управляющему оставалось только укрыться в Софийском храме и броситься к алтарю. Когда за ним пришла толпа, Златоуст встал на ее пути и воззвал к тому же самому праву на убежище, которое он отстаивал в конфликте с Евтропием. Таким образом, Златоусту пришлось защищать жизнь своего прежнего врага от посягательств сначала народа, затем армии и, наконец, самого императора. Дело закончилось тем, что бывший управляющий, не полагаясь на ненадежную, по его мнению, защиту в церкви, покинул свое убежище, был схвачен и убит людьми, которым он причинил зло.

Но еще больше врагов Златоуст нажил себе среди власть предержащих. Жена императора Евдоксия была недовольна растущим авторитетом епископа. Кроме того, ей не нравились проповеди, произносившиеся с кафедры Софийского собора, - речь как будто бы шла о ней. Когда Златоуст говорил о помпезности и безрассудстве сильных мира сего, ей казалось, что все взоры обращаются в ее сторону. Необходимо было заставить замолчать этот голос из пустыни - голос человека, говорившего в стенах благообразного собора Святой Софии такие дикие вещи. Именно с этой целью императрица делала церкви богатые подарки. Епископ благодарил ее. И продолжал проповедовать.

Тогда императрице пришлось действовать в открытую. Когда Златоуст уехал по делам в Ефес, Евдоксия стала вместе с Феофилом Александрийским плести интриги против докучливого проповедника. По возвращении Златоуст узнал, что небольшая группа епископов, созванных Феофилом, выдвинула против него длинный список смехотворных обвинений. Он не придал им никакого значения и продолжал проповедовать и руководить церковью. Феофил и его сторонники признали Иоанна виновным и попросили Аркадия изгнать его. Под давлением Евдоксии слабовольный император согласился и приказал Златоусту покинуть город.

Обстановка накалилась. Народ негодовал. Епископы и другие священнослужители из близлежащих городов собрались в столице и заявили о своей поддержке епископа. Пусть он только отдаст распоряжение, и они соберут синод, который осудит Феофила и его последователей. К тому же могли начаться народные волнения, угрожающие самому основанию империи. Чтобы расстроить заговор, достаточно было одного слова красноречивого епископа. Аркадий и Евдоксия знали об этом и готовились к войне. Но Златоуст был сторонником мира и поэтому готовился к изгнанию. Через три дня после получения императорского эдикта он попрощался с друзьями и последователями и предал себя в руки властей.

Народ же не хотел сдаваться без борьбы. Улицы наполнились слухами о восстании. Аркадий, Евдоксия и военные не осмеливались показываться в общественных местах. В ту ночь произошло землетрясение, воспринятое как знамение Божьего гнева. Несколько дней спустя в ответ на настоятельную просьбу исполненной страха Евдоксии Златоуст вернулся в город и на свою кафедру, где был встречен шумными приветствиями.

Епископ вернулся, но распри не утихали. После нескольких месяцев новых интриг, противостояния, унижений Златоуст вновь был отправлен в изгнание. И опять он не послушался совета друзей и подчинился пришедшим за ним воинам, не желая подстрекать к бунту, который мог повлечь новые страдания народа.

Но бунта было не избежать. Толпы людей стекались к Софийскому храму. Армия получила приказ подавить беспорядки, и в завязавшейся схватке собор и расположенные рядом здания загорелись и были уничтожены пожаром. Причину пожара так и не установили. Но в ходе следствия многие сторонники Златоуста подверглись пыткам, а его наиболее известные друзья отправились в изгнание.

Тем временем златоустый проповедник направлялся к месту своего изгнания в далекий городок Кукуз. Лишившись кафедры, он взялся за перо, и мир был потрясен случившимися событиями. Римский епископ Иннокентий встал на его сторону, и его примеру последовали многие другие. Все осуждали действия императора, а Феофила Александрийского поддерживали лишь немногие слабодушные, не смевшие выступить против императорской власти. Когда полемика приняла всеобщий характер, Кукуз стал казаться центром мира.

В конце концов даже Кукуз сочли недостаточно удаленным для изгнания, и Златоусту приказали отправиться еще дальше - в холодную и безвестную деревушку на берегу Черного моря. Охранники, зная, что их подопечный в опале, не обращали внимания на его слабое здоровье, и переезд потребовал от него непомерных усилий. Вскоре опальный епископ серьезно заболел. Почувствовав приближение смерти, он попросил остановиться в небольшой церкви у дороги. Там он причастился, попрощался с теми, кто его сопровождал, и произнес свою самую короткую и самую выразительную проповедь: "Богу слава во всем. Аминь".

Судьбы и жизненные пути Златоуста и Амвросия отражают дальнейший ход развития церквей на Востоке и на Западе. Амвросий противостоял самому сильному императору своего времени и победил. Златоуст же был низложен и отправлен в изгнание слабым Аркадием. С тех пор латиноязычная церковь на Западе постепенно набирала силу, заполняя вакуум, создавшийся с развалом империи. Что же касается грекоязычного Востока, то там империя просуществовала ещетысячу лет. У Византийской империи, восточной преемницы древней Римской империи, были взлеты и падения, но она всегда ревниво оберегала свои прерогативы в отношении церкви. Феодосии был не последним западным императором, которого смирил латиноязычный епископ. Иоанн Златоуст тоже не был последним грекоязычным епископом, изгнанным восточным императором.

Иероним

Честно признаюсь, что меня охватило негодование. Я не могу слышать таких кощунственных речей.

ИЕРОНИМ

Из всех выдающихся фигур IV века Иероним - личность самая необычайная. И выделялся он не святостью, как Антоний, не проницательностью в богословских вопросах, как Афанасий, нетвердостью в отношениях с властями, как Амвросий, и даже не проповедями, как Златоуст, а скорее титанической и непрестанной борьбой с миром и с самим собой. Его называют "блаженным Иеронимом", но он не принадлежал к святым, которым при жизни дарована радость мира от Бога. Его святость, далекая от смирения, мира и благолепия, была горделивой, бурной и даже резкой. Он всегда стремился к большему, чем быть просто человеком, и поэтому нетерпимо относился к тем, кто проявлял слабодушие или осмеливался его критиковать. Резкому осуждению Иеронима подвергались не только еретики, невежды и лицемеры, но и такие люди, как Иоанн Златоуст, Амвросий Медиоланский, Василий Кесарийский и Августин Гиппонский, а тех, кто с ним не соглашался, он называл "двуногими ослами". Но несмотря на такую позицию, а быть может, во многом благодаря ей, Иероним занял заслуженное место среди великих христианских деятелей IV века.

Иероним родился примерно в 348 году где-то на севере Италии. Он был моложе многих великих личностей IV века. Но, по очень удачному определению, Иероним родился стариком и поэтому с юных лет начал считать себя старше своих сверстников. Однако еще удивительнее то, что и окружающие уже тогда считали его непререкаемым авторитетом почтенного возраста.

Он был восторженным почитателем классической литературы, хотя и признавал греховность пристрастия к языческой по сути своей традиции. Из-за этого он переживал внутреннюю борьбу, которая достигла апогея, когда он серьезно заболел и ему приснилось, что в Судный день ему задали вопрос: "Кто ты есть?" - "Я христианин", - ответил Иероним. Но Судья возразил: "Ты лжешь. Ты поклонник Цицерона". Иероним решил полностью посвятить себя изучению Писания и христианской литературы. Но и впоследствии он не переставал читать классических языческих авторов и во многом им следовал.

Не только это было причиной непрестанной борьбы с собой, но и не оставлявшие его плотские желания. От бремени плоти он надеялся избавиться, став монахом. Но сновидения и воспоминания о римских танцовщицах продолжали преследовать его. Дабы подавить непристойные мысли, он усмирял свою плоть, и придерживался крайнего аскетизма. Он был неопрятен, нечесан и говорил даже, что, будучи омытым Христом, не нуждается ни в каком другом омовении. Но и всего этого оказалось недостаточно. Чтобы вытеснить мысли о римских удовольствиях, он решил изучать древнееврейский язык. Этот язык с его необычными алфавитом и грамматикой казался ему варварским. Но кто-то сказал ему, что, коль скоро на нем написан Ветхий Завет, он должен быть божественным.

В конце концов Иероним понял, что жизнь отшельника не для него. По всей видимости, не прошло и трех лет, как он вернулся к прежнему образу жизни. В Антиохии его рукоположили пресвитером. До и во время собора 381 года он был в Константинополе. Затем он вернулся в Рим, где епископ Дамас, хорошо знавший человеческую природу, сделал его своим личным секретарем и побудил к дальнейшей учебе и сочинительству. Именно Дамас первым предложил ему заняться тем, что в конечном счете станет делом почти всей его жизни и величайшим ему памятником: сделать новый перевод Писания на латинский язык. Работу эту Иероним начал в Риме, но основная ее часть приходится на более поздние годы его жизни.

Тем временем ему начали оказывать помощь несколько богатых и благочестивых женщин, живших во дворце вдовы Альбины. Помимо самой Альбины, наиболее примечательными членами этого кружка были ее вдовствующая дочь Марцелла, сестра Амвросия Марцеллина и ученая женщина Павла, которая вместе со своей дочерью Евстохией сыграет заметную роль в дальнейшей жизни Иеронима. Секретарь епископа регулярно посещал этот дом, ибо видел в его обитательницах верных учениц, причем некоторые из них достигли больших успехов в изучении греческого и древнееврейского языков. С ними Иероним мог свободно обсуждать интересовавшие его вопросы, в частности все связанное с текстом Библии.

Знаменательно, что Иероним, у которого никогда не было друзей среди мужчин и который был одержим терзаниями плоти, нашел пристанище у этой группы женщин. Возможно, среди них он чувствовал себя покойно, поскольку они не пытались с ним соперничать. Во всяком случае, именно им раскрылась его душа, которую он тщательно таил от всего остального мира.

Но Иероним был человеком резким, бескомпромиссным, и вскоре в I Римской церкви у него появились противники. Со смертью Дамаса в конце 384 года Иероним лишился своего самого надежного защитника. Новый епископ Сириций не проявил особой заинтересованности в услугах Иеронима как ученого. Когда умерла одна из дочерей Павлы, противники Иеронима, которых он осуждал за жизнь в роскоши, заявили, что она довела себя до смерти крайним аскетизмом, следуя наставлениям Иеронима. В конце концов он решил покинуть Рим и отправиться в Святую землю, или, как он сказал, уйти "из Вавилона в Иерусалим".

Паула и Евстохия последовали за ним другим путем, и они вместе совершили паломничество в Иерусалим. Затем Иероним посетил Египет, где встретился с учеными в Александрии и с монахами в пустыне. В 386 году он вернулся в Палестину, где они вместе с Павлой решили обосноваться и посвятить себя монашеской жизни. Но они намеревались вести не отшельническую жизнь монахов в пустыне, а жизнь умеренно суровую, посвященную в основном ученым занятиям. Павла была богатой женщиной, да и у Иеронима не было недостатка в средствах, поэтому они смогли основать в Вифлееме два монастыря, один для женщин под руководством Павлы, а другой для мужчин под руководством Иеронима. Он продолжал также изучать древнееврейский язык для работы над переводом Библии. Одновременно он учил латыни местных ребятишек и занимался греческим и древнееврейским с монахинями Павлы.

Но большую часть времени он посвящал работе, которая станет величайшим литературным памятником: переводу Библии на латинский язык. Тогда уже существовали другие переводы, но все они были сделаны с Септуагинты - древнего перевода с древнееврейского языка на греческий. Иероним же предпринял прямой перевод с древнееврейского языка на латинский. После многолетней работы, которой мешали обширная переписка и разного рода бедствия, потрясавшие римский мир, Иероним наконец завершил свой огромный труд.

Перевод Иеронима, известный под названием Вульгата, в конце концов стал нормативным для всей латиноязычной церкви. Но поначалу он был встречен не так хорошо, как хотелось Иерониму. В новом переводе некоторые привычные места, естественно, звучали иначе, и многие недоумевали, кто дал Иерониму право самовольно вносить изменения в Писание. Более того, многие верили в легенду, согласно которой Септуагинта написана семьюдесятью двумя работавшими независимо друг от друга учеными, которые по окончании работы обнаружили, что их переводы слово в слово совпадают. Эта легенда долгое время лежала в основе утверждения, что Септуагинта богодухновенна в той же мере, как и древнееврейский текст. По-этому, когда Иероним представил перевод, расходившийся с Септуагинтой, многие сочли, что он неуважительно относится к богодухновенному Слову.

Критика исходила не только от недостаточно грамотных верующих, но и от высоко образованных христиан. Августин Гиппонский писал из Северной Африки:

Молюсь о том, чтобы ты не тратил сил на перевод священных книг на латинский язык, если только ты не сопровождаешь его примечаниями, как в случае перевода Книги Иова, ясно показывающими, чем твой перевод отличается от Септуагинты, авторитет которой не имеет равных... Кроме того, я не могу себе представить, что в древнееврейских рукописях можно найти что-то такое, чего не заметили те переводчики, тем более что они великолепно знали древнееврейский язык³⁰.

Сначала Иероним вообще не ответил на письмо Августина. Когда же он все-таки на него ответил, написанное им подразумевало, что Августин - просто-напросто молодой человек, пытающийся сделать себе имя, критикуя старших. Отдавая должное его учености, он в то же время намекал, что, отказываясь вести с ним полемику, он оказывает Августину честь, так как борьба между ними была бы неравной.

Большинство споров, которые вел Иероним, заканчивались незаживающими ранами, но в данном случае исход был иным. Многие годы спустя, когда Иероним вступил в борьбу с пелагианством, речь о котором пойдет в следующей главе, он использовал для этого труды Августина. В своем следующем письме мудрому епископу Северной Африки он выразил ему такое восхищение, которого удостаивались немногие.

На первый взгляд Иероним кажется человеком бесчувственным, заботящимся исключительно о поддержании собственного авторитета. Но на самом деле он был совершенно не таким, и за его суровой внешностью скрывалась чувствительная душа. Никто не знал об этом лучше Паулы и Евстохии. Но в 404 году Паула умерла, и Иероним почувствовал себя одиноким и покинутым. Его боль усиливалась и от осознания того, что заканчивается не только его жизнь, но и целая эпоха. Несколько лет спустя, 24 августа 410 года, Рим был захвачен и разграблен готами под предводительством Алариха. Это известие потрясло мир. Иероним узнал об этом в Вифлееме и написал Евстохии:

Кто мог подумать, что падет Рим, созданный для овладения миром? Что сойдет в могилу мать многих народов? От старости зрение у меня стало слабым... и ночью я уже не могу читать книги на древнееврейском языке, которые трудно читать даже днем из-за того, что буквы кажутся невероятно маленькими³¹.

Иероним прожил еще почти десять лет. Это были годы одиночества, страданий и внутренней борьбы. Наконец, через несколько месяцев после смерти Евстохии, которая стала для него как дочь, уставший от жизни ученый обрел вечный покой.

Августин Гиппонский

Когда я думал о том, чтобы полностью посвятить себя Тебе, Боже... я сам хотел этого и я сам этого не хот ел. Я сам. И поскольку у меня не было ни твердого желания, ни твердого нежелания, я боролся с собой и разрывался на части.

АВГУСТИН ГИППОНСКИЙ

Возьми и читай... Возьми и читай... Возьми и читай... Эти слова играющего ребенка донеслись из-за ограды миланского сада до преподавателя риторики, в отчаянии сидевшего под смоковницей и взывавшего: "Доколе, Господи, доколе?Почему завтра и всегда завтра?Почему я не могу очиститься сию же минуту?" Слова ребенка показались ему словами с неба. Незадолго до этого он оставил где-то в парке книгу, которую читал. Он вернулся, взял книгу и прочитал слова Павла: "Не [предаваясь] ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа (нашего) Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти". Ответом Августина - а именно он и был этим ритором - стало решение, которое он долгое время откладывал: посвятить себя служению Богу. Вскоре он отказался от преподавательской работы и посвятил себя деятельности, которая в конечном счете сделает его одной из наиболее влиятельных фигур за всю историю христианства. Чтобы понять значение и смысл того, что ему довелось пережить в миланском саду, нам придется проследить жизненный путь Августина до этого дня.

Извилистый путь к вере

Августин родился в 354 году в небольшом городке Тагасте в Северной Африке. Его отец был римским магистратом, исповедовавшим традиционную языческую религию. Но мать Моника была ревностной христианкой, чьи непрестанные молитвы об обращении мужа в конце концов были услышаны. Августин, по-видимому, не был особенно близок с отцом, о котором он почти не упоминает в своих сочинениях. Моника же играла важную, а порой и решающую роль в жизни своего единственного сына.

Родители знали о необычайных дарованиях ребенка и постарались дать ему по возможности блестящее образование. С этой целью они отправили его сначала в соседний город Мадавру, а затем в Карфаген.

В этот крупный город, который на протяжении многих веков был политическим, экономическим и культурным центром латиноязычной Африки, Августин прибыл лет в семнадцать. Он не пренебрегал занятиями, но в то же время не чурался удовольствий, которыми изобиловал город. Вскоре он вступил в связь с некой женщиной, родившей ему сына. Он назвал мальчика Адеодатом - богоданным.

Как и все молодые люди того времени, готовившиеся к карьере адвокатов или государственных должностных лиц, Августин изучал риторику. Эта дисциплина учила изящно и убедительно излагать свои мысли устно и письменно. При этом истина значения не имела. Она была сферой преподавателей философии.

Занятия по риторике в числе других сочинений древности предполагали чтение произведений Цицерона - знаменитого оратора античного Рима. Цицерон же был мастером не только риторики, но и философом. Читая Цицерона, Августин пришел к убеждению, что искусного слога и стиля недостаточно - риторика должна сопровождаться поисками истины.

Искания Августина привели его к манихейству. Эта религия, персидская по своему происхождению, была основана Мани в III веке. Согласно учению Мани, в каждом из нас присутствуют два начала. Первое, которое он называл "светом", - духовное. Второе, "тьма", - это материя. В космосе тоже есть два вечные начала: свет и тьма. По определенным причинам, которые манихеи объясняли с помощью мифов, они смешались, и человек в своей природе - результат этого смешения. Спасение заключается в разделении этих начал и в подготовке нашего духа к возвращению в сферу чистого света, которая поглотит его. Поскольку любое новое смешение начал есть зло, истинные верующие должны избегать произведения на свет потомства. Как утверждал Мани, это учение в том или ином виде было раскрыто многим пророкам, в том числе Будде, Зороастру, Иисусу и самому Мани.

Во времена Августина манихейство получило распространение в Средиземноморском бассейне. Основная его привлекательность заключалась в претензиях на рациональность. Как и гностицизм до него, многие свои положения манихейство основывало на астрономических наблюдениях. Кроме того, свою пропаганду оно частично строило на осмеянии христианского учения и особенно Библии, в частности ее материализма и примитивного языка.

Августину казалось, что манихейство способно разрешить два сложных вопроса, связанных с христианством. Первый касался того, что, сточки зрения искусства риторики, Библия не всегда изъясняется изящно, а иногда и употребляет варваризмы, к тому же стилистические нормы она соблюдает редко, и содержит множество сцен откровенного насилия, повествует о жестокости, обмане и тому подобном. Второй вопрос был связан с происхождением зла. Моника учила его, что есть только один Бог. Но Августин видел зло как вокруг, так и внутри себя и задумывался об источнике этого зла. Если Бог есть выражение высшей и чистой благости, зло не может быть божественным творением. Но, с другой стороны, если все создано Богом, Он не может быть таким благим и мудрым, как утверждают Моника и церковь. Манихейство давало ответы на оба вопроса. Библия - особенно Ветхий Завет - не несет в себе слово, выражающее вечное начало света. А зло представляет собой порождение не этого начала, а начала тьмы.

По этим причинам Августин стал манихеем. Но он еще далеко не во всем разобрался, и девять лет провел "слушателем", не стремясь достигнуть положения "совершенного". Когда на одном из собраний манихеев он поделился своими сомнениями, ему ответили, что эти вопросы слишком сложны и что ответить на них может великий манихейский учитель по имени Фавст. Но когда этот пресловутый Фавст наконец появился, оказалось, что он ничем не превосходит других манихейских учителей. Разочарованный Августин решил продолжить свои ученые занятия в другом месте. Кроме того, его ученики в Карфагене не отличались особой дисциплинированностью, а жизнь в Риме предоставляла больше возможностей для роста. Но в столице ученики, хотя и были прилежнее, не торопились оплачивать его работу. Тогда он переехал в Милан, где освободилось место преподавателя риторики.

В Милане он стал неоплатонистом. Неоплатонизм, в то время чрезвычайно распространенный, был философским течением с религиозным подтекстом. Его последователи пытались дойти до Первоединого, до источника всего сущего посредством учебы, самодисциплины и мистического созерцания, которое должно было помочь им достичь экстатического состояния. В отличие от манихейского дуализма, неоплатонизм постулировал, что есть только одно первоначало и что все сущее исходит из него путем эманации - подобно тому, как на поверхности воды появляются концентрические круги, когда в нее бросают камень. Ближе к Нему расположены более высокие разряды сущего и все более низкие - по мере удаления. Следовательно, зло исходит не из какого-то другого источника, а просто становится злом, удаляясь от Первоединого. Нравственное зло мы совершаем, отвращая взгляд от Него и созерцая более низкие проявления сущего. Неоплатонизм как будто бы давал ответ на мучившие Августина вопросы о происхождении зла, позволяя утверждать, что источником всего стало существо бесконечной благости, и при этом признавая наличие зла в творении. Зло реально, но оно представляет собой не "творение", а отход от благости Первоединого. Кроме того, неоплатонизм помог Августину понять, что есть Бог и душа, и отойти от "материалистичности" манихейских представлений.

Но оставалось еще одно сомнение: как можно Библию с ее грубым языком и рассказами о насильственных и вероломных поступках считать Словом Божьим? Ответ на этот вопрос Августину дал Амвросий. Моника, которая была с ним в Милане, посоветовала послушать проповеди Амвросия. Августин, будучи преподавателем риторики, с готовностью стал присутствовать на службах, которые проводил самый известный оратор в Милане. Поначалу его больше интересовало, как, а не что говорит Амвросий. Но со временем он слушал епископа уже не как оратора, а как человека, ищущего истину. Амвросий аллегорически истолковывал многие места, которые Августину казались труднопостижимыми. Поскольку аллегорическое истолкование вполне соответствовало канонам риторики, у Августина не возникало никаких возражений. В результате текст Писания представал более благозвучным и вразумительным и его легче было постичь.

К тому времени в духовном плане расхождения Августина с христианством были преодолены. Но оставались трудности иного рода. Он и мысли не допускал о какой бы то ни было половинчатости и веру матери мог принять только всем сердцем, чтобы посвятить ей всего себя. Кроме того, учитывая влияние в то время монашеских идеалов и его собственные неоплато-нистские воззрения, Августин был убежден, что, став христианином, он должен будет отказаться от преподавания риторики, от всех своих честолюбивых целей и мирских удовольствий. И последнее было самым трудным. Позднее он писал, что в то время часто молился: "Дай мне целомудрие и воздержание, но не очень скоро".

Он вел отчаянную борьбу с самим собой - борьбу между желанием и нежеланием. Да, он решил стать христианином. Но не сейчас. Оправдывать свою нерешительность возражениями духовного порядка он больше не мог. К тому же отовсюду приходили известия, от которых ему становилось стыдно. В Риме известный философ Марий Викторин, который перевел на латинский язык труды неоплатонистов, пришел в церковь и публично заявил о своей вере. Затем прошел слух, что два знатных магистрата, прочитав книгу Афанасия "Жизнеописание Великого Антония", оставили службу и высокое положение в обществе и последовали примеру этого отшельника. Тогда, не в силах больше выносить общество своих друзей (а может быть, и себя самого), он бежал в сад, где произошло это его обращение.

После обращения Августин сделал все, чтобы начать новую жизнь. Он попросил окрестить его, и Амвросий совершил этот обряд над ним и Адеодатом. Августин отказался от преподавания. Затем вместе с Моникой, Адеодатом и группой друзей он решил уехать в Северную Африку, намереваясь провести там остаток жизни в монашеском уединении. Моника убедила его порвать связь с женщиной, с которой он жил много лет и имени которой он не называет. Но добрались они только до Остии, где Моника серьезно заболела и умерла. После ее смерти Августин так переживал, что им пришлось на несколько месяцев задержаться в Риме.

В конце концов они прибыли в Тагаст. Там Августин продал большую часть полученного наследства, часть денег раздал нищим, а на остальные вместе с Адеодатом (который вскоре умер) и несколькими друзьями поселился в Кассициаке, чтобы проводить время в мистическом созерцании и философских штудиях. У них не было намерения вести аскетическую жизнь монахов в пустыне, они просто хотели жить в строгости и дисциплине, без ненужных излишеств, и посвятить себя молитвам, учебе и размышлениям. Именно в Кассициаке он написал свои первые христианские труды. Они еще несли отпечаток неоплатонизма, но постепенно он начал приходить к постижению различий между христианским учением и некоторыми положениями неоплатонизма. Он надеялся, что несколько диалогов, написанных в Кассициаке, станут лишь началом многих лет жизни, посвященных "философским размышлениям".

Служитель и богослов Западной церкви

Но этим замыслам не суждено было исполниться - известность его росла, и его жизнью предлагали распорядиться иначе. В 391 году он посетил город Гиппон, чтобы переговорить с другом, которого хотел пригласить в свою общину в Кассициаке. В Гиппоне он пришел в церковь, и, заметив его, епископ Валерий начал проповедь на тему о том, как Бог посылает пастырей, после чего попросил собравшихся помолиться о Божьем водительстве на тот случай, если среди них есть человек, которого Он послал для служения им. Прихожане не обманули его ожиданий, и Августин, во многом против своей воли, был рукоположен на служение в Гиппоне. Четыре года спустя он стал епископом совместно с Валерием, опасавшимся, что какая-нибудь другая церковь лишит его столь выгодного приобретения. В те времена епископам было запрещено переходить из одной церкви в другую, поэтому посвящение Августина в епископы совместно с Валерием означало, что он проведет остаток жизни в Гиппоне. (Ни Августин, ни Валерий не знали о другом положении, не позволявшем церкви иметь больше одного епископа.) Валерий вскоре умер, оставив Августину епископство Гиппона.

Став служителем и епископом, Августин старался по возможности не менять образ жизни, который он вел в Кассициаке. Но теперь ему приходилось уделять меньше времени созерцанию и больше - исполнению пастырских обязанностей. Как пастырь он написал большинство своих произведений, сделавших его наиболее влиятельным богословом во всей латиноязычной церкви после новозаветных времен.

Многие ранние сочинения Августина представляют собой попытки опровержения манихейства. В свое время он побудил некоторых друзей войти в это религиозное течение и теперь чувствовал настоятельную необходимость опровергнуть взгляды, которые сам раньше поддерживал. Поскольку основными вопросами в этой полемике были авторитет Писания, происхождение зла и свободная воля, именно они занимали центральное место в большинстве ранних работ Августина.

В полемике с манихеями особое значение имела свобода воли. Они утверждали, что все предопределено и что человек не свободен. Возражая им, Августин отстаивал принцип свободы воли. По его представлению, источник человеческой свободы заключен в ней самой. Мы поступаем по свободному выбору, повинуясь не каким-то внутренним или внешним побуждениям, например по необходимости, а нашей собственной воле. Решение свободно в том смысле, что оно есть результат проявления не сил природы, а самой воле. Это, разумеется, не означает, что обстоятельства никак не влияют на наши решения. Но свободными можно назвать только те решения, которые мы принимаем по собственной воле, а не под воздействием обстоятельств, то есть не по необходимости.

Эти выводы имели важное значение для разрешения проблем, связанных с происхождением зла. Августин подчеркивал, что есть только один Бог и что Его благость бесконечна. Как же тогда можно объяснить существование зла? Достаточно просто осознать, что воля создана благим Богом, но что она способна принимать собственные решения. Свобода - благо для воли, даже если это означает, что такая свободная воля может порождать зло. Следовательно, источник зла надо искать в дурных решениях, исходящих от воли как людей, так и ангелов, то есть павших ангелов, ставших бесами. Таким образом, Августин мог одновременно заявлять о реальности зла и о сотворении всего сущего благим Богом.

Но это не означает, что зло представляет собой какую-то "сущность". Зло не есть извечное начало, как полагали манихеи, отождествлявшие его с тьмой. Это скорее мировоззрение, предрасположенность, отрицание добра.

Еще одним движением, с которым боролся Августин, был донатизм. Читатель помнит, что распространение оно получило именно в Северной Африке, где теперь проводил служение Августин. Поэтому ему в течение всей жизни приходилось затрагивать различные вопросы, поднимавшиеся донатистами. Один из них касался законности рукоположения, совершенного недостойным епископом. На это Августин отвечал, что правомочность любого церковного обряда не зависит от нравственных качеств человека, который его совершает. Если бы это было так, христиане должны были бы испытывать постоянные сомнения относительно законности их крещения. Независимо от того, достоин или нет священник совершать то или иное таинство, оно остается в силе, несмотря на его вину или греховность. В этом отношении большинство западных церквей веками придерживались взглядов Августина на церковь и таинства, на Западе получивших официальный статус.

Кроме того, именно полемика с донатистами подтолкнула Августина к разработке теории справедливой войны. Как уже отмечалось, некоторые из донатистов, а именно циркумцеллионы, прибегли к насилию. О социальных и экономических корнях этого движения Августин, по-видимому, не Догадывался, но считал, что разбойным нападениям циркумцеллионов надо положить конец. Размышления над этим привели его к убеждению, что война может быть справедливой, но при соблюдении определенных условий. Первое из них - справедливой должна быть цель, то есть война не может быть справедливой, если ее цель - завоевание территорий или просто расширение объема власти. Второе условие справедливой войны - она должна вестись законно установленной властью, дабы не допустить сведения личных счетов. Однако в последующие века вопреки тому, как мыслил Августин, этот принцип начал использоваться для обоснования права сильного нападать на слабого и для утверждений, что слабый, со своей стороны, не имеет на это права. Фактически, такой взгляд присутствовал уже у Августина, по мнению которого циркумцеллионы не имели права вести войну против государства, в то время как государство таким правом располагало. Третий принцип - самый важный для Августина - заключался в том, что даже во время насильственных действий, неотделимых от войны, необходимо проявлять любовь.

Но наиболее значительные богословские работы Августина были направлены против пелагианства. Пелагий, монах из Британии, получил известность своей благочестивой и аскетической жизнью. Смысл христианской жизни он видел в непрестанных усилиях по преодолению греха и достижению спасения. Пелагий, как и Августин, полагал, что Бог сделал нас свободными и что источник греха заключен в человеческой воле. По его представлениям, это означает, что человек обладает способностью преодолевать грех. В противном случае грех был бы простительным.

Но Августин помнил о времени, когда он одновременно хотел и не хотел стать христианином. Это значит, что с человеческой волей не все так просто, как думал Пелагий. Бывают случаи, когда воля бессильна против связывающего ее греха. Воля не всегда подчиняется только самой себе, ибо совершенно ясно, что она реализуется не всегда.

По мысли Августина, грех обладает такой силой, что он завладевает нашей волей, и до тех пор, пока мы находимся под его властью, мы не можем направлять свою волю на освобождение от него. Самое большее, на что мы способны, - это вести борьбу между желанием и нежеланием, что лишь доказывает бессилие нашей воли. Грешник способен не желать ничего другого, кроме греха.

Но это не означает, что свободы больше нет. У грешника остается свобода выбора между разными возможностями. Но все они ведут к греху, и закрыта для него только одна возможность - перестать грешить. По словам Августина, до грехопадения человек обладал свободой грешить или не грешить. Но между грехопадением и искуплением у нас оставалась только свобода грешить. После искупления нас осеняет Божья благодать, ведущая нашу волю от жалкого состояния, в которое она попала, к новому состоянию, в котором восстанавливается свобода грешить или не грешить. Наконец, в небесном доме мы тоже будем свободными, но свободными только не грешить. Это опять же не означает, что не будет свободы выбора. Напротив, у нас останется свобода выбора между разными возможностями. Но ни одна из них не будет вести к греху.

Как мы можем сделать выбор и принять благодать? По мысли Августина, только силой самой благодати, ибо до момента обращения мы не можем не грешить и, следовательно, не можем принять такое решение. Инициатива обращения исходит не от человека, а от Бога. Кроме того, благодать непреодолима, и Бог дает ее тем, кто для нее предназначен.

Пелагий, со своей стороны, утверждал, что каждый из нас приходит в мир полностью свободным грешить или не грешить. Нет таких понятий, как первородный грех или извращенность человеческой природы, побуждающая к греху. Дети не грешат до тех пор, пока по собственной свободной воле не принимают решения согрешить.

Полемика продолжалась несколько лет, и в конце концов пелагианство было отвергнуто. Оно оставляло без внимания ужасающую власть греха над человеческой волей и всеобъемлющий характер греха, распространяющегося даже на детей, которые сами согрешить еще не успели. Тем не менее взгляды Августина не получили широкого признания. Его обвинили в новациях. В Южной Франции, где сопротивление Августину было наиболее сильным, Викценций Леринский заявил, что верить надо только в то, что принималось и принимается "всегда, везде и всеми". Многие оспаривали утверждение Августина о возникновении веры благодаря Божьему вмешательству, а не вследствие принятого человеком решения. Этих противников учения Августина о предопределении не совсем правильно называют "по-лупелагианцами". Затем, на протяжении почти столетия, взгляды Августина подверглись переистолкованию, и многие богословы стали называть себя "августинианцами", отвергая при этом его теории о необходимости божественной благодати и предопределении. В 529 году Оранжский синод поддержал учение Августина о благодати как единственном условии спасения, но не принял его наиболее существенные следствия. Таким образом, последующие поколения, за некоторыми примечательными исключениями, по-своему истолковывали содержание учения великого епископа Гиппонского.

Особое значение имеют два сочинения Августина. Первое - "Исповедь". Это духовная автобиография в форме обращенной к Богу молитвы, показывающая долгий и трудный путь, по которому Бог вел его к вере. По своему жанру книга уникальна для древней литературы и даже сейчас свидетельствует о глубокой психологической и интеллектуальной проницательности Августина.

Другая работа, заслуживающая особого упоминания, - "О граде Божием". Непосредственным поводом для ее написания послужило падение Рима в 410 году. В то время многие продолжали цепляться за язычество, и вскоре падение Рима стали объяснять его отходом от древних богов и обращением к христианству. Опровергнуть такие утверждения и был призван трактат Августина "О граде Божием" - многостороннее историческое исследование, в котором он заявляет, что существует два города, основанием которых служит любовь. "Град Божий" строится на Божьей любви, "земной град" - на любви к себе. В человеческой истории два эти града всегда взаимосоединялись, но, несмотря на это, между ними существует непримиримое противоречие и ведется смертельная борьба. В конечном счете останется только град Божий. Человеческая история представляет собой построенную на себялюбии историю царств и народов, выражающих лишь мимолетность земного града. Все эти царства и народы, какими бы могучими они ни были, прейдут и исчезнут к концу истории, когда сохранится только град Божий. Что касается Рима, то Бог обеспечил ему и его империи процветание, чтобы служить средством распространения Евангелия. Но теперь, когда эта цель выполнена, Бог отдал Рим на волю судьбы - судьбы всех человеческих царств, которая заканчивается не чем иным, как наказанием за грехи.

Августин стал последним великим деятелем имперской церкви на Западе. Когда настал его смертный час, у ворот Гиппона стояли вандалы, возвещая тем самым начало новой эпохи. Поэтому труды Августина были в определенном смысле последней вспышкой уходящей эпохи.

Но свершенное им не было погребено под обломками рушившейся цивилизации. Более того, благодаря своим сочинениям он стал учителем новой эпохи. В средние века никого из богословов не цитировали больше, чем его, и он стал одним из крупнейших авторитетов католической церкви. Но он же был излюбленным богословом великих деятелей протестантской Реформации XVI века. Таким образом, хотя толковали его по-разному, Августин стал наиболее влиятельным богословом всей Западной церкви, как католической, так и протестантской.

Конец эпохи

Мир рушится. Да! Но несмотря на это и к нашему стыду, грехи наши живут и даже благоденствуют. Великий город, столица Римской империи, поглощен великим огнем, и римляне странствуют в изгнании по всей земле. Когда-то почитавшиеся церкви обратились во прах и тлен.

ИЕРОНИМ

Когда умирал Августин, город Гиппон осаждали вандалы. Вскоре они завладели всем северным побережьем Африки, за исключением Египта. А за несколько лет до этого, в 410 году, вестготы во главе с Аларихом захватили и разграбили Рим. Еще раньше, в 378 году, в битве при Адрианополе вестготы разгромили армию императора, погибшего в сражении, а затем двинулись к стенам Константинополя. Рушилась древняя империя, вернее - ее западная часть. В течение многих веков римским легионам удавалось удерживать германские племена за Рейном и Дунаем. В Британии романизированные территории были отделены от "варваров" прочной стеной. Но теперь "шлюзы открылись". Волны варваров хлынули через границы империи. В ходе казавшихся бесконечными набегов они грабили города и поселки, а затем селились на территориях, принадлежавших Римской империи. Там они основывали собственные царства, многие из которых, юридически подчиняясь империи, по сути были самостоятельными. История Западной Римской империи подошла к концу.

Имперская церковь, созданная Константином, продолжала существовать еще тысячу лет в Византийской империи. Но на Западе дело обстояло иначе - пройдет еще много времени, прежде чем Западная Европа вновь обретет политическое единство и относительный мир, которые она знала при римском правлении. Века потребуются и для возрождения уничтоженного, причем не только дорог, зданий и акведуков, но и литературы, искусства и науки. На всех этих территориях преемственность с прошлым обеспечивала церковь. Она стала хранительницей цивилизации и порядка. Во многих отношениях она заполняла вакуум власти, образовавшийся с развалом империи. В конечном счете империя на Западе была воссоздана усилиями церкви, и императора короновал папа.

В то же время появились новые задачи. Многие захватчики были язычниками, и перед побежденными встала необходимость обратить в свою веру победителей. Благодаря свидетельству тысяч христиан завоеватели постепенно начали принимать христианскую веру, и в результате из их числа вышли новые поколения церковных деятелей.

Среди них были и ариане. Много лет назад, когда императором был Констанций и арианство пользовалось поддержкой империи, за Дунай отправились проповедники для работы с готами. Наиболее выдающимся среди них был Ульфила (чье имя означает "волчонок"), который составил алфавит готского языка и перевел на него Библию. В те же годы в императорской гвардии в Константинополе служило значительное число готов, и многие из них перед возвращением домой обратились в христианство. Поскольку все это происходило, когда арианство было на подъеме, готы обращались именно в арианство. Примеру готов последовали и их соседи. В результате ко времени великих нашествий многие захватчики стали христианами (хотя и арианского вероисповедания). Это привело к тому, что вопрос об арианстве, казалось бы, уже разрешенный несколько десятилетий назад, вновь вышел на передний план. В конечном счете под влиянием завоеванных ими христиан все эти ариане примут Никейский символ веры, но при этом не обойдется без упорной борьбы и тяжелых испытаний.

Все это будет ознаменовано рождением новой цивилизации, которая станет наследницей античного греко-римского мира, христианства и германских традиций. Процесс этот займет тысячу лет, известных как период средневековья, к которому мы теперь и обратимся.