Йохем Даума

Введение в христианскую этику

2. ДЕФИНИЦИЯ

2.1 Цель этой главы

В первой главе мы уже затронули вопрос о предмете этики. Определенную роль здесь играют такие термины, как добро, зло, нормы, долг и добродетель. Однако нам следует все-таки уточнить предмет этой науки. Лучше всего это можно сделать с помощью дефиниции Слово «дефиниция» буквально значит «определение» или «ограничение» Устанавливая пределы или границы, мы обозначаем ту область, в которой мы должны находиться, если желаем заниматься вопросами этики. Таким образом, слову «этика» мы сразу же придаем нечто специфическое. В данной книге речь пойдет о христианской этике.

Дефиницию мы употребляем для обозначения границ. При этом сразу определим, что нас в этике не будет интересовать. Что относится к нашей теме, а что выходит за ее рамки?

Дефиниция, используемая нами, звучит так:

Христианская этика — это осознание моральных поступков, основанное на том, что нам предписывает Священное Писание.

Первое положение этой дефиниции уже упоминалось в главе 1: этика — это осмысление моральных поступков. Однако, чтобы уточнить, что же относится к моральному осмыслению, а что — нет, этот вопрос следует обсудить обстоятельнее. При, этом представляются важными как минимум семь пунктов.

2.2. Поступать по-человечески

Поступать морально — значит поступать по-человечески. Поведение растений и животных сюда не относится. Конечно, можно говорить о собачьей преданности, о трудолюбии муравьев или же называть свинью ленивой. При этом преданность, трудолюбие и лень имеют отношение к морали. Однако, говоря о преданности, трудолюбии и лени применительно к животным, мы имеем дело с образным словоупотреблением. В основе поступков животных лежит инстинкт либо дрессировка, и мы не считаем, что их поведение имеет моральный характер.

В этом, казалось бы, очевидном утверждении уже содержится выбор. Так для некоторых этиков, имеющих дело с окружающей средой, понятие морального общества включает в себя далеко не только одних представителей рода человеческого. Вопреки антропоцентристским концепциям (т. е. таким, где в центре всего стоит человек), к моральному обществу причисляют также высших млекопитающих, или же вообще всех животных, которые в состоянии испытывать боль. Если мы этого не делаем, то это не означает, что животные не должны играть никакой роли в нашей морали и этике. Моральные человеческие поступки относятся и к предметам, и к растениям, и к животным. Однако это не значит, что тем самым мы включаем животных в моральное общество. В основе поступков животных лежит инстинкт, они не в состоянии сделать выбор. У нас же речь идет об этике, где мы размышляем о поведении, за которое несем ответственность. Возложить же ее на какое-либо животное мы не можем. Наша ответственность перед животным существует, но животное не несет ответственности перед нами. Действия животного по отношению к человеку нельзя расценивать как аморальные, в то время как действия человека по отношению к животному вполне поддаются такой оценке.

2.3. Поступать в соответствии с нормами

Поступать морально — значит поступать в соответствии с нормами. Не всякий поступок человека носит нормативный характер. Разумеется, человеку также присущи вынужденные и инстинктивные поступки, противостоять которым или очень трудно, или вообще невозможно (например, зевание, поведение во сне, сомнамбулизм, утоление голода и жажды и т. д.). При этом речь идет о поступках, характер которых можно выразить с помощью английского слова «must», указывающего на то, что поступать иначе мы не можем. Однако мораль имеет дело с поступками, характер которых выражается английский словом «ought», т. е. чему-то подобает осуществиться тем или иным образом. Существует различие между подобающим и неподобающим поведением. Почему в одном случае мы считаем чье-то поведение подобающим, а в другом — неподобающим, выводится из определенной действующей «нормы». Это латинского происхождения слово означает «масштаб» или «стандарт». Таким образом, мы имеем дело с поступками, вытекающими из отдельного выбора, ответственность за который может быть возложена на человека.

Наша ответственность станет еще более понятной, если мы мысленно обратимся к людям, на которых не можем возложить ответственность за что-либо. Вспомним о детях и умственно отсталых. У них частично или же полностью отсутствует способность сделать выбор. Если они ведут себя странно, мы склонны оправдывать их, говоря, например, «он же еще ребенок», или: «этот пациент невменяем». Этим самым мы признаем, что они еще, или уже, не в состоянии совершать моральные поступки. Здесь можно говорить о вынужденном или инстинктивном «must», но не об «ought», предполагающем свободу и чувство ответственности.

Без свободы невозможно представить себе мораль. Далеко не каждый человек задумывается о степени свободы, которой он должен обладать для совершения будь то личных, будь то общественных поступков. Как две крайние точки зрения здесь выступают детерминизм и индетерминизм. Согласно первой из них, все поступки человека имеют причинную обусловленность. Все происходит в соответствии с жесткой схемой, подобно тому, что мы наблюдаем также в природе. Человеческие поступки не являются свободными. Они полностью» обусловлены, т. е. определены в системе причинно-следственных отношений. Мы можем поступить только данным образом, и никак иначе. Согласно индетерминизму, мы можем совершать какие угодно поступки. Мы свободны в них, и если можем поступать каким-то одним образом, то вполне могли бы поступить и как-нибудь иначе.

Обе точки зрения являются крайними и потому расходятся с действительностью. Зависимость от обстоятельств и свобода взаимно дополняют друг друга. Люди весьма зависимы от биологических, исторических, социальных и культурных факторов. Описывая чью-либо биографию, мы можем связать поведение этого человека с семьей, из которой он вышел, с эпохой, в которую он жил (он был «сыном своего времени»), социальной группой, к которой он относился, а также с культурной средой, в которой он вырос. С другой стороны, люди конечно же вырабатывают свою собственную манеру поведения. Вслед за де Графом, мы можем сказать: контекст исторических, социальных, культурных обстоятельств, а также психологических особенностей и свойств, хотя и «не детерминирует в виде однозначного предписания, вытекающего из них, но создает необходимые предпосылки. Он очерчивает пространство, внутри которого осуществляется выбор между типами поведения... Иначе говоря, нельзя (индетерминистически) сделать выбор между всеми мыслимыми возможностями, но вполне можно выбрать из нескольких реально существующих альтернатив». Нам представляется, что это сбалансированный взгляд на ту свободу действий, которой обладают люди, для того чтобы сознательно задать себе вопрос, почему они желали бы действовать именно так, а не иначе. Их поступки не обусловлены инстинктом, как у животных, их также нельзя считать и полностью детерминированными. Люди обладают свободой, чтобы сделать выбор, при этом они его делают, опираясь на нормы.

2.4. С позиций добра и зла

Мораль — это определенного типа нормативное поведение. Это поведение, рассматриваемое с позиций добра и зла. В нашей дефиниции говорится о моральных поступках. Однако не всякий нормативный поступок является моральным. Это можно проиллюстрировать рядом примеров.

Если вы хотите успешно сдать какой-либо экзамен, вам, чтобы дать правильный ответ, необходимо овладеть соответствующим материалом. Это нормативно для экзамена, в ходе которого ответы рассматриваются с точки зрения правильности и ошибочности. Если кто-либо допускает промахи на экзамене, то тем самым он проявляет свою интеллектуальную несостоятельность. Однако это не дает нам основания утверждать, что он совершил поступок, неприглядный в моральном отношении. Ведь ошибка или какой-то промах еще не ложь.

Если кто-либо строит дом, он должен во время работы соблюдать технические нормы, чтобы не получилось что-нибудь не так, как нужно. При этом плотника мы оцениваем с профессиональной позиции — хороший он или плохой специалист. Совсем не обязательно, чтобы плохой плотник был и в нравственном отношении плохим человеком.

Профессионализм делового человека мы оцениваем в соответствии с тем, как он разбирается в экономике. Он должен знать, что для его предприятия эффективно, а что неэффективно. Если из-за сострадания к бедным людям бизнесмен продает товар намного ниже его себестоимости, это может вызвать уважение с моральной точки зрения, но в то же время будет неоправданным в экономическом отношении.

Произведение художника мы рассматриваем с позиции прекрасного и безобразного. Есть люди, отличающиеся высокой нравственностью и в то же время обнаруживающие свою полную несостоятельность в сфере искусства; есть и великие деятели искусства, известные своей моральной нечистоплотностью.

Приговор, вынесенный судьей, мы оцениваем с точки зрения законного и незаконного. Если он противоречит действующим законам, то все-таки нельзя исключить, что этот незаконный приговор имеет серьезное моральное оправдание, а действующие законы как раз свидетельствуют о конфликте с моралью.

Во всех выше приведенных примерах поступки определяются нормами, которые человек может нарушить. Но это нельзя считать моральными нарушениями.

2.5. Поступать мотивированно

Теперь, несколько разобравшись с дефиницией этики, дополним эти три аспекта некоторыми другими. Имея дело с человеческими поступками, мы рассматриваем не только их внешнюю сторону. Разумеется, этой внешней стороне, или, иначе говоря, действию поступка, должно быть уделено необходимое внимание. Одних добрых намерений недостаточно — мы должны претворить их в жизнь.

Само собой разумеется, что в этике нами рассматривается поступок. Однако сейчас интерес представляет его внутренняя сторона. Моральный поступок должен быть также мотивированным поступком. Разумеется, не следует чересчур увлекаться, относя к этике все поступки, называемые нормативными; однако нужно остерегаться и чрезмерного ограничения сферы морального осмысления. Последнее имело бы место в том случае, если бы мы, уделяя внимание моральным поступкам, не задавали себе вопрос, что стоит за этими поступками. Что же побуждает меня поступать именно так, а не иначе?

На «склонность» человека, как на существенный фактор в морали, указывал прежде всего великий философ Иммануил Кант. Он проводил различие между легальностью и моральностью. Легальность подразумевает, что мы делаем что-либо, поскольку так велит нам закон. Так следует поступать, но мы делаем это не по зову сердца. Мы часто заполняем налоговые декларации, однако мы делаем это, потому что так нужно; мы делаем это, исходя из вполне понятных личных интересов. Вдруг в ходе проверок мы попадемся! Этим нашим поступкам присуща легальность, но не моральность. Мы действуем не от чистого сердца. Мы действуем не в силу действительного «уважения к закону». Нашу волю, говорит Кант, нельзя назвать в этом случае доброй. Единственным добром для Канта является добрая воля.

Для этики элемент мотивации является существенным. Это известно каждому, поскольку каждый из нас, часто опираясь на интуицию, проводит различие между объективным поступком и субъективным состоянием действующей личности. Вспомним о библейском фарисее, подающем какую-то незначительную милостыню нищему, и произносящем длинные молитвы, и соблюдающем пост так, чтобы его действия все могли заметить. Ведь все это он делает для того, чтобы быть замеченным и отмеченным людьми. Два человека могут делать объективно одно и то же, и при этом мы абсолютно по-разному оцениваем их одинаковые поступки.

2.6. Эмоционально окрашенные поступки

Когда мы совершаем поступки, наш разум активно занят различиями между добром и злом. Заостряя внимание на мотивации своих поступков, мы включаем нашу волю. Однако можно также потребовать, чтобы совершающий хорошие в нравственном отношении поступки установил эмоциональную связь с людьми, на которых направлены его действия. Большое значение имеет то, что Кант писал о склонности. Однако весьма строго относясь к этому вопросу, он освобождал склонность от всего. В своей этике Кант обнаруживает сильную тягу к когнитивизму. Речь идет о знании и о разумной мотивации. Однако хорошие в нравственном отношении поступки невозможно представить без учета эмоциональной составляющей личности, совершающей поступок. Тот, кто действует, руководствуясь лишь правилами и техническими навыками, исключая соответствующие этому чувства, поступает в нравственном отношении неудовлетворительно. Вспомним о необходимости вжиться в чувства и переживания других людей, чтобы установить связь с тем, кто нуждается в нашей заботе. Заботливое отношение к кому-либо — это в основе своей эмоциональное отношение.

Чувства ярости, ненависти или экзальтированной любви, могут преобладать настолько, что мы становимся слепы, когда речь идет о том, чтобы поступать ответственно. Однако нельзя исправить положение, освобождаясь от эмоций. Мы обладаем не только разумом и волей, но и чувствами. Так что не следует стыдиться, если они проявляются в ходе наших действий!

2.7. Добродетель в поступках

В этике мы сталкиваемся также с тем, что называется добродетелью. Говоря о добродетели, мы обращаем свое внимание на непрерывность человеческих поступков, в то время как говоря о мотивации, мы думаем об их глубине. Если речь идет о добродетели, важным для нас является, чтобы моральное не сводилось к единичному поступку. Например, если кто-либо совершает честный поступок, мы еще не можем сказать, что это честный человек. То есть мы не сможем сказать, кем является этот человек, основываясь лишь на том, что он делает. Это было видно уже тогда, когда речь шла о мотивации, однако здесь это особенно заметно. Чтобы перекинуть мостик от одного понятия к другому, необходима непрерывность в определенного рода действиях. Мы лишь того называем честным, справедливым или милосердным, кто постоянно совершает поступки, отличающиеся честностью или милосердием и т. д. Говоря о добродетели, мы говорим о человеческом характере.

Эта сторона дела также ни для кого не является секретом. Если бы в действиях отсутствовала непрерывность, мы бы не могли доверять людям. Однако такое доверие, судя по всему, существует, поскольку от людей мы ожидаем определенного рода (хороших) поступков. Говоря «даже от него или от нее я этого не ожидал», мы исходим из определенной ожидаемой модели поведения. Мы ожидали, например, что он (она) отличается правдивостью, и вдруг уличаем его (ее) во лжи. Однако тем самым мы еще не утверждаем, что этот человек нечестен. Солгав (единственный раз), он еще не стал нечестным. Точно так же как и высказанная кем-либо однажды правда еще не делает человека честным. Можно двадцать раз слышать от кого-то правду и все-таки утверждать: «Я ему не доверяю!» Вполне очевидно, что данный аспект связан в первую очередь с воспитанием и тренировкой. Добродетельности в поступках можно научиться. Наших детей мы учим быть честными, готовыми прийти на помощь, добрыми и т. п. На этот элемент в системе обучения указывал еще Аристотель. Того, кто бренчит на кифаре, еще нельзя назвать кифаристом. Но лишь тот, кто хорошо играет на кифаре, достоин называться так. Таким образом, согласно Аристотелю, и человек должен учиться на практике соответствовать имени человека. Аристотель говорит даже, что человек только в этом случае станет соответствовать своей «человеческой природе»![3]

Вопрос, что нам следует делать, не только у Аристотеля, но и в двухтысячелетней церковной истории часто перерастал в проблему, какими мы должны быть. Ее значение мы особенно остро ощущаем, когда кто-либо выдвигается в качестве образца для подражания другим людям. Поддавшиеся обаянию подобных личностей, люди скорее хотели бы быть такими, как они, чем поступать так, как они.

В XX веке о добродетели и добродетелях часто говорилось с пренебрежением. Некоторые добродетели — например, целомудренность, послушание, храбрость или любовь к родине — объявлялись вышедшими из моды и уступали место новым, таким, как оригинальность, деловитость и обязательность. Однако это изменение носит лишь относительный характер.

Когда играет сборная Нидерландов по футболу, чувство патриотизма, возможно, еще сильнее, чем у отважных средневековых рыцарей по отношению к своему родовому поместью. Кроме того, смещение акцентов и влияние моды обнаруживаются и тогда, когда мы говорим о добродетелях. Существующее сегодня вполне может отмереть завтра. Но понятие «добродетель» сохраняется.

2.8. Поступать целенаправленно

Наш анализ еще нельзя считать завершенным, так как мы не рассмотрели такой важный аспект, как целенаправленность поступка. Мы всегда ищем ответ на вопрос, зачем мы все это делаем. На достижение какой цели направлены наши моральные поступки? Правда, этот вопрос почти выводит нас за рамки морали, поскольку цели наших моральных поступков часто служат тем вещам, которые сами по природе своей больше не являются моральными. В морально-этическом осмыслении такая цель часто определяется понятиями «ценность» или «добро», хотя последнее уже несколько устарело. Можно привести в пример значительное число ценностей, таких, например, как здоровье, красота, свобода выражать свои мысли, свобода вероисповедания, демократия, счастье, приверженность какому-либо идеалу, служение Богу. Все эти ценности, одну задругой, мы можем назвать неморальными или же, еще удачнее, сверхморальными. Кроме того, к реализации подобных ценностей мы стремимся не только с помощью моральных поступков. Рассмотрим, например, такую ценность, как счастье. Если бы все совершали поступки, хорошие в моральном отношении, это, несомненно, способствовало бы достижению личного и всеобщего счастья. Однако счастье многих людей достигается, например, развитием их умственных или эстетических способностей, а также склонности к предпринимательству.

Мы не сможем до конца понять, что такое мораль, если оставим в стороне вопрос о ее цели. Ведь она придает специфическую окраску нормам и добродетелям. Если нам предстоит что-либо сделать, то этому должна быть какая-то причина. Когда мы говорим о добродетелях, то вполне очевидно, что с их помощью «делается нечто доброе». Хирургические инструменты не похожи на орудия земледельца, потому что они используются для других целей. Так нормы и добродетели могут сильно отличаться друг от друга, в зависимости от ценностей, к которым стремится индивидуум или общество.

Одни ценности могут подчиняться другим ценностям. Например, любой из нас привержен такой ценности, как здоровье; однако здоровье, в свою очередь, может подчиняться ценности высшего порядка. Для христианина здоровье, благосостояние или счастье подчинены высшей цели — служению Богу и почитанию Его.

Можно сказать, что целенаправленная деятельность тесно связана с мотивацией. Ведь постановка вопроса, зачем мы все это делаем, предполагает и мотивацию нашего поступка. Отличие этого аспекта мотивации состоит в том, что мы еще находимся в сфере морали. Однако, размышляя о целесообразности наших поступков, мы уже выходим за пределы морали.

2.9. Этика утилитаризма или деонтологическая этика?

Из вышеизложенного ясно, что в моральных поступках имеются различные аспекты. Мы должны уделять внимание не только поступку, но и мотивации, которой обусловлен совершенный поступок. Мы должны обращать внимание на поступок (Мф. 7:21— 27). Раньше этому уделялось более пристальное внимание, нежели теперь. Тот, кто ознакомится с законами Ветхого Завета, заметит, что здесь мы имеем дело с уголовным правом, в основе которого лежит поступок. Приговор выносится в зависимости от того, какой из запрещенных поступков был совершен. Правда, при этом различаются грехи, совершенные умышленно, «дерзкою рукою», и грехи, совершенные неумышленно (Чис. 15:22—24; 35:11—13). Если кто-либо случайно убьет своего ближнего, он может найти убежище в одном из шести свободных городов Израиля, чтобы избежать кровной мести со стороны оставшихся в живых родственников погибшего. Однако само деяние было настолько серьезным, что бежавший должен был иногда очень долго оставаться в этом городе. Едва только он покидал границы свободного города, как тотчас мог стать жертвой кровной мести. То есть поступок, приведший к смерти, невозможно было загладить просто так. Кровь взывает об отмщении, как и похищенное требует возмещения.

Из сказанного мы могли бы извлечь урок и на сегодняшний день: даже будучи невиновными, мы все равно не можем просто так уйти от ответственности за свой поступок, причинивший зло.

Правда, если мы хотим дать точный анализ поступка, не следует ограничиваться деянием. Другими словами, чтобы правильно оценить моральный поступок, мы должны принимать во внимание не только само деяние, но и склонность (страсти, потребности, интересы) (см.: 2.5). «И все, что делаете, — пишет Павел, — делайте от души, как для Господа, а не для человеков» (Кол. 3:23).

Однако, и склонности, и мотивам может быть придано слишком большое значение. Это обнаруживается, если мы в своих расчетах не учитываем последствий наших поступков. Сам поступок, как и мотивация, не является чем-то самодовлеющим. В противном случае мы имеем дело с этикой, в основу которой положено понятие склонности. Немецкий поэт Теодор Шторм выразил в четырех строках суть этой этики следующим образом:

Один человек спрашивает, что будет потом?

Другой спрашивает только, правильно ли я поступил?

Этим отличается свободный человек от раба.

Очевидно, для этого поэта что-то рабское содержалось в поведении, ориентированном только на последствия, а истинной этикой для него была только этика, основанная на склонности. Такую этику склонности создал Кант. По его мнению, неправильно поступает тот, кто в своих действиях оглядывается на последствия. У него все сводится только к доброй воле и исполнению долга: хозяин магазина должен быть честным с покупателями не потому, что в противном случае он потеряет свою клиентуру; он должен быть честным потому, что это его долг, даже если бы в результате он и потерял своих покупателей.

То, что говорит Кант, верно. Однако и ему не удалось избежать одностороннего подхода к проблеме. Возвращаясь к стихотворению Теодора Шторма, следует признать, что вопрос «раба» «Что будет потом?» может быть понят с эгоистической точки зрения, то есть: какие последствия данный поступок будет иметь лично для нас? Однако мы можем также настолько сильно проникнуться интересами нашего ближнего, что, учитывая возможные последствия, отказываемся от совершения поступка, какие бы сами по себе добрые побуждения ни лежали в его основе. Если же «свободный человек» этого не учитывает, значит, он имеет дело с абстрактным понятием свободы. Мы не можем отделить нашу свободу от последствий, вытекающих из наших поступков. Действие вызывает ответное действие, и ответственность за него также может быть возложена на нас.

Хорошим примером может служить история с односторонним разоружением. Если бы какая-то одна сторона решила разоружиться, поскольку война всегда ужасна, с точки зрения морали это могло бы показаться прекрасным. Пацифисты исходят из добрых побуждений. Однако наш пацифизм привел бы лишь к тому, что у других стран оказались развязаны руки для того, чтобы оккупировать нас. Разве мы не должны были бы нести за это ответственность? Благие побуждения совсем не окажутся таковыми, если в них отсутствует мудрость. А способность предвидеть негативные последствия требует определенной мудрости. Один царь, собирающийся воевать с другим, должен сначала задать себе вопрос, в состоянии он с десятью тысячами своих солдат разбить противника, армия которого насчитывает двадцать тысяч. Если нет, то ему следует попытаться добиться мирного разрешения конфликта. (Лк. 14:31,32). Возможно, этот царь имеет все основание выступить против своего врага, однако к моральным поступкам относятся не только добрые побуждения, но и оценку возможных последствий.

Латинское изречение гласит: fiat justitia, pereat mundus, т. е. «да свершится правосудие и да погибнет мир». Это звучит хлестко, однако не может считаться приемлемым принципом. Если я могу предвидеть или предположить последствия моих поступков, вызванных добрыми побуждениями, значит ответственность за них лежит на мне. Хотя мои действия должны основываться на добрых побуждениях, они должны быть направлены в нужное русло.

Мы должны оценить все три фактора в целом: побуждение, поступок и его последствия. Мы можем их недооценить, но отрывать одно от другого не имеем права.

Таким образом, следует избегать одностороннего подхода к проблеме даже в том случае, если мы поставлены перед необходимостью выбора. То, о чем только что говорилось, относится к часто навязываемому нам бинарному членению. Нас заставляют сделать выбор в пользу либо утилитарной, либо деонтологической этики. Утилитаризм ставит во главу угла последствия поступков, задаваясь вопросом о их пользе.

Утилитаризм определенной социальной направленности брали под защиту английские философы Иеремия Бентам (1748-1832) и Джон Стюарт Милль (1806-1873). Речь у них шла о the greatest happiness of the greatest number (о наибольшем количестве счастья для наибольшего числа людей). Если и совершаю поступок, приносящий мне пользу, а соседу убытки, то, скорее всего, при этом я не помышляю о наибольшем количестве счастья для наибольшего числа людей. Утилитарист требует, чтобы в своих действиях мы всякий раз подводили итог положительным и отрицательным последствиям поступка. Следует взвесить их на весах и действовать так, чтобы поступок максимально способствовал увеличению блага и уменьшению зла.

По-другому этот вопрос рассматривается деонтологами. Греческое слово deon означает «то, что должно произойти». Можно также сказать, что для деонтологов основным является понятие долга. Их интересуют не последствия поступка, а нормативные принципы и побуждения, которые выступают руководящими при определении добра и зла. Если всегда говорить правду соответствует норме, значит мы не должны прибегать ко лжи, даже если бы это принесло пользу нам самим или кому-либо другому. Заповедь есть заповедь, а правило есть правило!

В пользу какой из двух позиций следует сделать выбор? Рассмотрим сначала взгляды деонтологов. Довольно часто случается так, что мы принимаем решения, идущие вразрез с нашими собственными интересами. Принимаем потому, что того требует от нас Бог. В этом случае мы стоим на позициях деонтологии. Мы приходим к выводу, что должны следовать заповедям Божьим, даже если кажется, что последствия этого будут невыгодны для нас. Автор убедительно просит читателя обратить внимание на то, что так кажется. Поскольку тот, кто верит, что Бог направляет его жизнь, будет уверен и в том, что то, чего Он требует от нас, является для нас наилучшим. Если какое-то трудное решение не содержит для нас непосредственной пользы, то эта польза обязательно обнаружится позднее. Горизонт, необходимый нам для определения собственной пользы, простирается за пределы нашей земной жизни. Иисус сам говорит, что тот, кто оставит «дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли» ради Него и Евангелия, во сто крат более получит (Мк. 10:29,30). Опираясь изданный текст, мы бы могли сказать: деонтологические действия и утилитарный результат!

Здесь уже обнаруживается относительность различия между утилитаризмом и деонтологией. В своих поступках мы должны исходить из закона Бога, но в то же время нам позволено учитывать их последствия. Открывая народу Израиля заповеди Божьи, Моисей в завершении говорит, что соблюдение этих заповедей приведет народ к благополучию (Втор. 6:24). Заповеди по своей природе приносят пользу. Мы не можем сказать: повинуйся, мол, Божьей заповеди и точка! Как будет видно из главы 5, это заповеди, гарантирующие нам свободу.

Поэтому нам не следует принимать в качестве основы нашей этики ни утилитаризм, ни деонтологию. Наши действия должны быть деонтологичны, но не должны страдать односторонностью. Нас, как и утилитаристов, всегда интересует польза и пути ее достижения. Разумеется, между этими двумя факторами может возникнуть противоречие. Осознавая для других и для самих себя пользу от многих вещей, мы не всегда можем ощутить ее. Принятие в качестве блага того, что Бог называет благом для нас и для других, может привести к внутреннему конфликту. Благоговение перед Богом и вера в то, что здесь добро и польза в конечном счете совпадают, приводит к тому, что в этих случаях мы действуем деонтологически, опираясь на веру в то, что и с точки зрения утилитаризма наши действия направлены на достижение наибольшего блага.

2.10. Христианская этика

Эта глава начиналась разъяснением первой части нашей дефиниции: этика — это осмысление моральных поступков. Об этике здесь пока говорилось в самых общих чертах. Не существует этики, которую бы не интересовали проблемы добра и зла, мотивации, добродетели и ценности. Ею должны заниматься не только христиане. Вспомним, что говорил Павел в Послании к Римлянам (2:14,15) о язычниках, показывающих, что дело закона написано у них в сердцах, и постоянно применяющих закон по отношению к самим себе и к другим людям.

Однако как только мы примемся рассматривать, что люди считают добром и злом, как они мотивируют свои поступки и какие добродетели и ценности им представляются важными, то столкнемся с большим различием во мнениях. Очевидно, люди очень по-разному относятся к этическим проблемам. Это было заметно уже в 2.9, где рассматривались такие понятия, как утилитаризм и деонтология. Расхождение во взглядах на то, что понимать под пользой или какие нормы и заповеди считать для себя обязательными, могут быть весьма значительными.

Чтобы указать на различие в подходе, в нашей дефиниции употребляется термин «позиция». Рассуждая об одних и тех же вещах, мы, однако, очень часто оцениваем их по-разному. Под каким углом мы рассматриваем объекты? С позиций гуманизма, ислама, буддизма? Или же мы принимаем в качестве исходной точку зрения христианства? Любая этика обусловлена определенным мировоззрением. Своим собственным мировоззрением я обязан свету, исходящему от Библии. Я исповедаю веру в то, что «Слово [Бога] — светильник ноге моей и свет стезе моей» (Пс. 118:105). И потому этика для меня — это христианская этика как осмысление моральных поступков с позиций, заповеданных нам в Священном Писании.

Здесь употребляется выражение «Священное Писание», хотя вместо него можно было бы говорить и о «Библии», или «Слове Божьем». А вместо формы единственного числа «Священное Писание» можно было бы в том же значении употребить форму множественного числа «Священные Писания». Ведь мы имеем дело с 66 книгами, составляющими Библию, разделенными на Ветхий и Новый Завет. В настоящей книге используется форма единственного числа, как это иногда встречается и в самой Библии (напр.: Ин. 10:35; 17:12; 1 Тим. 5:18). Этим мы хотим подчеркнуть, что, несмотря на все различия, существующие между 66 книгами, все-таки перед нами одна книга, о содержании которой Павел пишет: «Все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности, да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен» (2 Тим. 3:16,17). Слова Божьи указывают направление всей нашей жизни и, разумеется, способствуют осмыслению нами того, что является добром, как выразительно сказано в только что приведенном тексте.

2.11. Библейская или христианская этика?

Итак, речь пойдет о христианской этике. Другие названия представляются менее удачными. Укажем на некоторые из них.

Можно было бы также отдать предпочтение выражению библейская этика. Однако при этом сразу же возникает недоразумение. Хотя Библия действительно дает нам материалы для построения этики, однако она не предлагает этику, которую можно было бы сразу принять как руководство к действию. Это станет ясно, если задуматься о библейской морали. Авраам, Моисей, Давид, пророки и апостолы жили каждый в свое время, для которого существовала своя определенная (бывало, что и отличная одна от другой) мораль. Каждая из них включала в себя устаревшие элементы, например, такие, как кровную месть, полигамию и рабство. Если данная работа, представляющая собой введение в христианскую этику, задумывалась как руководство к поведению в настоящее время, то, естественно, невозможно безоговорочно принимать в качестве руководства все те поступки, которые совершались или не совершались в библейские времена. Если бы мы занялись описанием морали, которой придерживались во времена Авраама, Давида или Павла, получилось бы не что иное, как раздел курса «дескриптивной» этики (см.: 1.4). Но ведь речь идет о нормативной этике. Какую же роль играет в ней Писание? В Библии можно обнаружить и этику. Такая книга, как Притчи, является одним из примеров осмысления поступков человека. И эту этику мы также не можем принять безоговорочно. Мы живем в другую эпоху, где существуют не только старые, но и новые проблемы. Вооруженные знанием своего времени и его проблем, мы должны внимательно прислушиваться к тому, что говорит нам все Писание в целом. Цитирование того или иного отдельного текста ничего не дает. В следующей главе мы обстоятельнее рассмотрим вопрос о том, как следует использовать Писание в нашей этике.

Название богословская этика также представляется здесь менее удачным. Разумеется, работая над книгой, автор постоянно помнил о том, что он богослов и что именно в этом своем качестве он и пишет об этике. Однако название «богословская» этика приводит к недоразумению. Поставим рядом с богословской, например, медицинскую этику, и путаница станет очевидной. Богословская этика — это этика, принадлежащая богословам, в то время как медицинская этика является такой для медиков. Медицинская этика — это этика профессиональная, а богословская этика — нет, по крайней мере, она не является характерной чертой профессии богослова и лишь отчасти присуща деятельности пастора. Этика, которой занимается богослов, как понятие в настоящее время не шире и не уже той, с которой, пусть и весьма по-разному, имеет дело каждый христианин. Кроме того, нравственное осмысление больше не осуществляется нами в богословской изоляции. Напротив, обычным стало сотрудничество с небогословами, которые также могут быть знакомы с Библией. Поэтому продукт нашего нравственного осмысления лучше было бы назвать христианской, а не богословской этикой.

[3] См.: Аристотель. «Никомахова этика», 1187б.