Фрэнсис Шеффер

Истинная одухотворенность

9.  Духовная  свобода

 

Рассмотрим теперь соотношения истинной одухотворенности и самоотчуждения человека в духовной области.

В Рим. 1:22–29 выступает определенный порядок. Вступлением к этому отрывку является ст. 21: “Но как они, познавши Бога, не прославили Его, как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце”.

Здесь говорится о людях, познавших Бога. Размышляя об этом, можно иметь в виду грех как наших прародителей, Адама и Евы, так и многих культур, познавших истинного Бога, но сознательно, с полным пониманием отвернувшихся от Него; то же самое творится по существу на наших глазах в пост-христианском мире. Несомненно, эти люди и народы познали Бога, но осуетились в своих умствованиях. Таков их духовный мир. Далее, в ст. 22, читаем: “Называя себя мудрыми, обезумели”. Безумие гнездится в их сердце—внутреннем, духовном мире. Ст. 24: “То и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте, так-что они сквернили сами свои тела”. Вот они, плоды безумия. Итак, порядок, о котором говорится в Рим. 1:22–29, таков: вначале в духовной, сердечной сфере появляется некий помысел, и только затем—его плоды во внешнем мире.

В ст. 25 сказано, что люди заменили истину ложью, поклоняясь и служа твари вместо Творца. Иначе говоря, этот внутренний, духовный мятеж породил немедленные внешние, поведенческие расстройства, о чем сказано в ст. 24.

Обратимся к ст. 28: “И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму [то есть, уму безрассудному]—делать непотребства”.

И снова тот же порядок. От ст. 29 и далее идет ужасающий перечень внешних последствий.

Говоря о плодах, приносимых во внешний мир, укажем на две вещи: 1) внешнее продуцируется внутренним; и 2) внешнее следует за внутренним. Вначале помыслы, затем внешнее как производное этих помыслов. Такова духовная закономерность.

“Итак умоляю вас, братия, милосердием Божиим, представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодую Богу, для разумного служения вашего” (Рим. 12:1).

Здесь мы видим проекцию внутреннего на внешнее, ибо, заметьте хорошо, как нераздельно это связано со следующим стихом: “И не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что (есть) воля Божия, благая, угодная и совершенная” (Рим. 12:2).

Несомненно, следует представить тела свои в жертву, но эта жертва станет наполняться смыслом только по мере постижения внутреннего.

Здесь апостол призывает не идти на компромисс с миром. Но не только внешнее поведение христианина имеет в виду Павел. Надлежит не только не вступать в компромисс с этим миром, но и преобразоваться умом, а это, несомненно, предприятие свойства внутреннего.

В Еф. 4:17 Павел пишет: “Посему я говорю и заклинаю Господом, чтобы вы более не поступали, как поступают прочие народы, по суетности ума своего”.

Здесь под прочими народами подразумевается языческий мир, мир погибший. Там поступают “по суетности ума своего”. Эта фраза вторит Рим. 1:21: “Но как они… осуетились в умствованиях своих”.

В Еф. 4:18 открывается причина этого: “Будучи помрачены в разуме, отчуждены от жизни Божией, по причине их невежества и ожесточения сердца их”. Оказывается, был помрачен разум таковых; такое свойство приобрело их внутреннее устройство. Помрачение разума явилось следствием мятежа против Бога. Тождественное объяснение приводится в Рим. 1. Изобразив актуальное положение “народов”, Павел обращает внимание на их былые сердечные страсти, которые привели их к духовному бесчувствию (ст. 19); далее это бесчувствие привело их к такому распутству, что они делают всякую нечистоту с ненасытимостью. Итак, и здесь та же закономерность: вначале внутреннее, затем внешнее.

Далее следует четкое противопоставление одного с другим (ст. 20): “Но вы не так познали Христа”. Слово “познали” опять-таки, заметьте, относится к миру духа.

Здесь прослеживается четкая аналогия с Рим. 12: “... обновлением ума вашего”(Рим. 12:2). И там, и здесь говорится о внутреннем мире. Но далее, в Еф. 4:22, речь идет о внешнем: “Отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях”.

Понятие “образ жизни” означает здесь жизненный уклад. Жизненный уклад представляет собой внутреннюю реальность. И эта внутренняя реальность трансформируется во внешнюю. Все здесь основано на ст. 20, в котором говорится о внутреннем, духовном мире: “Но вы не так познали Христа”. Духовный вектор направляется изнутри кнаружи: помышления ведут вначале к внутренним, затем—внешним плодам.

Здесь можно обратить внимание на другой, важнейший как в повседневных реалиях конца двадцатого века, так и в средоточии современной философской мысли, момент. Речь идет о “невежестве” (ст. 18). Невежество это касается конкретного содержания; имеется в виду нечто большее, чем духовное неведение. В ст. 21 говорится об “истине во Иисусе”. Истина—конкретна, содержательна; истина соотносится с разумом. Истина имеет определенное отношение к нам, разумным созданиям—таким, какими Бог сотворил нас. Из проблемы внутреннего, духовного мира надо изгонять всякий туман, поскольку внутреннее соотносится с истиной, конкретным содержанием.

“А обновиться духом ума вашего” (Еф. 4:23). И снова не о простом чувстве идет речь. Здесь говорится о мышлении в смысле рациональном, о мысли в ее в конкретном, содержательном аспекте. “И облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и” (прекрасный перевод!) “святости истины” (Еф. 4:24).

Это не просто витальная святость, а святость, касающаяся конкретики—святость мысли и совокупных представлений, которые можно назвать истиной, антитетически противопоставив лжи. О чем говорит здесь Павел? О духовном невежестве в смысле мятежа, отторжения истины.

Таковы духовные помыслы—мысли конкретного содержания, отражающиеся во внешнем мире. Есть и параллельный контекст: “Итак смотрите, поступайте осторожно, не как неразумные, но как мудрые, дорожа временем, потому что дни лукавы”( Еф. 5:15, 16).

Слово “мудрые” выражает здесь ту же мысль. Мудрость должна характеризовать внутренний, духовный мир, но в свете истины: “Итак не будьте нерассудительны, но познавайте, что есть воля Божия” (Еф. 5:17). Слово “нерассудительные” противопоставлено словам “мудрые” и “познавайте”. Последнее, “познавайте”, относится к духу человеческому, ибо Павел вменяет христианам познавать, что есть воля Божья. “Волю Божию” в этом контексте не следует понимать в русле экзистенциальной философии двадцатого века. “Воля Божия” имеет вполне конкретное содержание, и касается она того, что мы назвали бы в наше время пропозициональной или объективной истиной. По контрасту с “поступками неразумных” в ст. 18 записано: “И не упивайтесь вином, от которого бывает распутство; но исполняйтесь Духом”.

В стт. 19, 20 и 21 берет начало перечень некоторых внешних последствий исполнения Духом: “Назидая самих себя псалмами и славословиями и песнопениями духовными, поя и воспевая в сердцах ваших Господу, благодаря всегда за все Бога и Отца, во имя Господа нашего Иисуса Христа, повинуясь друг другу в страхе Божием”.

Дело идет о внешних плодах духовных установок, усвоенных ранее. Вот еще один момент из числа важнейших в работе человеческой мысли. Труд Святого Духа, деятельной силы святой Троицы, не уподобишь одежде—его нельзя носить на себе. Святой Дух действует в сфере духовного—в мире внутреннем, а не внешнем; хотя и приносит туда Свои плоды.

Итак, здесь мы переходим к нашему пониманию истинной одухотворенности в устроении, укладе христианской жизни. Этот предмет главным образом и занимает наши помыслы. Внешнее есть экспрессия—проявление, феномен, плод. Духовные победы одерживают не во внешнем мире. Эти победы—всегда следствие; причина же пребывает в человеческом духе, во внутреннем мире человека. Воистину, Иисус с особой силой подчеркивает именно это обстоятельство: “Порождения ехиднины! как вы можете говорить доброе, будучи злы? Ибо от избытка сердца говорят уста” (Мф. 12:34)

Кто-нибудь из числа полагающих “сердце” большим, нежели помыслы, не согласится с этим; однако, в любом случае тот важный факт, что дело здесь идет о внутреннем мире, неоспорим. В действительности Христос утверждает следующее: нравственно порочное сердце не приносит достойных плодов.

“И не то, что входит в уста, оскверняет человека; но то, что выходит из уст, оскверняет человека” (Мф. 15:11). Иисус отвечает на вопрос, который Ему задали ранее: “Зачем ученики Твои преступают предание старцев? Ибо не умывают рук своих, когда едят хлеб”. Такого типа вопросы весьма характерны для экстерналистов. Иисус же говорит им: Или не понимаете? Не то, что входит в уста, оскверняет человека; но то, что выходит из уст, оскверняет человека.

“Еще ли не понимаете, что все, входящее в уста, проходит в чрево и извергается вон? А исходящее из уст—из сердца исходит; сие оскверняет человека; ибо из сердца исходят злые помыслы убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления: это оскверняет человека; а есть неумытыми руками—не оскверняет человека” (Мф. 15:17–20).

И снова Иисус указывает на значение внутреннего. Внешнее следует за внутренним, внешнее продуцируется внутренним. Таковы причинно-следственные отношения.

Иисус не обходит этой проблемы и в Нагорной проповеди. “Вы слышали, что сказано древним: “не убивай; кто же убьет, подлежит суду”. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду” (Мф. 5:21, 22а).

Сравните это место с 1 Ин. 3:15а: “Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца”.

Итак, мы продвинулись еще на шаг. Приоритет внутреннего, духовного мира незыблем, но открывается нечто новое. Оказывается, нравственность—это помыслы. Ненависть—это не просто причина убийства; сама ненависть есть убийство в смысле нравственном. Здесь надо уточнить значение слов “нравственный смысл”, поскольку убийство в духовном мире, конечно, отличается от убийства во внешнем мире. Тем не менее, в нравственном смысле ненависть есть убийство.

До сих пор мы сделали три шага: первый—внутреннее предваряет внешнее; второй—внешнее порождается внутренним; третий—внутреннее является в нравственном смысле ведущим. Вспомните, в гл. 1 мы говорили о том, что всякий раз, нарушая одну из заповедей Декалога, мы фактически нарушаем заповедь, касающуюся внутреннего мира личности, “не пожелай”.

История Иосифа (Быт. 37:4ff)—прекрасный образец тому. Братья Иосифа “возненавидели его, и не могли говорить с ним дружелюбно”. Речь идет о внутренней, латентной ненависти, являющейся корнем остального зла. А далее: “И возненавидели его еще более за сны его и за слова его”. Ненависть накапливается, она—феномен внутреннего мира. Конечно же, ненависть производит свои плоды; это видно хотя бы потому, что братья уже не могут говорить с Иосифом дружелюбно. Подобно девятому валу все это готово обрушиться на него. И вот: “Братья его досадовали на него”.

Таков пример преступления заповеди “не пожелай”. Итак, братья Иосифа преступили десятую заповедь, и для духа их все это стало историей. Реальное преступление, в нравственном смысле, уже свершилось, хотя внешние плоды его еще не созрели. “И... стали умышлять против него, чтобы убить его”. “Пойдем теперь, и убьем его, и бросим его в какой-нибудь ров, и скажем, что хищный зверь съел его; и увидим, что будет из его снов”. Они бесповоротно намерились убить своего брата и сокрушить сердце своего отца. Все это уже произошло в их духовном, внутреннем мире—в их ненависти, ревности, а не внешнем мире. Грех братьев состоялся не в том, что они продали Иосифа в Египет, он состоялся в реальности их духовного мира. Люди отличаются друг от друга духовностью, помыслами, внутренним миром. В предисловии The Epic of Man (Эпопея человека) Loren Eisley (Лорэн Эйсли), антрополог из штатного университета, Пенсильвания, утверждает о человеке следующее: “С обретением разума первобытный человек начал действовать как нравственное существо”.

Это утверждение—поразительно четкое, граненое как алмаз. По сути оно—чистейшая правда, но автор находит ему ложное употребление.

Eisley делает из него эволюционный манифест; здесь он не прав; но он совершенно прав в другом—человека, как в относительно примитивном, так и утонченно-цивилизованном состоянии, отличает тот факт, что его подлинная жизнь происходит в духовной сфере. Он обладает внутренним, уникальным миром. Современная глубинная психология приходит к тому же пониманию. Современные глубинные психологи утверждают, что качество, отличающее человека от животных, состоит в том, что у человека (это вызывает недоумение у людей, не имеющих представления о происхождении этого отличия) откуда-то появился страх небытия. Некое “головное” качество, а не что-то внешнее, дифференцирует человека. Он живет внутренней, духовной жизнью, отличной от всего, что можно видеть в окружающем мире. Человек живет своими помыслами; в этом (наряду с вербализацией) и состоит уникальность человека.

В рассказе о первородном грехе читаем: “И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание” (Быт. 3:6). Вот пример того, что грех—это качество внутреннее, имеющее отношение к сфере нравственности. И это внутреннее порождает внешнее: “И взяла плодов его, и ела; и дала также мужу своему, и он ел”. Первородный грех, начало которому положено во внутреннем мире, отразился во внешнем.

Далее, читая Ис. 14:13–14, приходишь к поразительному открытию. Грехопадение сатаны, оказывается, предварило грехопадение человека: “А говорил в сердце своем: “взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой, и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему”.

Где же произошло грехопадение сатаны? Сначала вспомним, что сатана согласно библейским представлениям в отличие от нас лишен определенности телесного бытия. Несомненно, Писание подразумевает здесь реальность внутреннюю. Где находится грех Люцифера после его падения? Оказывается, сатана “… говорил в сердце своем”. Вначале мятеж Люцифера, а впоследствии Евы, был внутренним, и только потом их мятеж принес свои плоды во внешнем.

Но обратимся к Адаму и Еве, грехопадению и мятежу наших прародителей. Что мы находим здесь? Мы видим Адама (я говорю только о нем, ибо с руки говорить в единственном числе)—он действует как цельная личность. Его помышления, его воля и его чувства едины. Адам не агрегат, составленный из частей. Здесь наблюдается определенное внутреннее единство—оригинальная личность; личность-то и действует здесь—действует некто, называемый нами Адамом, или, скажем, Евой. В любом случае дело идет о цельной личности.

Итак, говоря о грехопадении сатаны, а затем Адама и Евы, мы должны рассуждать о них в определенном смысле связанно, поскольку сатана восстал на Бога прежде, чем искусил Еву, и прежде, чем она в свою очередь искусила Адама. На языке того, что я называю “богословием первородного греха”, воистину жизненно важное обстоятельство состоит в том, что не было никакого предварительного обусловливания. Была цельная личность, совершившая в области духа абсолютно необусловленный, безусловный выбор. Вот он—подлинный первоисток, вот она—реальная первопричина. Все христианское богословие и всякое христианское решение рушится и оказывается бесплодным, если допустить в этом вопросе возможность предыдущего обусловливания. Имеется цельность, внутреннее единство личности, совершающей настоящий духовный выбор. Этот выбор и является истинной первопричиной некоторого внешнего следствия. Он производит нечто, ранее не существовавшее, нечто ужасающее, приведшее нас ко всем слезам и мучениям, а именно—зло. Бог, будучи беспредельным и всеведущим, знает обо всем помимо опыта, эмпирической проверки. Беспредельному Богу ведомо не только о всем, что будет, но и о том, что могло и может быть. Ему не нужен опыт, чтобы познать все возможности. Он сотворил человека и ангелов; и вместе с ними в универсуме возникает потенциальное зло. Бог сотворил человека и ангелов существами подлинно нравственными и подлинно разумными. Он сотворил их способными возлюбить, или возненавидеть, в том числе и Самого Бога. Причем в акте грехопадения, цельная личность совершила подлинный выбор в духовном мире под действием подлинной первопричины, породившей то, что озарило молнией все человеческое бытие—зло, темное и мрачное, а вместе с ним океан слез. Личность имеет помыслы; личность выбирает; выбор этот отражается во внешнем.

Вот наш следующий тезис: плод приносит внутреннее. Воистину, таково происхождение греха.

Теперь рассмотрим этот тезис в отношении к Богу. Бог есть Дух. Стало быть, у Него нет телесного бытия, но вместе с Он—Личность. Убеждает в этом Евр. 11:6, где говорится, что Бог “ищущим Его воздает”. Представление о Боге как  о нераздельной и вместе с тем беспредельной личности отличает иудео-христианское учение. Бог мыслит, действует и чувствует как Личность. И в акте творения Бог мыслил, говорил и становилось: становился внешний, объективно существующий мир. Это чудо выше нашего понимания. “Христианская наука исцеления от болезней” заблуждается, когда представляет все только духовным. Восточное созерцание заблуждается, когда часто и в разных ситуациях фактически все сводит, редуцирует к грезам Божества. Внешний, объективно существующий мир не есть продолжение существа Бога: универсум не есть Бог; универсум существует объективно. Универсум—это внешнее, объективное бытие вне Божества—бытие, сотворенное Им вне Себя. Универсум не есть составная часть Божества. Бог молвил и возникла мироздание с атрибутами внешней, объективно существующей вселенной. Заметьте, Библия утверждает, что после творения “... все Им стоит” (Кол. 1:17), все Им “держится вместе ”. Внешний, объективно существующий мир, сотворенный Богом, не противостоит Ему. Богом все держится вместе; и вместе с тем Священное Писание настаивает на том, что универсум—это внешний, объективно существующий мир, творение нераздельного Божества.

Дабы не упускать из виду чуда, о котором надлежит ведать, не следует забывать и других аспектов—мира как такового и Бога как Он есть. Чудо состоит в том, что первой является мысль о Троице. И сказал Бог: “Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему” (Быт. 1:26). Мысль о Троице предваряет сотворение мира. Это именно мысль, поскольку Бог—это Личность мыслящая, активная и любящая. Нужна особая деликатность, дабы сохранилась гармония. Упуская из виду многозначность реальности, теряешь из наследия христианского учения. Существует объективный мир; он не есть продолжение Божеского естества. Объективный мир существует и не является эманацией Божеского естества, хотя прежде него был Божеский помысел. Бог помышлял о реалиях прежде, чем внешний мир был сотворен в качестве объективной реальности по слову Его—творческим fiat.

На потолке Сикстинской капеллы в Риме сохранились потрясающие фрески руки Микеланджело. Среди них выделяется величественная картина сотворения человека. Бог указует перстом на человека, а только что сотворенный человек—на Бога. При этом персты Бога и человека не соприкасаются. Таково истинно христианское прозрение. Человек не эманация Бога. Человек не отпочковался от Бога. Человек не амеба. Бог сотворил его внешним по отношению к Себе и поместил в объективно существующий мир, так что Богу и человеку на фреске нет нужды соприкасаться друг с другом. Как бы там ни было с Микеланджело, люди, оформившие халкидонский догмат в ранних символах веры Церкви, имели в виду следующее: даже в Лице Христа Иисуса отсутствует смешение естества человеческого и Божеского. Но вот другой фрагмент этой фрески Микеланджело, упомянуть который мне хотелось бы в порядке иллюстрации нашего тезиса. Живописец изобразил длань Божью отброшенной кзади; под нею он поместил два рода фигур. Во-первых, несколько небольших фигур херувимов, в ментальности Возрождения репрезентирующих ангелов. Под дланью Бога изображена другая личность, прекрасная девица. На лице ее страх, но сама она изумительно прекрасна. Многие полагали и полагают, что это образ Евы. Она еще не сотворена, но она уже существует в уме Господнем.

Здесь следует остановиться на двух толкованиях этого шедевра кисти Микеланджело, приемлемом и неприемлемом. Если считать, что художник уравнивал “реальность” Евы в уме Господнем с реальностью ее по сотворении, такое толкование не имело бы ничего общего с христианской точкой зрения. Это представление вписалось бы в традицию восточного умозрения. Однако Ева стала реальной женщиной лишь в тот великий момент, когда Бог навел на человека крепкий сон и сотворил ее из мужчины. Если же Микеланджело имел в виду то, что Бог помышлял о Еве прежде сотворения ее, такое толкование, будучи самоочевидным, не вызывает возражений. Промысел Божий предварял творение.

Мы выбираем второе толкование, открывающее о нашем естестве нечто: за тем, что Бог сотворил из ничего и ныне является внешней, объективной реальностью, стоит промысел Божий, указывающий на Творца и Его атрибуты. Объективно существующий, тварной, мир не является эманацией Божеского естества; тем не менее, через объективно существующий мир Бог открывается, проявляется. Надо иметь в виду оба аспекта откровения, самовыражения Бога. Грехопадение, обезобразившее тварной мир, имело место; тем не менее, напоминает в Рим. 1 апостол, человек осужден в контексте мироздании, которое, несмотря на грехопадение, продолжает свидетельствовать о величии Бога. Объективно существующий, тварной, мир есть откровение Божье. В богословии это откровение носит название общего. Общее откровение Божье окружает человека во внешнем мире, отображая Божеское естество: как через конституцию, внутреннее устроение человека, говорящее о Боге как Личности, так и через помыслы Божьи, открывшиеся во внешнем, тварном универсуме.

“Общее” и “специальное откровение”—это богословские термины, заслуживающие подробного рассмотрения. Роль специального откровения играет Библия. Библия необходима постольку, поскольку несет весть о спасении и ведение, являющееся “ключом” к общему откровению. Общее же откровение—откровение о том, что сотворено Богом, какова наша конституция и какова структура мироздания—свидетельствует о существовании Бога и гарантирует подлинное Богопознание. Общее и специальное откровение вкупе—это единое Богооткровение.

Обратимся к человеку. Между тем, что было сказано выше, и тем, что Библия говорит о человеке, сотворенном по образу и подобию Бога, можно провести параллель. Внешнее следует за внутренним; внешнее продуцируется внутренним. Вначале идут помыслы, затем во внешнем—производное этих помыслов. Здесь нет ничего удивительного: мы сотворены по образу и подобию Бога, и потому мышление и нравственность составляют наше естество. Сопоставляя эти моменты, находим, что Бог мыслит и Его помыслы производят нечто во внешнем мире, сотворенном прежде из ничего; люди мыслят и их помыслы производят нечто во внешнем мире. Божье творение не было эманацией Его естества, хотя и открывает о Нем, каков Он воистину. Так же и наше поведение во внешнем мире, проистекающее из наших помыслов, не эманация нашего естества, а достоверное проявление того, что мы из себя представляем. Стол, не будучи эманацией сущности столяра, доподлинно выказывает нечто существенное о духовном мире мастера. Сатана, Адам и Ева произвели грех; они произвели подлинную первопричину; каждый произвел грех в недрах собственной личности; будучи нераздельной индивидуальностью, каждый из них поступал сам по себе. Всякий из нас, сотворенных по образу и подобию Бога, является подлинной первопричиной. Мы преходящи, смертны и временны, и потому неспособны творить из ничего; только Бог творит из ничего. Мне положены пределы, но из моего внутреннего, духовного мира я могу производить нечто, при посредстве моего тела, во внешнем, объективно существующем мире. Мое тело соединяет меня с внешним миром.

Заметим, что точно так же, только в обратном направлении, внешний мир воздействует на нас. Нечто происходит в окружающем, внешнем, мире. Я воспринимаю это посредством ощущений. Нечто возвращается ко мне, через мои ощущения, через мое тело, в мой духовный мир, и касается меня лично. Мои ощущения, словно мост, соединяют события во внешнем мире с впечатлением индивидуальности, какой являюсь я, моя личность. Мое тело выступает в качестве моста, перемычки, соединения. То же верно и в обратном направлении. Мое тело и здесь выступает в роли моста, перемычки, соединения. Я мыслю и, когда мыслю, произвожу нечто, проистекающее из кончиков моих пальцев в реальный, объективной, внешний мир; я действую и творю в этом мире. Сколь велик человек! Мы помышляем и через наши тела реальность истекает во внешний мир. Мы не творим из ничего, как Бог, но в русле наших рассуждений уместно подчеркнуть, что каждый из нас творит как художник. По молодости меня раздражало употребление слова “творить” в отношении художников, поэтов, композиторов. Я думал, что это слово следует применять лишь в отношении Бога. Ныне, всесторонне осмыслив этот вопрос и битый во многих баталиях, я переменился и радуюсь слову “творить”. Это слово совершенно верно и глубоко отражает реальность. Божий творческий акт и мой отличаются. Да и аминь. Бог может творить из ничего, посредством Божественного fiat. Я же не имею сил, ибо лишь Он беспределен. В творении пределы Ему полагали только воля Его и Личность. Я же ограничен не только ограниченностью своей воли, личности, но и тем, что есмь прах земной. Творя, я приношу плод во внешний, объективно существующий универсум, сотворенный Богом. И все же, понимая свои ограничения и отличия от Божеского, совершенно обоснованно мы говорим, что Бог творит, и мы творим.

Можно сказать, что человек творит перманентно и подлинно. Если я захочу прервать процесс творчества, у меня ничего не получится. Невозможно не производить постоянно и в полном смысле этого слова из собственного внутреннего, духовного мира в мир внешний, объективно существующий. Нельзя не выражать этого постоянно. Художник мыслит и производит на свет картину. Но эта картина вначале имелась в его духе. То же верно в отношении конструктора, мастера икебаны, меня, пишущего эту книгу. Тварное существо, наделенное личностной природой, несет на себе печать помыслов Творца; этого не скажешь о том, что получается в результате случайного стечения обстоятельств. Конечно, имеются промежуточные, пограничные процессы, состояния, формы. Возьмем, к примеру, сталактит, или кусок плавника[8], в которых “проглядывают” некие формы. Однако почти всегда, рассматривая тот или иной процесс, состояние, форму, можно сказать, что оно несет на себе печать, отметину личности и мысли, или представляет собой только продукт механистических сил. Можно быть уверенным в том, что Жак Моно (Jacques Monod), творец оригинальной теории вероятности, рассматривая окружающий мир, приходит в повседневной жизни к тем же выводам.

“Христианскую науку”, традицию восточного созерцания и философский идеализм можно назвать скорее фальшивкой, чем сугубой ложью. Эти философские системы, в целом ошибочные в своих методах и направлениях, не назовешь бестолковыми. Причина, почему человек попадает на уду этих философий, состоит не в том, что они утверждают нечто безбожное, а в том, что дают искаженное, ложное толкование истин. Но это по сути дела и есть манок, чучело, фальшивка. Человек не производит эманации своего естества; его существо открывается миру; ведь и Бог не творил при посредстве эманации Своего естества, и творение—это Его откровение. Что касается человека, то он наделен телом и помещен во внешнем, объективно существующем мире. Однако внутреннее, духовное всегда предшествует, и доминирует. Итак, вот где покоится истинная одухотворенность христианской жизни—во внутреннем мире, потаенных помыслах, сфере духа.

С этой точки зрения мне бы хотелось подытожить разнообразные элементы христианской жизни (истинной одухотворенности), рассмотренной нами в предыдущих главах.

Во-первых, мы говорили о том, что в подлинно христианской жизни, или истинной одухотворенности, чтобы ожить для Бога, нужно умереть для всего, как хорошего, так и плохого. Это предприятие всегда внутреннее; внешним оно не может быть в принципе. Затем мы должны как бы воскреснуть из мертвых во внешнем мире. Это же дело не внутреннее, а внешнее: вектор направлен из внутреннего во внешнее.

Во-вторых, мы говорили о Святом Духе, обитающем в нас, то есть в нашем внутреннем человеке. Само слово “обитать” указывает на нечто внутреннее. Затем появляется плод распятого, воскресшего, прославленного Господа, который Он приносит во внешний мир через мое тело—уста, произносящие слова, руки мои с орудием труда, сооружающие полку для нуждающегося.

В-третьих, любовь как феномен внутреннего мира. Мы утверждаем, что любовь к Богу должна простираться до того, чтобы довольствоваться всем. Мы должны любить человека так, чтобы не завидовать ему. Всё это феномены внутреннего мира, хотя исходят они во внешнее через наше поведение.

В-четвертых, реверс вышеописанного. Сокрушительные удары среды обрушиваются на меня извне. Эти удары сыплются на меня отовсюду—суровые гонения, запертые перед моим носом двери, костры из моих книг, неодобрительные и колкие речи. Эти удары наносятся мне извне; и, если бы они оставались там же, во внешнем по отношению ко мне мире, если бы я был робот, они бы не заставляли меня плакать. Нет же, я ощущаю эти удары; я воспринимаю их своим телом, которое переправляет их прямиком туда, где обитает мой дух, в мое сердце. И, если эти удары сокрушают мой дух, я могу благодарить Бога (об этом мы рассуждали выше) или восставать на Него. Так или иначе моя реакция во внешнем не заставляет себя ждать.

В-пятых, активная пассивность, или оперативный покой, который мы обсуждали выше, приводя в пример Марию в ситуации рождества Христова. Вот что говорит Мэри Бейкер Эдди о непорочном зачатии в своей книге Наука и здоровье: “Те, у кого есть  интерес к христианской науке исцеления, постигли чудесным образом, что Бог есть единый Творец человека. Девственная матерь приняла эту идею во чреве от Бога и назвала свой идеал именем Иисус, то есть, Иешуа, или Спаситель. Просвещенное духовное чувство Марии заставило умолкнуть закон материи и диктуемый им порядок воспроизводства, породив Дитя по откровению истины”. Какие возмутительные, нравственно отвратительные, ужасно идеи! Мария помыслила идею, утверждает Мэри Бейкер Эдди, и родила ее. Но что может быть дальше от истины! Ничего подобного не было. Случилось же так, что Марии явился Ангел и передал ей, что она зачнет во чреве и родит Сына, не что-то идеальное в этом материальном мире, а совершенно обратное тому. Святой Дух зачал во чреве девственницы Марии Дитя, Иисуса Христа—в том числе и Его природное тело. Мэри Бейкер Эдди не права, но давайте помнить и о другой стороне дела, то есть, активной пассивности. Первое слово Ангела дошло до Марии и в сердце своем , духовном, внутреннем мире, она пришла к определенному решению. Она не сказала, “Я не желаю”, или, “Да будет по-моему”; она вознеслась духом к Богу и предала свое тело, как раба Господня, Богу.

“Се, раба Господня; да будет Мне по слову твоему”. Мария пришла к этому решению прежде всего в духе. В случае ее отказа, надо полагать, Святой Дух не стал бы настаивать и производить—воистину физически, во чреве ее—тела Иисуса Христа. Это событие абсолютно уникально: во всем пространстве-времени было только одно зачатие девственницы. Но в другом смысле, как мы уже указывали, состояние активной пассивности—наше. В духе, сердце, внутреннем своем нам надлежит преклониться пред делом Святого Духа, чтобы потом, предавшись Богу в состоянии активной пассивности, приносить плод воскресшего и прославленного Христа посредством нашего тела во внешний мир.

Итак, укажем в отношении себя на два обстоятельства—ответ на восточное традицию, все равно с восточной или западной физиономией, и ответ на бесцельное философствование наших дней. Первое из этих обстоятельств состоит в том, что мы—творение, которому положены свои пределы; мы не можем творить как творил Бог, между тем , нечто, остающееся здесь в камне, полотне, дереве или бытии ближних. Но вот второе обстоятельство. Даже после того, как я стал христианином, я бываю смертоносным роботом; я обрел жизнь, вечную жизнь, но если я стану отдаваться сатане, а не Христу, то буду смертоносным оружием для внешнего мира. Как величествен человек, сотворенный по образу и подобию Бога! И как же отрезвляет тот факт, что в сей внешний мир я способен приносить из духа то, что ведет к жизни, или то, что губит других людей.

Отсюда три вывода:

Вывод первый: мы должны понимать, что подлинное общение с любящим Богом происходит в духовной сфере. Бесполезно толковать о любящем Боге, не постигнув того, что это общение происходит в духе. Даже половое общение между мужчинами и женщинами должно происходить в духовной сфере, хотя и с содействии тела. Поверхностный контакт мужчины и женщины не назовешь подлинным общением. Если это общение, то рефлекторное, физиологическое, машиноподобное. Большой диалог, или подлинное общение, никогда не бывает поверхностным. Он всегда берет начало в недрах личности. Именно так и должно быть в брачной жизни—отношениях мужчины и женщины, предусмотренных Богом. Физиологический контакт нельзя назвать коммуникацией на личностном уровне. Коммуникация на личностном уровне должна охватывать глубинные сферы личности. Только тогда такую коммуникацию можно назвать подлинным общением. Таким образом, подлинное общение с человеком и человеческая любовь сосредоточены в нашем духовном мире. Последствия могут быть внешними, и экспрессия их, несомненно, бывает внешней, но любовь сама по себе бывает феноменом только внутреннего мира. О, если бы христиане постигли эту истину! Многие и многие проблемы христианского бытия предстали бы тогда в ином свете. Нельзя переоценить значение духовного мира. Именно сердце, духовный мир, помыслы человеческие, отличают человека от машины. Вот каков я, призванный любить Бога всем сердцем моим и всем умом, и всею душею.

Вывод второй: подлинная духовная битва за человека совершается в духовном мире—в мире внутреннем, а не внешнем. Всяческая ересь, к примеру, начинается именно в духовном мире—мире идей. Вот почему, когда в Лабри приходят новые работники, мы всегда привлекаем их внимание к тому, что нас интересуют больше идеи, а не лица или организации. Обсуждать следует идеи, а не лица или организации. Из идей составлен становой хребет духовного мира, именно идеи порождают всяческую экспрессию: картины, музыку, зодчество, человеческую любовь и ненависть, а также зримые плоды любви к Богу или восстания на Него. Место пребывания человека в грядущей жизни зависит от чтения или слышания им тех или иных конкретных идей, пропозициональных истин, благовестия во внешнем мире, а после того, как все это окажется при посредстве тела в его внутреннем, духовном мире, зависит внутри него, в духе его, от веры в Бога, основанной на Благой вести, или от неверия, когда Бог для него просто лжец. Речь идет не о мистическом, экзистенциальном опыте. Это не религиозная версия человеческого “решающего опыта” по Карлу Ясперсу; и не бессвязные галлюцинации наркотического опьянения. Это идеи, и их можно выразить рационально. Эти идеи составляют существо Благой вести. Если речь идет о значении Благой вести для человека, то главное здесь состоит в следующем: принимает или отвергает человек этот опыт в своем духе; верует ли он в Бога, или называет Его лжецом.

Уже по этой причине благовествование принципиально не может быть вопросом организационным. Благовестие—это идеи; пламенные идеи, возвещаемые людям в том виде, в каком Бог их открывает нам через Писание. Это не бессодержательный опыт, обретенный во внутреннем мире, а идеи с великим внутренним смыслом—значением, на основании которого люди строят свое поведение; вот в чем главное. Следовательно, за нашими доктринами должны стоять непоколебимые убеждения, а не голая фразеология. Нельзя употреблять догмы как фрагменты детской игры мозаики. Истинная доктрина—это идея, открытая Богом в Библии; и эта идея, как ключ к замку, подходит к миру, каким он является и каким его сотворил Бог, и к человеку, каким он является и каким его сотворил Бог; и дух человеческий способен воспринять эту идею и действовать на основании ее. Генеральное сражение за человека происходит в духовном мире.

Вывод третий, кратчайший из трех: начало христианской жизни, истинной одухотворенности, всегда полагается внутри, в нашем духе. Всё вышесказанное об избавлении в условиях земной действительности от порабощающей власти греха и ран, нанесенных грехом, явилось бы тарабарщиной, бессмысленным жаргоном—всего лишь психологической пилюлей, не больше—если бы не реальность того, что Бог мыслит и мы тоже, если бы всегда и всюду дух не пребывал в средоточии и не имел приоритета. Духовные войны, поражения и победы, всегда происходят в духе.

 

[8] Куски дерева, прибитые к берегу.—Прим. перев.