«Вы напрасно исследуете Писания, думая, что в них вы получите вечную жизнь, не понимая, что они свидетельствуют именно обо Мне». Этими словами наш Господь противостоит тому, что всегда было искушением в нашем чтении Священного Писания: читать, не видя Христа как главную тему откровения.

Многие люди, которые пытаются понять отдельные принципы протестантской Реформации (только благодать, только Писание, только Христос, одному Богу слава, только вера и т.д.) обретают освобождение благой вестью Божьей благодати во Христе. Пасторы, которые раньше произносили гуманистическое послание, внезапно становятся ревностными защитниками Божьей славы, и отдельные доктрины, которые характеризовали их послания и сформировали обучающее служение в общинах, заменяются библейскими истинами. Это все очень здорово и мы должны быть благодарными Богу за наше пробуждение (и автор в том числе) к доктринам благодати. Тем не менее, остаются еще более глубокие проблемы.

Нередко мы сталкиваемся с церковью, которая очень рада открытию для себя реформатской веры, но проповедь остается тем же, чем и была всегда: остроумной, возможно, анекдотичной (множество историй и иллюстраций, которые больше служат для развлечения, чем для освещения темы), и нравоучительной (библейские персонажи рассматриваются с целью преподания нам уроков нравственности для нашей повседневной жизни). Так происходит потому, что мы еще не объединили наше систематическое богословие с нашей герменевтикой (то есть способом толкования Писания). Мы говорим: «Только Христос!» в нашем учении о спасении, но в реальной практике наша жизнь наполнена слащавыми и тривиальными принципами, и проповедь часто направлена на мотивирование нас с помощью практических советов.

В этой статье мы намереваемся настоятельно призвать восстановить утраченное искусство реформатского проповедования. Это предмет обеспокоенности не только для самих проповедников. Слово связано с каждым верующим, поскольку все мы являемся свидетелями Божьего раскрывающегося Откровения во Христе. Это важно не только для тех, кто говорит о Боге с кафедры на публичных собраниях, но и для тех, кто читает свою Библию и удивляется: «Как же мне все это уразуметь?» Ниже я хочу выделить то, почему, как нам кажется, произошло уменьшение евангельского проповедования в этой важной области.

Морализм

Я уже упомянул эту угрозу, и она будет объектом критики на протяжении всей этой статьи. Когда бы ни использовалась история Давида и Голиафа, чтобы заставить вас думать о «Голиафах» в вашей жизни и «семи камнях победы», с помощью которых их можно одолеть - вы становились жертвой нравоучительного проповедования. Аналогичным образом обстоит дело, когда основная цель проповеди состоит в том, чтобы дать вам пример библейского героя, чтобы походить на него, или какого-то негодяя, чтобы преподать урок, что «преступление не сойдет с рук», или «грех не сделает вас счастливыми». Чтение или слушание Библии, таким образом, превращает Писание в такие себе «Басни Эзопа» или сказки братьев Гримм, где история служит цели преподания урока мудрости и заканчивается фразой «и с тех пор они жили долго и счастливо». В своих «Письмах Баламута» Льюис заставляет главного героя писать Гнусику в попытке убедить подорвать веру, представив Иисуса великим героем и моралистом:

"Он должен быть «великим человеком» в современном понимании этого слова, то есть человеком, утверждающим что-либо сумасбродное, психом, предлагающим людям панацею. Так мы отвлекаем людей от того, кто Он, и что Он сделал. Сначала мы просто превращаем Его в учителя мудрости, а затем замалчиваем глубокое единство Его учения с учениями других великих учителей нравственности".

Исходя из моего собственного опыта, это и есть самая большая проблема проповедования, которое мы слышим сегодня. Существует очень сильное требование быть практичным – то есть, иметь здравые принципы для повседневной жизни. Но опасность, конечно же, состоит в том, что послание в воскресенье утром не является Словом Божьим. Священное Писание прочитали (возможно), была проповедь (вероятно), но послание больше напоминало разговор в Шоу Опры, популярный психологический семинар, конференцию по пророчеству или политическую конвенцию, чем провозглашение небесной истины «свыше».

Так как мы уже восседаем со Христом одесную Отца (Еф.2:4) и являемся участниками нового творения, которое занялось с воскресением Христа, мы должны думать о небесном. Это, конечно же, не означает того, что мы – отвлеченные мистики, которые не могут принести пользу в этом мире. Скорее, это значит, что мы нацелены в нашем взгляде на Божье, а не на человеческое (включая нас самих), на вечное, а не на настоящий век, на святость, а не на счастье, на прославление Бога, а не на требование того, чтобы Бог исполнил наши мнимые «нужды». Только с такого рода ориентацией мы можем быть полезны этому миру как «соль» и «свет», неся отличительное свидетельство вечного, трансцендентного, миру, который так привязан к тленному, сиюминутному.

Наконец, морализм производит серьезную герменевтическую ошибку, с точки зрения Реформации. И лютеране, и реформаты настаивали на словах Второго Гельветического Исповедания: «Евангелие в действительности противопоставлено закону. Потому что закон провозглашает проклятие, в то время как Евангелие проповедует милость и благословения». Кальвин и его преемник Беза следовали распространенному лютеранскому пониманию того, что в то время как и закон и Евангелие явно провозглашаются в Писании (и в Ветхом и в Новом Заветах), смешение этих двух категорий - основа всех ложных проповедей и лжеучений в церкви. Не то, чтобы ветхозаветние верующие были под законом, а мы под благодатью Евангелия, но верующие обоих Заветов подчинены нравственному закону, и обязаны в совершенстве исполнять его и обращаться к его чистоте не только во внешних поступках, но и в глубинах сердца и души. И все же, в обоих заветах верующим предлагается Евангелие Христовой праведности, покрывающая нагого, преступающего закон грешника так, чтобы Бог мог принять беззаконника – да, даже беззаконника – во Имя Христа.

И лютеране, и реформаты также утверждали, что закон имеет место в жизни верующего и после обращения, как исключительные требования для дел, которые совершаются по вере. Тем не менее, проповедование должно четко соблюдать различия между двумя этими понятиями. Как пишет Джон Мюррей, «Закон никогда не сможет дать верующему никакой духовной силы исполнить его требования». И все же, так много морализаторского проповедования мы слышим в эти дни, которое ошибочно предполагает, что каким-то образом принципы, шаги к победе, правила, путеводители, которые умело разработал проповедник (то есть, традиции человеческие?), обещают духовный успех тем, кто просто следует им в своей ежедневной практике. Те, кто недавно в вере, считают такое проповедование полезным и практичным; те же, кто уже не новички, со временем перегорают и становятся циничными в отношении христианской жизни потому, что они не могут «одержать победу», даже несмотря на то, что испробовали все, что было в книге.

Нужно сказать, что даже заповеди Самого Бога не могут дать нам жизнь или силу возрастать как христианам. «Положения закона правильны и добры, но не я», – говорит Павел в седьмой главе Послания к Римлянам. Даже верующий не может перенять какой-либо силы у закона. Закон всего лишь говорит ему, что хорошо; только Евангелие может сделать его праведным, отдав ему то, чего он не мог достичь соблюдением закона. Если сам закон стал бессилен в силу человеческой греховности, как вообще мы могли верить в то, что придуманные людьми схемы и принципы победы и духовной власти могли принести успех? Мы смотрим на закон как на стандарт, понимая, что, даже будучи христианами, мы не в состоянии его исполнить. Тогда наступает черед Евангелия, которое говорит нам, что Кто-то уже достиг этого стандарта, одержал эту победу, для нас, за нас и теперь закон может быть проповедован снова без истязания нашей совести. Он не может спровоцировать нас к страху или тревоге, так как его требования исполнены Чьей-то покорностью.

Таким образом, нашей обязанностью является проповедь «всей воли Божьей», что включает все в категорию закона (священные заповеди и угрозы наказания, призыв покаяния и обращения, освящения и служения Богу и своему ближнему) и в категорию Евангелия (Божье обещание покоя, от Бытия до Откровения; его исполнение в Христовой смерти, погребении и воскресении, вознесении, заступничестве, втором пришествии; дар веры, через который верующий оправдывается и вступает в живой союз со Христом; дар неотступной веры, который дает нам возможность достичь благочестия несмотря на страдания). Но любой тип проповедования, которому не удается подчеркнуть роль закона в обвинении грешника и роль Евангелия в оправдании грешника или путает эти два понятия, является серьезным нарушением отличий, которые Павел сам отмечает в Послании к Галатам 3:15-25.

Большинство евангельских проповедей, с которыми я сталкивался, не вдохновляли ни на трепет перед Божьей праведностью, ни на прославление глубин Божьей благодати и Его дара праведности. Скорее, они представляли собой смесь их обоих, так что плохие новости не представляются такими плохими, а добрые вести уже не настолько хороши. В действительности, чтобы стать ближе к Богу, мы можем кое-что сделать; мы не столь далеки от Бога, чтобы быть не в силах извлечь выгоду из примеров библейских персонажей и достичь праведности, следуя «Семи шагам к духовно наполненной жизни». Но в библейском свете, библейские персонажи являются примерами не их победы, но Божьей! Жизнь Давида несомненно свидетельствует не о его верности, а о Божьей, и чтение любой части этой истории нами так, как будто мы способны достичь Евангелия (праведности) законом (подчинением) будет старой как мир ошибкой Каина, фарисеев, галатских иудеев, пелагиан, полупелагиан, арминиан и сторонников теории «Высшей Жизни».

Есть много разновидностей морализма. Некоторые моралисты сентиментальны в своем проповедовании. Другими словами, их цель - быть полезным и любящим опекуном, который стремится каждое воскресенье убеждать свою общину мудрыми изречениями Иисуса, и который говорит, как психолог на ток-шоу. Другие моралисты резки в своей проповеди. Их Евангелие звучит так: «Делай так и будешь жить». Другими словами, пока вы не измерите рост в святости любым количеством индикаторов или барометров, вам не стоит заключать, что вы имеете право на обетования. Евангелие для таких проповедников есть закон, а закон – Евангелие. А человек может добиться Божьего прощения и принятия только через постоянную самооценку. Сомнение, а не уверенность, отмечает зрелое христианское восприятие, – настаивают такие проповедники, – и этим сильно отличаются от мягкости Спасителя, Который исключал лишь тех, кто думал, что они уже преодолели все препятствия. Грешники были приглашены к столу Христа, а «праведники», однозначно, – нет.

Таким образом, даже христианину необходимо постоянно напоминать, что его освящение происходит так медленно и несовершенно в этой жизни, что ни одно духовное благословение не может быть взято из Божьей руки повиновением; оно все там, в открытой и протянутой руке Отца. Это, конечно смертельно для морализма всех мастей. Дурные вести действительно плохи; благая весть превыше любой земной моральной мудрости. Вот почему Павел сказал, перефразировано: «Вы, греческие христиане в Коринфе, хотите моральной мудрости? Хорошо, я дам вам мудрость: Христос есть наша праведность, святость и искупление. Ага! Бог в своей глупости мудрее, чем все мировые гуру!» (1Кор.1:18-31)

Морализм может ответить на «мнимые нужды» тех, кто требует практических и вдохновленных популярных разговоров по утрам в воскресенье, но это нельзя считать проповедованием.

Постиховая экспозиция

Я вырос в церквях, которые кропотливо изучали определенный отрывок стих за стихом, и извлек выгоду из того, что этот метод может порой предложить. Тем не менее, это также недостаточно адекватный способ проповедования, чтения или толкования Священного текста.

Сначала объясню, как это делается. Я помню, как пастор проходил даже по таким довольно коротким книгам, как Послание Иуды, в течении нескольких месяцев, и вот, с ручкой и бумагой в руках, как будто сидя в классе, мы следуем его пунктам, напечатанным на бюллетене или спроектированным. Слова берутся по отдельности, как автомеханик разбирает по частям мотор, производя интенсивное изучение корня этого слова в греческом языке. Так делать нецелесообразно, во-первых, потому, что изучение слова более фокусируется на этимологии (то есть корне слова в языке, из которого оно произошло), чем на том, как оно использовалось в древней литературе, так как очень часто употребление отдельного слова в древней литературе не имеет ничего общего со значением корня самого слова. Опасно думать о библейских словах так, словно они магические или отличаются чем-то от тех же слов, использовавшихся в других работах того времени.

Этот метод также опасен тем, что «вместе с водой выплескивают и дитя». Другими словами, откровение – это одна длинная, разворачивающаяся драма искупления, а зацикливание на техническом анализе крох и кусков не позволяет справедливо толковать более крупные отрывки текста. То, что Господь задумал как одну непрерывную историю, которая должна провозглашаться каждую неделю, чтобы напоминать верным о Божьих обещаниях и нашем призвании, часто превращается в тяжелый и бесполезный поиск слов. Такая же тенденция присутствует в методах изучения Библии или учебных Библиях, которые составляют схему или план отрывка, разбивают его на части, а затем вновь складывают его вместе таким образом, что подрывают власть и авторитет самого Писания.

Другой недостаток этого метода следования "стих за стихом" (постиховой экспозиции) - это то, что ему не удается передать разнообразие жанра библейского текста, дубовая сетка буквального толкования накладывается на отрывки, которые нужно проповедовать, читать или толковать иначе. Библия - не учебник по геометрии, который можно урезать и расчленить ради желаемых выводов, а книга, в которой Бог Сам говорит к нам, раскрывая Свою сущность, Свою цель и Свой разворачивающийся в истории план искупления.

Последняя опасность этого метода заключается в том, что у него есть тенденция уводить общину от текста Писания. Даже несмотря на то, что слушатели могут быть вовлечены в процесс, делая пометки, он всего лишь служит укреплению их уверенности в том, что они не могут просто сесть и сами почитать Библию на своем родном языке и обнаружить более глубокое значение текста, в отличие от тех, кто может использовать этот метод, зная языки оригиналов.

Безответственность

К сожалению, слишком много проповедей, с которыми мы сталкиваемся в эти дни, даже не пытаются верно разъяснить Писания, в отличие от вышеописанных методов.

Когда Жана Кальвина попросили ответить кардиналу Садолето, почему Женева стала безвозвратно протестантской, реформатор включил в свой ответ и эту оценку проповедей до Реформации:

"А была ли там такая проповедь хоть раз в месяц, из которой старые матроны не могли бы почерпнуть больше причуд, чем они сами могли выдумать сидя у себя дома перед камином? Так как проповеди тогда обычно делились на части, первая часть посвящалась тем туманным вопросам богословских школ, которые могли привести в изумление грубую публику, а вторая часть содержала слащавые истории и забавные измышления, благодаря которым слушатели не засыпали. Лишь несколько выражений бросали из Слова Божьего, чтобы их величием прикрыть своё легкомыслие".

Затем Кальвин противопоставляет этому прежнему методу проповедования реформатский подход к Писанию:

"Сначала мы побуждаем человека к изучению самого себя, и отнюдь не поверхностно и небрежно, но, чтобы представить его совесть перед Божьим судом, и когда он основательно убедится в своей греховности, пусть подумает о всей суровости приговора, выносимого для грешников. Так, пристыженный и пораженный своим падением, он простирается и склоняется перед Богом; и, отметая прочь всю свою самоуверенность, стенает, как преданный вечному проклятию. Затем мы показываем, что единственной безопасной гаванью есть милость Божья, явленная во Христе, в Котором каждая часть нашего спасения завершена. Так как все человечество в Божьих глазах - потерянные грешники, то Он постановил Христу быть их единственной праведностью, так как Своим послушанием Он стер их беззакония, Своей жертвой - умилостивил Божий гнев".

Женевский реформатор продолжает вопрошать кардинала о том, какую проблему он видит в этом. «Возможно, – говорит Кальвин, – реформатский способ проповедования недостаточно «практичен», он не дает людям четкие направления для повседневной жизни и не мотивирует их к лучшей жизни». Тем не менее, все реформаторы верили в то, что от проповедника требуется проповедовать текст, не выбирать тему и не искать текст, который можно засунуть в рамки служения. И текст, – говорят они, – был направлен не на то, чтобы предложить героя для подражания (даже Иисуса), но на провозглашение Божьего искупительного акта в человеке и работе Богочеловека.

Кто не увидел в описании Кальвином средневекового проповедования нечто, напоминающее современную ситуацию? Во многих общинах движения «Роста Церквей» никогда не уделяется проповеди центральное место в богослужении, а сама проповедь часто свидетельствует, что говорящий больше ориентируется в рыночных исследованиях, модных анализах, биографиях богатых и знаменитых людей, «Сто одной иллюстрации к проповеди» и журнале по лидерству, чем в греческом Новом Завете, пособиях по герменевтике и вековых достояниях богословской школы. Можно определить, какую книгу пастор недавно прочел: по популярной психологии, христианской теории личности, измышлениям на тему «последнего времени», содержащую нравственные или политические призывы к действию, или посвященную предпринимательским успехам. Его голову просквозило некоторыми идеями и он пускается на поиски отрывка, который, как он надеется, если очень быстро прочитать, одолжил бы немного божественной достоверности чему-то, что он на самом деле почерпнул не из текста, а из христианского или светского списка бестселлеров. «Я пастор, а не теолог», – говорят они, в противовес классическому евангельскому понятию, унаследованному у Реформации, что пастор настолько же ученый, насколько и проповедник.

Люди с хорошо подвешенным языком могут неплохо справиться с нехваткой содержания благодаря своему остроумному и анекдотичному стилю, но они останутся неверными как служители Божьи, даже если они оказывают людям помощь и своими россказнями удерживают прихожан в церкви.

Синдром «Христос и…»

В «Письмах Баламута» К.С. Льюиса стратегия дьявола заключается не в том, чтобы полностью удалить Христа со сцены, но в пропаганде религии «Христос и…»:

«Даже если люди и становятся верующими, мы хотим продолжать держать их в состоянии «христианство и…» Ну, знаешь, христианство и кризис, христианство и новая психология, христианство и новое общество, христианство и исцеление верой, христианство и исследования психики, христианство и вегетарианство, христианство и реформа орфографии. Если уж им так нужно быть христианами, позволь им, по крайней мере, быть христианами с каким-то отличием. Попробуй заменить саму их веру на какую-нибудь моду с христианской окраской. Сыграй на их страхе перед старым и неизменным» (Письмо XXV).

Сегодня мы видим это в рамках Христа и Америки; Христа и самооценки, Христа и процветания; Христа и Республиканской или Демократической партии; Христа и пророчества конца света; Христа и исцеления; Христа, маркетинга и церковного роста; Христа и традиционных ценностей, мы можем продолжать и дальше, пока Сам Христос не станет немного меньше, чем придаток к религии, которая после всего может обойтись и без Него. Это, конечно, не говорит о том, что евангельское сообщество не может этого сделать без трудностей. В конце концов, каждому движению необходим талисман. Мы говорим, что мы ориентируемся на Христа, но о чем же была проповедь в последнее воскресенье?

В действительности, недостаточно даже проповедовать центральность Христа. Библия ставит в центр откровения Христа как нашу жертву за грех и гаранта новой жизни, благодаря Его воскресению.

После трагической автомобильной аварии пр. Джеймс Фиен, священник римско-католической церкви в Новой Зеландии заново осознал значение наказа Павла проповедовать Христа распятого:

«Если кафедра не посвящена этой центральности Креста, тогда наша проповедь, возможно даже и блестящая, обречена на стерильность и провал. Мы проповедуем Христа, произносящего Нагорную проповедь, мы проповедуем Христа исцеляющего служения; мы проповедуем величественный пример Христа; мы проповедуем Христа социального Евангелия; мы проповедуем Христа воскресшего, но редко, или вообще никогда, мы проповедуем Христа распятого. Мы обошли самую суть Христианского послания. В нашей проповеди мы склонны осуждать человеческие пороки, бедствия в нашей жизни, зло в мире, и мы не знаем, есть ли из этого выход. Выход прямо перед нами. Это путь Христа, крестный путь (Проповедь Христа распятого: Наше грешное молчание [Дублин: Мерсьер Пресс, 1991], с. 19).

Другими словами, чтобы сохранить в нашей проповеди центральное место для Христа, необходимо защищать центральность служения Христа как пророка, священника и Царя. Иначе мы будем использовать «Христа» как средство проповеди чего-то другого, а не Христа. Мы будем настаивать, что мы проповедуем Христа даже если мы действительно используем Его Имя всуе как бантик для очередной модной шляпки, которую мы прикупили на этой неделе.

Какой же тогда использовать метод для чтения, проповедования и толкования Божьего Слова? Многие сопротивляются идее, что подходящий метод вообще существует, отвергают ее как наивную. «Содержание нормативно и неизменно, – говорят они, – но метод относителен и зависит от того, что лучше удается каждому пастору». Его часто рассматривают как дело вкуса, как когда кто-то предпочитает мантию или размещает хор в передней или задней части церкви. Но Библия дает нам не только содержание того, во что мы должны верить; она дает нам метод для тщательного определения этого послания.

Доктор Майкл Хортон – профессор богословия и апологетики Вестминстерской Семинарии в Калифорнии.