Странно видеть, насколько сложно некоторым людям понять, что такое кальвинизм. Но вопрос сам по себе не представляет никакой сложности. Ответ можно дать одним предложением; и он будет понятным для любого религиозного человека. Потому что кальвинизм – это просто религия в своей чистоте. Следовательно, нам надо лишь задуматься над тем, что такое религия в своей чистоте – и мы получим кальвинизм.

В каком расположении разума и сердца религия вступает в свои права наилучшим образом? Разве не через молитвенное отношение? Когда мы склоняемся перед Богом, не только телом, но разумом и сердцем, мы становимся в положение, которое больше любого другого заслуживает имени "религиозного". И это положение, конечно, предполагает отношение полнейшей зависимости и смиренного доверия. Человек, приходящий к Богу в молитве, делает это не в духе самоутверждения, а в духе доверчивой зависимости. Еще никто не обращался к Богу так: "О, Боже, ведаешь ты, что я – хозяин своей судьбы и кузнец своего счастья. Тебе позволено, конечно, чем-то помогать мне в достижении моих целей – после того, как я их определил. Но мое сердце – мое владение, и ты не можешь входить сюда без приглашения; моя воля принадлежит мне, и ты не можешь подчинять ее себе. Когда мне потребуется твоя помощь – я тебе сообщу. А пока – жди моей воли". Люди могут рассуждать таким вот образом, но молятся они не так. Однажды двое людей пришли помолиться в храм. Один из них начал молиться про себя (то есть "сам к себе" – но имеет ли это "к себе" большее значение, чем кажется в буквальном прочтении?). "Боже, благодарю Тебя, что я не такой, как остальные". В это время другой ударял себя в грудь и говорил: "Боже! будь милостив ко мне грешнику!" Даже первый признал некую зависимость от Бога: ведь он поблагодарил Его за свои добродетели. Но у нас не остается сомнений, в каком из них был явственней проявлен религиозный дух. Мы помним, что Кто-то сказал нам об этом со всей ясностью и выразительностью.

         Итак, все люди во время молитвы принимают религиозное положение. Но многие запихивают это отношение в свою молитву и запирают его от своей жизни звонким "Аминь"; встают с колен и принимают совсем другое положение если не сердца, то по крайней мере разума. Они молятся так, словно полностью зависят от милости Божьей; но рассуждают – а может и живут, – словно Бог, пускай лишь в некоторых деяниях, зависит от них. Кальвинист – это человек, убежденный в необходимости сохранить такое молитвенное отношение в своем мышлении и чувствах, во всем, что делает. То есть это человек, убежденный в том, что религия в своей чистоте должна вступить в свои права в его мышлении, чувствах и жизни. Это основание его особого способа мышления, вследствие чего его называют кальвинистом; и его особого способа действий в мире, вследствие чего он стал величайшей преобразующей силой в мире. Другие люди – это кальвинисты на коленях; кальвинист же – тот, кто убежден, что его разум, сердце и воля будут непрерывно стоять на коленях, и только исходя из этого положения думать, чувствовать и действовать. Поэтому кальвинизм – это тип мышления, при котором вступает в свои права истинно религиозное отношение полнейшей зависимости от Бога и смиренного доверия Его милости для спасения.

         В мире есть только два типа религиозной мысли – если (что в принципе неправильно) употребить слово "религиозный" для их обоих. Есть религия веры и религия дел. Кальвинизм – это чистое воплощение первой из них; а то, что в истории церкви известно как "пелагианство", – чистое воплощение второй. Все другие формы "религиозного" учения, известные в христианстве, – это лишь изменчивые попытки найти компромисс между этими двумя. В начале пятого века этих два фундаментальных типа вступили в прямой конфликт, причем в своей чистой форме, воплощенной в личностях Августина и Пелагия. Оба отчаянно пытались усовершенствовать жизнь человека. Но Пелагий своими увещеваниями возвращал человека к самому себе: он утверждал, что человек способен исполнить то, что повелел Бог – ведь Бог не повелевал бы невыполнимое. Августин наоборот указывал человеку со всеми его слабостями на Бога: "Он Сам", – говорил он в своей содержательной речи, – "Он Сам – наша сила". С одной стороны – "религия" гордой самонадеянности, с другой – религия зависимости от Бога. Первая – религия дел, вторая – религия веры. Первая – даже не религия, а морализм. Вторая объемлет все в этом мире, что достойно называться религиозным. Мы религиозны лишь в той мере, в какой это отношение веры присутствует в нашем мышлении, чувствах и жизни. Если оно торжествует в нашем мышлении, чувствах и жизни – мы истинно религиозны. Кальвинизм и есть то мышление, которое приводит его к торжеству.

         "Есть состояние души", – говорит профессор Уильям Джеймс в своих лекциях о разнообразии религиозного опыта, – "знакомое для религиозных людей, но ни для кого больше, при котором желание утвердить себя и держаться своего заменено желанием замкнуть свои уста и стать ничем в потоках и водопадах Бога". Он описывает то, что считает истинно религиозным состоянием, в противовес тому, что называет "простым морализмом". "Моралист", – говорит он, – "должен задержать дыхание и напрячь мускулы", и все пойдет хорошо, если он удержится в таком состоянии. Религиозный человек, напротив, находит утешение в своем бессилии, веру – не в себе, а в Боге, и "его моральная смерть превращается в духовное рождение". Психоаналитик верно уловил различие между морализмом и религией. Это различие между верой в себя и верой в Бога. И когда вера в себя вытесняется полностью, а вместо нее приходит вера в Бога в своей чистоте, мы и получаем кальвинизм. Под именем "религии в своей высшей форме" профессор Джеймс в действительности описал не что иное, как кальвинизм.

         Следовательно, мы можем рассматривать слова профессора Джеймса как свидетельство того, что "религия в своей высшей форме" – это просто кальвинизм. В мире есть много форм религиозного учения, которые не есть кальвинизм. Потому что учение, даже в религии, часто (или даже обычно) предлагает нам лишь "разбитые фонари". Но в мире нет истинной религии, которая не была бы не кальвинистской, кальвинистской в своей сущности, кальвинистской в своих выводах. Когда эти выводы умело извлекаются и излагаются, и таким образом сущность вступает в свои права, мы получаем кальвинизм. Значит, насколько мы религиозны – настолько мы и кальвинисты. И если религия полностью вступает в свои права в нашем мышлении, чувствах и действиях – тогда мы становимся истинно кальвинистами. Вот почему человек, уловивший хоть на мгновение все это, страстно полюбит то, что называют – иногда с презреньем – "кальвинизмом", и восторженно прильнет к нему. Это не просто надежда на истинную религию в мире: это и есть истинная религия в мире – насколько она может быть в этом мире вообще.

From Selected Shorter Writings of Benjamin B. Warfield, vol. 1, Edited by John E. Meeter, published by Presbyterian and Reformed Publishing Company, 1970. originally from The Presbyterian, Mar. 2, 1904, pp. 6-7.