10.03.2010
Скачать в других форматах:

Дитрих Бонхёффер

Следуя Христу

ДОРОГАЯ БЛАГОДАТЬ

 

Даровая благодать - это смертельный враг нашей Церкви. Наша борьба идет ныне за дорогую благодать.

Даровая благодать означает бросовое благодеяние, бросовое отпущение, бросовое утешение, бросовую святыню; она означает благодать как неисчерпаемую кладовую Церкви, откуда можно легкомысленно и бездумно черпать полными пригоршнями; благодать, лишенную цены, лишенную стоимости. Как если бы в том состояла сущность благодати, что она изначально уравнена, во всех временах. Но тщетно надеяться на вычисленные решения на все слу­чаи жизни. Бесконечно велики издержки, бесконечно ве­лики поэтому и возможности пользования и употребления. Чем была бы, однако, благодать, не являющаяся даровой?

Даровая благодать означает благодать как учение, как принцип, как систему, означает прощение грехов в качестве расхожей истины, означает любовь Господа как христианскую идею Бога. Кто ее принимает, тот уже имеет от­пущение своих грехов. Церковь с таким учением о благодати благодаря ему уже причастна благодати. В этой Церк­ви мир находит даровое покрытие своим грехам, о которых не печалится и от которых он не хочет освободиться. Да­ровая благодать есть в силу этого отрицание животворного Слова Господня, отрицание воплощения Слова Божия.

Даровая благодать означает оправдание греха, по не грешника. Ведь поскольку благодать делает все сама, все может остаться по-старому. «Дела наши суетны». Мир оста­ется миром, и мы остаемся грешниками «и в лучшей жизни». И живи, мол, христианин, как и мир, являя себя равномерно во всех вещах, и не ведя – в фанатической ереси! – в благодати другую жизнь, чем во грехе! И не неистовствуй против благодати, позоря огромную, даро­вую благодать и возводя новый догматизм, пытаясь смиренно жить по заповедям Иисуса Христа! Мир оправдан благодатью, поэтому – ради серьезности этой благодати! Чтобы не противиться этой незаменимой благодати! – да живет христианин наподобие остального мира! Конечно, ему хочется совершить подвиг, и тяжелейшее, несомнен­но, отречение для него – не делать этого, не то ведь пришлось бы жить по-мирски. Но он должен совершать отречение, самоотречение, чтобы не разделять себя с ми­ром и его жизнью. Тем более он должен позволить благодати быть благодатью, что он не разрушает мира верой в эту даровую благодать. Однако христианин в своем мир­ском существовании, в этом необходимом отречении, ко­торое он должен осуществить ради мира – нет, ради бла­годати! – спокойно и уверенно (securus) располагает этой благодатью, которая все делает сама. Итак, христианину надо, мол, не следовать, но утешаться благодатью! Это да­ровая благодать есть оправдание греха, но не оправдание раскаявшегося грешника, который отворачивается и бе­жит от своего греха; и не прощение греха, которое отделяет от греха. Даровая благодать есть благодать, которую мы имеем при себе.

Даровая благодать есть проповедь прощения без по­каяния, крещение без послушания, причастие без раска­яния в грехах, прошение грехов без личной исповеди. Да­ровая благодать есть благодать без следования, благодать без креста, благодать без живого, вочеловечившегося Ии­суса Христа.

Дорогая благодать – это сокровище, скрытое в земле, ради нее человек пойдет и с радостью распродаст все, что имеет; это драгоценные жемчужины, за которые торговец отдает все свое добро; это царская власть Христа, ради ко­торой человек вырвет себе глаз, соблазняющий его; при­зыв Иисуса Христа, по которому ученик, ставший апосто­лом, оставляет свои сети и следует за Ним.

Дорогая благодать есть Благая весть, которую нужно искать вновь и вновь, дар, о котором нужно попросить, дверь, в которую надо стучаться.

Она дорогая, поскольку зовет следовать; она благодать, поскольку зовет следовать за Иисусом Христом, она доро­гая, поскольку стоит человеку жизни; она благодать, по­скольку дарит ему настоящую жизнь, она дорогая, посколь­ку осуждает грехи; она благодать, поскольку прощает грешника. Благодать дорога прежде всего потому, что таковой установил ее Бог, поскольку Бог платил жизнью Своего Сы­на – «вы куплены дорогой ценой» – и для нас не может быть дешево то, что дорого Богу. Благодать она прежде все­го потому, что для Бога и Сын Его не стал чересчур доро­гой ценой за нашу жизнь, но Он отдал Его за нас. Дорогая благодать есть вочеловечение Бога.

Дорогая благодать есть благодать как святыня Бога, ко­торую должно оберегать от мира, которую не следует бро­сать псам, она поэтому благодать как живое Слово, Слово Божие, которое Он произносит Сам, как Ему угодно. Нам она явлена как милостивый призыв следовать Христу, она пришла дарованным Словом к устрашившейся душе и раз­битому сердцу. Она дорога, потому что принуждает людей к бремени Иисуса Христа, она благодать, потому что Хри­стос говорит: «Иго Мое благо, и бремя Мое легко».

Дважды нисходил призыв к Петру: следуй за Мною! Это было первое и последнее слово Иисуса к Его апосто­лам (Мк 1,17; Ин 21,22). Вся Его жизнь пролегла между этими двумя призывами. В первый раз на Генисаретском озе­ре Петр оставил ради Христа свои сети, свое дело и после­довал Его слову. В последний раз встречает его Воскрес­ший при его прежнем занятии, снова на Генисаретском озере, и снова зовет: иди за Мною! И между этим – вся апо­стольская жизнь в следовании Христу. Посреди нее стоя­ло исповедание Христа как Господа. Одно и то же триж­ды прозвучало Петру – в начале, в конце и близ Цезарии Филипповой, а именно: что Христос есть его Господь Бог. Это та благодать Христа, которая зовёт его: иди за Мною! – и которая открывает ему веру в Сына Божьего.

Троекратно являлась благодать на пути Петра, Единая Благодать, трижды разно возвещенная; то была благодать Самого Христа, и, безусловно, не благодать, внушенная себе апостолом. Это была та самая благодать Христа, убе­дившая апостола бросить все ради следования, сотворив­шая в нем веру, которой предстояло вызвать злословие всего мира, которая позвала неверного Петра к последне­му единению в мученичестве и простила ему все грехи. Благодать и следование Христу неразрывно слились в жизни Петра. Он сподобился дорогой благодати.

С распространением христианства и с обмирщением Церкви сознание дорогой благодати постепенно терялось. Мир был христианизирован, благодать превратилась во всеобщую добродетель христианского мира. И ее стало можно получить даром. Но Римская Церковь сохраняла, остатки этого сознания. Решающее значение имело то, что монашество не отделило себя от Церкви и что ум Церкви пребывал в монашестве. Здесь, у самых пределов Церк­ви, было пространство, в котором неустанно сохранялось сознание, что благодать дорога, что благодать включает следование Христу. Люди оставляли ради Христа все, что имели, и пытались следовать строгим заповедям Христа в повседневных упражнениях. Так монашеская жизнь стала живым протестом против обмирщения христианства, против удешевления благодати. Но в то время как Церковь перенесла этот протест и не дошла до последнего взрыва, релятивизировав его, – ей все же удалось извлечь из не­го даже оправдание своей обмирщенной жизни; ибо те­перь монашеская жизнь стала подвижническим уделом одиночек, ни к чему не обязывая массу церковного наро­да. Роковое ограничение действенности заповедей Хрис­та одной определенной, обособленной группой людей ве­ло к различению высших и низших степеней христианско­го послушания. При этом удалось, все далее и далее выступая против обмирщения Церкви, указывать на воз­можность монашеского пути внутри Церкви, рядом с которым потом непременно оправдывалась другая воз­можность — легкого пути. В итоге указание на ранне­христианское понимание дорогой благодати, сохраняясь в Римской Церкви благодаря монашеству, парадоксаль­ным образом само становилось последним оправданием обмирщения Церкви. При всем этом глубочайшая ошиб­ка монашества состояла не в том, что оно – при всех неправильных толкованиях содержания воли Христа – шло благодатным путем строгого следования Христу. Го­раздо больше и существенней монашество отдаляло себя от христиан тем, что его собственный путь вел к свобод­ному служению немногих и при этом притязал на особые заслуги.

Когда во времена Реформации Бог через Своего слу­гу Мартина Лютера снова напитал Евангелие чистой, до­рогой благодатью, то Он провел Лютера через монастырь. Лютер был монах. Он оставил все и хотел следовать Хрис­ту в совершеннейшем послушании. Он отрекся от мира и ушел в христианские труды. Он учил послушанию Хрис­ту и Его Церкви, поскольку он знал, что только пови­нующийся может верить. Призыв в монастырь Лютер расценивал как полное отдание этому делу своей жизни. Лютер потерпел крушение на своем пути к Богу. Бог по­казал ему через Писание, что следование Христу не есть некая особая заслуга одиночек, но Божественная запо­ведь для всех христиан. Смиренный труд следования Хрис­ту превратился среди монашества в заслугу, в деяние святых. Самоотречение последовавших за Христом рас­крывалось здесь как последнее духовное самоутверждение набожных людей. Тем самым мир ворвался прямо в монашескую жизнь и – что самое опасное – в труды. Монашеское бегство от мира оборачивалось утонченнейшей любовью к миру. В этом крушении последней возможности набожной жизни Лютер и ухватился за благодать. Он увидел во всеобщем крушении монашеского мира спа­сительную руку Господа Бота, протянутую во Христе. Он ухватился за нее, веруя в то, что «суетны дела наши и при наилучшей жизни» Благодать, которая даровалась ему, была дорогая благодать, она целиком раскрыла ему свое существование. Он должен был во второй раз бросить свои сети и следовать. В первый раз, когда он пошел в монастырь, он оставил все, но только не самого себя, не свое набожное Я. Теперь и это было взято у него. Он последовал не за своими заслугами, но за Божьей благодатью. Не ему было сказано: хотя ты и выздоравливаешь, но это все прощено, только оставайся и дальше там, где ты есть, и утешься прощением! Лютер должен был оста­вить монастырь и пойти назад в мир – не потому что мир был так уж свят и хорош, но потому что монастырь был ничем иным, как миром.

Лютеровский путь из монастыря назад, в мир, означал наиострейшее выступление, какое только было предпри­нято против мира со времен раннего христианства. Отказ, который давал миру монах, был детской игрой по сравне­нию с тем отказом, который мир получил от него в этом возвращении. И фронтальное наступление началось. Следовать Христу означает жить в самом мире. То, что трактовалось как подвиг добродетели в особых обстоятель­ствах, облегченных монастырской жизнью, стало необхо­димым и заповеданным для каждого христианина в миру. Совершенное послушание заповедям Христа должно бы­ло осуществляться в ежедневных трудах. При этом непред­виденным образом углублялся конфликт между жизнью христианина и жизнью мира. Христианин, так сказать, взялся миру за бока. И это был рукопашный бой.

Дело Лютера, можно непревратно истолковать, только держась того мнения, что Лютер с открытием Евангелия чистой благодати провозгласил разрешение следовать за­поведям Христа, в миру, реформаторское открытие было канонизацией, оправданием мира через дарованную бла­годать. Для Лютера земные дела христианина, напротив, оправданы единственно тем, что в них передан глубокий протест против мира. Только в том случае, если земные де­ла христианина совершаются в следовании Христу, он и получает из Евангелия новое право. Не оправдание гре­ха, но оправдание грешника было основой для возвра­щения Лютера из монастыря. Лютеру была дарована дра­гоценная благодать. Это была благодать, потому что она была как вода для жаждущего края, как утешение для страха, избавление от плена самовольно избранных пу­тей, прощение всех грехов. Благодать была драгоценна, потому что не освобождала от трудов, но бесконечно усиливала призыв следовать Христу. Но там, где она была драгоценна, там она была благодатью, и где была благодатью, там она была драгоценна. Это была тайна ре­форматорского Евангелия, тайна прошения трешников.

И все-таки победителем в реформаторской истории остается не лютеровское познание чистой, дорогой благо­дати, а чуткое религиозное чувство людей на то, где мож­но иметь даровую благодать. Потребовалось только легкое, почти незаметное смешение акцента – и опаснейшее и па­губное дело было сделано. Лютер учил, что и благочести­вейший в своем пути и трудах человек не может выстоять перед Богом, поскольку в качестве опоры он всегда ищет самого себя. В этой нужде он достиг благодати свободного и безусловного прошения всех грехов в вере Лютер знал, что эта благодать будет стоить ему жизни и будет взыскиваться ежедневно; ибо через благодать он не был освобожден от следования Христу, но, напротив, вторгся в него. Если Лютер говорил о благодати, то он думал о своей собственной жизни, которая прежде всего благодатью бы­ла поставлена в полное послушание Христу. Он не мог го­ворить иначе о благодати, а только так. Лютер говорил, что благодать это сделает сама по себе; и дословно это же по­вторяли его ученики, с тем единственным отличием, что они очень скоро это растеряли и не задумывались, гово­ря то, что Лютер всегда естественным образом обдумывал, а именно: о следовании Христу; ведь ему не было нужды говорить больше, поскольку он говорил как тот, кого бла­годать привела к нелегкому следованию Христу. Учение учеников было, конечно, неоспоримым в отношении лютеровского учения, и все же это учение было концом и уничтожением Реформации как проявления драгоценной благодати Бога на земле. Из оправдания грешников в ми­ру оно сделалось оправданием греха и мира. Из дорогой благодати сделалась даровая благодать без следования Христу.

Если Лютер сказал, что дела наши тщетны и при бла­гой жизни и что для Бога не имеет силы «милость и жела­ние прошения грехов», так он сказал это как тот, кто и до сего момента и в момент, когда был призван, обновлялся в следовании Христу, бросив все, что имел. Познание благодати было для него последним радикальным раз­рывом с грехами своей жизни, но никогда не было их оправданием. Наделенное прощением, последним ради­кальным отказом от своевольной жизни, оно само по се­бе было серьезным призывом следовать Христу. Оно бы­ло для него всякий раз «результатом», конечно, божест­венным, не человеческим результатом. Этот результат был, однако, превратен потомками в принципиальную пред­посылку тех или иных соображений. В этом и состояло все несчастье. Если благодать есть пожалованный Христом «результат» христианской жизни, то каждое мгновение этой жизни – следование Христу. Если же благодать есть принципиальная предпосылка моей христианской жизни, то я, значит, заранее имею, прошение моих грехов, кото­рые я совершаю, живя в миру. Я могу теперь грешить на эту благодать, мир ведь в принципе искуплен благодаря благодати. Я остаюсь при этом в моем обывательски-мир­ском существовании, как и прежде, все остается по-старому, и я могу быть, уверен, что и меня покрывает Божья благодать. Целый мир стал под этой благодатью «хрис­тианским», христианство же под этой благодатью никогда не обращалось к миру подобным образом. Конфликт меж­ду христианством и проходящей в трудах обывательски-мирской жизнью обострился. Христианская жизнь заключается как раз в том, что я живу в миру, живу как мир, ни в чем себя от нею не отделяя, даже совсем и не пытаясь – ради благодати! – отделять себя, что я в положенное вре­мя отдаю себя из пространства мира в пространство Церк­ви, чтобы там удостовериться в прошении моих грехов. От следования Христу я освобожден даровой благодатью, ко­торой положено быть озлобленнейшим врагом следования Христу, а истинную благодать — ненавидеть и поносить. Благодать как предпосылка есть наидешевейшая благо­дать; благодать как результат - драгоценная благодать. Это страшно – узнать, что в этом заключено, каким обра­зом евангельская истина высказывается и как употреб­ляется. Есть только одно слово об искуплении благодатью; и, однако, неверное употребление одних и тех же выска­зываний ведет к совершенному разрушению сущности.

Если Фауст в конце своей жизни, трудясь над позна­нием, говорит: «Я вижу, что мы ничего не можем знать», то это результат; и совершенно иное дело, когда те же сло­ва мы услышим от студентки первого семестра, пытающей­ся оправдать свою леность (Кьеркегор). Как результат это положение верно, но как предпосылка – самообман. Это означает, что познание не может быть отъединенным от ­бытия, в котором укоренено. Лишь тот, кто в следовании Христу отказывается от всего, что имеет, может сказать, что он воздает должное только благодати. Он познаёт при­зыв следовать Христу как благодать и благодать как этот призыв. Но кто, кивая на эту благодать, хочет увильнуть от следования Христу, тот обманывается.

Но не попадает ли сам Лютер в опасное соседство с этим полнейшим переиначиванием благодати? Что значит, когда Лютер считает себя вправе сказать: «Pecca fortiter, sed fortius fide et gaude in Christo» – «Греши смело, но веруй и радуйся во Христе еще смелее!»[2]. Итак, ты вот грешник и никогда не выйдешь из греха; монах ты или ми­рянин, кротким, злым ли желаешь быть, ты не вырвешь­ся из пут мира, ты все равно грешишь. Так греши же сме­лее – именно на творимую благодать! Что это – не­прикрытая прокламация даровой благодати, охранная грамота греха, устранение следования Христу? Или кощунственный вызов грешникам, озорничающим за ради благодати? Есть ли более дьявольское поношение благодати, чем грешить против дарованной Богом благодати? И католический катехизис неправ, признавая в этом грех против Святого Духа?

Здесь все становится понятным, если провести различие между предпосылкой и результатом. Если бы лютеровское высказывание служило предпосылкой к богословию благодати, тогда это, вне сомнения, превознесение даровой благодати. Но правильно будет подойти к этому лютеровскому высказыванию не как к началу, но исключительно как к концу, как к результату, как к замковому камню, как к завершающему слову. Понятое как предпосылка, pecca fortiter становится этическим принципом; и, значит, принцип pecca fortiter должен соответство­вать принципу благодати. Это – оправдание греха. И лютеровское высказывание оказывается истолкованным превратно. «Греши смело» – для Лютера это могло быть лишь последним выходом, одобрением для того, кто от­крывает на пути следования Христу, что он, в бегстве от греха усомнившийся в Божественной благодати, не без­грешен. Для него это «греши смело» не есть основопо­лагающее подтверждение его несмиренной жизни, но Евангелие от Божьей благодати, перед которым мы всег­да, в любом положении суть грешники и которое ищет нас и оправдывает именно как грешников. Признайся смело в своих грехах, не пытаясь скрыться от них, но – «веруй еще смелее». Ты грешник, так и будь теперь им, не желай быть чем-то другим, кроме того, что ты есть; становись же каждодневно грешником и будь смел в этом. Но к кому это относится, как не к тому, кто изо дня в день сердцем отказывается от греха, кто изо дня в день отказывается от все­го, что мешает ему следовать Христу, и кто, тем не менее, безутешен насчет своей ежедневной нетвердости и своих грехов? Кто иным образом может слушать это, не опаса­ясь за собственную веру, как не тот, кто, обновляя себя через утешение, зовет следовать Христу? Так лютеровское высказывание, понятое как результат, становится дра­гоценной благодатью, которая единственно и есть благо­дать.

Благодать как принцип, pecca fortiter как принцип, да­ровая благодать есть, в конце концов, лишь новый закон, который не помогает и не освобождает. Благодать же, как живительное слово, pecca fortiter как утешение в смуще­нии и призыв следовать Христу, драгоценная благодать есть единственно чистая благодать, которая действитель­но прощает грехи и вызволяет грешника.

Как вороны, собрались мы вокруг трупа даровой бла­годати, питаясь ее ядом, от которого почило среди нас сле­дование Христу. Хотя учение об истинной благодати пережило несравненный апофеоз, истинное учение о благодати есть Сам Бог, сама благодать. Всюду лютеровские слова, и, тем не менее, из правды проистекает самообман. Если наша Церковь имеет только учение об оправдании, то она неминуемо оправдательная Церковь! – вот как это называется. При этом надо бы сделать известным истинное наследие Лютера, заключающееся в том, что самое благодать обесценили до такой степени, как только возможно. Это должно, согласно Лютеру, значить, что следование Христу отдается законникам, реформаторам и прельщенным – ради благодати; что этим оправдывается мир, а христиане превращаются в воспоследовавших еретикам. Народ был христианским, стал лютеранским, но ценой следования, получившего слишком малую цену. Даровая благодать победила.

Но знаем ли мы при этом, что эта даровая благодать, стала в высшей степени немилосердна по отношению к нам? Цена, которую мы сегодня платим с развалом орга­низованной Церкви, – разве это что-то иное, нежели не­обходимое следствие задаром унаследованной благодати? Задешево раздавались благовестие и причастие; произво­дились крещения, конфирмации; отпускались грехи все­му народу – без постановки вопросов и условий; раздали святыню человеческой любви насмешникам и неверую­щим; без конца причащали потоком благодати, но редко кем был услышан призыв к строгому следованию Христу. Где оставались знания и опыт старой Церкви, которая в вопросе крещения так строго следила за границей между Церковью и миром, за дорогой благодатью? Где оставались предостережения Лютера о таком благовествовании Еван­гелия, которое делает людей неуязвимыми в безбожной жизни? Был ли когда-нибудь мир христианизирован бо­лее бесцветно и нечестиво, чем сейчас? Что были те 3.000 тел саксонцев, умерщвленных Карлом Великим, по срав­нению с миллионами умерщвленных душ сегодня? Нам те­перь стало ясно, что грехи отцов настигают детей и в треть­ем, и в четвертом поколении. Даровая благодать была весь­ма немилосердна к нашей христианской Церкви.

Обесцененная благодать неминуемо немилосердна и к лучшим из нас – к каждому лично. Она не открывала нам путь ко Христу, но закрывала. Она звала нас не к сле­дованию Христу, но к непослушанию. Или же, быть может, это не было так уж жестоко и бессердечно, если там, где мы однажды услышали призыв следовать Христу как бла­годатный призыв, где мы, может быть, однажды совершив первые шаги в воспитании послушания заповеди, уже бы­ли атакованы словом о дешевой благодати? Могли ли мы расслышать это слово иначе, нежели когда оно попалось на нашем пути, призывая нас к предельной мирской трез­вости, чтобы задушить в нас радость следования Христу, – со ссылкой, что пусть все будет только нашим самоволь­но выбранным путем, тратой сил, тяготами и воспитани­ем, которое ненужно, а то и опасно? – ибо оно в благода­ти уже все приготавливает и осуществляет! Тлеющий фи­тиль был бессердечно погашен. Обращаться так к чело­веку было бессердечно, поскольку он, запутанный таким дешевым предложением, должен был бросить свой путь, путь, к которому его зовет Христос, – поскольку он ухва­тился за дешевую благодать, каковая навсегда заказывает ему познание драгоценной благодати. И нельзя было прий­ти ни к чему другому, нежели к тому, что обманутый сла­бый человек однажды стремительно кинулся в удел деше­вой благодати, потеряв на деле волю к послушанию, к сле­дованию Христу. Слово о даровой благодати погубило больше христиан, чем заповедь трудиться.

Во всем дальнейшем мы хотели бы говорить только для тех, кто полон сомнения, для кого слово благодати кажет­ся ужасающе пустым. Это нужно ради правдивости для тех, кто разговаривает среди нас, кто узнал, что с даровой благодатью они утратили следование Христу, а обретя сле­дование Христу, обретут и дорогую благодать. Проще го­воря. поскольку мы не намерены отрицать, что мы более не находимся в истинном следовании Христу, что мы пол­ноправные члены истинной Церкви, — нужно предпри­нять попытку понять благодать и следование Христу в их правильных взаимоотношениях. И сегодня тут мы уже не должны более уступать. Все более ясно обнаруживается нужда для нашей Церкви в раскрытии вопроса о том, как же нам жить как христианам.

Блаженны те, кто накопится уже в конце того пути, ко­торый мы намерены пройти, и чудесным образом постиг то, что воистину не кажется постижимым: что благодать дорога именно потому, что она чистая благодать, ибо она есть Божья благодать в Иисусе Христе Блаженны те, кто в простодушном следовании Христу одолел себя благода­ря этой благодати, чтобы со смиренным духом возлюбить единственно действительную благодать Иисуса Христа. Блаженны те, кто в познании этой благодати может жить в мире так, чтобы не потерять себя, кому в следовании Христу открылось небесное отечество, открылось так яс­но, что они стали воистину свободными для жизни в этом мире. Блаженны те, для кого следование Христу не озна­чает ничего, кроме жизни, питающейся благодатью, и благодать не означает ничего, кроме следования Христу. Бла­женны они, если стали христианами в этом смысле и сло­во благодати было милосердно к ним.

 


[2] Enders III. стр. 208, 118 и след.

Евангельская Реформатская Семинария Украины

  • Лекции квалифицированных зарубежных преподавателей;
  • Требования, которые соответствуют западным семинарским стандартам;
  • Адаптированность лекционных и печатных материалов к нашей культуре;
  • Реалистичный учебный график;
  • Тесное сотрудничество между студентами и местными преподавателями.

Этот материал еще не обсуждался.